Проза - Самухина Н.

Фонтан Аленби и другие рассказы

   Неонилла Самухина.
   Фонтан Аленби и другие рассказы


 © Copyright Неонилла Самухина
 Email: nilla@hm.csa.ru
 WWW: http://www.csa.ru/Samoukhina


ФОНТАН АЛЕНБИ

                     Иллюстрация Александры Захаровой

     Он был  продавцом  на Центральном  рынке  в  Тель-Авиве. Изо дня в день
приходил он сюда рано утром, выносил лотки с фруктами и овощами и расставлял
их на  прилавке, готовясь  к новому торговому  дню. Каждый день  вокруг него
бурлила пестрая толпа покупателей и  праздно бродивших туристов. Шум, гомон,
громкие крики торговцев по соседству, нахваливающих  свой товар, звучали для
него  привычной  музыкой.  Он и сам часто  вел в  ней свою  партию:  завидев
какую-нибудь озабоченную фруктово-овощным изобилием хозяйку, он тоже начинал
кричать:
     - А я сегодня сошел с ума - я сегодня продаю на шекель дешевле!
     Торговля его шла хорошо, хотя он не был балагуром и, на первый  взгляд,
для  торговца ему  не хватало  мягкости и озорства.  Даже  шутил  он  как-то
серьезно. Своих  клиентов он  обслуживал  чрезвычайно  вежливо и  с  большим
достоинством.  Глядя со стороны на  него  и  его покупателя могло  создаться
впечатление, что они заняты очень важным делом.
     Иногда проходящие мимо женщины оглядывались на него и останавливались у
его  прилавка, но не для того, чтобы  что-то купить, а  просто... постоять с
ним рядом, переброситься лукавым словцом, окинуть почти неуловимым  взглядом
его  красивую фигуру.  Заметив  эту маленькую хитрость,  он  пресекал  любые
попытки пофлиртовать с  ним. Ему было  двадцать семь  лет, он хотел  многого
достичь и для него еще на первом месте было дело... Поэтому, нахмурив брови,
он сурово упирался взглядом в глаза неудавшейся покупательнице и молча ждал.
Результат бывал разный,  иногда женщины терялись и старались побыстрее уйти;
иногда, смутившись, они, суетясь и путаясь в сумках, покупали первое, что им
попадалось на глаза,  и скрывались в толпе. А иногда, хмыкнув и окидывая его
многозначительным, сожалеющим  взглядом, уходили медленно, покачивая бедрами
и в полной уверенности,  что этот мужчина сам не знает чего хочет,  если так
себя  обделяет...  После таких дамочек  ему всегда было противно,  он ощущал
себя  самцом, вокруг которого вьются похотливые самки. Но он, действительно,
был привлекателен - высокий, с широкими плечами и крепкой грудью. Его черные
волосы были по-армейски коротко подстрижены. Загорелое  лицо с тонкой линией
носа, красиво  очерченными губами, мерцающие из-под изогнутых  черных бровей
большие темные  глаза - все это не могло  не  привлечь  внимания прекрасного
пола. Но женщины в его жизни занимали весьма скромное место.
     Однажды, в  каком-то разговоре между делом он неожиданно  даже для себя
рассмеялся шутке соседа  по прилавку. Ослепительная белозубая  улыбка словно
взорвала и осветила его  загорелое лицо. Это было  настолько  не свойственно
ему, что  он  сам  спохватился  и перестав  смеяться, оглянулся. И сразу  же
наткнулся  на изумленный взгляд стоящей перед его  прилавком девушки. На ней
было яркое, облегающее фигуру, цветастое  платье. Он видел ее здесь впервые.
Сделав  к ней шаг, он собрался спросить, что  она хочет купить, но  она  уже
отвернулась и отошла от прилавка. Проводив ее взглядом, он  пожал  плечами и
повернулся к подошедшей покупательнице.
     Прошло два дня. Он изнывал от жары за своим прилавком, время от времени
прикладываясь  к  пластмассовой  бутылке  с  водой.   Разомлевшие   прохожие
осоловело  бродили  между  рядами  ничего не покупая, казалось, им  будет не
донести  купленного  до  дома.  Вдруг   он   почувствовал  чей-то  взгляд  и
настороженно огляделся. Слева, метрах  в десяти, у прилавка напротив, стояла
девушка в  цветастом платье. Он ее сразу узнал.  Она внимательно  следила на
ним своими большими серыми глазами. Заметив, что он ее увидел, она мгновенно
отвернулась и быстро скрылась в толпе покупателей.
     На следующий день она опять появилась  на том же месте. На этот раз она
была в белой майке и коротких шортах. Наверное, шла с пляжа - ее лицо,  руки
и ноги были характерного ярко-розового цвета. "Сгорела!" - подумал он.
     Она приходила каждый  день  и стояла  неподалеку, глядя на него до  тех
пор, пока он ее не замечал. Тогда она быстро удалялась. Его стало раздражать
это молчаливое созерцание, он не  мог  понять чего она от него ждет, и решил
не обращать на нее внимания.  Но девушку  уже заметили его соседи, и теперь,
как только она появлялась, они со смехом кричали ему:
     - Матанель, смотри - твоя козочка пришла!
     Она  и  правда  была  похожа на  горную козочку - большие  серые глаза,
пугливая стремительность движений, стройные ноги, тонкая талия.
     Он стал замечать за собой, что теперь,  разговаривая с покупателями, он
все время следит
     за толпой в ожидании ее появления. Это  ему мешало, и он решил положить
конец ее молчаливому преследованию.
     На следующий день он заметил ее еще на подходе и сразу направился к ней
навстречу. Она, увидев, что он идет к ней, круто развернулась и заспешила по
проходу между рядами назад.  Он раздосадованно вернулся  к себе за прилавок.
Соседи вокруг хохотали:
     - Ай, посмотрите - козочку захотел поймать!
     Она не появлялась  четыре  дня.  Он уже  было подумал, что не увидит ее
больше, и успокоился. Но на следующий день  она пришла снова. Он сделал вид,
что не замечает ее,
     а сам потихоньку наблюдал  за ней  из-под опущенных  ресниц. Она заняла
свою наблюдательную позицию и следила за каждым его  движением. Он осторожно
стал обходить свой прилавок, как бы показывая товар покупателю, а  на  самом
деле незаметно  сокращая расстояние между ними. Она  вдруг забеспокоилась, и
тут он, резко развернувшись, бросился в ее сторону. Ее  и так огромные глаза
распахнулись  еще  шире. Мгновенно  среагировав,  она  сорвалась  с  места и
побежала к выходу. Пышные каштановые волосы взметнулись тяжелой волной за ее
спиной. Он, под насмешливые выкрики торговцев, побежал  за ней  следом.  Она
выскочила на улицу и наткнувшись на прохожего, замедлила свой бег. Испуганно
оглядываясь  на ходу, она видела, как он неумолимо ее настигает.  Его глаза,
вспыхивающие  недобрым огнем, не  упускали  ее из виду  и  не сулили  ничего
хорошего. Под удивленными взглядами прохожих неслись они по улице Аленби, не
обращая внимания на красный свет светофоров и гудки тормозящих машин.
     И вот, наконец, он  настиг ее. Схватив ее за руку, он резко рванул ее к
себе и сжал обеими руками ее  плечи. Она, тяжело дыша, подняла на него  свои
глаза в ожидании,  но  увидев  его  перекошенное  от злости лицо,  сникла  и
опустила голову. Разметавшиеся волосы скрыли ее лицо. Встряхнув ее, он начал
ей гневно выговаривать:
     - Тебе что от меня нужно? Зачем ты ходишь и позоришь меня и себя своими
взглядами? Так порядочные девушки не поступают!
     Он  раздраженно высказывал ей еще что-то, а она молчала, опуская голову
все ниже, как  будто  его слова  придавливали  ее  сверху. Вдруг, как бы  со
стороны, увидел он свои загорелые руки, с си-лой сжимающие ее хрупкие плечи,
и  ее волосы,  окутавшие своим  теплом его пальцы. От  ее  волос шел  пряный
незнакомый запах. Продолжая говорить, он  не отдавая себе отчета,  тронул ее
волосы  рукой. Они были гладкие и шелестящие как  шелк. Она подняла голову и
окатила его взглядом своих  огромных глаз. Невыносимая печаль,  как  печать,
легла на ее лицо.  Сердце его дрогнуло и  он пораженно замолчал. Она, поведя
плечами,  высвободилась  из  его  рук  и  прошептав  только  одно  слово  на
непонятном языке, повернулась и пошла  прочь.  Он стоял  и смотрел как  она,
опустив голову, уходит  вниз  к морю.  Ее  словно  надломили, вся ее фигурка
как-то поникла и потеряла  свою стремительность. Она медленно растворилась в
зыбком мареве, поднимавшемся над раска-ленной землей.
     На  рынок  он  вернулся угрюмый.  Ощущение вины тяжестью  легло  на его
сердце. Он не отвечал ни на смешки соседей,  ни  на их  вопросы.  В каком-то
оцепенении закончил он свой торговый день.
     Больше она не приходила.
     Он ждал, высматривая ее в  толчее покупателей. Иногда в толпе  мелькало
цветастое платье  или волна каштановых волос - и  его сердце вздрагивало, но
каждый раз это была  не она.  Чувство утраты наложило свой отпечаток  на его
жизнь. И так не улыбчивый, он стал еще более мрачным.
     "Где ты, моя козочка?"
     Дни потянулись  обычной  незапоминающейся  чередой.  Ежедневные  заботы
постепенно  вытесняли из  памяти ее  облик,  но  иногда  ее печальные  глаза
вставали перед ним, и тогда непонятная тоска сжимала его сердце.

x x x


     Прошло чуть больше года.  Лето в который раз впилось жгучим  поцелуем в
землю Израиля, иссушая ее, вытягивая влагу из ее людей.

x x x


     Однажды,  в середине дня, он поднял глаза и увидел ее. Чуть похудевшая,
с еще бледным, не  покрывшимся  загаром, лицом, она стояла  на том же  самом
месте,  что  и  год назад,  и смотрела  на  него своими огромными печальными
глазами. Он внутренне ахнул, но ноги его словно приросли к земле,  он замер.
Они  стояли и молча  смотрели друг на друга  поверх  проходящих  мимо людей.
Сколько раз он  представлял себе, что он сделает, если  она когда-нибудь еще
придет.  А теперь  он  стоял  и  не  мог  сдвинуться с  места. И  вдруг  она
застенчиво  улыбнулась  ему, и  тогда  в  нем как будто  что-то  прорвалось.
Расталкивая  людей,  он бросился к  ней и сжав ее плечи, но уже с нежностью,
прошептал:
     - Ты вернулась, моя козочка!
     Счастливая белозубая улыбка озарила его лицо,  он,  замирая от счастья,
бережно прижал девушку к себе. Она, склонив голову ему на грудь, что-то тихо
сказала на непонятном языке и замерла. По-русски это означало:
     - Как давно я ждала твою улыбку...


x x x

     В эту  минуту фонтан на  Аленби  взметнул свою струю высоко в небо,
рассыпая алмазными брызгами [Image] драгоценные капли воды.  Кто знает, было
ли это простым следствием увеличения  давления  в трубах  фонтана... А может
это мир  отозвался на прибавление еще одной,  не менее  драгоценной капли  -
капли человеческого счастья...
     Тель-Авив Израиль 1995 г.

