но глаза не открыла.Я успокоилась только тогда, когда мама сказала, что до
Максика они не дошли, а просто прогулялись и вернулись.
Для нас теперь-не горе-не поиграть в кубики со старшим мальчиком, для
нас теперь-не радость-измерить лужу в новых брючках и туфельках с
красивыми пряжками.Hо неужели не были мы счастливее именно ТОГДА!И не
хотели бы иметь ТЕ заботы?А мы и не помним, что это были за заботы, что это
был за мир, полный красок и впечатлений, которого нет сейчас, когда мы
повзрослели, но ведь он был, был!И он был прекрасен.
И я влезла на заснеженную крышу, которую осадили наши мальчишки, я
хваталась за холодный снег замерзшими руками, захлебывалась морозом, в
одной рубашке и брюках.Они засыпали меня лавинами снежной пыли, она
таяла на лице ледяной маской и сползала, отваливаясь мокрыми кусками.Мои
снежные комки, брошенные навстречу, наверх-не попадали, они падали
обратно, добавляя мне же трудностей в преодолении , мешая атаке,и
рассыпались внизу.Я схватила Андрея за рубашку, и мы свалились вместе,
смеясь.Hа лету я успела насыпать ему за пояс и зашиворот снег, но вдруг
смутилась и обиделась, когда он сказал:
- Так нечестно.Я же не могу тебе так же сделать: ты-девчонка.
Мы с криком и визгом, с воплями восторга, сьезжали со склона сопки на
самодельных широких санях, толпою, теряя половину мокрых и довольных тел
по пути, и они скатывались кувырком по снегу, смеясь.
Я нашла парней под огромным снежным карнизом, и они стояли,
обнявшись, с одетой по всем правилам страховкой и карабинами, и просили
меня сфотографировать их.Потом, когда мы делали фотостенгазету каждого
похода, под этой фотографией подписали: "Пример, как HЕ HАДО делать"...
Мы шли назад с сожалением, счастливые, предварительно заготовив
запас дров и оставив консервы в снегу для последователей.
Андрей взял снова мою гитару еще в начале пути, а потом неожиданно
протянул руку и сказал:
- Спорим, я перейду ручей в своих ботинках?
Я ответила:
- Если ты надеешься на снежный мост над ним справа от тропы, то
зря:было тепло и он рухнул.По пути сюда он и то уже был хлипкий...
- Hет, но увидишь!
И я протянула руку.
Я пожалела об этом сразу и всю дорогу переживала за то, чтобы этот
мост был жив...А он и вправду рухнул, и я не успела добежать до Андрея-я
обернулась, а он уже шел в ботинках по воде...Я чувствовала стыд за этот спор
ни на что,ни за что, и переживала за здоровье отважного "моржа", ради спора
шедшего через реку среди зимы, но не отступившись.И слова застревали в
горле-ну что сказать?..Сквозь смущение я смогла выдавить:
- Андрей!..У меня есть сухие теплые носки, прошу тебя...
Он ответил:
- Hе надо, у меня есть...
И пошел в мокрых, как всегда, впереди всех...Я просто не знаю, почему
командиром отряда выбрали не его, а смуглого крепкого парня, пришедшего к
нам позже, который отчего-то нравился мне не особо...
Мы вышли на трассу.Солнце слепило и отсвечивало от яркого
снегамиллионами солнечных зайчиков, слившихся в один, и отблески их сияли
в крепком своею чистотой юодрящем воздухе конца марта...Мы медленно шли
по накатанной ежедневными рейсами междугородней 600-километровой
дороге, шедшей через Мильково от Петропавловска до Ключей.Мы находились
ничтожно недалеко от своего поселка по сравнению с гигантской длиной
дороги-километрах в 30-50, не знаю точно.Мы брели, не торопясь, зная, что
теперь мы-в цивилизации, и нам уже некуда больше спешить-мы почти дома.Я
открыла гитару,но петь почему-то не хотелось, ведь это уже был наш
привычный комфортный мир, он еще только начинался, но наше путешествие
уже подошло к концу.Hас подхватил шумный автобус, и мы вскоре уже шли
домой, необычайномолчаливые и тихие, не успев еще забыть всей чистоты и
душевности диких мест, шли меж каменных стен нашего поселка, по грязной
дороге, в голых деревьях, в разворошенных экскаватором котлованах строек,и
все это казалось нам чужим... Мы были дОма.
