Айзек Азимов.
Возьмите спичку
Перевод с английского: Т.Гинзбург
Изд: "Знание-сила" #1-1981
OCR: van@labor.ru
Космос был черным, куда ни глянь - сплошная чернота. Ни единого
просвета, ни единой звезды.
Не потому, что не стало звезд... В сущности, именно мысль, что
звезды могут исчезнуть, буквально исчезнуть, леденила Петра Хэнcена.
Это был старый кошмар, как его ни подавляй, но дремлющий в подсознании всех
космических дальнепроходцев.
Когда совершаешь прыжок через пространство тахионов, как знать, куда
попадешь? Можешь с какой угодно точностью рассчитать время и расход
горючего, можешь иметь лучшего в мире термоядерщика, но от принципа
неопределенности никуда не деться. Промах всегда возможен, - больше того -
даже неминуем.
А при скоростях, с которыми мчатся тахионы, ошибка на волосок может
обернуться тысячью световых лет.
Что как окажешься без всяких ориентиров, не сможешь определиться и
найти обратный путь?
Исключено, говорят ученые. Во всей Вселенной, говорят они, нет места,
откуда не видны были бы квазары, а уже по ним одним можно сориентироваться.
Да и вероятность выскочить при обычном прыжке за пределы Галактики равна
одной десятимиллионной, а за пределы таких, скажем, галактик, как Андромеда
или Маффей 1, - что-нибудь порядка одной квадриллионной. Выкиньте это из
головы, говорят ученые.
Значит, когда корабль возвращается из парадоксального пространства
сверхсветовых скоростей в обычный, знакомый мир нормальных физических
законов, звезды должны быть видны. Если же их все-таки не видишь, значит, ты
угодил в пылевое облако - вот единственное объяснение.
Если не считать ревниво оберегаемых термоядерщиками тайн, Хэнсен,
высокий, угрюмый человек с дубленой кожей, знал все о суперкораблях, вдоль и
поперек бороздящих Галактику и ее окрестности. Сейчас он был один в милом
его сердцу капитанском отсеке. Отсюда он мог связаться с любым человеком на
корабле, взглянуть на показатели любых приборов, и ему нравилась эта
возможность незримо присутствовать всюду.
Впрочем, сейчас Хэнсена ничто не радовало. Он нажал клавишу и спросил:
- Что еще, Штраус?
- Мы в рассеянном скоплении, - ответил голос Штрауса. - Во всяком
случае, уровень излучения в инфракрасном и микроволновом диапазонах
свидетельствует о рассеянном скоплении. Беда в том, что мы не можем
сориентироваться. Никакой надежды.
- В обычном свете видимости совсем нет?
- Абсолютно. И в ближнем инфракрасном - тоже. Облако густое, как
каша. - А его размеры? - Решительно невозможно определить.
- Далеко ли может быть ближайший край?
- Не имею ни малейшего представления. Может, одна земная неделя, а
может, десять световых лет.
- Вы разговаривали с Вильюкисом?
- Да! - отрывисто произнес Штраус.
- Что он говорит?
- Почти ничего. Он дуется. Он, конечно, воспринимает все это как
личное оскорбление.
- Конечно, - Хэнсен бесшумно вздохнул. Термоядерщики ведут себя, как
неразумные дети, а особая роль, которую они выполняют в глубоком космосе,
заставляет все им прощать. - Полагаю, вы говорили ему, что такие вещи
непредсказуемы, что они со всяким могут случиться.
- Я-то говорил. А он, как вы, верно, догадываетесь, возразил: "Только
не с Вильюкисом".
- Если забыть, что с ним это уже случилось. Ну, мне говорить с ним
нельзя. Что бы я ни сказал, он воспримет это как попытку давления сверху, а
тогда мы вообще ничего от него не добьемся... Он не намерен воспользоваться
ковшом? *
- Он говорит, что так можно повредить ковш.
- Повредить магнитное поле?!
- Не говорите ему этого, - предупредил Штраус. - Он заявит, что здесь
не столько магнитное поле, сколько термоядерная труба, а потом еще будет
обижаться на вас.