ОДИНОЧЕСТВО

     Иллюстрация Александры Захаровой


     Быстро  пробежав  по  своим  рабочим  делам, остаток дня она бродила по
городу, вглядываясь во встречные лица.
     По пути  она останавливалась  в летних  кафе и сидела над бокалом вина,
ожидая  того,  кто  бы всколыхнул  ее  устоявшееся  одиночество.  Но  город,
опаленный зноем жаркого лета, не предлагал ей даже завалящегося собеседника.
Томясь в ожидании,  она вытаскивала из тяжелого портфеля альбом с набросками
очередного интерьера и  рассеянно  изучала его,  пытаясь  скоротать время  в
иллюзии занятости.  Но заканчивалось вино и заканчивалось  терпение. Она, со
слегка  кружащейся  головой,  поднималась из-за столика  и, вытирая  со  лба
бисеринки пота,  шла дальше,  никому  не  нужная  и  никому  не  интересная.
Встречные мужчины, на которых она поднимала свои  жертвенные глаза,  мазанув
по ней равнодушным взглядом, обходили ее и шли мимо.
     От такого  бесцельного и  безуспешного блуждания,  она  совсем потеряла
веру в себя. Кому нужна стареющая сука?
     Только однажды, не найдя свободных мест,  за ее  столик присел  молодой
человек. Она напряглась и опустила глаза, повторяя про себя, как заклинание:
"Посмотри на меня и скажи мне хоть слово". Но он молчал, уткнувшись взглядом
в свежую газету и лениво потягивая пиво из пластикового стакана.
     "Господи,  пошли  мне  хоть  кого-нибудь!"  --  молила она.  Но мужчины
ускользали  от нее,  также  как  и  тот,  расправившийся с пивом и  газетой,
молодой человек, ушедший от нее без слов.
     Оглядываясь  вокруг,  она  видела только  женщин,  болтающих  и манерно
посасывающих   леденцы   дефлорированных  сигарет  "Парламент".  Женщин  она
ненавидела. Они  ничего  не могли  ей дать  ни  для  души,  ни для ума.  Да,
впрочем, она давно ничего и не ожидала от них. Жизнь женщин, сосредоточенная
где-то  в промежутке между последними сплетнями и последними месячными, была
ей  омерзительна.  Она  вывалилась из этой жизни, и плыла  своим, одиночным,
курсом. И Фаллос Родосский отнюдь не был главным маяком в ее странствиях.
     Получив  гонорар за  очередной дизайнерский  проект,  она шла в  ночной
клуб, но и там  она оказывалась никому не  нужной. Занятые  флиртом парочки,
покачивались в подобие танца, приклеившись друг к другу телами и очарованные
собственной похотью.
     Компании молодых и уже  не  очень молодых мужчин, шумные и пьяные, тоже
не обращали на нее внимания, не смотря на ее неподвижно устремленный на  них
взгляд.
     Наверное, она представляла собой странное зрелище, отпугивающее живущих
мимолетными страстями мотыльков-однодневок.
     "Умру", -- решила она и, выпив залпом рюмку коньяка, сползла на пол, не
имея  ни  сил,  ни  желания  встать. Лежа на  полу,  и  уже  не  воспринимая
испуганно-брезгливые  взгляды посетителей,  она безучастно наблюдала,  как к
ней бегут бдительные охранники, проявившие теперь совсем ненужное внимание.
     -- Умру, -- сказала она врачу "скорой помощи".
     Его светлые брови удивленно приподнялись.
     --  Это сделать  никогда не поздно,  так  что не спеши, -- ответил  он,
осторожно нащупывая ее пульс. Его  теплая  рука толкнула кровь  по  венам, и
слезы росой упали на ее ресницы. Она закрыла глаза.
     Жало укола коснулось ее  вздрогнувшей руки, а затем мерное  покачивание
носилок подхватило ее и увлекло в жаркое нутро "скорой помощи".
     Потом она  видела только  лицо  со светлыми  бровями и  добрыми  серыми
глазами,  устремленными на нее. Зацепившись за них  взглядом, она держалась,
стараясь не соскользнуть в темноту, уже совсем близкую,  притаившуюся где-то
рядом.
     Серые глаза неотрывно следили за ней.
     -- Меня никто не любит, -- пожаловалась она глазам.
     Они дрогнули, потом залучившись паутинкой морщинок, ответили:
     -- Жди...
     -- Чего? -- удивилась она.
     -- Любви, -- улыбнулись глаза.
     -- Думаете?
     -- Знаем,  -- ответили  они,  сметая  ее сомнение  решительным  взмахом
ресниц.
     И  она  вдруг поверила  и  пошевелилась,  порываясь встать. Теплые руки
удержали ее, потом ласково отвели  падающие ей на лицо волосы. Она, повернув
голову, из последних сил, благодарно припала губами к этим рукам.
     -- Все будет  хорошо. Все еще будет... -- прошелестел над ней почти уже
неслышимый, тонущий в вязкой тишине, голос.
     Уплывая в неотвратимо  наваливающуюся темноту, она на мгновение увидела
эти  слова,  начертанные  на  быстро проносящихся  за  окном  кареты "скорой
помощи" домах, и ее словно озарило светом. Но было уже поздно.
     --  Все  еще будет... --  повторило ее  угасающее  сознание и  ниточка,
связывающая ее с этим миром, натянулась и жалобно тенькнув, оборвалась.
     Ошеломленный врач снежным сугробом застыл над ее опустевшим телом.
     --  Ушла,  все-таки  ушла, --  дрогнувшим голосом  констатировал  он ее
смерть,  понимая, что  не  смог удержать ее здесь,  не  успел  найти  Слова,
способного убедить ее, что жить  надо. Да и есть ли такое  Слово? Ведь смысл
жизни  в  самой  жизни.  И  посему: Живите, люди... просто  живите... даже в
одиночестве... живите...

