выйти из дома как можно быстрее, пока за домом еще не успели установить
наблюдение.
Мы встретились в условленном месте. Мать передала мне паспорт и
другие документы, а также кое-какие вещи и деньги, которых должно было
хватить на переезд и жизнь в первое время, пока не обустроюсь на новом
месте. Мы договорились, что я уеду в Гагарин, к дальним родственникам типа
"седьмая вода на киселе", у которых меня, быть может, не будут искать
Органы. Кроме того, переезд в Гагарин был наиболее безопасен - не нужно
было мелькать в аэропортах или на вокзалах, достаточно было лишь сесть на
электричку, и через три с половиной часа я буду в Гагарине. Вот будет
сюрприз родственничкам! А ведь надо еще придумать для них достаточно
правдоподобную легенду, чтобы не очень их испугать.
Мои дела пошли довольно успешно. Первым делом я исправил в паспорте
свою фамилию на Тыренкаускас (дописав хвостик к букве "о" и еще несколько
букв) - это, быть может, сбило бы с толку товарищей из Органов. Из всего
возможного выбора фамилий, которые я мог себе присвоить, не меняя паспорта
- Тыренков, Тыренкович, Тыренковский, и т.п. - я остановился именно на
этой прибалтийской фамилии, как наиболее далекой по звучанию от моей
подлинной. Мне удалось устроиться на местный завод по производству
громкоговорителей - помогло мне то, что я еще в студенческие годы
предусмотрительно обзавелся второй трудовой книжкой. Затем я переехал от
родственников в общежитие завода и начал более - менее спокойную жизнь
благонадежного советского человека, разве что время от времени просыпаясь
ночью в холодном поту или вздрагивая от неожиданного стука в дверь. К
сожалению, мне снова пришлось стать беспартийным - иначе меня могли бы
вычислить по партийным каналам через учетные документы, партийные архивы и
другие пути - учет членов партии был поставлен архинадежно. Это при
строительстве атомных электростанций или космических кораблей можно было
допускать неточности, а в учете партийных рядов - никогда.
Через несколько месяцев после переезда я познакомился с замечательной
девушкой, благодаря которой в моей жизни появилась какая-то почти весенняя
свежесть и неподдающееся описанию чувство теплоты, нежности и надежды.
Ее звали Наталья. Она не была красавицей, но ее спортивная фигура и
исключительная выразительность мимики и жестов делали ее весьма
привлекательной. Ее можно было понять, даже если бы она не произносила ни
слова. Мы познакомились в один из жарких летних дней на берегу пруда, куда
я обычно ходил загорать и купаться по выходным. Я заметил одинокую девушку
с красивой фигурой, и стал думать, под каким предлогом можно было бы с ней
познакомиться. Хорошо было бы нарвать цветов на ближайшей поляне и подойти
с букетом... Но лето заканчивалось, и цветов уже не было! Мой взгляд упал
на край пруда, где на отмели росли плотной стеной камыши. Мне они
показались довольно живописными. Я нарвал их и с этим букетом подошел к
девушке. Каждый шаг мне давался с таким нервным напряжением, как будто мне
надо было взойти на костер инквизиции.
- Девушка, Вы не очень обидитесь, если я подарю Вам этот букет? - эти
слова, которые я с трудом заставил себя произнести, решили мою судьбу.
Оказалось, что мы во многом одинаково смотрим на мир. Также, как и я,
она любила слушать по вечерам "Немецкую волну" и другие "вражеские"
радиостанции. Главной темой их передач в то время были новые подробности
странного исчезновения Горбачева (вместе с охраной) в 1989 году. Эти
станции здесь были слышны значительно лучше, чем в Москве: вероятно, в
Москве некоторые "глушилки" располагались прямо в черте города и помех там
было намного больше. Несмотря на многочисленные обещания лидеров Запада о
начале вещания со спутников в помехоустойчивых диапазонах, реально они не
торопились расходовать деньги на доведение информации до советских людей.
Возможно, они смирились с тем, что власть Коммунистической партии (а
точнее - Политбюро и КГБ) у нас после неудачи с перестройкой будет
продолжаться вечно.
Наши отношения с Натальей успешно развивались, и относительно скоро я
переехал к ней. Мне не хотелось ее обманывать, и я ей все рассказал о том,
что заставило меня уехать из Москвы и почему я не могу развестись с бывшей
женой. Она на это только рассмеялась:
- Так ты, стало быть, член партии и просто бабник, а теперь
воображаешь себя диссидентом и отщепенцем? И такими правозащитниками
должны будут гордиться все честные люди нашей страны?! Боже мой! Но я все
равно рада тому, что мы нашли друг друга.
Прошел год. В один из сентябрьских дождливых дней я, как всегда, рано
утром шел на работу. У ворот завода стояли машины начальства, а у самой
проходной курили и о чем-то яростно спорили рабочие в грязных, замызганных
телогрейках. Когда я проходил мимо них, они неожиданно сорвались с места,
скрутили мне руки за спину и поволокли к стоявшей недалеко черной "Волге"
с московским номером. Затолкав меня в машину, эти "рабочие" предъявили
удостоверения сотрудников Органов и порекомендовали мне не дергаться и не
задавать вопросов. Я им на это только ответил, что не так уж я сильно
вооружен, чтобы ради меня устраивать маскарад с переодеванием.
