У следующего поворота она прижалась к стене дома и осторожно
выглянула за угол. На каменной чаше фонтана, доставшейся городу,
наверно, еще от римлян сидел самого подозрительного вида старик в
грязной шляпе-поганке и наигрывал на короткой черной дудке. А перед
ним на мостовой плясали две толстые голохвостые крысы.
Гертруда ступала так тихо, что крыс спугнул лишь шелест ее юбки. Тва-
ри бросились наутек, старик испуганно глянул вверх, на незваную гостью.
- Вот я и нашла тебя наконец, - сказала женщина.
Старик прикрыл рукой лицо, будто защищаясь.
- Простите меня, не помню я вас, ничего я уже не помню, госпожа, -
забормотал он, явно мечтая сбежать вслед за танцорами.
И тогда женщина произнесла короткое как вздох имя своего родного го-
рода(
- Хаммельн.
Старик совсем съежился.
- Там был твой ребенок? - спросил он убито.
Гертруда тихо рассмеялась.
- Я кажусь такой старой? Я сама была ребенком тогда, сорок лет назад.
Ребенком, которого за провинность посадили в подвал. Потому - единствен-
ным ребенком, который остался в тот день в Хаммельне.
Старик схватил Гертруду за руки.
- Поверьте, госпожа, мне самому больно об этом вспоминать, я сожалею,
я страшно сожалею, поверьте, это была дурацкая шутка. Я так разозлился
тогда, что не заплатили деньги. Сами знаете, для бедного человека это
страшно. А я был молодой, голодный и решил их припугнуть. Но я никого не
топил, нет, поверьте. Просто отвел ребятишек миль за пять от города и
отпустил. А они как припустили все по дороге прочь! Я им кричу( (Ребята,
вы что, очумели? Город-то в той стороне!( А они не слушают. А те, кто
постарше еще и поколотить обещали, если не отстану. Не лезь, говорят, не
в свои дела, рвань подзаборная. Видно, очень уж им не хотелось в го-
род-то возвращаться.
(Голод сводит людей с ума, ( - пробормотала Гертруда. За сорок лет
она видела такое не раз и ничуть не удивилась.
- Простите меня, госпожа, не хотел я, - тянул свое старик.
- Да погоди ты, - сказала Гертруда, - Бог с ними, с ребятами. Не за-
хотели потом домой показываться, значит так надо им было. Я не прощать,
я просить тебя хочу. Открой для меня еще разок Дорогу.
- Какую дорогу? - переспросил старик. - Куда дорогу?
- Откуда ж мне знать куда? Куда твоя музыка звала. Через холмы, или
через волшебный лес, или через воды речные, это уж как получится. Глав-
ное - чтобы прочь отсюда.
- Зачем тебе? - изумился старик. - Детишек маленьких бирюльками можно
куда угодно заманить, это ясно, но тебе-то зачем?
Гертруда присела рядом с ним, обняла руками колени.
- Ну прежде всего, затем., что где-то это место есть. Знаешь, у нас
теперь улицу, по которой ты шел тогда Тихой Улицей зовут. На ней не тан-
цуют никогда, и музыка не играет. Даже когда невесту из церкви везут,
музыканты замолкают. Говорят, потому, что всем детишек жалко. Только, я
думаю, еще и потому, что там твоя музыка до сих пор звучит, и рядом с
ней играть смешно. Когда я замуж выходила( мы тоже там в тишине проеха-
ли. И я подумала тогда( значит, правда, есть какое-то другое место. Где
все не так, как здесь. Как - не знаю, но хорошо бы узнать. И когда своих
детей носила да нянчила все жалела, что не могу им про это ни спеть ни
рассказать, слов таких у меня нет.
- Ты что, здесь плохо жила? По тебе не скажешь.
Гертруда снова рассмеялась.
- Отчего же плохо? Хорошо жила. Муж все время по торговому делу в
разъездах был, так я полной госпожой в доме оставалась. Друг был в одно
время, до того ласковый, веселый, словно брат родной. Рожала восемь раз,
четверо выжили. Сейчас один с французским королем торгует, другой с
французским королем воюет, дочери да и невестка уже с приплодом. Только
дальше-то что? Им теперь жить по-новой, а я свое, считай, прожила уже.
- Так ты что, в рай раньше смерти захотела?
Гертруда в гневе топнула башмаком о мостовую.
- Ты что, надо мной смеешься? Думаешь, если я в Сант-Яго иду, так о
душе своей забочусь? Так мне ведь не в Сант-Яго надо, а из дома прочь.
Мне про рай и ад сорок лет уже твердят каждое воскресенье, да еще по
праздникам, так я и не побывав там все знаю. Ад - это вроде нашей улицы(
у одной спину скрючило, другую муж бьет, у третей сын гуляка. Все сидят
в своих маленьких котлах, варятся, и друг с другом переговариваются. А
рай - это тоже самое, только все вдруг стало в порядке. И сын примерным
стал, и муж тихим, и спина не болит. И все поют от радости, а вокруг яб-
лони растут. Ну и зачем мне это, если я твою музыку слушала?
- Да не моя она, эта музыка! - крикнул вдруг старик. - Не моя, понят-
но?! Играю ее и все, а про что играю, сам не ведаю. И дороги никакой не
знаю! И детей не топил, и сквозь холмы не водил! Крыс я травлю, крыс,
понятно?!
Гертуда вдруг мгновенно оказалась на земле и обняла его колени.
- Но ведь музыка-то была? - спросила она тихо. - Музыку ты тоже слы-
шишь? Так сыграй еще раз. Пойми, я тут, как в котле под крышкой. Я все
свое уже прожила, а умирать не хочу. Я дальше жить хочу. Сыграй для ме-
ня, пожалуйста. Позволь мне уйти.
И вновь невероятная, бездомная мелодия кругами поплыла над землей,
будто кто-то бродил в потемках, грустил, разыскивал потерянную драгоцен-
ность, отчаивался, но снова возвращался и принимался за поиски. Будто
собака трусила по улицам, вынюхивая следы хозяина. Будто птица перелета-
ла с дерева на дерево, искала выпавшего из гнезда птенца. А потом флейта
вскрикнула удивленно-радостно и замолчала.
Хозяин (Мавра( ждал три месяца, но его постоялица так и не пришла за
своим дорожным мешком. Потом он махнул рукой, поставил на всякий случай
толстую свечу Пресвятой Деве, и подарил льняные рубашки и шерстяные юбки
Гертруды своим крестницам на Рождество.