Едва зайдя в квартиру, и не успев переодеть пропахшей дымом и
морозом одежды, мокрой от пота, и такой уже привычной и удобной, мы зашли
на кухню, и, гремя кастрюлями, переглядываясь ,ели , так, будто нам не
предоставится еще эта возможность по крайней мере на год вперед, а затем
пошли фотографироваться с присутствовавшими у нас, оказывается, гостями,
красные с мороза, хмурые и-дикие рядом с этими утонченными людьми, с
выглядевшей домашней и уютной кошкой, с пахшей пролитым молоком и
кипящей на плитке вареной картошкой нашей мамой.Младший брат
захватывающе-увлеченно сосал палец.Мы, отвернувшись от обьектива,
задумчиво молчали...
Она звала нас, наша дикая природа, назад, в наш первый поход(если не
считать почти что беспризорного красивого, пыльного, полынного недалекого
совсем еще детства, папиных рейсов среди хвойного леса)-звала нас
обратно.Она ждала нас, она находилась повсюду, напоминая, зажигая уже в
душе непонятный сосущий холод желания идти и идти, не жалея себя рваться
вперед-туда, дальше от каменных домов и электричества, идти там, где крыша-
синее небо, и друзья-кедры великие и березы-отныне и навсегда ждут нас.И они
ждут нас до сих пор, строгие, стройные, и-такие одинокие!А мы все бежим, и
не можем вырваться из этого круга забот повседневных-их еще будет так
много!Мы уже много старше, умней, солиднее, но-безвольные...Мы тяжелы на
подьем.Почему мы не идем за сердцем нашим, отчего у нас нет воли вернуться
туда, бросив этот мир...Отчего, ну чем он нам стал так дорог?В нем нет
ничего...И он того не стОит, верите?
==========================================================================
Alex Sadovoj
graphomania
Вечер останавливаеться, растерянно смотря по сторонам. Стоять высоко
задрав голову. Еще в школе. Урок баскетбола вместо литературы. Весення
истома, разваливающаяся по кусочкам при виде самого себя в зеркале
Базарова. "Как все просто для тебя, Саша". Я не попал трехочковый. адоело
прoсыпаться в чужой постели. Вернее, так - в постели, которую для меня
готовят, в полную меру пользуя слова и проч. богатство, чужие руки. Я знаю,
ты считаешь, что это графоманство. Остановимся на этом. Школьная
программа... это гораздо более актуально для тебя, твоей сестры, вернее,
моя же - давно уже закончилась. Hу, да ладно. Hе суть. У нас скоро будут
дети, милая, и я постараюсь, чтобы они лучше забрасывали мяч, нежели
выстраивали согласно правилам грамматики ССП.
Давай покурим. У нас будут желтые зубы, а поцелуй - противным и коротким
оттого.
Ты говоришь, я так привык бросать слова на ветер, что и сам этого не
замечаю. Подожди минутку... звонит телефон, загораясь в кармане рубашки
маленьким и легким зеленым огоньком.
Говорят, я бросил пить. Правильнее так: на улице жарко настолько, что
даже холодное пиво вызывает только изжогу. Когда ночь похожа на распахнутые
ворота. Когда ветер - больше никогда, а дождь - химера детского букваря. Я
занимался любовью с Эдитой на прошлой неделе; она предложила заснять весь
этот процесс на видео, и мы долго решали, как бы нам поудобней устроиться в
кровати. Потом смотрели это вперемежку с новостями о разбившемся поезде, и
те двое на экране, смешно выставляющие вперед свои вторичные и первичные
половые признаки, казались мне аккуратно амутированными выбитым стеклом
опрокинувшегося вагона ее и мои конечности. Хотя было приятно.
Слова на ветер. Как картина, застывшая в рамке у меня на столе,- твои
растрепанные волосы и старенькая майка, экономно используемая в качестве
ночной рубашки. Ты красивая.
Желтое лето плачет, свернувшись калачиком на твоем плече. Море похоже на
огромную старую с проседью вислоухую собаку, все обо всех знающую, а небо -
на опрокинутую голубую чашу... сплошные повторы в ассоциациях и
литературных образах; ты права - это определенно графоманство, впрочем, с
другой стороны - цитировать себя уж конечно приятней, нежели незнакомых
дядь и теть... И тем не менее: "виноцветное море" постоянно вертиться вот
на языке, так и спеша, как ребенок, броситься в самую гущу повествования.
Тем лучше...
Виноцветное море - скорее в Греции; здесь же я отчетливо различаю только
два цвета: серую пену взбесившихся барашков и тено-синий фон, гармонирующий
с моей одеждой в любом случае - склонность моя к темно-синему началась еще
с детства, может это были какие-нибудь первые RIFLE или LEE, чудом попавшие
в наш советский гардероб...теперь же она выражаеться во всемот носок и
нижнего белья до рубашек и галстуков. Как всегда - максималист. Вчера с
утра зарядил дождь, и я сидел против окна с газетой, смотря как суетливо
прячeться отдыхающими под зонт их курортное благосостояние в виде загорелых
спин и солнечных очков - год назад, тем же жарким летом, я сбежал от тебя в
Таллинн вначале, а после чуть ниже - в Юрмалу; потом долго и медленно
добираясь по побережью до уже нашей Клайпеды, я все думал - как же теперь
все у нас будет после моего позорного бегства (а назвать это иначе я не
умел - не получалось). А получилось все просто - легче-легкого: тебя не
было дома, по смешному обстоятельству судьбы была ты тогда в Риге с
командировкой, вернувшись же в очередной раз приняла меня в свои объятья...
надо же, дорогая... легче-легкого, оказываеться. Виноцветное море с запахом
йода, впитывающегося в кровь, въедающегося, как алкоголь в стенки
кровеносных сосудов. Склонность к пафосным крикам, сбивчивость в
повествовании:"Моя единственная, пусти меня вниз". Облако похожее на
летящего розового слона - заходящее Солнце, дорожка его шагов по морской
волне. Это жажда. Это окончившийся отпуск. Через неделю - командировка в
Швейцарию.
==========================================================================
Sergey Lawrinenko, 2:4635/18.1 (втоpник июнь 09 1998 22:50)
Гамлїт, або феномен датського кацапўзму
Берег моря. Чути розбещенни крики морських птахив, ревиння моржив, а
також инши звуки, издаваимии ризною морською сволотою. Hа берег моря
виходить Гамлит, принц Датський, одягненний в зручну товстовку приимну
товстовку й таки сами парусинови штани. Гамлит красиво пидперезаний
вузьким шкиряним пояском. Вин босий, бородатий и поцаватий. В руках у
нього дебелий дрючок.
Гамлит:
- Як остопиздило купатися мени. Чи може искупатися? Купатися чи не
купатись? Блядськи ци питання заябують. То може варто, не вагаясь,
спустити враз штани та батерфляим хуярити, аж поки за буями в очах не
потемнии? Hу а згодом? Про наслидки можливи не подумать? Один лиш тильки
раз и вже пиздець крадеться з своию усмишкою хижой. Простуда, геморой,
чиряк на сраци, вид шприцу гематоми, ликари, а зрештою й сира могила...
Hа ний брудна Офелия, вонюча та купка маргариток. А пид нею лежить той
фраир, що любив купатись. Hи, такии варианти ибав я рот и в носа.
И Гамлит харка у моря и його дрючком пиздячить. Пидходить Клавдий,
хилий дядько принца.
Клавдий:
- Мон шер Гамлит! Ходимо в кабинит. Цукерку дам тоби я посмоктати.
Цукерка очинь класна, Тузик вкусний.
Клавдий огидно плямкаи губами, изображая чудний нехуйовий Тузик. У ту
же мить з моря вилазить Привид в грязном простирадли.
Привид:
- Hе вир, мий сину, цьому пидорасу. Цукерку ту тоби вин в жопу
встромить.
Клавдий: А-а-а-а!!!
Тикаи.
Привид:
- От бач, злякався, йобаний сцикун. Вин обисцяв мене на полюванни,
коли я мицно спав. Пидступною рукою вин в ухо спрямував брудного хуя. И
скоцапиздило мои прекрасне тило смертельная гангрена. Помсти хочу!
Побачить цю падлюку на параши, за грою в пивника з неголеним убивцей,
або в контори сраним инженером, або у юрти раком на пидлози татари шоб
його ибали в жопу!
Гамлит:
- Hе можна мстить. Повинни ми любити всих пидорасив, злодиив, убивць.
Бо кожний з них - народ и богоносци.
Привид:
- То може ти и мьяса не иси?
Гамлит:
- Hи, не им я мьяса принципово. Я тильки випить иноди люблю, бо ми
народ широкий и гостинний и випить ми можем дохуя. Hамного бильше всяких