     Санкт-Петербург
     Летнее кафе во дворе Дома Актера
     21 июля 1999 года


БОДИГАРД

     Андрей работал охранником у нового русского.
     Новый  русский мнил себя  очень крутым  новым русским, и любил, чтобы к
нему  почтительно обращались  "Босс".  Из-за  своего  заносчивого  скверного
характера он постоянно находился  с кем-нибудь в стадии разборки.  Охранники
его гибли, как мухи,  попадая под предназначенные для хозяина  пули, бомбы и
прочий огнестрельный и режуще-колющий  инвентарь. Постепенно  для него стало
проблемой найти хорошего охранника -- из-за его "славы"  люди боялись идти к
нему  работать. Тогда он  начал неимоверно задирать  плату  за охрану своего
драгоценного тела,  и в офис опять потянулись  новые  храбрецы,  безрассудно
надеющиеся,  что им-то повезет, и они успеют, прежде чем их постигнет участь
предшественников, сколотить неплохой капиталец и свалить с опасной работы.
     Андрей  пришел работать  к  Боссу  в  тяжелый для семьи период --  мать
болела,  нужны были  деньги на операцию и лекарства. Жена,  безразличная  ко
всему,  кроме своего  горя, никак  не могла  прийти в  себя после очередного
выкидыша. Посреди этого лазарета Андрей и принял крайнее решение -- пойти на
риск,  но  постараться  заработать денег,  чтобы  вытащить своих  женщин  из
нездоровья.  Думать  о  том,  что станет с  семьей, если  с  ним  что-нибудь
случится, он не хотел. Даже мысли такой не допускал...
     Как ни странно, отношения с Боссом у него сложились неплохие. То ли тот
остепенился,  то ли  просто  настал  более  менее  спокойный  период  и Босс
перестал  срываться  на  окружающих.  Однако  Андрей  к  концу дня все равно
выматывался страшно  --  приходилось много  ездить,  к  тому  же Босс привык
завершать свой день в ночном клубе, где любил под шашлычок выпить и погонять
шары в бильярд. Посетители в клубе были разные, поэтому Андрею с  напарником
постоянно приходилось быть настороже. Вечеринки частенько плавно перерастали
в  ночные  застолья  и иногда  заканчивались  под  утро,  после чего  Андрей
доставлял  Босса домой, где  его  принимал  под охрану  его  сменщик.  То ли
совесть  у Босса была  очень не чиста, то ли просто со сном были нелады,  но
спал Босс  мало, вскакивал  рано и сразу  же вызывал к себе Андрея. Глаза  у
Андрея от постоянного  недосыпа через месяц такой работы приобрели привычный
красноватый  ободок,  что  придавало  его взгляду  некоторую  кровожадность.
Правда,  он  и  и  без  этого  имел  довольно  внушительный  вид  со  своей,
традиционной для  охранника,  шкафообразной фигурой,  мощной  шеей и грудью,
увесистыми  кулаками  и  спокойным  тяжелым  взглядом из-под  темных  густых
бровей.  Впрочем,  это  не  портило  его, скорее  наоборот,  он  был  весьма
привлекательным мужчиной,  что  было  замечено даже  Боссом, который, увидев
однажды  в  клубе  двух  девиц, с  вожделением  пялящихся  на его охранника,
расхохотался:
     -- О, Андрюха, гляди -- телки прямо прибалдели от тебя! Хочешь?..
     Андрей спокойно посмотрел на девиц,  от чего те  аж потянулись телом за
его взглядом, и равнодушно отвернулся.
     --  Женат  я, -- сказал  он  таким  тоном,  что у развеселившегося было
Босса, отпала охота проезжаться по этому поводу. Скривившись,  он промолчал,
но потом, не выдержав, все-таки спросил:
     -- Что, так жену любишь?
     -- Уважаю, -- поставил точку в этом вопросе Андрей.
     -- Ну  ладно, -- смирился Босс и с тех  пор  никогда больше не  заводил
разговоров на эту тему.
     Благодаря новой работе, уже через два месяца Андрей смог позволить себе
оплатить  операцию матери  в  Военно-Медицинской Академии,  где за  ней  был
обеспечен  хороший  уход.  Надежда  на  то,  что  жена  отойдет  от   своего
подавленного  состояния  и  возьмется сама ухаживать  за  свекровью,  быстро
увяла. Валю, казалось, уже ничего не трогало  и что самое ужасное, она стала
попивать. Приходя домой и  наклоняясь  к жене с  поцелуем, Андрей уже не раз
замечал исходящий он  нее запах  спиртного.  Но ругать  ее  у  него  язык не
поворачивался. Ему казалось, что вот  подзаработает он еще денег,  уйдет  со
своей  опасной работы, и  все  встанет  на свои  места.  Он сможет  оплатить
комплексное   обследование  жены,  чтобы,  наконец,  выяснить  причину  этих
проклятущих выкидышей,  а там,  даст Бог, ее подлечат, и еще  зазвучит в  их
доме радостный детский смех.
     С этими мыслями Андрей  еще больше сосредотачивался на работе, позволяя
себе чуточку  расслабиться лишь в  ставшем уже  привычным клубе, который был
закрытым заведением и  имел отличную собственную  охрану. Правда,  с членами
клуба  иногда  приходило  много  незнакомых гостей, что  добавляло некоторый
риск, но Андрея это уже не пугало.
     Вынужденный  наблюдать   за  всеми  окружающими  Босса  людьми,  Андрей
довольно быстро начал узнавать  постоянных  посетителей клуба в лицо, и даже
немного  развлекался,  распределяя их  на группы  по поведению.  Здесь  были
респектабельно одетые холеные мужчины, тщательно поддерживающие имидж высоты
своего полета, который на поверку обычно оказывался высоким только  из-за их
легковесности. Таких Андрей называл "пыльниками": "пускают пыль в глаза"...
     Были и миллионеры, в нарочито небрежной одежке, с мешковатыми брючками.
Как  ни странно,  чаще всего они  были маленького роста. Этих Андрей называл
"бизнюками-  компенсаторами":  маленькие  мужчины,   страдая  от   комплекса
неполноценности, старались  восполнить  свой  малый  рост  высотой капитала.
Бегал тут среди  таких  один, заимевший сорок заводиков,  но ростом так и не
увеличившийся,  скорее  наоборот,  заводики  эти, похоже, придавили его  еще
больше к земле...
     Особенно  много среди  посетителей было бизнесменов в дорогих костюмах,
слегка присыпанных традиционной  перхотью, которые  горячо и умно  обсуждали
свои важные дела за ужином, побрызгивая  слюной  на собеседника. Этих важных
особ  Андрей  называл  "торапыгами"...  Их излишняя горячность давно его  не
напрягала.  Посетив  однажды "землю  обетованную",  он навсегда  успокоился,
когда ему объяснили, что сценка с орущими и чуть ли не хватающими друг друга
за грудки еврейскими  мужчинами,  отнюдь не означает ссору  или начинающуюся
драку -- оказывается, люди просто обсуждают погоду...
     Мужиков, подобных его Боссу, он называл "гундосами", они подразделялись
на два подвида: на "гундосов  обыкновенных" и "гундосов редкостных". Иногда,
глядя  на выеживающегося пьяного Босса,  Андрей произносил  про себя голосом
Семена Фурмана: "Ну, ре-е-едкостный гундос..." и мысленно сплевывал.
     Деловых  дамочек,  просушенных  диетой и  затаивших  обидку на  деловых
мужчин, Андрей называл коротко: "мымрессы". Ну, а дамочек отнюдь не деловых,
а  вполне  отдыхающих,  он  ласково  называл  "мармулеточками",  хотя в  его
отношении к  ним не  было  ничего  ласкового.  Они вызывали у него  гадливое
чувство, как брезгуют сучками, бегущими во главе собачьей свадьбы.
     Впрочем, среди посетителей  клуба иногда  встречались люди,  которые не
подходили ни под какую категорию, выпадая из общей  массы и имея свой особый
облик  и своеобразный  стиль поведения. Такой  была высокая стройная женщина
лет тридцати, которая не так давно появилась в  клубе и теперь  почти каждый
вечер  приходила сюда  с новым мужчиной.  Однако  их общение  носило  сугубо
светский характер. Они ужинали, тихо переговариваясь через  стол, после чего
мужчина прощался  и  уходил,  а  женщина оставалась одна и задумчиво доедала
ложечкой свой  десерт,  не  обращая  внимания на  окружающих.  Ее  постоянно
сменяющиеся  мужчины  не  были  похожи  ни  на  любовников,  ни  на  деловых
партнеров.  Скорее, они были похожи на друзей. Только вот не многовато ли их
было у нее?
     Сидя  у  барной  стойки  и  приглядывая  за  Боссом,  Андрей  все  чаще
останавливал  свой взгляд  на заинтриговавшей его женщине.  Он  никак не мог
придумать   ей  имя,  поскольку  ему  все  еще   не  удавалось  уловить  ее,
почувствовать ее суть. Поэтому, в конце концов, он стал про себя называть ее
просто -- Незнакомка.
     Однажды, приготовившись  сопроводить подвыпившего Босса  в  туалет,  он
перед  выходом  бросил  взгляд на сидящую за неизменным десертом Незнакомку.
Впервые  за  все  это  время  их глаза  встретились,  и  Андрей  ошеломленно
почувствовал, как в  груди у него словно что-то расцветает,  а губы невольно
расползаются в  улыбке,  совершенно  несвойственной  ему.  В глазах  женщины
промелькнуло удивление, но тут ее губы тоже вздрогнули  в  ответной улыбке и
вдруг сквозь  ее тридцатилетнее лицо проступили  черты совсем  юной девушки,
нежной и ранимой.  С  трудом  вспомнив о своих  обязанностях, Андрей усилием
воли оторвал взгляд от ее удивленных внимательных глаз и поспешил за Боссом,
который  уже приплясывал  у  дверей  туалета, ожидая  когда Андрей  проверит
помещение на предмет безопасности.
     Запустив  счастливого Босса  внутрь,  Андрей  привалился  к  косяку  за
дверью, пытаясь  разобраться  в том, что  произошло.  Снова перед  мысленным
взглядом  встало  ее  удивленное улыбающееся  лицо, и  снова  что-то  сладко
сжалось, а потом распустилось в груди. Это было  очень приятное и незнакомое
ощущение.  Андрей  нетерпеливо  заглянул  за  дверь,  проверяя,  когда  Босс
закончит  свое  мокрое дело и можно будет вернуться в зал  к  поразившей его
улыбкой Незнакомке.  Но  Босс, похоже, уснул над писсуаром, упершись лбом  и
одной  рукой в стену. Подойдя к нему, Андрей умехнулся: Босс хоть и кемарил,
но  дело  свое стойко  вел  к  завершению...  Дождавшись,  когда  тело Босса
удовлетворенно  смолкло,  Андрей нажал  на  ручку  смыва. Вода  со  страшным
шипением ворвалась  в писсуар,  и,  разлетевшись брызгами, бросила несколько
капель  на  обнаженную мужественность  дремавшего Босса.  Босс с  испуганным
криком  подскочил на месте  и  ошалело вытаращил глаза, не  понимая,  где он
находится и  что происходит. Увидев перед  собой  широкую  мужскую  грудь  и
заметив свои  растегнутые  штаны со всеми выдающимися  оттуда  частями тела,
Босс вдруг прикрыл обеими руками эти части и жалобно взмолился:
     -- Ой, не надо, не надо!
     "Господи, тоже мне, жертва  насилия!"  --  хмыкнул про  себя  Андрей, и
успокаивающе  подхватив Босса под руку, повел его  к раковине.  Тот, сначала
засопротивлялся, но, подняв лицо, узнал Андрея и ужасно обрадовался:
     -- Вот блин, а я думал, что кто-то меня решил оприходовать, блин!
     -- А что, было и такое? -- спросил Андрей.
     -- Было... -- признался Босс, а потом, спохватившись, запротестовал: --
Да нет, это мне так -- спьяну показалось!
     "Уж не  сидел  ли  наш  уважаемый  Босс?  -- подумал  Андрей, оглядывая
хозяина  перед тем,  как  вывести  его из туалета.  -- Что-то уж  больно  он
испугался..."
     Поднимаясь  в  зал, Босс  замешкался,  пропуская  даму.  Андрей  увидел
спускающуюся  по лестнице Незнакомку, которая, окинув  слегка  презрительным
взглядом Босса, отстраняясь,  прошла мимо, игнорируя его пьяную галантность.
Поравнявшись с Андреем, она посмотрела  на  него потеплевшим взглядом,  а  в
глубине ее глаз, оказавшихся темно-темно карими, промелькнула улыбка.
     --  О,  о,  о! --  передразнил ее  в  спину  Босс, поведя  бедрами.  --
Красивая, зараза, но что-то уж больно гордая!
     Андрей напрягся. "Черт, что-то не то получается, --  с досадой  подумал
он,  -- вроде  хозяина  защищать  обязан,  но  и спокойно смотреть,  как  он
оскорбляет Ее -- не могу!"
     Сделав  вид, что он нечаянно налетел на  Босса, Андрей  подтолкнул  его
широкой грудью к  залу, так  что тот пробежал по инерции несколько шагов,  и
оглянулся на Незнакомку. Она стояла внизу лестницы и смотрела в спину Босса,
совершенно  преобразившись.   Андрей   даже  оторопел,   увидев   искаженные
ненавистью  черты  ее красивого  лица, в  темных глазах застыло  презрение и
ярость. От такого взгляда Босс должен был мгновенно осесть пеплом у  ее ног.
Заметив,  что  Андрей смотрит на нее, женщина перевела на него  смягчившийся
взгляд, а потом, быстро шагнув в сторону, скрылась за углом.
     Андрей повернулся к Боссу и тут же напоролся на его злой пьяный взгляд.
     --  Ты  чего  пихаешься?!  --  прошипел  Босс  Андрею,  покосившись  на
официанта за барной стойкой. -- Жить надоело?!
     Андрей усмехнулся,  у  него впервые зачесались руки от  желания врезать
Боссу по его жирной шее. Засовывая руки в карманы, он спокойно ответил:
     -- Споткнулся! Прошу прощения.
     -- Смотри у меня! -- недовольно  пробурчал Босс  и  пошел допивать свое
виски.
     Когда  пришло  лето,  у  Андрея  прибавилось   работы  по  вечерам.  Не
избалованные питерским  климатом, посетители клуба, желая насладиться теплом
непривычно  жаркого солнышка, перебрались  из помещения ресторана в  клубный
дворик,  где на зеленой фирменной травке были расставлены столики под яркими
тентами.
     В один из таких теплых вечеров Босс балдел, гоняя шары на  площадке для
мини-гольфа, а  Андрей напряженно осматривал прилегающую  территорию -- если
кому-нибудь  очень захочется, то "снять" азартного игрока будет не сложно...
Путей  --  море! Все не перекроешь... Скорей  бы  осень  пришла, когда можно
будет вернуться под защиту стен.
     На клубную автостоянку прибывали все новые машины, заполняя клуб толпой
жаждущих  развлечений  бизнесменов  и их спутниц. Мармулеточки зашевелились,
выглядывая  одиноких  посетителей,  подъезжающих на  шикарных  "мерседесах",
"вольво" и "БМВ".
     Когда  на   стоянку   въехал  широкобедрый   "хаммер",   взгляды   всех
присутствующих  обратились в сторону этой редкой  и дорогущей  тачки. Из нее
вышел  высокий, стильно одетый, молодой  мужчина и,  обойдя  машину,  открыл
дверцу своему пассажиру.  Сначала на землю спустились стройные ноги в черных
прозрачных чулках, а потом Андрей увидел Незнакомку. Опершись на руку своего
спутника,  она  невозмутимо  прошествовала  мимо глазеющих  на них  людей  в
дальний угол дворика к зарезервированному столу. Сев, она скользнула быстрым
взглядом по окружению и вновь сосредоточилась на своем спутнике.
     Андрей   замер  на  своем  посту,  вглядываясь  ей  в  лицо  и  надеясь
перехватить ее взгляд.  Очень уж  ему хотелось  опять увидеть ее улыбающиеся
глаза.  Она, словно  почувствовав его  взгляд, неторопливо, почти  незаметно
огляделась и увидела  его. В лице у  нее что-то дрогнуло,  несколько  секунд
она, не отрываясь, смотрела на него, а потом опустила глаза.
     Подошедший за  новой порцией виски Босс  тоже заметил Незнакомку, и его
всего передернуло.
     --  Где-то  видел  я  эту сучку раньше, но  не могу вспомнить,  где! Не
нравится она мне что-то... Нужно выяснить, кто такая! Займись! -- сказал он,
и, залпом выпив рюмку виски, пошел доигрывать в гольф.
     Андрей озабоченно подумал, что ему совсем не хочется  выяснять, кто она
и  как ее зовут.  Его вполне устраивало их молчаливое созерцание друг друга.
Оно  ни   к   чему   не   обязывало  и   дарило   неизвестное   ему   доселе
приятно-тревожащие чувства.
     Спутник  Незнакомки,  проследив за  ее  очередным  взглядом  в  сторону
Андрея,  внимательно посмотрел  на  него.  Андрей  не  стал  отводить глаза.
Мужчина повернулся  к Незнакомке и что-то  у  нее спросил. Она, улыбнувшись,
тихо ответила и успокаивающим жестом  положила руку на его запястье. В  этот
момент  официанточка в  коротюсенькой  юбочке принесла  им  заказанный ужин.
Андрей отвернулся, чтобы не смущать их во время еды.
     Через  какое-то время  он  заметил  боковым  зрением  движение: спутник
Незнакомки поднялся из-за столика и, поцеловав ее в щеку, отправился к своей
машине, бросив напоследок беглый взгляд на Андрея.
     Незнакомка осталась одна,  и теперь ничто  не мешало Андрею смотреть на
нее. Так и сидели они, посылая друг другу длинные взгляды через пространство
дворика.
     А через несколько дней жизнь Андрея пошла кувырком.
     Они  с  Боссом  только-только  приехали   на   встречу,  как   зазвонил
радиотелефон Андрея и его мать, захлебываясь слезами, закричала в трубку:
     -- Сыночек, приезжай скорее домой! Валя перерезала себе вены...
     У Андрея все внутри захолодело.
     -- Мама, ты "скорую" вызвала? Она жива?
     -- Вызвала, да поздно уже, -- рыдала мать.
     -- Мама, успокойся! Я сейчас  приеду, -- сказал Андрей  и повернулся  к
хозяину: --  Босс, с женой несчастье,  мне нужно  домой, там мать одна после
операции.
     Хозяин окинул его недовольным взглядом, но потом отпустил, сказав:
     -- Вызови с улицы напарника и езжай.
     Словно во сне несся Андрей на  машине  через  весь город  домой.  Резко
затормозив у подъезда, он  одним махом  взлетел на третий этаж.  Дверь  была
открыта, а  в  квартире  суетилось несколько  человек в белых халатах. Пахло
карвалолом и еще чем-то  больничным. Мать лежала на диване с белым, как мел,
лицом, сморщившись от боли, пока  врач делал ей в вену какой-то укол. Увидев
сына, она попыталась подняться, но потом зашлась в рыданиях и осела обратно.
Андрей бросился к матери, обнял ее и, прижав к себе, тихо спросил:
     -- Где она?
     -- В ванной, сыночек, -- сквозь слезы прошептала мать в ответ.
     Он поднялся и  вышел  в  коридор.  Стоявшие  у  двери в  ванную  медики
попытались его задержать, но он, отодвинув их плечом, вошел внутрь.
     Его жена с закрытыми глазами лежала в ванной. Лицо ее было безмятежным,
словно  она прилегла  отдохнуть,  да  и  уснула.  Ее  обнаженное  тело  было
наполовину скрыто бурой водой, как будто она  решила искупаться в клюквенном
морсе. На  раковине  стояла вымазанная в  крови почти пустая  бутылка водки.
Стены в нескольких местах были покрыты темно-красными разводами,  а  на полу
валялись рассыпавшиеся лезвия...
     Андрея  замутило.  Ссутулившись, он  вышел из ванной и рухнул на первый
попавшийся стул. В глазах стояло лицо жены, белое  и спокойное. Его скрутило
жгучее чувство вины -- это он  виноват, что она сейчас мертва! Это он бросил
ее один на один с ее горем, зациклившись на своей работе. Пошел добывать для
нее деньги, вместо того, чтобы быть с ней рядом,  помочь превозмочь ее боль.
Кому они теперь нужны, эти деньги...
     -- Сыночек, -- позвал из комнаты слабый голос матери, -- где ты?
     -- Здесь я, мама.
     Двигаясь как во сне, он подошел к матери и,  взяв ее за руку, сел рядом
с ней на диван.
     -- Это я виноват, мама! -- простонал он,  и, уткнувшись матери в плечо,
заскрежетал зубами, сдерживая рыдания.
     Следующие  дни  и  недели прошли  для Андрея,  как  в  тумане.  Сначала
навалились  выматывающие  похоронные  хлопоты.  Потом,  уже  после  похорон,
начались  бесконечные   вызовы  "скорой"  для   матери  --  смерть  невестки
окончательно  подкосила  ее  здоровье,  так  и не  окрепшее после  операции.
Терзаемый чувством вины перед  женой,  Андрей не отходил теперь ни на шаг от
матери, боясь ее  тоже потерять в свое отсутствие. Все его мысли теперь были
только  об  одном   --   поправить  здоровье  и   продлить   жизнь   матери,
единственного, оставшегося близкого ему человека на свете.
     Андрей позвонил Боссу и попросил отпуск, на что хозяин, со свойственным
ему  цинизмом,  сказал,  что отпуск положено давать  через  год,  а не через
несколько  месяцев  с  начала работы, и что для  матери Андрей может  нанять
сиделку,  мол, не так мало  он ему, Андрею,  платит. Тогда  Андрей объявил о
своем уходе и положил трубку, не дожидаясь ответа Босса.
     У него, действительно, была отложена небольшая сумма из той, которую он
собирался  накопить  для  лечения  жены.  Теперь  эти  деньги  Андрей  решил
растянуть на как  можно больший срок,  пока не поставит  мать на ноги. Ни  о
каких  сиделках он даже думать не  хотел,  боясь оставить мать  одну с чужим
человеком.  Поэтому  он  ограничился только  медсестрой,  которая  приходила
делать матери уколы, а все остальное взял на себя: стирал, убирался, ходил в
магазин и готовил еду. Он словно наложил  на себя епитимью, сузив свою жизнь
до  пределов  квартиры  и  квартала, где затаривался  всем  необходимым  для
хозяйства. И чем мрачнее становились прогнозы врачей, тем большей заботой он
окружал мать.
     Глаза  его ввалились, он  даже почернел лицом и,  лишь заходя в комнату
матери, старался натянуть на губы безмятежную улыбку.  Она же все понимала и
у нее,  не  смотря  на  все его усилия,  слабеющей  с  каждым  днем,  просто
разрывалось  сердце, глядя,  как  он страдает. Всматриваясь в  его  потухшие
глаза, она уговаривала:
     -- Сыночек, что ты себя казнишь, не виноват ты ни в чем! Не хорони хоть
ты-то себя! Сходи куда-нибудь, погуляй, друзей навести. Ну что  ты сидишь со
старухой? Ничего со мной не случится, я вот телевизор посмотрю.
     -- Мама, я тебя не брошу, и не проси! -- сердился он. -- И давай больше
не будем об этом.
     Дни складывались в недели,  недели в месяцы. За  это время, проводя все
свое время друг с другом, Андрей с матерью настолько сблизились, как не были
близки за  всю  их предыдущую жизнь. Он  научился  заранее предугадывать все
желания матери, с полуслова понимая, что она хочет сказать или сделать.
     Замечая, как она неумолимо сдает, он хоть  и старался держаться, но уже
изнемогал от мысли, что скоро останется один. Ему казалось, что он просто не
переживет  этого.  Со  смертью  жены  у  него  словно  вынули  сердце,  а  с
постепенным уходом матери у него по частичкам отмирала душа.
     Однажды,  через   четыре   месяца  их  одинокого,   наполненного  болью
затворничества, мать, уже не встававшая с постели, посмотрела на осунувшееся
лицо Андрея, и, не выдержав, расплакалась:
     -- Скорее бы я умерла, может, тогда бы ты ожил, сыночек!
     -- Что ты говоришь, мама! Как ты можешь! -- ужаснулся Андрей и обхватил
ее за плечи. -- Ты не можешь меня бросить, неужели теперь я буду жить только
со смертью?!
     Он заставлял  мать бороться за  жизнь до конца, измучив и себя, и ее, и
доктора,  который  давно потерял  веру  в  ее выздоровление,  и приходил,  в
основном, по  обязанности. Андрей  отказался  от медсестры,  научившись  сам
ставить матери уколы с анальгетиками.
     Шесть  месяцев  спустя мать тихо умерла во сне, навсегда избавившись от
боли и старости.
     Вернувшись в  опустевшую квартиру после похорон  и поминок,  которые он
