Триллер - Джон Меткалф

Торжествующий мертвец

                               Джон МЕТКАЛФ

                          ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ МЕРТВЕЦ




                                    1

     Наш сын  Дэни  никогда  не  отличался  крепким  здоровьем.  Когда  же
внезапно скончалась его мать  -  я  очень  ее  любил  -  пришлось  забрать
мальчика из школы и разрешить ему хотя бы некоторое время побыть дома.
     Бедный малыш... Наверное, прежде я был с ним слишком строг. Но сейчас
мы очень нуждались друг в друге. Поэтому мне хотелось сделать  все,  чтобы
оградить его от жестокости и позволить расслабиться. Мое желание  нетрудно
понять. Ведь сын на все  реагировал  очень  эмоционально.  А  если  что-то
причиняло ему боль, то вместе с ним страдал и я.
     Думая, я стал очень добрым отцом. И, конечно, не сожалел бы об  этом,
если бы не произошло то, о чем я хочу вам рассказать.
     ...Жили мы в то время в просторном и очень  приятном  имении  Эштофт,
вблизи Винчестера. Я приобрел его после ухода в отставку из  армии.  Когда
же Дэни  попросил  пропустить  еще  один  семестр  учебы  в  школе,  чтобы
"составить мне компанию", в душе я был польщен. В самом деле мягкий  южный
климат и ежедневные верховые прогулки по холмам пошли  бы  ему  только  на
пользу. Во всяком случае, отказ в течение нескольких месяцев от зубрежки и
алгебры не принес бы большого вреда.
     В мае-июне с нами поселилась французская семья, точнее отец с сыном и
дочкой. Они проводили здесь часть лета. Дэни заинтересовался ими, а они, в
свою очередь, тоже обратили внимание на моего сына.
     Моя супруга, Сесиль, была полуфранцуженкой. А когда  мы  узнали,  что
наши соседи из ее родной провинции, и более того, ее дальние родственники,
мы вместе изучали документы и убедились  в  этом,  -  восприняли  это  как
счастливый случай.
     Сесиль не уставала рассказывать Дэни о месте своего рождения, вернее,
его истории, природе и, прежде всего, о легендах этого края.  Правда,  как
она сама признавала, некоторые из этих легенд могли просто шокировать.  Но
мы нередко сожалели, что Дэни пока еще не посетил эти места.
     Однако Дэни довольно сносно читал и говорил по-французски,  в  чем  я
ему завидовал, и из уважения к  памяти  своей  матери  весьма  пристрастно
относился ко всем, имевшим галльское происхождение.
     Теперь о Вэньонах. Глава семьи, который старался поддерживать с  нами
добрые отношения, был, полагаю, потомственным землевладельцем.  Его  замок
находился  вблизи  Иссуара.  Сам  же  он  худощавый,  со  впалыми  щеками,
производил впечатление несколько нервозного и малоразговорчивого человека.
Его замкнутость я связывал с недавней тяжелой утратой. То, что он,  как  и
я, в минувшем году потерял  жену,  сближало  нас  еще  больше.  Откровенно
говоря, я был рад, что у Дэни появились  такие  же,  как  он,  осиротевшие
друзья - Августина и Марсель, хотя они выглядели не слишком привлекательно
-  тощие,  почерневшие,  узкоглазые  и  задиристые.  Однако  их  общество,
очевидно, нравилось Дэни.
     - Господин полковник, давайте скажем друг другу  до  свидания,  а  не
прощайте, - сказал перед отъездом Вэньон. - А если вы позволите,  мы  ждем
Дэни во время каникул в Оверне. Марсель и Августина тоже  в  свою  очередь
посетят вас.
     Это была новая идея! Я спросил об этом Дэни, но оказалось, что он уже
обо всем знает.
     - Ты бы хотел поехать? - спросил я.
     - Пожалуй... Я мог бы. Или нельзя?
     - Посмотрим. Думаю, можно. Подождем, потом решим.
     Эта   мысль   не   покидала   меня.   Каникулярные   обмены    широко
рекламировались в прессе. А уж в данном случае наши семьи были  знакомы  и
хоть отдалено связаны родственными узами. Что же касается  каникул,  то  у
Дэни их было навалом. В  учебе  он,  конечно,  отстал,  а  теперь,  как  я
полагал, ему представится возможность подтянуть французский,  ведь  вскоре
он будет вынужден вернуться в школу.
     В августе вместе с Дэни я отправился в Фоан. Хотелось посмотреть, как
он устроился в замке Вэньона. Там я провел одну ночь и на  следующий  день
вместе с Марселем и Августиной вернулся в Хемпшир.


     Так продолжалось более года, пока Дэни не исполнилось тринадцать.  Но
как  только  он  вернулся  в  школу,  обмен  визитами  во  время   каникул
возобновился.
     Меня, признаться, все же продолжала смущать слишком большая тяга сына
к этим поездкам. Что там так привлекало его?  Когда  Марсель  и  Августина
приезжали к нам, они развлекались сами, а вот у Дэни  не  было  ровесников
для игр.
     У Сесиль был племянник Вилли - сын  ее  брата.  Полагаю,  Дэни  часто
проводил время в компании с  ним.  Но  пару  лет  назад  он  умер.  А  его
родители, жившие поблизости с замком Вэньона уехали в Дижон. Короче,  Дэни
лишился единственного  приятеля  и,  как  мне  представляется,  в  поисках
развлечений его  потянуло  к  Вэньону.  Меня  это,  бесспорно,  смущало  и
вызывало определенную ревность.
     До сиз пор я лишь однажды  побывал  в  замке  в  Фоане.  В  остальных
случаях детей привозили и увозили Вэньон или его мажордом  Флебар.  Теперь
же я пытался более четко восстановить в памяти эти места.
     Замок был старым и носил следы небрежного ремонта, хотя его  интерьер
был великолепен. Когда мы приехали, внешний вид  замка  и  окружавших  его
строений показался мне мрачным. Чтобы добраться от станции  до  места  мне
пришлось взять такси. Стоило это весьма дорого, зато по пути я  знакомился
с окрестностями. Они производили  отталкивающее,  жутковатое  впечатление.
Все вокруг казалось выжженным, вымершим, действовало удручающе. Однако это
впечатление не оставило глубокого следа и сразу же было  забыто  благодаря
исключительно  сердечному  приему,  оказанному  Вэньоном.   Он   буквально
рассыпался в извинениях за то, что сломался автомобиль, который должен был
встретить нас.
     Дэни отправился спать, а мы с  хозяином  до  полуночи  беседовали  за
рюмкой превосходного бренди. В разговоре Вэньон шутливо упомянул  какую-то
"комнату-убежище" в башне замка, но связанный с этим рассказ был настолько
сумбурным, что я его не запомнил.


     - Ты по-прежнему хотел бы посещать Фоан каждые каникулы? - спросил  я
однажды у Дэни. - Почему бы тебе вместо этого не побывать у дяди Майкла  и
тети Бетти? Им было бы очень приятно видеть тебя в Дижоне.
     - О, нет... Мне так нравится в Фоане, я хотел бы быть там...
     Внезапно меня поразило чувство тревоги в его голосе.
     Прежде я как-то охотней  и  без  каких-либо  опасений  шел  на  обмен
визитами детей. Да и теперь было бы преувеличением сказать, что я  чего-то
боялся. Просто  меня  смущало  то,  что,  казалось  бы,  незначительное  и
случайное начало этой истории превратилось в традицию.
     - Уверен, тебе бывает там страшно скучно. Чем  ты  занимаешься  целый
день?
     - Дел очень много. Мы... - он замолчал.
     Я почувствовал явную растерянность. Чрезмерная скромность Дэни всегда
смущала мать и меня. Когда она умерла, я опасался, что ее смерть  серьезно
отразится на его здоровье. Но он стойко перенес  горе  и  через  некоторое
время обрел забвение в учебе. теперь же, однако, у Дэни возникла  какая-то
нервозность. Казалось, он боялся, что я запрещу дальнейшие визиты.  В  его
глазах появилась настороженность, словно он скрывал что-то серьезное.
     На эту тему мы больше не говорили. А  через  неделю  приехал  Флебар,
скромный и сдержанный малый, казавшийся самой добродетелью.  Это  развеяло
все мои сомнения.
     И все же, как только Дэни уехал, сомнения возникли опять. Я не мог не
думать: что же там в замке, продолжает так звать к себе моего мальчика?  Н
подозревая чего-либо  плохого  конкретно,  я  чувствовал,  что  существует
какая-то причина или явление, которое я  просто  не  заметил,  но  которое
требует более внимательного изучения.
     Так родилась мысль, что во время очередной  поездки  Дэни,  если  она
состоится,  я  буду  его  сопровождать  или  сам  поеду  за  ним  и  перед
возвращением домой обязательно проведу денек в Фоане.


     Этот визит я помню  очень  хорошо.  Когда  он  завершился,  ничто  не
вызвало  беспокойства,  но  затем  меня  захлестнула  волна   необъяснимой
депрессии.
     Вэньон упрашивал погостить у него подольше,  проявлял  исключительное
внимание, почти не оставляя меня одного. Со  своими  детьми  он  вел  себя
построже, чем в Гемпшире. И я вынужден был признать, что  Вэньон  извлекал
больше пользы из нашей системы взаимных визитов детей, так как трудно было
сравнить моего привлекательного и хорошо воспитанного  Дэни  с  его  двумя
скрытными и эксцентричными обезьянками.
     Для визита в замок,  где  Дэни  провел  четыре  недели,  я  предпочел
выбрать не первые, а последние дни. Время проходило спокойно  и  до  самой
последней ночи совершенно непримечательно:  беседы,  еда,  игра  в  карты,
свободное времяпровождение и хорошо организованные походы  по  имению.  Во
время  этих  походов  нас  сопровождал  Дэни.  Он  помогал   Вэньону   как
экскурсовод, и его светлая головка все время мелькала  на  солнце  впереди
нас. И все же, мне казалось, он был слегка рассеян и подавлен.
     Стояла знойная пора середины августа.  Вокруг  нас  в  горячей  дымке
простиралась обожженная солнцем земля. По дороге в Фоан  взору  открывался
странный ландшафт: хаотическое нагромождение ребристых скал,  будто  здесь
произошел мощный  взрыв.  На  ум  пришло  более  выразительное  сравнение:
казалось, что эти расколотые каменные глыбы, шпили  и  башни,  почерневшие
бруски магмы были людьми. Во время  одной  из  своих  забав  расшалившиеся
дьяволы швырнули их на игорный стол плоских равнин, да так в беспорядке  и
оставили. Было жутковато. И я подумал, как будет  хорошо  вновь  вернуться
домой.
     Но больше всего за три дня пребывания в замке меня поразила  перемена
в поведении Вэньона. Однажды, когда я упомянул об очередном приезде  Дэни,
его взгляд выразил какое-то смущение и сомнение.
     - Да, - неуверенным тоном сказал он, - мы все взрослеем и даже  самое
хорошее заканчивается...
     Ночь накануне возвращения в Англию я провел без сна. В  постели  было
жарко и я вспомнил, что рядом с моей комнатой, примыкавшей к комнате Дэни,
находится винтовая лестница, ведущая в небольшой  сад.  Я  решил  подышать
свежим  воздухом  и  начал  спускаться  по  вниз,   но   услышав   голоса,
остановился.
     Мне показалось, что это Вэньон говорил с Флебаром.
     - Нет, нет, - донесся до меня испуганный полушепот. - Мы не  можем...
Говорю вам, это пришло опять...
     Я потихоньку удалился. Последние слова  Вэньон  произнес  с  каким-то
страхом или отвращением, и на  минуту  я  пожалел,  что  не  дождался  еще
одной-двух фраз. Вернувшись к лестнице,  я  вдруг  заметил  полоску  света
из-под двери Дэни и вошел в комнату.
     - Эй, да ты тоже не можешь уснуть, - сказал я.
     - Да... Так душно...
     Дэни сидел на кровати, рядом с висевшим на стене подсвечником  горела
свеча. Он выглядел явно встревоженным и возбужденным.
     - Здесь не так тихо, как казалось бы, - заметил я не для того,  чтобы
отметить этот факт, а чтобы развеять свою неугасающую  тревогу.  -  Только
что я, кажется, слышал... Может быть это коровы или лошади...
     - Или привидение из комнаты в башне, - добавил Дэни.
     Я усмехнулся, думая, что он пошутил.
     - А разве привидения могут шуметь? - спросил я, а мои мысли вертелись
вокруг Вэньона.
     - Да... - Дэни задумался, улыбнулся и четко  добавил:  -  Они  издают
роликовые шумы. Я... я заставляю их издавать такие звуки.
     - Роликовые шумы? - я был обескуражен таким определением и интонацией
его голоса.
     - Да, похожие звуки издают роликовые коньки.  Хотя  это  так  смешно.
Мы... - он  оборвал  фразу,  на  губах  промелькнула  улыбка.  Эта  улыбка
выражала то, что мне  не  дано  было  понять:  улыбка  постижения  истины,
глубокого  проникновения  -  реального  или  мнимого.  Я  счел  лучшим  не
углубляться в эту тему.
     - Доброй ночи, - пожелал я Дэни и отправился в свою комнату.
     После всего мне опять пришлось мужественно  бороться  с  бессонницей.
Наконец, я заснул, а утром проснулся бодрый духом и телом. Если  это  лишь
глупый предрассудок, который  мучает  Вэньона,  то,  пожалуй,  страхи  мои
беспочвенны. Просто я устал. Может,  еще  одна  поездка  и  наша  практика
взаимных визитов детей начнет себя изживать.
     Однако при отъезде  опять  вернулись  мои  прежние  опасения.  Вид  у
Вэньона был нездоровым; когда он прощался, его рука дрожала. Внезапно  мой
мозг пронзило слово, которое объясняло изменение  в  поведении  Вэньона  и
которое я безуспешно искал три дня. ВИНОВНЫЙ. Но это же нелепо! В  чем  он
может считать себя виновным? И все же... Казалось, сумрак сгущался  вокруг
меня и Дэни, когда мы сели в машину и на прощанье помахали рукой.
     В поезде и на  борту  судна  вновь  удалось  прогнать  мучающие  меня
сомнения. Возможно, Вэньон решил, что уже достаточно пообщался  с  нами  и
пора  постепенно  избавиться  от  нас,  но  откровенно  сказать  об   этом
стеснялся. В свою очередь, я  считал,  что  в  последнее  время  семейство
Вэньонов слишком настырно  посещало  нас  и  если  инициатива  прекращения
визитов будет происходить с их стороны, тем лучше и легче будет для  меня.
В Эштофт мы вернулись в отличном настроении.
     А через пару дней почтальон вручил мне заказное письмо  со  штемпелем
Фоана. Вот письмо Вэньона:

     "Дорогой   полковник   Хэпгуд,   с   большим   сожалением    вынужден
информировать Вас,  что  столь  приятные  взаимные  связи  наших  семей  в
дальнейшем желательно не продолжать. Боюсь, мне трудно  дать  убедительное
объяснение  этого  вызывающего  сожаления  решения.  Я  оказался   жертвой
фантастического преследования или наваждения,  невольно  связывать  Вас  с
которым было бы бесчестно. Это все, что я могу сообщить Вам  в  оправдание
столь жестокого шага. Но я воздвигая  санитарный  вокруг  себя  санитарный
кордон не для собственной защиты. Я делаю это ради других.  Приношу  самые
глубокие сожаления и надеюсь, что вы, которого я так уважаю, отнесетесь  к
этому  факту  с  пониманием.  Позвольте  с  этого  момента  связь  с  Вами
прекратить.
     Ваш,
     В. де ля Ф. Вэньон."

     Я положил это удивительное послание в конверт.  Оно  вызвало  у  меня
некоторые  сомнения.  Совсем  недавно  я  думал  о  возможности  подобного
события, но не в такой же форме! Или этот человек  сошел  с  ума?  Как  ни
странно, у меня не возникло  чувство  обиды  или  злости.  Скорее,  полное
недоумение и даже страх, ощущение того, что дело на этом не закончилось, и
настоящая беда только начинается...
     Во всяком случае, вся эта история потрясла меня.


     Я не сразу сказал Дэни о письме  Вэньона.  Более  недели  решал,  как
сделать это лучше. Наконец, я сообщил ему, что у  семьи  Вэньона  возникли
определенные затруднения, не позволяющие ему некоторое время находиться  в
замке.
     Конечно, это сильно искажало реальное положение вещей. Но как  я  мог
все  объяснить?  Догадываюсь,  что  Вэньон  готовился  к  этому  шагу  уже
несколько месяцев и у него лишь не хватало мужества сообщить об  этом.  Но
каким  абсурдным  и,  по  совести  говоря,  просто  грубым  было  подобное
письменное заявление.  Да  и  что  могли  значить  содержащиеся  в  письме
извинения и слова "преследование" и "наваждение"? Такое послание ни к чему
было показывать Дэни.
     Саму  новость  он  воспринял  спокойно.  Хотя   я   чувствовал,   что
спокойствие это обманчиво. Для Дэни все происходящее было очень важным,  и
он мысленно старался оценить серьезность сообщенной новости и решить,  как
нейтрализовать или хотя бы смягчить неудачу  и  совместить  ее  со  своими
желаниями. Я жалел Дэни, старался уменьшить его страдания  и  сделать  его
хоть немного счастливее.
     Правда, вскоре он сам помог мне выйти из затруднения, однако, в такой
форме, которая не вызвала у меня восторг.
     - Думаю, что это Рауль, которому я не уделил достаточного внимания, -
сказал он как бы между прочим, но с некоторой доброжелательностью, что  не
ускользнуло от моего внимания. - Я ведь, кажется, рассказывал тебе о нем.
     - Рауль? Нет, о нем ты не говорил.
     - Не говорил? О Рауле Приваче? Конечно, я...
     - Ты никогда о нем не говорил. Кто он?
     - Как же, там это был самый близкий мой друг. Я  должен  был  сказать
тебе... Мы вместе ловили кротов и летучих мышей,  взбирались  на  вершину.
Он, ну, он просто рабочий. Думаю,  ты  можешь  его  нанять.  Он  чувствует
деревья, умеет ухаживать за лошадьми. Ой, я знаю!  -  Дэни  замолчал,  как
будто у него внезапно родилась идея. - Он мог бы приехать сюда. Он мог  бы
служить у тебя. Тебе нужен такой человек! Если бы Рауль был  здесь,  я  бы
больше не ездил в замок...
     - Глупость! - отрезал я. - Это нереально.
     Резкость моих слов объяснялась вовсе не нелепостью предложения  Дэни,
а тем, что я почувствовал его  двуличность.  Ведь  никогда  раньше  он  не
упоминал о Рауле и хорошо знал это.
     Больше я ничего не желал слышать о Вэньоне, ничего!
     Дэни насупил брови. Это был открытый вызов.
     - Ну, ладно, - мрачно сказал он.  -  Думаю,  однажды  мы  увидим  его
здесь... В один прекрасный день он здесь появится.


     Черт побери, он действительно появился. Мы позавтракали и я  как  раз
прикуривал трубку, когда послышался негромкий стук в окно. На улице  стоял
скромно одетый мужчина низкого роста. Его лицо мне было трудно разглядеть.
Вдруг сердце мое упало. Я понял, кто это. Пришелец сделал  жест  рукой.  Я
ответил ему, указав на входную дверь, которую открыл.
     Он стоял на пороге. К сожалению, его лицо я опять не смог  разглядеть
так четко, как хотелось. В этот миг за моей спиной  раздались  шаги.  Дэни
тут же оказался в объятиях пришельца.
     - Рауль, Рауль! - восторженно кричал Дэни. - Я знал, что ты придешь!
     - Бонжур, месье, - гость протянул руку, которую я  машинально  пожал.
При прикосновении к его пальцам мне стало неприятно. Они были  холодные  и
безжизненные, как будто искусственные.
     Вскоре выяснилось, что этот человек весьма словоохотлив. Дэни  привел
его в заднюю  комнату,  окна  которой  выходили  на  газон.  Там  пришелец
принялся болтать на одном из французских наречий. Да  так  быстро,  что  я
ничего не понимал. Дэни коротко переводил. Оказалось, что Рауль  предлагал
мне свои услуги в качестве разнорабочего. Он всегда хотел жить в Англии  и
был бы счастлив, если бы мой сын стал  его  молодым  хозяином.  Пока  Дэни
переводил, Рауль держался почтительно и несколько смущенно.
     - Но, ей-богу, не могу я взять его на работу, - возразил я. - У  него
нет разрешения.
     Человек сидел невозмутимо, отвернувшись, лицо его было в  тени.  Дэни
вновь обратился к нему. Очевидно, он говорил о моих возражениях.
     - Он останется здесь, где-нибудь в деревне, - сообщил  Дэни.  -  Хотя
было бы лучше, если бы на время поисков пристанища он поселился на чердаке
старого каретного сарая...
     - Нет, он не будет  жить  на  нашем  чердаке!  -  сказал  я  с  явным
раздражением.
     Но, в конце концов, он там оказался.
     Не знаю, может быть, от моей настойчивости зависело, останется он или
покинет нас. Теперь думаю, что не зависело. Но о,  что  произошло,  должно
было произойти.
     После смерти Сесиль я ни в чем ребенку не  отказывал,  и  если  такое
баловство был слабостью, то слабостью естественной и простительной. Что же
касается снисходительного или терпимого отношения к этому существу,  этому
субъекту, темному типу, безрассудное влечение Дэни к  которому  совершенно
необъяснимо,  это  был   бы   полной   капитуляцией   перед   настойчивыми
домогательствами моего сына и это превысило бы все прежние поблажки.
     Как бы там ни было, Рауль поселился на чердаке, поставив  меня  перед
фактом. Теперь я с  горечью  осознал,  как  неловко  и  сложно  будет  его
вытурить. Итак, временно, только временно, он поселился у нас.
     До окончания летних каникул Дэни оставалось еще около трех недель.  К
моей досаде, почти все время он проводил  в  обществе  своего  идола.  Мне
трудно было это понять. Почему, в самом деле, этот человек к нам  приехал?
Может  быть,   между   ним   и   его   почитателем   существовала   тайная
договоренность? Был ли его паспорт в порядке? Как  отнесутся  к  нему  мои
соседи и слуги?
     Правда, некоторое время все казалось более спокойным, чем  я  ожидал.
Малый,  надо  отдать  ему  должное,   был   исключительно   скромным,   до
самоуничижения, и старался всем  уступать.  Он  всегда  стремился  сделать
что-то для меня. Порой он чистил обувь,  сбрую  для  лошадей,  приводил  в
порядок кустарник и пруд. Еду он получал на кухне и ел на чердаке. Сначала
я не знал, как он ладил с поварихой Дженни и служанкой  Кларой.  Возможно,
они решили, что поскольку этот любопытный чужестранец - очередная  причуда
молодого хозяина, то пусть так и будет. Ну а  мой  постоянный  помощник  и
садовод Доббс в это время находился в больнице и ничего не знал.
     Все  же  положение  было  не  из  легких.  Вскоре  Дэни  нужно   было
возвращаться в школу и исчезал последний  повод  оставлять  у  нас  Рауля.
Иногда  у  меня  появлялось  желание  написать   Вэньону.   Но,   как   вы
догадываетесь, мне мешало самолюбие. И,  кроме  того,  не  было  оснований
считать, что Вэньон замешан в деле с Раулем.
     Я чувствовал себя в каком-то тупике, жил словно в  тумане.  Меня  все
больше беспокоило присутствие этого Рауля. Трудно передать, как  оно  меня
раздражало. И еще бесила одна мысль. Этот тип находился  здесь  уже  около
двух недель, но до сих пор почему-то я не смог четко разглядеть его  лицо.
Может быть, я в разное время по-разному воспринимал его черты, или же  они
были такими  расплывчатыми,  но  в  любом  случае  общее  представление  о
внешности этого человека у меня так и не сложилось. Лишь недавно я  узнал,
что отсутствие у него лица смущало и других.


     Примерно за неделю до окончания каникул Дэни немного простыл.  Ничего
особенного в этом не было, и он по-прежнему все утро проводил на холме  со
своим неприятным товарищем. Однако этого было достаточно, чтобы вызвать  у
меня тревогу из-за скорого возвращения сына в школу. Помнится,  однажды  я
посоветовал ему вторую половину дня побыть дома, а сам  пошел  в  кабинет,
чтобы окончательно продумать план действий  в  этой  истории.  Однако  мои
мысли прервал визит господина Уолсторна, местного  фермера,  с  которым  я
договаривался об аренде луга. Условия аренды были взаимно  согласованы,  и
старик переключился совсем на другую тему.
     - Вашему мальчику явно не хватает матери. Сегодня  утром  я  встретил
его здесь, на Винакре. Выглядел он плохо и все болтал сам с собой...
     - Сам с собой? Почему же, он... -  сконфуженный  и  встревоженный,  я
замолчал.
     - Да, в самом деле... он говорил, а, может быть, пел. Вы понимаете...
И еще одно. Это, право же, смешно... Мои две  собаки.  Да  вы  их,  должно
быть, видели. Они подняли такой  лай...  С  вашим  парнишкой  они  никогда
раньше так себя не вели...
     Уходя, Уолсторн пожелал  мне  всего  доброго  и  оставил  в  глубоком
раздумье.
     Очень странно. Я знал, что Дэни ушел не один, а с Раулем.  Потом  эти
собаки... Почему  они  так  злобно  отреагировали  на  Дэни?  Хотя  собаки
особенно невзлюбили Рауля.  Мой  сеттер  Трикси  просто  не  выносил  его.
Страшно волновался и рычал, как только Рауль к  нему  приближался.  Собака
словно не знала, что делать - убежать или наброситься на него.
     Я все еще думал  о  том,  что  рассказал  Уолсторн,  когда  за  окном
замаячила фигура Рауля. У него была такая дурная привычка -  появляться  у
окон и тихонько стучать, чтобы привлечь внимание.  Правда,  делал  он  это
аккуратно. На сей раз он понял, что я уже заметил его, и  не  постучал,  а
лишь поднял руку. О ужас! Запястье и предплечье были в крови...
     Я немедленно осмотрел рану. Мякоть была сильно повреждена.
     - Собаки, - услышал я тихое бормотание, - собаки...
     Ну вот, новое осложнение! Собачьи укусы могут быть опасны,  но  я  не
решался сам обрабатывать рану. Правда, прежде я не хотел, чтобы пребывание
этого человека стало официальным или даже  полуофициальным.  Теперь  же  с
вызовом врача все решат, что  я  согласился,  чтобы  он  жил  здесь.  Это,
конечно же, вызовет большой шум и  массу  проблем  в  связи  с  законом  о
страховании здоровья...
     Поэтому я пригласил старого друга и советника Годериха.  В  последнее
время он лечил сесиль. Он перевязал руку Рауля, а заодно  посмотрел  моего
мальчика, так как простуда у него увеличилась, а  температура  повысилась.
Годерих обещал навестить нас на следующий день.
     Последующие заключения о  состоянии  здоровья  обоих  пациентов  были
тревожными. Рауля пришлось переселить в небольшую спальню на втором этаже.
Его рана была серьезной и, как мне показалось, волновала Годериха.
     Дэни, очевидно, недостаточно окреп, чтобы вовремя вернуться в  школу.
Мне даже казалось, что он симулирует, чтобы оттянуть  срок  расставания  с
приятелем.
     Моему сыну рассказали о случившемся с Раулем,  и  он  тщетно  просил,
чтобы ему разрешили видеться с ним. Их комнаты были на  разных  этажах,  в
различных концах дома. Думаю, такое расселение было к лучшему.
     Происшествие с Раулем, он не мог рассказать, покусала его одна собака
или больше, случилось в четверг. Но в воскресенье его руке не стало лучше.
На  следующее  утро  меня  удивило,  что  Годерих  предложил  мне   самому
посмотреть. Я наблюдал, как он снимает бинты. Когда рана  открылась,  лицо
Годериха  выражало  крайнее  удивление.  Локоть  сильно  распух   и   имел
отталкивающий сине-багровый цвет. Годерих подал мне сигнал выйти.
     - Наконец, мы одни, - пробормотал он. -  Ну  ладно.  Признаюсь,  меня
обманули.  Новейшее  чудо-лекарство  оказалось  ерундой.   Но   совершенно
непостижимо то, что все предплечье, кажется...
     - Что, кажется? - нетерпеливо перебил я.
     - Омертвело. Но этого не может быть.  До  такой  степени,  без  явных
симптомов, а их нет... Фу! Эта чертова штука смердит...
     Я уставился на него. А он продолжал:
     -  Я  говорю  непрофессионально,  Хэпгуд,  но  не  преувеличиваю.  Не
спрашиваю, как вы связались с этим странным типом, но...
     Наш разговор прервал странный шум в коридоре. Дверь  распахнулась,  и
без стука влетела Клара.
     - Простите... сэр, но господин Дэни...
     В эту минуту у нее за  спиной  появился  сам  Дэни,  весь  в  слезах,
возбужденный.
     - Что? - я оттолкнул Клару и кинулся к нему. - Что случилось?
     Он молчал, пока я не довел его до кровати. Лишь  от  Клары  мы  потом
узнали,  что  Рауль  потихоньку  покинул  свою  комнату,  перешел  смежные
коридоры и появился у мальчика. Клара услышала крик  из  спальни  Дэни  и,
войдя, увидела Рауля...
     В гневе я хотел бежать к Раулю, но меня остановил Годерих:
     - Нет, позвольте мне пойти.
     Его долго не было, а когда он появился, его слова еще больше поразили
меня.
     - Ну... Сдаюсь. Я не врач. С такими делами врачи  не  сталкиваются...
Считайте меня глупым бельгийцем, вот и все... Сдаюсь...
     - О чем вы?
     - Да, когда я вошел, парень улыбался. А между прочим, есть ли у  него
лицо, чтобы улыбаться? Сильно  сомневаюсь...  улыбался,  вытянув  руку,  и
приговаривал: "Здорово,  здорово!"  Как  чеширский  кот...  если  они  это
могут... Я... я готов...
     - Вы считаете?
     - Я считаю, что он вылечился, он здоров. Небольшая опухоль и  обычная
невысокая температура. Теперь налейте  мне  рюмочку...  Говорю  я  вам,  я
сдаюсь.


     Этот эпизод, странный сам по себе, положил начало еще более  мрачному
периоду в моих отношениях с Раулем. Он вызвал множество сомнений  и  ничем
необъяснимый страх. Подобно тому, как зоркий взгляд может сразу разглядеть
скрытые контуры ужаса в далеких спокойно плывущих облаках и летних листьях
или, как кусочек стенных обоев может возродить в воображении картину  ада,
так цепь этих событий предвещала нечто  ужасное.  Непостижимая  история  с
рукой Рауля поставила меня в тупик: верить или  не  верить,  и  что  может
случиться в дальнейшем.
     Обстоятельства заставили меня довериться Годериху. Но все же пока  мы
еще стеснялись  откровенно  обсуждать  волновавший  нас  вопрос.  То,  что
произошло, настолько выходило за рамки привычной действительности, что  мы
сами вынуждены были либо отрицать, либо несколько  смягчать  все  то,  что
случилось.
     Рауль полностью выздоровел, и ко мне вернулась  решимость  избавиться
от него. Но Дэни все еще был слаб, поэтому мне не хотелось  его  огорчать.
Как бы чувствуя, что я стою между ними, он еще  громче,  чем  обычно  стал
расхваливать своего приятеля.
     - Почему ты так его  не  любишь?  -  смущенно  улыбаясь,  укоризненно
спрашивал Дэни.
     - Ну, ничего хорошего я  в  нем  не  вижу...  Не  может  он  навсегда
оставаться здесь.
     - Почему? Что плохого он делает? Я хочу, чтобы ты его любил...
     Я не ответил, и мы заговорили о другом. Но в душе у меня  по-прежнему
царило смятение и еще больший страх. В самом деле, Рауль, как сказал Дэни,
не причинял явного вреда. Но как раз это так необъяснимо притягивало моего
мальчика. Рауль  в  своей  грубой  одежде  был  совершенно  несовместим  с
английской сельской средой, а самой яркой его особенностью было отсутствие
каких-бы то ни было особенностей.
     Назначенный срок возвращения Дэни в школу прошел.  Ему  стало  лучше,
потом  произошло  ухудшение,  которое  привело  к   появлению   лихорадки.
Рентгеноскопия грудной  клетки  успокоила  меня  в  отношении  легких,  но
признаки болезни не ослабевали.
     Я был особенно огорчен этим сейчас, когда труднее стало  предоставить
Раулю отпуск. Не  связывать  мысленно  эти  две  вещи  я  не  мог.  Рауль,
бесспорно, был причиной плохого  аппетита  Дэни,  его  потухшего  взгляда,
быстрой перемены настроения - от нервного возбуждения до депрессии.
     Спальня Дэни находилась рядом с моей. Раз или  два  оттуда  донеслись
звуки, напоминавшие глухое позвякивание металла. У меня  возникло  смутное
подозрение: не там ли находится  Рауль.  Но  открыв  потихоньку  дверь,  я
застал одного Дэни. По-видимому, он спал. Звуки же если они  действительно
раздавались, полностью прекратились.
     И все же, вспоминая сверхъестественно быстрое исцеление руки,  я  был
по-прежнему убежден, что эти звуки связаны с Раулем.


     Предположение или убеждение, что Рауль оказывает на мальчика  вредное
влияние, возрастало с каждым днем. Отношение Дэни ко  мне  изменилось.  Он
панически боялся, что я разлучу его со странным приятелем. В то  же  время
звуки, которые я слышал, оставались звуками. В этом я мог бы поклясться. К
полуночи они усиливались, но пропадали, как только я приближался.
     Конечно, в это время Годерих делал все возможное, но я  понимал,  что
тонизирующие средства и микстуры от кашля не могли устранить корни болезни
Дэни. Наконец, я рассказал Годериху о странных звуках.  На  это  он  мягко
заметил: - Хэпгуд, на вашем месте я бы избавился от этого Рауля... Я бы  в
самом деле от него избавился. - А что вы знаете о нем? Не был ли он как-то
связан с семьей вашей супруги? Может, служил у них и воспользовался  этим,
чтобы попасть к вам. Но это лишь мое предположение...
     - Нет, - с уверенностью ответил я. Дэни был просто очарован  красотой
поселка Вэньона в Оверне, вот и все.
     - А эти звуки. Не находили ли вы  сразу  же  после  шумов  что-нибудь
разбитое или беспорядочно перемешанное?
     Нет. Хотя подождите... Я вспомнил, что однажды нашел разбитую вазу  и
несколько раз замечал выдвинутые ящики общий беспорядок. Об этом я  сказал
Годериху.
     - Дайте мне знать, если что-нибудь подобное произойдет опять.
     И вот что. Я бы вытурил этого типа. Конечно, юноша огорчится, но  все
равно, я бы рискнул.
     После ухода Годериха я с тяжелым сердцем размышлял над его  бесспорно
разумным советом. Мне не трудно было понять, почему Годерих спрашивал меня
о чем-то разбитом или передвигающемся, хотя  до  сих  пор  я  не  думал  о
полтергейсте. Могло быть и  так,  но  даже  это  не  было  бы  достаточным
объяснением.
     Наверное сотни раз я убеждал себя, что Рауль должен покинуть нас.  Но
несмотря на мои решения, все оставалось без  изменений.  Звуки  в  комнате
Дэни усиливались, их слышали даже слуги. Да и сам Дэни наконец  признался,
что слышал странный шум. Но эти звуки не беспокоили и не пугали его.
     - Не будят ли они тебя, не мешают отдыху?
     - Ну... Иногда. Но я не обращаю внимания и снова засыпаю.
     Во время моих расспросов он выглядел обеспокоенным. Дэни  одевался  в
эти дни и вел себя так, словно готов был выпорхнуть за дверь,  как  только
появится солнышко. А так почти все время он проводил в  шезлонге,  либо  в
своей комнате, либо вместе с Раулем  на  веранде  с  застекленной  крышей.
Обычно они сидели и тихо беседовали. Этот человек строгал деревяшки, делая
из них грубые куклы. А мой сын очень  внимательно  следил  за  ним,  будто
сейчас здесь решалась судьба мира.
     Дэни просительно взглянул на меня:
     - Обещай мне одну вещь.
     - Какую? - спросил я, заранее зная ответ.
     - Обещай, что не отошлешь Рауля.
     - Но я уже говорил: он не может оставаться здесь  всегда.  Почему  ты
думаешь, что я не должен его отсылать?
     Его глаза были широко открыты и выражали грядущее несчастье.
     - Это убьет меня, - сказал он.
     Я начал успокаивать его, хотя и не совсем искренне. А что еще  я  мог
сделать? Конечно, Дэни преувеличивал и был не в себе. Но такие  слова,  от
ребенка!...
     За последнее время он заметно похудел. Достаточно было  сравнить  эти
восковые щеки и бескровные губы с его пышущим здоровьем  лицом  еще  месяц
назад, чтобы понять, как быстро он сдал. Тщетно старался я  доказать,  что
причина этому - Рауль. Я был  убежден,  что  именно  из-за  него  все  это
началось.  А  это  ничтожество  -  марионетка,  пустая  кукла,   служившая
еретическим инструментом для распространения страшной инфекции, поразившей
Дэни физически и морально...
     Наблюдая за этой парой, а я  мог  следить  за  верандой  из  окна,  я
напряженно думал, что же связывает их. Обычно  я  не  видел  лица  сына  с
задумчивой или зачарованной улыбкой, которую я все  больше  не  любил.  Но
иногда  замечал  в  выражении  его   лица   глубокую   поглощенность   или
отрешенность, что мне становилось жутко. В  присутствии  своего  обожателя
существо по имени Рауль казалось  вернувшимся  к  жизни.  Оно  становилось
менее  недоразвитым  и  отталкивающим.  И  если  оно  само  увеличивалось,
становилось сильнее, то это происходило за счет Дэни,  за  счет  истощения
его жизненных сил.  Казалось,  один  чахнет,  тает,  а  другой  -  растет,
набирается сил...
     С трудом скрывая тревогу в связи с этими мыслями, раз-другой  пытался
я нарушить подозрительное уединение, но вскоре понял, что это  бесполезно.
Они сразу замолкали. Дэни смотрел на меня полувиновато, полусердито. В  то
же время я знал, что их  загадочные  беседы  с  глазу  на  глаз  сразу  же
возобновлялись, как только я уходил.
     Несмотря на постоянную  нервозность  и  растущую  тревогу  жизнь  моя
внешне была обычной и спокойной. Меня,  как  и  прежде,  навещали  друзья.
Думаю, они не замечали ничего особенного.  Разумеется,  они  вспоминали  о
болезни Дэни и сочувствовали мне.
     Однако они редко сталкивались с Раулем и,  как  я  полагаю,  слухи  о
странном недуге моего сына распространяли главным образом слуги.  Клара  и
старая Дженни не могли не знать, что происходит у них под носом.  То,  что
они старались держать язык  за  зубами,  свидетельствовало  только  об  их
преданности и долгому терпению.
     Что касается официального статуса Рауля, то все образовалось  раньше,
чем я ожидал. Как я с удивлением узнал, по  настоянию  Дэни  через  неделю
после прибытия  он  отправился  в  Винчестер  и  с  помощью  Дэни  в  роли
переводчика зарегистрировался в полицейском участке, как иностранец.
     - В качестве кого он представился? - забеспокоился я. - надеюсь, не в
качестве моего служащего.
     - Да нет, - успокоил меня Дэни. - Просто, как гость.
     Все это выглядело неплохо, и я вынужден был отдать  Дэни  должное  за
инициативу. Правда, чтобы убедиться, на  следующий  день  я  отправился  в
Винчестер.  Мне  сказали,  что  все  в  порядке.  Конечно,  мне   хотелось
познакомиться с паспортом Рауля, но я не стал этого добиваться.  Я  просто
рассказал обо всем Годериху.
     - М... - пробормотал он, выражая  сомнение.  -  Независимо  от  того,
является ли этот зануда законченным холдеем или нет, - все равно ему  надо
указать на дверь. Как я уже  говорил,  я  ничего  не  могу  понять...  Это
случай, подлежит психологическому  расследованию,  здесь  нужен  психиатр.
Понимаю,  что  вы  предубеждены  против  таких  врачей  и  с  этим   можно
согласиться, но меня беспокоите вы и Дэни. Так что вместо  одного  у  меня
теперь два пациента...


     И правда, эта история добивала меня.  С  каждым  днем  я  все  больше
чувствовал, что не выдержу и решусь применить силу.
     Когда, наконец, я пришел к этому  выводу,  то  на  какое-то  короткое
время почувствовал облегчение.
     А обстановка продолжала ухудшаться. В  результате  общения  со  своим
милым другом Дэни выглядел вконец измученным. Мысль, которая  раньше  лишь
возникала, теперь полностью овладела мной и самым чудовищным было то,  что
столь оберегаемый мною Дэни достался этой аморфной кукле, стал пищей этого
жуткого шута.
     Он что-то теряет, думал я, что-то отдает.  Но  не  хочет  делать  это
добровольно,  просто  так.  Он  должен  получать   что-то   взамен,   быть
заинтересованным. Но что, что?
     Я жил в страшном  кошмаре.  Детали  и  подробности  этой  дьявольской
сделки были выше моего понимания. Но то, что тайный обмен  производится  и
его жертвой является Дэни, я чувствовал.
     Кем был этот Рауль?  Как  только  он  у  нас  появился,  я  попытался
выяснить  это,  но  его  неразборчивый  овернский  диалект  оказался   мне
недоступен. Когда  я  видел  его  через  оконное  стекло  строгающим  свои
деревяшки и похожим на раскормленное  чучело,  меня  охватывала  безмерная
злость. Мошенник он или просто деревенщина? Многими часами самодовольно, с
тупой настойчивостью восседал он здесь, подобно  гигантской  жирной  мухе,
почти неподвижно. От злости у меня сжимались кулаки. "Если бы я его сейчас
схватил, - приходила шальная мысль, -  если  бы  я  только  поймал  его  с
поличным, я бы задавил его..."
     Если  бы  я  смог  его  схватить...  Да...  У   меня   было   смутное
представление о том, что произошло бы дальше. Но и только. А что  касается
доказательств... этот омертвевший урод действительно кровопийца, способный
выкачивать  из  моего  мальчика  жизненные  силы,  здоровье   и   духовную
стойкость, то как он это делает? Вопрос скорее всего пустой, и  все  же  я
считал, что должно быть какое-то разумное объяснение.
     В течение дня они были под моим наблюдением. И я с трудом  верю,  что
Дэни принимал своего приятеля в спальне или наоборот. В конце концов Рауль
вернулся к себе на второй этаж, а я, на  всякий  случай,  предпринял  меры
против возможных ночных встреч. Однако как только начинало  темнеть  и  до
полуночи дом наполнялся  шумом  и  странные  явления  не  прекращались.  В
некоторой степени это вписывалось в мою теорию. Я слышал, что  полтергейст
- это следствие избытка жизненных сил и энергии. Именно когда Дэни был  на
подъеме, а Рауль оказывался  не  готов  "обескровить"  его,  вокруг  моего
мальчика чаще всего и происходили всякие чудеса. Так что  полтергейст  сам
по себе был понятен и потому казался незначительным пустяком.
     Неужели прошло всего пять недель с момента появления Рауля?


     В эту пору я сильно страдал бессонницей. Когда же я под утро засыпал,
меня преследовали жуткие сны.
     Один из них мне особенно запомнился.
     Я видел себя во Франции, и Сесиль была  со  мной.  Она  пересказывала
одну из легенд своей родной провинции  и  упорно  старалась  привлечь  мое
внимание к отрывку в книге. Мы стояли у широкого окна. Перед нашим  взором
на много лье простирался сложный  силурийский  ландшафт  Оверна.  Странным
было то, что Сесиль держала книгу перед собой и ожидала, что я буду читать
ее сквозь обложку и плотную пачку страниц.  Во  сне  я  каким-то  чудесным
образом мог  это  делать.  Из  одной  фразы,  которую  я  прочитал  по  ее
настоянию, могу привести лишь несколько слов: "...восторжествует над..." Я
был почти готов расшифровать остальное, но книга внезапно  выпала  из  рук
моей жены, а передо мной открылось не ее  лицо,  а...  пустота.  С  криком
ужаса я проснулся.
     Но это было только сном. Возможно, перед тем, как заснуть, я вспомнил
вопрос Годериха о возможной связи Рауля с семьей Сесиль.  Этот  вопрос  не
давал мне покоя и порождал дурные предчувствия.
     Какие? Пока мне с трудом  удавалось  сохранять  видимость  нормальной
жизни. Развязка близилась. "Если бы я мог поймать его с  поличным,  -  эту
фразу я беспрестанно повторял. - Если бы я только смог..."
     И однажды я сделал это.


     Как-то в полдень в октябре Дэни вместе с неразлучным приятелем  сидел
на открытой веранде. Устав, очевидно, От болтовни, Дэни  взял  книгу.  Это
была детская книжка, которая стояла раньше на полке в детской. Меня слегка
удивил его интерес к книжке для малышей. Мне казалось, что Дэни уже  давно
вырос.
     Как я упоминал, крыша веранды была застеклена, а  в  одном  из  углов
находилась форточка. Ветки глициний порой касались крыши. В передней части
веранды стояли горшки с гортензией.  Цветы  уже  пожухли,  но  все  же  на
веранде сохранялась увядающая зелень и приятный слабый исчезающий  аромат.
Все это создавало, атмосферу еще большей настороженности.
     Как я уже говорил, из окна просматривалось ограниченное пространство.
Именно через это окно, высокое французское окно гостиного типа, я  нередко
с растущим беспокойством  наблюдал  за  своим  сыном  и  его  компаньоном.
Хорошего в этом было мало. Они могли узнать о моих растущих подозрениях  и
враждебности. Мои встревоженные взгляды означали бы, что  я  шпионю.  Дэни
отдалялся от меня - своего отца. И я ничего не мог поделать.
     В этот день я отказался от  бесполезной  слежки.  Нужно  было  чем-то
занять свои мысли и руки, иначе можно было  сойти  с  ума.  Я  вспомнил  о
сломанной ограде около яблоневого сада - она  нуждалась  в  починке.  Взяв
молоток и гвозди, я приступил к работе. Но тут меня охватило  предчувствие
беды. Интуитивно осознал я приближение чего-то страшного, ужасного.  Нужно
было вернуться...
     Предчувствие страшной беды  было  настолько  сильным,  что  я  бросил
инструменты и поспешил к дому.
     Из осторожности  замедлив  шаги,  я  стал  тихонько  приближаться.  С
веранды меня не было видно, но ради перестраховки я сделал крюк  и  прошел
за изгородью. Вместе с тревогой росло чувство настоящего гнева. Каким же я
был слепцом, что не видел происходящего у меня под носом. А  теперь  может
случиться что угодно. Как же  я  раньше  не  понимал,  что  эта  проклятая
перекачка требовала встреч наедине или иной физической близости? "Я задушу
его, - слышал я свои собственные  слова.  -  Он  заслуживает  этого!"  Мне
казалось, что пальцы мои сжали шею  этого  существа,  что  время  забежало
вперед или как-то сжалось, отражая уже случившееся или то, что должно было
случиться.
     Октябрьский  день  подходил  к  концу,  когда  я  осторожно  вошел  в
гостиную.
     С того места, где находился, Рауля видно не было.  Но  я  ясно  видел
Дэни. Как и прежде, он сидел на старом плетеном стуле и читал книгу.  Хотя
сидел он весьма своеобразно. У него была странная застывшая поза человека,
пристроившегося на краю  стула  и  наклонившегося  вперед.  Последний  луч
розоватого света освещал его белокурую головку, лицо закрывала книжка.
     Ужас и необъяснимое отвращение переполнили меня.  Сильно  испугало  и
вызвало тошноту что-то странное в позе Дэни, во всем его виде.
     Тяжело дыша, я начал приближаться. Я  двигался  очень  осторожно,  но
Дэни все-таки заметил или почувствовал это и стремительно  вскочил.  Книга
выпала из рук.
     Мне трудно описать выражение его лица в этот  момент.  Оно  было  как
ужасный цветок. Как мы знаем, дьявол-обольститель губительную дань взимает
особенно с самых молодых грешников. А то, что он дает в  замен  признается
всеми менее охотно и всегда больше волнует. Вот и теперь то, что я узнал о
плате за грехи моего сына, было ужасным.
     Если бы мог, я бы забыл это. Лицо Дэни  казалось  пародией,  издевкой
над моей памятью о его детстве. Стянутое и резко очерченное, старое, но не
такое, каким становится с годами. Глядя на него,  я  вдруг  с  мучительной
ясностью почувствовал себя пленником вечности.
     Внезапно мои  раздумья  прервал  отчаянный  крик  Дэни.  Я  распахнул
французское окно и бросился на веранду.
     Где Рауль? Я успокаивал себя тем, что  с  Дэни  ничего  страшного  не
случилось. А моя главная задача - немедленно найти его  мучителя.  Неужели
это существо исчезло? Нет. Я заметил  его  тяжело  бегущим  от  веранды  к
кустарнику.
     Я догнал его около каретного сарая. При моем приближении Он обернулся
и неуклюже вытянул руку, чтобы оттолкнуть меня.
     Мои руки сжались вокруг его горла. Прошло несколько секунд, а мерзкий
тип молчал. Вдруг до меня донесся легкий шум.  Говорят,  что  у  некоторых
обычно бессловесных существ в экстремальной обстановке  появляется  слабая
способность  издавать  звуки.  Так  в  кипящей  воде  в  состоянии  агонии
несчастные омары издают свой последний слабый писк. Вот и сейчас  раздался
такой сдавленный крик. Это вызвало у меня глубокое отвращение.
     Мои пальцы сжимались все крепче. Во время схватки я оттеснил Рауля  к
дереву, стремясь припереть его к стволу.
     Однако ему удалось перехитрить меня, а может я просто  поскользнулся.
Во всяком случае мы оба рухнули на землю. Я оказался на нем. Он  извивался
и старался выбраться, все время ускользая от моих рук. А через миг - он  и
вовсе пропал.
     В изумлении я поднялся  и  оглянулся  вокруг  себя.  Рауль  исчез.  И
никаких следов...



