Он сел и взглянул на пальцы. Они предательски дрожали. Никто долгое
время не пытался нарушить тишину. Через некоторое время Макинтайр окликнул
всех взглядом. Молчание продолжалось.
- Я считаю, что ваше молчание говорит о вашем согласии со мной. Да, я
такой же, как и вы, и могу понять, что творится в ваших умах. Я открыто
сказал об этом.
- Вы знаете, что мы не переживем этого похода, - с упреком произнес
Вителло. - Мы очень мягкие, Том. Мы не можем убивать людей. Так же, как и
не умеем складно врать. Мы не умеем дать сдачи и постоять за себя. Мы не
пройдем и десяти миль, как нас обнаружат. Так не лучше ли остаться здесь и
провести остаток жизни, распространяя листовки и организовывая мелкий
саботаж, чем найти верную смерть на пути в Диллард?
- Мы сможем совершить переход, - возразил Макинтайр. - Даже такая
компания таких идиотов, как мы. Нам нужен лишь надежный проводник. Кто-то,
кто смог бы охранять нас и вести к цели. Он должен быть достаточно
сильным.
- Вы предлагаете себя? - спросил Брайсон.
Макинтайр от неожиданности заморгал.
- Вы смеетесь? Я ничуть не тверже любого из вас. Нет. Но у меня есть
на примете такой человек. Его имя Уоллес. Он проведет нас в Диллард и
сделает так, что мы останемся живыми.
Легко уязвимый Вителло неодобрительно сморщился:
- Вы имеете в виду наемника?
Макинтайр кивнул:
- Можете называть его так, если вам нравится. Этот человек не из
приятных. За деньги он сделает все, и мы будем там! Кто-нибудь согласен на
это?
3
Во второй раз за этот день Макинтайр покидал убежище, но сейчас он
должен был разыскать Уоллеса и предложить ему сделку.
Сначала его встречали неприветливо, да и сам Макинтайр не хотел
раскрывать суть дела незнакомым людям. Большинству из них было известно
имя Уоллеса и дела, которыми он зарабатывал себе на жизнь. Он был
контрабандистом, вольным наемником, которых стало немало за три столетия
существования Мэйнарда в качестве земной колонии. У него была репутация
человека, способного на все. Он мог провернуть любое дело, конечно, за
соответствующую плату.
Однако Макинтайр, сумев одержать победу над собой, убедил своих
друзей, что они смогут спастись, лишь наняв Уоллеса. Они были обречены,
если бы остались в Мэйнард-Сити, и, конечно же, им никогда не добраться до
Дилларда, рассчитывая только на свои силы. Уоллес давал им надежду на
спасение.
Макинтайр отправился в северную часть города, в бар, где Уоллес
проводил большую часть своего свободного времени. На небе взошли три луны
Мэйнарда, и на улицах было светло, что совсем не устраивало Макинтайра. У
него пересохло в горле. За его голову назначили солидное вознаграждение -
сто долларов, и любой, узнавший его, мог выдать его Правоверным.
У дверей бара он остановился, пытаясь разглядеть через пыльное
стекло, что там внутри. Он различил фигуру Уоллеса, который сидел один в
дальнем углу. Макинтайр подошел к двери, пересек полоску света,
протянувшуюся поперек входа, фотоэлементы сработали, и дверь с мелодичным
звоном открылась. Он вошел.
Ему показалось, что с его появлением гул разговоров немного стих.
Какое-то мгновение не было слышно ни звука, кроме хриплого завывания
музыкального автомата, затем прерванные разговоры возобновились. Макинтайр
стал пробираться к дальнему углу бара, поближе к Уоллесу.
- Можно присесть к вам? - спросил он.
Уоллес взглянул на него. Это был широколицый мужчина с пышной
бородой, глубоко сидящими глазами и толстым, слегка приплюснутым носом.
Багровый шрам пересекал его левую щеку, начинаясь от самой скулы и
заканчиваясь у переносицы.
- У вас, должно быть, есть для этого важная причина? - прорычал
Уоллес.
- Да, - Макинтайр присел на краешек кресла. - Вы знаете, кто я?
