Сергей ЛУКЬЯНЕНКО
ДОРОГА НА ВЕЛЛЕСБЕРГ
Ветер гнал над степью запахи трав. В воздухе словно метались
разноцветные знамена, даже в глазах рябило. Я сказал об этом Игорю, но тот
лишь усмехнулся:
- Чтобы унюхать то, что ты чуешь, надо собакой родиться. По-моему,
воняет гарью.
Гарь я тоже чуял. От посадочной капсулы стлалось грязно-черное,
медленно оседающее полотнище. Там, где опоры впились в почву, ленивыми
багровыми гейзерами вспухал запах сгоревшей земли. Наверное, того, кто
видел бы это впервые, зрелище могло захватить. Я начал дышать ртом, и
цветные пятна в воздухе дрогнули, исчезая. Так гораздо лучше, только рот
быстро пересыхает. Но я привык. Не советую, правда, медикам из Центра
Совершенствования подходить ко мне с предложением об активации генов моим
детям. Могу и не сдержаться. А в общем, я привык.
Игорь неторопливо поправлял одежду. Особо аккуратным видом он никогда
не отличался, а сейчас был встрепан донельзя. Порванная на спине (для
вентиляции) рубашка выбилась из обрезанных чуть ниже колен брюк. Сами
брюки представляли собой шедевр роддэрской моды - правая половина из
джинсовой ткани, левая - из металлизированного вельвета. На груди на
тонкой серебряной цепочке покачивался амулет - настоящий автоматный патрон
второй половины двадцатого века. Зато волосы были очень тщательно
разделены на семь прядей и выкрашены в семь цветов. Игоря можно было с
ходу снимать для передачи "Роддэры - новые грани старой проблемы".
Впрочем, кажется, он пару раз в ней снимался... Игорь поймал мой взгляд,
подмигнул, но ничего не сказал. Скосил глаза на нашего нового спутника -
тот неловко выбирался из люка капсулы.
- Эй, как тебя... Рыжик!
"Рыжик" повернулся. Быть ему теперь Рыжиком на веки вечные. Если
Игорь дает прозвище, оно прилипает намертво. Да в новеньком и
действительно было все необходимое для такого прозвища: солнечно-рыжие
волосы, быстрый, чуть хитроватый взгляд и такая же, немного лукавая,
улыбка.
- Меня зовут Дэйв. А вас?
Ха! Имя у него тоже было рыжее, солнечное. По-русски Дэйв говорил
неплохо, только немного нажимал на гласные.
- Не, - дурачась, протянул Игорь. - Тебя зовут Рыжик. Его - Чингачгук
- можно Миша, - докончил он, увидев мой выразительный жест. - А я - Игорь.
- Просто Игорь?
Да, новенькому палец в рот не клади. Он смотрел на Игоря так, словно
придумывал ему кличку.
- Просто Игорь. Тебе сколько?
Дэйв смущенно пожал плечами, словно не знал, что ответить. Замершее в
зените солнце сверкнуло на золотистом кружке, приколотом к его
травянисто-золотой рубашке.
- Одиннадцать.
- Ясно. Знак давно получил?
Рыжик скосил глаза на кружок.
- Недавно. Утром.
- Во дает! - Даже Игоря такое сообщение лишило иронии. - Получил и
сразу слинял? А родители? Сцен не устраивали?
- Нет. Они, кажется, даже обрадовались.
Игорь замолчал. Потом заговорил снова, и я обалдел - таким неожиданно
мягким, дружеским стал его голос.
- Ты держись пока с нами, Рыжик. Мы с Мишкой роддэры старые, опытные.
По три года по дорогам болтаемся.
- А вам сколько лет?
Игорь засмеялся:
- Учти, Рыжик, мой вопрос о возрасте был провокационный. Роддэры на
такие вопросы не отвечают, в лучшем случае говорят, как давно получили
самостоятельность. Но ради знакомства скажу - тринадцать. И еще. Спрячь
свой знак. Роддэры это напоказ не носят.
Я усмехнулся, глядя, как торопливо снимает Рыжик свой золотой кружок.
Знак действительно делают из золота, запрессовывая внутрь идентификатор и
выдавливая на поверхности слова: "Достиг возраста персональной
ответственности". На обороте - имя.
Игорь повернулся ко мне:
- Ну что, Чингачгук, пойдем в горы?
Горы неровной гребенкой тянулись к горизонту. Покрытые синеватым
снегом вершины заманчиво поблескивали над темной каймой деревьев. Там, в
горах, сосны по двадцать метров. И никаких запахов, кроме снега и хвои...
- Далековато, - небрежно произнес я, уже зная, что пойдем. -
Километров сто с гаком...
- Куда нам торопиться-то, роддэрам...
Мы с Игорем понимающе смотрели друг на друга. Игорь знает, каково
мне. Иначе бы мы не проводили половину года в горах...
- Да, - повернулся я к Дэйву. - Мы же забыли тебя поблагодарить,
Рыжик...
Назвав его так, я невольно смутился. Не люблю кличек...
Но Рыжик, похоже, уже привык к своему новому имени.
- Точно, - подхватил Игорь. - Ты нас спас. А то сели бы мы в лужу.
Он был прав.
В пассажирском салоне гиперзвукового самолета могла поместиться
великолепная лужа, в которую уселись бы два самонадеянных роддэра. Салон
тянулся широченной стометровой трубой, залитой мягким оранжевым светом. В
четырех рядах кресел дремали, слушали музыку и смотрели телешоу редкие
пассажиры. Самолет летел полупустым, как и положено рейсу из Флориды в
самом начале курортного сезона.
Мы с Игорем сидели рядом со стеклянной кабинкой диспетчера,
установленной посередине салона. Наверное, близость к ней и навела Игоря
на мысль покинуть самолет. Когда бархатный голосок стюардессы зазвучал из
спинки кресел, объявляя, что через пятнадцать минут лайнер пролетит над
Скалистыми Горами, Игорь легонько толкнул меня в бок. Я замычал, не
раскрывая глаз. Хотелось подремать - всю ночь мы шли по обочине дороги,
добираясь из города в аэропорт. Проходящие мимо машины иногда тормозили,
сигналили, но мы упорно шли дальше. Настоящий роддэр не садится в
автомобиль без крайней необходимости. Из одной машины, сигналившей
особенно настойчиво, нас даже беззлобно обругали... Теперь я хотел спать,
а Игорь неумолимо тормошил меня:
- Чинга! Большой Змей! Ну, Мишка!
Я вопросительно посмотрел на него.
- Давай возьмем капсулу и смотаемся.
- Зачем?
- Просто так.
Вся прелесть поступков "просто так" в том, что их не надо объяснять
даже себе.
- Давай...
Мы поднялись с кресел. Как всегда после резкой смены положения,
запахи ударили по мне с новой силой. Прежде всего - запах самолета.
Трущийся металл, гнущаяся пластмасса, искрящие контакты, подгорелые
изоляторы, подтекшая смазка, свежевыкрашенные панели и еще тысячи знакомых
и не знакомых запахов сливались, к счастью для меня, в единый,
воспринимаемый как шершавое скрипящее фиолетовое пятно над головой. К нему
можно было легко привыкнуть и перестать замечать. Но вот аромат резких
французских духов, плывущий от женщины в конце салона, оказался неизбежным
и неуничтожимым. Он бил прямо в подсознание жаркой багряной волной, и
стоило большого труда вынырнуть из-под нее, вновь думать спокойно и без
усилий.
- Прошу выделить нам капсулу для посадки в пролетаемом районе, -
вежливо сказал Игорь диспетчеру. Тот оглядел нас и... Я почувствовал, как
темнеет его запах - в кровь выплеснулись стрессовые гормоны, на коже
проступил незаметный для глаз пот.
- На каком основании?
Будь на нашем месте взрослые, диспетчер и спрашивать бы не стал. Что
ему, капсулы жалко, что ли?.. Но к роддэрам у многих отношение было не
слишком доброжелательное. Игорь вздохнул и вытащил из кармана свой знак
самостоятельности. Я - свой. Пассажиры, сидевшие поблизости, уже
посматривали на нас с любопытством. Еще бы. Двое мерзких грязных
скандальных роддэров требуют, чтобы им, как порядочным гражданам, дали
капсулу для индивидуальной посадки.
- Как мне кажется, серьезных оснований для высадки у вас нет?
Я понимал диспетчера. Перед ним стояли два пацана. Один - в диком
костюме, с разноцветными волосами, загорелый и исцарапанный. Другой
поаккуратнее (не люблю выкрутасы в одежде), со светлыми волосами (меня
тошнит от запаха краски), светлокожий (ко мне загар плохо липнет)... но
все равно - роддэр. И эти роддэры из пустой прихоти передумали лететь в
Токио и решили высадиться у подножия Скалистых Гор...
- Увы. Капсула дается лишь при наличии веских причин. Или если ее
попросят не менее трех пассажиров...
Поединок кончался не в нашу пользу. Роддэров оскорбили и публично
продемонстрировали остальным пассажирам их беспомощность. Теперь речь шла
уже о том, чтобы спасти лицо. Игорь с надеждой посмотрел в салон. Но
никого, похожего на роддэра, не увидел. Лишь рядах в пяти от нас сидел
мальчишка. Но уж слишком ухоженный, домашний был у него вид... На всякий
случай я кивнул ему. Мальчишка кивнул в ответ и встал. Пошел по проходу,
касаясь рукой знака на груди, словно боялся, что тот может исчезнуть. Я
успел лишь заметить, что мальчишка рыжий и совсем маленький, не больше
одиннадцати лет.
- Я тоже желаю сойти с самолета здесь.
Проголодались мы лишь к вечеру: как раз перед тем, как Игорю пришла в
голову идея о капсуле, в самолете разносили обед. Весь день мы бодро шли
по степи, временами устраивая привалы, болтая, рассказывая разные смешные
истории. Говорили в основном мы с Игорем. Рыжик слушал и нерешительно
улыбался. Наконец он осмелел и рассказал историю про девчонку, решившую
обмануть тест-компьютер и пораньше получить знак самостоятельности.
История была с бородой, но мы сделали вид, что не слышали ее раньше.
Рыжику было сейчас тоскливо, это мы понимали.
Солнце уже коснулось горизонта, когда Рыжик взмолился:
- Ребята, давайте зайдем куда-нибудь, перекусим...
Игорь засмеялся:
- Куда?
Вокруг нас простиралось бесконечное степное море. Трава, мелкие синие
цветочки, редкие чахлые кустики. Воздух тихо звенел - какие-то насекомые
устроили вечерний концерт. Из-под ног иногда вспархивали птицы. Здесь был
настоящий рай для энтомологов или орнитологов, желающих изучить степь в ее
первозданном виде. Но кафе или бутербродной никто поблизости не
предусмотрел...
- А куда же мы тогда идем? Здесь что, нет ни одного дома?
Игорь взглянул на меня. Я - на нежно-розовые облака, дрейфующие в
потемневшем закатном небе. Откуда-то справа тянуло домом - теплым, недавно
испеченным хлебом, жарящимися котлетами, гидролем - горючим для флаера. Но
идти туда мне не хотелось. Какое-то шестое чувство предостерегало от
этого.
- Не знаю, - самым беззаботным тоном ответил я.
С сомнением хмыкнув, Игорь достал из кармана две маленькие плитки
шоколада. С одной хитро смотрел утенок Дональд с шоколадкой в клюве. На
другой обертке был изображен Микки-Маус. У него шоколад выглядывал из
плотно сжатого кулачка. Вид у мышонка был воинственный, отдавать сладости
он явно не собирался.
- Питайтесь, - тоном заботливого воспитателя в детском саду сказал
Игорь.
Мы с Рыжиком одновременно разорвали обертки шоколадок. Микки на моей
обертке зашевелился, разжал ладошку. Глаза у него засверкали, тоненький,
знакомый по тысячам мультфильмов голосок произнес:
- И я, и все мои друзья любим шоколад с орехами фирмы "Байлейс"!
Запись кончилась. Микки-Маус на картинке опять замер. Шоколадку
мышонок протягивал вперед. Даже на рисунке она выглядела аппетитно.
- А у меня молчит... - обиженно начал Рыжик. Но его прервал
пронзительный возглас Дональда:
- Микки прав, но шоколад "Медовый" фирма "Байлейс" поставляет даже
астронавтам Дальней Разведки!
Игорь задумчиво произнес:
- А ведь они упрятали в эти обертки не только динамик и синтезатор
речи, но еще и блок сопряжения! Будь у нас побольше шоколадок, рисунки
переругались бы, выясняя, какой шоколад вкуснее!
Рыжик рассмеялся: наверное, представил себе ругающиеся обертки. Игорь
же продолжал:
- Чтобы придумать и начать производить эту ерунду, десятки людей
годами возились с микросхемами, изобретали рисунки, движущиеся на обычной
бумаге...
- Это жидкокристаллический рисунок, - вставил Рыжик. - Я читал...
- Я тоже. Ты бы хотел два или три года просидеть в лаборатории, уча
Дональда раскрывать нарисованный клюв и ронять нарисованный шоколад?
- Нет.
- И я не хочу. И Мишка. Потому мы здесь, в степи. Потому мы роддэры,
люди дороги, бродяги и путешественники! Мы не занимаемся бесцельной
работой, не делаем вид, что нужны этому миру. Мы просто живем!
Игорь завелся, я это почувствовал. Сумрак, легкий ветерок, треплющий
его семицветные волосы, новый, ошеломленно внимающий слушатель...
- Потому люди снова и снова бросают дома и выходят на дорогу. А все
дороги сливаются в одну, имя которой - жизнь. Потому...
- Потому мы будем ночевать под открытым небом, - вставил я. Игорь
обиженно замолчал.
- И, кажется, под дождем, - уточнил Рыжик.
Обычно мы берем с собой палатку и еще что-нибудь из туристского
снаряжения. Но на этот раз оказались в дороге слишком неожиданно. Я
глядел, как Игорь пытается соорудить шалаш из ни в чем не повинных
кустиков. Потом взглянул на Рыжика. Разрекламированный Дональдом шоколад
его не утешил. А с севера и впрямь наступали тучи. Где-то далеко,
километров за пятьдесят от нас, дождь уже шел.
Я вздохнул.
- Игорь, в получасе ходьбы от нас чей-то дом.
- А?
- Там сейчас ужинают.
Игорь пнул ногой свое сооружение, и сплетенные верхушками кустики
распрямились.
- Так чего валял дурака? Большой Змей... Змея ты, а не Чингачгук. Еще
мой шоколад лопал...
Оправдываться я не стал. Даже сейчас мне не хотелось идти в этот дом.
К ужину мы опоздали. Окруженный маленьким садом каменный двухэтажный
дом возникал в степи как мираж. Среди деревьев тускло светилась короткая
сигара флаера. Несущие плоскости подрагивали, на бортах мигали сигнальные
огни, но в кабине никого не было. Наверное, компьютер проводил
тест-проверку машины.
На лужайке перед домом сгребал в кучу сухие листья рослый загорелый
мужчина в закатанных до колен джинсах. Игорь опасливо посмотрел на меня, и
я успокоенно улыбнулся: запах горящих листьев меня не раздражал. Мужчина
повернулся в нашу сторону, и на его лице появилось нечто вроде
удовлетворения. Он оперся на длинные пластиковые грабли и молча ждал, пока
мы приблизимся.
- Здравствуйте, - вежливо произнес Игорь. - У вас не найдется старой
палатки и пары банок консервов?
Мужчина улыбнулся.
- Нам можно говорить по-русски? - чуть смутился Игорь. - Или...
- Почему же нет, можно и по-русски, - очень чисто, но явно не на
родном языке, выговорил мужчина. - Палатки и консервов нет, но найдутся
три пустые кровати и не успевший остыть ужин.
- Что ж, спасибо и на этом, - вздохнул Игорь. - Хотя дырявая
палатка... - он взглянул на хмурящееся небо, - этой ночью была бы
романтичнее.
Мужчина продолжал улыбаться:
- Я рад, что вы все-таки зашли ко мне. Тимми!
Из окна на втором этаже появилась мальчишеская голова. Еще через две
секунды Тим скатился по лестнице и остановился перед нами. Вид у него был
самый обычный: растрепанный, в шортах и футболке, не старше нас с Игорем.
Но что-то непонятное кольнуло меня. Я посмотрел на Игоря - глаза у него
сузились, словно он целился в кого-то... Черт, что он опять задумал?
- Тим, проводи ребят в столовую, - обыденным голосом сказал мужчина.
Можно подумать, что к ним ежедневно заходят роддэры!
- Пойдемте, - мотнул головой Тим. - Что вначале: ужин или душ?
- Ужин, - усмехнулся Игорь. - Веди нас, Кожаный Чулок.
- Тогда уж лучше Следопыт.
Мы с Игорем удивленно посмотрели друг на друга. Мало кто сейчас
помнит героев Купера. А Тимми уже вел нас по широкому, застланному
мохнатым синтетическим ковром коридору. Внутри дом казался гораздо больше,
чем снаружи. Мне нравятся такие дома, немножко под старину, ничем не
напоминающие "экологические дома" - эти уродливые полурастительные
монстры, или не менее мерзкие "модульные дома" - нелепые нагромождения
пластиковых пузырей.
Тим открыл тяжелую деревянную дверь. Именно открыл, потянув за
массивную бронзовую ручку, а не надавил кнопку встроенного в стену мотора.
Похоже, этой кнопки вообще тут не было.
Нас окатило волной запахов. Даже Игорь с Рыжиком потянули носами. А я
на секунду отключился.
Ваниль, сдобное тесто, шоколадный крем, цукаты... Жареная индейка,
фаршированная яблоками. Лимонное желе, апельсиновый мусс и мороженое с
орехами... Старые фильтры в кухонном кондиционере, впитавшие в себя аромат
пищи за несколько последних месяцев...
- Что с тобой, Миша? - Игорь схватил меня за плечи. Я покачал
головой.
- Все... Все хорошо, даже слишком.
- Чинга... Все правда в порядке?
- Да.
Тим с недоумением смотрел на меня. Разглядывая кухню, я ощущал на
себе его растерянный взгляд.
Это была именно кухня - а я-то был уверен, что нас ведут в столовую,
где уже суетятся роботостюарды, а из стенного подъемника лифт выплевывает
подносы с пищей. Неяркий свет лился из притушенных светильников,
потемневшие окна закрывали оранжевые шторы. Темно-коричневые панели, такие
же шкафы и столики. Один стол побольше, возле него три стула с высокими
спинками. Лишь электронная плита сияла своей подчеркнутой белизной. Перед
ней стояла молодая женщина в длинном платье. "Сестра", - автоматически
отметил я.
- Мам, ты нас накормишь? Это те самые роддэры!
"Мам..." Ладно. Но почему те самые?
- Тимми, не роддэры, а роуддэры. - Женщина улыбнулась. - Ведь так,
ребята?
- Ваше обращение "ребята" мы принимаем по отношению к своему
биовозрасту, - с достоинством ответил Игорь. Женщина снова заулыбалась. -
Правильнее называть нас все-таки роддэрами - это название сложилось
исторически в начале века. Похоже, вы нас ждали?
- Нас вызвал по фону пилот стратолайнера, - с готовностью ответил
Тим. - Сказал, что трое упрямых роддэров решили высадиться в пустынном
районе, где ближайший дом - наш.
Тим выпалил это с явным восторгом. Даже наше упрямство прозвучало у
него как неслыханное достоинство. У Игоря опять недобро блеснули глаза.
- Тимми, принеси себе стул, - скомандовала женщина. И снова
обратилась к нам: - Вы можете звать меня миссис Эванс. Или, как это
по-русски... тетя Ли. Меня зовут Линда.
- Вы очень хорошо говорите по-русски, - быстро вставил я, увидев, что
Игорь уже собирается съязвить. - Вы жили в России?
- О нет. Я большая домоседка. Это... как произнести... увлечение
моего мужа. Он лингвист, работает по программе "конвергенция". Немножко
учит нас...
- Папа знает восемнадцать языков, - заявил Тим. Он притащил еще один
стул, держа его обеими руками перед собой. - А я - шесть.
Игорь усмехнулся. Для роддэра шесть языков - не повод для
хвастовства.
- Вы начнете с пирога или подогреть что-нибудь посущественнее? -
осведомилась миссис Эванс.
- Сладкое мы сегодня уже ели, - садясь за стол, ответил Игорь.
Я проснулся резко, словно от толчка. Обычно такое случалось со мной в
минуты опасности. Сейчас опасностью и не пахло. Я улыбнулся понятному лишь
мне каламбуру, стараясь по-настоящему вслушаться в запах этого дома. Он не
был ни злым, ни жестоким, в нем не чувствовалось ни скрытой враждебности,
ни затаенной тревоги. Почему же я ощущаю какой-то холодок? Почему со
вчерашнего дня меня не оставляет беспокойство?
Повернувшись, я посмотрел на соседнюю кровать, где безмятежно спал
Тимми. Хороший мальчишка. Хоть и не роддэр, но явно не дурак, похоже, ему
немного осталось до знака самостоятельности... А у меня не проходит к нему
настороженность.
Вчера вечером, когда родители Тимми уже легли, а мы еще досматривали
развлекательную программу по молодежному каналу, Игорь поинтересовался:
- А где мы будем спать?
Не отрываясь от экрана, где герой в сверкающем белом плаще крошил
неизменным лазерным мечом исполинских тараканов, напевая при этом о цветах
для своей любимой, Тимми сказал:
- Кто-нибудь со мной, а двое - в соседней комнате.
Я поймал его взгляд.
- Отлично, - бодро воскликнул Игорь. - Поболтаем перед сном.
Я поймал его взгляд и сжал губы. Моему другу явно попала вожжа под
хвост.
- Да, - подчеркивая каждое слово, произнес я. - Ты же собирался
рассказать Дэви про роддэрские обычаи...
Мы с Игорем напряженно посмотрели друг на друга. Это было ничем не
хуже разговора.
"Ты против, Чинга?"
"Конечно. Нечего дурить мальчишке голову".
"Ерунда. Он будет наш".
Обычно, если Игорь решал обратить кого-нибудь в нашу веру, это не
занимало много времени.
- Тимми, покажи, куда идти. Спать хочется... - Я зевнул.
- Тогда я тоже ложусь, - выбираясь из кресла, произнес Тим.
А Игорь усмехнулся и слышимым лишь мне шепотом сказал:
- Он станет роддэром.
Не знаю, почему я восстал против этого. Никогда раньше мне в голову
не приходило мешать Игорю вербовать новеньких. Может быть, опять вмешалось
ощущение непонятной опасности?
- Тимми... - тихонько позвал я.
Откуда-то из глубины набросанных на соседнюю кровать пледов
(кондиционер работал на полную мощность) вынырнула тонкая рука. Затем
темноволосая голова.
- Я ждал, пока ты проснешься, - с готовностью объявил Тим. - Вы же
вчера здорово устали.
Я усмехнулся. Спросил:
- Что, подъем?
Тимми поморщился.
- Холодно... Кто только придумал эту гадость - кондиционеры.
- Кто только включает их в дождь... - в тон ему ответил я.
Тимми заерзал в постели.
- Знать бы, что на завтрак. Решили бы, стоит ли вставать.
Я втянул в себя прохладный, профильтрованный кондиционером воздух.
Еще, еще... Мокрая трава и веточки мяты под окном, комочек клубничной
жвачки на тумбочке Тима... Подтекшие и плохо замытые следы вишневого
варенья на подоконнике... Сластена... Да куда этому малышу в роддэры?! Еще
один вдох... И слабая разноцветная струйка запахов из дверной щели.
- Оладьи. С апельсиновым джемом, - задумчиво сказал я. - И горячий
шоколад. Вставать будем?
Тимми взглянул на меня веселыми и удивленными глазами.
- Ты откуда знаешь?
- Запах, - откровенно ответил я. - У меня хорошее обоняние, не зря
прозвали Чингачгуком.
Спорить Тим не стал. Вряд ли он подумал о том, какое обоняние
способно различить запах пищи через два этажа и пять плотно закрытых
дверей, в вылизанной кондиционером комнате.
- А может, ты еще знаешь, сколько сейчас времени? - протянул он. Я
неопределенно кивнул головой на стол, где поблескивали экранчиком мои
часы.
Вставать Тимми явно не хотелось. Он покосился на стол, потом медленно
вытянул к нему руку...
Часы с шуршанием поползли по стеклу. На секунду замерли у края,
словно набираясь сил, крутанулись и тускло-серой молнией прыгнули в
Тиммину ладошку.
- Полдевятого. Точно, пора вставать, - со вздохом признал Тим.
Через секунду, сбросив одеяла, я уже стоял у его постели.
- Тимми! Ты... психокинетик?
Он кивнул, похоже, даже смущенный произведенным эффектом. А впрочем,
стоит ли мне так удивляться? Да, психокинетиков во всем мире не более
двухсот. Но я, например, вообще единственный в своем роде.
- Пошли лопать оладьи, чудотворец. - Я со смехом взял его за руку. И
быстро глянул на ладошку.
Все верно, психокинетик. Трюк исключался начисто - кожу покрывала
мелкая, уже исчезающая ярко-алая сыпь. Даже несильное телекинетическое
воздействие не проходит для человека бесследно.
- Только при родителях не проговорись, - попросил Тимми, натягивая
шорты и футболку. - Ага? А то они не понимают, что мне нужна тренировка, и
ругаются...
Дверь беззвучно открылась, и мы увидели Игоря. С ослепительной
улыбкой, с торчащими во все стороны прядями волос. И со словами:
- Привет, роддэры, старые и молодые!
За завтраком миссис Эванс все пыталась нас развеселить. Подтрунивала
над Тимми, который совсем не обижался на это, тормошила грустного и
задумчивого Дэйва. Мы с Игорем понимали, почему Рыжик старается даже не
смотреть на миссис Эванс, особенно, когда та обнимает Тимми, и злились. Но
миссис Эванс не прекратила беспечного разговора и после того, как Рыжик
торопливо, давясь словами, сказал: "А у моей мамы оладьи никогда не
получались..." И Дэйв, к нашему удивлению, постепенно повеселел. В конце
концов они с Тимми и миссис Эванс отправились в сад - посмотреть пруд и,
может быть, искупаться. Мы остались - Игорь заявил, что нам нужно заказать
кое-какие вещи и еду по линии снабжения.
Разговор я начал, едва закрылась дверь, а Игорь ленивой походочкой
подошел к дисплею.
- Командир, пора сматываться.
- Что за новый чин? - удивленно-наигранно поинтересовался Игорь. - И
в чем причина спешки?
- Я не знаю, - честно ответил я. - Но не стоит тут оставаться.
- Чинга, - уже серьезно продолжил Игорь. - Как только я пойму, что
Тимми решил уйти в роддэры, мы отсюда слиняем.
- Что он тебе так сдался? Захочет и сам уйдет.
- Я его не пойму, Чинга. Обычно сразу видно, станет человек роддэром
или нет. А Тима я не пойму. Интересно побороться.
Мне вдруг стало все равно.
- Как знаешь, Игорь. Я тебя предупредил.
Игорь сосредоточенно сопел, нажимая кнопки на терминале доставки.
- Хочешь икру? - неожиданно спросил он. - Закажем пару коробок.
- Не люблю синтетику, - резко ответил я. Игорь, похоже, пытался
помириться.
- Какая синтетика? Это дом полноправных членов общества, их снабжение
не лимитировано.
- Нечестно, - упрямо возразил я.
- Тогда пошли искать хозяина. Поблагодарим за гостеприимство.
На какое-то мгновение я поверил, что Игорь все-таки согласился со
мной и хочет уйти.
- Пошли.
Свою ошибку я понял, едва мы ступили в кабинет. Великолепный кабинет
- кучи книг в шкафах, груды распечаток возле информационного терминала,
заваленный бумагами и дискетами стол. Красота! Сразу видно, что здесь
по-настоящему работают. Не потому, конечно, что вокруг был беспорядок.
Пустите нас с Игорем в любой приличный дом, мы за полдня устроим то же
самое. А вот атмосфера работы у нас не получится. Никогда...
- Вот как трудятся полноценные люди, - торжествующим шепотом произнес
Игорь. Я схватил его за руку, потянул к двери. Но Тиммин папа, сидевший к
нам спиной, уже обернулся.
- А, роддэры... Идите сюда.
Игорь с радостной улыбкой двинулся вперед. За ним, поневоле, я.
- Спасибо, - усаживаясь в свободное кресло и стараясь не слишком уж
привставать на цыпочки, ответил Игорь. Ну и кресла! Словно специально для
издевательства над роддэрами. Пытаясь утвердиться на необъятном кожаном
сидении, я особенно остро осознал, что росту во мне метр сорок девять, а
веса не хватает и для этих сантиметров.
- Мы вас на минутку оторвем от дел, если вы не очень заняты, - самым
вежливым из своих голосов сказал Игорь. - У нас вышел маленький спор с
Мишей. Помогите разобраться, пожалуйста.
Мистер Эванс кивнул, выключая мерцающий на столе дисплей. Давал
понять, что временем не ограничен.
- Один из нас, - продолжал Игорь, - считает неэтичным пользоваться за
ваш счет предметами роскоши. Ну, заказывать килограммами икру, приобретать
персональные гравитаторы, делать заказ на строительство такого же дома,
как ваш. А другой говорит, что вы такой же бездельник, как и любой роддэр.
Только прикрываетесь видимостью работы.
Меня передернуло. Да, эпатаж - это непременная черта любого роддэра.
Но зачем Игорь так построил фразу, что непосвященному в роддэрский сленг
человеку покажусь хамом именно я.
- Как я понял, бездельником меня считаешь ты.
С добродушной улыбкой мистер Эванс разглядывал Игоря.
- Резонируешь, - одобрительно кивнул Игорь.
- По пяти плоскостям, - немедленно отозвался мистер Эванс.
Этого я уже не понял. Сленг меня мало интересует. Но Игорь
уважительно развел руками.
- Я восхищен. Серьезно, вы отличный знаток. Но зачем ваши знания, а?
Кому они нужны, когда достаточно выучить три-четыре языка и общаться с
любым, любым человеком в мире?
- Можно неплохо прожить, зная лишь один язык, - подтвердил Эванс.
- Тогда зачем нужны вы? Кому поможет ваше знание арабского или,
скажем, диалекта гамбургских мафиози начала двадцать первого века?
- Не знаю. Скорее всего - никому.
Игорь вздохнул.
- Значит, прав... Мы живем - или доживаем? - в мире машин и
компьютеров. Они вытесняют людей отовсюду, и с этим ничего не поделаешь,
это прогресс. Настоящей работой занято меньше двадцати процентов
населения. Остальные либо уходят в роддэры, либо... - Игорь сделал паузу,
- имитируют бурную деятельность. В тех областях, конечно, где это возможно
- литературе, живописи, истории, археологии, филологии... Можно
размалевать синей краской полсотни фанерок, развесить их по стенам
специально выстроенной картинной галереи и считаться самобытным
художником. Общество позволит, оно богатое. Роддэры для общества опаснее,
но, в сущности, и они терпимы...
Мистер Эванс слушал его вполне серьезно. И внимательно.
- Ты молодец, дружок, - тихо сказал он. - Мыслишь вполне здраво. Одна
беда - с позиции одиночки.
- Это как? - заинтересовался Игорь. - Ваше обращение "дружок" я
принимаю...
- По поводу биовозраста, - без улыбки закончил мистер Эванс. - Ты
прав, мы живем в трудное время. Время беззаботности. Мир всегда двигали
вперед считанные проценты людей. Из звериных пещер к далеким звездам мир
вытащили гении. Те, кто придумали колесо и тормоз для колеса. Пенициллин и
многоступенчатые ракеты. Генную инженерию и компьютеры...
Меня словно холодной водой облили. Не надо про генную инженерию!
Дискеты компьютера ударили мне в лицо жесткой коричневой лентой запаха.
Пузырек с лекарством на столе - удушливым искрящимся облаком. Не надо!
А Тиммин отец, не замечая болезненной гримасы на моей физиономии,
продолжал:
- Раньше находилось занятие для всех. Но сейчас не нужны тысячи
людей, чтобы построить придуманный гением ракетоплан. И не нужны еще
сотни, чтобы прокормить гения и строителей. И десятки тех, кто лечил,
развлекал сотни и тысячи - тоже не слишком-то нужны...
- Киберюмористов пока не существует, - возразил вдруг Игорь.
- Да, но это мелочи. Так что в посылках ты прав. Выводы получились
неверные.
Мистер Эванс больше не смотрел на Игоря. Он вертел в руках авторучку
и негромко, словно самому себе, говорил:
- Таланты могут найтись у каждого, только пока это у нас не очень-то
получается. Но есть и другой выход. Заниматься своим делом, даже если
таланта в тебе - миллионная доля, а остальное - просто труд и терпение.
Заниматься, зная, что никогда не сотворишь чуда, что на всю жизнь
останешься одним из миллиона бесталанных, которые пользы-то принесут как
один-два настоящих гения.
- Вы имеете в виду себя? - жестко, не колеблясь, спросил Игорь.
- Да.
Мистер Эванс отложил в сторону несчастную авторучку, выгнувшуюся в
его пальцах затейливым вензелем.
- Я занимаюсь программой "Конвергенция". Это создание единого языка,
основанного не на смеси самых известных и простых языков, как эсперанто, а
на принципе логем.
- Логем?
- Да. Логема - это логическая единица речи, звукосочетание, которое
на любом мировом языке имеет одинаковый смысл.
Игорь рассмеялся.
- Чушь. Этого не может быть.
- Может. Выделено уже шестьдесят три логемы. Они понятны без перевода
любому человеку в мире. И каждая из этих логем - на счету
лингвистов-гениев, лингвистов от природы, от бога. Возможно, даже
наверняка, что в их труде есть доля таких же, как я, есть и мой вклад. Но
вычислить его невозможно - настолько он мал.
Мистер Эванс кивнул на книжные шкафы, на дискеты с записями.
- Я изучаю эволюцию имен собственных и местоимений в латышском языке
двадцатого века. Чем и как это поможет Шарлю Дежуа или Чери Сайн, я не
знаю. Но, возможно, поможет.
- Шарль Дежуа - это тот, кто расшифровал сигналы Маяка Пилигримов? -
задумчиво спросил Игорь. Не дожидаясь ответа, попросил: - А вы не можете
произнести хоть одну логему?
- Могу.
Мы с Игорем замерли. А отец Тимми скорчил какую-то гримасу, словно
разминая щеки, набрал воздуха и произнес... что-то короткое, отрывистое,
почти не запоминаемое. И абсолютно бессмысленное...
- Конечно, непонятно, - засмеялся Игорь. - Вот так логема! На
роддэров не действует.
- Нет, не понял, - с некоторым сожалением ответил я. И тут до меня
дошло, что я отвечаю на словно бы и не произносившийся вопрос. Через
мгновение это понял и Игорь.
- Вот так, - улыбнулся мистер Эванс. - Я произнес вопросительную
логему понимания. Она показалась вам бессмысленной, но содержащийся в ней
вопрос вы уловили.
- Хорошо, - после некоторой паузы признал Игорь. - Я беру назад свои
слова про бездельника. Но ведь и это не для всех. Многие, очень многие не
смогут работать, не видя результатов труда. Им-то что делать? Их будет все
больше и больше...
- А им надо держаться. Жить. Хоть роддэром, хоть
художником-абстракционистом. До тех пор, пока человек не сможет управлять
самой сложной на свете машиной.
- Какой это машиной?
- Самим собой. Пока обруганная и приевшаяся всем наука не даст
каждому возможность преобразиться.
- Телепаты-телекины... Люди-молнии, бессмертные, ясновидящие... Так,
что ли?
- Так. У человечества переходный возраст. А для него тоже есть свои
болезни: роддэрство, нелюбимый тобой авангардизм...
- Это мной-то? - Игорь рассмеялся, тряхнув семицветной гривой.
Они смотрели теперь друг на друга почти мирно. Но меня это не
радовало. Во мне клокотала ярость.
- Значит, преобразимся? - спросил я. - Расширение возможностей
человека - как лекарство от болезней человечества? А вы не слыхали, что
есть лекарства опаснее, чем сама болезнь?!
Мистер Эванс удивленно повернулся ко мне.
- Конечно, без случайностей не обходится... Ты имеешь в виду что-то
конкретное?
- Я имею в виду вашего сына.
У Игоря глаза полезли на лоб. Он-то ничего про Тимми не знал... У
мистера Эванса исказилось лицо.
- Да, Тим - психокинетик. И разрешение на генную операцию давал я. Но
ничего плохого ему эта способность не принесла.
- Вы видели взрослых психокинетиков? - тихо спросил я.
Он покачал головой.
- А я знал одного. Почти полная потеря зрения, руки в язвах до самых
локтей. Ему было двадцать семь, он выглядел на пятьдесят.
Мистер Эванс прикрыл глаза. Сейчас и он выглядел на пятьдесят, не
меньше.
- Я знаю. Слышал... Да меня и предупредили врачи из Центра. Это
бывает, если очень сильно перегружаться. Очень... Но что я могу поделать?
Вы же теперь все взрослые... Не надо дожидаться пятнадцати... или сколько
там было раньше, лет. Сдал экзамен - и можешь распоряжаться собой. Если вы
сможете уговорить Тимми - я буду только рад. Пусть оперирует хотя бы
два... Ну, три раза в неделю.
- Оперирует? - Игорь вскочил с кресла. Непонятная реакция. Всем
известно, что психокинетики становятся, в основном, хирургами. Только они
способны выдрать, вытащить из человеческого тела запущенный рак со всеми
его метастазами или вылечить порок сердца у еще не родившегося ребенка.
Игорь повторил: - Оперирует? Но ведь для этого необходима вторая ступень.
Право на коллективную ответственность...
В полной тишине мы смотрели на то, как отец Тимми достает из ящика
стола знак самостоятельности. Такой же, как у нас с Игорем. Только слова
на нем другие: "Достиг возраста коллективной ответственности".
- Он его не любит. Отдал мне на сохранение.
- Ну я дурак... - отчетливо прошептал Игорь. - Дурак.
Он поднес знак к глазам, словно не веря. Потом быстро вышел из
комнаты.
- Если бы их было больше... - как-то безнадежно произнес мистер
Эванс. Ухода Игоря он, похоже, не заметил. - Тим ведь понимает - если он
не поможет человеку, тот умрет. Вот и делает по три операции в день...
"А в редкие выходные развлекает своими способностями любопытствующих
роддэров", - подумал я.
- Это ведь оказалось не очень и сложно - телекинез. Синтезировали
какое-то вещество, оно позволяет любому стать психокинетиком. Но выпуск
его наладить не могут, приборы не позволяют добиться чистоты раствора.
Кажется, оно называется псикиноверрином...
- Псикиноферрином, - автоматически поправил я. - Там молекула гема в
цепи. ПКФ встраивается в эритроциты.
...Боль. Дикая, запредельная, невыносимая боль. Выворачивающие все
тело судороги. Фиолетовый туман, в котором плавают раскаленные добела
шарики. Вот такой он - запах ПКФ для моего "суперобоняния". Длинный
коридор. Белые стены. Режущий глаза свет. Я ползу по гладкому холодному
полу. Навстречу уже бегут - проклятые, ненавистные белые халаты, такие же
холодные и чужие, как эти стены. Меня тошнит, вместе с блевотиной
выплескиваются сгустки темной крови прямо на чистые халаты, в
сочувственные, встревоженные лица. И я кричу, выгибаясь в поднимающих меня
руках: "Забирайте свое дерьмо! Забирайте! Я доварил вашу похлебку,
пробуйте! И это, это жрите! Жрите..."
В Веллесбергском Центре Совершенствования я работал полгода. Уходя,
сказал, что не хочу делать других такими же несчастными, как я сам.
Соврал... Меня погнала в роддэры боль.
Дверь распахнулась, едва мистер Эванс собрался начать расспросы.
Откуда это роддэру известно точное название препарата? Но в кабинет
ввалились Дэйв с Тимми, и мистер Эванс мгновенно переменился.
- Пап, пошли купаться, - выпалил Тимми. - Покажешь нам, как плавать
на спине.
Оба они - и Дэйв, и Тимми, были мокрые, взъерошенные и абсолютно
счастливые. Похоже, мистер Эванс это понял. Он быстро встал.
- Пошли. В тридцать третий раз буду тебя учить.
Тут Тимми заметил меня. Неуверенно кивнул, видимо раздумывая,
интересно ли настоящему роддэру бултыхаться в десятиметровом пруду. Я
усмехнулся и с беззаботным видом поднялся с кресла. Пообещал:
- Сейчас я найду Игоря, и мы покажем вам настоящий класс.
После устроенной беготни я спал, как убитый. И проснулся лишь когда
моя кровать начала ездить по полу.
Возле дверей я оказался, наверное, в один прыжок. Мне доводилось
видеть разрушенные землетрясением дома... Но вокруг все было спокойно.
Лишь дергалась, как в конвульсиях, кровать. Потом лежащая на столе книга
поднялась в воздух и зашуршала перелистываемыми страницами. Я еще ничего
не понимал. И только когда Тим глухо застонал во сне, до меня дошло...
В полутьме не было видно его лица. Я присел на кровать, взял Тимми за
руку. Ладонь была горячей и напружиненной, словно он держался за что-то,
мне не видимое.
- А ну, кончай, - тихо сказал я. - Все хорошо. Заканчивай.
Затрещала разрываемая книжная обложка. Я легонько похлопал Тима по
щеке.
- Тимми, все хорошо... Просыпайся. Или смотри другой сон. Тимми,
успокойся...
Я уговаривал его минут пять. Наверное, надо было просто разбудить
пацана. Но мне не хотелось этого делать...
Когда книжка тяжело осела на пол, а Тимми задышал ровнее, я тихо, не
включая света, нашел свою одежду. Быстро оделся. Посмотрел еще раз на
Тимми - теперь он спал вполне безмятежно. И вышел.
В кабинете горел свет. Я чуть поколебался и сказал вполголоса:
- Мистер Эванс, до свидания.
Я был почти уверен, что он меня не услышит - за дверью слабо жужжало
печатающее устройство компьютера. Но звук исчез, а еще через мгновение
мистер Эванс недоуменно посмотрел на меня.
- Вы уходите?
Я кивнул.
- Жаль... - Он беспомощно улыбнулся. - Честно говоря... Тимми вчера
так здорово развеселился, когда играл с Дэйвом.
- Пусть и дальше играют.
Он понял. И кивнул - не соглашаясь, а скорее с благодарностью. Потом
вдруг шагнул ко мне и взял за руку.
- Скажи, если, конечно, тебя не задевает мое любопытство. Ты тот
самый мальчишка, который однажды довел до конца синтез ПКФ?
- Я принимаю ваше обращение применительно к биовозрасту. - Я
попытался улыбнуться. - Да, тот самый.
Он кивнул, ничего больше не спрашивая.
- Это очень трудно, - тихо сказал я. - Понимаете, человеческий мозг
не рассчитан на то, что со мной сделали. Ему не хватает каналов
восприятия. Ну, он и выкручивается, как может, превращая запахи в свет,
звук... Иногда и боль. Очень больно, честное слово. А если просто лишить
меня обоняния - я ослепну и оглохну. Все слишком тесно связано...
- Я верю.
Он ни о чем не просил. И от этого было еще тяжелей.
- Я вернусь в Веллесбергский Центр, - торопливо сказал я. Мне
показалось, что он уже готов уйти. - Я тогда был младше, чем Тимми. А
сейчас, наверное, выдержу... Ведь все равно, что бы я ни делал, моя дорога
туда. И с нее не свернуть, я понимаю.
- Тебе очень трудно?
Я молча кивнул и спросил сам:
- Тимми выдержит год?
- Да. А почему год?
- Не знаю. Просто думаю, что за год успею. Игорь не сможет, никогда
не сможет работать так, как вы - в миллионную долю. Только не обижайтесь.
- Я не обижаюсь.
- У него характер такой. Ему надо быть или первым, или хотя бы в
первом ряду. Если он не найдет своей дороги, то так всю жизнь и останется
роддэром. Лучшим роддэром в мире. И многим задурит головы, не со зла, а
так... Но это не нужно, роддэры ведь не форма протеста и не поиск нового
пути. Мы - боль. Форма боли в середине двадцать первого века. Такие, как
я, у которых боль внутри, и такие, как Игорь. Середина, не желающая ей
оставаться. А я все верю, что помогу ему найти свое место.
Мистер Эванс посмотрел мне в глаза. И сказал:
- Теперь я знаю, что ты вернешься в Центр.
Я улыбнулся и сделал шаг к спальне. Попросил:
- Потушите на пять минут свет. Пусть Игорь думает, что мы уходим, как
настоящие роддэры - не прощаясь, тайком.
Мистер Эванс улыбнулся. У него была красивая улыбка, сильная и
добрая. Знаю, что про улыбки так не говорят, но мне она виделась именно
такой.
- Ветра в лицо, роддэр, - сказал он.
Я кивнул. И подумал, что иногда не нужно даже логем, чтобы понять
друг друга.
Мы шли на восток, и солнце медленно выкатывалось нам навстречу. Игорь
насвистывал какую-то мелодию. Сумка с продуктами и всякой полезной мелочью
болталась у него на плече.
- Не обижаешься, что я решил оставить Рыжика? - спросил он меня,
когда дом скрылся из глаз.
Я покачал головой. И вдруг почувствовал, как невидимые пальцы крепко
сжали мою ладонь. Там, в маленькой комнатке на втором этаже, проснулся
Тимми.
Я улыбнулся. И пожал протянутую через холодное утро руку.
