Валерий Сегаль.
Рассказы
Атака маршала
Первый вторник после первого понедельника
Атака маршала
Эту повесть читали многие крупные гроссмейстеры
современности: Владимир Крамник, Александр Халифман, Алексей
Ермолинский, Борис Гулько, Григорий Кайданов и многие, многие
другие.
Я рад был бы находить читательские отклики об "Атаке
маршала" в моем Mailbox`е.
Валерий Сегаль. VALERY.YANA@worldnet.att.net
I
Незабываемым событием в
моей жизни стала встреча с Леонидом
Ильичом Брежневым... Состоявшийся
тогда же разговор произвел на меня
огромное впечатление. Как шахматиста
меня поразило, что Леонид Ильич в курсе
наших шахматных проблем и событий.
Анатолий КАРПОВ "Девятая вертикаль"
Стены кабинета были увешаны разного рода оружием, в камине
ярко пылал огонь. Всю середину комнаты занимал большой
квадратный стол, на котором был сервирован завтрак на одну
персону - два бутерброда с черной икрой и хрустальный графинчик
с водкой.
За столом сидел широкоплечий человек в спортивном костюме
и курил сигарету "Новость." Выражение его лица было скорее
добродушным, а широкий лоб свидетельствовал о недюжинном уме.
Несколько минут назад он принял шотландский душ, сняв тем самым
усталость после утренней пробежки, и теперь собирался
позавтракать.
Этим человеком был Генеральный секретарь ЦК КПСС,
Председатель президиума Верховного Совета СССР, Маршал
Советского Союза Леонид Ильич Брежнев.
Отставив в сторону изящный хрустальный стаканчик - подарок
короля Иорданского, Леонид Ильич звонком вызвал секретаршу.
Вошла высокая чернокожая красавица, длинноногая и зеленоглазая
- мисс Барбадос-76. Брежнев заклеил ее в ходе своего последнего
европейского турне.
- Я что-нибудь забыла, Лео? - мисс Барбадос обладала
бархатным голосом, волшебным акцентом и необъятной грудью.
- Где мой граненый стакан?
- В среднем ящике стола, honey. Что-нибудь еще?
- Почта какая-нибудь важная пришла?
- Только что получена телеграмма от Карпова.
- От какого Карпова?
- От шахматиста.
- А от этого мудака, - поморщился Леонид Ильич, - ну,
ладно, давай!
- Зачитать? - спросила карибская жемчужина, распечатывая
телеграмму.
- Я сам, - сказал Брежнев, и взяв в руки типографский
листок, дважды пробежал его глазами.
ТОВАРИЩУ
БРЕЖНЕВУ ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ
Глубокоуважаемый Леонид Ильич!
Счастлив доложить, что матч на звание чемпиона мира по
шахматам закончился нашей победой.
Примите, дорогой Леонид Ильич, сердечную благодарность за
отеческую заботу и внимание, проявленные ко мне и нашей
делегации в период подготовки и проведения матча.
Заверяю Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного
Совета СССР, Советское правительство и лично Вас, Леонид Ильич,
что в будущем приложу все усилия для приумножения славы
советской шахматной школы.
Чемпион мира
Анатолий КАРПОВ
18 октября 1978 года,
Багио, Филиппины
Леонид Ильич резким движением извлек из среднего ящика
стола граненый стакан, наполнил его водкой и принял. Закурив
после этого сигарету, он приказал секретарше:
- Суслова ко мне! Пойди распорядись, чтобы его нашли, и
возвращайся. Выпьешь со мной.
Пять минут спустя в кабинет робко постучал главный идеолог
великой страны.
- Доброе утро, Леонид Ильич! - Суслов кланялся и улыбался,
стоя в дверях. - Как вы себя сегодня чувствуете?
- Как всегда отлично! - бодро ответил Брежнев. Правой
рукой он обнимал талию сияющей мисс Барбадос, а в левой держал
граненый стакан.
- Ну и слава богу! Слава богу, Леонид Ильич!
- Какому богу? Что ты мелешь, болван?! Ты идеологический
лидер коммунистического государства, а не Папа Римский!
- Извините, Леонид Ильич, это просто выражение такое -
"слава богу". К религии оно не имеет никакого отношения. Всего
лишь выражение, фразеологический оборот.
- Не учи ученого! Сошлю в Биробиджан - директором пивной.
Там выучишь новые выражения. "Азохен вэй" будешь чередовать с
"еб твою мать". Или ты уже знаешь эти выражения?
- Никак нет, Леонид Ильич! То есть да, знаю... кажется
знаю, - неуверенно залепетал перепуганный Суслов.
- А когда кажется, что надо делать? - саркастически
спросил Брежнев, подмигивая чернокожей красавице.
- Креститься надобно, Леонид Ильич, - угодливо ответил
"Серое преосвещенство".
- И ты крестишься?
- Да... то есть нет. Нет-нет, Леонид Ильич, как можно?!
- Как ты думаешь, Диаманта, можно его поставить директором
пивной в Биробиджане?
- No, - ответила по-английски красавица, - he is too
stupid.
- Слышишь, болван, что про тебя женщина говорит? Или ты не
понимаешь по-английски?
- Не-е... не пони... то есть...
- Что ты мямлишь? - Брежнев сдвинул брови. - Перед тобой
маршал Советского Союза! Отвечай как положено! Понимаешь
по-английски?
- Никак нет, товарищ маршал!
- А ты, вообще, какими-нибудь иностранными языками
владеешь?
- Никак нет, товарищ маршал!
- А почему?
- Некогда учиться было, Леонид Ильич, - Суслов уже почти
плакал. - Детство трудное было.
- Ну, в детстве положим и я университетов не посещал! Все
решает самообразование! Сейчас я свободно говорю на тридцати
семи языках, и не успокаиваюсь на достигнутом! - Брежнев взял с
журнального столика книгу и потряс ею перед сусловской
физиономией. Это было красочно изданное пособие по изучению
гуронского языка с предисловием Гойко Митича.
Суслов стоял с виноватым видом и смотрел в пол.
- Ну ладно, перейдем к делу, - сказал Брежнев, снова
садясь за стол. - Как у нас на сегодня с шахматами?
- Великолепно, Леонид Ильич! - оживился Суслов. - Только
что одержана замечательная победа!
- Ты так считаешь?
- Конечно, Леонид Ильич! Я имею ввиду матч на Филиппинах.
- Да знаю, знаю! Я уже даже телеграмму получил. Вот,
ознакомься!
Обрадованный таким поворотом разговора, главный идеолог
(или "главный идиот", как его иногда называл Брежнев) быстро
прочел телеграмму и воскликнул:
- Прекрасно! Замечательная победа! И очень важная с
идеологической точки зрения!
- Ты так считаешь? - снова спросил Брежнев.
- А разве это не так? - Суслов растерянно развел руками.
- Я следил за этим матчем! - громовым голосом произнес
Брежнев.
Суслов сжал плечи, почуяв недоброе. Диаманта, кокетливо
прищурив глазки, с восторгом смотрела на своего царственного
друга. Брежнев тем временем продолжал:
- Этот муфлон вел 5:2. Потом стало 5:5. Он просто чудом
выиграл последнюю партию.
- Это не чудо, Леонид Ильич. Это наш советский характер!
- Да какой там, в пизду, характер?! Ему просто повезло!
Уверен, что он сидел там с полными штанами жидкого дерьма.
- Все хорошо, что хорошо кончается, Леонид Ильич, -
осторожно заметил Суслов.
- Это верно, - согласился Брежнев. - Но какой ценой! Мы
пошли на международный скандал, используя жену и сына Корчного
в качестве заложников. Мы создали Карпову неслыханные условия.
До смешного дошло - кефир специально для него в каком-то НИИ
создали! И несмотря на все это, он не сумел доказать своего
превосходства над Корчным. Мы себя так сильно
скомпрометировали, а он там чуть не усрался. Без помощи
гипнотизера Карпов проиграл бы без всякой борьбы. У него бицепс
тоньше, чем у Корчного - хуй!
- Осмелюсь заметить, Леонид Ильич! Эта история с
гипнотизером - выдумка Корчного.
- Это ты двумстам пятидесяти миллионам болванов по
телевизору объяснять будешь! А мне не надо! Подумать противно,
что теперь придется принимать этого мозгляка в Кремле, слушать
его кастрачий голос. Кстати, подготовь все это. Ну и ответную
телеграмму, сам понимаешь. Орден не забудь!
- Все сделаем, Леонид Ильич!
- Но впредь мы не можем так рисковать. Отныне шахматную
корону я беру на себя. Все приходится делать самому! Решительно
все! Ни на кого нельзя положиться. Все очень ловко устроились!
Лежат себе в жопу пьяные на диванах и смотрят программу
"Время". А диктор им вещает: "Добрый вечер, дорогие товарищи
телезрители! Леонид Ильич Брежнев сегодня отбыл на
кратковременный отдых в Крым". И все довольные принимают еще по
стакану. А если завтра программу "Время" начнут так: "Добрый
вечер, дорогие товарищи телезрители! Леонид Ильич Брежнев
сегодня отбыл на постоянное место жительства в государство
Израиль!" Что тогда?
- Без вас, Леонид Ильич, мне будет очень трудно работать,
- искренне сказал Суслов.
- Да я не тебя имею ввиду, болван! Я про всю страну
говорю! Что вы будете делать, когда я умру?
- Что вы такое гово...
- Помолчи, идиот! Когда я умру, вы все будете в полнейшей
жопе! Через несколько лет после моей смерти эта страна
развалится! Ну скажи, болван, кто займет мой пост?
- Я не знаю, Леонид Ильич, - растерялся Суслов. -
Вероятно...гм... Юрий Владимирович.
- Вероятно, - согласился Брежнев. - А хуй ли толку? Ну
ладно... Да, кстати о Крыме, Диаманта, - Брежнев взглянул на
часы. - Ты не забыла? Через два часа мы вылетаем в Мисхор.
Пойди, отдай необходимые распоряжения!
- Что хочешь посмотреть в самолете, Лео? - спросила
Диаманта. - Час назад получена видеозапись матча "Ноттингем
Форрест"-"Ливерпуль". Лучшая игра последнего тура английской
лиги.
- Н-нет, - поморщился Брежнев. - После этого ужасного
финала в Аргентине я что-то не могу смотреть футбол. Эх,
наверное я не доживу до того дня, когда сборная Голландии
станет чемпионом мира по футболу.
Леонид Ильич тяжело вздохнул и снова закурил.
- Тогда может быть посмотрим хоккей? - предложила
Диаманта. - "Монреаль"-"Детройт", из позавчерашнего тура
чемпионата НХЛ.
- Это пойдет, - согласился Брежнев.