справил в  помещении столовой недалеко от их дома, Андрей просидел  на кухне
несколько часов,  бездумно  уставясь в темнеющее окно и  смоля  сигарету  за
сигаретой.  Оборвался последний  корешок,  которым он был  привязан  к  этой
земле. Теперь, оставшись один, он не знал, ради кого стоит жить и как вообще
жить дальше.
     Когда  совсем  стемнело,  он  зашел в  комнату матери, в которой  стоял
резкий  запах  лекарств,  включил  свет  и  опустился   на  мамину  кровать.
Машинально поправив  съехавшую  подушку, он провел по одеялу  рукой,  словно
хотел ощутить мамино присутствие  в  вещах,  последними  прикасавшихся  к ее
измученному телу.  На тумбочке  рядом с кроватью стоял непочатый  бутылек  с
медицинским спиртом,  который он неделю назад купил для  инъекций. Теперь он
больше  не понадобится.  Андрей,  тяжело  вздохнув, взял бутылек и  пошел на
кухню.  Отвернув  пробку, он  плеснул  немного спирта  в чашку,  потом резко
выдохнул и залпом  выпил до дна.  Стараясь не дышать, он быстро  запил спирт
водой из-под крана. Рот взбугрился пупырышками, от живота побежал обжигающий
жар, разливаясь  по всему телу. Ожидая,  когда голову заволочет спасительный
дурман, Андрей присел на стул и закурил сигарету.
     Звонок  в дверь вырвал его из оцепенения. Тяжело поднявшись, он подошел
к двери и распахнул ее. На пороге стоял Босс с новым охранником.
     -- Ты один? -- спросил бывший хозяин.
     Кивнув, Андрей отступил в сторону, пропуская их в квартиру.
     Охранник  с пакетом  в  руке  сразу прошел  на  кухню и  стал  из  него
выкладывать  на  стол  продукты.  Андрей  и  Босс  молча  наблюдали  за  его
действиями.  Когда  из  пакета  были  вытащены  последняя  бутылка  водки  и
консервы, охранник посмотрел на Босса.
     -- Иди, жди меня в машине, я тебя вызову, -- приказал Босс.
     Охранник быстро ушел, неслышно щелкнув дверным замком.
     --  Слышал,  ты  сегодня  мать  схоронил... -- то ли  спрашивая, то  ли
утверждая, сказал Босс.
     Андрей опять молча кивнул.
     --  Помянем,  --  сказал Босс и, свернув пробку  на смирновской  водке,
жестом попросил тару.
     Андрей вытащил  из шкафчика  два стакана и поставил на стол. Они  молча
выпили и закусили огурцами из принесенной Боссом  банки. В  голове  у Андрея
слегка  зашумело,  водка,   упавшая  на  спирт,  словно  прорвала  шлюзы   и
долгожданное опьянение нахлынуло на него, отдаляя боль  потери. Посмотрев на
его угрюмое лицо, Босс опять наполнил стаканы.
     Через час, когда они молча приканчивали  вторую  бутылку, Босс  положил
руку Андрею на плечо и заплетающимся голосом сказал:
     -- Возвращайся ко  мне,  Андрюха, а? Чего ты теперь один сидеть будешь?
Ты  мне нужен!  Платить тебе буду в два раза больше, чем раньше. У  меня тут
такие дела... блин... Две тачки подзорвали, -- Босс обреченно махнул рукой.
     -- Я подумаю, -- угрюмо пообещал Андрей.  "И деньги теперь ни при чем",
-- добавил он про себя.
     -- Подумай, подумай, -- обрадовался Босс. -- Ты мне всегда нравился!
     -- Я не баба, чтобы нравиться, -- буркнул Андрей. -- Сказал: подумаю.
     -- Хорошо, только недолго, два дня тебе хватит?
     Андрей  удивился  --  было так  не похоже  на  Босса  кого-то о  чем-то
просить, да еще с таким нетерпением...
     -- А что будет через два дня? -- нехотя поинтересовался он.
     -- Вроде четверг, -- силясь вспомнить, наморщил лоб Босс.
     -- Да нет,  я спрашиваю, что будет через два дня, если я должен принять
решение за это время?
     -- А-а-а... -- сообразил Босс, -- да дел много, а вокруг меня как круги
--  кто-то  кружит,  кружит,  а  понять  не  могу,  кто...  Неспокойно  мне,
Андрюха...
     -- Понял... На днях позвоню, -- сказал Андрей.
     -- Вот и ладушки! -- Босс хлопнул его  по  плечу и  встал. --  Я пойду.
Буду ждать от тебя звонка.
     Вызвав по рации охранника, он пошлепал в коридор к двери.
     -- Босс, подождите,  -- остановил  его  Андрей и,  выйдя  на лестничную
площадку, внимательно осмотрелся. Послышались шаги -- по лестнице вприпрыжку
поднимался охранник.
     -- Я  вас провожу, -- сказал Андрей, выпуская  Босса из  квартиры.  Они
вышли втроем из подъезда. Босс сразу же нырнул в  предусмотрительно открытую
дверцу машины. Тачка была новая, с наворотами.
     "Видно,  и  впрямь  дело  худо..."  --  подумал   Андрей,   разглядывая
бронированные  стекла. Он отступил  в сторону и  махнул  рукой, когда машина
рванула с места.
     Через десять дней он вновь приступил к работе у Босса.
     За  время его отсутствия, действительно, что-то  произошло.  Изменилось
местоположение  не  только квартиры  и дачи Босса, но и его двух офисов.  На
дверях  и окнах  везде  появились решетки и плотные жалюзи. Чтобы  попасть к
Боссу, его посетители, не взирая на  ранг, вынуждены были проходить три зоны
безопасности.  Напряжение, повисшее  в воздухе, казалось,  можно было резать
ножом. Босс суетился и шугался каждого резкого звука. Выезжая на встречу, он
по несколько раз менял время,  боясь утечки информации и нового покушения. О
ночных развлечениях в клубе он уже и не помышлял.
     После работы Босс  уезжал и сидел, запершись  либо  дома, либо на даче,
забыв о вечеринках и даже  перестав встречаться с друзьями и партнерами. Это
не могло не сказаться на его "имидже" и бизнесе, в целом. По городу поползли
слухи, что  Босс уже не тот, что укатали сивку крутые горки.  У некоторых из
шакалов, ранее подтявкивающих  и подбирающих остатки с делового стола Босса,
начали  прорезаться   волчьи   зубы.   Босс  со  своим  бешеным  психованным
характером, естественно,  не мог это оставить безнаказанным и вновь  заварил
кашу непрекращающихся разборок, теряя людей  и взвинчивая  себя до состояния
оголенного  нерва. С  Боссом стало совсем  опасно  находиться  рядом. Старые
сотрудники, кто  остался жив, разбежались  --  ни  одного знакомого лица  не
встретил   Андрей  в  офисе,   а   новые,  угнетенные  атмосферой  страха  и
подозрительности,  мышками шмыгали  вдоль стен и  замирали на своих  рабочих
местах. Как и раньше, в силу вступил финансовый механизм заманивания кадров.
Зарплаты были фантастически высокими, хотя Андрей заметил, что уровень фирмы
уже  был  не тот, и он вдруг с беспокойством подумал, что Босса  надолго  не
хватит  и вряд ли он уже выправится. Свежий взгляд легко угадывал неуловимые
черты начала  конца.  Глянув в  затравленные  глаза Босса,  Андрей внутренне
приготовился к самому худшему, но в душе у него ничего не дрогнуло. Беречься
ему  теперь было не для кого, а  для него самого  его жизнь перестала  иметь
значение.  Прошел  день,  и  хорошо!  Однако   непроходящая  боль  постоянно
напоминала  ему  о его  предыдущих потерях, и  он  неожиданно для себя вдруг
почувствовал, что теперь боится потерять и Босса, который, пребывая на грани
паники, доверил ему свою жизнь. Андрей не хотел больше смертей. Кроме этого,
он  с   удивлением   понял,   что   просто   жалеет  Босса,   жалеет   этого
самовлюбленного,  с  отвратительным  характером,  детину,  который  до  того
заигрался  в  крутой  бизнес,  что  теперь  вокруг  него  трупы  можно  было
укладывать в штабеля, да и сам он ходил "над пропастью во ржи"...
     Андрей решил для себя, что постарается сделать все, чтобы Босс выбрался
из этой мясорубки по возможности живым, и старался проводить с ним как можно
больше времени.  Как-то незаметно, само по  себе,  сложилось так, что вскоре
Андрей стал просто жить рядом с Боссом, практически неделями  не появляясь у
себя дома. Босс все больше проникался доверием к Андрею и  никуда не выезжал
без  его  сопровождения. Похоже, он  чувствовал себя  спокойно только тогда,
когда ощущал крепкое плечо Андрея рядом с собой на заднем сидении машины.
     В последнюю пятницу июля, в конец издерганный Босс решил уехать на дачу
на выходные.  До  этого  он почти месяц торчал  в городе,  опасаясь  дальних
переездов по трассе. Но погода стояла замечательная, солнце жарило во всю, и
Босс  решился,  наконец,  позволить себе  расслабиться  на природе. Надежная
дачная охрана, которую набирал уже  сам Андрей, была предупреждена  заранее.
Обслуга  получила  задание  готовить мясо для  шашлыков и  ждать хозяина  на
"товсь" к вечеру.
     В конце дня их водитель Вася с напарником Андрея -- Петром, внимательно
осмотрели машину, перед тем как посадить в нее уставшего Босса. В  багажнике
лежала затаренная водка и деликатесы на все выходные.
     Сидя  рядом  с  Боссом, Андрей  внимательно следил  за движением  через
затемненные бронированные стекла. Василий, отчаянно сигналя, обгонял  едущие
за город машины. Многие шарахались от их "мерседеса", не рискуя заступать им
дорогу.
     Выехав из города, они понеслись по Приморскому шоссе, пугая встречный и
попутный  транспорт, гуськом тащившийся по  извилистой  нижней дороге.  Босс
повеселел  и, расслабленно  раскинувшись  на  сидении, хохотал,  комментируя
выражение лиц  водителей в уворачивающихся от  них автомобилях.  Андрей  был
спокоен,  он  был  уверен в  их  водителе, кроме того,  если  что,  на такой
скорости к ним будет труднее "прицепиться".
     Через полчаса этой сумасшедшей гонки, Босс вдруг  хлопнул Васю по плечу
и, указав на какой-то поворот, попросил съехать его на узкое шоссе, уходящее
вглубь леса. Андрей напрягся.
     --  Там  есть классное озеро, и людей почти не бывает, -- объяснил Босс
Андрею. -- Вряд ли нас там ждут...
     -- На даче есть бассейн, -- попытался урезонить Босса Андрей.
     -- Хочу в нормальном озере искупаться, в  конце концов, надоело все! --
психанул Босс.
     Андрей, пожал плечами и не стал спорить. "Надоело, так надоело..."
     Проехав минут  пятнадцать,  они выехали  к небольшому  озеру,  которое,
действительно,  оказалось  замечательным.  Не  смотря  на  близость  дороги,
каких-то  метров  пятьдесят, берег  был  безлюдным. Выйдя из машины,  Андрей
пошел к озеру, осматривая окрестности. Не заметив ничего подозрительного, он
вернулся  к машине, где Босс уже  стаскивал ботинки в  предвкушении купания.
"Как дите малое, -- усмехнулся про себя Андрей. -- А! Лишь бы не плакал..."
     Они аккуратно съехали на грунтовую дорожку, ведущую на берег озера,  и,
подъехав  прямо  к  кромке воды,  остановились.  Босс  вышел  из  машины,  с
наслаждением  потянулся  и стал раздеваться.  Но  не  успел  он  даже  снять
рубашку, как  раздался телефонный звонок. С досадой Босс выхватил телефон из
машины,  послушал,  а  потом  отошел   в  сторону,   с   кем-то  раздраженно
разговаривая.  Матерясь через каждые  два  слова, он  пинал  ногой березовый
пенек, потом  сел  на него и, сбавив тон,  устало  стал кого-то  увещевать в
трубку. Переговорив, он задумчиво посидел, а  потом, сбросив с себя  остатки
одежды,  разбежался и нагишом  влетел в воду. Вынырнув далеко от берега, он,
делая широкие гребки руками, поплыл на середину озера.
     Андрей  почувствовал  себя  кудахчущей  мамашей, когда еле-еле  сдержал
желание  крикнуть Боссу, чтобы  он не  заплывал далеко. Но  тот  и без этого
скоро сам  повернул и поплыл вдоль берега, с головой уходя под воду и шлепая
выступающими из воды ступнями друг об дружку.
