К.Д.Саймак "Строительная площадка"
C.D.Simak "Construction Shock", "OH-planet ltd.", 1972 by Galaxy Publushing Corp.
пер. К.Королев
В том же самом году, когда люди впервые ступили на Марс, с луны был запущен искусственный спутник к Плутону. Пять лет спустя поступили фотоснимки поверхности планеты, сделанные с орбиты. Качество их было невысоким, однако даже то, что удалось различить, вызвало бурю: прежние теории рассеялись в прах, возникло множество вопросов, ответов на которые и не предвиделось. Судя по фотографиям, поверхность Плутона была абсолютно ровной, если не считать того, что в некоторых местах, вдоль экватора, просматривались какие-то точки, расположенные на равном удалении друг от друга. Они присутствовали на всех снимках, так что от версии помех при передаче информации со спутника на Землю пришлось отказаться. Помехи, разумеется, были, но точки никуда не исчезли и после их устранения. Тогда специалисты пришли к выводу, что это либо детали ландшафта, либо тени, отбрасываемые упомянутыми деталями; впрочем, учитывая расстояние, на котором находится Плутон от Солнца, о каких тенях может идти речь? Прочие сведения были не менее обескураживающими. Планета оказалась меньше, чем предполагалось, ее диаметр составил на деле около тысячи миль, а плотность равнялась 3,5 грамма на кубический сантиметр вместо полученной ранее путем теоретических выкладок неправдоподобной цифры 60 грамм.
Отсюда следовало несколько вещей. Выходило, что где-то в глубинах космоса, на удалении от Солнца более чем в семь миллиардов миль, движется по своей орбите десятая планета Солнечной системы, - ведь размеры и масса Плутона никак не объясняли эксцентричность орбит Урана и Нептуна. Расчеты массы Плутона, как оказалось, ошибочные, базировались на анализе вышеназванной эксцентричности; теперь стало ясно, что необходим иной критерий.
Кроме того, Плутон представлял собой настоящую диковинку: планета с гладкой поверхностью, плоскость которой не нарушалась ничем, за исключением протянувшейся по экватору вереницы точек. Эту гладкость ни в коем случае нельзя было приписать воздействию лишенной турбулентности атмосферы, ибо Плутон был слишком мал и холоден, чтобы иметь какую бы то ни было атмосферу вообще. Ряд ученых выдвинули гипотезу о том, что планета закована в ледяной панцирь, возникший из остатков древней, просуществовавшей единый миг атмосферы, однако в силу различных причин, от этой гипотезы также вынуждены были отказаться. Кое-кто высказывал мысль о металле; но тогда становилась непонятной малая плотность Плутона.
Земляне утешали себя тем, что еще через пять лет спутник возвратится, причем с оригинальными материалами, в том числе фотографическими, и, возможно, многое из того, что ныне кажется невразумительным, получит логическое объяснение. Тем временем поступила новая партия снимков, пользы от которых было чуть, поскольку качество по-прежнему оставляло желать лучшего. Затем произошло автоматическое отделение отработанной ступени, и спутник устремился обратно, сообщая звуковыми сигналами окружающему пространству, что мчится домой. Однако вскоре случилось нечто непредвиденное: сигналы смолкли. Поначалу лунная база терпеливо ожидала их возобновления, ибо вполне могло оказаться, что молчание спутника вызвано какой-то мелкой неисправностью, которая быстро будет устранена, но ожидание затягивалось, и, в конце концов, специалисты, скрепя сердце, признали, что спутник сгинул без следа на расстоянии около трех миллиардов миль от Солнца.
Посылать к Плутону другой не имело смысла, поскольку прежде следовало добиться значительных улучшений в технике фотосъемки, именно значительных, потому что иначе средства и усилия вновь были бы пущены на ветер.
Вторая и третья марсианские экспедиции благополучно достигли цели и вернулись на Землю. Среди сделанных ими открытий важнейшим было то, что они обнаружили на Марсе следы обитания примитивных существ, в результате чего удалось раз и навсегда покончить со стародавним убеждением: мол, жизнь - отклонение от нормы и присутствует только на Земле. Перед фактом наличия жизни на двух планетах одной и то же системы вынуждены были сложить оружие даже закоренелые скептики. Четвертая экспедиция высадилась на Марсе - и погибла, и на красной планете появилось первое земное кладбище. Пятая экспедиция отправилась в путь задолго до того, как на Земле завершилось отдавание почестей погибшим.
Теперь, с обнаружением следов жизни на другой планете, когда стало ясно, что ее поверхность покрывали моря и реки, что мы не одиноки - не были одиноки - во Вселенной, снова пробудился интерес общественности к космическим полетам. Ученые, вспомнив о загадке сгинувшего в черноте пространства спутника - по правде сказать, они вовсе не забывали о нем, однако обстоятельства заставляли заниматься иными делами, - принялись планировать экспедицию на Плутом, исходя из того, что аппаратура по-прежнему несовершенна, значит, придется положиться на свидетельства людей.
Меня включили в состав экспедиции в качестве геолога, хотя зачем геолог на Плутоне, мне было ни капельки не понятно. Всего нас было трое, несмотря на то, что, по мнению психологов, тройка - самое неудачное число. Двое объединяются против одного или игнорируют его, и потом, в коллективе не прекращается борьба за то, кто окажется в большинстве; ведь кому охота оставаться предоставленным лишь своему собственному обществу? Однако наши отношения сложились иначе, мы неплохо уживались друг с другом, пускай даже среди нас и возникали порой известные разногласия. Срок в пять лет, которые понадобились спутнику, чтобы достичь Плутона, для нас сократился более чем наполовину, не только за счет увеличенной мощности двигателей, но и по той причине, что пилотируемый корабль способен развить скорость, намного превышающую пределы безопасности спутниковой. Впрочем, и два года с хвостиком - весьма продолжительный период времени для тех, кто заключен в корпус ракеты, мчащейся сквозь пустоту. Возможно, было бы полегче, когда бы в пространстве существовали ориентиры, по которым человек мог бы судить о продвижении звездолета к месту назначения, а так у меня, например постоянно создавалось впечатление, что мы просто-напросто висим в пустоте.
Итак, нас было трое. Меня зовут Говард Лант; моими товарищами были химик Орсон Гейтс и инженер Тайлер Хэмптон. Да, мы неплохо уживались друг с другом, организовывали шахматные турниры - втроем-то! - которые проходили на должном уровне, чин чином, поскольку никто из нас не умел играть. Думаю, в противном случае мы бы рано или поздно перепугались и перессорились Кроме того, мы сочиняли похабные песенки и, чрезвычайно довольные собой, распевали их во весь голос, притом что все были начисто лишены слуха. В общем, какой ерундой мы только ни занимались! Правда, нам полагалось проводить достаточно серьезные научные эксперименты и наблюдения, но главной своей задачей мы сличали сохранение здравомыслия.
Когда корабль приблизился к Плутону, настало время перестать валять дурака. Мы отрывались от телескопа лишь затем, чтобы обсудить увиденное. Откровенно говоря, особо обсуждать было нечего. Планета сильнее всего напоминала бильярдный шар. Ни тебе гор, ни долин, ни кратеров - абсолютно ровная поверхность. Точки? Ну разумеется, куда бы они делись? Мы насчитали в экваториальном поясе целых семь групп. При внимательном рассмотрении выяснилось, что на самом деле это какие-то сооружения. Звездолет совершил посадку неподалеку от одной из таких групп, причем посадка оказалась не столь мягкой, как мы рассчитывали. Поверхность планеты была необычайно твердой; тем не менее мы сели, да так аккуратно, что не поломали ни единого строеньица.
Меня часто просили и просят описать Плутон. Признаюсь сразу: подобрать нужные слова неимоверно сложно. Да, поверхность гладкая; да, там всегда темно, даже в светлое время суток. Солнце выглядит с Плутона этакой крохотной звездочкой, немногим ярче остальных, потому солнечный свет сюда не доходит и, естественно не слепит глаза. Планета лишена воздуха и воды, на ней царит жуткий холод. Однако холод, с человеческой точки зрения, вещь относительная. Как только температура опускается до ста градусов Кельвина, человеку уже все равно, будет ли она понижаться дальше, особенно - если человек в скафандре с системой жизнеобеспечения. Без такого скафандра из Плутоне можно протянуть от силы несколько секунд. Вас погубит либо холод, либо внутреннее давление, - какая разница? Или замерзнуть приятнее, нежели разлететься перед тем на кусочки?
В общем, на Плутоне темно и холодно, воздуха нет, поверхность планеты изумительно ровная. Но это лишь внешние признаки. Стоит взглянуть на Солнце, как понимаешь, в какую даль ты забрался, на самый край Солнечной системы, за которым - неизведанная бездна. Впрочем, не совсем так, ибо существует еще десятая планета пускай в теории, но существует; и потом, не нужно забывать о миллионах комет, которые тоже принадлежат системе, хотя настолько далеки, что вспоминают о них крайне редко. Потому можно уверить себя: дескать, какой же это край, если за ним кометы и гипотетическая десятая планета? Но рационализация, как правило, не выдерживает поверки практикой: доводы рассудка опровергаются тем, что твердят вам органы чувств. На протяжении сотен лет Плутон являлся чем-то вроде форпоста системы; и вот, господи Боже, вы стоите на Плутоне, невообразимом далеке от дома, и ощущаете громадность расстояния от Земли на собственной шкуре. Вы словно затерялись в пространстве или очутились в темном закоулке, из которого ну никак не выбраться на залитые светом широкие улицы.
Вы чувствуете не тоску по дому, нет, вам чудится, будто дома у вас никогда и не было, будто внезапно разорвались все и всяческие связи. Разумеется, постепенно свыкаешься со своей участью - по крайией мере, пытаешься свыкнуться, а получается ли - другой вопрос.
Мы вышли из корабля и ступили на поверхность Плутона. Первое, что удивило нас - близость горизонта; на Луне он гораздо дальше. Мы сразу ощутили, что находимся на маленькой планете. Горизонт бросился нам в глаза даже раньше тех сооружений, что представлялись на фотографиях со спутника черными точками, тех, которые мы и прилетели исследовать. Да, сооружения или конструкции; слово здания к ним явно не подходило. Здания подразумевают замкнутое пространство, а здесь этого не было. Сооружения напоминали недостроенные купола: переплетение балок и опор, соединенных скобами и распорками. Впечатление было такое, будто кто-то взялся возводить их и не довел дело до конца. Всего конструкций насчитывалось три, причем одна значительно превосходила размерами две другие. Возможно, я несколько упростил картину: помимо балок и прочего, сооружения изобиловали деталями, которые, на наш взгляд, не несли никакой сколько-нибудь полезной нагрузки.
Мы постарались понять, что тут к чему. Для чего, к примеру, нужны канавки, испещряюще поверхность планеты внутри сооружений? Канавки имели закругленные края и лично мне показались следами наподобие тех, какие оставляет в мороженом лопаточка продавца. Правда, какова должна быть лопаточка, если след от нее - около шести футов в поперечнике и три фута глубиной?
Именно тогда Тайлер как будто начал что-то соображать. Тайлер инженер, а потому мог бы разобраться во всем - как, впрочем, и мы с Орсоном, - едва очутившись на планете, но первый час вне стен корабля был для нас сущей мукой. Конечно, мы учились обращаться со скафандрами и не раз тренировались в них, однако сила тяжести на Плутоне оказалась еще ниже той, к которой вас готовили, так что какое-то время нам пришлось потратить на привыкание к ней. Кстати говоря, мы выяснили, высадившись на Плутоне, что все теоретические выкладки земных ученых никуда не годятся.
- Эта поверхность, - проговорил Тайлер, обращаясь ко мне. - С ней что-то не то.
- Мы же знали, что она гладкая, - возразил Орсон. - Фотографии не обманули.
- Настолько гладкая? - спросил Тайлер. - Настолько ровная? - Он повернулся ко мне. - Что скажет геолог?
- По-моему, в естественных условиях такое невозможно, - ответил я. - Любое возмущение недр приводит к изменению поверхности. Эрозии тут взяться неоткуда... Что же могло выровнять ее? Метеоритные дожди? Но вряд ли они здесь падают, да и потом, метеориты, наоборот, взрыхляют поверхность, а не сглаживают ее.