                                    2

     Наступили черные дни. Трудно даже передать, насколько черные. Хотя  с
исчезновением зловещего приятеля Дэни худшее казалось позади. Но сердцем я
чувствовал,  что  это  всего  лишь  передышка.  История  далеко   еще   не
завершилась.
     "Передышка... Нет, даже не передышка. Рауль изгнан,  но  его  ужасное
дело осталось. Дэни все еще болел. Его взгляд выражал испуг  и  неприязнь,
как будто я был виновником его страданий. Он реагировал очень  болезненно,
если я приближался к его кровати и разговаривал с ним. Как ни  обидно  это
признать,  но  потеря  этого  страшного  паразита  ввергла  Дэни  в  самую
настоящую прострацию. Теперь он уже не был  похож  на  мальчика,  которого
Сесиль и я так любили.
     Ну а жуткому увальню, принесшему нам столько бед,  удалось  вырваться
из моих рук и бежать. Я полагал, что он вернется во  Франция  и  не  будет
больше беспокоить нас. Возможно это или нет - я не знаю. Во всяком  случае
именно эту мысль я пытался внушить себе. Правда не обязательно и не всегда
оказывается "печальнее" того,  что  ты  воображаешь.  А  в  данном  случае
присутствовало что-то такое, что не позволяло не принимать во внимание все
обычные разумные объяснения.
     Когда после  бегства  Рауля  я  вернулся  в  дом,  Дэни  находился  в
полуобморочном состоянии. Услышав  шум  убегающего  по  веранде  человека,
слуги бросились туда, нашли Дэни лежащим около стула. Они  отнесли  его  в
комнату.  Придя  в  себя,  он  долго   тихо   стонал,   пока   не   принял
успокоительное, которое  дал  ему  вызванный  мной  Годерих.  Ночь  прошла
спокойно, наступил  новый  день.  Как  я  уже  упоминал,  Дэни  болезненно
реагировал на мое приближение. Однажды он даже забаррикадировался от  меня
в своей комнате. Я просто с ума сходил, опасаясь как бы он не  натворил  с
собой что-нибудь нехорошее. Годерих разделял мою тревогу.
     Вы узнали что-нибудь новое об этом жутком существе?  Оно  исчезло?  -
спрашивал он.
     - Что-нибудь новое? но как?
     - Теперь, когда его нет, говорить о нем  будут  более  открыто,  ваши
слуги, например...
     - Конечно, - согласился я. - Да... разговоров много.
     Действительно, если раньше Дженни и Клара сдерживали себя, то  теперь
они высказывали мне все, что чувствовали или знали о Рауле. Правда, это не
добавляло мне новых сведений о нем. Я так и сказал Годериху.
     - А как вы объяснили слугам внезапное исчезновение этого типа?
     - никаких подробностей я не сообщил. Очевидно, они догадываются,  что
я прогнал его. Не думаю, что их интересует, как он  убрался,  раз  уж  его
здесь нет.
     - Признаюсь, чувствую, что много сделать не смогу. Советую обратиться
к психиатру.
     Но к этому я еще не был готов.  Может  быть,  меня  несколько  смущал
укоризненный тон моего друга? Если да, то его тон был оправдан. Годерих не
мог не почувствовать, что описывая финальную сцену, в разговоре с ним я не
указал о подробностях...
     Дэни настолько  поправился,  что  уже  смог  покидать  свою  постель,
комнату и иногда в одиночестве бродить среди кустов и по  лугу.  Но  между
нами   сохранялось   отчуждение.   Моя   осведомленность   или   частичная
осведомленность о его страшном секрете вызывала у него ужас. Что-то жуткое
заключалось также в настойчивых  усилиях  ребенка  придать  ситуации  свою
собственную удобную и как-бы оправдывающую версию - очистить, приспособить
или смягчить ее, сделать более терпимой для себя, а также видеть во мне, а
не в рауле своего врага.
     Так не должно было продолжаться. Даже если бы я прожил до ста, мог ли
я или он забыть то, что я должен еще помнить? Я бы всегда  напоминал  ему.
Если он вырастет, а, может быть, это уже случилось, с чувством мучительной
подавленности он пожелает моей смерти.
     Неделю или около этого все шло без изменений. Я не знал, что на самом
деле произошло с раулем, и это не давало мне покоя даже в его  отсутствии.
Вскоре после его исчезновения меня посетили из полиции Винчестер-сити.
     - Приваче, - сказал мне констебль,  я  едва  вспомнил  фамилию  этого
типа, - не явился на участок через месяц после регистрации. У меня ли он?
     Я правдиво ответил, что он удрал неизвестно куда.
     - Удрал?
     Я объяснил, что нарушитель правил был  другом  моего  сына  и  что  я
практически ничего о нем не  знаю.  Уважаемый  и,  на  мой  взгляд,  очень
респектабельный констебль был неудовлетворен и озадачен.
     - Он обязан был отметиться, как положено, - проворчал он. -  Если  он
направился во Францию, то, как вы  понимаете,  в  порту  могут  возникнуть
некоторые затруднения и неприятности. Тем временем состояние здоровья Дэни
продолжало улучшаться, по крайней мере, внешне. Он уже не  выглядел  таким
бледным, появился аппетит. Однако усилились ночные шумы. Появилось и новое
явление - насмешливое гиканье. В конце концов эти  звуки  стали  настолько
звонкими, что мне пришлось перенести  свою  спальню  подальше  от  комнаты
Дэни.
     Отношение мальчика ко мне по-прежнему оставалось враждебным. Я просил
его откровенно поговорить со мной и  изложить  мне  свою  версию  событий.
Никакого результата. Чувствовалось, он тяжело переживал утрату и  тосковал
по своему исчезнувшему приятелю. Волей - неволей  я  стал  подумывать,  не
принять ли мне совет Годериха и обратиться к  психиатру.  Такое  обращение
поставило бы меня, как  и  любого  другого  пациента,  в  весьма  неловкое
положение:  посыпались  бы  недоверчивые  и  глупые  расспросы.  Но   ради
выздоровления мальчика мне необходимо было использовать любые средства.
     Листва уже облетела, октябрьские дни становились все холоднее. В один
из  таких  дней   я   получил   напоминание   о   приближении   ежегодного
торжественного обеда офицеров моего полка. Я никогда  не  пропускал  такие
встречи, да и на этот раз в конверт было вложено персональное приглашение.
Однако сейчас этот обед был так некстати! С другой стороны, письмо  пришло
из местечка, находившегося  в  шести  милях  от  Винчестера.  Его  написал
Мэйфилд, мой адъютант и распорядитель предстоящего обеда. Он сообщал,  что
на этой неделе, будет по делу в  наших  краях.  По  всей  вероятности,  он
ожидал, что я приглашу его остановиться у  меня.  Хотя  бы  на  субботу  и
воскресенье. Но при нынешних обстоятельствах это было  неудобно.  Я  решил
встретиться с ним в Винчестере, и выехал из дома после обеда, оставив Дэни
на попечении Дженни и Клары.
     Моя дружеская встреча  с  Мэйфилдом,  которому  я  коротко  обрисовал
обстановку была  настолько  приятной,  насколько  это  было  возможным.  Я
страшно беспокоился о Дэни и торопился, чтобы вернуться домой к  вечернему
чаю.
     Клара и Дженни ждали меня на крыльце. Как только я вышел  из  машины,
они сразу же сообщили самое худшее.

Дэни исчез...
     Упрекать себя было бесполезно. Нужно было что-то делать.
     - Когда вы заметили его отсутствие? - спросил я.
     Оказалось, только двадцать минут назад. До этого  Дэни  находился  на
веранде. Не увидев его там, служанки начали поиски. В его  комнате  никого
не было, там все было в порядке, только отсутствовал небольшой чемоданчик,
несколько пар носков и рубашка. Самым  убедительным  свидетельством  того,
что Дэни пошел не на прогулку, было  посещение  кем-то  комнату  Дженни  и
исчезновение ее денег.
     - Сколько было денег?
     -  Шесть  фунтов  десять  шиллингов,  сэр.  Они  лежали  в  маленькой
китайской шкатулке. Во вторник я собиралась сдать их в банк.
     Ожидая с минуты на минуту моего возвращения, в полицию они ничего  не
сообщали. Я решил звонить в участок по телефону, а сам поехал в Винчестер.
Мы договорились, что, если за это время беглец вернется, Дженни позвонит в
участок.
     Сержант полиции хорошо знал меня и внимательно выслушал мой рассказ.
     - Пока рано волноваться, сказал он. - Дэни мог просто  пошутить.  Но,
конечно, мы поставим в известность и  мобилизуем  все  ближайшие  участки.
Сейчас пятнадцать минут шестого... Далеко уйти он не мог.
     -  Следите  за  портами,  -  напомнил  я.  Моя  первая  мысль   была,
естественно, о Рауле. Я опасался, что Дэни хочет присоединиться к нему.
     - Обязательно. мы всегда  так  делаем.  Хотя  без  паспорта,  как  вы
понимаете, уплыть он не может.
     Что касается последнего, то на сей счет у  меня  были  сомнения.  При
большом желании уплыть можно. Дальнейшие события это подтвердили.
     Я еще  поговорил  недолго  со  старшим  офицером  в  его  кабинете  и
отправился домой.
     - Никаких новостей, Дженни?
     - Никаких, сэр.
     После полных беспокойства и ожидания часов на пришлось примириться со
случившимся. Наступила тревожная, бессонная ночь.


     Считая, что чрезвычайные обстоятельства позволяют мне  нарушить  обет
молчания, я направил Вэньону запрос  по  телеграфу.  Ответ  пришел  весьма
быстро: "пока здесь нет."
     Это просто взбесило меня. И напрасно я  пытался  придать  реальный  и
нетелеграфный смысл слову "пока". Оно означало, что Вэньон ожидает приезда
Дэни.
     Я мысленно вернулся к вопросу о паспорте. У Дэни был паспорт. Он  был
ему нужен, когда Флебар или я сам сопровождали его через  границу.  Однако
после очередной поездки Дэни я спрятал паспорт. К тому  же  я  предупредил
полицию и считал, что никакой документ не поможет Дэни пересечь границу.
     Мне сообщили, что округ Винчестера тщательно  прочесали,  но  никаких
результатов это не дало. Я очень удивился,  что  Дэни  так  долго  удается
избегать  полиции.  Причина  заключалась  либо  в  некомпетентности  одной
стороны, либо в ловкости и находчивости другой.  Во  всяком  случае,  Дэни
удалось, передвигаясь только ночью,  а  дни  проводя  на  деревьях,  найти
стоянку французских рыболовов и уговорить  их  за  плату  переправить  его
через пролив...
     Эту догадку подкрепило открытие Клары, сделанное  после  шестидневных
поисков. Однажды утром возбужденная она вбежала ко мне в кабинет с криком:
     - Мы, мы нашли кое-что!
     Оказалось, что убирая чердак, она обнаружила там две  буханки  хлеба,
две банки сардин, консервный нож, банку джема и чемодан.  Пустой  чемодан.
Настоящий тайник!
     Эти предметы, которые я осмотрел вместе с Кларой, были  спрятаны  под
куском мешковины около задней двери, ведущей к лестнице.  С  помощью  этой
лестницы можно было попасть на чердак,  не  проходя  сначала  внизу  через
каретный сарай. Подойдя поближе, я с отвращением увидел  кучу  похожих  на
кегли грубых деревянных  кукол,  вырезанных  Раулем.  Кроме  того,  и  это
особенно важно, я нашел открытую пустую банку и крошки хлеба. Это говорило
о том, что здесь кто-то ел.
     Как ни странно, но эти находки  и,  в  частности,  брошенный  чемодан
вселили в меня уверенность, что Дэни удалось добраться до Франции  или  же
он находится в пути. Он не так глуп, сказал я себе, чтобы оставить  тайник
почти на виду, а самому бежать  ночью.  Да,  все  было  так.  И  я  принял
немедленное решение.
     В тот же день я позвонил Годериху и сообщил о своих планах,  а  после
полудня  отправился  в  Саутхэмптон.  По  дороге  я  позвонил  в   полицию
Винчестера. Оказалось, что мой план преследовать моего мальчика во Франции
встретил недовольство. Хотя я согласился с предложением установить, уже  с
большим опозданием, наблюдательный пост  около  чердака,  ничто  не  могло
поколебать мою решимость.
     Тогда я не знал, что произойдет всего  через  одну  ночь.  Позже  мне
сообщили,  что  сразу  после  моего  отъезда  от  Вэньона  была   получена
телеграмма: "Дэни здесь".


     И вновь привычный поезд, мягко покачивающаяся койка  все  на  той  же
шхуне, пересекающей пролив, знакомая гавань Гавра в тумане. Одно и то  же,
все одно и то же. И все-таки что-то было не так! Я пересекал пролив  много
раз, но со спокойным сердцем.  Сейчас  же  я  не  находил  себе  места  от
отчаяния.
     Пройдя таможенный осмотр, я съел в станционном буфете свой  небольшой
завтрак, купил газету, сдобные булочки и снова на поезд.
     Париж, обед, затем  на  юг.  Что  меня  ждет?  Когда  я  почувствовал
постепенный  подъем  в  гору,   меня   охватило   неясное,   но   страшное
предчувствие. Я понимал, что бежал из Англии главным образом  из-за  того,
что не мог вынести бездействия. Но здесь, во Франции, я дрогнул. Казалось,
что приближаясь к почерневшим  и  израненным  землям  провинции  Оверн,  я
безрассудно вторгаюсь в крепость злых сил,  противопоставляя  свои  слабые
силенки мощи предводителя дьяволов.
     Я взял газету и начал читать. Но ничего не получилось. Дэни, думал я,
где ты? Что делаешь сейчас?
     С трудом заставил я себя еще раз критически и по возможности спокойно
проанализировать последовательность событий, которые привели меня сюда.
     Вэньон... и Рауль. Вся эта практика взаимных визитов во время каникул
была такой случайной и такой доброй,  и  все  же...  Нет,  это  не  просто
совпадение, между этими людьми должна быть определенная связь.
     Я вспомнил смущенные и как бы виноватые взгляды  Вэньона  и  странные
слова в услышанном мною разговоре.
     - Это пришло опять, - говорил Вэньон Флебару. Что  пришло  опять?  Не
могло ли это...
     Внезапно мои мысли обо что-то споткнулись. На  секунду  я  специально
отключился, опасаясь как бы все не ушло... Я даже схватил  газету  и  стал
судорожно вчитываться в длинную колонку объявлений. Не  могло  ли  это?...
Почему же? Конечно, могло. А это из фразы Вэньона было Раулем.
     Не знаю, почему я раньше не догадался. Ведь все  было  так  очевидно.
Сейчас я был крайне взволнован. Пока еще не мог предсказать все  возможные
последствия, но смутно ощущал какое-то прозрение, видел  контуры  страшной
правды.
     Чтобы добраться до Фоана, мне нужно было пересесть на  другой,  более
медленный поезд, идущий  с  остановками.  Местность  вокруг  оставалась  в
основном сельской. И все же то здесь, то там я  начал  различать  признаки
пугающих особенностей Оверна, которые всегда чувствовал в этих местах.
     Вэньон, очевидно, был готов ко встрече со мной, я телеграфировал  ему
из Гавра. Но как он отнесется ко мне? Этого я не знал. Нужно помнить,  что
я н получил его телеграммы, она  пришла  на  следующее  утро  после  моего
отъезда из  Эштофта.  Поэтому  я  мог  лишь  догадываться,  что  Дэни  уже
находится в замке.
     Солнце садилось, когда наш поезд замедлил  ход,  подъезжая  к  Фоану.
Всякий раз, когда я бывал в этих местах, у меня по спине бегали мурашки.
     Сойдя с поезда, я осмотрелся. На  платформе  никого  не  было,  кроме
билетного контролера да двух крестьянок. Возможно, Вэньон так  рассердился
из-за нарушения его запрета, что никого не послал встретить меня.
     Раньше я не обращался к Вэньону с вопросами о Рауле.  И  хотя  сейчас
полагал, что он знает об этом больше, чем всегда рассказывал, он формально
занял позицию невмешательства и,  возможно,  не  понимал  всю  серьезность
дела.
     С нетерпением я провел около четверти часа в зале  ожидания.  Неужели
Вэньон решил отказать мне в гостеприимстве? Но  ведь  он  ответил  на  мою
первую телеграмму. Не мог же он оказаться таким грубияном и предателем!
     Я  уже  собирался  позвонить  в  замок  или  взять  такси,  когда  на
станционную площадь стремительно вырулил  автомобиль.  Все  произошло  так
быстро, что я не сумел разглядеть сидевшего за рулем. Он  как-то  неуклюже
вывалился из машины и направился прямо ко мне, резко прихрамывая.
     Это был Вэньон.



                                    3

     Он даже не поздоровался. Сразу посыпались вопросы.
     - Он у вас?
     - Да... Но так скоро получить мою телеграмму вы не могли.
     - Он в порядке?
     - Он... вы увидите...
     Мы сели в машину.
     - Флебар уехал, - пояснил  Вэньон,  -  поэтому  за  рулем  я  сам.  К
сожалению, опоздал.
     Я что-то пробормотал в ответ. Мы выбрались со станционной площади  на
пыльную автостраду. Вэньон продолжал вести машину, как автомат,  однако  я
отметил некоторую его небрежность и лихость. Обстановка во  время  быстрой
езды  в  целом  не  располагала  к  разговору.  Но  я  все-таки  попытался
заговорить.
     - Дэни сильно болел, - сказал я. - Он  был  сам  не  свой.  Иначе  не
убежал бы. И я бы вас не беспокоил. Как он выглядит сейчас?
     Вэньон неопределенно пожал плечами.
     - Не могу вам сказать... Мы все сбиты с толку. Не правда  ли,  жуткие
дни обрушились на нас. И на вашего сына. Он не знает, что вы приехали,  но
уверяю вас, он не позволит вам говорить с ним, даже приблизиться более чем
на десять футов...
     Сердце у меня упало. Но отчаяние вызвало гнев.
     - Ну, это мы посмотрим! - отрезал я.


     Замок, к которому мы подъехали  уже  ночью,  был  окутан  темнотой  и
напряженным  молчанием.  Нас  впустил  незнакомый  мне  человек  и  тотчас
удалился.
     - Где Дэни? - спросил я Вэньона. - Где он?
     Из зала мы прошли налево в небольшой салон, где как мне было обещано,
что Дэни будет знакомиться с произведениями де Мюссе, отца  и  сына  Дюма,
Виктора Гюго. Я сомневаюсь, что он действительно делал это. Но вдоль  стен
в салоне были полки с книгами.
     - Где он? - повторил он вопрос.
     В этот миг в зале послышались шаги. Я посмотрел на дверь и столкнулся
с пристальным холодным взглядом. Это был Дэни.
     Я видел его лишь мгновение. Потом услышал испуганное "Ах!...",  и  он
исчез. Я бросился за ним в зал, повторяя его имя.
     Там находился человек, впустивший нас.
     - Обед будет... - начал он.
     - Юноша, где мой мальчик? - прервал я  его.  -  Куда  он  только  что
побежал? Где его комната?
     Парень внимательно посмотрел на меня и медленно произнес:
     - То же самое... но... - он запнулся и поспешно,  как  бы,  смущаясь,
перекрестился.
     Прежняя комната Дэни находилась  на  первом  этаже  около  лестничной
площадки. Я попытался открыть дверь, но она не поддавалась.  На  мой  стук
никто не ответил.
     - Дэни! - кричал я. - Дэни, ты там?
     В ответ ни звука. Возможно,  хотя  и  вряд  ли,  дверь  была  заперта
снаружи. Я стучал и звал вновь. Все напрасно.
     Вернувшись в салон, я горестно задумался. Совершенно очевидно, Вэньон
говорил правду и Дэни все еще считает  меня  своим  недругом.  Я  с  болью
вспомнил  его  "Ах!..."  при  встрече  со  мной.  Это   были   не   просто
неожиданность и испуг, но еще и ненависть.
     В за вошел Вэньон.
     - Вы видите, - сухо проговорил он, - я был прав...


     За обедом места для Дэни оставлено не было. Вэньон,  видимо,  заметил
мои вопрошающие и недоуменные взгляды. Однако в присутствии Дорло (я узнал
имя этого человека) ни о чем  важном  говорить  было  нельзя.  Поэтому  мы
беседовали о пустяках.
     Итак,  что  мне  удалось  узнать.  Стало  ясно,  что  сходу  дело  не
поправишь, да  и  поспешность  противопоказана.  Возвращение  домой  моего
несчастного мальчика будет  не  простым  и  не  быстрым  делом.  Возникнут
трудности, особенно в чужой стране, с тем, как  заставить  его  уехать  со
мной. Советуясь с Вэньоном  и  добиваясь  разумного  решения  проблемы,  я
должен  сделать  все  от  меня  зависящее,  чтобы  проявлять  терпение   и
сдержанность.
     После обеда я вновь вместе с Вэньоном  направился  в  салон,  где  он
предложил мне сесть у камина.
     - Как вы, конечно, заметили, - начал он, предугадав один, хотя  и  не
самый важный, из мучивших меня вопросов, - Марсель и Августина уехали.  Их
весьма любезно увезла от меня  тетя,  моя  двоюродная  сестра.  Она  сочла
здешнюю атмосферу неподходящей для детей...  Мой  бог,  как  она  права!..
После этих слов мое доброе расположение духа сразу исчезло. Я взорвался:
     - А мой сын, сударь, что с ним? Он не обедал с нами. Где  он  сейчас?
Сейчас, в эту минуту он в  безопасности?...  Когда  он  появился  здесь  и
почему? Пока вы мне ничего не  сказали.  Есть  человек,  существо,  Рауль,
который...
     - Ах, это!.. - Вэньон нервно или презрительно остановил  меня  жестом
руки,  -  не  произносите  это  имя  слишком  громко.  Для  меня  -   одно
беспокойство. А для многих других,  чьи  чувства  надо  уважать,  это  имя
означает даже кое-что похуже. Это...
     После паузы он продолжил:
     - Пока вы здесь, вы должны услышать  об  этой...  этой  глупости.  Во
всяком случае, я вполне могу подготовить и предупредить вас, наконец, ведь
фактически об этом я и писал вам. Или  о  том,  что  советовал  больше  не
направлять ко мне вашего мальчика.  Когда  я  сообщил,  что  стал  жертвой
преследования, то, будучи возбужденным, сильно преувеличивал и...
     - Но, - прервал  его  я,  -  не  понимаю,  как...  -  я  заколебался,
опасаясь, что на самый важный вопрос можно не получить ответа. -  Он,  оно
сейчас здесь?
     Вэньон с осторожностью взглянул на меня.
     - Оно, если мы будем этим словом называть бабушкину сказку, сейчас не
здесь или не проявляет активности. В общем, сейчас оно не здесь...
     Через минуту он продолжил мрачным голосом:
     - Что касается понимания...  Есть  вещи,  воздействие  которых  можно
почувствовать, но понять полностью нельзя. Остается  лишь  их  реальность.
Как я уже говорил вам, эта... ерунда, право же, полнейшая ерунда сейчас не
с нами. Но ваш мальчик, ваш мальчик явился вчера поздно ночью и искал его.
Он старается, он делает все возможное, чтобы вернуть его...
     Нет слов, чтобы описать недоумение, вызванное этими  словами.  Что  я
должен  был  подумать?  Вэньон  издевательски  говорил  о  Рауле   как   о
беспокоящей,  но  сравнительно  неопасной  болезни  или  как  о  вредителе
растений. Так он мог бы говорить о скарлатине или  картофельном  жучке.  И
все же за его словами я различал реальный и неисчезающий страх.
     Явно волнуясь, он резко встал.
     - Такого рода назойливое приставание не было совершенно  не  изучено,
как утверждали некоторые авторы, эти шарлатаны, по крайней мере, два  века
или больше назад...
     Он подошел к нижним полкам,  провел  пальцем  по  массивным  томам  и
выдвинул один из них
     - Но дело... - сказал он и поставил том на место. -  Это  здесь...  и
должным образом зафиксировано, хотя и под туманным названием. Они  назвали
эти  нелепости  и  породившие  их  мысли  безымянными.  Вот  так   просто:
Безымянные.
     Он нерешительно сел на свое место.
     - Я, я даю честное слово,  когда  впервые  встретился  с  вами  и  до
последнего момента, это  безымянное  не  беспокоило  нас  или,  во  всяком
случае... Не отрицаю, что  это  или  выдумка  об  этом  беспокоила  нас  в
прошлом, но потом отстало. Конечно, существовал чисто теоретический  риск,
о котором я мог бы предупредить вас заранее...
     Во мне клокотал гнев.
     - Да, - с горечью заявил я, - "выдумка" это или нет,  сумасшедшие  мы
или в своем уме - в любом случае вы могли предупредить.  Вы  обязаны  были
предупредить меня!
     - Но вы бы просто посмеялись  над  этим.  Вы  бы  хохотали  над  этой
историей и надо мной.
     - Да какое это бы имело значение, если бы я и посмеялся?! -  Я  почти
кричал, будучи не в силах больше сдерживать  нетерпение.  Я  вынужден  был
ждать, мучиться неизвестностью всю дорогу от станции до замка и  во  время
обеда. Я не смел спросить о том, что смертельно  мучило  меня.  А  теперь,
когда я смог, наконец, потребовать ответа, меня кормят отговорками.
     Вэньон молчал и кивал головой. Я  был  полностью  уверен,  что  он  и
сейчас кое-что скрывает.
     - Безымянное - что это такое? - настаивал  я.  -  Я  говорю  об  этом
конкретном существе... Мы все время ходим вокруг да около и совершенно  не
могу понять, что же такое то, о чем вы говорите мне, если вы действительно
об этом говорите. Так что это? Я должен знать! И что бы это ни  было,  вы,
конечно, могли предотвратить встречу Дэни с ним. Он сказал  мне,  что  это
было кем-то, с кем он подружился  в  деревне.  Звучало  так,  будто  бы  с
бродягой, но...
     Я выдохся. С побледневшим от моих обвинений  лицом  Вэньон  вертел  в
руках бокал с бренди. Такой же нетронутый бокал стоял передо мной.
     Внезапно он поднял свой и осушил. На его лице был  почти  болезненный
восторг.
     - Вот! Это, вы говорите это!... Оно увядает и  крепнет,  отказывается
быть мертвым, неожиданно возникает, приходит и уходит. Как утверждают, это
причиняло мучения трем поколениям моей семьи. Распространяются слухи,  что
это  периодически  подпитывает  себя  за  наш   счет   и   обязано   своим
существованием и живучестью своим жертвам. Все это - ха, ха! -  содержится
в некой книге... О, мы не одиноки в своем несчастье. Вы  можете  услышать:
какая прекрасная старинная семья,  но...  у  них  есть  безымянное...  Что
касается этого конкретного примера, то есть человеческой формы, которую вы
видели, она ест, пьет и спит, как другие люди, пока существует.  Мой  бог,
она даже поправляла мою ограду, покупало мыло, чай и соль в лавке, пока  я
не заподозрил ее и не разоблачил... Но потом, после разоблачения  говорят,
чтобы существовать, она должна иметь чью-то привязанность.  И  субъект  ее
привязанности должен быть молодым. А когда ее жертва,  ее  малыш  умирает,
паразит  переключается  на  других  детей,  ближайших  родственников.  Это
существо любвеобильно и прожорливо.
     - Черт побери, что за история! Какой бред! какая  глупость!  Как  это
смешно, фантастично, невероятно!
     Голос его гремел так, как бывает,  если  человек  испытывает  чувство
глубокой ненависти или сильного ужаса. В этот миг раздался стук  в  дверь.
Сначала тихий, потом громче. Вошел Дорло, взгляд его выражал недовольство.
     - Господин должен знать, что такие  крики,  которые  слышны  даже  на
кухне, очень вредны. Советую вам, идите спать. Возможно, во сне вы сможете
забыть о наших бедах.
     Вэньон спокойно принял упрек и,  я  полагаю,  воспользовался  удобным
предлогом, чтобы избежать новых вопросов. Он сказал мне:
     - Дорло прав. И если вы не возражаете, я  покину  вас.  За  последнее
время здоровье мое пошатнулось... Дорло подаст все, что вы  пожелаете.  Но
сначала... - он повернулся к  Дорло,  -  где  молодой  господин?  В  своей
комнате и... он спокоен?
     - Да, в своей комнате. Но если исходить из реальности, его комната не
совсем спокойная. В ней опять слышатся шумы, хотя и не такие громкие.
     От этих слов у меня опять защемило сердце, хотя ничего  нового  я  не
услышал. Но в моем сознании шалости полтергейста были связаны с Раулем.  И
их продолжение удручало меня.
     - Спокойной ночи... - пожелал Вэньон.


     Я смертельно устал, но все-таки еще немного задержался в библиотеке.
     В самом деле, чему я мог верить, а чему - нет?  Ясно,  что  последние
рассуждения моего хозяина нужно отбросить  как  мрачную  и  отвратительную
чепуху. Но потом я сам столкнулся с  тем,  что  явно  противоречило  этому
утешительному выводу.
     Когда попивая бренди, я анализировал сказанное Вэньоном,  мой  взгляд
упал на том, который он начал снимать с полки, и потому слегка  выдвинутый
из ряда книг. Я взял его в руки.
     Называлась книга банально: "Легенды древности".
     Я пробежал глазами одну-две случайно открытые страницы и  остановился
на словах: "...то есть мертвые восторжествуют над живыми".
     Меня охватил холодок удивления, вызванного не внезапностью, а мрачным
подтверждением.  Я   поспешил   поставить   книгу   на   место.   "Мертвые
восторжествуют над живыми", - так было написано. Дальше читать я не хотел.
Ведь это было окончанием того отрывка, что приснился мне несколько  недель
назад, когда я  видел  свою  жену,  державшую  книгу  перед  отсутствующим
лицом...
     Не знаю, чему я  был  обязан  своим  оптимизмом.  Покидая  Англию,  я
рассчитывал скоро вернуться вместе с сыном. Конечно, я имел законное право
заставить его ехать домой. Но если он все  же  оттолкнет  меня,  и  окажет
физическое сопротивление, возникнут затруднения.  Задача  окажется,  мягко
говоря, трудновыполнимой. Утром после моего приезда, и даже весь следующий
день, еще я пытался поговорить с ним. Но либо его комната была на  запоре,
либо никто не отвечал. Когда же я замечал его на ступеньках  лестницы  или
внизу, он улепетывал от меня.
     - Где он кушает? - спрашивал я, поскольку он не  появлялся  за  нашим
столом. Оказалось, что периодически он делает набеги на кладовую и  уносит
свою добычу в поле. Ни Вэньон, ни его домочадцы не контролировали действия
Дэни. Но даже если бы и так, я все равно не мог доверить  им  контроль  от
своего имени. Что касается слуг, они вели себя  отчужденно.  Их  полнейшая
скрытность  свидетельствовала  о  том,   что   им,   очевидно,   запретили
сплетничать со мной. Как хотелось, чтобы Годерих сейчас был здесь!  Но  не
мог же он по моему сигналу бросить своих пациентов, да и к тому же  услуги
Годериха отнюдь не были подарком.
     Как я и предполагал, Дэни удалось отплыть их Бриксхема на  рыболовном
судне. Утверждать, что он  приехал  с  моего  разрешения,  он  не  мог  и,
конечно, знал, что я буду его  преследовать.  Но  сомневаюсь,  что,  кроме
безрассудной решимости во что бы то ни стало воссоединиться  с  Раулем,  у
Дэни был конкретный план действий. Он старался избегать Вэньона и,  как  я
понял, встречался только  с  Дорло.  А  вот,  в  свою  очередь,  обо  всем
докладывал хозяину.
     Вот  такая  веселая  история...  В  полицию  Винчестера  я   отправил
телеграмму, где дал  понять,  что  в  некоторой  степени  удовлетворен  их
ошибкой.


     К сожалению Сэньон не оказывал мне почти никакой помощи. Либо он  был
действительно болен, либо делал вид, что не  желает  принимать  участие  в
моей "травле". Ой никогда не завтракал со мной, а после обеда извинялся  и
сразу же уходил. После того разговора в первый  вечер  он  не  сказал  мне
ничего серьезного по поводу нашей общей проблемы.
     Предоставленный самому себе, я бесцельно бродил по имению и ближайшим
деревням, изредка здороваясь с встречными крестьянами.  Но  чаще  всего  я
никого не встречал, так как выбирал  безлюдные  тропы.  Осенние  дни  были
пасмурными. И когда проглядывало солнышко, я гулял дольше,  направляясь  к
плоской вершине, возвышавшейся над скалистой грядой на севере.
     Однажды после полудня - это было на четвертый или  пятый  день  моего
пребывания - я направился как раз в ту сторону. Было около трех  часов.  Я
шел, не обращая особого внимания на то, куда иду. Просто брел, отягощенный
мрачными думами, пищи для которых было предостаточно.
     Да, положение казалось  фантастическим.  Неточное  описание  ситуации
могло бы вызвать недоверие. Но ведь вся эта история была реальной. То есть
я знал: все, что видел своими  глазами  происходило  на  самом  деле.  Что
касается остального - грубых полупрезрительных  высказываний  Вэньона,  на
этот счет у меня были суждения. Вэньон болен. Его  недуг  отразился  и  на
печальном состоянии его гибнущего имения. Замок стал ветхим. Персонал либо
разбежался, либо  был  уволен.  Остался  лишь  неуклюжий  парень.  Почему,
например, ушел пользовавшийся  доверием  Флебар?  Мое  сердце  наполнилось
тревожным предчувствием. Не мог  ли  Вэньон  -  дьявольское  предположение
поразило меня - не мог ли он в первый раз  пригласить  Дэни  в  замок  или
заполучить его любым другим путем, чтобы обезопасить своих детей? Не  было
ли все это продиктовано стремлением вызвать и развить чудовищную  близость
между Раулем и моим сыном?.. Однако я отверг столь страшное  предположение
как слишком надуманное. Очевидно, мое воображение  зашло  слишком  далеко,
если я допустил такую мысль...
     Внезапно я очнулся от своих мрачных дум и огляделся вокруг. Местность
была мне знакома  и  пустынна.  Маленькая  полуразрушенная  церквушка  или
часовня около кладбища усиливала атмосферу пустынности. Без  всякой  цели,
не из праздного любопытства, а просто так, в силу душевного опустошения  я
набрел на кладбище и пошел  вдоль  могил.  Невдалеке  я  заметил  человека
направлявшегося ко мне,
     Около  кладбищенской  стены  я  замедлил  шаги.   Земля   для   новых
захоронений здесь на использовалась, а могилы были  неухоженными,  заросли
ежевикой  и  обычной  густой  травой.  То  здесь,  то  там  мелькали  даты
захоронений: 1830, 1813, 1770... Внезапно меня привлекла одна  надпись.  В
верхней части крупного камня, так же, как  другие,  поросшего  лишайником,
покосившегося  от  непогоды,  было  выбито  "Приваче".  Ниже  можно   было
разглядеть: Рауль. Умер в 1873.
     Я услышал шаги. Это был  тот  самый  человек,  которого  я  видел  на
дороге. Он был, возможно, мелким торговцем или фермером. На меня и  могилу
посмотрел хмуро, с явным неодобрением.
     Дернув головой, он спросил:
     - Месье, очевидно, знает, чья это могила?
     В замешательстве я пробормотал:
     - Да, я... знаю. Нет, я не могу... Я хочу сказать, что это имя одного
известного мне человека.
     Человек сделал шаг назад, перекрестился и холодно произнес:
     - Ладно... надеюсь, месье известно, что это нехорошее  имя...  Будьте
здоровы, сударь.
     После  этого  он  стал  медленно  удаляться.  Подчиняясь   внезапному
импульсу, я догнал его.
     - Почему, кто, кто это был? - спросил я. - Он был преступником или...
     Голос у меня дрожал. Человек внимательно посмотрел  на  меня,  и  мне
показалось, что нас прошило током.
     - Нет, месье. При жизни он не был преступником,  но...  Он  замолчал,
потом пальцем указал на дату. - Это, месье,  год  его  смерти.  Здесь,  на
камне. Вроде все правильно. Мой отец был сельским старостой и все об  этом
помнил. Да я сам видел запись о его смерти в журнале  церковного  прихода.
Больше ничего  сказать  вам  не  могу,  кроме  того,  что  он  умер  почти
восемьдесят лет назад, в 1873 году...
     Он  вновь  перекрестился  и  ушел.  На  этот  раз  я  не   стал   его
останавливать. Я был просто в панике. Казалось бы, мой разговор должен был
подготовить меня к новому удару. Но я склонен  был  рассматривать  большую
часть его суждений как бред сумасшедшего. К тому же он вероятно сожалел  о
сказанном. Теперь же история, поведанная другим человеком, приобрела новое
содержание и вес. Меня охватило леденящее  душу  дыхание  беды,  способное
лишить разума и психического равновесия. Рауль, если это  был  он...  умер
восемьдесят лет назад... Что же заставило этого рассудительного гражданина
так подозрительно и осуждающе говорить со мной?
     Подождав, пока он не скроется из вида, я поспешил в замок.
     В тот  же  вечер  я  получил  согласие  Вэньона  просить  Годериха  в
ближайшее время приехать сюда и присоединиться ко мне. Шесть дней я провел
здесь без всякой пользы. Сын упорно продолжал избегать меня  и  как  можно
больше времени проводить вне дома. Я даже не знал конкретно, где  и  когда
он ест. До бесконечности продолжаться так не могло.  Его  необходимо  было
как-то увезти. Но я сомневался в том, что смогу сам притащить  его  домой.
Другой  путь  -  обратиться  за  помощью  к  полиции  -  французской   или
британской.  Свое  послание  Годериху  я  составил  в  весьма  решительных
выражениях и отправив его, почувствовал некоторое облегчение.
     Меня терзали тревожные мысли, а находка этой могилы оставила  ужасный
след. Странное поведение незнакомого человека, заговорившего со мной,  его
подозрительные и испуганные взглядами, необъяснимая сдержанность  все  это
повергло меня в полную растерянность и настоящий страх.
     Тем временем Дэни я видел лишь мельком. Вэньон, предупредивший  меня,
что Денис будет стараться вновь оказаться с ним, предложил свое содействие
нашему примирению. Но я на это не надеялся. Он  совершенно  не  знал,  чей
мальчик занимается весь день, спит ли он в прежней  комнате,  хотя  я  был
уверен в этом, когда ест, купается или меняет одежду. Что касается  чистых
сорочек, носков и нижнего белья, то их я привел  и  передал  Дорло.  Потом
узнал, что все  это  используется.  В  целом  же,  Дэни  вел  здесь  жизнь
полубродяги. Замок он использовал лишь как базу или штаб-квартиру,  откуда
делал набеги на сельские районы.
     Между тем на следующее утро я узнал кое-какие новости о  своем  сыне.
Правда они были не утешительными, но все же более подробными, чем  прежние
сообщения. Дорло сказал, что в последнее время Дэни  подолгу  находится  в
восточном крыле замка, около башни. На мой  вопрос,  что  он  там  делает,
Дорло пожал плечами. - Кто знает. Я видел, как  он  читал  и  резал  ножом
дерево...
     - Сейчас он там?
     - Нет, месье. Это было вчера и позавчера. А сегодня утром он ушел.
     Этот разговор состоялся во время моего  завтрака,  который  я  всегда
проводил в одиночестве. Мой хозяин предпочитал, чтобы ему приносили еду  в
спальню. После завтрака я написал короткое письмо моей  верной  Дженни,  с
которой пару дней назад говорил по телефону. Она сообщила, что дома все  в
порядке, что она и Клара надеются, что мы оба очень скоро вернемся.
     Чтобы отправить письмо, я пошел на почту. Проходя через подворотню, я
был  поражен  запущенностью  замка.  Он  выглядел   так,   будто   страдал
смертельной и быстро прогрессирующей болезнью.  Да,  болезнь  подкосила  и
тех, кто здесь проживал, подумал я. Полковник Хэпгуд не  был  исключением!
Пусть я был здесь лишь  временным  жильцом,  гостем,  но,  направляясь  за
границу, чувствовал: что-то нехорошее, присущее  этому  дому,  обязательно
коснется и меня. Местные крестьяне воспринимали меня неприязненно. Для них
я был носителем чего-то страшного, угрожающего. Когда накануне в небольшом
почтовом отделении в трех километрах от Фоана я отправлял письмо Годериху,
почтовая служащая смотрела на меня исподлобья  недобрым  взглядом.  Всюду,
где я бывал, чувствовалась настороженная враждебность.  Это  выражалось  в
настороженных  и  мрачных  взглядах  окружающих.  При   виде   меня,   они
крестились, отвечали уклончиво. Даже  дети  старались  не  встречаться  со
мной, переходили на другую сторону дороги.
     Сотню раз пытался я узнать правду об этом  фантастическом  деле.  Вся
эта  деревенщина,  в  том  числе  и  Вэньон,  пребывали  в  плену   жалких
предрассудков. Я криво усмехнулся. Да, это было забавно! -  Я  ведь  тоже,
как и те, над кем я смеялся, находился в плену чудовищного мифа.
     Меня злило, что я не знал, чему верить. Все и вся словно  сговорились
водить меня за нос. Я, отец Дэни, был  благодарен  за  информацию  о  нем,
полученную из вторых рук, от самодовольного  слуги,  каким  был  Дорло.  В
последствии я много раз боролся с искушением расспросить этого парня более
подробно, но совесть не  позволяла  мне  допрашивать  хозяина.  Ну  и  сам
хозяин, Вэньон, после своей первой тирады полностью  замкнулся  и  молчал,
как рыба.
     Я  чувствовал,  что  не  выдержу  этой  зловещей,  сводящей   с   ума
таинственности. Нужно потребовать у кого-то, все равно  у  кого,  раскрыть
мне тайну. И посмотреть, что  он  ответит.  Или  узнать  хотя  бы,  какого
характера будет  ответ.  Поэтому,  когда  я  отправлял  письмо  Дженни,  я
попросил служащую почты назвать какое-нибудь официальное  лицо,  мэра  или
школьного учителя, с которым я смог бы посоветоваться по личному делу.
     Женщина обошлась со  мной  довольно  сурово.  После  глубокомысленной
паузы она заявила: - Мэр болен;  есть  Буадиель-сторож,  он  участвовал  в
сопротивлении, но он тоже  болен.  Или  аптекарь  Танви.  Он,  -  добавила
женщина,  -  очень  умный  и  чрезвычайно   ответственный   человек,   был
квартирмейстером в армии... И еще есть, конечно, кюре, отец Пюиндизон.
     Отказавшись от прекрасного Танви, я избрал  кюре.  Правильный  выбор!
Странно, что я не подумал об этом раньше. Найти  священника  не  составило
труда. Он только что вернулся с мессы и  вежливо  пригласил  меня  в  свою
обитель.
     Я кое-как поведал  ему  о  своем  деле,  включая  находку  могилы,  и
спросил, не был ли Рауль, которого так безрассудно обожал мой сын,  внуком
умершего.
     Лицо кюре омрачилось. Последний вопрос вызвал у него неудовольствие и
замешательство. Стало ясно, что все обо мне он знал заранее.
     - Честно говоря, месье, на это трудно ответить. В наших местах  много
суеверий и... У того, чью могилу вы видели в Сэнт Орвэне потомков не было.
Он служил, кажется, дворецким в замке Вэньон, где и  скончался.  Было  это
восемьдесят лет назад, и...
     - Да, да, - сказал я, - ну, а тот другой малый, которого встретил мой
сын... Кто он?
     Добрый кюре мрачно взглянул  на  меня.  Это  был  пожилой  человек  с
красноватым  лицом.  Его  глаза,  обычно  угрожающие,  сейчас  были  полны
тревоги.
     - Месье,  -  укоризненно  проговорил  он,  -  вы  пришли  вот  так  и
просите... О чем? Подтверждать сомнение, которое заранее внушили вам,  или
опровергнуть его. Я могу сказать лишь то, что знаю: Приваче  умер  в  1873
году. Остальное - суеверие...
     - И это суеверие...
     Он слегка пожал плечами. Моя настырность смущала его.
     - Очевидно, суеверие, которое по вашему настоянию я  должен  назвать,
заключается в том, что умерший в 1873 году Приваче и тот,  к  которому  по
вашим словам мальчик имеет влечение, - одно и то же... Это смешно... Я уже
сказал все, что могу...
     Его отношение  ко  мне,  по-прежнему  вежливое,  начало  приобретать,
некоторую холодность. Я понял, что опять потерпел поражение. Все эти люди,
которых я пытался заставить  открыть  мне  правду,  просто  смеялись  этим
нелепым мифам. Но на самом деле в душе они боялись его!
     Неудовлетворенный и разочарованный я поблагодарил кюре и удалился.


     В замке я  находился  уже  целую  неделю.  Абсолютно  безрезультатную
неделю!
     Каждый день я стремился  использовать  любой  шанс,  чтобы  уговорить
моего мальчика. Но все напрасно. Что делать? Тащить домой как  пленника  и
тем самым  заставить  его  ненавидеть  себя  еще  больше?  Возможно,  если
потребуется. Но сначала нужно попытаться уговорить его.  Дэни  был  словно
дикое существо, очарованное и восторженное.  И  не  было  никакой  пользы,
думал я, загонять его в ловушку, и свяжешь бедное тело, а дух его от  тебя
ускользнет. Я хотел завлечь его в ловушку, но завлечь всего и сделать  это
с любовью. Оковы и наручники - неподходящие для этого инструменты.
     Но если он не поедет со  мной  добровольно,  то  мне  останется  лишь
применить силу. Необходимость уже назрела,  поэтому-то  я  и  обратился  к
Годериху. Его дружеское участие в сопровождении мальчика, будет,  конечно,
менее унизительным, чем полицейский эскорт.
     Вэньон в этом деле был совершенно  бесполезен.  Нынешнее  болезненное
состояние его нервной системы было все равно  что  пассивное  и  негласное
сопротивление  моим  усилиям.  Почему  после  взрыва  эмоций   по   поводу
безымянных он замолчал? Кюре хоть что-то  рассказал  мне.  Но  почему  сам
Вэньон не мог сообщить мне тоже самое, или даже больше?
     Я подошел к окну комнаты, где мы завтракали, и  взглянул  на  осенние
поля.  Отсюда  они   выглядели   коричневыми   или   желтыми   квадратами,
беспорядочно тянувшимися к затуманенным холмам. Вдруг на одном из полей, я
увидел Дэни. Но он не двигался. И тогда я вспомнил,  что  это  всего  лишь
пугало, почему-то оставленное на стерне.
     Сегодня Годерих должен получить мое письмо. И когда  он  приедет,  мы
проведем наш военный совет. Как рад я буду его трезвому подходу к  делу  и
здравому мышлению. У  меня  же  все  мысли  перепутались,  а  оскорбленный
рассудок все время наталкивался на каменную стену противоречий.  Настоящий
парадокс! С одной стороны, здесь, как везде, была середина двадцатого века
с поездами,  почтой,  газетами  и  радио,  а  также  изредка  пролетавшими
самолетами. А с другой стороны, здесь вполне  уживались  темные  суеверия,
замшелая мифология и причудливый  анахронизм  фантастического  ужаса.  Два
мира - взаимосвязанные и несовместимые, но каждый из них существовал.
     Без всякой цели я направился к своей комнате, миновал ее и  пошел  по
коридорам. Я нередко в одиночестве, миновал ее и  пошел  по  коридорам.  Я
нередко в одиночестве бродил по извилистым лестницам замка, проходил  мимо
выцветших гобеленов, феодальных знамен, посещал гулкие залы.  На  сей  раз
непреднамеренно, но с беспокойством я шел в восточное крыло, к башне.
     Мой поход не дал  мне  новой  информации.  Кроме  одной.  В  комнате,
расположенной под  комнатой-убежищем,  я  обнаружил  несколько  деревянных
обрубков и щепок. Очевидно, как мне говорил Дорло, их строгал Дэни. На  ум
пришло предположение, возникшее у меня после беседы к кюре. Рауль, говорил
кюре, умер в замке. И Дэни когда-то, говоря о комнате в  башне,  упомянул,
что там кто-то умер.
     Был ли Рауль этим кем-то и не в башне ли он умер? Возможно, так оно и
было.


     Остальную часть утра и послеполуденного времени я бесцельно  шатался,
испытывая сильное беспокойство. Я с нетерпением ждал ответа Годериха.
     Посещение восточного крыла и возникшая после этого  догадка  о  Рауле
сильно обеспокоили меня. Однако была и другая  причина  для  тревоги.  Мне
казалось, что в течение дня что-то произошло или я что-то заметил. Но  что
это было, я так и не мог понять. Некоторое время тревога  не  исчезала.  Я
продолжал мучительно думать: что же это такое? Наконец, прекратил.
     Вновь забрел в библиотеку и снял  с  полки  том  "Легенд".  Мне  было
неприятно, но я хотел внимательно прочитать то место.
     Мне удалось найти нужный раздел. Он был довольно обширным и назывался
весьма просто - Оверн. Его содержание было довольно  мистическим,  слишком
таинственным и напыщенным. Поэтому я не все смог понять.
     Сожалея  о  слабом  знании  французского,  я   с   трудом   разбирал:
"...исключительная  жизнестойкость...  давая  возможность   вышеупомянутым
безымянным извлекать жизненную силу... (здесь одну или две  строчки  я  не
понял)... таким образом восстанавливать себя вблизи источника питания, как
ядра или фокуса и... (снова строчки незнакомых  мне  слов)...  или  другой
обычный предмет, чтобы быть похожим на человека. Но  горе  всем  тем,  кто
решится  на  это,  ребенку  или   женщине,   если   не   будет   обеспечен
необходимый..."  Далее  несколько  предложений  описательного   характера:
"...их главная слабость в запястьях и... Больше всего они радуются желтому
и отвергают некоторые оттенки серовато-голубого, поэтому удаляя их..."
     Недовольный своим переводом я оставил открытый том у себя на  коленях
и задумался. То,  что  мне  удалось  перевести,  немного  успокоило  меня,
поскольку казалось полнейшей  чепухой  и  глупостью.  Я  был  рад  и  даже
благодарен этой  мысли:  все  это  было  чепухой.  Полнейшей,  законченной
глупостью. И я мог смеяться над ней.  Как  я  только...  Но  мой  недолгий
восторг исчез: Дэни, вспомнил я. Все же Дэни... Это была беда. Чепуха  все
это или нет - один  вопрос.  А  вот  состояние  моего  мальчика  -  весьма
реальное дело.
     Неожиданно вошел Вэньон. В последние дни из-за его болезни, мы  почти
не встречались. Лицо у него было недовольным.
     - Здравствуйте, - буркнул он. - Сожалею, что вы  не  можете  заняться
чем-то лучшим. От этого вы мало сможете получить...
     К моему изумлению он схватил книгу и швырнул ее на полку.
     Да, Вэньон был очень трудным человеком, но именно сейчас из-за  столь
незначительного случая я сильно поссорился с ним.  Конечно,  нервы  у  нас
были предельно напряжены, но нужна была как раз  такая  искра  для  взрыва
эмоций.
     Я вскочил.
     - Хотя бы из вежливости, месье, вы могли бы не хватать книгу  с  моих
колен, я ее читал!
     Он смотрел на меня полными слез глазами.
     - Это моя книга. Это моя книга, - по-детски повторял он, - и я  делаю
с ней, черт возьми, что захочу. Проклятье! Я  сожгу  ее!  Вы  что,  против
того, что если захочу, я сожгу всю свою собственность,  включая  замок?  И
если кто-нибудь будет продолжать шастать - я говорю  шастать  -  по  моему
очаровательному замку, когда я буду его жечь, то пусть он тоже сгорит, его
шея и волосы, вместе с замком, если не...
     Он пошатнулся и прижал руку к груди:
     - Извините меня... Я вел себя так, что вы подумали обо мне как, как о
французском паяце. Но некоторые вещи в этом обществе не такие, какими  они
должны быть... Большая, удивительно большая большая муха  залетела  в  мою
спальню и не давала мне спать.  И  у  меня,  как  и  у  ваших  безымянных,
разболелись запястья и...
     Он сходит с ума? Или прикидывается  сумасшедшим?  Мои  безымянные!  Я
ненавидел  его  всей  душой.  И  особенно  потому,   что   ему   в   такой
отвратительной форме удалось помешать моим действиям.
     - Эта ваша тварь, чем бы она ни была, - сам испугавшись, кричал я,  -
это ваше безымянное напало на моего сына и почему-то вы больше не говорите
о...
     - Он умер здесь? В верхней комнате башни или под ней...
     Вэньон смотрел на меня, как бы не понимая, а затем с жалостью.
     - Мой бедный друг, - медленно проговорил он. - Мой бедный  друг,  все
это слишком тяжело для вас. И вы, вы сходите с ума.  Боже  мой,  сил  моих
больше нет.
     Он подошел смешным танцующим шагом и просто  ошарашил  меня,  щелкнув
двумя пальцами у меня под носом.
     - Повторяю, месье. Повторяю с огромным сожалением: вы совершенно не в
своем уме!
     Я отпрянул от него,  слишком  потрясенный,  чтобы  обидеться  на  его
язвительные слова и оскорбительные жесты. И именно в этот миг,  как  и  во
время предыдущего похожего случая, в  дверном  проеме  возникла  массивная
фигура Дорло.
     - Успокойтесь, сударь, - призвал он,  -  успокойтесь!  Плохая  погода
действует на нервы, но  так  поддаваться  своим  эмоциям  нельзя.  Да.  О,
господи! - И он тихонько добавил: - Так продолжаться больше не может.
     Вэньон смотрел на меня широко открытыми глазами.
     - Извините меня, - пробормотал он, - извините...
     В нем промелькнуло странное выражение злости и какого-то ужаса, когда
он повернулся и нетвердым шагом последовал за Дорло.
     Около минуты я не двигался. Вся сцена была невероятной,  перед  моими
глазами вновь промелькнуло все случившееся. Наконец, изумленный я вышел из
дома.
     На улице я пришел в себя. Внезапное эмоциональное нарушение прошло. Я
выдохся. Как будто я с кем-то  боролся.  Но  моя  тревога  усилилась.  Это
кошмар, думал я, кошмар. Вот почему у него каждый оказывается  сумасшедшим
и вы сами ведете себя как сумасшедший. Но я приду в себя - очевидно, когда
приедет Годерих...
     Воздух, как сказал Дорло, тяжелый и душный. Погода стояла мягкая,  но
появилась явная тенденция к изменению давления. В какую  сторону  -  я  не
знал.
     Вокруг меня лениво простирались поля. Слишком лениво, подумалось мне.
Словно тайком замышляя собраться на  коварное  колдовство.  Прямоугольники
полей были украшены в цвета охры, беж и серовато-коричневые  оттенки.  Они
собирались к невозмутимо застывшему предгорью, погруженному в таинственный
сон. Пересекая один из прямоугольников, я заметил, что пугало,  которое  я
видел из окна, немного изменило свое местоположение.
     Вэньон... О, господи! Безымянные... Его, если хотите, а не мои! Пусть
он  им  радуется.  О,  Боги!   Кто   выдумал   эти   привидения,   нелепые
отвратительные существа, если не... Я  посмотрел  на  серое  неприветливое
небо и поежился. Нет, я не был,  как  бы  это  выразиться,  очарован  этим
пристанищем  дьявола,  этим  зловещим  районом  Франции  двенадцатого  или
тринадцатого века, где вместо сохранения добрых старинных обычаев внезапно
оживают предрассудки и непристойная мифология, сводящие с  ума  всех,  кто
думал о них. Если только...
     Мои беспорядочные мысли оборвались. Я еще раз с содроганием  взглянул
на небо. Все вокруг - холмы, спящие поля, пока  я  шел,  не  отставали  от
меня. Я почувствовал: что-то постепенно назревает...  У  меня  разболелась
голова, появилось необъяснимое гнетущее  чувство.  С  того  места,  где  я
остановился, замок был ясно виден. Он находился примерно  в  километре  от
меня. Но часть его скрывалась за  горизонтом,  другую  закрывали  деревья.
Если тревога усилится, я смогу быстро вернуться туда.
     Я не спеша продолжал свой путь, когда у меня опять  возникло  неясное
чувство какого-то беспокойства. Когда я прошел примерно  треть  расстояния
до замка, передо мной вдруг с жалобным воем  выскочила  собака.  Это  была
весьма добродушная маленькая Зизи -  пудель,  одна  из  трех  или  четырех
собак, живших в замке. Дэни ее обожал, и я думаю, что Зизи не покидала его
в нынешней бродячей жизни. Но сейчас она, видимо, заболела или была чем-то
напугана. С визгом она прижалась к моим ногам.
     Вместе мы пошли по краю  жнивья.  Это  было  как  раз  то  поле,  где
находилось брошенное пугало. И вновь  я,  озадаченный,  заметил,  что  эта
штука передвинулась ближе к замку. Пропади  оно  пропадом!  Раздраженно  и
растерянно я подумал, что ведь это нелепо.  Очевидно,  прежде  я  ошибочно
запомнил место, где находилось  пугало.  Зизи,  бежавшая  рядом  со  мной,
прижалась еще ближе и несколько раз странно приглушенно взвизгнула.
     Тучи сгустились, голова у меня продолжала болеть. Было ощущение,  что
что-то назревает, что-то делается в тяжелой атмосфере, среди деревьев,  на
вершинах холмов и в низко висящем небе. Казалось, вся природа, как я, была
начеку и ожидала чего-то странного и необычного. Когда мы прошли  половину
поля, собака отбежала от меня и за изгородью послышался  короткий  хриплый
лай, вызванный либо сильным испугом, либо собачьей ссорой.
     По мере приближения к замку головная  боль  становилась  все  меньше.
Однако ощущение опасности и назревающей беды не покидало меня. И вновь,  с
еще большим нетерпением я жаждал встречи с Годерихом.
     Я вошел в замок. Там в зале, на блюде лежал ответ на мои мольбы.  Да,
говорилось в телеграмме, он может приехать во вторник, то есть  через  три
дня.



                                    4

     На следующее утро эту радостную весть подтвердило письмо,  в  котором
Годерих объяснял, что хотел было сразу приехать ко мне, но его партнер  до
вторника не сможет взять на  себя  дополнительные  обязанности.  На  столь
быстрый приезд я не надеялся. Более того, Годерих мог вообще не  приехать.
Поэтому я заранее был ему благодарен.
     В конце недели, я почувствовал еще  большую  напряженность.  Причиной
этого была недобрая шутка  моего  хозяина.  После  недавней  ссоры  Вэньон
кое-как извинился за свою  грубость.  Теперь  же  он  гневался  совсем  по
другому поводу. В то время, как я получил  доброе,  успокаивающее  письмо,
он, видимо, получил иное, вызывающее большое огорчение. Он сказал мне, что
тетя, у которой находились его дети, написала ему, что на месяц или два по
делам должна уехать в Тунис. Возможно и поэтому  она  вынуждена  отправить
детей своего брата домой.
     - Вот так причина! - фыркнул Вэньон. -  Дела...  Ха!  Дети  не  могут
сейчас приехать сюда, только не сейчас!
     Конечно, когда я вспомнил о состоянии моего сына, я не питал  большой
симпатии к Вэньону и не осуждал тетю за ее заботу о Марселе  и  Августину.
Но эта  тема  заставила  меня  еще  с  большим  вниманием  задуматься  над
родственной связью между нашими семьями. Ведь  это  родство  именно  через
сестру этой самой обруганной тети. Жена Вэньона в  девичестве  мадемуазель
Друар была кузиной моей жены, хотя, я думаю, они не знали друг друга.
     Эти рассуждения, естественно, заставили меня  полностью  пересмотреть
поведение Вэньона. И, как обычно,  мой  вывод  был  огорчительным.  Вэньон
бывал то горячим, то холодным, по  очереди  заботливым  или  нечутким.  Он
сожалел по поводу нарушения договоренности о  взаимных  обменах  во  время
каникул, но в то же время откровенно не предупредил меня о Рауле.  Позднее
он проявлял такт и дважды телеграфировал мне после побега Дэни во Францию.
Но в дальнейшем, когда я прибыл для возвращения беглеца, он не оказал  мне
никакой помощи. Порядочный человек так не поступает...
     В субботу  вечером  я  в  одиночестве  размышлял  об  этих  и  других
связанных с ними проблемах, как вдруг до меня  донеслись  сердитые  крики.
Можно было подумать, что  ссорится  десяток  человек.  Когда  же  я  вышел
посмотреть,  шум  уже  стих.  Участники  ссоры,  видимо,   успокоились   и
разошлись. Однако, идя через двор, я увидел человека, который  прихрамывал
и  прикладывал  к  лицу  окровавленный  платок.  В  нем  я  узнал   парня,
перевозящего на фургоне с молочной фермы сено, молоко и масло. Я собирался
спросить его, что случилось,  когда  откуда-то  из  помещения  послышались
пронзительные и сердитые возгласы Вэньона.
     Некоторую ясность по поводу инцидента внес Дорло. Как  только  хозяин
ушел после обеда, Дорло, принес мне в библиотеку обычную  рюмку  бренди  и
сказал:
     - Сегодня днем за Батистом и вашим мальчиком заявилась шайка негодяев
из Сэнт Орвэна и почти добралась до них...
     - Что! - с ужасом воскликнул я. - За моим мальчиком? За  что?  Что  с
ним?
     Он отвечал беспристрастно, обращаясь скорее к небу, чем ко мне.
     - Молодой месье совершенно не пострадал, они не смогли схватить  его.
А Батиста, конечно, получил царапину, а то и две...
     - Но почему, почему на них напали?
     Дорло пожал плечами и развел руками.
     - Здесь люди,  месье,  суеверны.  Они  верят  во  всякую  чепуху.  И,
возможно, молодой месье сделал  что-то  неумышленно,  что  вызвало  у  них
подозрения. Эта шайка негодяев и бандитов преследовала его  и  Батиста  до
нашего двора. К сожалению, - как-то задумчиво добавил  он,  -  кое-кто  из
наших слуг принимает сторону этого сброда... Но это не мое дело,  меня  не
касается. Завтра же уезжаю отсюда...
     Меня очень  обеспокоил  не  только  рассказ  Дорло  и  его  возможные
последствия, но и заявление о его  отъезде.  Глупо  было  бы  считать  его
союзником. И все же он пока не проявлял ко мне враждебности, а в последнее
время был почти единственным источником сведений о Дэни.
     Очевидно, за всем этим скрывалось значительно  больше,  чем  то,  что
рассказал Дорло. Но и это дало мне повод  для  многих  предположений.  Для
подозрений  крестьян  Дэни  был,  конечно,  главным   объектом.   И   даже
удивительно, что к нему до сих  пор  не  приставали.  Тот,  кого  называли
Батистом, был, видимо, его приятель или знакомый. Поэтому  он  тоже  попал
под подозрение... Дело, кажется, дошло  до  непримиримой  вражда  и  среди
сторонников Вэньона в самом замке произошел раскол. Завтра,  думал  я,  на
поезде Дорло не будет скучать без компании...
     Пока я с растущим нетерпением  считал  часы,  оставшиеся  до  приезда
Годериха,  возобновились  мои  пока   безрезультатные   попытки   смягчить
враждебность Дэни. Я уже не надеялся на быстрое и  полное  примирение.  Но
пока Годерих не окажет  мне  посильную  помощь,  мне  хотелось  бы  начать
разговаривать со своим ребенком.
     Я дважды пытался поговорить с ним  через  закрытую  дверь.  В  первом
случае - молчание, во втором - ответ:
     - Уходи прочь! Я ненавижу тебя!
     Еще два раза мне  удавалось  приблизиться  к  нему  на  улице,  чтобы
поздороваться, но немедленно убегал. Его  поведение  и  презрительный  вид
были для меня унизительными. Я не мог рассчитывать  на  помощь  оставшихся
слуг Вэньона, утром вместе с Дорло уехала еще одна  пара,  чтобы  окружить
Дэни  и  заставить  его  сдаться.  Да  и  сама  такая   облава   была   бы
противоестественным делом и, как я  потом  убедился,  принесла  бы  больше
вреда, чем пользы.
     Мне хотелось узнать, что сам Дэни думает о своем  положении,  как  он
оценивает ситуацию. Совершенно очевидно, что он рассчитывал  или  хотя  бы
надеялся найти здесь своего ужасного приятеля. Ведь  Вэньон  говорил  мне,
что Дэни сделает все, чтобы вернуть
     Рауля. Однако, его постигла неудача. Что произошло с Раулем  или  его
физическим воплощением я не знал. Возможно, после  того,  как  я  чуть  не
задушил его, ему каким-то образом удалось вернуться во Францию. Но пока  в
своем старом логове он не появлялся. Конечно, полной уверенности у меня не
было. Но кем бы или  чем  бы  это  существо  ни  было,  его  штаб-квартира
находилась   по   эту   сторону   Ла-Манша.   Значит,   следующей    мерой
предосторожности была задача переправить Дэни на другую сторону.
     Сегодня понедельник... Завтра Годерих будет здесь. Погода по-прежнему
была хмурой, но сухой. И вновь я уныло бродил по ближайшим полям.
     Окрестности, как и прежде, выглядели мрачно, но несколько изменились.
Исчезла  атмосфера  таинственной  напряженности  и   надвигающейся   беды.
Тускло-коричневые поля опустели и как  будто  избавились  от  чего-то.  Не
желая обвинять себя в излишней подозрительности, я огляделся  вокруг:  нет
ли  чего-нибудь  такого,  что  могло   бы   фактически   подтвердить   мое
впечатление. Ничего не  было.  Только  исчезло  пугало,  которое  я  видел
раньше. В дальнейшем я обнаружил его на другом поле, значительно  ближе  к
замку.
     Я медленно брел к дому. Помощь, наконец, была близка. Годерих  должен
был приехать завтра вечером.  Но  на  душе  у  меня  оставалось  тревожно.
Местное население насмехалось надо мной,  глубоко  скрывая  свои  недобрые
намерения.  Что  за  чушь!  Я  не   пытался   сосредоточиться.   Полнейшая
глупость... Когда я  сворачивал  за  угол  сарая,  мимо  меня  в  сумерках
промелькнула тройка летучих мышей.
     И вдруг меня словно током ударило.
     - Привет, папа... - голос Дэни.
     Он стоял передо мной и смущенно улыбался. И обратился ко мне так, как
не делал уже давно. Его одежда была в  пятнах,  потерта,  щеки  бледные  и
грязные. Думаю, он не умывался уже несколько дней.
     Меня ужаснул не столько его неопрятный вид, сколько манера держаться.
Он выглядел уставшим, вялым и в то же время уверенным в себе. Держал  себя
небрежно и непринужденно, словно ему очень надоело все, что произошло. Как
он  только  мог  совмещать  крайнюю  усталость  со  столь  неприятным  мне
апломбом? Он пристально смотрел на меня. Его взгляд  выражал  одновременно
несчастное одиночество и открытое дружелюбие. Словно ничего не случилось и
он ничего не знал о моих и своих страданиях.
     - Подойди, - кажется, сказал я ему, - и  давай  обо  всем  поговорим,
ладно?
     - Да... - рассеянно ответил он. - Хорошо. Но я  хочу  есть.  -  После
паузы он проговорил, тщательно подбирая слова: - Ты знаешь, на самом  деле
это не настоящее...
     Мы пошли прочь от амбара. Полоска слабеющего света упала на его лицо,
и я поймал взгляд, от которого мне стало больно. Описать  этот  взгляд  не
легко: он был в одно и то же время коварным и усталым, выражал, как бы это
сказать, полное безразличие к обстановке. Меня охватила ярость и, к своему
стыду, я почувствовал, что  мой  кулак  сжался,  готовый  ударить  его.  С
величайшим трудом удалось мне сдержать себя.
     - Дэни... - слышал я свой голос, - Дэни!...
     Внезапно мой гнев сменился острым томлением. Я  обнял  его  послушное
тельце. Легкий, как перышко, он был  податлив.  Прижимая  его  к  себе,  я
понимал, что в любой  момент  Дэни  может  вырваться  из  моих  объятий  и
раствориться в воздухе.
     Когда мы пришли в замок, в зал вошел Вэньон и пораженно уставился  на
нас.


     Не знаю даже, как прошли последующие часы - о чем  мы  говорили,  что
делали. Но помню и знаю,  что  они  не  были  счастливыми.  Вокруг  витало
приближение неизбежного  несчастья,  горя.  От  этого  чувства  я  не  мог
избавиться.  На  первый  взгляд,  хорошо,   что   удалось   обойтись   без
преследования, ловушек, связывания, о  чем  я  уже  подумывал.  Но  что  я
получил взамен? Не Дэни. И  в  этом  была  беда.  От  него  осталась  лишь
какая-то оболочка. Он стал таким  ребенком,  какого  Эльфы  отдают  взамен
похищенного. То, что от него осталось, не сохранило ни одной черточки,  ни
одной особенности того Дэни, которого я любил и мучительно ждал.
     И все-таки неожиданный поворот событий изменил дело.  Очевидно,  Дэни
вернется спокойно, его  не  придется  тащить  домой  как  пленника.  Когда
приедет Годерих, делать ему будет  нечего.  И  мы  все  вместе  отправимся
домой. А потом?...
     - Ты устал? - кажется, спросил я. - После всех... походов...
     Он подозрительно смотрел на меня не понимающим взглядом.
     - Немного. Да, немного...
     Вот и все. Форма, манера, суть ответа, оставались скрыто враждебной и
совершенно  неудовлетворительной.  Его  тон  выдавал  достойную  сожаления
хитрость. Словно после того, как он уже сдался,  на  руках  у  него  среди
других карт остался туз.
     Что заставило его сдаться? Может быть, он устал и решил  вернуться  к
привычному домашнему комфорту, которого был лишен уже три недели? Или  его
планы, какими бы они ни были, расстроились и поэтому он  вынужден  был  от
них отказаться? Может, он, узнав о приезде Годериха решил уступить мне?
     Нужно было ждать. И потом все выяснить. Я понимал,  что  для  допроса
время еще не подошло. Хорошо, что в  этот  вечер  подобного  разговора  не
возникало. Дэни был так слаб, что сразу  же  после  чая  и  купания  пошел
спать.
     Что касается Вэньона, то после первой встречи с нами в зале  и  после
обеда я его не видел. Ужинал я один и, выкурив  пару  трубок  в  маленьком
салоне, с удовольствием отправился в свою комнату.
     Между прочим, Дэни и я забыли или почти специально не  пожелали  друг
другу спокойной ночи. Интересно, бодрствовал ли он, а если нет,  то  какие
сны ему снились.


     На следующий день я подумал,  не  стоит  ли  взять  Дэни  на  станцию
встречать Годериха, но решил не брать. У меня не возникало мысли,  что  он
сбежит опять. Но если он  так  поступит,  это  лишь  подтвердит,  что  его
капитуляция ненастоящая. Я по-прежнему видел в этом не естественный шаг, а
продиктованный страхом поступок. Однако мои опасения  не  были  связаны  с
предположением, что он вновь исчезнет.
     За утро ничего особенного не произошло. Встретившись  со  мной  перед
самым обедом, Вэньон с притворной  улыбкой  поздравил  меня  с  улучшением
отношений с Дэни и вежливо предложил мне  воспользоваться  автомашиной.  Я
почувствовал облегчение - на этот раз он не изъявил желания сесть за руль.
Годерих проведет в замке одну  ночь,  а  завтра  мы  втроем  отправимся  в
Англию.
     Как удивится мой друг, полагал я, когда узнает о последних  событиях.
В определенном смысле его приезд будет напрасным, но я надеялся,  что  сам
он так оценивать свою поездку не будет. Если бы я отправил ему  телеграмму
вчера вечером, он бы получил ее и не поехал.  Но  неожиданная  капитуляция
все перепутала в моей голове и эгоистично я был рад этому.
     На станции я ждал минут десять. У входа в багажное отделение я увидел
фургон. С него снимали длинный ящик и переносили к клерку.  Я  понял,  что
это фургон из замка, а парень, с  трудом  тащивший  ящик,  был  тот  самый
Батист, которого я видел на дворе, прихрамывающим и прикладывающим к  лицу
окровавленный платок. Когда он сел на свое место, вышел начальник  станции
и стал о чем-то тихонько говорить с ним.
     Наконец,  прибыл  поезд.  Едва  он  с  грохотом  остановился,  тотчас
выскочил Годерих и через секунду уже пожимал мне руки.


     - Знаете, - говорил он, - бывает так, что зубная боль вдруг  исчезает
на пороге  у  дантиста.  Если  я  приехал  не  впустую,  как  вы  изволили
выразиться, то вы и ваш дерзкий ребенок все еще в ссоре.
     Мы приблизились к замку, и я задумался. Внутренняя энергия  Годериха,
его жизнерадостность были струей здоровья и надежды из  другого  мира.  Но
все же у меня оставались сомнения и в какой-то мере я был шокирован.
     - А если мы уже не в ссоре, а это так и есть, - как помню, ответил я,
- да сейчас вы сами все увидите.
     Мы миновали подворотню и остановились. Нас встречал  Вэньон,  он  был
сама любезность. За ним маячила маленькая фигурка, скрывавшаяся в тени.
     - Хэлло, бездельник! - воскликнул Годерих. - А ну, выходи!
     Дэни  робко  шагнул  вперед.  Его  лицо  вновь  ужаснуло  меня  своей
изнуренностью.
     - М-м... - начал Годерих, - я должен сказать без всякой рекламы,  что
только дезертиры бывают  в  самовольной  отлучке...  Девятнадцать  дней  в
бегах, так? Но на сей раз мы его  не  будем  держать  в  теплице,  старший
сержант...
     Я еще раз мысленно вздохнул. Не знаю: восторгаться  или  пугаться  от
такой жизнерадостностью Годериха?! А не переиграл  ли  он?  Это  волновало
меня не из опасения, что плохо подействует на Дэни, а  потому,  что  может
оказаться слишком смелым вызовом злым силам.
     Но Дэни  спокойно  отнесся  к  подобному  шутовству.  Он  даже  слабо
улыбнулся, Когда Годерих продолжил свои шутки.
     От меня не ускользнуло, что за шутливыми  играми  скрывалась  большая
тревога Годериха. Когда  Дэни  ушел,  заявив  что  вместе  с  Зизи  пойдет
смотреть, как кормят лошадей, мой друг явно помрачнел.
     - Что вы думаете по этому поводу Хэпгуд? - поразил он меня вопросом.
     - Я?... Я-я хочу, чтобы вы сказали мне свое мнение!
     - Конечно. Но сначала я хотел бы знать, что думаете вы. Например,  не
были ли вы действительно... - Он сам прервал свою мысль: - Нас могут здесь
побеспокоить? Разве наш великолепный хозяин не может вмешаться?
     - Думаю, нет. Сейчас он очень расстроен. Очевидно, сегодня вечером мы
его уже не увидим.
     - Меня это устраивает... А если...
     - Вопреки моему предсказанию, в этот момент вмешался Вэньон  и  начал
нас развлекать скучным разговором. Не прекращалось это до самого  ужина  и
во время него, пока он не излил весь поток своих извинений и не  удалился.
А мы с Годерихом смогли продолжить беседу. Как и вчера вечером, Дэни  рано
отправился спать.
     - Ну, хорошо, - сказал Годерих, - что  вы  думаете  об  этом  теперь?
Например, действительно ли вы считаете этого чертова типа, известного  нам
по Хемпширу, тем самым Приваче, могилу которого  вы  нашли  неподалеку  на
прошлой неделе?
     - Это, это звучит, конечно, как вздор, - ответил.
     - Вздор...  Ну,  ладно.  Только  вздор  может  быть  разным.  Иногда,
изменяясь, он перестает быть вздором. Особенно если вторгается не  в  свою
сферу. И по крайней мере  этот  вздор  стал  реальностью  для  Дэни,  а  в
некоторой степени и для вас. Сейчас я хотел бы знать,  насколько  реальным
он стал для вас?
     - Говорю вам -  не  знаю.  Это  просто  не  поддается  математической
оценке.
     - Ну, так. Не поддается. А если бы поддалось, то в конце концов мы бы
смогли выследить это проклятое существо и арестовать его за что-нибудь. Но
за что? Как бы вы смогли его обвинить? Если бы вы попытались сделать  это,
я бы возненавидел вас! Абсурдна сама ваша мысль о том, что  вы  не  можете
оценить степень его реальности.  Однако  совершенно  необходимо  другое  -
заполучить вашего мальчика.  А  уж  потом  мы  будем  молиться,  чтобы  он
вылечился.
     - Но что вы думаете на самом деле? Не может... - я заколебался.
     - Знаете, что вы собираетесь спросить. Может ли он? Опять  может  ли?
Что мне сказать? Он был здесь. Он -  это  дурацкое  существо,  в  какой-то
степени почти человек. Почему-то он всегда носит перчатки. Кроме  того,  у
него рука действует весьма необычно. Одно я не могу понять: как задушенный
или полузадушенный смог отдышаться и покончить  с  этим.  А  ведь  было...
Конечно, он не слишком популярен, а может, даже вызывает страх, но...
     Годерих сделал паузу и продолжал:
     - Не думаю, что так мы уйдем далеко. Но проще всего говорить, что это
вздор. И если вы могли почувствовать это так же, как говорить это, то было
бы отлично. А как с шумами? Они продолжаются?
     - Мне говорили, что да. Сам же я их не слышал.
     - И "комната-убежище", где, как говорят, умерло это первое  чудовище.
Как оно попало туда? Четко ли признал наш хозяин, что Приваче  номер  один
умер именно там?
     - Четко?... Нет вовсе. Он ничего определенного не говорил. Когда же я
стал настаивать, чтобы он заявил, что он... первый Приваче  умер  не  там,
где я предполагал, Вэньон повел себя весьма  странно,  был  очень  груб  и
бросил мне, что я схожу с ума...
     Мы еще продолжали наш разговор, но не пришли к новому выводу; Остался
прежний: единственная надежда - немедленно увезти Дэни.
     Мы,  Годерих  и  я,  решили  взять  Дэни   домой.   Этим   утром   мы
предварительно договорились о билетах, чтобы все предусмотреть.  Дэни  был
так изнурен, что  наше  решение  было  вполне  оправдано.  ДУмаю,  оба  мы
понимали, что необходимо проявлять крайнюю осторожность, иначе он погибнет
на наших руках или его  унесет  легким  дуновением  ветра.  Глаза  у  Дэни
потускнели, кожа высохла. В его  поведении  появилось  что-то  такое,  что
трудно описать: наряду с апатией - оживление или даже страх.
     После бессонной ночи пришел хмурый день. Ночью мне что-то  все  время
снилось, но я не мог припомнить -  что.  Главным  образом  всякая  чепуха:
Вэньон выступает перед куклами в библиотеке; где-то вдали  Дорло  катается
на  роликовых  коньках;  перемещаясь  с  одного  поля  на  другое,  пугало
приближается к замку. Тяжесть этих сновидений угнетала, я проснулся от них
со взвинченными нервами.
     Наш поезд отбывал из Фоана в  десять  тридцать.  Поднялись  мы  очень
рано. Рассеянно поглядывая на  нас  из-под  насупленных  бровей,  Дэни  ел
скромный завтрак. Он был погружен в свои мысли, вдруг резко встрепенулся и
нечаянно опрокинул чашку с шоколадом.  От  неожиданности  он  открыл  рот,
чтобы крикнуть, но так и не произнес ни звука.
     На этот раз машина хозяина нам не понадобилась. Вчера я заказал такси
из Фоана и  теперь  молил  Бога,  чтобы  оно  пришло  вовремя.  Наш  багаж
находился в зале. Я дал слугам на чай. Одетый в халат вышел Вэньон,  чтобы
попрощаться. Кланяясь и крепко пожимая нам  руки,  он  пробормотал  что-то
вроде "...если вы сможете..."
     Наконец, мы все трое выехали. На сердце у меня потеплело, стало легче
дышать.
     - У тебя все в порядке? - спросил я Дэни.
     - О, да...
     Он сидел рядом со мной напротив  Годериха  и  мечтательно  смотрел  в
окно. Выражение лица у него было  какое-то  отрешенное,  словно  он  видел
что-то совершенно незнакомое и неинтересное. Его волосы,  как  я  заметил,
сильно отросли, нужна была стрижка.
     Вдруг из-под сидения послышался слабый лай. Зизи! Не  знаю,  как  это
получилось, но животное увязалось  за  Дэни,  и  теперь  нам  нужно  будет
просить начальника станции вернуть его хозяину.
     Выйдя из такси, мы так и сделали, и стали ждать отхода поезда.  Когда
Годерих и я уже сели в поезд, на секунду или две Дэни  потерялся.  У  меня
сердце оборвалось. Но через миг он прибежал со стороны камеры  хранения  и
поднялся к нам.
     Как рад я был его появлению! Меня охватило  нежное  чувство  к  моему
дорогому мальчику, я взял его за  руки.  Наш  поезд  набирал  скорость.  Я
чувствовал облегчение и думал о том, что каждая миля приближала мальчика к
безопасности. Вряд ли мог я ожидать или надеяться, что мы сможем уехать. В
то же время я опасался, что что-то произойдет, остановит или задержит нас,
какой-нибудь случай или преграда - и...
     Вдруг меня испугало  поведение  Дэни.  Не  знаю  почему,  но  он  был
подавлен.
     - Пуга... - пытался он что-то с трудом произнести. Потом, перейдя  на
французский, сказал: - Пугало, оно там...  -  После  паузы  он  настойчиво
добавил одно слово - Зизи.
     К моему великому изумлению собака оказалась здесь, с  нами.  Но  меня
волновало не присутствие собаки, а странные взгляды и поведение мальчика.
     По  параллельной  колее  нас  обгонял  другой  поезд,  должно   быть,
экспресс. Из коридора прибежала Зизи. Сначала она радостно виляла хвостом,
потом странно сникла. С угрожающим ворчанием она спряталась под лавку,  на
которой сидел Дэни.
     - Что это такое, Дэни? В чем дело? - спросил я.
     Годерих открыл фляжку с бренди и приложил ее к губам  мальчика.  Губы
двигались медленно и смущенно.
     - Пугало... Пугало... там...
     Вдруг он со стоном вскочил и бросился в коридор. Я и Годерих пытались
остановить его, но не смогли. Собака выскочила из-под лавки, и  застыла  в
дверях, скуля от страха.
     Оттолкнув ее ботинком, я выскочил следом  за  Дэни.  Экспресс  быстро
обгонял нас. Я  видел,  как  его  локомотив  поровнялся  с  концом  нашего
коридора, потом проследовал мимо наших окон.
     - Дэни, Дэни! - повторял я. - Что такое? Что ты делаешь?
     Он странно изогнулся, пристально глядя на проходящий поезд. Лицо  его
выражало неописуемый ужас, глаза округлились  от  страха.  Его  тело  было
плотно прижато к стенке, словно он хотел как можно дальше отодвинуться  от
проходящих мимо вагонов.
     То, что произошло потом, особенно ужасно и жутко.  Оно  настолько  не
поддается обычному описанию, что даже я -  свидетель  случившегося  считаю
невозможным отождествить происшедшее с реальностью. Совершенно не могу это
объяснить, но думаю, что тогда случилось нечто  страшное  с  точки  зрения
Дэни и Рауля: все  заранее  заготовленные  ужасные  схемы  и  механизмы  в
последний момент не сработали. То, что я увидел  или,  во  всяком  случае,
думал, что увидел, было результатом страшной ошибки...
     Я схватил руку Дэни и дернул. Никакой  реакции.  С  дальней  от  него
стороны два человека выглянули из своего купе и уставились на нас. Зажатый
за моей спиной в узком проходе, Годерих старался перекричать  грохот  двух
поездов:
     - Иди, мальчик, оторвись от него! Вернись!
     Голос его был твердым. Мне он добавил:
     - Ради Бога, вытащите его как-нибудь!
     Сам Дэни пытался протиснуться через полуоткрытую дверь. В тот момент,
когда я старался в этом малом замкнутом пространстве  оттащить  Дэни,  наш
поезд внезапно замедлил ход, а  вагоны  экспресса  замелькали  за  окнами.
Потом я узнал, что это Годерих нажал на тормоз. Вытащить Дэни я все еще не
мог. Знал, что ему грозит  большая  опасность,  тащил  изо  всех  сил,  но
бесполезно. На лбу у меня выступила холодная испарина.  Я  молился,  чтобы
этот страшный сон, наконец, прекратился.
     А он продолжался. На мгновение я выглянул в окно. Как раз в это время
мимо следовал служебный вагон экспресса. Длинный ящик,  похожий  на  гроб,
поднялся и медленно выплыл  из  вагона,  вылетел  в  нашем  направлении  и
обрушился на нас. Коридор засверкал осколками стекла.
     Поезд  с  грохотом  остановился.  Люди  высыпали  из  вагонов.  Вдруг
откуда-то я услышал удивленный возглас:
     - Пугало... В этом ящике было всего лишь пугало!...
     Я повернулся к Дэни. Мне показалось, что он позвал:
     - Зизи...
     Что случилось с собакой, я не знал, да так никогда и не узнаю.
     Лицо моего мальчика сжалось, как у старика, на  нем  застыла  гримаса
ужаса. Он безвольно обмяк у меня на руках.
     Вместе с Годерихом мы перенесли Дэни в купе и  положили  на  седение.
Теперь до меня дошло, что спутанные волосы мальчика побелели.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт:

Комментарии (1)