     Нанырявшись  в  теплой  воде,  Босс  разлегся на  травке,  обсыхая  под
ласковым  вечерним  солнышком.  Андрей  настороженно  осматривался.  Ему  не
хотелось здесь надолго задерживаться. А когда он услышал шум мотора и увидел
сквозь кусты проезжающую мимо по шоссе машину, вообще забеспокоился.
     -- Босс, поехали! Не стоит искушать судьбу.
     Босс недовольно посмотрел на Андрея, но, увидев тревожное выражение его
лица,  нехотя поднялся. Вася без лишних слов  тут же  сел  за  руль  и завел
мотор, Петр предупредительно распахнул дверцу перед Боссом.
     Натянув на  еще не  совсем обсохшее тело  только плавки и рубашку, Босс
взял  брюки в охапку и залез в  машину. Андрей, еще раз  окинув  окрестности
внимательным взглядом,  сел рядом с  Боссом и захлопнул дверцу.  Проехав  по
грунтовке к выезду на шоссе, они остановились и осмотрелись.
     -- Вроде все спокойно, -- сказал Петр.
     Шоссе в обе стороны было  пустое. Андрей тронул Васю за плечо, разрешая
ехать.
     -- Черт! --  воскликнул Босс, озабоченно  хлопая по лежащим на  сидении
брюкам. -- Я, кажется, трубку оставил на пеньке. Андрюха, пойди, забери!
     Андрей вылез из машины и, миновав грунтовую  дорожку,  пошагал напрямую
по упругой  траве в  сторону их привала. Оттуда вдруг пронзительно  и  тонко
заверещала телефонная версия "Турецкого марша" Моцарта, так любимого Боссом.
Подбежав  и нашарив, наконец,  упавший в  траву  возле пенька, радиотелефон,
Андрей ответил на звонок. В трубке послышался шорох, а потом  низкий женский
голос спросил:
     -- Босс! Хорошо ли тебе сейчас?  -- и, помедлив,  добавил: -- Ну, пусть
будет тебе еще лучше!
     --   Алло,   кто   это?   --   мгновенно  напрягшись,  спросил  Андрей,
поворачиваясь в сторону машины.
     Следующего  шага он  сделать не успел. Оглушительный взрыв накрыл его с
головой. Горячая  волна сбила Андрея  с  ног.  Упав на колени, он  оцепенело
смотрел,  как  машина Босса кувыркается  над  шоссе  в  зареве  пламени.  Из
открытой правой  двери  вылетела какая-то темная  масса  и,  пролетев метров
двадцать  над дорогой,  упала  на  обочину.  Через  долгие-долгие  мгновения
машина, наконец, черным  остовом рухнула на шоссе и скрежеща прокатилась  по
нему, теряя в движении отваливающиеся части. В ушах у Андрея звенело,  шоссе
заволокло черным дымом, за которым уже трудно было что-либо разобрать.
     Андрей  медленно поднялся  с земли, почувствовав, что  ставшие ватными,
ноги едва держат его. Трубка  радиотелефона все еще была  зажата  в руке. Он
поднес  ее к уху --  короткие  гудки отбоя едва слышным зуммером пробивались
сквозь звон  в голове. Андрей машинально отбросил трубку в сторону.  Пытаясь
прояснить  сознание,  он потряс головой  и, покачиваясь,  медленно  побрел к
шоссе. Только сейчас  он начал осознавать,  что это было очередное покушение
на Босса, на сей раз успешно завершившееся к вящему удовольствию заказчика и
других врагов и недоброжелателей хозяина. Вот тебе и отдохнули у озера...
     -- Господи,  опять смерть! Что  же я как проклятый! -- застонал Андрей,
обхватив гудящую голову руками,  не в силах оторвать взгляд от полыхающей на
шоссе машины.
     В воздухе стояла гарь. К "мерседесу" было не подойти -- языки пламени с
радостным  треском  облизывали его, еще не до  конца обгоревший, раскаленный
скелет.
     Андрей посмотрел на  обочину шоссе, где лежала темная масса, вылетевшая
из машины при взрыве. Подойдя поближе, он увидел почерневшее и окровавленное
тело  Босса. Стараясь  не смотреть  ему в лицо, Андрей присел на корточки  и
попытался  нащупать  пульс  на  шее  хозяина. В  этот  момент перед  глазами
полыхнул  ослепительный свет, в голове словно  что-то  взорвалось,  и Андрей
рухнул на землю рядом с Боссом.
     Прийдя в себя, он почувствовал, что  его руки вывернуты за спиной, а на
его тело навалилась чья-то тяжелая туша. В затылке пульсировала адская боль.
Сознание его еще раз на мгновение соскользнуло в спасительную темноту, и тут
же вынырнуло обратно. Он лежал в неудобной позе на земле, прижатый  щекой  к
горячему  асфальту. Издалека послышался звук мотора, и вскоре, шурша шинами,
прямо напротив его остановилась машина.
     Лежа  на земле,  Андрей мог видеть только  ее  низ. Открылась  дверь  и
появились  стройные ноги,  обутые  в  туфельки  на тонких высоких  каблуках.
Андрей вздрогнул: эти ноги он не спутал бы ни с какими другими...
     Преодолевая сопротивление прижимающих его к земле рук, он поднял голову
и  посмотрел  вверх.  Он  не ошибся,  это, действительно,  была  она  -- его
Незнакомка.
     Медленно подойдя к трупу Босса, она долго смотрела на него  с  каким-то
непонятным  выражением  лица, а потом брезгливо  пнув его  носком  туфельки,
прошептала:
     -- Передай привет моему мужу! -- и отошла обратно к машине.
     Открыв дверь, она села на сидение, оставив ноги  на земле, и посмотрела
на Андрея.
     -- Отпустите его, -- приказала она тихим голосом.
     Прижимающая его к земле тяжесть тут же исчезла, Андрей рывком сел.
     -- Давно  вас  не  видела...  Не думала, что вы  вернетесь. Ну что,  не
сберегли вы  своего Босса...  -- с  невеселой  усмешкой сказала она.  --  А,
впрочем, из-за такой мрази погибать не стоит. Как же вы сами-то уцелели?
     -- К телефону отошел, -- угрюмо взглянув на нее, ответил Андрей.
     -- А где телефон был? -- удивилась она.
     -- Босс на пеньке оставил, -- опустив голову, сказал он.
     --  Понятно, "сяду на пенек,  съем  пирожок"... Значит,  это  с  вами я
разговаривала?.. Жаль! Хотела  услышать  последний вздох  этого  подонка. Ну
ладно, -- она потерла  виски. Лицо ее  было бледным. -- Что с вами-то делать
будем?  Вариантов,  как  сами понимаете,  не густо...  Ко мне  работать  вы,
конечно, не пойдете?
     Он, с усмешкой глянув на нее, отрицательно покачал головой.
     --   Ну,  вот  видите?   Вы  не  оставляете  мне  выбора,   --  грустно
констатировала  она. --  Так что придется прощаться...  -- она  с сожалением
взглянула на Андрея. Потом,  приняв решение, посмотрела тяжелым взглядом  на
стоявших за его спиной людей и отвернулась.
     -- Вопрос можно? -- спросил Андрей, уже понимая, что его ожидает.
     Она  нехотя  повернулась  к  нему.  В  глазах  застыла  боль,  но  лицо
оставалось непроницаемым.
     --  Скажите,  почему  вы все  время на меня  при  встрече  так  странно
смотрели? Я вам кого-то напоминаю?
     Она грустно улыбнулась:
     -- Кого может напоминать красивый мужчина? Разве что самого себя... Мне
просто нравилось смотреть на вас. Такие замечательные глаза... и губы, очень
искушающие...  -- последние слова она сказала почти шепотом и  потянулась за
дверцей машины.
     --  Постойте,  --  дрогнувшим голосом,  остановил  ее Андрей. -- Как  я
понимаю, мы с вами больше не увидимся, можно последнюю просьбу?
     Не поворачиваясь к нему, она молча кивнула.
     -- Проведите со мной ночь? -- тихо попросил Андрей.
     Она на мгновение  замерла, потом, напряженно провела рукой по  волосам,
и, повернувшись  к Андрею,  посмотрела  на него странным долгим взглядом. Он
ждал, не отрывая от нее глаз.
     -- Хорошо, -- наконец, коротко согласилась она,  и, кинув взгляд за его
спину, знаком отдала команду.
     Два дюжих  молодца,  молча  подхватив Андрея  под  руки, повели  его  к
стоящей  поодаль  машине  и  запихнули на заднее  сидение. Машина, взвизгнув
шинами, рывком  тронулась с  места  и, объехав дымящиеся останки "мерседеса"
Босса, полетела по шоссе, набирая бешеную скорость.
     Даже  не завязав ему глаза,  а, впрочем, им  это  и не нужно  было, как
понял Андрей,  все равно эта  ночь -- его  последняя, его привезли по глухой
лесной дороге к большому красивому дому.
     Один  из парней отвел  его в роскошную гостиную на первом этаже. Усадив
его в кресло у окна, он приковал его наручниками к батарее и вышел.
     Андрей  сидел  и  наблюдал  через зарешеченное окно, как среди деревьев
пробивается вечерний свет  заходящего солнца, окрашивающего облака в розовый
цвет.  Белые ночи кончились, и  сумерки с каждым днем становились все  более
ранними и густыми.
     Через какое-то время послышался шум подъехавшей к дому машины. Хлопнули
дверцы и на крыльце застучали шаги. Дом наполнился голосами, но к Андрею так
никто и не зашел.
     Не обращая  внимания  на боль в  запястьях,  Андрей потянул  батарею на
себя, пробуя ее  на прочность. Наручники громко лязгнули  по металлу, тут же
распахнулась дверь. На пороге проявился уже знакомый мордоворот.
     --  Балуешь?  Сейчас  тебя  освободят...  --  пообещал  он,  насмешливо
посмотрев на Андрея.
     "Сейчас" превратилось часа в два. За окном уже  совсем стемнело. Вокруг
стояла тишина.  По дому ползли ароматные запахи,  видно, на кухне  готовился
ужин.
     Неожиданно  открылась  дверь.  В  гостиную  неслышно  вошел  незнакомый
парень. Отцепив Андрея  от батареи, он  указал на  дверь  и сказал,  копируя
голос Папанова:
     -- Просю! Вас ждет ва-а-анна... И какава с чаем... тоже...
     Он провел Андрея на второй этаж в большую спальню с камином и старинным
комодом в углу. Дом явно принадлежал богатому  человеку. Андрей огляделся --
окна  здесь тоже были убраны решетками, декоративными, но прочными.  Широкая
кровать,  застеленная белым  покрывалом, занимала большую часть  спальни.  У
стены  стояло  трюмо, на котором, как  на  прилавке  парфюмерного  магазина,
выстроились в ряд  флакончики  разных размеров, форм  и расцветок. У  камина
стояли два кресла с резным столиком между ними.
     --  Проходите,  будьте  как  дома, -- раздался  сзади  знакомый  низкий
женский голос. -- Надеюсь, у нас с вами не будет никаких проблем...
     Андрей повернулся. На пороге стояла Незнакомка в вечернем платье. Войдя
в комнату, она плотно прикрыла за собой дверь и подошла к Андрею. Окинув его
взглядом, она сказала:
     -- Ванная  вон за той  дверью. Можете  привести себя  в  порядок,  пока
накрывают  на стол,  -- и,  подойдя  к  комоду,  она вытащила из  него новую
рубашку в упаковке. Протянув ее  Андрею, она спросила: --  Вам подойдет этот
размер?
     Он молча  взял из ее рук рубашку,  посмотрел на  воротничек и,  кивнув,
скрылся за дверью в ванной.
     Через  пятнадцать минут, он вышел,  освеженный душем, в чистой рубашке.
Мокрые волосы он зачесал  назад, и его  лоб, не  тронутый  загаром,  светлым
пятном выделялся на фоне смуглого лица.
     Пока он мылся, столик уже накрыли к ужину. Верхний свет был погашен,  и
лишь три горевшие свечи да огонь в камине  освещали комнату, разгоняя мягкий
сумрак по углам. Незнакомка сидела в кресле и задумчиво смотрела на огонь.
     Услышав шаги Андрея, она, не глядя на него, сделала приглашающий жест к
столу.
     Впереди у них была еще целая ночь... Последняя ночь Андрея... Не смотря
на эту ужасающую мысль, Андрей почувствовал голод и без лишних слов принялся
за еду.
     Откинувшись  в  кресле   после  ужина,  он  в   ожидании  посмотрел  на
Незнакомку,  которая почти не притронулась  к еде  и только молча потягивала
вино из хрустального бокала. Она ответила ему изучающим взглядом.
     -- Наверное,  нам все-таки  имеет смысл познакомиться... --  предложила
она, и, не успев ее остановить, Андрей услышал ее имя:
     -- Татьяна...
     -- Андрей, -- вынужден был представиться и он.
     Она протянула ему руку. Он на секунду замешкался, не зная, что  сделать
-- пожать  или поцеловать ее, а потом взяв ее руку в свою,  склонил голову и
прикоснулся губами к  ее прохладным  пальцам. Ее рука  утонула в его широкой
теплой ладони.  Он поднял голову  и  посмотрел на  Татьяну  долгим ожидающим
взглядом.  Она опустила  глаза  и  мягко  выпростав свою руку, откинулась  в
кресле, снова устремляя взгляд на огонь.
     -- За что вы его убили? -- осторожно спросил ее Андрей.
     Она нахмурилась и нехотя ответила:
     -- Это долгая история...
     -- Ну, так расскажите, у нас целая ночь впереди...
     Она серьезно посмотрела на него:
     -- Вы собирались эту ночь посвятить разговорам?
     --  На другое  я  и не  смел надеяться,  --  чуть улыбнувшись,  ответил
Андрей.
     Она усмехнулась и, помолчав, печально сказала:
     -- Да... Вы  даже представить себе не можете, каким смелым  нужно быть,
чтобы получить это "другое"... -- и пояснила, увидев его недоуменный взгляд:
-- Я -- больна, у меня -- СПИД...
     Андрей в шоке отшатнулся:
     -- Откуда?!
     --  А  это  ваш Босс постарался...  -- зло ответила  она,  заметив  его
недвумысленную реакцию.
     -- Вы были... близки с Боссом?! -- сдавленно спросил Андрей, не в силах
в это поверить.
     -- Нет, он был близок с моим мужем.
     -- Что?!  --  все больше  поражаясь, воскликнул Андрей. -- Я, наверное,
что-то не так понял?
     -- Нет, Босс  не спал с моим мужем, конечно... Он просто  на  одной  из
пьянок  в  Калининграде,  напоил  его и  подложил ему  проститутку,  больную
СПИДом. А когда мой муж умер, Босс получил в свое  собственное  распоряжение
их общее дело... Это уже потом он перебазировался в Питер.
     -- Ваш муж умер от СПИДа? И давно? -- тихо спросил Андрей.
     -- Пять  лет  назад... А мне...  Мне пришлось  прервать беременность на
большом сроке, чтобы не рожать больного ребенка... Он всех нас приговорил...
     Переваривая  информацию, Андрей  в смятении молчал. "Что  ж ты натворил
Босс, мать твою!" -- думал он, вспоминая погибшего хозяина,  а  потом, вдруг
засомневавшись, спросил Татьяну:
     -- Почему вы так уверены, что в этом замешан Босс?
     --  А он этого особенно и не  скрывал, -- усмехнулась она. --  У нас, в
Калининграде, он вообще известная личность на всякие пакости...
     -- Почему же он вас не узнал в клубе?
     -- А мы с ним до этого ни разу лично не встречались.
     -- Но я помню, что он как-то сказал, будто ваше лицо ему знакомо.
     -- Может быть, фотографию видел?.. -- равнодушно предположила она.
     Они замолчали. Андрей вздрогнул, когда в  камине от  соснового полена с
пистолетным выстрелом отскочила искра.
     --  И  теперь  нет  никакой надежды? --  спросил  Андрей, чувствуя, как
сердце его сжимается от жалости к ней.
     Она печально покачала головой:
     --  Лекарств перепробовала  уйму, но это все...  --  и  она  безнадежно
махнула рукой.
     Не смотря  на  близость  живого  огня,  Андрея  охватил озноб  -- опять
смерть... "Пять  видов смерти  есть у человека, неужели  я у  каждой  должен
постоять? -- с ужасом подумал он. -- Валя убила себя собственной рукой, маму
убила  болезнь,  Босса убила  рука чужая,  -- он покосился  на изящную  руку
Татьяны. -- Есть еще смерть от стихии и  несчастного  случая. Да, и  еще  от
старости.  Дожить  бы   до  последней,  она,   пожалуй,  самая  логичная   и
справедливая".
     -- Ну, что вы притихли? -- прервала молчание Татьяна. -- И почему вы не
пьете вино? Это  очень  хороший сорт,  и вкусно,  и полезно,  --  она  взяла
бутылку, долила себе, а потом, наполнив второй бокал, подала его Андрею.
     "Да,  сейчас самое  время думать о  полезности", -- невесело усмехнулся
про себя Андрей, принимая бокал из ее рук.
     -- Может быть, вы скажете тост? --  спросила Татьяна.  -- За что же  мы
выпьем?
     Единственным  подходящим  к  данной  ситуации  был  тост,  произносимый
почему-то  только  одним, самым  гонимым,  народом  в  мире.  Вот  его-то  и
предложил Андрей:
     -- За жизнь...
     Татьяна подняла на Андрея печальный взгляд, и, поколебавшись, спросила:
     -- Вам очень хочется жить?
     -- А вам? -- усмехнулся Андрей.
     -- Мне -- да, но у меня нет будущего.
     --  Будущее есть всегда, -- возразил Андрей, -- у вас  есть эта ночь, и
будет завтрашний день... и еще не один день, и не одна ночь...
     -- Ужасно, когда счет идет на дни. Это так мало...
     -- Все относительно, -- тихо  сказал Андрей, -- есть дни, которые стоят
всей жизни. И есть жизни, тянущиеся как один беспросветный серый день.
     -- Да вы философ... -- грустно улыбнулась Татьяна. -- Вы даже не корите
меня  за  то,  что  я отнимаю  у  вас  ваше завтра...  Ну  что же,  давайте,
действительно, выпьем за жизнь, -- и протянув руку, она осторожно потянулась
своим бокалом к нему.
     Они чокнулись, и хрустальный звон бокалов  вдруг наполнил затаившуюся в
сумраке   комнату   каким-то   тихим,  праздничным  очарованием.   Они   оба
почувствовали это и по-новому  взглянули друг на друга. И снова ожили глаза,
и  отошли  куда-то в сторону  последние события,  как будто время  повернуло
вспять и вновь возвратились те, прошлогодние летние дни. Андрей замер, перед
ним опять сидела его Незнакомка.
     -- Вы так на меня смотрите... -- тихо сказала она.
     -- Как?
     --  Совсем, как тогда...в первый раз,  в клубе, --  и она улыбнулась, и
вновь ее улыбка преобразила ее черты, явив Андрею ее юное лицо. Она смущенно
опустила глаза.
     -- Как давно у тебя не было мужчины? -- тихо спросил Андрей,  незаметно
для самого себя перейдя на "ты".
     --  Легче  спросить, сколько времени у меня был мужчина... -- с горечью
сказала  она.  -- Два  коротких  года...  Я вышла замуж  в  двадцать  лет...
девственницей,   --   она  вздохнула  и  пламя  свечей  тревожно  дернулось,
всколыхнув  тени  на стенах. -- А когда узнала, что больна, пришлось забыть,
что я женщина... Уже почти восемь лет...
     Он представил, чего стоили для  нее  эти годы,  и  ему стало жутко. Как
жить  человеку, у которого весь мир разрушен  и отнято  все? Она  осталась в
одиночестве без права  на детей, без права на любовь, без права  на жизнь...
Утешившись  только  местью,  она  жила, похоже,  исключительно  ею,  истекая
кровью, обламываясь чувствами и крошась эмоциями.
     --  Бедная  моя,  что  же они с  тобой сделали!  -- с  болью  в голосе,
произнес Андрей и, протянув руку, погладил Татьяну по щеке.
     Она  испуганно  взглянула  на  него  широко  открытыми  глазами,  и  на
мгновение  замерла,  прижавшись  щекой  к  его  ладони.  Потом  вдруг  резко
отстранилась, и стремительно поднявшись, отошла к окну.
     Андрей  немного  выждал,   а  потом  тоже  встал  и   подошел   к  ней.
Остановившись позади нее, он взял ее за плечи и тихонько потянул ее на себя.
Она  покорно  прислонилась спиной  к его груди. Он  обнял  ее и,  прижавшись
губами к ее волосам,  поцеловал темную прядку  над ухом. Она  вздрогнула, но
ничего не сказала. Тогда он решительно развернул ее к себе лицом и попытался
привлечь ее поближе, но она уперлась руками ему в грудь, останавливая его.
     -- Я не могу забрать твою жизнь, -- прошептала она,  и, опустив голову,
закрыла лицо руками.
     -- Я тебе ее сам готов отдать, -- тихо сказал он.
     --  Ты,  наверное,  не  понял,  --  вскинулась  она,  --  я  больна! Ты
заразишься и умрешь!
     -- Не  успею, -- улыбнулся он, и, преодолевая ее  сопротивление, крепко
прижал ее к себе.
     Она забилась в его объятиях.
     -- Ты что, хочешь  сказать,  что, действительно, готов  завтра умереть,
поэтому и не боишься близости со мной?
     -- Я не боюсь близости с тобой. Больше того, я хочу этой близости. И не
имеет значения, убьют  ли меня завтра  твои ребята, или я заболею  и умру от
СПИДа. Все мы рано или поздно умрем,  я к этому готов, единственно чего бы я
не хотел, так это потерять эту ночь.  Таня, я готов ради этой ночи  умереть,
потому что ради такой ночи стоит жить.
     Она  изумленно  подняла  на  него  глаза,  в  которых  билось  отчаяние
вперемешку с надеждой.
     -- Почему? -- почти неслышно, одними губами, спросила она.
     --  Не почему,  просто так  оно  есть, -- и, стиснув  ее лицо  в руках,
Андрей порывисто припал к ее губам.
     Сминая  ее  застывшие  губы,  он  словно  пытался выпить  из  нее  этот
мертвящий холод предстояния  смерти, царивший в ней все эти годы, и влить на
его  место огонь жизни, пробуждая в ней забытые чувства и желания и согревая
ее сломленную душу своей любовью.
     --  Перед  смертью  не  надышишься,  --  простонала  она,  вырываясь  и
отворачивая от него лицо.
     -- Не  умирай раньше  смерти, -- выдохнул он ей в губы и опять впился в
них обжигающим поцелуем.
     И она покорилась, всем телом  подавшись к нему и почти уже захлебываясь
в потоке  освобожденной нежности и  желания, неистово хлынувших из-подо льда
многолетнего одиночества.
     Это  было  больше  страсти, больше любви, это была сама  жизнь, тонкими
стежками счастья начавшая сшивать расползающиеся края ее истерзанной души.
     А  за  окном,  в мягких  объятиях  ночи  догорающего лета  едва  слышно
трепетал листвою лес,  обступивший тихий  дом и  кружащий  вокруг  него свой
недвижимый обережный хоровод под мягким светом мерцающих звезд.
     Через  месяц  из "Пулково-2"  по  маршруту "Россия  -- Италия" вылетала
супружеская  пара. Улыбающиеся, оба в темных очках, что  выглядело несколько
странно  в  такой  хмурый  дождливый  день,  они  шли,   держась   за  руки,
сосредоточенные друг на  друге и не  замечающие людей вокруг.  Багажа у  них
было мало, несмотря на то, что покидали они эту страну навсегда.
     Разобравшись  с таможней, пара  прошла  в  отсек паспортного  контроля.
Пограничник в  капитанских погонах, сидящий за стеклом, попросил  даму снять
очки и  внимательно взглянул  на фото  в  паспорте. Дама спокойным движением
сняла очки и подняла глаза.  Капитан изумленно воззрился на нее -- казалось,
от ее глаз исходит такое сияние, что если ее выпустить в  темную ночь,  то и
тогда бы путь был светел... Капитан замахал рукой.
     -- Что? -- недоумевающе улыбнулась дама.
     -- Наденьте, наденьте, -- попросил он. С грохотом поставив в ее паспорт
печать, он торопливо вернул ей документы.
     Дама, еще раз улыбнувшись ему,  вышла  из отсека паспортного контроля к
своему нетерпеливо  ожидающему  спутнику. Взявшись за  руки и  глядя друг на
друга, они вслепую  шагнули на эскалатор, ведущий  к посадочным терминалам и
новой жизни.
     А за  их  спиной остался  офицер-пограничник, который  сидел  за  своей
стеклянной перегородкой прикрыв глаза, ослепленные  светом чужого счастья, и
не  обращая внимания на нетерпеливые взгляды  ожидающих  пассажиров, думал о
том, что вот  также сияли глаза у его жены, когда он встречал ее из роддома.
"Пора второго  заводить", -- принял он  твердое решение, и,  повернувшись  к
очередному пассажиру, широко улыбнулся ему...

