Станислав Лем. Звездные дневники Ийона Тихого. Путешествие тринадцатое
Станислав Лем. Звездные дневники Ийона Тихого.
Путешествие тринадцатое.
Stanislaw Lem. Dzienniki gwiazdowe.
Podroz trzynasta (1956)
___________________________________________
File from Sergey Grachyov
http://www.private.peterlink.ru/grachyov
ПУТЕШЕСТВИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Смешанные чувства теснятся в груди моей, когда я приступаю к
описанию этой экспедиции, принесшей мне больше, нежели я мог надеяться.
Отправляясь в путь с Земли, я назначил себе целью достижение невероятно
далекой планеты в созвездии Краба, Зазьявы, слава о которой разносится по
всей космической пустоте благодаря тому, что она подарила Вселенной одну
из наиболее выдающихся ее личностей, Учителя Ох. Не так на самом деле
зовут сего блестящего мыслителя, я же пользуюсь этим именем, ибо ни один
земной язык не в состоянии передать его иным образом. Ребенку,
рождающемуся на Зазьяве, вместе с необыкновенно длинным, по нашим
представлениям, именем присваивают несметное множество титулов и отличий.
Когда в свое время Учитель Ох пришел в мир, его нарекли именем
Гридипидагититоситипопокартуртегвауанатопочтоэтотам. Он получил титулы
Златотканого Оплота Бытия, Доктора Совершенной Кротости, Светлой
Вероятностной Всесторонности и т.д. и т.п. По мере того как он мужал и
учился, каждый год его лишали одного титула и частички имени, а поскольку
способности он выказывал необычайные, уже на тридцать третьем году жизни
у него отобрали последнее отличие, спустя же еще два года у нее вообще не
осталось титулов, а имя его обозначалось одной только - да к тому же
немой - буквой зазьявского алфавита: "придыхание блаженства", то есть
особого рода подавленный вздох, который издают от избытка уважения и
наслаждения.
Теперь читатель, конечно же, поймет, почему я зову этого мудреца
Учителем Ох. Муж сей, нареченный Благодетелем Космоса, всю жизнь посвятил
делу осчастливливания различных племен Галактики и, трудясь в поте лица,
создал науку об исполнении желаний, именуемую также Общей Теорией
Протезов. Отсюда же, как всем известно, и сам он выводит определение
собственной деятельности; как вы знаете, он считает себя протезистом.
Впервые я столкнулся с плодами деяний Учителя Ох на Европии. Испокон
веков планета та бурлила от раздоров, неприязни и желчной враждебности,
которые отличали взаимоотношения ее жителей. Брат завидовал там брату,
ученик ненавидел учителя, подчиненный - начальника. Однако же, когда я
прибыл туда, в глаза мне бросились - в противоречии с молвой - всеобщая
кротость и нежнейшая любовь, которую питали друг к другу все без
исключения члены планетного общества.
Однажды, когда в компании знакомого туземца я прохаживался по улицам
столицы, внимание мое в витринах многих магазинов привлекли головы в
натуральную величину, словно шляпы, насаженные на подставки, а также
большие куклы, поразительно точно изображавшие европейцев. Будучи
спрошен, спутник мой разъяснил, что это громоотводы неприязненных чувств.
Испытывая к кому-нибудь нерасположение или предубеждение, отправляешься в
такой магазин и требуешь там верную копию нужной особы, дабы затем,
запершись на все засовы в своей квартире, вволю над ней потешиться. Кто
побогаче, может позволить себе приобрести целую куклу, тем же, кто
победнее, приходится довольствоваться истязанием одних только голов.
Это прежде мне неведомое высочайшее достижение социальной техники,
именовавшееся Протезом Свободы Поступков, побудило меня ближе
заинтересоваться его создателем, которым оказался Учитель Ох.
Бывая затем на иных планетах, я не раз имел случай видеть
спасительные плоды его деятельности. Так, на планете Арделурия жил некий
знаменитый астроном, утверждавший, что планета вращается вокруг
собственной оси. Тезис этот противоречил вере арделуриев, в согласии с
которой планета недвижно пребывает в центре Вселенной. Коллегия жрецов
вызвала астронома в суд и потребовала, дабы он отрекся от своего
еретического учения. Когда он отказался, его приговорили к очищающему от
грехов сожжению заживо. Учитель Ох, услышав об этом, поехал на Арделурию.
Беседовал со жрецами и учеными, однако обе стороны неколебимо стояли на
своем. Проведя ночь в размышлениях, мудрец нашел подходящую идею, которую
незамедлительно и претворил в жизнь. Это был планетарный тормоз. С его
помощью осевое вращение Арделурии было остановлено. Астроном, сидя в
застенке и наблюдая небо, убедился в происшедшей перемене и отказался от
прежних утверждений, охотно признав догмат о неподвижности Арделурии. Так
был создан Протез Объективной Истины.
В минуты, свободные от общественных дел, Учитель Ох отдавался
исследовательским работам иного толка: так, к примеру, создал он метод
открытия с очень далеких расстояний планет, населенных разумными
существами. Этот метод - "ключ апостериори" - необыкновенно прост, как
всякая гениальная идея. Вспышка новой звезды на небосклоне, там, где
раньше звезд не наблюдалось, свидетельствует о том, что распадается
планета, жители которой достигли высокого уровня цивилизации и овладели
способом использования атомной энергии. Учитель Ох в меру сил своих
старался предупреждать подобный ход событий, причем делал он это
следующим образом: жителей планет, где истощались запасы естественного
топлива вроде нефти или угля, он обучал выращиванию электрических угрей.
Способ этот пришелся ко двору на многих планетах, получив название
Протеза Прогресса. Кто же из астронавтов не наслаждался вечерними
прогулками на Энтероптозе, когда в непроглядной тьме вас сопровождает
дрессированный угорь с лампочкой в пасти?
Желание мое познакомиться с Учителем Ох со дня на день росло. Я,
однако же, отдавал себе отчет в том, что, прежде чем встретиться с ним,
мне надлежит изрядно потрудиться, дабы достичь вершин его интеллекта.
Влекомый этой мыслью, я принял решение во время полета, рассчитанного на
девять лет, заняться самообразованием в области философии. Так что я
стартовал с Земли в ракете, от люка до носа заставленной библиотечными
полками, которые прогибались под тяжестью возвышеннейших плодов духа
человеческого. Удалившись от родной планеты на шестьсот миллионов
километров, когда ничто уже не могло потревожить моего покоя, я принялся
за чтение. Видя гигантские его масштабы, я составил для себя специальный
план, сводившийся к тому, что, дабы по ошибке не прочитать вторично ту же
книгу, каждое изученное произведение я через люк выбрасывал из ракеты,
имея в виду на обратном пути собрать эти свободно парящие в пространстве
труды.
Так на двести восемьдесят дней погрузился я в Анаксагора, Платона и
Плотина, Оригена и Тертуллиана, прошел Иоана Скота Эригену, епископов
Граба из Майнца и Гинкмара из Реймса, от доски до доски проштудировал
Ратрамна из Корби и Серватуса Люпуса, а также Августина, а именно его "De
Vita Dei", "De Civitate Dei" и "De Quantitate Animae" ("О блаженной
жизни", "О граде Божием", "О количестве души" (лаг.)). После чего взялся
за Фому Аквинского, епископов Синезия и Немезия, а также Лже-Дионисия
Ареопагита, святого Бернарда и Суареца. На святом Викторе мне пришлось
сделать перерыв, так как из-за моей привычки катать во время чтения
хлебные шарики ракета была уже полна ими. Выметя все в пустоту, я задраил
люк и вернулся к учению. Последующие полки занимали труды более поздние -
было их около семи с половиной тонн, и я начал было опасаться, что на
освоение всего мне недостанет времени, однако вскоре убедился, что мотивы
повторяются, разница лишь в подходе. То, что одни, говоря образно,
ставили на ноги, другие переворачивали на голову; и я немало смог
пропустить.
Прошел я, значит, мистиков и схоластов, Гартмана, Джентиле, Спинозу,
Вундта, Мальбранша, Гербарта и познакомился с инфинитизмом, с
совершенством Создателя, предустановленной гармонией и монадами, не
переставая удивляться тому, сколь многое каждый из этих мудрецов мог
сказать о душе человеческой, притом такого, что противоречило бы тезисам,
провозглашаемым остальными.
Когда я погрузился в доставляющее истинное наслаждение описание
предустановленной гармонии, чтение мое было прервано довольно-таки
неприятным происшествием. Я находился уже в области космических магнитных
вихрей, которые с необыкновенной силой намагничивают все железные
предметы. Такое случилось и с железными наконечниками шнурков моих
домашних туфель, и, прилипнув к стальному полу, я не мог сделать ни шагу,
дабы приблизиться к шкафчику со снедью. Мне грозила уже голодная смерть,
я, однако же, своевременно вспомнил о карманном "Справочнике Астронавта",
с которым никогда не расставался, и узнал из него, что в подобных
ситуациях надлежит снять туфли. Затем я возвратился к книгам.
Когда я одолел уже тысяч шесть томов и так освоился с их содержимым,
словно это было содержимое моего кармана, от Зазьявы отделяли меня какие-
нибудь восемь триллионов километров. Я как раз принялся за следующую
полку, заставленную критикой чистого разума, когда до ушей моих донесся
энергичный стук. Изумленно поднял я голову, ведь в ракете я был один, да
и гостей из пустоты в общем-то не ожидал. Стук повторился настойчивее,
затем я услышал приглушенный голос:
- Откройте! Рыбиция!
Поспешно открутил я винты люка, и в ракету вошли три существа в
скафандрах, покрытых млечной пылью.
- Ага! Попался, водяной, с поличным? - завопил один из гостей, а
другой присовокупил:
- Где ваша вода?
Прежде нежели я, остолбеневший от удивления, успел раскрыть рот,
третий сказал тем двоим что-то, что их немного умиротворило.
- Ты откуда? - полюбопытствовал первый.
- С Земли. А вы кто будете?
- Свободная Рыбиция Пинты, - буркнул он и подал мне частую анкету.
Едва взглянув на рубрики этого документа, а затем на скафандры
существ, издававших при каждом движении нечто вроде бульканья, я
сообразил, что по невнимательности залетел в окрестности планет-близнецов
Пинты и Панты, обходить которые далеко стороной наказывают все
справочники. Увы - было уже слишком поздно. Пока я заполнял анкету, типы
в скафандрах добросовестно описывали предметы, находившиеся в ракете.
Напав на банку со шпротами в масле, они издали торжествующий крик, после
чего опечатали ракету и взяли ее на буксир. Я попытался вступить с ними в
беседу, но безуспешно. Я заметил, что нижняя часть их скафандров походила
на широкий, плоский шлейф, словно бы у пинтийцев вместо ног были рыбьи
хвосты. Вскоре мы стали опускаться на планету. Всю ее поверхность
покрывала вода, правда, стояла она невысоко, поскольку крыши строений
были видны. Когда на космодроме рыбиты сняли скафандры, я убедился, что
они весьма напоминают людей и лишь конечности их как-то странно
искривлены и перекручены. Меня усадили в некое подобие лодки,
отличительная особенность которой состояла в том, что в днище ее были
огромные отверстия и всю ее, по самые борта, наполняла вода. Так,
погруженные в воду, медленно поплыли мы к центру города. Я
поинтересовался, нельзя ли законопатить дыры и вычерпать воду; затем я
выспрашивал и о многом другом, но спутники мои не отвечали, а лишь
лихорадочно записывали мои слова.
По улицам бродили жители планеты с опущенными в воду головами,
которые они то и дело высовывали наружу, чтобы глотнуть воздуху. Сквозь
стеклянные стены очень красивых домов можно было заглянуть внутрь:
