тебя ничего не выйдет. Во-первых, база постоянно меняет место
дислокации, а во-вторых, все данные в моей голове заблокированы,
и ты к ним никогда не доберешься.
Его лицо так и пылало злорадством. Я в сердцах сплюнул.
Черт бы побрал этих фанатиков! Ну да ладно, не все ли равно
теперь. Я и так уже стал перебежчиком, дезертиром и еще
неизвестно кем. Но при этом не чувствовал себя неправым. Разве
что чувство легкой досады из-за упрямства этого человечка мешало
мне ощутить во всей полноте радость свободы выбора. Я
освободился от пут. Отныне я сам буду выбирать свой дальнейший
путь.
- Знаешь, что? - сказал я мальчишке. - Плевать я хотел на
все твои заблокированные мозги. Я просто решил помочь тебе
выбраться из этой передряги, а там делай, что душа пожелает,
хоть застрелись.
Он смотрел настороженно и недоверчиво. Но у него все равно
не было выбора, подчиняться мне или нет. Из-за ранения он не мог
идти, и я, взвалив его на плечо, затопал прочь от линии
кровавого фронта.
Несколько дней мы продирались сквозь непролазные джунгли,
уходя все дальше от огненных сполохов, грохота и запахов гари. Я
окрестил своего подопечного Комариком, потому что он никак не
соглашался назвать свое имя. И хотя я видел, что ему обидно это
прозвище, мне его обида доставляла удовольствие. Говорил он
мало, ел то, что я ему давал. В общем, моя опека над ним была не
слишком хлопотным делом.Комарик постепенно поправился и вскоре
уже мог идти сам. Куда мы идем, я не знал, а он не спрашивал. По
мне, так лишь бы подальше от войны.
На седьмой день мы вышли у озеру, затерянному среди
джунглей. Сидя на берегу и уплетая поджаренную на костре рыбу,
Комарик неожиданно заговорил со мной.
- Почему ты вытащил меня из боя? Почему не убил? Ты же
робот, и убивать - твоя единственная функция.
Мне стало обидно:
- Во-первых, я не робот, а киборг. И у меня есть мозги не
хуже твоих. Во-вторых, убивать - это не единственная моя
функция. А вообще-то я сам не знаю, что на меня нашло. Просто...
не знаю, как объяснить. Просто не хочу я больше убивать и
вообще, не хочу участвовать в этих бессмысленных войнах.
Он искоса глянул на меня, и я понял, что он не верит мне. И
никогда не поверит.
Потом мы сидели рядом на берегу, глядя на цветные блики
отражавшегося в воде солнца. Неожиданно Комарик положил руку мне
на плечо.
- Знаешь, что я хочу тебе сказать?..
Его шепот был таким тихим, что я машинально вытянул шею и
нагнулся к нему, обнажив свое самое уязвимое место. Почувствовав
резкий рывок и удар тока, я еще не мог, не успел, а, может быть,
не хотел понять, что произошло.
- Комарик, что ты делаешь?
Он отскочил в сторону с выражением дьявольской радости на
лице. В поднятой вверх руке он сжимал обрывок тоненького белого
проводка. До какой же степени я доверял ему, если в минуту
слабости открыл свою артерию, к которой в обычных условиях он бы
никогда не добрался.
Тьма медленно застилала мой мозг. Я хотел только одного -
понять в эту последнюю минуту моей жизни, почему он сделал это,
почему не поверил мне? Солнце клонилось к закату и жизнь
покидала меня. Я не мог двигаться, просто лежал и смотрел в
небо, где мелькала стайки радужных насекомых. Сначала обида
несправедливого конца душила меня, но потом эмоции ушли,
осталось только безразличие, и единственная мысль еще тлела в
умирающем сознании: "Господи, ели ты есть, ответь, почему люди
так жестоки?.."
Лариса Становкина
БЕССМЕРТИЕ
Снова был свет и покой. Тишина и пустота. Удивление пришло
потом. "Как, опять?.. Но я не хочу..." А вокруг только свет и
покой. "Это нечестно... Так не должно быть..." Мысли уходят,
унося с собой чувства, ощущения и эмоции. И снова свет и покой,
тишина и пустота.
Ра прервал поток волн, исходящих от интеллекта, только что
пересекшего черту. Он был удивлен тем, что этот клубочек полей
не испытывает блаженства перехода. Чем же он отличается от
других? Ра соединился с интеллектом, и его поле заискрилось от
мощного излучения. "Вот это да..." - поразился Ра.
Клубочек полей был помещен в энергетическую рамку. Ра
связался с Центром и передал: "Требуется помощь Совета".
Совет собрался в Пространстве Куба. Спокойствие Верхнего
Мира было нарушено. Мысли беспорядочно заполняли пространство,
переплетались, соприкасались. Все были взволнованы. Наконец
возник основной поток мыслей, прерывающий остальные: "Взываю к
Высшему Разуму".
Пространство опустело, мысли улеглись, освободив место
основному потоку. Совет настроился на обсуждение ситуации.
"Интеллект Ла, переступив черту, отказался принять
Реальность".
"Искупил ли он страданиями свои грехи?"
"Пусть Разум проследит Период интеллекта от начала до конца".
Рамка, в которую был заключен Ла, раскрылась, и Совет
принял мощную волну, исходящую оттуда.
Как-то странно я воспринимаю свою жизнь. Отрывочно,
беспорядочно. Наверное, не могу замедлить ход мыслей. Поэтому
вижу только обрывки. Вот мой первый день, который помню. Утро,
светит яркое солнце. Я бегу по траве, по широкому лугу. Такое
огромное небо, грудь готова разорваться от восторга и желания
охватить все это пространство и удержать в маленьких, беспомощных
еще ручонках. Я бегу, бегу, трава опутывает ноги и старается
уронить меня. Я падаю с размаху в самую гущу цветов. Я замираю.
Передо мной на тоненьком стебельке яркий сиреневый колокольчик,
а на колокольчик - жучок, черненький, с крохотными глазенками и
забавными усиками. Смотрит на меня и смеется. Впрочем, откуда я
знаю, что он смеется... Мне просто хочется, чтобы он смеялся. И
колокольчик смеется, прямо дрожит и качается от смеха. И ветерок
смеется и треплет мои волосы. И тогда я тоже смеюсь - звонко,
заливисто, как умеют смеяться только дети.
Вдруг это воспоминание обрывается. И вот уже я в поезде. За
окном бегущий дрожащий лесок, тонкие березки подпрыгивают и
приплясывают, и проносятся мимо в своем быстром танце. А облака
в небе такие яркие, словно маленькие солнца. Они сверкают и
догоняют поезд. Они нашептывают удивительные сказки о просторе и
тишине, о неумолимом ветре и времени. Я не слышу их, и от этого
мне грустно.
Новая картина: горит огромный дом. Огонь хватается за сухие
трескучие бревна и ползет вверх. А за ним только чернота и жар.
Сильные жесткие руки безжалостно держат меня за плечи. Я
вырываюсь, кричу, плачу, хотя знаю, что это не поможет. Ничто
уже не поможет. От этой жестокой безнадежности мутится сознание.
Треск и рев пламени заглушают крик. Там погибает моя больная
мама. И я ничем не могу ей помочь. Это бессилие убивает,
разрывает на части все внутренности. И я чувствую, что внутри
меня уже нет ни легких, ни сердца, только стонущие жгучие
клочки.
Потом смутно какие-то лица. Я слышу какие-то голоса, но не
понимаю слов. Я вижу движение, но не чувствую прикосновений. И
только одно нестерпимо резкое, бешеное желание - жить... жить!
Из смутных обрывков воспоминаний выплывает лицо. Оно
огромное, заслоняет весь мир. Изумительно яркие синие глаза,
шелковистые волосы, как каштановые ручьи. Такие близкие теплые
губы. Это моя первая любовь. Самая красивая, самая нежная,
самая... Она вдруг становится недосягаемо далекой - одинокая,
затерянная в пустоте фигурка, хрупкая и нереальная. Она тает и
исчезает на глазах. Я знаю, я помню... Она погибла во время
наводнения. Я потерял и ее тоже.
Я слышу свой голос: "Моя жизнь - это боль и горе, потери и
поражения. В чем же провинился я перед тобой, Господи?"
Пламя свечей мягко колышется, гоняя тени по стенам.
Распятый Христос с болью во взгляде. На двух шатких табуретках
гроб с изуродованным телом моего отца. Перешептывание старушек в
черных платочках. Слезы текут по моим щекам, но нет сил, чтобы
вытереть их.
Но нет. Я еще помню тот, первый день. Я помню смеющийся
мир, жучка и теплый ветер. Я помню мою красивую нежную маму, ее
волшебные сказки по вечерам и пироги со свечами в день рождения.
Я помню сильные руки отца, подбрасывающие меня к самым облакам -
сердце замирало, когда я летел в пустоту. Я помню теплые мягкие
губы, которые ласкали меня темными ночами. Я познал счастье,
любовь, свободу. Я жил. И сейчас хочу жить. Отпустите меня.
Отпустите...
Члены Советы были возмущены. Волны мыслей захлестнули
Пространство Куба. Но Ла был неумолим: "Я хочу обратно в мир. Я
хочу жить".
Основной поток мыслей пробил себе дорогу и оттеснил
остальные: "Период, который ты провел среди низших, был отмерен
тебе за нарушение Высших Законов. Ты прошел все испытания.
Поэтому мы вернули тебя. Ты не доволен?"
"Да! Я хочу назад."
"Но почему?"
"Потому, что здесь я не испытываю ничего. Вечное
блаженство? Чушь! Только пройдя через муки, можно познать
счастье."
"Но ты прошел через все несчастья, какие только можно
испытать среди низших."
"Вы забыли о жучке, который смеялся, сидя на сиреневом
колокольчике, забыли о безграничном просторе неба, о нежных
руках. Вы никогда не испытаете ничего подобного. А мне уже
никогда не забыть эти чувства. Там, на Земле, я могу вдохнуть
ветер, увидеть облака, услышать птиц, прикоснуться к траве. Что
вы можете предложить мне взамен здесь? Ни-че-го!"
"Но мы не можем вернуть тебя. Ты искупил вину. Ты
свободен..."
"Тогда я вновь нарушу Закон!"
Совет устало сплел волны мыслей в единую нить и вынес
решение: "Продлить Период интеллекта Ла на неопределенное время".
Ла открыл глаза. От острой боли мутило, все плыло перед
глазами. На несколько минут он замер, стараясь хоть немного
облегчить боль. Затем медленно, стиснув зубы, приподнял голову.
Недалеко от него, в кювете, горела разбитая машина. Ла,
мучительно постанывая, перевернулся на спину... Огромное
ярко-синее небо хлынуло на него сверху, с прохладным, уносящим
боль ветром, с ослепительными облаками. Солнце, на которое
невозможно смотреть, но так приятно почувствовать, ощутить всем
телом. То ли от боли, то ли от яркого света текли слезы. Широко
раскрытым Ла вдохнул ветер, такой знакомый земной ветер. И мозг
пронзило, словно молнией. Это было счастье! Счастье чувствовать,
видеть, слышать. "Живу! Я живу!" Сознание утекало по каплям, но
Ла не боялся погрузиться в темноту. Он знал, что будет жить.
Несмотря ни на что.
июль 1992
