чтобы не слишком бесились, а то мол еще температуру нагонят.
И тут гаденыш отмочил шутку. Подошел и стал передо мной, гнусно
ухмыляясь.
- Иди, иди! - замахал я на него, а он еще ближе. Я инстинктивно
выставил вперед руки, а он повернулся спиной и прижался ею к моей ладоням.
Как раз той жирной складкой над поясницей. И я ощутил, что тело у него под
майкой мягкое, как плохо застывший студень. В глазах у меня помутилось.
Пришел в себя: они опять возятся на мешке.
Сижу совершенно очумелый. Тогда все и случилось.
Вадим подмял под себя Павлика и, впившись ему в горло зубами, рванул
по-волчьи вбок. Кровь хлестнула фонтаном из перерезанного горла. Лицо
трупа почернело: только глаза белели на нем и зубы розово блестели от
крови. Ногти вытянулись желтыми когтями, и гаденыш с воем стал раздирать
ими грудь брата. Больше ничего не помню. Дальше все с чужих слов.
Оказывается через секунды в дверь позвонил врач. Он услышал
нечеловеческий вой, дикие истошные вскрики, и побежал за милицией.
Дверь взломали и нашли в квартире два трупа подростков. Один еще не
успел остыть, другой был давний, порядка двух недель. Возле дивана был
найден я в бессознательном состоянии, весь перепачканный кровью. Главное -
кровь была у меня и на губах. А в кресле сидела и выла, раскачиваясь из
стороны в сторону, как маятник, сумасшедшая женщина.
Времени у меня много, и я часто задумываюсь над двумя неразрешимыми
загадками: откуда у меня на губах кровь Павлика - это раз; как Вадим стал
упырем, ведь для этого надо, чтобы ему прокусил горло и выпил кровь другой
упырь. Так просто это ведь не передается, не грипп - это два.
Может быть я когда-нибудь выйду отсюда, а может нет. А вдруг я теперь
тоже упырь и только затаился и жду, когда меня выпустят? Зачем кусать
идиотов? Они и так хороши: шепчутся, знаки какие-то чертят в воздухе,
оглядываются. Привязанные уже к незримому миру, видят его полуслепо, он
мучит их уже теперь.
А я - кто я? Затаившаяся тварь?..
Говорят, я совсем седой. Не знаю - правда ли. Зеркала у меня нет.
Руки трясутся - да - это я вижу. Шепчу иногда вслух, строю рожи,
оглядываюсь, а когда припоминаю все, скулю от страха. Тогда приходят и
успокаивают меня уколом. И я сплю, блаженный. Единственное время, когда я
человек.