Величественной походкой мисс Диаманта Гамилтон вышла из
кабинета, оставив после себя легкий запах духов "Шанель No5".
Брежнев какое-то время молча курил, пуская кольцами дым.
- Леонид Ильич, - осмелился заговорить Суслов. - Вы
сказали, что мы скомпрометировали себя историей с семьей
Корчного. Неужели вы хотите выпустить этих людей? Подумайте,
Леонид Ильич. Ведь через три года Корчной снова может стать
претендентом.
- Именно об этом я и думаю, когда говорю, что больше мы не
можем так рисковать. Корчной слишком силен для Карпова. Поэтому
я и собираюсь прибрать шахматную корону к своим рукам. Но пока
мы еще подержим семью Корчного. Корчной сам виноват. Порядочные
люди, сваливая на Запад, не оставляют здесь семьи. Мне в связи
с этим вспоминается следующая история.
Леонид Ильич затушил сигарету и принялся рассказывать.
- В годы войны я дружил с Гришей Аронсоном. Был он совсем
молоденький лейтенант в штабе восемнадцатой армии. Ему и к
концу войны было лет двадцать пять - двадцать шесть - не
больше. Дружили мы крепко. Ну, а после войны разбросало нас,
как водится. И вот лет пять назад выступал я в Ленинграде перед
трудящимися завода "Электросила". Смотрю - во втором ряду Гриша
сидит. Изменился, конечно, постарел, но я его сразу узнал.
Махнул ему рукой, он заулыбался. Я так обрадовался, а после
выступления забыл спросить про него. Потом дел было по горло.
Периодически я вспоминал, что надо бы Гришку разыскать, но все
как-то руки не доходили. И вот, наконец, в прошлом году поручил
я этому лысому... как его... недавно из Ставрополя...
- Горбачев? - подсказал Суслов.
- Да, кажется. Поручил я ему Гришу найти. Дал ему имя,
фамилию, примерный возраст, место работы пятилетней давности -
нетрудно найти. Этот лысый гангстер из Ставрополя спрашивает:
"Что прикажете с ним сделать, Леонид Ильич, забрать или
убрать?" Я аж взбеленился! Разок ему по еблу съездил и говорю:
"Ты мне тут Аль Капоне из себя не строй! Мне нужен домашний
адрес и телефон этого человека. И никакой самодеятельности!" В
тот же день этот лысый интеллигент в маминой кофте принес мне
Гришин телефон. Я позвонил - никого нет дома. Потом я
закрутился, и только несколько месяцев спустя позвонил еще раз.
Немолодой женский голос отвечает: "Григория? А он уехал... в
Америку... недели три тому назад." Ну я представляться не стал
и вежливо, так, спрашиваю: "А вы, извиняюсь, кем ему будете?
Родственница?" "Да нет, - говорит. - Соседка." Я повесил трубку
и думаю: "Надо бы узнать не остались ли какие-нибудь
родственники, старики, дети - может какая помощь нужна. Всяко
бывает". Вызываю опять этого лысого из Ставрополя, поручаю ему
навести справки. На следующий день узнаю - никаких прямых
родственников не осталось. Выехал Гришка по израильской визе с
женой, сыном, невесткой, внучкой и со старухой-матерью. Вот так
уезжают порядочные люди! Корчной поступил иначе.
- Этого мерзавца мы бы и не выпустили вместе с семьей, -
сказал идеологический лидер.
- Таковы суровые законы жизни, - философски заметил
Брежнев. - Шахматы в нашей стране - поистине народная игра.
Чемпион мира по шахматам - заметная фигура в нашем обществе.
Поэтому нам нужен для этой роли правильный индивидуум -
русский, политически продажный, желательно из глубинки, из
рабочей семьи. Карпов отлично подходит, а Корчной - нет. Если
бы Корчной был послушным, если бы он согласился оставаться
вторым, не пытаясь стать первым, он был бы привилегированным
членом нашего общества. Но у Корчного не лакейский характер,
поэтому система его давит. Не мне менять систему, - при этих
словах Брежнев с улыбкой развел руками.
- События последних лет показывают, что Виктор Корчной,
как личность и как шахматист, слишком силен для вас! - после
некоторой паузы продолжал Леонид Ильич. - В этот раз при помощи
различных иезуитских ухищрений вам удалось справиться с ним, но
впредь мы не можем так рисковать. Именно поэтому я и сказал,
что беру шахматную корону в свои руки!
- Извините, Леонид Ильич, - растерянно пробормотал Суслов.
- Но я вас не понимаю.
- Я решил стать чемпионом мира по шахматам! - медленно, с
расстановкой произнес Брежнев.
II
Чествование национального
героя превзошло все ожидания;
однако, думается мне, знает Карпов
сегодня он полубог, а завтра жертва
которую не спасет даже умение
вести нешахматную борьбу за
"выживание".
...ответ чемпиона, из которого
мы узнаем, что "матч на звание
чемпиона мира по шахматам
закончился нашей победой". Возможно,
что "наша" и означает - не миновать
Леониду Ильичу гроссмейстерских
регалий...
Эмануил ШТЕЙН "Кентавровы шахматы"
Если бы в Советском Союзе не было антисемитизма, евреи
придумали бы его. Но антисемитизм был, и в те осенние дни
великая страна ликовала. Действительно приятно - истинный
уралец, столь похожий на человека из масс, заядлый филателист и
страстный любитель сибирских пельменей убедительно (!?) доказал
свое превосходство над отщепенцем и сионистом.
Ликовали, впрочем, не все. Далеко не все! Ведь есть на
Руси люди, умею- щие сопереживать, сочувствовать гонимому. А
еще есть люди, которые просто не умеют радоваться вместе со
своей страной. Они переживают за канадцев в хок- кее, за
голландцев - в футболе, за Америку и Израиль - в международной
политике. В шахматах все такие люди - преданные болельщики
Корчного. Обычно они остры на язык и склонны к дискуссиям. В те
осенние дни 1978 года этим людям было что обсудить!
Все еще находясь в далеком Багио, член ЦК ВЛКСМ тов.
Карпов получил следующую телеграмму из центра:
БАГИО, ФИЛИППИНЫ
ТОВАРИЩУ
КАРПОВУ АНАТОЛИЮ ЕВГЕНЬЕВИЧУ
Дорогой Анатолий Евгеньевич!
Был очень рад получить Вашу телеграмму. Горячо и сердечно
поздравляю Вас с победой в ответственном и нелегком матче.
Вся наша страна гордится тем, что в тяжелой, упорной
борьбе Вы проявили высокое мастерство, несгибаемую волю и
мужество, словом, наш советский характер.
Уверен, что Вы в дальнейшем умножите свои творческие
усилия и внесете крупный вклад в сокровищницу шахматного
искусства.
Желаю Вам крепкого здоровья, счастья, ярких побед во славу
нашей великой Родины.
Л. БРЕЖНЕВ
Вот это да! Телеграмма от Брежнева! Еще никогда ни один
шахматист не удостаивался такой чести. Но и это было еще не
все. Несколько дней спустя вся советская печать опубликовала
следующий указ:
УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
О НАГРАЖДЕНИИ ГРОССМЕЙСТЕРА КАРПОВА А. Е.
ОРДЕНОМ ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
За спортивные достижения и большой вклад в развитие
советской шахматной школы наградить гроссмейстера Карпова
Анатолия Евгеньевича орденом Трудового Красного Знамени.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР
Л. БРЕЖНЕВ.
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
М. ГЕОРГАДЗЕ.
Москва, Кремль.
27 октября 1978 г.
Карпов был торжественно принят в Кремле, и сам Леонид
Ильич вручил ему высокую награду Родины. Впервые будущие
соперники сошлись лицом к лицу. Бросалась в глаза разница в
ширине плеч. Стоявшая за спиной Брежнева Диаманта с
презрительной улыбкой наблюдала, как Карпов приседал от боли в
момент дружеского рукопожатия. Крепко сжимая узкую потную
ладонь "бумажного чемпиона", Леонид Ильич произнес загадочные
слова:
- Взял корону - теперь держись!
А что говорил сам чемпион мира? Он волновался, потел,
горячо благодарил, краснел, а потом собрался, наконец, с
мыслями и сказал:
- Я очень рад тому, что добился победы накануне славного
юбилея Ленинского комсомола. Знаю, что к этому празднику в
нашей стране готовилось много подарков - прежде всего трудовых.
Свою победу я также посвятил юбилею комсомола. Я испытываю
огромное волнение, получая высокую правительственную награду -
орден Трудового Красного Знамени. Но самые радостные и
волнующие минуты я пережил еще в Багио после окончания матча за
мировое первенство, когда на мое имя поступила поздравительная
телеграмма от Леонида Ильича Брежнева, где отмечалось, что мною
проявлен наш советский характер.
Не знал чемпион, что над его головой уже сгущаются черные
тучи. Гром грянул неожиданно. Сразу после ноябрьских праздников
в печати появилось следующее
ЗАЯВЛЕНИЕ ШАХМАТНОЙ ФЕДЕРАЦИИ СССР
Шахматная федерация СССР обеспокоена негативными явлениями
наблюдающимися в международной шахматной жизни в последние
годы. Несмотря на протесты советской шахматной общественности,
уголовник Корчной был допущен к участию в соревнованиях на
первенство мира. Напомним, что Корчной незаконно покинул
страну, являющуюся ведущей шахматной державой мира. При явном
попустительстве со стороны Международной шахматной федерации
(ФИДЕ), матч на первенство мира в Багио (Филиппины) прошел в
грязной, скандальной обстановке. Беспрецедентным по своей
возмутительности является факт участия не имеющего гражданства
Корчного в составе команды Швейцарии на Всемирной шахматной
олимпиаде в Буэнос-Айресе.
Эти явления, смешивающие спорт с политикой, противоречат
духу девиза ФИДЕ "Cens una sumus" - "Мы - одна семья".
Неуклонно проповедуя принципы честной спортивной борьбы,
Шахматная федерация СССР и в прежние годы неоднократно
выступала с заявлениями в адрес руководителей Международной
шахматной федерации о недопустимости подобных явлений в
современном спорте - но, увы, безрезультатно.
В создавшейся обстановке Шахматная федерация СССР считает
невозможным свое дальнейшее пребывание в составе ФИДЕ и
заявляет о своем выходе из этой организации. Впредь советские
шахматисты не будут принимать участие в соревнованиях
проводимых под эгидой ФИДЕ.
Шахматная федерация СССР
Москва, 11 ноября 1978 г.
Ниже были помещены:
ПРАВИЛА РОЗЫГРЫША ПЕРВЕНСТВА МИРА ПО ШАХМАТАМ
ПОД ЭГИДОЙ ШАХМАТНОЙ ФЕДЕРАЦИИ СССР
1. Матч на первенство мира играется один раз в два года.