- Я знаю о ваших политических убеждениях, дружок, а не ваше имя. Оно
мне ни к чему. Что вы будете пить?
- Пиво, - ответил Макинтайр.
Уоллес заказал пиво. Макинтайр пристально взглянул в лицо соседа.
- Мое имя - Том Макинтайр, - медленно проговорил он. - Это может дать
вам сто долларов без особенных трудностей, стоит только зайти в участок и
сказать два слова Правоверным.
- Я уже все взвесил, мистер Макинтайр. Я еще не знаю, чего вы от меня
хотите, но уверен, что это будет стоить побольше, чем награда за вашу
голову.
- Именно так. - Макинтайр сделал большой глоток.
Пиво было холодным, густым и крепким.
- У меня есть работа для вас. Она заключается в том, чтобы вы стали
проводником для десяти человек. Все они Лоялисты. Нам нужно быть в
Диллардском космопорте девятнадцатого числа этого месяца.
Уоллес кивнул.
- До Дилларда три тысячи миль, а сегодня уже восьмое.
- У нас еще уйма времени, если мы двинемся немедленно, - сказал
Макинтайр. - Вас заинтересовало наше предложение?
- Возможно.
- Сколько вы хотите?
Улыбнувшись, контрабандист ответил:
- За тысячу долларов я могу выдать вас Правоверным. Значит, вам нужно
с лихвой перекрыть эту сумму.
Макинтайр облизнул губы.
- Две с половиной тысячи - это все, что мы сможем собрать. Вас
устраивает?
- Наличными?
- Наличными. Тысяча - прямо сейчас, остальные полторы - после
благополучного и своевременного прибытия в Диллард. Я говорю о настоящих
деньгах, галактических долларах, а не о бумажках Ламли.
Уоллес задумался. Он стал разминать толстые, похожие на обрубки
пальцы, затем закашлял и хмуро взглянул на Макинтайра:
- Я точно не уверен, стоит ли мне впутываться в политику, а особенно
в дела Лоялистов. А, кстати, зачем вам нужен проводник в Диллард, вы что,
дороги не знаете?
Макинтайр покраснел, ощутив, как загорелись его щеки. С усилием он
выдавил из себя:
- Мы не уверены, что сможем добраться туда сами. Это очень опасно. Мы
же люди сугубо мирные. Мы... - Он запнулся, услышав за спиной голоса.
- Это Макинтайр, - сказал кто-то сзади пьяным голосом. - Приятель,
сходи, глянь, нет ли поблизости Правоверного. Деньги пополам.
Макинтайр привстал, но Уоллес стремительно поймал его за запястье и
усадил на место. В другой руке контрабандиста сверкнул маленький
иглопистолет. Уоллес тихо сказал:
- А ну-ка присядь, милейший, и оставь Правоверных в покое. Ты можешь
совершить роковую ошибку. Имя этого человека совсем не Макинтайр. Это
Смит. Теодор Смит, и он мой друг.
Доносчик бросил быстрый взгляд на Уоллеса и исчез, прихватив с собой
пьяного приятеля.
Уоллес сдержанно улыбнулся Макинтайру:
- Нельзя давать этим грубиянам садиться на шею, мистер... э... Смит.
Я представляю себе, как людей вашего круга выводят из себя такие
разговоры. - Он свирепо улыбнулся. - Но вернемся к нашим баранам, как
говорится. Тысяча сейчас и полторы потом? О'кей, я согласен. Это будет,
видимо, чертовски забавным путешествием.
4
Они тронулись в путь до восхода солнца, когда было еще пасмурно и
холодно, после того, как Брайсон связался с Хэксли и передал Риттерхейму,
что они принимают его предложение.
В это предрассветное время луны зашли, а солнце еще не появилось, и
только призрачный бледный свет тускло озарял умытые ночным дождем улицы
Мэйнард-Сити.
В душе Макинтайра слабо шевельнулось сожаление, когда маленький отряд
двинулся в путь. Впереди группы шел Уоллес своей крадущейся, кошачьей
походкой человека, привыкшего к опасности. В его карманах лежали купюры,
каждая по десять золотых десяток - всего тысяча настоящих долларов. Еще
полторы тысячи ожидали его в Дилларде.