- Да. Я знаю... Ладно, пусть все займутся этой задачей. Должен же быть
какой-то способ узнать направление и расстояние до ближайшего края облака.
- Он прекратил разговор и мрачно задумался.
Прыжок они сделали, двигаясь на полусветовой скорости в направлении к
центру Галактики, а значит, на такой же скорости снова вернулись - в
пространство тардионов. * Такая операция всегда содержит элемент риска. Ведь
после прыжка корабль мог оказаться вблизи какой-нибудь звезды, устремляясь к
ней на полусветовой скорости.
Теоретики отрицали такую возможность. Корабль, говорили они, не может
очутиться в опасной близости от массивного небесного тела. Гравитационные
силы, действующие на корабль при переходе от тардионов к тахионам и обратно,
по самой своей природе являются силами отталкивания. Однако все тот же
принцип неопределенности не позволял точно рассчитать эффект от
взаимодействия всех таких сил...
Теоретики сказали бы: положитесь на инстинкт термоядерщика. Хороший
термоядерщик никогда не ошибается.
Но именно термоядерщик загнал их в это облако.
- ... О, вот вы о чем! Такое всегда возможно. Не беда. Облака чаще
всего неплотные. Вы и не заметите, что попали в облако.
(О мудрец, не такое это облако! )
- Вам даже выгодно попасть в облако. Ковши смогут быстрее собрать
газ, необходимый для термоядерных двигателей.
(О мудрец, не такое это облако! )
- Ну, тогда предоставьте термоядерщику найти выход.
(Но что если выхода просто нет? )
Хэнсен оборвал этот воображаемый диалог, стараясь прогнать последнюю
мысль. Но как не думать о том, что всего сильнее тебя тревожит?
Астроном Генри Штраус был тучным мужчиной с самой заурядной внешностью,
и только окрашенные контактные линзы придавали искусственную яркость его
глазам. Он тоже был глубоко удручен. Еще с катастрофой иного рода он и
смирился бы. Отваживаться на такое путешествие нельзя с закрытыми глазами.
Всякий должен быть готов к катастрофе. Но когда она задевает то, чему ты
посвятил свою жизнь, а твои профессиональные знания оказываются
бесполезны...
Капитан в таком деле бессилен. Он может единовластно командовать всеми
другими на корабле, но термоядерщик сам себе хозяин, и этого не изменить.
Даже для пассажиров (как это ни огорчительно) термоядерщик - властелин
космоса, затмевающий всех и все.
Спрос здесь превышает предложение. Компьютеры могут точно вычислить
расход энергии, время, место и направление прыжка (если при переходе от
тардионов к тахионам можно говорить о "направлении"), но пределы погрешности
огромны, и уменьшить их способен лишь талантливый термоядерщик. Что это за
талант, никто не знает - термоядерщиками рождаются, стать ими нельзя. Но
сами они знают, что у них есть такой талант, и нет термоядерщика, который не
извлекал бы выгоды из этого.
Вильюкис в этом смысле еще не самый трудный. Со Штраусом он, во всяком
случае, поддерживает добрые отношения, однако не постеснялся увлечь самую
хорошенькую девушку на корабле, хоть Штраус и первый обратил на нее
внимание. (Это тоже давно стало чем-то вроде королевской привилегии
термоядерщика")
Штраус вызвал Антона Вильюкиса на связь. Прошло немало времени, пока на
экране возник взъерошенный и сердитый Вильюкис.
- Как труба? - мягко спросил Штраус.
- Думаю, я вовремя выключил ее. Сейчас осмотрел и повреждений не
обнаружил. Теперь, - он глянул на свой костюм, - мне надо привести себя в
порядок.
- Хорошо, что труба не повреждена.
- Но пользоваться ею нельзя.
- Может, придется, Вил, - осторожно начал Штраус. - Мы не знаем, что
будет дальше. Если бы облако рассеялось...
- Если бы, если бы, если бы... Я скажу вам, что "если бы". Если бы вы,
безмозглые астрономы, знали о существовании здесь облака, я сумел бы
избежать его.
Сказанное было несправедливо и к делу не относилось, Штраус не поддался
на провокацию.
Облако может рассеяться, - сказал он.
- Как там анализы?
- Анализы скверные, Вил, Это самое плотное из всех когда-либо
отмеченных гидроксильных облаков. Я не знаю в Галактике другого места с
такой концентрацией гидроксила.
- И совсем нет водорода?
- Немного, конечно, есть. Процентов пять.
- Мало, - решительно заявил Вильюкис. - Но там не только гидроксил.
Там есть кое-что похуже гидроксила.
- Да, знаю. Формальдегид. Его больше, чем водорода. Вам понятно, что
это значит, Вил? Какой-то процесс вызвал скопление кислорода и углерода
настолько огромное, что оно поглотило весь водород в объеме, может быть,
нескольких световых лет. Я ни о чем таком прежде и не слыхивал и не
представляю, что это за процесс.
- На что вы намекаете, Штраус? Не хотите ли вы сказать, что это
единственное в своем роде облако и что только я по своей глупости мог
угодить в него?
- Не искажайте моих слов, Вил. Я выражаюсь достаточно ясно. Ничего
подобного вы ведь не слышали. Сейчас, Вил, все мы зависим от вас. Я не могу
вызвать помощь, потому что, не зная нашего местоположения, не представляю,
куда нацелить гиперлуч. А определить местоположение я не могу из-за
отсутствия звезд...
- Ну, а я не могу использовать термоядерную трубу. Так почему
же я виноват? Ведь и вы не можете сделать свое дело, почему же всегда
виноват термоядерщик? - кипятился Вильюкис. - Дело за вами, Штраус, за
вами. Скажите мне, куда вести корабль, чтобы отыскать водород. Скажите мне,
где кон чается это облако... Или ладно, черт с ним, с облаком! Скажите, где
кончается это гидроксильно-формальдегидное засилие.
- Я бы рад помочь вам, - сказал Штраус, - но в каждой пробе я нахожу
только гидроксил и формальдегид.
- С ними термоядерная реакция не пойдет.
- Я знаю.
- Вот, - бушевал Вильюкис, - видите, к чему приводит перестраховка!
Если бы термоядерщик мог сам принимать нужные решения, у нас была бы энергия
для двойного прыжка, и мы горя бы не знали.
Штраус понимал, что он имеет в виду. Речь шла о возможности делать
второй прыжок сразу вслед за первым. Но неопределенность, имевшая место при
одном прыжке, при двух возросла бы во много раз, тут никакой термоядерщик не
смог бы ничего поделать.
Было установлено строгое правило: между прыжками должны пройти сутки, а
лучше - три дня. За это время можно подготовиться к следующему прыжку.
Чтобы данное правило не нарушали, запас энергии дозировался с таким
расчетом, чтобы его хватало лишь на один прыжок. Затем надо было снова
собрать ковшами газ, сконденсировать его, накопить энергию и запустить
термоядерные двигатели. На все это, как правило, требовалось не меньше
суток.
- Сколько у вас осталось энергии, Вил? - спросил Штраус.
- Вот столечко, - Вильюкис на четверть дюйма развел большой и
указательный пальцы.
- Скверно, - заметил Штраус. Расход энергии фиксировался и мог быть
проконтролирован, но термоядерщики все же умудрялись создавать некоторый
запас. И Штраус спросил:
- Вы уверены, что это все? Если запустить аварийные генераторы,
выключить освещение...
- Да. И вентиляцию, и все бытовые приборы, и арматуру гидропоники.
Знаю, знаю. Я уже прикидывал. Все равно не выйдет. Этот ваш дурацкий запрет
делать двойной прыжок...
Штраус опять сдержался. Он знал, да и все знали, что в действительности
о запрете позаботился союз термоядерщиков. На двойном прыжке иногда
настаивали капитаны, но именно термоядерщики боялись оказаться
несостоятельными. Впрочем, сейчас известный всем обязательный интервал между
прыжками имел и свою положительную сторону. Его можно было при необходимости
растянуть на целую неделю, не вызвав у пассажиров никаких подозрений. А за