Первый матч состоится в январе 1979 года. До момента окончания
матча 1979 года чемпионом мира является Анатолий Карпов.
2. Претендент на звание чемпиона мира определяется
решением шахматной федерации СССР.
3. Матч на первество мира всегда играется на территории
СССР.
4. Матч на первенство мира играется на большинство из
двадцати партий. В случае счета 10:10 чемпион мира сохраняет
свое звание.
Шахматная федерация СССР
Москва, 11 ноября 1978 г.
Это перепечатанное всеми советскими газетами заявление
буквально шокировало чемпиона мира. Больше всего Карпова
настораживал тот факт, что с ним даже не посоветовались. Что бы
это могло значить? Карпов недоумевал.
Текст заявления вроде бы не так уж плох. Выезжать за
границу на неофициальные, т. е. не связанные с первенством мира
ФИДЕ, турниры вроде бы запрещать не собираются. Если
претендента будет определять Шахматная федерация СССР, значит с
Корчным ему играть не придется. Все прекрасно, но почему это
все сделали у него за спиной? И почему уже через два месяца он
должен играть новый матч?
Он подошел к телефону и набрал номер летчика-космонавта,
председателя шахматной федерации СССР В.И. Севастьянова, но
того не оказалось на месте. Тогда Карпов позвонил заместителю
председателя полковнику В.Д. Батуринскому.
- Виктор Давыдович, что происходит?
- Что вы имеете в виду, Анатолий Евгеньевич? - прикинулся
непонимающим лысый кэгэбэшник.
- Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду заявление
шахматной федерации, - строго сказал чемпион мира.
- По-моему в заявлении все предельно ясно! - сухо сказал
Батуринский. - Извините, Анатолий Евгеньевич, у меня совещание.
"Ясно, что Севастьянов и Батуринский действуют по
указаниям вышестоящих органов, - размышлял Карпов. - поэтому
звонить им бесполезно. Но кто, конкретно, за этим стоит? Не
написать ли Брежневу?"
Внезапно ему стало ясно, что Брежневу писать не стоит.
Нет, он еще не догадался до истины, но уже понял, что бороться
бесполезно. Это было проявлением замечательной карповской
интуиции! Оставалось одно - ждать дальнейших событий.
Как и следовало ожидать, в ближайшие два дня с заявлениями
о своем выходе из состава ФИДЕ выступили шахматные федерации
Болгарии, Польши, Чехословакии, ГДР, Венгрии и Кубы. Шахматный
мир раскололся!
Одновременно со всем этим маразмом, а именно 13 ноября,
Карпова пригласил к себе Севастьянов.
- Здравствуйте, Анатолий Евгеньевич! - непривычно сухо
поприветствовал дважды космонавт вошедшего в кабинет чемпиона.
- Как дела?
Карпов кисло улыбнулся. Виталий Иванович протянул ему лист
бумаги и чуть виноватым голосом произнес:
- Вот! Ознакомься и подпиши.
Без особого удивления Карпов прочитал следующее:
КОЛЛЕКТИВНОЕ ПИСЬМО СОВЕТСКИХ ГРОССМЕЙСТЕРОВ
Чувство глубокого удовлетворения вызывает у нас заявление
Шахматной федерации СССР о ее выходе из состава ФИДЕ. Нападки,
которым подвергались чемпион мира Анатолий Карпов и советская
делегация в ходе матча на первенство мира в Багио, мы считаем
оскорбительными для всей советской шахматной школы.
Выезжая за рубеж на соревнования, многие из нас и ранее
чувствовали себя неспокойно. Выступая на Западе, советские
гроссмейстеры неоднократно становились объектами различных
провокаций антисоветского толка. Молодые советские
гроссмейстеры часто обращались к более опытным коллегам с
просьбой заменить их в соревнованиях, проводившихся за
границей. Так в межзональном турнире 1976 года в Биле
(Швейцария) вместо Г. Кузьмина играл В. Смыслов. И таких
примеров можно привести множество.
Теперь розыгрыш первенства мира становится делом Шахматной
федерации СССР, и мы уверены, что во всех соревнованиях нам
будут созданы оптимальные условия для шахматного творчества.
ПОДПИСИ
Карпову не хотелось подписывать эту бумагу. В сущности это
письмо не имело никакого значения. Это была типичная советская
реакция на заявление шахматной федерации от 11 ноября. Но
собственноручно подписать...
- Давай, Толя, подписывай. Это хорошая бумага! - сказал
Севастьянов, похлопав чемпиона по плечу.
Тяжело вздохнув, Карпов поставил свою подпись под этим
"историческим" документом.
Все советские гроссмейстеры, кроме Бориса Гулько, также
подписали "коллективное письмо", и 16 ноября оно появилось в
печати.
А 20 ноября "Советский спорт" опубликовал нижеследующую
статью первого советского чемпиона мира.
МИХАИЛ БОТВИННИК
ТРУДНОСТИ ШАХМАТНОГО МИРА
С 1886 года, с матча Стейниц - Цукерторт, вплоть до смерти
Алехина в 1946 году все было просто - шахматный мир был подобен
феодальному обществу: во главе король (чемпион) и крупные
феодалы (гроссмейстеры), с которыми король договаривался о
законах шахматного государства, сводившихся к одному - как
проводить матчи на первенство мира.
В 1924 году простолюдины-шахматисты организовали свой
парламент (ФИДЕ), но король не признавал за ним какой-либо
законодательной или исполнительной власти. Лишь когда, однажды
(в 1946 году), король (А. Алехин) умер, и умер неразвенчанным,
парламент провозгласил свою власть, и она была признана всеми
шахматистами - шахматный мир обрел демократию!
Надо было составить новую и справедливую конституцию
шахматного государства. Конечно, она (как всякая конституция)
должна быть стабильной. Такая конституция в своей важнейшей
части, которая регламентирует соревнования на первенство мира,
и была принята в 1949 году на конгрессе в Париже. В ее
формировании большую роль сыграли советские шахматисты, сила
которых была признана всем миром. Были утверждены
соответствующие правила отбора претендента и проведения матчей
на звание чемпиона.
Почти сразу же после 1949 года на эти правила началась
атака, но без особого успеха. Недовольство вызывал тот факт,
что советские шахматисты прочно удерживали первенство мира;
наши противники за шахматной доской наивно полагали, что эти
справедливые правила имеют какой-то подтекст, выгодный
советским шахматистам. Да, они были выгодны советским
гроссмейстерам, но лишь потому, что они "выгодны" сильнейшим.
Они выгодны молодым талантам, восходящим на шахматный Олимп. До
1972 года эта конституция шахматного государства в основном
сохранялась, но затем превратилась в клочок бумаги.
Что же произошло?
А произошло то, что с появлением Р. Фишера одновременно
появились какие-то тайные силы, которые с помощью денег (то
бишь призового фонда) стали хозяйничать в шахматном мире.
Теперь, если верить всему, о чем пишет западная пресса,
матч с участием Фишера возможен лишь в стране, где есть
американская военная база. Именно такие страны назначали
призовые фонды, превышающие фиксированный фонд прежних правил в
десятки (в 1972 году) и сотни раз (в 1975 году)!
Некоторые говорят: ну и отлично, наконец
шахматисты-чемпионы будут получать достойное вознаграждение за
свой труд. Что же тут плохого?
Плохо то, что мастер, узнав, какой непривычно большой приз
его ожидает, теряет творческое настроение. Во время
соревнования мастер должен служить только шахматам, а все
остальное совершать автоматически, по стандарту. Вот приз и
может быть любой, но обязательно стандартный.
Быть может, в 1972 году Спасский играл ниже своих
возможностей именно поэтому!
Но тогда напрашивается возражение: почему же на Фишера не
оказывает влияния огромный приз? Ведь положение соперников
одинаково?
Даже если участники будут в равном положении, то теория
равных возможностей здесь неуместна. Если, например, заставить
обоих партнеров играть не сидя, а стоя - кто победит? Далеко не
обязательно тот, кто победит в нормальных условиях! К тому же
положение Фишера и его противника лишь на первый взгляд кажется
одинаковым. Американцы с малых лет приучаются к большому
бизнесу...
Напрашивается вопрос: почему же это произошло? Плоха
конституция шахматного государства? Не подходит шахматам
демократия?
Да, плоха! Да, не подходит!
Потому что это буржуазная демократия! Эта система была
прогрессивна в 1949 году, когда она пришла на смену шахматному
феодализму. К 1972 году шахматный капитализм достиг своей
высшей и последней стадии. Именно поэтому финансовый вопрос был
самым больным вопросом при организации матчей 1972 и 1975
годов.
Как учит нас история, вслед за экономическим кризисом
приходит политический. Неудивительно поэтому, что матч в Багио
несомненно войдет в историю как самый грязный и скандальный из
всех поединков за шахматную корону.
Да, положение в шахматном мире нуждается в переменах.
Заявление Шахматной федерации СССР от 11 ноября - это луч
надежды в нынешнее неспокойное шахматное время.
На первый взгляд может показаться, что это заявление
приведет к расколу шахматного мира; а новые правила розыгрыша
первенства мира под эгидой Шахматной федерации СССР
противоречат принципу спортивного отбора претендента, и
фактически означают возврат к системе, практиковавшейся до 1949
года.
Справедлива ли подобная критика?
Думается, что нет.
Нет никаких оснований опасаться раскола шахматного мира,
потому что никто не заявлял о прекращении международных
соревнований. В Заявлении от 11 ноября говорится только об
отказе советских шахматистов от участия в розыгрыше первенства
мира ФИДЕ. Следует также отметить, что представитель л ю б о й
страны может быть назван советской федерацией в качестве
претендента на шахматную корону.
Что же касается сходства Новых правил с "правилами",
практиковавшимися до 1949 года, то следует отметить, что
сходство это - чисто мнимое. До 1949 года претендента определял
сам чемпион, а теперь этим будет заниматься Шахматная федерация
СССР.
Главный довод противников Новых правил сводится к тому,
что претендент будет н а з н а ч а т ь с я, а не выявлятся в
спортивной борьбе.
Но справедлив ли принцип спортивного отбора?!
Вопрос этот кажется абсурдным только на первый взгляд.
Шахматная федерация СССР будет определять претендента на
основании всех имеющихся данных, в то время как при спортивном
отборе неудача в о д н о м турнире может вывести из дальнейшей
борьбы достойнейшего кандидата.
Обратимся к истории.
Осенью 1940 года в Москве игралось двенадцатое первенство
СССР. В чемпионате принимали участие новички: Керес (Эстония к
тому времени стала уже Советской Республикой), Смыслов,
Болеславский. Турнир должен был дать ответ на вопрос: кто
должен представлять Советский Союз в борьбе за первенство мира
с Александром Алехиным.
Первые два места поделили Бондаревский и Лилиенталь.
Смыслов был третьим, Керес - четвертым, мы с Болеславским
поделили пятое и шестое места. Было объявлено о проведении
матча на первенство СССР между двумя победителями турнира.
Я послал письмо завотделом шахмат В.Н. Снегиреву, где
иронизировал по поводу того, что чемпионом страны, то есть
лидером советских шахмат, должен стать победитель матча
Бондаревский - Лилиенталь.
Снегирев понял мой намек и взялся за дело, - как всегда,
бесшумно и энергично. Как он сумел убедить начальство - не
знаю, но месяца через два было объявлено об установлении звания
"абсолютного" чемпиона и проведении матч-турнира шести
победителей чемпионата. Смысл, который вложил Снегирев в
понятие "абсолютный", был ясен: именно абсолютный чемпион СССР
должен играть матч с Алехиным.
Подобных примеров из своей биографии, когда своевременный
сигнал ответственному товарищу корректировал создавшуюся в
результате спортивной борьбы несправедливую ситуацию, я могу
привести множество. Жизнь наглядно продемонстрировала правоту
автора этих строк, когда в 1948 году мировое первенство было
завоевано представителем СССР.
"Советский спорт"
20 ноября 1978 г.
* * *
Хотя третья декада ноября уже вступила в свои права, на
душе у Леонида Ильича Брежнева, бодро шагавшего по коридору
старого московского Кремля, было по-весеннему тепло. Возможно
потому, что его сопровождала Диаманта Гамилтон, которая,
несомненно, была одной из красивейших женщин своего времени. А
может быть причина была в том, что он только что вернулся из
круиза по Карибскому морю; хотя советскому народу было
объявлено, что вождь вновь кратковременно отдыхал в Крыму.
Внезапно Брежнев остановился и, наклонившись, внимательно
вгляделся в стену. Затем, выпрямившись, окликнул караульного:
- Немедленно собрать здесь всех, находящихся сейчас в
Кремле, членов Политбюро!
Через несколько минут весь цвет советского народа
столпился вокруг Брежнева и красавицы Диаманты.
- Что это значит? - спросил Леонид Ильич, указывая на
темное пятно на стене.
Насмерть перепуганные члены Политбюро молчали.
- Ну что ты будешь с ними делать? - усмехнулся Брежнев.
- I would get rid of these motherfuckers! - высказала свое
мнение Диаманта.
Брежнев расхохотался.
- В общем так, ребята! - Брежнев строго покачивал
указательным пальцем в такт своим словам. - Если я еще раз
увижу, что кто-то из вас здесь поссал, или посрал - все будете
убираться! Уразумели?
"Члены" утвердительно закивали головами.
- А где Кузнецов? - осведомился Леонид Ильич.
- Василий Васильевич вчера вылетел в Ялту. Сегодня он
принимает участие в традиционном Крымском марафоне! -
торжественно произнес Андропов.
- Сколько раз я ему говорил! - воскликнул Брежнев. -
Марафонский бег несовместим со столь напряженными занятиями
культуризмом! В организме начинается конкурентная борьба за
энергию.
"Члены" слушали с вежливым вниманием.
- А это что за личность? - спросил Брежнев, с любопытством
рассматривая довольно молодого крепыша с открытым русским
лицом.
- А это Борис Николаевич Ельцин - новый товарищ, из
Свердловска! - представил новенького Андропов.
- Крепкий парень! - Леонид Ильич похлопал Ельцина по
плечу. - Надо будет тебя проверить!
Борис Николаевич смущенно улыбался. Похоже было, что он
понравился Брежневу.
- Суслов - ко мне в кабинет! Всем остальным - продолжать
потеть на благо Родины! - распорядился Брежнев. - А ты, Борис,
приходи через час в сауну. Попаримся, поплаваем в бассейне,
пивка дернем. Потом будем бороться на руках! Надо тебя
проверить.
Несколько минут спустя в уже знакомом нам кабинете Брежнев
беседовал с Сусловым.
- Я читал заявление Шахматной федерации. Работаешь
неплохо! - похвалил вождь своего холуя. - Утром я прочел в
"Советском спорте" статью Ботвинника. Этот маразматик хоть
ничего и не знает, а выступил нам на руку. Не зря он пишет в
своей книге, что его личные интересы всегда совпадали с
общественными. Вот ты - главный идеолог страны, а ты знаешь что
такое общественные интересы?
- Сегодня общественные интересы - это ваши интересы,
Леонид Ильич!
- Смотри-ка - это знает! - засмеялся Брежнев. - Кстати,
раз уж я вспомнил, почитай эту новую книгу Ботвинника "К
достижению цели". Этот дурень там забавно описывает, как он
однажды обосрался! А что касается моего матча с Карповым, то
это дело уже пора выводить на финишную прямую. Вопросы есть?
- Нет, Леонид Ильич!
- Ну тогда иди потей!
Как только Суслов ушел, в кабинет вошла Диаманта.
- Лео, два часа назад секретным рейсом в Москву прилетел
генерал Пиночет. Он уже в Кремле. Генерал просил передать тебе,
что у него, к сожалению, мало времени - завтра вечером он
улетает.
- Обычно он любит отдохнуть с дороги. Передай ему, что
сегодня вечером мы можем провести совместную тренировку, а
завтра утром - поработаем в кумитэ!
- А смогу я на это посмотреть? - у Диаманты аж загорелись
глаза.
- Ну конечно! Если только генерал не будет возражать. А
сейчас пошли в сауну! Борис, наверное, уже ждет! - и Брежнев
вышел из кабинета, насвистывая популярную мелодию из третьего
альбома группы "10СС".
III
Интересно, почему я так
презираю своего противника (Карпова
- В. С.)? По-видимому, это неприязнь
ко всему его облику - и к внешнему,
и к политическому, да, пожалуй, и к
шахматному. Лицемерием, фальшью
пронизаны черты этого человека -
его поведение, его высказывания в
прессе, его "общественная"
активность.
Виктор КОРЧНОЙ "Антишахматы"
Суслов работал, не покладая рук - добывал шахманую корону
для своего вождя. Постепенно все больше ответственных товарищей
посвящалось в это дело. Надо было спешить. Чтобы начать матч в
январе 1979 года (как было запланировано Шахматной федерацией
СССР), требовалось не позднее 1 декабря назвать претендента.
Поэтому вся работа по подготовке общественного мнения велась
через "Правду" и "Советский спорт". Таким образом достигались
значительно большие, в сравнении с шахматными журналами,
читательская массовость и оперативность подачи информации.
Любопытное "письмо читателя" опубликовал "Советский
спорт": ЭТО БЫЛО, БЫЛО...
Мало кто знает, что в разгар героической обороны
Новороссийска на Малой земле состоялся шахматный турнир,
закончившийся убедительной победой полковника Леонида Ильича
Брежнева. Состав был очень сильный - два мастера ( фамилий их
я, к сожалению, не помню) и несколько первокатегорников. Тем не
менее победитель турнира выиграл все партии. Леонид Ильич был
(а быть может и остается) шахматистом страшной, сокрушающей
силы!
В последние годы относительную популярность приобрел
вариант староиндийской защиты с развитием белого коня на е2.
Интересную систему контригры за черных в этом варианте применил
Леонид Ильич против меня в партии из того незабываемого
турнира. После начальных ходов 1.d4 Kf6 2.c4 g6 3.Kc3 Cg7 4.e4
d6 5.Kge2 последовало 5... e5 6.d5 Ka6!? 7.Kg3 h5!? 8.h4 Kg4!
9.f3 Cf6!!(блестяще!), и Леонид Ильич одержал быструю победу.
Вероятно игру белых можно усилить, но в любом случае
система контратаки, примененная Л.И. Брежневым в этой партии,
заслуживает пристального внимания. Интересно, а что думают по
этому поводу современные гроссмейстеры?
Петр Самойлович РАКОВ
пенсионер
г. Ленинград
"Советский спорт"
23 ноября 1978 г.
Конечно, само по себе, это письмо еще ни о чем не
говорило. Оно вполне могло быть случайным. Но, прочитав его,
Карпов понял все. Все его неясные подозрения, все подсказанное
интуицией выстроилось в стройную версию. Эта версия все еще
казалась невероятной, но зато объясняла все имеющиеся факты.
"Пора сваливать!"- подумал Карпов.
Но как?! После некоторого размышления чемпион мира решил
пойти путем Корчного. Он отправил телеграмму-молнию устроителям
традиционного новогоднего турнира в английском городе
Гастингсе. Обрадованные организаторы (знаменитый турнир из-за
отсутствия средств хирел год от года) незамедлительно
откликнулись.
Получив приглашение в Гастингс, чемпион мира несколько
приободрился. На следующий день он даже не без удовольствия
прочитал следующую статейку.
ПРЕДЛАГАЮ ИЗМЕНИТЬ НАЗВАНИЕ!
С огромным интересом я ознакомился с письмом пенсионера
П.С. Ракова "Это было, было...", опубликованным в номере
"Советского спорта" от 23 ноября. Какой прекрасный замысел
воплотил в жизнь Леонид Ильич Брежнев в моем любимом дебюте.
Поражают даже не столько отдельные ходы, сколько вся система
контратаки черных. Автор этих строк с удовлетворением отмечает,
что решающую роль в ней сыграл "Слон Гуфельда".
Староиндийская защита! За годы своего существования ей
пришлось пережить немало взлетов и падений, немало переоценок.
Сколько раз ее "опровергали"! Ровно столько же, сколько и
реабилитировали. Все эти колебания в оценке кардинальных систем
защиты приносили мне и победы, и поражения. Поражения были
подчас довольно болезненные, но все же я никогда не изменял
своему первому дебютному увлечению. И если иногда приходилось
терпеть, ожидая конца очередного кризиса "староиндийки", то я
терпел. Приходилось нелегко, но тем с большей симпатией я
относился к тем из своих коллег-шахматистов, которые стояли со
мной по одну сторону баррикады. Теперь я с удовлетворением
узнал, что к их числу принадлежит Леонид Ильич Брежнев!
Староиндийская защита! А, впрочем, почему этот дебют,
которому человечество обязано существованием такого шедевра,
как партия Багиров - Гуфельд, имеет такое странное название?
Еще в 1958 году в своей книге "Стратегия и тактика шахмат"
мастер Г. Лисицин указывал, что правильнее называть этот дебют
"Советская защита". Трудно не согласиться с Г. Лисициным -
вклад советских шахматистов в развитие этого дебютного
построения трудно переоценить.
Сегодня мы знаем, что наибольший вклад в теорию этой
защиты внес Леонид Ильич Брежнев. Поэтому я вношу предложение -
переименовать "староиндийскую защиту" в "защиту Брежнева". Было
бы интересно выслушать мнение моих коллег-гроссмейстеров по
этому поводу.
Эдуард ГУФЕЛЬД
международный гроссмейстер
"Советский спорт"
26 ноября 1978 г.
Ознакомившись с этим "гениальным предложением", Карпов
повеселел, но ненадолго. Тяжелые думы вновь завладели им.
Статья эта окончательно подтвердила его догадку. Круг
посвященных был уже весьма велик - очевидно, что даже Гуфельд
все знал. Надо было действовать. Но как?! Оставалась последняя
надежда - Гастингс.
Карпов подошел к телефонному аппарату и набрал номер
Севастьянова. Слушая длинные гудки, Карпов грустно смотрел из
окна своей московской квартиры - унылый осенний пейзаж вполне
соответствовал настроению чемпиона мира. У Севастьянова никто
не подходил к телефону. Карпов позвонил Батуринскому.
- Здравствуйте, Анатолий Евгеньевич! - дружески
приветствовал чемпиона плешивый инквизитор. - Что новенького?
- Да все старенькое, Виктор Давыдович. Я хотел вас
попросить, чтобы начало матча на первенство мира было назначено
не ранее, чем 25 января.
- А позвольте поинтересоваться, Анатолий Евгеньевич, - чем
вызвана эта ваша просьба? - елейным голоском спросила старая
мразь.
"Вот сволочь!" - подумал про себя Карпов. - "Раньше бывало
- пикнуть не смел со мной".
- Соперник пока не известен...- вслух начал он, но
полковник прервал:
- На днях имя вашего соперника будет названо.
- Все равно времени для теоретической подготовки остается
мало, и я бы хотел подготовиться практически. Я получил
приглашение на турнир в Гастингс...
- Вы не можете ехать в Гастингс, Анатолий Евгеньевич! -
жестко сказал Батуринский. - Не позднее 1 декабря вам надлежит
прибыть на подмосковную тренировочную базу в Новогорск. Там вы
будете готовиться к матчу. Вас будет сопровождать Виталий
Иванович Севастьянов.
Карпов повесил трубку - сопротивляться было бесполезно.
Он заглянул в бар. Среди прочего добра там стояла огромная
- 1,75л. - бутылка водки заграничного производства. Хотя Карпов
водки никогда не пил, бутылка была почти пуста. Оставалось
грамм двести - остальное выпили Севастьянов с Батуринским три
недели назад.
"Допить что ли?" - подумал Карпов, и с бутылкой в руке
отправился на кухню - искать граненый стакан. Такового в его
доме не оказалось. Пришлось воспользоваться хрустальным...
На следующий день чемпион проснулся в тяжелом, совершенно
незнакомом состоянии. Выпив рюмку коньяка, он, шатаясь,
поплелся за газетами. Вооружившись кипой свежих газет, он лег
на диван и громко сказал сам себе:
- Ну-с, посмотрим, что дал режим!
Режим не переставал удивлять. На первых полосах всех газет
был опубликован
УКАЗ ШАХМАТНОЙ ФЕДЕРАЦИИ СССР
О ПРИСВОЕНИИ ТОВАРИЩУ БРЕЖНЕВУ Л.И.
ЗВАНИЯ ГРОССМЕЙСТЕРА СССР
За большие спортивные и творческие достижения присвоить
товарищу Брежневу Л.И. звание гроссмейстера СССР.
Председатель Президиума Шахматной федерации СССР
В. Севастьянов Москва,
26 ноября 1978 г.
- Обалдеть! - воскликнул Толя и принял еще рюмочку.
Он, пошатываясь, ходил по комнате и громко разговаривал
сам с собой:
- И сразу все куда-то подевались... Балашов, Зайцев...
Никто не звонит..
Толя "накатил" еще коньячку и пришел в отличное состояние.
- Правильно Таль говорит - главное вовремя опохмелиться!
Кстати, не позвонить ли Мише? Впрочем, он наверняка тоже
побоится появиться у меня. С кем бы побухать?
Толя вдруг почувствовал, что ему хочется в Новогорск.
Все-таки там будет Севастьянов - они неплохо проведут время.
Начав собирать вещи, чемпион первым делом положил на дно
чемодана бутылку коньяка...
На другой день чемпион мира Анатолий Карпов и председатель
Шахматной федерации СССР Виталий Севастьянов отправились на
подмосковную тре- нировочную базу в Новогорск.
В дороге Толя просматривал свежие газеты. Они были
заполнены информацией о пребывании Леонида Ильича Брежнева в
городе-герое Ленинграде. Внимание чемпиона мира привлекла
следующая заметка.
СЕАНС Л.И. БРЕЖНЕВА В ЛЕНИНГРАДСКОМ ШАХМАТНОМ КЛУБЕ
Во время своего пребывания в Ленинграде гроссмейстер СССР
Л.И. Брежнев дал сеанс одновременной игры на десяти досках с
часами в городском шахматном клубе им. М.И. Чигорина. Несмотря
на очень сильный состав участников, Леонид Ильич выиграл восемь
партий при двух ничьих. Почетного результата против
гроссмейстера добились мастера спорта В. Файбисович и М.
Непомнящий. (Спец. корр.)
"Правда"
27 ноября 1978 г.
Толя показал эту заметку Севастьянову, но тот недовольно
отмахнулся.
Летчик-космонавт, сидевший рядом с чемпионом на заднем
сидении длинной черной "Чайки", всю дорогу был мрачен и
неразговорчив.
По прибытии в Новогорск Толя разложил свои вещи, взял
бутылку и отправился в номер к Севастьянову. "Надо бы
расшевелить Севу!" - подумал Толя. - "Хорошо бы иметь сейчас
рядом если не друга, то хотя бы веселого собутыльника." В целях
конспирации он обернул бутылку свежим номером популярного
голландского шахматного журнала.
Деликатно постучавшись, чемпион мира вошел в номер
председателя. Сева, в зимнем пальто и в ондатровой шапке, сидел
за столом, погруженный в свои мрачные мысли. Презрительно
взглянув на чемпионский коньяк, он достал из внутреннего
кармана пальто бутылку импортного спирта и наполнил стаканы. В
полном молчании чемпион и председатель выпили по целому стакану
обжигающей, чертовски приятной жидкости, и тут Севу прорвало:
- Ты не представляешь себе, Толя, как тяжело стало
работать. Раньше так было спокойно, а теперь - теперь все на
контроле у самого Суслова! Нет покоя ни днем, ни ночью -
звонки, вопросы, доклады. Для чего люди в космос летают? Все
вроде бы ясно: слетал разок-другой, а там получил удобную
синекуру и живешь себе спокойно. А я, спрашивается, для чего
летал? Я этому скоту уже все высказал!
- Кому? Суслову?! - спросил опешивший Толя.
- А кому же еще! - сказал Сева и разлил по стаканам
остатки спирта.
- А он чего?
- А чего он? Делайте, говорит, что вам велят! -
председатель залпом осушил свой стакан и через пару минут уснул
прямо в кресле.
Толя раскрыл голландский журнал. Его внимание сразу
привлекла статья Виктора Корчного "Первые столкновения".
Рассказывая об обстановке в Багио перед началом того печально
знаменитого матча, Виктор Львович в частности писал:
"После того как меня лишили флага, мне пришло несколько
интересных писем. Вот одно из них - из американского штата
Техас:
"Мы недавно узнали, что Вы играете в шахматы без права на
знамя и гимн. Жаль, ибо Вы производите впечатление настоящей
личности, человека, который не боится нести ответственность за
свои убеждения. Такие люди - редкость в мире... У нас в Техасе
люди с таким цельным характером вызывают восхищение. Мы
предлагаем Вам самое ценное, что у нас есть, - флаг Техаса.
Одинокая звезда символизирует самобытность нашего штата.
Пусть Божья длань придаст Вам силы!
P. S. Желаем приколоть продубленную шкуру Вашего
противника к стене Вашего сарая!
Вин Харрис, Джеймс Мансур".
К письму была приложена посылка со знаменем штата Техас!"
Толю охватила волна черной зависти. А что получал он?
Фальшивенькие коллективные письма, подписанные цеховыми
ударничками или овощебазными инженеришками. Он вспомнил, как
они вдвоем с Аликом Бахом, подделывая разные почерки, писали
анонимные антисемитские письма и отправляли их Корчному во
время московского матча 1974 года. Какой он все-таки гаденыш!
Толя сделал пару хороших глотков и окончательно окосел.
Он подошел к окну. Уже стемнело и была оттепель.
"А может махнуть на все рукой и уехать к маме?"- подумал
он. - "Мама так замечательно готовит сибирские пельмени. Хотя,
впрочем, сослать меня в Сибирь они еще успеют... Какая все-таки
жопа!"
В номере было душно, отвратительно воняло Севиными
носками. Толя открыл окно...
Это была тяжелая для чемпиона мира минута. Его ощущения
сейчас были иными, нежели 12 ноября, когда он прочитал
Заявление Шахматной федерации СССР. Тогда он злился, опасался
потерять свои привилегии, власть - сейчас ему просто было
противно и одиноко. Если посмотреть на любую жизнь изнутри, она
предстанет как сплошная череда поражений, и каждый человек это
так или иначе осознает. Под влиянием алкоголя эти ощущения
часто обостряются - отсюда пьяные слезы, истерики...
Анатолий Карпов встал на подоконник. Талый снег показался
ему бесконечно далеким. "Манящая даль!" - подумал чемпион мира
и сделал шаг...
IV
...And about the future of Russian
chess, well, the future will probably be
the same, cheating and prearranging
games, and so on.
Роберт ФИШЕР
Ранним утром следующего дня в Новогорск прибыл полковник
Батуринский и обнаружил удивительную картину. Летчик-космонавт
СССР Виталий Севастьянов в зимнем пальто и в ондатровой шапке
громко храпел в кресле, а под окнами его номера, расположенного
на первом этаже, спал в грязи чемпион мира. Не без труда
растолкав обоих, и дождавшись когда Карпов переоденется,
Батуринский сообщил:
- Я назначен Председателем Президиума Шахматной федерации
СССР!
- А я! - вырвалось у Севы.
- Ты снят! Отныне это "полковничья" должность.
- Но я тоже полковник! - возмутился космонавт.
- Требуется не просто полковник, а полковник КГБ! А ты
будешь секундантом чемпиона мира Анатолия Карпова в предстоящем
матче на первенство мира. Приказываю вам обоим прекратить
пьянствовать и начать подготовку к матчу.
Дав еще ряд ценных указаний новый председатель уехал в
Москву.
В тот же день в Новогорск прибыли советские хоккеисты -
нашей замечательной ледовой дружине предстоял последний
тренировочный сбор перед турниром на приз газеты "Известия".