"Мы до того опустились, что пришлось воспользоваться услугами такого
человека, как Уоллес, - подумал Макинтайр. - Контрабандиста, человека со
змеиными принципами и мышцами гориллы". Это сейчас было гораздо важнее,
чем что-то другое. Но он здесь, и жизнь его всецело зависит от умения и
ловкости этого проходимца.
Все это было частью образа жизни, начавшегося после того, как Клод
Ламли впервые появился на политической арене Мэйнарда. До этого все было в
порядке. Мэйнард был одним из восьмидесяти шести населенных миров,
разбросанных по всей Галактике. Условия жизни на нем совпадали с земными с
точностью до двух знаков. На Мэйнарде обитало тридцать миллионов
переселенцев с Земли. И пока не появился Ламли, планета безоговорочно
подчинялась земной Федерации.
Узы, связывавшие их с Землей, были не очень крепкими. Федерация
требовала, чтобы на каждой колонии находился Резидент-Советник, который
помогал бы правительству планеты, чтобы небольшая, чисто символическая
плата выплачивалась бы Земле за аренду планеты ежегодно, чтобы колония
чуть-чуть уважала Землю как столицу Федерации и как прародительницу.
Одно время отношения колоний с Землей были важны для нее, но
проходили столетия, колонии развивались, становились экономически
независимыми, а сама Земля уже не нуждалась в отдельных видах продукции с
колоний. Связь с Землей становилась все более слабой и призрачной,
постепенно превращаясь лишь в символ благодарности тому миру, который
впервые послал своих людей в дальние галактические миры.
Символ этот любили все. Никто не ругал налог, никто не возражал
против Резидента-Советника, так как он выполнял лишь представительские
функции. Народы планет-колоний поддерживали теплую и приятную видимость
подчиненности родной планете. И это считалось само собой разумеющимся.
Но только не для Ламли.
Честолюбивый молодой политический деятель стал канцлером Мэйнарда
после резкой перемены взглядов избирателей и вскоре провозгласил, что он
намерен прекратить выплачивать налог Земле и вообще прервать всяческие с
ней отношения.
Хэмфри - Резидент-Советник - стал возражать против этого, делая упор
на старые традиции, но Ламли приказал ему убраться на Землю, обвинив его в
грубом вмешательстве в дела Мэйнарда, затрагивающем его суверенитет. После
этого Ламли провозгласил планету свободным миром, не подчиненным Земле.
Еще дальше он пошел, издав свой декрет об Отделении, где изложил принципы
своей политики, делая упор на потенциальную опасность связи с Землей и на
то, что ее необходимо прервать.
Жители планеты бурно запротестовали против этого, но были и голоса,
которые поддержали Ламли. Их оказалось на удивление много. Постепенно
общественное мнение все больше склонялось на сторону Ламли. Сама же Земля
никак не отреагировала на эти действия Мэйнарда, и тогда почти все жители
планеты восприняли это молчание как подтверждение правоты Ламли. Ламли
победил.
Но были и те, кто возражал до конца. Художники, скульпторы, поэты и
музыканты - люди искусства, в большинстве своем спокойные и добрые,
которые ценили старые традиции и вовсе не хотели забывать их. Они
провозгласили, что будут по-прежнему преданны Земле, и потребовали, чтобы
Ламли отменил свой декрет.
Вполне естественно, что Ламли усмотрел в этих протестах прямые
нападки на свой режим. Он затеял кампанию за всеобщее одобрение проекта
декрета и, когда более трех пятых населения проголосовали за него и
принесли присягу правительству, он издал свой первый антилоялистский
закон.
Публичная защита идеи восстановления связи с Землей наказывалась
штрафом в размере пятисот долларов либо месячным тюремным заключением.
Большинство Лоялистов, которые еще колебались, после этого, уступая нажиму
властей, дали клятву, другие продолжали открыто выступать и попали в
тюрьму, однако это не помешало им сохранить свои убеждения.