     Санкт-Петербург, 15 августа -- 2 сентября 1999 г.

ЗДРАВСТВУЙ, МАШЕНЬКА!

                         Иллюстрации Долгор Санжмятав

     Ты прости меня, что не писала так долго - закрутилась, завертелась, как
веретено, а толку чуть, и время ушло...
     Ты помнишь пустыню Сахару, какую во  мне оставил  мой бывший  муж после
развода? Ты знаешь, не  хотела тебе писать об этом раньше, но видно придется
признаться: твоя подруга  все возненавидела и иссохшейся,  древней  старухой
бредет по жизни. Вот такой "поэтический" образ...
     Ты спрашиваешь  о  поклонниках, признаюсь  - не  обездолена  я  в  этом
вопросе, но стала замечать, что поклонники мои в последнее время  все больше
увлекаются самим процессом поклонения, а  я в  этом процессе как будто уже и
не участвую. Смотрю со стороны на их руки, так трепетно прикасающиеся к моим
пальцам,  и  ничегошеньки, кроме их географического расположения, не ощущаю!
Осознала я это недавно и ужаснулась - неужели старею?!
     А тут пришла осень, странная такая, теплая,  можно сказать, весенняя. И
что-то  во  мне  сдвинулось. Будь  я  деревом,  наверное, вся  бы  покрылась
почками-цветами  и  заблагоухала.  Жар  какой-то заполыхал  в груди, истома,
темные желания  с дразнящими дикими видениями. Сны  стали  сниться.  Помнишь
этот анекдот,  когда доктор  спрашивает  пациента:  "Вас мучают  эротические
сны?", а  тот ему в ответ лукаво:  "Ну почему же,  доктор, мучают?". Ну, так
вот, они, сны, то есть, меня не то чтобы мучают, но одолевают. Причем снятся
не  люди,  а  ощущения и музыка.  Просыпаюсь  и думаю -  сбрендила,  а потом
решила, что все  это неспроста и  стала ждать чего-то неземного.  И вот  это
"неземное" пришло, точнее - подземное.
     Иду как-то по Питеру и вдруг вижу мужчин, оказывается, они тоже живут в
нашем городе! Ты знаешь, меня это вдруг так поразило! И вот такая пораженная
захожу я в  метро, вношусь на  чужих бедрах и  плечах в, как всегда,  битком
забитый  вагон и  припарковываюсь в полувисящем положении на чьей-то мужской
груди. Поднимаю глаза,  Машенька,  и обомлеваю,  потому что то, что я вижу в
десяти сантиметрах от своего лица в метро возить нельзя, это нужно держать в
картинной галерее  какого-нибудь знаменитого  картинного музея. Потому что у
него, Машенька,  есть губы... Нет,  у него еще  есть  глаза,  ах,  какие это
глаза, Машенька! Их взгляд словно ударил меня в грудь. От этого удара что-то
скатилось в  низ живота  и  замерцало-закололо  звездочками-иголочками. А  в
голове будто взрыв полыхнул, залив жаром лицо и шею. Как-то отстраненно,  но
мгновенно я осознала значение слов: "перехватило дыхание". Помнишь, как мы с
тобой в десятом классе ходили с нашими мальчишками  в кино, и Колька Иванов,
вроде  как случайно и незаметно клал свою руку на мою. Я помню, что сердце у
меня  тогда буквально выпрыгивало  из груди и таяло где-то  в вышине,  а его
горячие капли падали сверху и обжигали мне грудь и живот, которых скручивало
спазмами такого наслаждения, какого  мне не доводилось  испытать, даже  став
женщиной. Кому сказать - не поверят, но самым счастливым местом в моей жизни
до недавнего времени  было старое изодранное кресло в  кинотеатре маленького
таежного  поселка.  Так вот,  чувствую, что сердечко мое,  совсем как тогда,
через  солнечное  сплетение  упорхнуло  к  потолку  вагона  и  начинает  там
плавится. И тут моя дурацкая модная челка, как назло, падает на правый глаз.
Стою, как идиотка, руки  к телу  прижаты, поправить  нечем, смотрю  на  него
беспомощно левым глазом  и  не знаю, что делать. И  тогда  он  наклоняется и
своей щекой отводит мою челку в сторону.  Ты знаешь, я  жутко восприимчива к
запахам,  от  него  же повеяло  такой сногсшибательной  смесью  одеколона  и
свежего  здорового  теплого дыхания,  что я тут же умерла, хотя и продолжала
стоять, с ужасом ощущая как предательски наливаются  мои губы. Мужчины, если
они в  широкой одежде, еще  как-то  могут  закомуфлировать  проявление своих
чувств, а вот  припухающие, рдеющие губы не скроешь,  они  всегда выдают мои
желания.  Опустила я  лицо,  а стоим-то мы тесно  прижатые друг  к другу,  и
рассматриваю  прямо перед  собой гладкий  ворс его  шерстяной куртки. А  тут
вагон  качнуло, я  носом  уткнулась  ему  в  грудь,  откинулась,  попыталась
отодвинуться,  да не  тут  то было! Вагон, как назло, замотало  из стороны в
сторону, я затравленно взглянула на него и улеглась щекой ему на грудь.
     И тут сверху раздался шепот:
     - Не смущайтесь... Я вас удержу!
     Кто  бы  сомневался, только  не я!  Казалось, что уже  ничто  не  может
оторвать  меня от него, будь моя  воля - ехала бы так вечно... Прижимаясь  к
нему, я  ощущала как он  дышит, и изнывала от  желания  прижаться к нему еще
сильнее,  чтобы  почувствовать  как  его  грудь вздрогнет и  заволнуется  от
участившегося дыхания.  Но такой смелости я не набралась, да и Бог его знает
как бы он на это среагировал, мужчины бывают  разные, хотя мне кажется, всем
мужчинам должно быть приятно, что  они волнуют  женщину.  Но  есть и  такие,
которые делают возмущенное лицо, начинают говорить о какой-то черте, которую
не стоит переступать и так далее, по-моему  они просто ханжи. Так или иначе,
но разрушать  момента мне не хотелось. А  самые  сладкие моменты, согласись,
Машенька, это моменты ожидания и начала. Когда его еще не  знаешь, то можешь
только представлять его  реакцию на себя. Тут  уж фантазия расстарается... А
потом,  правда, ходишь с такой дикой болью  в животе  от неудовлетворенности
этих фантазий, которые, впрочем, [Image] как правило, ни один  мужчина и  не
может удовлетворить по причине своего эгоизма. Кое-кто, правда, не советовал
мне обобщать в этом [Image]  вопросе, но сам при этом  не попытался доказать
обратного на деле.
     [Image] Ну да ладно. А  кончилось все, Машенька, довольно быстро. Поезд
подъехал  к центральной станции,  все стали выходить,  нас отлепило  [Image]
друг  от друга, освободились места, я села. А он, даже не взглянув  на меня,
ушел в другой конец вагона, тоже сел, достал из дипломата журнал  и уткнулся
в него. Как  я  ни  старалась пускать [Image]  ему посылы, он  был  броней -
неприступной и такой же холодной.  Я потерла  лоб рукой, от  руки пахло  его
одеколоном, значит мне  [Image]  ничего  не  показалось.  Он вышел  на  моей
станции, как-то странно неся дипломат  перед собой, заторопился к эскалатору
и  скрылся. И только тут  я сообразила  в чем  дело! Куртка у него короткая,
[Image] джинсы  -  в  обтяжку,  ноги, кстати, обалденные.  Скорее всего, наш
эротичный подземный  тур все-таки оставил  следы  в конфигурации его [Image]
тела. Машенька, признаюсь  честно, я пожалела,  что  была в шубе, ослабившей
чувствительность моих бедер... Вот и все.
     [Image]  Три  месяца   ходила  неприкаянная,  думала   только   о  нем.
Просыпалась утром,  еще  глаза не успевала  открыть - и тут же видела  перед
внутренним взором его лицо, глаза, и опять ощущала удар его взгляда. Днем на
работе тоже думала только о нем. Вечером не могла уснуть, до того дошла, что
стала  ощущать прикосновение его губ.  Низ живота болел уже  непрестанно.  Я
даже испугалась,  что могу себе весь свой  тонкий женский организм угробить.
Сразу   вспомнила  Христовых  невест,  которые  до  того  доводили   себя  в
монастырях, что в буквальном смысле ощущали соитие с Богом, даже были случаи
ложной  беременности  с  ростом  живота, в  котором,  как  потом выяснялось,
никакого дитя не было. Недаром Ломоносов говорил, что молодым нельзя уходить
в монастырь,  ибо вместо моления Богу, они тратят  силы, энергию и  время на
укрощение плоти.
     Ты  знаешь,  я  поняла, почему  неразделенное  чувство  так  нестерпимо
мучительно.   Потому  что   в  этот  период  накопление  нежности  растет  в
геометрической прогрессии  по отношению к остальной жизни,  и  эта нежность,
если  она не отдана мужчине, вызвавшему ее,  начинает  разъедать душу. Оскар
Уайльд говорил это о неудовлетворенных желаниях, которые разъедают душу. Мне
кажется,  он сузил  проблему. Душу может разъедать и нежность, и  любовь,  и
любое другое  чувство,  не имеющее  выхода. И  вот недавно произошло со мной
нечто  невыразимое.  Не  пугайся,  Машенька,  начало самое  что ни  на  есть
банальное. Заехал ко мне  мой  давний  поклонник. Желаний у  меня, бедняжки,
истерзанной подземной любовью, как ты  сама  понимаешь, не было никаких.  Но
выпили чего-то  вкусного, потрепались,  по глазам  вижу  - заводится,  а мне
сопротивляться стало  вдруг лень. Провались,  думаю, все  пропадом, да  и  о
здоровье пора подумать. Расстегнула  ему рубашку,  прижалась  губами  к  его
животу, и сдалась.
     Машенька,  вот тут-то  меня  и накрыло.  Почувствовав его погружение  в
меня, я закрыла глаза. И тут же увидела лицо того, близкого моего попутчика.
И  не просто  отвлеченно увидела, а увидела  его над  собой...  Это  не  мой
поклонник погружался в меня, а  он. Я видела его полуприкрытые глаза, видела
как  менялось его  лицо от  движений  нашей  близости, слышала  его дыхание,
именно такое,  какое я  представляла и хотела услышать там  в  метро.  Ты не
представляешь, Машенька, что со  мной стало, каким  темным туманом заволокло
мое сознание... Из женщины я превратилась в  тигрицу,  тело мое, как пишут в
любовных романах, выгнуло дугой. Кончики грудей встали дыбом под его руками.
Я  увидела его руки, Машенька, как в живую. Сильные и нежные, с наполненными
венами,   в   которых,   когда   к  ним  прижимаешься  губами,   чувствуется
стремительный ток его крови. Я увидела и ощутила его  щеку, гладко выбритую,
с небольшим раздражением у виска, пахнущую его одеколоном,  запах которого я
не  могу  забыть.  И,  наконец,  я почувствовала его  горячие губы,  сначала
терпеливые, а потом все более неистовые и жадные.
     Конец был  ужасен. Такого безумного, черного,  дьявольского конца я  не
испытывала никогда и, надеюсь,  не  испытаю более. Меня скрутило и  швырнуло
под  огненный  смерч,  застывший  в  бешеном вращении  над  моим  телом  и с
ураганной  силой разверзнувший мои бедра. Его клокочущая воронка вошла в мое
лоно,  пронзила его,  прокатилась  по позвоночнику  и вырвалась  через чакры
потоком ослепляющего света. Дикое, режущее наслаждение полоснуло и разорвало
мое сознание, я что-то выстонала и замолчала. Больше не помню ничего...
     Когда я очнулась,  мой поклонник  стоял нагой  у окна  и  нервно курил.
Видно  заметив в отражении  в  стекле,  что я  шевельнулась,  он повернулся,
подошел ко мне и лег рядом. Помолчал, с какой-то тоской вглядываясь в  меня,
а потом спросил:
     - Кто он?
     Я отлично  поняла, кого  он имеет  в  виду, и  ответила правду - что не
знаю.
     - Но ты же звала его по имени! - возмутился он.
     Тут  у  меня,  Машенька,  в  голове  пронеслось  воспоминание,  что  я,
действительно,  что-то говорила. Но  ты  мне объясни  - как я могла звать по
имени  того,  чьего  имени  я   не  знаю?!  Можешь  представить  лицо  моего
поклонника,  когда я его спросила - какое  же  имя я произнесла! Он  загасил
сигарету, молча  оделся и ушел,  так ничего и  не  ответив.  Дверь,  правда,
закрыл тихо. А теперь скажи - как жить  дальше?  Мало  того,  что я до этого
напредставляла   кучу  всякого,  теперь  к  этой  куче  добавились  какие-то
реально-ирреальные воспоминания, которые не дают мне отныне покоя. Хуже того
- я теперь боюсь с кем-нибудь ложиться в постель.
     Короче говоря, не выдержала  я  всего этого, взяла отпуск,  и  из метро
теперь  не вылезаю, пытаясь разыскать его. Только он сможет  освободить меня
от этого наваждения. И еще я пытаюсь  вспомнить его имя, которого я  никогда
не знала. Господи, за что мне это наказание?!
     Целую тебя, Машенька, ты у меня единственная, кто поймет  и  не осудит,
да и кому еще я могу такое рассказать... Санкт-Петербург, 17 марта 1997 года

НОКТЮРН

                             Иллюстрации Долгор Санжмятав

     И был Он. Хрупкий и юный.
     Его лицо  было удивительно  нежным. Легкая грусть,  свойственная  много
думающим  людям, плескалась в  его черных вишневых глазах. Его отличительной
чертой было  молчание. Это  было  молчание  одиночества  и  немного молчание
ожидания. И была Она. [Image] Совсем уже не хрупкая и далеко не юная.
     Ей  было много больше, чем  ему, так много больше,  что уже  и  не было
смысла подсчитывать. Отголоски прежних страстей и привязанностей иногда едва
слышно приходили к  ней в ее  неодинокие ночи,  но уже несколько  лет она не
чувствовала  Весны.  Он был  еще совсем в начале  своего  пути.  Ее же  путь
пролегал по пологим склонам Осени.
     И однажды пришел День... Он  поднял на нее глаза. Почувствовав это, она
удивленно посмотрела на него. И в тот же миг
     его  вишневый взгляд  заполнил  ее трепетом  Весны.  [Image] "Весну  не
вернуть!" - рванулось из  глубины недоверие и смяло потрясенно поднимавшуюся
в ней радость.
     Она отвернулась,  и Осень опять заботливо принялась укутывать  ее своим
покрывалом увядания.
     Но День продолжался...
     Каждый раз, когда его вишневый взгляд прикасался к ней, она чувствовала
от этого странное беспокойство. Какие-то забытые ощущения нахлынывали на нее
жаркой волной и  откатывались вновь  в [Image] прошлое,  оставляя после себя
смутную надежду и томление.
     Но  время  не  повернуть вспять. Осень  все  сильнее  стягивала  своими
пеленами ее увядающее тело.
     Потом пришли Слова... Они были как мягкие прикосновения кошачьих лапок.
Робкие,  за которыми как будто притаился вопрос.  Простые  слова, свиваясь в
цепочку речи, для нее  становились совсем  непростыми. Она видела  в [Image]
них столько разных смыслов,  что  понимание  и сомнение  сплетались в единый
нераспутывающийся клубок, и она совершенно терялась: "Что ей думать? Что она
может дать юности?" И не находила ответа.
     А он смотрел на нее своими вишневыми глазами и говорил.
     За его словами вдруг  вырастало что-то, что сжимало ее  сердце сладко и
тягостно.  В его недосказанности  было  какое-то мучительное  наслаждение  -
предчувствие,  что  уже нет ошибки,  и  страх ее  допустить.  Они  как будто
кружили лицом
     друг к другу в хороводе слов, но не прорывая того, основного, молчания.
     Когда он говорил: "Как я любил!" кого-то... [Image]
     ей слышалось:  "Как я  хочу, чтоб ты меня  любила!" Когда он спрашивал:
"Что, вам уже пора?"
     ей слышалось: "Постой, не оставляй меня!"
     Но сомнение заставляло ее опускать глаза, не давало ей протянуть руку в
прямом вопросе.
     "Опытная зрелость не имеет  права на ошибку,  - думала она, - ее ошибка
ляжет бременем на плечи обоих". Да и что толку  в  опыте!  Она  читала в его
глазах обращенное  к ней внимание, но боялась поверить в его истоки. Для нее
все  было  просто,  что  касалось  только  ее   самой.  Юность  -  категория
эстетическая.  Юность прекрасна,  она - [Image] воплощение  Весны,  чистоты,
любви и чуда. Юность вызывает нежность.
     Да, именно  нежность заполняла  ее сейчас. Эта  забытая нежность  опять
всколыхнула забытое ощущение любви. И ушли года, и вернулось в  тело молодое
желание любить.
     Но  сомнение  и  страх  порвать  эту  тонкую, сотканную  их  взглядами,
паутинку общения, держали ее. Она  затаилась.  Потом пришли прикосновения...
Словно случайные, легкие, мимолетные. Они повергали ее в смятение. Казалось,
что от них  ее  жизнь  обрывается,  все  внутри  замирало, и  только  сердце
начинало  бешено  стучать.  Как будто  не  было  раньше  ничего, что  бы  ее
закалило.  Обнаженная душа  билась в  объятиях [Image]  невысказанной любви.
"Счастье,  когда любовь можно отдать тому, кто ее  вызвал к  жизни.  Но  как
больно,  когда  ее  не  принимают!" Она  думала  об этом и не могла  сделать
первого шага. Теперь недосказанность  была для  нее  спасением. "Не отвергай
меня!  - молил  ее взгляд. - Как многого я уже  не могу тебе дать, но все же
как много я тебе дать могу!"
     Она знала,  что ее любовь  - не любовь Юности, которая эгоистична  и не
бережлива. Она  уже вступила за порог сокрушающей  чувственности, где теперь
покоились  все ее прежние желания. Теперь она  ждала  близости,  как некоего
Запечатления Любви. Это будет последняя Весна среди Осени. Она не сотрется с
годами, как стираются из памяти увлечения  молодости. [Image]  Кое-кто прав,
говоря, что  все  кончается, иначе  ничего не смогло бы начаться. Но кое-кто
очень не прав, говоря, что все кончается, что же тогда смогло бы начаться?
     Она любила, и она была в начале. И даже если это когда-нибудь кончится,
то все равно останется  с ней... до  самого  конца...  в ее памяти...  в  ее
жизни.
     И был Он. Хрупкий и юный. И была Она. Совсем уже не хрупкая и далеко не
юная. И был  порог.  А  за  порогом был  сад,  в котором встретились Весна и
Осень. И странно было...

     Санкт-Петербург 1995 г.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: