Михаил ПУХОВ
БРОШЕН ВВЫСЬ
история, скрытая в глубинах материи
Я
Розовые пенистые шары плавают в воздухе. Ударяются в стены и друг о
друга - сливаются - дробятся на капли, в пыль, в радугу.
Все стены близко. Здесь душевая.
Это вода. Это кровь.
Тишина.
Я принимал душ. Потом взвыли сирены. Потом был удар. До этого были
разгон и полет.
Почему тишина?
Дикая боль в плече. Вывих?
Жидкая пленка обтягивает лицо. Гравиционер не работает. Только
аварийное освещение.
Невесомость.
Я плаваю в воздухе, в стайке розовых и красных шаров. Это моя кровь,
смешанная с водой и шампунем.
Удар был страшный.
Сижу в воздухе, сдираю с лица клейкую корку.
Голый.
Кровь остановилась быстро. Голова как болячка. Перевязать ее нечем.
Одежда за дверью, а дверь не открывается.
Как в анекдоте.
Рука вправилась. Сама вправилась, мяча начал сдирать корку с лица.
Рассказать кому-нибудь - не поверят.
Здесь душевая. Сирены молчат. Гравиционирование не работает.
Я шел с Земли на Юпитер, экспрессом. Вез ребятам приборы и елку.
Бедняги - каково им без елки?
Свет слабнет. Окон в душевой нет, только дверь, а дверь заклинило
насмерть.
Воздух уже очистился. Розовые шары растянулись по стенам. К счастью,
удар выключил воду. Иначе я бы давно захлебнулся.
Утонуть в космосе - это смерть. Маме было бы больно. А отец - что
отец? Сам когда-нибудь буду отцом.
Вряд ли.
Стены душевой теплые - там горячая вода. Это я ее подогрел, перед тем
как принять душ. Предусмотрительный.
Тепло. А то сидел бы сейчас голый где-нибудь в машинном отделении.
Замерз бы. Правда, что делать голому рядом с компьютером?
Знобит. Граммов четыреста потерял. Все стены ею покрыты.
Удар был страшный. На что мы налетели? На метеорит?
При пяти мегаметрах в секунду хватит крупинки.
Но откуда крупинка, хотя бы мелкая? Путь проходил вне эклиптики.
Разгон на Альтаир - потом поворот. К Юпитеру только так и летают. Для
безопасности.
Но если не метеорит? Все едино. Что-нибудь искусственное,
отработавший зонд 80-х годов.
Обидно, если зонд. Из мертвой главы гробовая змея. Встреча в прошлым,
и прошлое убивает.
Обидно.
Аварийное освещение слабнет.
Знобит.
Нет, это стынут стены. В радиаторах мерзнет чада. Не только
гравиционирование отключилось. Теперь все будет быстро.
Мы куда-то летим. Летим по инерции, как камень, брошенный ввысь. Но
такой камень всегда возвращается. Он взлетает, замедляется. Потом падает
вниз - все быстрей и быстрей. А мы?
Мы куда-то летим. Мы - это мертвый корабль и живой человек. Мы - это
странный гибрид, противоестественное сверхсущество, знающее и прошлое, и
будущее. Прошлое - памятью человека, будущее - траекторией корабля.
Всезнающее, но не бессмертное.
Еще жив. Удар был страшный. Жаль, что до поворота. Впереди Альтаир,
мой маяк. До него тысяча лет. Еще час - и я, приняв душ, свернул бы к
Юпитеру. Могли бы перехватить. Вместе с елкой. А теперь куда - к звездам?
Зачем звездам елка?
Пять мегаметров в секунду, никто не угонится.
Нет, мне не холодно.
Льдинки носятся в воздухе. Розовые и красные.
Вероятно, это удар - он пришелся спереди - разрушил все. Пост
управления, энергоблок, отопление...
Стены покрыты пленкой радужного льда. Освещение умирает.
Нет, это была не крупинка. Что-то большое. Крупинку расстреляли бы
лазеры. Оттого и взвыли сирены от бессилия.
Наверняка отработавший зонд.
Уже темнота.
Один не вынес удара о Землю, другие сгорели, третьих задушил
вакуум...
Нет, мне не холодно.
У каждого свой путь.
Хорошо, что медведь не съест мое мясо. Откуда это?..
Уже не холодно. Интересно, похож я буду на памятник?..
Спать.
Я И ОНА
Первое - это запах.
Запах травы и свежего сена, и весенней грозы, и сохнущих водорослей,
и цветов.
Запах жизни.
Касание простыни и чьих-то пальцев к лицу.
Тепло.
Открываю глаза.
Ее лицо совсем близко. Смуглая кожа. Необыкновенные ресницы, добрые
глаза. Выше - что-то еще: не то небо, не то потолок.
- Спите.
Что полагается думать, когда вот так пробуждаешься? Полагается думать
так: я в раю, среди ангелов. Но крыльев не видно.
Как тепло!
Вероятно, хорошо умирать, гладя на красивую женщину. Но оживать так
еще приятнее.
- Спите.
Закрываю глаза. Уютно, тепло и блаженно.
Вновь пробуждение. Птичий утренний гам. Маме было бы хорошо, если бы
знала.
Никого нет. Вверху цветной потолок. Где-то окно. За окном орут
воробьи.
Повернуть голову не удается. Ничем нельзя шевельнуть, только глазами.
Сколько прошло: минута, час, сутки?..
Было утро, был понедельник. Декабрь, незадолго до праздника. Я
стартовал к Юпитеру, на экспрессе, в обход астероидов.
Новый год собирался встретить на Ио.
Ребятам нужны приборы - как они без приборов?
Трудно найти добровольца - рядом рубеж тысячелетий. Всем хочется
встретить дома. В семье, с мамой, с товарищами.
Лишь мне все едино, где новогодняя ночь. На Ио - значит, на Ив.
Елку я тоже вез. И разноцветные лампочки.
Я стартовал, я набирал скорость, я летел в пустоте. Я прошел
полдороги.
Потом я принимал душ. Потом мы во что-то врезались - не то в
метеорит, не то в отработавший зонд 80-х годов. Меня заперло в душевой, и
даже одежда осталась за дверью.
Потом я замерз.
Я шел в обход астероидов, на бешеной скорости, прямо в звезды.
Перехватить меня не могли, и никто бы меня не догнал.
Но похоже, догонял.
- Как вы себя чувствуете?
Язык не русский, но понятный. Это мой язык, русско-американский
космический жаргон. Как еще говорить с космонавтом, если не знаешь
национальности? Откуда узнать, если даже одежда за дверью?
Кто же тебя догнал?..
- Какой теперь год?
Орут воробьи за окном.
- 2498-й. Спите.
Вот кто тебя догнал. Сначала ты врезался в прошлое, и оно тебя
умертвило. Потом ты встретился с будущим, и будущее оживило тебя. Переход
из вчера в завтра, из вечера в утро сквозь ночь.
- Спите.
Мы стоим у окна. Одежда у меня новая, удобная. Собственно, только
шорты. За окном ветер, облака, солнце. Поле, лес, все как полагается. И
нигде ни одного человека. Только Вита - ее так зовут.
Прошло 500 лет. Куда вы смотрели, демографы?
- Почему вы не говорите, кто меня вытащил?
В ее глазах странное. Она молчит, чего-то боится.
- Скажете?
- Пойдемте. Я покажу вам.
Шагаем по длинному коридору. Кивер на полу, и масса дверей. И опять
ни одного человека. Для кого они, эти двери?
Вита идет впереди. Какие ноги, какие волосы! Отличные девушки живут
сейчас на Земле. Или это специально - для оживления мертвых?
Конец коридора. Последняя дверь.
- Вы не пугайтесь.
Дверь исчезает.
Приборы, пульты, кресла. И прозрачные стены, а за стенами звезды.
Мы в космосе. Вот почему здесь никого нет.
Мы на космическом корабле.
МЫ
Стоим у окна рядом. За окном облака, поле, ветер. Чирикают воробьи.
Все как настоящее. Спиной к нам на подоконнике умывается кошка. На
воробьев не реагирует. Кошку не проведешь.
Вита рассказывает:
- Тебя заметили издалека. Решили, метеорит. Но ты летел слишком
быстро. И траектории почти совпадали: точно на Альтаир. Тогда мы подумали,
что это их зонд, возвращающийся от Солнца. Мы посоветовались с "Фениксом",
и он послал катер на перехват. Взглянуть, что за зонд.
- Кто это "мы"?
- Электронная машина и я.
Женщина, компьютер и пришелец из прошлого. Бермудский треугольник XXV
века.
- А кто такой Феникс?
- Наш дублер, автомат, он отстает на миллиард километров.
- Понимаю. А дальше?
- Катер затормозил, встретился с твоим аппаратом.
- Затормозил?
- Конечно. У нас же скорость гораздо больше.
Разумеется, они ведь летят к Альтаиру. Но когда мы были в рубке,
звезды впереди выглядели обычно, без релятивистских искажений. И Солнце за
кормой смотрелось нормально. Нормально для звезды.
Правда, преобразователь построить нетрудно. Такие задачи решались
даже вчера, пять веков назад.
- На сколько больше?
- На порядок. Пятьдесят тысяч.
Пятьдесят тысяч. Как у Хемингуэя. Что-то не быстро. Но понятно.
Сколько мы будем лететь на такой скорости?
- Потом катер пригнал к нам твой аппарат. Мы увидели, что это земной
планетолет. Старый, разбитый. Даже не корабль, просто обломок.
- Расстроились?
- Да. Особенно машина. Но потом мы нашли тебя.
Она поворачивает лицо. Ее глаза. Нежность.
- Вита, скажи... Был я похож... на памятник?
- На памятник? Почему? Обычный замороженный человек. У нас сейчас все
такие.
- Где?
- У нас на "Жар-птице". Все четыреста человек. Все, кроме дежурного.
- Четыреста?
- Да. Чему ты удивляешься? До цели пять парсеков. Дежурим по очереди,
по три месяца.
- И сколько еще лететь?
- Пятьдесят лет. Мы прошли всего полпути. Я же показывала тебе
Солнце.
Да, показывала. В рубке на, экране заднего вида. Звезда как звезда,
ничего необычного. Но пока еще яркая, заметная.
- Скоро конец дежурства, - говорит Вита. - Увидишь, как это делается.
Становится вдруг печально. Даже тоскливо.
- Почему мы летим так медленно? Неужели быстрее нельзя?
- Можно, но незачем. Мы поселенцы. Вперед посланы
автоматы-терраформисты. Они готовят планету. Хорошая планета создается
десятилетиями.
Молчу. Мне нечего сказать. Об этом я ничего не знаю. Она продолжает:
- Человечество расселяется по Вселенной. Земли недостаточно. Луна,
Венера, Марс - этого мало. Очень. Европа, Каллисто, другие спутники...
Людей много, земли не хватает.
- Погоди. Ты говоришь - Марс, Венера?
- Да, сейчас там миллиарды человек. Но этого очень мало. У звезд
подходящие планеты тоже редки. Приходится их перестраивать. Это работа
терраформистов.
- Разве можно из плохой планеты сделать хорошую?
- Конечно. Например, Венера, Марс... Но на это уходят десятилетия.
Особенно если установки не очень мощные. А какие еще пошлешь к звездам?..
Я молчу. Возразить нечего. Может меняться научно-технический уровень,
но человеческая логика - это инвариант. Ее ничто не ломает. И не только
логику - другие человеческие качества тоже.
- За автоматами летим мы, - продолжает Вита. - Собственно, наши
корабли - это катамаран, сдвоенный ковчег с подстраховкой. И мы не одни.
По всей Галактике идет волна освоения. Во все концы летят такие же
корабли, как наш. Тысячи кораблей.
Она умолкает. Я тоже молчу. Тысячи кораблей. Тысячи холодильников,
заполненных человеческим мясом. Вдруг оно кому-нибудь понравится? Что
знаем мы о Вселенной?..
- Скажи, Вита, а почему именно ты дежурила, когда вы догнали меня?
- Именно я?
Она смеется. Я ощущаю под рукой ее мягкую талию. Можно стоять так
вечно.
- Я о другом. Почему это не был мужчина?
- Тебе приятней с мужчиной?
- Все-таки космонавтика - мужская профессия. Или теперь по-другому?
- Мы не космонавты. - Она перестает улыбаться. - Мы колонисты.
Конечно, женщин у нас гораздо больше. Женщина нужнее. Не понимаешь?
- Нет.
- Ну, как тебе объяснить, - продолжает она. - Что в колонии главное.
