На обратном пути он зашел ко мне с подробным отчетом. И впервые на
душе у меня стало тревожно. Помнится, я глядел, как Моисей Наумович
прихлебывает раскаленный чай (с ложечкой коньяку на чашку, как обычно), и
бормотал бессмысленно:
- Собаки, газ, ведьма, бесы... аггел какой-то... Господи, да что все
это значит?
- Поживем - увидим, - со вздохом ответствовал Моисей Наумович.
Очередной иероглиф появился в нашем поле зрения уже через два дня.
"Скорая" доставила в больницу известного алкоголика Тимофея Басалыгу по
прозвищу Нужник. (Прозвище это не имеет отношения к месту отправления
естественных надобностей, а восходит к любимому словечку Басалыги -
"нужно". Нужно опохмелиться. Нужно, шеф, бутылку поставить. Нужно, гад,
тебе горло перервать.) Это амбал почти кубической формы, ростом метр
семьдесят, весом сто десять кило, с сизой шелушащейся рожей, всегда
опухшей и небритой, с невыносимых размеров кулачищами, с изрядной плешью
на маковке, даром что ему всего тридцать с небольшим. Уголовного прошлого
нет, а есть множество приводов и несколько недель пребывания на больничной
койке по поводу разного рода алкоголических осложнений. Нужник, одним
словом.
Врач "скорой" рассказал. Вызов получился с телефона-автомата:
какая-то женщина взволнованно сообщила, что тут на улице с человеком
припадок, он крутится в снегу, пытается подняться и не может,
нечленораздельно кричит, а мужчины все трусы, боятся подойти и помочь...
Но когда "скорая" прибыла, припадочный уже не крутился и не кричал; а
лежал на снегу спокойно, с закрытыми глазами и только постанывал. Дело
было перед входом в магазин, куда тянулась очередь за водкой, и возле тела
стояло всего человек пять-шесть уже снабдившихся. Тело с трудом втащили в
машину - причем, когда его взяли на носилки, оно колоссальным задом своим
продавило брезент, - и тогда оно, переставши стенать, приоткрыло один глаз
и внятно произнесло: "Нужно полежать, братцы..."
В больнице ничего серьезного у Нужника не нашли, он даже не был пьян,
хотя и страдал от похмелья. Врач "скорой" впал в изумление: там, перед
магазином, у больного обнаруживались все признаки надвигающейся
апоплексии. Нужник лежал на топчане и окидывал всех искательными
взглядами. Ему велели встать. Он встал, вытер сизую фрикадельку носа
рукавом и вымолвил с надрывом: "Нужно бы спирту стаканчик, товарищи
врачи..." Тут к нему протиснулась наша Грипа, сестра-хозяйка. Всем было
известно, что по каким-то причинам, скорее всего матримониального
свойства, она до кровомщения Нужника ненавидит. "Спирту тебе, клоп
запойный? - взвизгнула она. - А этого не хочешь?" И завертела перед
опухшей харей Нужника двумя кукишами. Он отклонился и солидно произнес: "В
медицине нужно себя держать". Грипу оттеснили, а Нужнику предложили
рассказать, что с ним произошло. Он охотно рассказал. Тихо-мирно стоял в
очереди, дожидаясь, когда магазин откроется после перерыва, и вдруг его
скрутило до помрачения, и больше он ничего не помнит, а очнулся только в
"скорой", и это нужно понимать, а не заниматься оскорблением
пострадавшего. С тем его и выпроводили.
Но дело этим не кончилось. Мстительная наша Грипа не поверила, что
Нужник стоял в очереди тихо-мирно, и решила добыть на него компромат,
чтобы им занялась милиция. Выяснив из книги вызовов "скорой" адрес
магазина, она ринулась доискиваться. Ташлинск - не столица, цепочки
знакомств у нас короткие. И невдолге вышла она на некую тетку Дусю, мать
подружки жены ее, Грипиного, старшего брата. Эта тетка Дуся по маленькой
спекулировала водочкой и ежедневно выстаивала очередь в магазин на нижнем
этаже ее дома. В тот день ей повезло очутиться в первой десятке, а сразу
за нею встал лысый одноглазый Ким Сергеевич, ее сосед по лестничной
площадке. И все стояли терпеливо, как вдруг перед самым открытием откуда
ни возьмись появился Нужник и стал, распихивая передних, лезть к дверям.
Очередь, конечно, заворчала, но связываться было опасно. На протестующие
же возгласы Нужник оборачивал свое мурло и сипло рявкал: "Нужно, понял?"
Он уже пристроился у дверей, будто там стоял всю дорогу, как вдруг
Ким Сергеевич выдвинулся из очереди, подошел к нему и, схвативши обеими
руками за шиворот, рванул назад. Конечно, не с его пожилыми силами было
опрокинуть такой комод, однако Нужник попятился и повернулся. Он не столь
разъярился, сколь озадачился. "Ты это што, дурак одноглазый?" - просипел
он. А у Кима у Сергеевича лицо стало белое, аж голубое, и все заблестело
от пота. И он довольно громко сказал: "В очередь встань, скотина!" Нужник
выпучил на него свои бельма и говорит: "Нужно тебе последний глаз
выдавить, гад". И протянул свой толстый грязный палец к лицу Кима
Сергеевича. Ну, все замерли, только какая-то дамочка ойкнула.
Но не донес Нужник свой грязный палец до лица Кима Сергеевича. Что-то
с ним случилось, с Нужником. Морда у него вся почернела, зашатался он,
замахал руками и грянулся навзничь в снег. Полежал чуток тихо, потом
забарахтался, видно было, что подняться силится, а не может, что-то его
корчит и скрючивает, и что-то он такое лопочет, не поймешь что. Ким
Сергеевич с минутку посмотрел, как его черти разбирают, да и пошел прочь.
А тут магазин открыли, все внутрь кинулись, и когда, взявши свои законные
две бутылки, тетка Дуся обратно вышла, то увидела только, как "скорая"
отъезжает...
Грипа рассказывала с увлечением и злорадством, даже в лицах
показывала, и невдомек ей было тогда, кто такой этот Ким Сергеевич,
героически выступивший против ненавистного Нужника, и что магазин тетки
Дуси помещается в том самом доме, куда в незапамятные времена Ким
пригласил меня на свое новоселье. В заключение Грипа, светясь от счастья,
сообщила, что было у нее намерение подать на Нужника в милицию за
хулиганство, пусть бы сколько там суток в кутузке поманежился, да видать,
сам Бог за подлеца взялся, наказал на месте, а милиция перед Богом что?
Тьфу! И растереть... А таким смелым и справедливым людям, как этот Ким
Сергеевич, надо ноги мыть и воду пить...
Когда мы с Моисеем Наумовичем удалились в ординаторскую и закурили, я
сказал:
- А вот интересно, будет ли теперь Нужник появляться на улицах и
лаять?
Моисей Наумович досмотрел на меня печально и строго.
- Плохая шутка, Алексей Андреевич, - проговорил он. - Не ожидал от
вас...
Я устыдился.
Скоро выяснилось, что шутка моя и вправду была не очень.
13
Да что пожары, что лифты! Что там служебные
неприятности! Даже с голубями его происходили странные
истории. Один турман сорвался с третьего этажа и сломал
ногу.
В один сумеречный вьюжный день меня позвали в приемное. "Персонально
вас просят, Алексей Андреевич", - сказала сестра. И кто же поднялся мне
навстречу, когда я вошел? Ким Сергеевич Волошин собственной персоной, во
всей своей безволосой и одноглазой красе, совсем как полтора десятка лет
назад, только сильно постаревший и очень прилично одетый. Желтый тулуп,
огромная мохнатая шапка совершенно кавказского вида и еще что-то меховое и
шерстяное кучей лежало на скамейке. Широко улыбаясь, он протянул мне руку
и произнес своим сипловатым баском:
- Привет, Лешка. Вот, пневмония у нее. Клада к себе и лечи.
Только тогда я заметил сидящую тут же в полукреслице женщину. Была
она тщедушна, маленького роста, и даже под толстым свитером угадывалось,
что локти и плечи у нее угловатенькие, а ноги, утопавшие в широких
голенищах валенок, казались тонкими и едва ли не безмускульными. Личико у
нее тоже было маленькое, и на скулах горели пятнышки нездорового румянца.
- Это моя жена, - сказал Ким, уже не улыбаясь. - Светлова Людмила
Семеновна. Ты уж как-нибудь... Режим максимального благоприятствования...
по старому знакомству.
- Будь спокоен, - сухо отозвался я.
Не потому сухо, что не видел никаких оснований создавать жене Кима
особенный режим, а чтобы скрыть замешательство. Как сказал бы классик,
мозг мой будто мгновенно взболтали ложкой. Старый хрен, а туда же, она
вдвое его моложе... Не то. Ким и женитьба - это несовместимо, несуразно,
из ряда вон... Но мне-то какое дело? Но вот обширный желтый тулуп на
скамье, невероятных размеров шапка... собачки... Нужник... Режим
благоприятствия? Да ради Бога!
Я велел Киму дожидаться меня, а сам отправился создавать режим.
Создал. С подачи нашей Грипы, которая тут же прониклась к Люсе
неизъяснимой нежностью (еще бы, жена смелого и справедливого, которого она
моментально вычислила по описанию тетки Дуси), новая пациентка была
помещена в удобный трехместный бокс по соседству со спецбоксом для
начальства.
Неисповедимы пути судеб наших. Неисповедимы, но это не значит, что
они не определены кем-то заранее. Как раз в те дни в спецбоксе для
начальства страдал от радикулита сам заместитель председателя горисполкома
Барашкин Рудольф Тимофеевич. Вперся-таки он со своим радикулитом ко мне в
терапию, а лучше было бы ему по принадлежности лежать в неврологии, пусть
и тесновато там, и пованивает...
Когда все устроилось, я пригласил Кима в ординаторскую покурить и
покалякать по душам, а заодно заполнить историю болезни. На этот раз Ким
говорил много и охотно. Когда я сообщил ему, что случай банальный и есть
надежда вернуть ему жену недели через три-четыре, он вздохнул и сказал:
- Жалость какая. Хотели расписаться перед Новым годом, а теперь не
успеть...
Вышла она, как и он, из детдома, было ей двадцать три года, служила
кассиршей в кинотеатре "Восход", заведении паршивеньком, патронируемом по
преимуществу пэтэушниками, солдатней из стройбата и прочей шпаной. И
угораздило ее в восемнадцать лет сойтись с бывшим одноклассником. Понесла,
как водится, а тут Родина призвала его в ряды. Собрались было в загс, но
бешено воспротивились родители. Он клятвенно пообещал ей жениться, как
только вернется, и отбыл. Своевременно она родила дочку. Сунулась было к
его родителям, но была отвергнута с брезгливым негодованием. Тогда она
поселилась у какой-то старушенции, которая не то что в лавку сходить или
печку истопить - до ветру выйти не всегда могла. Ну, кое-как жили втроем,
старуха, молодуха и младенец. Старухина пенсия тридцать пять, да ее
зарплата шестьдесят, да старуха еще маленько вязала, а молодуха продавала
на базарчике... Были черные минутки, подумывала она дочку в заведение
сдать, но каждый раз себя останавливала: суженый вернется, спросит, куда,
дескать, дочку подевала?..
И вернулся суженый в цинковом гробу из Афганистана. Черт знает
почему, но родители героя в несчастье этом обвинили ее, прогнали с
ребенком с похорон и наказали впредь на глаза не попадаться. Ну, она
больше и не попадалась. И то сказать, доказательств нет, в паспорте шаром
покати, а щенков любая лахудра сколь хошь наплодить может, чтобы с родных
средства тягать...
Было тревожно и грустно слушать эту повесть, но еще более тревожно и
интересно было мне смотреть на Кима, такого необычно разговорчивого и
откровенного. Голос у него то и дело ломался и менял тембр, время от
времени он словно бы сглатывал всухую и раза три или четыре доставал
чистенький платок и промакивал свой единственный глаз. Потом он замолчал.
Я подождал немного и спросил:
- Она теперь у тебя живет?
- Конечно. И она, и девочка. На той неделе перевез. Так что теперь я