Вечером Карпов отправился в гости к ребятам. В порядке
подготовки к предстоящему поединку за мировую шахматную корону,
Толя блицевал с комсоргом сборной Владимиром Петровым. Весело
шутили наблюдавшие за игрой Александр Мальцев и Валерий
Васильев. Неожиданно в ленинскую комнату вошел старший тренер
хоккеистов Виктор Тихонов и объявил, что всем надлежит
собраться в телевизионной для просмотра важного информационного
выпуска.
"Сейчас объявят имя претендента!" - с присущим ему
"позиционным чутьем" смекнул Толя - и не ошибся! Торжественным
голосом диктор Центрального телевидения Игорь Кириллов объявил,
что претендентом на звание чемпиона мира по шахматам назван
гроссмейстер СССР Леонид Брежнев. Начало матча было назначено
на 5 января 1979 года.
На Толю эта "новость" уже не произвела никакого
впечатления, но она дала толчок различным анекдотам, слухам и
кривотолкам в народе. Антисемиты утверждали, что настоящая
фамилия Брежнева - Вайнштейн. Антисоветчики говорили, что
Карпов сейчас содержится в подвалах КГБ, где опытные товарищи
помогают ему выучить тексты партий предстоящего матча.
Последний из этих слухов был опровергнут специальным
корреспондентом программы "Время" Ярославом Кукушкиным,
посетившим Карпова на подмосковной тренировочной базе в
Новогорске. Вся страна увидела на экранах телевизоров красные
от новогорских морозов физиономии Анатолия Карпова и его
секунданта летчика-космонавта СССР Виталия Севастьянова.
Отвечая на вопросы Ярослава Кукушкина, чемпион мира в частности
сказал:
- Я знаю, что мне предстоит тяжелейшее испытание. Вместе с
тем я рад, что этот матч состоится. Думаю, что поединок с
Леонидом Ильичом станет вершиной моей спортивной карьеры.
- Вот и настал, Толя, твой звездный час! - вставил свою
реплику Севастьянов.
Билеты на партии предстоящего матча распространялись через
первые отделы предприятий и организаций. Там они вручались
особо ответственным товарищам. Вручение сопровождалось устным
предупреждением - явка строго обязательна!
Как ни странно эти события подняли рейтинг популярности
(но не рейтинг ФИДЕ!) советского руководителя на Западе. В
середине декабря, во время визита Леонида Ильича Брежнева в
Испанию, в аэропорту его встречала многотысячная толпа
испанских любителей шахмат. А во Франции по итогам традиционной
новогодней анкеты Леонид Брежнев на двадцать семь голосов
опередил популярнейшего английского философа С. Вайпа (автора
нашумевшего трактата "А надо ли вообще ебаться?") и был
объявлен Человеком Года. Пожалуй впервые в таком качестве
назван шахматист!
А что говорили в эти предновогодние дни финалисты
последнего претендентского цикла - бывшие советские
гроссмейстеры, проживавшие ныне на Западе?
Борис Спасский (из интервью для "Радио Африка"):
- Карпов является признанным специалистом в закрытом
варианте испанской партии, но устоит ли он против атаки
Маршала? Думаю, что на этот раз чемпиону мира не избежать
поражения; даже Зухарь будет бессилен что-либо сделать.
Виктор Корчной (из интервью для "Радио Шао Линь"):
- Карпов - государственный человек, политическая фигура в
советской системе. Матч с Брежневым - закономерный финал его
политической карьеры.
Необычность ситуации подогревала интерес к предстоящему
матчу и в нашей стране. Студенты в пивбарах, рабочие у пивных
ларьков, инженеры в вытрезвителях, офицеры в рюмочных, Шерман в
"Эльфе" - все с нетерпением ждали, что же произойдет?
... И вот, наконец, отшумело новогоднее похмелье, и 5
января в 15.50 по московскому времени со всех теле- и
радиоприемников зазвучал знакомый и любимый голос Николая
Озерова:
- Внимание! Говорит и показывает Москва! Наши микрофоны и
телевизионные камеры установлены в кремлевском Дворце съездов,
где через несколько минут начнется первая партия матча на
первенство мира по шахматам между чемпионом мира Анатолием
Карповым и претендентом на это звание Леонидом Брежневым.
Интерес к матчу - небывалый! Зал кремлевского Дворца
съездов заполнен до отказа. На Красной площади в Москве, на
Дворцовой площади в Ленинграде, на центральных площадях всех
столиц союзных республик установлены огромные демонстрационные
доски, по которым тысячи людей будут следить за ходом
сегодняшней партии. Центральное телевидение будет вести прямую
трансляцию до 21 часа, а после окончания программы "Время"
партию прокомментирует для телезрителей международный
гроссмейстер Эдуард Гуфельд. Статистики подсчитали, что за
ходом сегодняшней партии будут наблюдать примерно пять
миллионов человек!
Обратимся к истории! 1945 год. Радиоматч СССР - США.
Разгром американской команды многим на Западе показался
случайным. Мог ли кто-нибудь тогда предположить, что двадцать
пять лет спустя сборная Советского Союза встретится со сборной
остального мира? Именно такой матч состоялся в 1970 году в
Белграде и принес победу советским гроссмейстерам - победу,
которая уже никого не удивила! Здесь уместно вспомнить имена
наших прославленных чемпионов мира - Михаил Ботвинник, Василий
Смыслов, Михаил Таль, Тигран Петросян, Борис Спасский... В 1975
году американец Роберт Фишер отказался от встречи с нашим
Анатолием Карповым (как тут не вспомнить старинный "кодекс
чести"- не пришел, значит струсил!), и молодой советский
гроссмейстер был провозглашен двенадцатым чемпионом мира!
Шахматы в нашей стране стали поистине народной игрой. Это
и предопределило успехи нашей шахматной школы - успехи, к
которым мы уже начали привыкать. И все же нынешний матч -
особый! Сегодня встречаются не просто два советских
гроссмейстера - встречаются два замечательных человека, две
крупные личности! Анатолий Карпов - член ЦК ВЛКСМ, председатель
правления Советского фонда мира; Леонид Ильич Брежнев в
представлении вообще не нуждается. Поэтому сегодняшний матч -
это не просто встреча чемпиона и претендента, это новая крупная
победа отечественной шахматной школы, победа всего нашего
общества, наша с вами победа, дорогие товарищи телезрители!
Сегодня всех волнует извечный вопрос - кто победит?
Не будем строить прогнозов.
Пусть победит сильнейший!..
Март - май 1995 г.
Валерий Сегаль.
Первый вторник после первого понедельника
Автор считает своим долгом предупредить
возможного читателя, что действие этого
рассказа происходит в вымышленной стране.
Поэтому возможные попытки определить место
действия не имеют никакого смысла. Подобная
история могла случится почти в любой стране.
Пожалуй это типичная для ХХ века история.
Х. проснулся и посмотрел на часы -- половина седьмого.
Обыкновенно он вставал в семь. Правильнее сказать -- в семь
звонил будильник, а Х. после этого еще минут
пятнадцать-двадцать мучился, не находя в себе сил вылезти
из-под одеяла. Но в этот день он вскочил сразу.
День предстоял особый. Первый вторник августа. Первый
вторник после первого понедельника. День Выборов. Сегодня народ
будет выбирать президента страны, а Х. пойдет голосовать
впервые в жизни.
Х. стоял под душем и размышлял.
Скоро ему исполнится двадцать семь лет, а он еще ни разу
не голосовал. Так уж сложилось: он достиг совершеннолетия
вскоре после предыдущих выборов, а президента выбирают раз в
шесть лет. За прошедшие шесть лет Х. закончил образование,
достиг неплохого для своего возраста положения по службе,
обзавелся семьей, стал членом престижного клуба. Трудно даже
поверить, что все эти годы политическая жизнь страны
развивалась абсолютно без его участия. С сегодняшнего дня все
будет по-новому. Сегодня народ продемонстрирует свою волю, и в
этом народном выборе будет присутствовать малая толика участия
Х. Совсем малая, но в этом и заключается демократия. За эту
малую толику предки Х. и дрались в войнах за независимость и
свободу. Из-за этой толики у Х. сегодня приподнятое настроение.
Именно поэтому он так бодро встал, и на сорок минут раньше
обычного вышел на кухню.
Обыкновенно Х. не успевал толком позавтракать, cегодня все
было иначе. Сегодня он располагал и временем, и аппетитом. Он
заварил дорогой, пахнущий орехами кофе и принялся жарить
яичницу.
По случаю Выборов предстоял сокращенный рабочий день. В
десять Х., как всегда, выйдет в кафетерий курить и пить кофе с
Джонсом и Лоретти. При этом Джонс конечно будет
разглагольствовать, что, мол, голосуй, не голосуй -- один хрен,
налоги растут, и, как следствие, -- засилье евреев в городе.
Лоретти скажет, что если налоги снижать, в городе появятся
негры, и еще неизвестно -- что лучше. Х. не будет им возражать.
Он даже не скажет им, что собирается голосовать. Возможно,
когда-нибудь, в зрелом возрасте, он будет рассуждать также, как
они. Он даже понимает это, но все равно ощущает сегодня в своей
душе какую-то гордость.
Х. с удовольствием смотрел, как шипит и пузырится на сале
яичница. Время от времени он приподнимал сковороду за ручку,
слегка покачивал ее и любовался тем, как глазунья мягко плавает
в сале. Именно такую яичницу он любил.
Джонс и Лоретти, как и многие другие служащие Фирмы, живут
в маленьких предместьях, в пригородной зоне, а Х. -- коренной
горожанин. В Городе конечно много и евреев, и негров, но Х.
всегда верил, что хороших людей в Городе больше, чем плохих.
Х. распахнул окна и впустил в кухню волшебный аромат
зарождающегося прекрасного летнего дня. Так пахнет далеко не
везде, а только в странах, где природа сумела совместить обилие
зелени с умеренной влажностью воздуха. Так пахло в Городе, и Х.
один раз в год, возвращаясь из летнего отпуска, узнавал родной
воздух уже на трапе самолета.
Х. ел яичницу ложкой прямо со сковороды и запивал ее
соленым и перченым томатным соком. В этом тоже было нечто
глубоко демократичное. Безбожная медицина считала вредными и
яйца, и соль, но предки Х. исстари употребляли эти продукты, и
именно на яйцах с салом, томатном соке и вере в Бога выросли
поколения сегодняшних избирателей.
Х. пил кофе и смотрел в окно. Все было как всегда. В
центре площади Согласия, в окружении шестнадцати дубов, гордо
возвышалась бронзовая фигура генерала Тимоти Ф. Клэнтона.
Шестнадцать дубов, расположенных по кругу, символизировали союз
шестнадцати провинций, а в центре -- огромная статуя
основоположника этого союза.
Х. налил себе еще кофе. Теперь он вспоминал эпизоды
военной и политической карьеры Т. Ф. Клэнтона. К биографии
знаменитого генерала многократно обращались видные писатели и
кинорежиссеры. В чем-то они идеализировали своего героя, и Х.
это понимал, но он считал эту идеализацию естественной,
закономерной и правомочной. В последние годы все чаще звучали
голоса, объявлявшие многие деяния Т. Ф. Клэнтона
небезупречными, а порой и просто преступными. Нередко эти
заявления проникали в прессу, но они никак не отражались на
официальной версии и воспринимались налогоплательщиками лишь
как очередное свидетельство наличия в стране свободы слова,
некогда провозглашенной, кстати, именно Т. Ф. Клэнтоном. Также
рассуждал и Х. Более того: тот факт, что радикальные выкрики
оппозиционеров действовали лишь на руку системе, Х. вполне
логично рассматривал как доказательство правильности самой
системы.
Джонс, правда, мыслил иначе, но Джонс и сам был радикалом
и отличался от вышеупоминавшихся разве лишь тем, что высказывал
свои суждения только у себя дома, да в служебном кафетерии. Х.
никогда не соглашался с Джонсом, но всегда считал, что каждый
вправе иметь свою точку зрения, лишь бы она не выходила за
рамки законности. Тут, правда, Джонс неизменно заявлял, что
рамки эти слишком размыты, и что все это крайне неясно.
Х. снова посмотрел в окно. Площадь Согласия. Х. уже не
помнил, согласие кого и с кем это название увековечило, но оно
ему нравилось. Была в этом названии и добропорядочность, и
революционность одновременно. Причем, добропорядочность
нынешняя, а революционность старая. Х. хорошо помнил портреты
революционеров Великой эпохи: высокие лбы, пламенные взоры,
наглухо застегнутые голубые мундиры. Да, то было жестокое
время, но без тех войн не было бы сегодняшних Выборов. Нынешние
потенциальные революционеры не чета тем. Телевидение иногда
показывало этих смуглолицых (или просто грязных?) кликуш; они
не потомки тех благородных бунтарей-мыслителей. Потомки таких,
как Т. Ф. Клэнтон, теперь известные политики в мирных дорогих
костюмах, с умеренно высокими лбами, но с неизменно счастливыми
улыбками. Вероятно, это их согласие с идеями старых
революционеров отражало в себе название живописной площади,
возле которой жил Х. Да и назначение сегодняшних Выборов как
раз в том, что добропорядочные граждане выразят свое согласие
(опять это мудрое слово!) с этими улыбающимися политиками,
ежедневно глядящими на них с телеэкрана. При этом не важно кого
именно выберут. Важно, что выберут одного из этих людей, а не
какого-нибудь там Джонса.
Х. допил кофе и вернулся в спальню. Линда еще спала. Он
всегда возвращался в спальню после завтрака, и почти всегда
Линда еще спала. Она работала дома и вставала поздно. Благо,
она могла это себе позволять, поскольку дети всегда спали
спокойно. Поцеловав спящую Линду, Х., как всегда, заглянул в
детскую спальню, где почти синхронно посапывали четырехлетний
Том и трехлетняя Берта.
Затем Х. не спеша завязывал новый (по случаю Выборов!)
галстук и проверял содержимое своей спортивной сумки. После
службы он проголосует и отправится в клуб. Он посещал
спортивный клуб три раза в неделю -- по вторникам, четвергам и
субботам -- вот уже несколько лет и почти никогда не изменял
этому распорядку. Лоретти говорил, что в клубах слишком много
негров, а Джонс придерживался своих взглядов, но никому их не
навязывал. Джонс подразделял все дни на пивные, водочные и
винные -- в зависимости от погоды. Нынче предстоял теплый
солнечный день, и после службы Джонс пойдет пить пиво. В пургу
и в стужу он отдавал предпочтение водке, а в унылые дождливые
вечера согревал грудь красным вином. При этом у Джонса не было
никакой системы, он всецело зависел от погоды.
Х. вышел на улицу на десять минут раньше обычного и решил
не садиться в метро на площади Согласия, а пройтись пешком до
следующей станции. Он подумал, что хорошо бы приучить себя
вставать на четверть часа раньше и совершать такую утреннюю
прогулку ежедневно, по крайней мере летом. Ведь идти ему
предстояло вдоль бульвара Свободы, утопающего в зелени и
украшенного статуэтками всех двадцати четырех президентов
страны. В такое прекрасное утро это поистине волшебная
прогулка!
Но, как известно, человек предполагает, а Бог тасует
судьбы, как карты. В тот день Х. не дошел до бульвара Свободы.
Он даже не успел выйти на площадь Согласия. Он только миновал
двор и вошел под арку...
К нему подошли двое. Красивые молодые люди; модно
причесанные; в ладно сидящих костюмах; подчеркнуто вежливые,
даже предупредительные. "Господин Х.?" -- уточнили они, и
извинились, и предъявили удостоверения сотрудников
безопасности, и снова извинились, и предложили Х. проследовать
за ними. Х. недоумевал; он утверждал, что это какая-то
чудовищная ошибка; он говорил, что опаздывает на службу.
Молодые люди с предельной вежливостью отвечали, что если это
ошибка, то все неминуемо разъяснится, а сейчас Х. должен
успокоится и следовать за ними, что это совсем недалеко, и у
них машина.
Х. так и не вышел в то утро на площадь Согласия, потому
что поджидавшая его автомашина сотрудников безопасности стояла
тут же, под аркой.
Минуту спустя предельно возбужденный Х. уже сидел в
автомашине на заднем сидении. Один из молодых людей разместился
рядом с ним, другой -- впереди, возле шофера.
Х. не покидало ощущение, что вот-вот все разъяснится, что
молодые люди сейчас сверятся с какими-нибудь списками (должны
же быть какие-то списки!), обнаружат ошибку и извинятся. Но
молодые люди и не думали заглядывать ни в какие списки. Тот,
что сидел рядом с Х. вежливо улыбался и успокоительно держал
руку на плече Х. Другой сидел неподвижно и смотрел вперед.
Сперва они ехали по бульвару Свободы, затем свернули на
Континент Avenue -- широкую, быструю современную автостраду, в
строительство которой немалый вклад внес отец Х. Обычно Х. этим
гордился, но сейчас его мысли были заняты совсем другим.
То, что происходило, абсолютно не укладывалось в его
привычные представления. Разумеется, совершалась какая-то
нелепая ошибка, но сколько времени пройдет, прежде чем эта
ошибка откроется? Х. опоздает на службу, где сегодня и без того
короткий день, а может быть даже не успеет проголосовать.
Впрочем, его наверняка везут в государственное учреждение, и,
может быть, ему удастся проголосовать прямо там. Скорее всего
так и случится, и все образуется, хотя в такой день
государственные службы могли бы работать и почетче.
Х. пытался сообразить, арестован он или нет. Конечно проще
всего было спросить об этом у сидевшего рядом с ним молодого
человека -- такого вежливого и предупредительного, но Х.
стеснялся. Ему казалось неловким спрашивать о вещах, в которых
каждый гражданин, по-видимому, должен разбираться. Из книг он
помнил, что при аресте, вроде бы, арестуемому предъявляют
ордер, но как должен выглядеть этот ордер, Х. не знал. Он
помнил, как молодые люди показывали ему свои удостоверения, и,
кажется, в руках у одного из них была еще какая-то карточка.
Может это и было постановление на арест? Впрочем Х. точно не
помнил; может никакой карточки и не было.
Да и почему она должна была быть!? Разумеется, Х. вовсе не
арестован. Даже ничего похожего! Арестованных возят совсем
иначе, а на него даже не надели наручников. Просто симпатичные
молодые люди, сотрудники департамента государственной
безопасности, попросили его заехать в их ведомство и даже
любезно согласились подбросить его на служебной машине.
Возможно, органам требуется его помощь. Все же Х. чувствовал,
что это не совсем так.
Они остановились на Клэнтон Avenue возле современного
двадцатидвухэтажного здания. Х. узнал "Серый Дом" -- главное
здание департамента государственной безопасности в Городе.
Молодые люди вышли из машины, и один из них жестом
предложил Х. последовать их примеру. Другой в это время стоял
на тротуаре, улыбался и одной рукой слегка приглаживал волосы
на затылке, как бы поправляя и без того безукоризненную
прическу. Х. вышел из машины и сопровождаемый молодыми людьми
вошел в "Серый Дом" через тяжелую вертящуюся дверь. Прямо за
дверью оказался маленький барьерчик, за которым сидел дежурный.
Молодые люди предъявили ему свои удостоверения и поздравили его
с днем Выборов. При этом один из них все продолжал поправлять
свою прическу, а другой ослепительно улыбался и поминутно
зачем-то перекладывал из одной руки в другую свой изящный,
крокодиловой кожи дипломат.
Здесь же, прямо у входа, Х. попросили пройти сквозь
кабинку, аналогичную той, сквозь которую проходят пассажиры
перед авиарейсом. Одновременно с этим просветили и его
спортивную сумку, а затем вернули ее ему с извинениями и
улыбками.
Х. осмотрелся кругом. Огромный холл выглядел очень
оживленным. Строго одетые служащие с неизменными дипломатами,
множество аккуратно наклеенных объявлений на стенах, несколько
высоко подвешенных телевизоров, уже транслировавших репортаж о
ходе Выборов. Группы ожидающих возле дверей лифтов были весьма
многочисленны: по всей видимости приближалось время начала
рабочего дня. Х. никогда бы не подумал, что служащие "Серого
Дома" столь рано приступают к своим обязанностям.
Х. шел между двумя своими провожатыми, и они проследовали
мимо всех лифтов и пошли по длинному, тускло освещенному
коридору, уводившему в глубь здания. Коридор этот почему-то был
пустынный, и в самом конце его оказался еще один лифт, менее
парадный, чем те что в холле. Х. искательно заглядывал в глаза
молодым людям, но те по-прежнему воздерживались от каких-либо
объяснений и встречали взгляды Х. лишь корректными улыбками и
вежливыми кивками.
Они вошли в лифт, и один из молодых людей нажал какую-то
кнопку, Х. не успел разглядеть -- какую именно. По тому, как
тронулся лифт, Х. показалось, что они поехали вниз, а не вверх,
и это неприятно его удивило. Он не мог -- или не хотел --
объяснить самому себе, почему этот факт удивил его неприятно,
но что-то неприятное в этом было. С чем-то нехорошим это
ассоциировалось в его подсознании. Он посмотрел на кнопки:
обычная нумерация -- от одного до пяти. Только вот почему до
пяти? Этажей-то ведь двадцать два! И опять он подумал, что лифт
вроде бы поехал вниз, а не вверх.
Лифт остановился, бесшумно отворились двери, и один из
молодых людей поклонился и вежливым жестом предложил Х. выйти
из кабины первым. Они очутились в строгом, почти мрачном
коридоре со скамейками перед множеством обитых черной кожей
дверей. Коридор был пуст. Один из молодых людей -- тот, что все
время поправлял свою прическу -- безукоризненно вежливым жестом
предложил Х. сесть на скамейку возле ближайшей от лифта двери,
а сам без стука вошел в эту дверь. Другой молодой человек --
тот, что с дипломатом -- сел рядом с Х. и, предупредительно
улыбаясь, попросил Х. ждать и не волноваться.
Х. почему-то нервничал, хотя сам не понимал -- почему.
Ведь его привезли в уважаемое государственное учреждение, а он
очень благополучный и лояльный гражданин. Вероятно требуется
его помощь, а может быть ему хотят даже предложить
государственную должность. Все же Х. почему-то казалось, что
это не совсем так. А тогда как? Может быть органам стало
известно о нелояльности Джонса, и Х. должен дать
соответствующие показания? Что ж, он готов. Но вдруг тогда
поинтересуются, почему он сам не приходил, чтобы поставить
органы в известность о преступном мышлении Джонса. Но ведь он
не понимал, что Джонс преступно мыслит; он наивно полагал, что
Джонс пользуется гарантированной всем гражданам свободой слова.
Х. расстроился: выходило, что он не понимает, где кончается
свобода слова, и начинается преступление. Впрочем, что за чушь
ему лезет в голову! Х. совсем запутался в своих мыслях, вконец
расстроился и почувствовал облегчение, когда молодой человек с
безукоризненной прической вышел из кабинета и пригласил Х.
зайти. Подобное же облегчение Х. нередко испытывал во время
визитов к зубному врачу. Порой его подолгу беспокоил
какой-нибудь зуб, а он все не решался обратиться к дантисту,
рисуя в своем воображении всяческие ужасные картины. Затем он
наконец решался и приходил в дантисткий офис, и долго сидел в
коридоре, и мучился от страха, ожидая своей очереди. А потом он
входил в кабинет, и все страхи почему-то оставались позади.
Нечто подобное происходило и сейчас.
Х. вошел в кабинет, а молодые люди остались в коридоре. Х.
оглядел кабинет. За большим столом, заваленным деловыми
бумагами, сидел добродушный лысый человек в больших роговых
очках; рядом, на специальном столике, стоял компьютер, и Х. не
мог видеть -- включен он или нет; в углу работал телевизор: шел
репортаж о ходе Выборов. Х. невольно испытал некоторое
облегчение: эта лысина взамен безукоризненной прически, этот
работающий телевизор придавали обстановке какую-то обыденность,
и Х. почувствовал себя спокойнее.
-- Быть может, это утро не слишком доброе для вас,
господин Х., но все же -- с добрым утром! -- вежливо произнес
лысый.
-- Здравствуйте, -- ответил Х. и тут же с энтузиазмом
спросил: -- Как проходят Выборы, разрешите полюбопытствовать?
-- Выборы? -- удивился лысый, но тут же спохватился. --
Ах, да! Выборы проходят весьма и весьма успешно. Только что
передали, что за первый час проголосовали на четыре процента
больше избирателей, чем за такой же период шесть лет назад.
Пока Президент лидирует с небольшим перевесом.
-- Интересно! -- с воодушевлением сказал Х., попеременно
поглядывая то на лысого, то на экран.
-- Да, конечно, -- согласился несколько удивленный лысый.
-- А у меня к вам, собственно, всего несколько вопросов.
-- Пожалуйста, к вашим услугам, -- сказал Х., несколько
затуманиваясь.
Лысый взглянул на свой компьютер, понажимал какие-то
клавиши и внезапно спросил:
-- Господин Х., известно ли вам, за что вы арестованы?
Х. ответил не сразу. Разумеется, он не очень удивился; он
уже был готов к этому, но все же расстроился.
-- Нет, -- произнес, наконец, Х. -- Я даже не знал, что я
арестован. Вероятно, это какое-то недоразумение.
-- Возможно, -- серьезно сказал лысый и отпечатал что-то
на компьютере. Затем он вновь перевел взгляд на Х. Пожалуй, в
его глазах можно было прочесть сочувствие арестованному.
-- Если я арестован, -- нерешительно произнес Х., -- то я
бы хотел, чтобы меня допрашивали в присутствии моего
адвоката... Или...
Он и сам не знал, что он хотел добавить в качестве
альтернативы.
-- Разумеется вас будут допрашивать в присутствии вашего
адвоката, господин Х., -- заверил лысый. -- Но я вовсе не
следователь, и допрашивать вас не собираюсь. Я даже не имею на
это права. Я всего лишь скромный сотрудник отдела статистики, и
в мои обязанности входит задать вам несколько вопросов, на
которые вы даже не обязаны отвечать.
И он действительно предложил Х. несколько простых, явно
несущественных вопросов и ввел ответы арестованного в
компьютер, что, по-видимому, являлось обычной в таких случаях
формальностью. Среди прочего он спросил, за кого Х. собирался
сегодня голосовать. Х. отвечал рассеяно; он был явно расстроен
и никак не мог собраться с мыслями.
-- Вероятно, сейчас вас отведут в камеру, -- сказал в
заключение лысый, -- и ваша дальнейшая судьба от меня никак не
зависит. Желаю вам всяческих успехов, господин Х.
-- Благодарю вас, -- сказал Х. -- Надеюсь, что это
недоразумение быстро выяснится, и я еще успею проголосовать.
-- От всей души вам этого желаю, -- ответил лысый,
печально глядя на арестованного.
Х. показалось, что лысый размышляет сейчас о допускаемых
порой даже компетентными органами нелепых ошибках, которые
приводят к столь неприятным для честных граждан последствиям.
Х. был недалек от истины. "Разумеется этот болван никогда и в
мыслях ничего неблагонадежного не держал, -- думал сейчас
лысый. -- Однако теперь он уже слишком много знает..."
Х. вышел из кабинета, и двое молодых людей снова повели
его к лифту. Он больше не улыбался и на какое-то время даже
позабыл про Выборы. Он ушел в свои мысли и опять не заметил, на
какой этаж они поехали. Из лифта они вышли в мрачный коридор, в
котором через каждые двадцать шагов стояли вооруженные
дежурные. Молодые люди вежливо поклонились Х. и передали его
одному из таких дежурных, что-то ему при этом сказав;
поглощенный своими думами Х. не расслышал, что именно. Дежурный
молча провел его в одиночную камеру, и запер за ним дверь. При
этом ключи как-то особенно, по тюремному гулко, звякнули в
замке.
Камера была довольно чистая и очень маленькая; кровать,
унитаз и умывальник едва помещались в ней, окна не было. Х. сел
на кровать, положил рядом с собой сумку и обхватил голову
руками. Вс° происходившее совершенно не укладывалось в его
голове. Его утешала лишь мысль о том, что вс° это не может
продолжаться долго. Его даже не переодели, и сумку ему
оставили. Несомненно, его скоро должны вызвать к следователю, а
там он позвонит своему адвокату, и вс° образуется. На работу
он, конечно, сегодня уже не поедет, а проголосует и отправится
прямо домой. На работу можно будет позвонить. Оттуда уже
возможно и так звонили Линде, и она сейчас сходит с ума и
поднимает на ноги весь город. От этой мысли Х. разнервничался
окончательно, встал с кровати и нетерпеливо заходил по камере.
Он вдруг почувствовал голод и какие-то несвойственные ему рези
в желудке. Интересно, будут ли его здесь кормить. Впрочем, он
поморщился, представив себе, как тут, должно быть, кормят.
Лучше уж подождать до дома, подумал он.
Прошло несколько часов, а Х. все не обретал покоя.
Поминутно он посматривал на часы; время текло ужасно медленно.
Наконец, в четвертом часу пополудни вновь загремели ключи,
дверь камеры отворилась, и все тот же дежурный передал Х. в
распоряжение двух незнакомцев в грубых черных комбинезонах. Эти
двое опять повели Х. к лифту. Х. хотел с ними заговорить, но
почему-то не решался. Он опять не обратил внимания, на какой
этаж отправился лифт. Наконец, он спросил:
-- Меня везут к следователю? Могу я позвонить своему
адвокату?
Один из незнакомцев покивал головой и ответил:
-- Скоро тебе будет и следователь, и адвокат.
Другой как-то странно хмыкнул.
Х. посмотрел на часы и задал новый вопрос:
-- Как вы думаете, успею ли я еще сегодня проголосовать?
Спросив об этом, он тут же понял, что задал совершенно
идиотский вопрос: ведь этим людям едва ли известно, что он
абсолютно невиновен и арестован явно по ошибке. Тем не менее
человек в черном не колеблясь ответил: "Успеешь", и снова
покивал головой, а другой опять как-то странно хмыкнул.
Они вышли из лифта и очутились в очень коротком, почти
темном коридоре. Коридор этот заканчивался шахтой глубиной
около трех метров. Почти такую же шахту Х. видел на своей
работе. Там ее использовали для прессования мусора; электронное
устройство приводило в движение стальные горизонтальные прессы,
которые и образовывали пол и стенки шахты.
Х. вдруг понял, что сейчас произойдет, и не ошибся.
Человек в черном, тот, который хмыкал, сильно толкнул его, и Х.
свалился в шахту. Другой палач, более словоохотливый, включил
пресс. Х. успел еще ужаснуться, подумав, какая страшная смерть
ему предстоит, но к счастью, времена средневековой жестокости
давно канули в лету: словоохотливый достал пистолет и выстрелом
в голову избавил Х. от мучений.
На другой день в здании Фирмы, прямо перед входом в
кафетерий, висело объявление:
С глубоким прискорбием мы извещаем, что вчера утром на
углу проспекта Революции и 27ой линии произошла крупная
дорожная катастрофа. К сожалению, среди погибших оказался наш
сотрудник Х.
Выражаем наши искренние соболезнования семье Х.
Сотрудники, как водится, приужахивались, а затем
равнодушно расходились по своим местам. Имелась для них в этом
деле и приятная сторона: было что обсудить и скрасить тем самым
длинный и скучный рабочий день.
В десять часов Джонс и Лоретти, как всегда, отправились в
кафетерий.
-- Одного не понимаю: какой черт понес его на 27-ую!? --
не уставал повторять Лоретти.
-- Все это вообще крайне неясно, -- время от времени
бурчал Джонс. -- Очень, очень неясно.
-- А что еще тут неясного? -- спрашивал Лоретти, но Джонс
лишь презрительно пожимал плечами.
Впрочем, Джонс всегда был радикалом.
1997 г.