Отвезли меня в Лефортово, в здание за забором без вывески, мимо
которого я много раз проходил, когда учился неподалеку в Энергетическом
институте. Допрашивали меня очень мало и очень редко, чувствовалось, что
такой мелкой рыбой им заниматься не очень-то интересно. Однако недели
через три меня отвели не в обычную комнату для допросов, а в кабинет
какого-то большого начальника. Обстановка в кабинете была почти домашняя:
письменный стол, обеденный и журнальный столики, телевизор, электрочайник,
в углу негромко играла трансляция. Скорее всего, это был не столько
кабинет, сколько комната отдыха. За письменным столом сидел полковник, за
журнальным - еще один "инженер человеческих душ" в чине капитана.
Полковник усадил меня за обеденный столик, насыпал в чашки настоящего
индийского чая (со "слоном"), налил кипятку, и, угостив меня чаем, начал
разговор.
- Вас, гражданин Тыренко, вероятно интересует, как мы Вас разыскали?
- Ну, в общем-то да..
- За это Вы должны благодарить Ваших коллег - программистов. Они
составили великолепную программу, которая анализирует и сопоставляет массу
данных о человеке: от номера паспорта до краткой автобиографии. Когда Вы
при оформлении на работу заполнили анкету, то она через некоторое время
попала к нам в базу данных. Мы теперь со всех предприятий собираем анкеты,
а не только с секретных. Вычислительная техника позволяет все
переработать. Так вот, наш главный компьютер в анкете гражданина
Тыренкаускаса выявил массу совпадений с анкетой гражданина Тыренко: номер
паспорта, специальность по диплому, возраст, имена близких родственников и
даже пол! Не совпала только партийность. Так что шансов у Вас не было
никаких. Вам только удалось несколько отсрочить свое появление здесь. Мы
не стали для этого объявлять не только всесоюзного, но и вообще никакого
розыска.
- Интересно, а зачем Вы мне это рассказываете?
- Разумеется, не затем, чтобы Вас позабавить. Мы хотим предложить Вам
сотрудничать с нами. Преступление, совершенное Вами, не столь опасно,
чтобы нельзя было его простить, при определенных обстоятельствах.
- Надеюсь, Вы не будете предлагать мне работу стукача, простите,
помощника?
- Ну что Вы, работу с людьми Вам никто пока не доверит! Речь идет о
работе по Вашей специальности. Нужно доработать нашу программу так, чтобы
она могла сравнивать не только анкетные и прочие текстовые данные, но и
портреты, фотографии, шрифты пишущих машинок. А в перспективе - она должна
узнавать лица и считывать номера автомашин прямо с телекамер,
установленных на улицах. Это намного облегчило бы нам задачу наблюдения за
иностранцами и недостаточно благонадежными нашими гражданами. Мы,
естественно, наводили о Вас справки, Вы программист приличного класса, а
таланты, даже оступившиеся, мы ценим. Единственное условие нашего
сотрудничества - Ваше полное раскаяние в содеянном.
- И в чем оно должно состоять?
- Вы должны рассказать, у кого Вы получили магнитные диски с
антисоветской литературой и кому еще успели переписать.
При этих словах полковника я вспомнил, что где-то уже встречал
похожую фразу. Кажется, это было у Стругацких, в "Трудно быть богом"; там
кто-то из инквизиторов или серых гвардейцев произносил нечто подобное...
Впрочем, где идеология превыше всего, там и методы ее утверждения должны
быть схожи.
- Извините, я не смогу выполнить Ваше условие.
- А жаль. Конечно, наша программа все равно будет написана другими
людьми, а вот Вам придется несколько лет хлебать лагерную баланду вместо
такого чая, который Вы сейчас пьете. Подумайте еще несколько дней.
В это время капитан, который внимательно слушал радиотрансляцию,
сказал:
- Товарищ полковник, здесь передают важное сообщение! Капитан включил
трансляцию на полную громкость. Из динамика раздался взволнованный голос
диктора:
- ...Кроме указанных мер по задержанию высших лиц партийного
руководства, виновных в нарушении принципов социализма и узурпации
неограниченной власти, Комитет вооруженных сил "Офицеры за конституцию"
объявляет о следующем:
Первое. В Москве, Ленинграде, и столицах союзных республик вводится
чрезвычайное положение и комендантский час. О времени его начала и порядке
соблюдения будет объявлено дополнительно.
Второе. Всем частям Комитета государственной безопасности оставаться
в местах дислокации и подчиняться только приказам Комитета вооруженных
сил. За нарушение этого требования будет производиться расстрел на месте.
Третье. Органам юстиции немедленно приступить к освобождению всех
политических заключенных.
Четвертое...
Я с радостным блеском в глазах посмотрел на полковника и капитана.
Они перестали меня замечать. Когда диктор перестал читать экстренное
сообщение, капитан наконец снова заметил меня и сказал полковнику:
- Ну, а с этим что будем делать? Может, выпустим, а?
- Да Вы с ума сошли, капитан! Этих идиотов из самозваного Комитета
максимум через два часа арестуют, а Вы разводите здесь панические
настроения! Прикажите увести подследственного и завтра продолжайте с ним
работу.
Я мысленно не согласился с полковником: если бы Органы действительно
так хорошо работали, то этих смелых офицеров арестовали бы еще до того,
как они хотя бы подумали о перевороте.
Меня увели обратно в камеру, и ровно неделю никуда не вызывали. Все
служащие изолятора молчали, как будто набрали в рот воды. На восьмой день
меня выпустили. У ворот стояла небольшая толпа человек из тридцати -
сорока, многие были с цветами. В толпе мелькнуло знакомое лицо. Это была
Наталья. Она держала в руках букет из пяти тросточек камыша.
- И не страшно тебе было по болотам за ними лазить? - спросил я ее.
- Конечно, я боялась. Но ведь это теперь мои любимые цветы.
В этот момент я подумал, что правильно было бы принести извинения
вахтерше Антонине Владимировне - за причиненное в свое время беспокойство
и неприятности.
