Станислав Лем.
Несчастный случай.
Stanislaw Lem. Wypadek (1965)
__________________________________________________
File from Victor Uschipovsky victoru@nifti.dvgu.ru
Перевод с польского - Е. Вайсброта.
Анел не вернулся в четыре, но этого никто словно бы и не заметил.
Около пяти уже начинало темнеть, и Пиркс, не столько обеспокоенный,
сколько удивленный, хотел спросить Крулля, что бы это могло значить, но
сдержался - он не был руководителем группы, и подобные вопросы, вполне
законные и абсолютно невинные, могли вызвать все нарастающую лавину
взаимных придирок. Он прекрасно знал, как это происходит: подобное
повторялось не раз, особенно когда коллектив был с бору по сосенке. Три
человека абсолютно разных профессий в сердце гор, на никому не нужной
планете, выполняющие задание, которое, пожалуй, все, включая его самого,
считали бессмысленным. Их привезли на маленьком старом гравистате,
которому предстояло остаться здесь навсегда, потому что все равно он
годился только на слом; вместе с ним доставили разборный алюминиевый дом,
немного приборов и радиостанцию столь преклонного возраста, что от нее
было больше хлопот, чем проку, и за семь недель им предстояло завершить
"общую рекогносцировку", словно это было возможно. Пиркс никогда бы не
стал этим заниматься, понимая, что речь идет лишь о расширении района
исследований, производимых разведывательной группой, да еще об одной
циферке в отчетах, которыми пичкали информационные машины на базе. Это,
вероятно, могло иметь некоторое значение при распределении средств, людей
и мощностей на следующий год. И ради того, чтобы на лентах памяти
появилась эта трансформированная в дырочки цифра, они без малого пятьдесят
дней сидели на пустом месте, которое при других обстоятельствах, может, и
было бы привлекательным, хотя бы с точки зрения альпинизма. Однако
наслаждаться альпинизмом было, разумеется, строжайше запрещено, и самое
большое, что мог сделать Пиркс, это во время сейсмических и
триангуляционных измерений рисовать в своем воображении первые трассы.
У планеты даже не было собственного имени, и в каталогах она
числилась как Йота дробь 116, дробь 47 Проксимы Водолея. Она походила на
Землю больше, чем любая из всех, какие Пиркс когда-либо видел: маленькое
желтое солнце, соленый океан, свекольно-зеленый от трудолюбивых
водорослей, насыщающих атмосферу кислородом, да огромный трехлапый
континент, покрытый первобытной растительностью. Планета прекрасно
подходила бы для колонизации, если бы не то, что ее солнце было типа G
новооткрытой разновидности VII, неустойчивое, с неравномерным излучением;
ну а коль скоро астрофизики наложили свое вето, то, если даже очередная
вспышка Новой могла наступить лишь через сто миллионов лет, все планы
освоения этой земли обетованной приходилось перечеркнуть.
Пиркс порой каялся, что поддался уговорам и принял участие в
экспедиции, но это было не очень искреннее покаяние. Так или иначе, ему
пришлось бы торчать на базе три месяца, потому что попасть в Солнечную
систему раньше этого срока было невозможно. Его ждали подземные
климатизированные сады Базы и отупляющие телевизионные передачи
(развлечения, по меньшей мере, десятилетней давности), поэтому он охотно
откликнулся на предложение начальника, который со своей стороны радовался,
что может удружить Круллю - ни одного свободного человека не было, а
посылать в экспедицию только двоих инструкция запрещала. Таким образом.
Пиркс свалился космографу на голову как манна небесная. Впрочем, Крулль не
проявил восторга ни сразу, ни потом; вначале Пиркс даже думал, что тот
расценивает его поступок как "барский каприз", коль он из командира
корабля согласился стать рядовым разведчиком; походило на то, что Крулль
чувствовал скрытую обиду. Однако это не была обида, просто, прожив
полжизни (ему уже перевалило за сорок), Крулль стал желчным, словно его
кормили одной полынью. А поскольку в таком изолированном от мира
коллективе ничего невозможно скрыть и люди со всеми своими достоинствами и
недостатками становятся прозрачными как стекло, Пиркс быстро понял, откуда
в характере Крулля, вообще-то выдержанного, даже твердого человека, эта
задиристость - ведь за его плечами было больше десяти лет внеземной
службы. Просто Крулль стал не тем, кем хотел, а тем, кем вынужден был
стать, поскольку для взлелеянной в мечтах работы не годился. А в том, что
когда-то он хотел стать не космографом, а интеллектроником. Пиркс
убедился, видя, как категорически высказывался Крулль в беседах с
Массеной, стоило только разговору перейти на интеллектронные темы (Крулль
говорил "интеллектральные" - в соответствии с профессиональным жаргоном).
Массене, к сожалению, недоставало терпимости, а может, ему просто
плевать было на мотивы, которыми руководствовался Крулль; во всяком
случае, если тот настаивал на каком-либо ошибочном решении, Массена не
ограничивался простым отрицанием его правоты, а, взяв в руки карандаш,
укладывал его на обе лопатки с помощью безукоризненных математических
расчетов и добивал Крулля с таким удовольствием, словно для него важнее
было доказать не собственную правоту, а то, что Крулль - самоуверенный
осел. Но это было не так. Крулль был не самоуверенным, как всякий,
честолюбие которого несоизмеримо со способностями.
Пиркс, бывший невольным свидетелем одного из таких разговоров, -
впрочем, трудно было этого избежать, поскольку они втроем жили на сорока
квадратных метрах, а звукоизоляция перегородок была сплошной фикцией, -
знал, чем это кончится. И действительно, Крулль, который не смел показать
Массене, как сильно подействовало на него поражение, всю свою неприязнь
перенес на Пиркса, впрочем в весьма своеобразной форме: перестал с ним
разговаривать, кроме тех случаев, когда это было необходимо.
Тогда он сошелся с Массеной - с этим черноволосым и светлоглазым
холериком и впрямь можно было подружиться, - но Пирксу всегда было нелегко
с холериками, так как в глубине души он им не очень-то доверял. С Массеной
вечно что-то случалось: он требовал заглядывать себе в горло, заявлял, что
будет перемена погоды, потому что кости ломит (никаких перемен не
происходило, но он все равно продолжал их предсказывать), утверждал, что
страдает бессонницей, и каждый вечер демонстративно искал таблетки,
которые почти никогда не глотал - просто на всякий случай клал их рядом с
постелью, а утром клялся Пирксу, который допоздна засиживаясь над книжкой,
прекрасно слышал его храп, что всю ночь даже глаз не сомкнул (сдается, он
и сам в это верил). Если не принимать этого во внимание, он был отличным
специалистом и блестящим математиком с организаторскими способностями,
которому поручали текущее программирование автоматической разведки. Одну
из таких программ он взял с собой для разработки "в свободную минуту", а
Крулль страдал, видя, как Массена очень быстро и хорошо делал то, что
положено, так что у него действительно оставалось много времени и поэтому
не было оснований для претензий, что-де он не исполняет своих обязанностей
как следует. Массена подходил им еще и потому, что - как это ни
парадоксально - в их планетологической микроэкспедиции не было ни одного
настоящего планетолога, потому что ведь и Крулль не был планетологом.
Удивительно все-таки, до чего неудачно могут сложиться взаимоотношения
трех достаточно нормальных людей в такой скалистой пустыне, какую
представляло собой Южное нагорье Йоты Водолея!
Был в этом коллективе и еще один член - уже упоминавшийся Анел, или
Автомат Нелинейный, одна из новейших моделей с высоким уровнем
самостоятельности, изготовлявшихся на Земле для исследовательской работы
именно в таких условиях. Массена был придан группе в качестве кибернетика
- это была лишь дань устаревшей традиции, так как правила предусматривали,
что там, где есть автомат, должен быть кто-то, кто в случае необходимости
мог бы его отремонтировать. Так продолжалось уже добрый десяток лет - как
известно, правила меняются не слишком часто, - но Анел (об этом не раз
говорил сам Массена) в случае необходимости мог "отремонтировать" его
самого, и не только потому, что отличался абсолютной безотказностью, но и
потому, что он обладал элементарными сведениями из области медицины. Пиркс
уже давно приметил, что человек подчас легче познается в его отношении к
роботам, чем к иным людям. Его поколение жило в мире, неотъемлемую часть
которого наряду с космическими кораблями составляли автоматы, но сфере
автоматики был присущ какой-то особый отпечаток иррационализма. Некоторым
легче было полюбить обычную машину, скажем собственный автомобиль, чем
машину мыслящую. Период широкого экспериментаторства конструкторов уже
подходил к концу - по крайней мере, казалось, что это так. Создавали
автоматы только двух типов: универсальные и узкого назначения. Лишь
небольшой группе универсальных придавали формы, похожие на человеческое
тело, да и то лишь потому, что из всех опробованных конструкций -
заимствованная у природы оказалась наиболее безотказной, особенно в
сложных условиях планетного бездорожья.
Нельзя сказать, чтобы инженеры очень уж обрадовались, когда их детища
начали проявлять такую самостоятельность, которая помимо воли наводила на
мысль о духовной жизни. В принципе считалось, что автоматы мыслят, но "не
имеют индивидуальности". Действительно, никто не слышал об автомате,
который бы впадал в ярость, воодушевлялся, смеялся или плакал; они были в
высшей степени уравновешенными, как того и желали конструкторы. Однако,
поскольку их мозги создавались не на монтажном конвейере, а путем
постепенного выращивания монокристаллов, при котором всегда имеет место не
поддающийся управлению статистический разброс, даже микроскопические
смещения молекул вызывали такие конечные отклонения, что в принципе не
существовало двух совершенно одинаковых автоматов. Итак, все-таки
индивидуальности? Нет, отвечал кибернетик, результат вероятностного
процесса; так же думал и Пиркс и, пожалуй, каждый, кто часто общался с
роботами и целыми годами мог наблюдать за их молчаливой, всегда
целенаправленной, всегда логичной деятельностью. Конечно, они были похожи
друг на друга гораздо больше, чем люди, но все же у каждого был свой
норов, пристрастия, а встречались и такие, которые, исполняя приказы,
организовывали что-то вроде "молчаливого сопротивления", и если это
длилось долго, то дело кончалось капитальным ремонтом.
У Пиркса, да наверняка и не у него одного, в отношении этих
своеобразных машин, которые так точно и подчас так творчески выполняли
задания, была не очень чиста совесть. Может, это началось еще тогда, когда
он командовал "Кориоланом". Во всяком случае, само по себе то, что человек
создал мыслящий орган вне собственного тела и сделал его зависящим от
себя, он считал не вполне нормальным. Он, конечно, не мог бы сказать,
откуда берется это легкое беспокойство, какое-то ощущение невыполненного
долга, что ли, смутная мысль о том, что решение принято неправильно или
попросту, грубо говоря, совершена пакость. Было какое-то изощренное
коварство в том холодном спокойствии, с каким человек запихивал добытые о
себе знания в бездушные машины, присматривая за тем, чтобы не повысился
уровень их одушевленности и чтобы они не стали конкурентами своего творца
в познании прелестей мира. Максима Гете "In der Beschrankung zeigt sich
erst der Meister" /1/ в приложении к сметливым конструкторам приобретала
неожиданный смысл похвалы, переходившей в язвительный укор, ибо ведь не
себя решили они ограничить, но дело рук своих. Разумеется, Пиркс никогда
не решался высказать вслух подобную мысль, потому что отдавал себе отчет в
том, как бы она смешно прозвучала; автоматы не были обездоленными, не были
они и объектом безудержной эксплуатации, все было проще и вы то же время
хуже - с моральной точки зрения сложнее для критики; их возможности
ограничили еще прежде, чем они появились, - на листах чертежей.
В тот день, накануне их отлета, работы, собственно, были уже
окончены. Однако, когда стали пересчитывать ленты, на которых были
отражены результаты экспедиции, оказалось, что одной недостает.
Просмотрели машинную память, потом перерыли все тайники и ящики, причем
Крулль дважды советовал Пирксу лучше следить за собственными вещами - от
этого совета разило ехидством, потому что Пиркс вообще не имел никакого
отношения к пропавшей ленте, да и не стал бы прятать ее в чемодан. У
Пиркса даже язык зачесался - так ему захотелось ответить, тем более что до
сих пор он обычно отмалчивался и старался находить любые оправдания
вызывающему, даже оскорбительному поведению Крулля. Но он сдержался и на
этот раз и только заметил, что если необходимо повторить наблюдения, то он
охотно сделает это сам, взяв Анела в помощники.
Однако Крулль решил, что Анелу помощь Пиркса будет совершенно ни к
чему, поэтому они навьючили на робота аппарат, кассеты с фотопленкой и,
вложив в кобуру пояса реактивные патроны, послали Анела к вершинам горного
массива.
Робот вышел в восемь утра - Массена вслух высказал уверенность, что
он управится с делами до обеда. Однако прошло два, три, четыре часа,
наконец сгустились сумерки, но Анел не возвращался.
Пиркс сидел в углу и при свете лампы читал изрядно потрепанную книгу,
которую взял еще на Базе у какого-то пилота, но почти ничего не понимал.
Сидеть было не очень удобно. Рифленая алюминиевая стенка давила ему на
спину, надувная подушка спустила, и он чувствовал, как сквозь
прорезиненную ткань в тело врезаются острые гайки. Однако он не изменял
положения, поскольку неудобная поза удивительно гармонировала с растущей в
нем злостью. Ни Крулль, ни Массена до сих пор, казалось, не замечали
отсутствия робота. Крулль, который отнюдь не был шутником и даже не
пытался острить, непонятно почему с первого же дня упорно величал Анела
Ангелом или даже Железным Ангелом, иначе к нему не обращался, и такая, по
сути, мелочь уже столько раз раздражала Пиркса, что за одно это он
невзлюбил космографа. У Массены отношение к роботу было профессиональное:
все интеллектроники знают или, во всяком случае, делают вид, будто знают,
какие молекулярные процессы и токи вызывают те или иные реакции или ответы
автомата, и поэтому отвергают любые предположения о какой-либо их
разумности как абсолютную чушь. Тем не менее к Анелу он относился так же,
как хороший механик к своему дизелю: не позволял перегружать, любил за
исполнительность и заботился о нем, как мог.
В шесть терпение у Пиркса лопнуло, потому что у него занемела нога, и
он стал потягиваться так, что кости затрещали, шевелить ступней и сгибать
ногу в колене, чтобы ускорить кровообращение, а потом принялся расхаживать
из угла в угол, прекрасно зная, что это лучший способ досадить Круллю,
погруженному в проверку вычислений.
- Могли бы и потише! - сказал наконец Крулль, обращаясь к ним обоим,
словно не видел, что ходит один Пиркс, а Массена, надев наушники и
развалившись в пневматическом кресле, с увлечением слушает какую-то
передачу. Пиркс открыл дверь - его обдало могучим потоком западного ветра
- и, когда глаза немного привыкли к темноте, прислонился спиной к гудящей
под напором ветра стене из листового алюминия и стал смотреть в ту
сторону, откуда должен был появиться Анел. Он видел только редкие звезды,
дрожавшие в воздухе, порывы ветра холодным потоком обрушивались ему на
голову, спутывали волосы, а ноздри и легкие прямо-таки распирало от ветра
- скорость была метров сорок в секунду. Он постоял, а когда ему стало
холодно, вернулся в дом, где Массена, зевая, снимал с головы наушники и
расчесывал пятерней волосы. Крулль же, сморщенный, сухой, терпеливо
складывал бумаги в папки, постукивая по столу пачкой листов, чтобы
подравнять их.
- Нет его! - сказал Пиркс и сам удивился, как это прозвучало - почти
как вызов. Крулль и Массена, видимо, заметили, каким тоном это было
сказано, потому что Массена быстро взглянул на Пиркса и бросил:
- Это ничего, дойдет, хоть и темно; вернется на инфракрасном...
Пиркс посмотрел на него, но ничего не ответил. Проходя мимо Крулля,
он поднял с кресла брошенную книжку и, усевшись в своем углу, притворился,
что читает. Ветер усиливался. Звуки за окном нарастали, вздымались,
переходили в вой. Что-то мягко шлепнуло о стену - или это ветка? - и опять
потянулись минуты молчания. Массена, явно ожидавший, что всегда уступчивый
Пиркс возьмется готовить ужин, наконец встал и начал вскрывать банки
саморазогревающихся консервов, каждый раз внимательно читая надписи на
этикетках, словно надеялся найти следы запасов какое-нибудь неизвестное до
сих пор лакомство. Пирксу есть не хотелось. Точнее, он был голоден, но ему
не хотелось двигаться с места. Постепенно его начало охватывать недоброе,
холодное бешенство, он ополчился бог весть почему на обоих товарищей,
которые вообще-то были не худшими из возможных.
Считал ли он, что с Анелом что-то приключилось? Что робот, скажем,
подвергся нападению "таинственных жителей" планеты, в которых не верит
никто, кроме сказочников? Если б был хоть один шанс на сто тысяч, что
планету населяют какие-то существа, они наверняка не сидели бы так,
погрязнув в мелких делишках, а немедленно предприняли бы все возможные
шаги, предусмотренные правилами в пунктах втором, пятом, шестом и седьмом
восемнадцатого параграфа, а также третьем и четвертым разделами правил
специального поведения. Но такого шанса не было; не было вообще никаких
шансов. Скорее взорвется солнце Йоты. Да, это гораздо вероятнее. Так что
же могло случиться с Анелом?
Пиркс ощущал, как непрочно спокойствие, царящее в доме, который
содрогался под порывами ветра. Не один Пиркс делал вид, что читает и не
хочет ужинать. Остальные тоже включились в игру, сначала незаметную, но
все более явную по мере того как уходило время.
По линии технического обслуживания Анел находился в подчинении у
Массены как интеллектроника, Крулль же, будучи начальником группы,
командовал им как членом экспедиции. Так что виноватым мог оказаться любой
из них. Может, Массена чего-то не досмотрел, а может, Крулль неточно
указал трассу, по которой должен был пройти Анел? В конце концов выяснить
это было не так трудно и не из-за этого росло и нагнеталось молчание.
Крулль с самого начала помыкал роботом, награждал его презрительными
кличками и не раз давал поручения, от чего остальные члены группы
воздерживались хотя бы потому, что универсальный робот - не лакей. И делал
он это, видимо, затем, чтобы, унижая Анела, тем самым досадить Массене,
прямо задирать которого не решался.
Теперь шла борьба нервов - первый, кто проявит беспокойство о судьбе
Анела, тем самым как бы признает себя побежденным. Впрочем, Пиркс
чувствовал, что и он оказался втянутым в это молчаливое соревнование,
столь дурацкое и одновременно столь напряженное. Он подумал, с чего бы
начал он сам, будь он руководителем. Наверно, с немногого - в такую ночь
нельзя отправляться на поиски. Так или иначе, оставалось ждать до утра, а
сейчас разве что попытаться установить радиосвязь, впрочем с минимальными
шансами на успех, так как радиус связи на ультракоротких волнах в сильно
пересеченной горной местности был невелик.
До сих пор они еще никогда не посылали Анела одного, тем более что
правила, не запрещая этого, обусловливали подобный шаг бесчисленными
параграфами, полными оговорок. А впрочем, черт с ними, с параграфами!
Пиркс считал, что Массена, вместо того чтобы раздраженно выковыривать из
банки остатки пригоревшего мяса, мог бы все-таки попытаться вызвать робота
по радио. Он раздумывал, что было бы, если б он сделал это сам. С Анелом
наверняка что-то случилось. Может ли робот сломать ногу? Никогда ни о чем
подобном ему слышать не приходилось.
Он встал, подошел к столу и, чувствуя на себе скрытые под маской
равнодушия взгляды товарищей, стал внимательно изучать карту, на которой
Крулль собственноручно вычертил маршрут Анела. Не выглядит ли это так,
будто он контролирует руководителя? Пиркс быстро поднял голову, встретил
взгляд Крулля, который явно хотел ему что-то сказать и уже раскрыл было
рот. Но, когда холодный взгляд Пиркса упал на него, он только кашлянул и,
сгорбившись, продолжал сортировать бумаги. Видимо, Пиркс здорово
подействовал на него своим взглядом, впрочем сам того не сознавая, -
просто в такие минуты в нем просыпалось что-то, от чего на борту ракеты
его слушались и уважали, но отчасти побаивались.
Он отложил карту. Трасса доходила до большой скалистой стены с тремя
словно подмытыми потоком утесами и дальше огибала их. Мог ли робот не
выполнить задания? Это было невероятно.
"Но ведь можно повредить ногу, даже попав в маленькую трещину!" -
подумал Пиркс. Нет, это глупо. Робот, такой как Анел, может упасть и с
сорокаметровой высоты. И не из таких положений они выходят целыми и
невредимыми. Металл, из которого они сделаны, покрепче, чем хрупкие
человеческие кости. Так что же случилось, черт побери?
Он выпрямился и с высоты своего роста взглянул сначала на Массену,
который, оттопырив губу, дул, потягивая слишком горячий чай, потом на
Крулля, наконец, демонстративно отвернувшись, пошел в крохотную спальню,
где, пожалуй, с излишней резкостью выдернул из стены складную кровать и,
привычно, в четыре приема скинув одежду, забрался в спальный мешок. Он
знал, что ему вряд ли заснуть, но сидеть с товарищами было уже невмоготу.
Впрочем, кто знает, останься он с ними подольше, пожалуй, он бы
высказался, причем наверняка зря, потому что все равно завтра им предстоит
расстаться; с того момента как они войдут в корабль, оперативная группа
Йоты Водолея прекратит существование.
Ему уже начало мерещиться то да се, полусеребряные ручейки стекали
из-под век, пушистые светлячки манили ко сну, он перевернул подушку на
другую, более прохладную сторону - и вдруг словно воочию увидел, перед
собой Анела, такого, каким он ему запомнился за несколько минут до ухода.
Массена как раз опоясывал автомат связкой ракетных патронов, которые
позволяли, словно бы наперекор гравитации, несколько минут продержаться в
воздухе; впрочем, это устройство применяли все, разумеется при
обстоятельствах, учитываемых предусмотрительными инструкциями. Странная
это была сцена - всегда странно смотреть, как человек помогает роботу.
Обычно бывает как раз наоборот. Однако Анел не мог дотянуться рукой до
кобур, укрепленных под торчащим словно горб, набитым до отказа рюкзаком.
Он нес груз, достаточный для двух человек. Правда, это не приносило ему
вреда - в конце концов он был просто машиной и в случае необходимости
благодаря микроскопической стронциевой батарее, заменявшей ему сердце,
развивал мощность в шестнадцать лошадиных сил. Однако сейчас Пирксу в
предсонном дурмане все это, вместе взятое, видимо, не очень-то
понравилось; он всей душой был на стороне молчаливого Анела и склонялся к
мысли, что тот, подобно ему самому, вовсе не так уж спокоен по натуре, а
только прикидывается спокойным, делая вид, что все идет как положено.
Перед тем как окончательно погрузиться в сон. Пиркс подумал еще кое о чем.
Это были те глубоко интимные мечты, каким только может предаваться
человек, наверно, потому, что после пробуждения обычно не помнит о них, и
то, что завтра он не будет помнить ничего, оправдывает сегодня все. Он
вообразил себе ту сказочную, мифическую ситуацию, которая - он знал это не
хуже других - была совершенно немыслимой: бунт роботов. И, ощущая в
глубине души уверенность, что тогда он непременно оказался бы на их
стороне, быстро погрузился в сон.
Проснулся он рано, неизвестно почему, и первой его мыслью было: ветер
прекратился. Потом он вспомнил об Анеле и о своих видениях перед сном; его
немного смутило то, что подобное вообще могло прийти ему в голову. Еще
некоторое время он лежал, пока не пришел к успокоительному выводу, что эти
сумеречные, зябкие образы посетили его не наяву, но - в противоположность
сну, который снится сам, - требовали незначительной, почти без участия
сознания помощи с его стороны. Подобные психологические изыскания были ему
чужды, поэтому он удивился, зачем забивает себе ими голову, слегка
приподнялся на локте и прислушался: абсолютная тишина. Отодвинул штору
иллюминатора над головой. Сквозь мутное стекло виднелся предрассветный
туман. И только тут Пиркс понял, что придется идти в горы. Вскочил с
кровати, чтобы заглянуть в общую комнату. Робота не было. Те двое уже
встали. За завтраком Крулль мимоходом, так, словно это было решено еще
вчера, заметил, что выйти придется немедленно, так как вечером прибудет
"Ампер", а сборка дома и упаковка вещей займут самое меньшее часа полтора.
Он нарочно не уточнял, идут ли они из-за отсутствия данных или из-за
Анела.
Пиркс молча ел за троих. Те двое еще допивали кофе, а он встал и,
покопавшись в своем мешке, переложил в рюкзак моток белого нейлонового
шнура, альпеншток и крючья. Подумав, добавил альпинистские ботинки - на
всякий случай.
Они вышли, когда только начало рассветать. На бесцветном небе уже не
было видно звезд. Тяжелая фиолетово-серая дымка на скалах, лицах, в самом
воздухе была неподвижна и морозна, горы на севере черной массой застыли в
темноте, а южный хребет, тот, который был ближе, стоял словно высвеченная
сверху маска с искристой оранжевой полосой над вершинами. Этот отсвет,
далекий и призрачный, делал видимыми клубы пара, вырывающиеся изо ртов
трех человек. Хотя атмосфера была более разреженная, чем на Земле,
дышалось легко. Остановились на краю равнины. Островки травы, темнея в
сумраке уходящей ночи и надвигающегося из-за гор дня, остались позади.
Перед ними лежала ледниковая морена, груды камней, казалось, просвечивали
сквозь колеблющуюся воду. Еще несколько сотен метров вверх - и появился
ветер; он налетал короткими порывами. Люди шли, легко перескакивая через
небольшие камни, поднимаясь на большие; иногда каменная плита сухо стучала
о другую, порой кусочек камня выскальзывал из-под ботинка и скатывался по
склону под аккомпанемент разлетающихся отголосков, словно бы внизу кто-то
просыпался. Порой поскрипывал наплечный ремень, звякали подковки на
ботинках; эти скупые звуки придавали походу видимость согласия и четкости,
словно двигалась спаянная единым желанием альпинистская группа. Пиркс шел
вторым за Массеной. Было все еще слишком темно, чтобы как следует
разглядеть рельеф далеких склонов. Пиркс напряженно вглядывался вдаль.
Поскользнулся на валуне раз, другой, третий - неудачно поставил ногу, - но
все же продолжал вглядываться, словно хотел убежать не только от тех, кто
его окружал, но и от самого себя, от своих мыслей. Он вовсе не думал об
Анеле, а только механически шарил взглядом по этому нагромождению древних
скал, застывшему в полном безразличии, где лишь человеческое воображение
могло усмотреть угрозу и вызов.
На этой планете были отчетливо различимые времена года. Экспедиция
началась в конце лета, а теперь горная осень, вся в пурпуре и желтизне,
уже угасала в долинах, но, словно не замечая листьев, мчащихся в пенных
горных потоках, солнце было все еще теплым, и в безоблачные дни на этом
плоскогорье даже припекало. Только густеющие туманы напоминали о
приближении морозов и снега. Но тогда на планете уже не должно было
остаться никого; и эта побелевшая каменная пустыня, которую представил
себе Пиркс, внезапно показалась ему особенно желанной.
Казалось бы, заметить, что тьма редеет, было невозможно, однако с
каждой минутой мрак уступал и вырисовывались новые детали. Небо уже совсем
побледнело - еще не день, но уже не ночь, ничего похожего на зарю в это
чистое и спокойно начинающееся утро, словно все оно было заключено в шар
из охлажденного стекла. Поднявшись выше, они попали в полосу
молочно-белого тумана, цепляющегося гибкими щупальцами за грунт, а когда
туман остался позади, Пиркс увидел еще не освещенную солнцем, но уже
различимую цель пути. Это был скалистый столб, примыкающий к основной
горной цепи, а над ним, на несколько сотен метров выше, чернела двуглавая
вершина, самая высокая из всех. На булавообразной вершине столба Анелу
предстояло сделать последние замеры. Путь в обе стороны был легким -
никаких неожиданностей, расщелин, ничего, кроме однообразной серой осыпи,
кое-где пересеченной полосами плесени зеленовато-желтого цвета.
Пиркс, все еще легко перепрыгивая с одних гулких валунов на другие,
вглядывался в совершенно черную на фоне неба стену и, может, затем, чтобы
отогнать иные мысли, вообразил себе, что совершает обычное восхождение. И
тотчас он другими глазами увидел скалы - действительно, можно было
подумать, что целью экспедиции является покорение вершины, коль они идут
прямо к хребту, тяжело выступающему из массы гравия. Гравий подходил к
стене, закрывая одну треть ее, затем шло нагромождение заклиненных плит, а
уже оттуда огромная плоскость устремлялась вверх; она словно замерла,
взметнувшись в небо; в каких-нибудь ста метрах над плитами стену
перерезала другая горная порода - это выходил на поверхность диабаз;
красноватый, светлее гранита, он неровной полосой наискось пересекал весь
скат обрыва.
Некоторое время вершина приковывала взгляд Пиркса своей патетической
линией, но стоило им приблизиться, как с пиком произошло то, что обычно
происходит с горой: перспектива исчезла, распавшись на отдельные,
заслоняющие друг друга участки, причем основание утратило прежнюю
покатость, выдвинулись отроги, и взору открылись бесконечные террасы,
полки, кончающиеся тупиками расщелины, хаос старых трещин, а над этим
нагромождением блестела сама вершина, позолоченная первыми лучами солнца,
со странно мягким контуром; наконец и она исчезла, заслоненная более
близкими пиками; Пиркс уже не мог оторвать глаз от колосса - да, даже на
Земле эта стена была бы достойна внимания и усилий, особенно из-за
отчетливо видного диабазового вала. От него до вершины, залитой солнечным
светом, путь казался коротким и легким, однако известную сложность
представляли козырьки, особенно самый большой, внизу блестевший от влаги и
льда, скорее черный, чем красный, словно свернувшаяся кровь.
Пиркс дал волю фантазии. Ведь это могла быть не безымянная вершина
под чужим солнцем, а гора, которую не раз штурмовали и при этом терпели
поражения, гора, покоряющая альпиниста присущим только ей своеобразием, -
подобное чувство возникает, когда видишь хорошо знакомое лицо, на котором
каждая морщина и каждый шрам имеет свою историю. Небольшие, едва
различимые змейки трещин, темные нитки полок, мелкие выщерблины - каждая
из них могла стать отметиной, которую достигаешь во время очередного
штурма, местом длительных остановок, молчаливых раздумий, бурных натисков
и мрачных отступлений, поражений, понесенных несмотря на то, что все
тактические и технические ухищрения были использованы, - гора, настолько
слившаяся с человеческими судьбами, что каждый альпинист, которого она
отвергла, возвращался к ней снова и снова, с тем же неистощимым запасом
надежды и веры в победу, и при новом штурме примерял к гладкой скалистой
поверхности выношенный в памяти маршрут. У этой горы могла быть богатая
история: окольные обходы, различные варианты ее покорения, хроника успехов
и жертв, фотографии, помеченные пунктиром трассы и крестиками - самые
высокие из достигнутых мест; Пиркс ухитрился представить себе это с
величайшей легкостью; более того, ему казалось странным, что это не так.
Массена шел первым, слегка сутулясь. Постепенно разлившийся дневной
свет не оставил больше никаких иллюзий насчет "легких мест" стены - это
обманчивое ощущение легкости и безопасности было порождено голубоватой
дымкой, так мирно обволакивающей каждый участок блестящей скалы. День,
ясный и чистый, уже добрался до путешественников, от их ног тянулись
длинные, колеблющиеся тени. От каменной стены к осыпи вели два больших
стока, еще полных ночи; застывший поток гравия вздымался там и неожиданно
исчезал, поглощенный кромешной тьмой.
Уже давно невозможно было охватить массив одним взглядом. Пропорции
изменились, стена, издалека ничем не примечательная, являла неповторимую
индивидуальность форм, а впереди, как бы постепенно вырастая из-под
рассыпавшейся карточной колоды плоских плит, все увеличиваясь, вздымался
вверх гигантский столб; он расширялся, рос, пока наконец не оттеснил и не
заслонил все остальное и остался один в холодной, мрачной тени никогда не
видавших солнца мест.
Они как раз ступили на пятно вечного снега, покрытое брызгами камней,
слетавших с высоты, когда Массена замедлил шаг, потом остановился, словно
прислушиваясь. Пиркс, который подошел к нему первым, понял - Массена ткнул
пальцем в собственное ухо, где торчал шарик динамика.
- Он был здесь?
Массена кивнул, поднеся к грязной, спрессовавшейся поверхности снега
металлический прутик индикатора радиоактивности. Подошвы ботинок Анела
были насыщены радиоактивным изотопом, и счетчик обнаружил его след. Робот
прошел здесь вчера, только неизвестно, по пути туда или уже обратно. Во
всяком случае, они отыскали его трассу. Начиная с этого места, замедлили
шаг.
Казалось, темный каменный столб вздымается рядом, но Пиркс знал, что
в горах нельзя определять расстояние на глаз. Теперь они были выше линии
снегов и валунов и шли по древней округлой грани. В полной тишине Пирксу
казалось, будто он слышит попискивание в наушниках Массены, хотя это было,
конечно, совершенно невозможно. Время от времени Массена останавливался,
водил концом металлического прута, опускал его, почти касаясь скалы,
рисовал в воздухе петли и восьмерки, будто древний маг, наконец, отыскав
след, снова пускался в путь. Они уже приближались к этому участку, где
Анел должен был провести замеры; Пиркс внимательно разглядывал скалу,
словно искал следы, оставленные пропавшим.
Но скала была пуста.
Самая легкая часть пути осталась позади - впереди из-под основания
столба торчали наклонившиеся под всевозможными углами плиты, будто кто-то
специально сделал гигантский разрез скальных пород и приоткрыл каменное
чрево, обнажив сердцевину горы, древнейшие слои, местами потрескавшиеся
под чудовищной тяжестью всей этой стены, на целые километры взметнувшейся
в небо. Еще сто, сто пятьдесят шагов - дальше пройти невозможно.
Массена, водя перед собой концом индикатора, кружил на первый взгляд
бесцельно и бессмысленно, с бесстрастным выражением лица, прищурив глаза,
сдвинув на лоб темные очки, потом остановился и сказал:
- Он был здесь. И довольно долго.
- Откуда ты знаешь? - спросил Пиркс.
Массена пожал плечами, вытащил из уха шарик, от которого тянулась
тонкая нитка провода, и вместе с прутом индикатора протянул Пирксу. Пиркс
услышал стрекотание и писк. На поверхности скалы не было ни отпечатков, ни
следов - ничего, только этот звук, отдающийся в голове пронзительным
звоном, свидетельствовал, что Анел, должно быть, действительно довольно
долго топтался здесь. Почти каждый метр поверхности выдавал его
присутствие. Постепенно в хаосе звуков Пиркс сумел что-то уловить -
по-видимому, Анел пришел той же дорогой, какой и они, расставил треногу
аппарата и ходил вокруг него, пока делал замеры и снимки, несколько раз
передвигал треногу в поисках более удобного места для наблюдения. Да,
картина получалась вполне ясная. Но что же произошло потом?
Пиркс принялся делать вокруг этого места все более широкие круги,
двигался по спирали, чтобы отыскать след, идущий от центра, след
возвращения, но такого следа не было. Получалось, будто Анел вернулся,
ступая точно по собственному следу, но это уж выглядело совершенно
неправдоподобно. Ведь у него не было чувствительного к радиации индикатора
и он не мог знать, где проходил раньше, да еще с точностью до сантиметра.
Крулль что-то говорил Массене, но Пиркс, не слушая, продолжал
кружить, и вдруг ему показалось, что наушники пискнули - один раз, но
явственно. Он замедлил шаг. Да, здесь. Он оглянулся. След был у стены, как
будто робот повернул не к лагерю, а, напротив, двинулся к скальному
столбу.
Это было непонятно. Что ему там понадобилось?
Пиркс искал еще хотя бы один след, но скалы молчали, и ему пришлось
проверять все потрескавшиеся плиты, нагроможденные у основания колонн;
трудно было предугадать, на какую из них Анел поставил ногу. Наконец Пиркс
отыскал след в пяти метрах от предыдущего; неужели Анел прыгнул так
далеко? Но зачем? Он опять отступил и немного погодя обнаружил потерянный
след - робот перескакивал с камня на камень. Вдруг Пиркс, плавно водивший
прутом по камням, вздрогнул, словно у него в голове взорвался разрывной
патрон; крохотный динамик-шарик в ухе так взвыл, что Пиркс поморщился
почти как от боли. Он взглянул на каменную плиту и остолбенел. Заклиненный
между двумя камнями, на дне естественного колодца лежал целехонький
аппарат рядом с фотографической камерой. По другую сторону плиты к камню
был прислонен упакованный как полагается рюкзак Анела с расстегнутыми
ремнями. Пиркс кликнул остальных. Крулль проверил кассеты - походило на
то, что замеры были проделаны. Работа была сделана. Оставалось только
выяснить судьбу Анела. Массена сложил ладони рупором и несколько раз
громко крикнул. Далекое, протяжное эхо отозвалось от скал. Пиркс даже
вздрогнул; этот призыв прозвучал для него так, словно искали человека,
заблудившегося в горах. Спустя минуту интеллектроник вынул из кармана
плоскую коробочку передатчика, присел на корточки и начал вызывать робота,
но было видно, что делает он это скорее по обязанности, чем по убеждению.
Тем временем Пиркс продолжал искать следы. Походило на то, что робот
довольно долго топтался на одном месте - столько едва слышных писков
издавал наушник. Чересчур большое количество следов окончательно сбило
Пиркса с толку. Наконец он грубо очертил границу района, которую робот
наверняка не пересекал, и стал ходить вдоль нее, рассчитывая на то, что
отыщет новый след, который укажет направление дальнейших поисков.
Описав очередной круг, он вернулся к скале. Между каменным выступом,
на котором он стоял, и совершенно отвесной скалой, вздымающейся вверх,
зияла полутораметровая расщелина; ее дно было усеяно мелкими
остроконечными обломками гравия. Пиркс тщательно исследовал и это место,
но наушники молчали. Он оказался перед совершенно непонятной загадкой:
Анел словно растворился в воздухе. Массена и Крулль вполголоса совещались
за его спиной, а он медленно поднял голову и впервые с такого близкого
расстояния взглянул на уходящий вверх каменный столб.
Непреоборимой была сила вызова, которую он ощущал в каменном покое
скалы; скорее это был даже не вызов, а что-то похожее на протянутую руку.
Тут же у Пиркса появилась уверенность, что от этого нельзя отказываться,
что это начало дороги, по которой он не может не пойти. Совершенно
непроизвольно он представил себе первые шаги; тут все было ясно. Одним
длинным, точно рассчитанным прыжком можно перемахнуть через щель и сразу
оказаться на небольшом уступе, затем надо двигаться наискосок, вдоль
трещины, чуть дальше переходящей в неглубокую расщелину. Не зная толком,
зачем он это делает, Пиркс поднял индикатор и, высунувшись насколько мог,
поднес его к каменному уступу по другую сторону щели. Динамик пискнул. Для
верности Пиркс еще раз повторил ту же операцию, с трудом удерживая
равновесие, и снова услышал короткий писк. Теперь он уже не сомневался.
- Анел пошел наверх, - вернувшись к товарищам, спокойно произнес он и
указал на каменный столб.
Крулль вроде бы не понял, а Массена повторил:
- Наверх? Не понимаю. Зачем наверх?
- Не знаю. Туда ведет след, - ответил Пиркс с притворным
безразличием.
Массена был склонен думать, что Пиркс ошибся, но тут же убедился сам,
что это правда. Анел одним широким шагом перемахнул через щель и пошел
вдоль каменного завала. Возникло замешательство. Крулль считал, что после
того как замеры были сделаны, робот вследствие какого-то дефекта
распрограммировался; Массена придерживался того мнения, что это
невозможно, - ведь Анел оставил все аппараты и рюкзак совсем так, будто
обдуманно готовился к трудному восхождению и, значит, что-то заставило его
сделать это.
Пиркс молчал. Он уже решил, что пойдет, даже если придется идти
одному; Крулль все равно не пошел бы, потому что это требовало
альпинистских навыков, и немалых. От Массены он слышал, что тот ходил
много и, кажется, был неплохо знаком с техникой восхождения на крючьях; и,
когда наступило молчание, он просто сказал, что намерен идти - готов ли
Массена сопровождать его?
Крулль тут же стал возражать: инструкция запрещает подвергать людей
опасности, в полдень за ними прилетит "Ампер", им еще предстоит сложить
дом и упаковать вещи, замеры сделаны, робот явно попал в аварию, - стало
быть, надо открыто признать, что он исчез, то есть изложить в отчете
обстоятельства его исчезновения.
- Значит ли это, что мы должны оставить его здесь и улететь? -
спросил Пиркс.
Его спокойствие, казалось, раздражало Крулля, который, едва
сдержавшись, ответил, что в докладе исчерпывающе изложит все события, не
забудет привести мнения членов экспедиции и даст наиболее правдоподобное
объяснение случившемуся: выход из строя мнестронов памяти либо
направленного мотиварного контура или же десинхронизация...
Массена заметил, что ни первое, ни второе, ни третье невозможно,
поскольку у Анела вообще нет никаких мнестронов, а лишь однородная
монокристаллическая система, выращенная молекулярно из переохлажденных
диамагнитных растворов, обогащенных изотопными элементами...
Было ясно, что он хотел уязвить Крулля, показать ему, что тот говорит
о вещах, в которых вообще ничего не смыслит. Пиркс перестал прислушиваться
к разговору. Отвернувшись, он снова смерил взглядом основание столба, но
уже иначе, чем до этого, - воображаемое стало реальным и, хоть ему было
немного не по себе, он чувствовал явное удовлетворение, что может вступить
в единоборство с горой.
Массена решил идти с Пирксом, быть может, для того, чтобы
окончательно противопоставить себя Круллю. До Пиркса долетали обрывки их
разговора: загадку необходимо выяснить любой ценой, а если они просто
вернутся, то, может быть, упустят что-то столь же важное, сколь и
таинственное, вызвавшее такую неожиданную реакцию робота, и, если
существует всего лишь пять шансов из ста, что это "что-то" произошло, риск
восхождения будет полностью оправдан.
Крулль, надо отдать ему должное, признал себя побежденным и больше не
тратил слов. Воцарилось молчание. Массена начал снимать со спины аппараты,
а Пиркс, который тем временем уже приготовил свою веревку, молоток, крючья
и сменил тяжелые ботинки на легкие, украдкой поглядывал на него. Пиркс
видел, что Массена немного расстроен. Вероятно, на него подействовала не
столько стычка с Круллем - это было делом привычным, - сколько мысль, что
он, видимо, сгоряча впутался в историю, из которой теперь не выпутаться.
Пиркс подумал, что, предложи он Массене остаться, тот, может, и согласился
бы. Впрочем, тут была задета честь! Однако Пиркс молчал, потому что, хоть
вначале восхождение и обещало быть легким, нельзя было предсказать, что
ждет их выше, особенно там, где большую часть каменной стены заслоняли
козырьки. Ведь он даже не осмотрел стены в бинокль, потому что не
собирался штурмовать ее. А все же взял веревку и крючья - зачем? Вместо
того чтобы ответить на этот вопрос, он стоял и ждал Массену. Потом они уже
вдвоем медленно двинулись к подножию скалы.
- Я пойду первым, - сказал Пиркс, - сразу же на всю веревку, а там
поглядим.
Массена кивнул. Пиркс еще раз обернулся - посмотрел, что делает
Крулль, с которым они расстались в полном молчании. Крулль стоял на
прежнем месте около брошенных рюкзаков. Пиркс и Массена были уже так
высоко, что могли видеть раскинувшееся за северными отрогами оливковое
пятно далеких низин. Основание каменистой осыпи еще лежало в тени, только
вершины гор ослепительно блестели, освещая выщерблины почти совершенно
плоской стены, высоко вздымающейся над нами.
Пиркс сделал большой шаг, нащупал ногой выступ, оттолкнулся и легко
подался вверх. Первые метры были действительно нетрудны. Он двигался
размеренно, как бы лениво, перед самыми глазами проплывали шершавые слои
скалы, неровные, с впадинами более темного цвета. Он упирался,
подтягивался, делал бросок вверх, чувствуя неподвижное, морозное
прикосновение ночи, идущее от каменного массива. Сердце забилось быстрее,
он дышал свободно, из-за работы мускулов приятное тепло разлилось по телу.
Массена, шедший вторым, понемногу травил веревку, и в прозрачном воздухе
было отчетливо слышно, как она шуршит, касаясь скалы. Прежде чем веревка
кончилась, Пиркс отыскал удобное для страховки место; может, кого-нибудь
другого он бы просто вытянул наверх, но сейчас ему хотелось проверить,
чего стоит Массена. Он стоял, втиснувшись в трещину, которая шла под
небольшим углом через весь столб, и, ожидая Массену, мог рассмотреть
большую расщелину, которую они обходили, двигаясь параллельно ей - она как
раз тут расширялась, серый камнепад образовал вогнутую нишу; снизу это
место выглядело совершенно неинтересным, плоским, и только тут во всем
своем великолепии стала видна поверхность скалы. Пирксу было так хорошо в
одиночестве, что теперь, увидев рядом Массену, он словно возвратился к
действительности. Они сразу же двинулись дальше. Так они и взбирались
вверх, ритмично и спокойно, и на каждой остановке Пиркс ловил индикатором
сигналы, проверяя, не выдаст ли писк в наушнике присутствия автомата.
Только раз он сбился со следа, и пришлось отказаться от удобной расщелины,
потому что Анел поднялся здесь наискось по стене, хотя и не был
альпинистом; Пиркс легко угадывал все его последующие решения, настолько -
если можно так выразиться - однозначна, логична была эта дорога в скале,
дающая возможность поскорее достичь вершины. Во всяком случае, было ясно,
что Анел совершил восхождение. Пиркс ни на одну минуту не задумался, зачем
робот сделал это. Он приучил себя не рассуждать напрасно. Понемногу он
знакомился со скалой - своим противником. В его памяти всплыли, казалось
бы, забытые способы и приемы, он безошибочно угадывал, что и когда делать;
и, хотя ему довольно часто приходилось высвобождать одну руку, чтобы
поискать индикатором радиоактивный след, это не доставляло ему никаких
хлопот.
Один раз, держась за выступающий камень, который тем не менее крепко
сидел в скале. Пиркс посмотрел вниз. Они были уже довольно высоко, хотя,
казалось, двигались медленно. Крулль уже превратился в маленькое пятнышко
- зеленоватый комбинезон на плоской серой осыпи, так что Пиркс не сразу
отыскал его не дне воздушного колодца, который разверзся у самых ног.
На пути попалась небольшая щель; дорога становилась трудней, но с
каждой минутой восстанавливались навыки, и подчас безопаснее было
довериться собственному инстинкту, чем сознательно обдумывать выбор
приемов; в том, что дорога стала трудней. Пиркс убедился в ту минуту,
когда хотел освободить правую руку, чтобы взять свисавший с пояса
индикатор, - и не смог этого сделать. У него была только одна точка опоры
для левой руки и что-то весьма непонятное под носком правого ботинка;
отодвинувшись насколько возможно от скалы, он попытался отыскать опору для
другой ноги и не нашел. Тогда он отказался от индикатора, потому что выше
вроде бы угадывалась небольшая полочка.
Она была покрыта ледяной коркой и наклонена в сторону пропасти, но в
одном месте лед был сбит с камня. Пиркс никогда бы не смог этого сделать.
Ему пришло в голову, что тут поработал ботинок Анела - ведь робот весил
около четверти тонны.
Массена, который до сих пор шел вовсе недурно, что-то начал
отставать.
Они приближались к вершине каменного столба. Скала, по-прежнему
шершавая, начинала все явственнее наклоняться в сторону пропасти, и идти
дальше без солидной опоры было невозможно; в нескольких метрах выше
расщелина, до сих пор достаточно широкая, кончилась, у Пиркса оставалось
еще метров пять свободной веревки, но он приказал Массене выбрать ее,
чтобы осмотреться. Прошел же здесь робот - без крючьев, без веревки и без
страховки. "А стало быть, и я смогу", - подумал Пиркс. Он стал ощупывать
скалу над головой; правую ступню, заклиненную в сузившейся расщелине, по
которой он до сих пор передвигался, кольнуло от резкого поворота. Вот
кончиками пальцев он нащупал узенькую площадку. Держась за нее, пожалуй,
можно было подтянуться, ну а дальше что?
Это было уже соперничеством не только со скалой, но как бы и с Анелом
- ведь он здесь прошел, и к тому же один. Правда у него стальные пальцы...
Пиркс начал высвобождать ступню из щели; при этом небольшой камешек
выскочил из-под ноги и помчался вниз. До Пиркса отчетливо донесся свист
рассекаемого воздуха, и через несколько долгих мгновений - ох, как
нескоро! - четкий, резкий удар. "Ну что ж, - подумал он, - ситуация ясна".
Он решил не подтягиваться и стал искать место, где можно было бы вбить
костыль. Однако на скале не было и намека на трещину; Пиркс высунулся
насколько мог, но ничего не нашел.
- Что там? - донесся снизу голос Массены.
- Порядок. Осматриваюсь, - сказал он.
Нога давала о себе знать, он чувствовал, что долго в таком положении
ему не протянуть. Эх, если б можно было найти другой путь! Но стоит только
потерять след, и его уже не отыщешь на этой высоченной стене. Он поднял
глаза вверх и стал пристально вглядываться. Каменная поверхность стены,
которая отсюда была видна под очень небольшим углом зрения, казалась
покрытой многочисленными трещинами, но в действительности впадин почти не
было - рассчитывать можно было только на ту полочку. Когда он подтянулся
на обеих руках вверх, извлек ступню из расщелины, у него мелькнула мысль,
что возврата уже нет: он висел, скала сразу же как бы оттолкнула его,
носки ботинок отдалились от нее сантиметров на тридцать. Вверх! Что-то
мелькнуло у него над головой. Трещина? Но до нее надо было дотянуться. Еще
немного! В следующую секунду он потерял способность размышлять: надо
повиснуть на кончиках четырех пальцев правой руки, отпустить левую и
дотянуться ею до той царапины или же трещины неизвестно какой глубины.
"Этого нельзя было делать!" - мелькнуло у него в голове, когда он вдруг
оказался на два метра выше и всем телом прижался к скале; чувствуя, что
еще секунда - и мускулы лопнут, он тяжело дышал и злился на себя; теперь
он обеими ногами стоял на полочке и мог вбить костыль, для верности даже
два, потому что первый вошел не очень глубоко. Так он и поступил, с
удовольствием вслушиваясь в чистый, звенящий высокий звук. Веревка
заскочила в карабин. Пиркс знал, что придется помочь Массене; нельзя
сказать, чтобы все прошло очень гладко, но ведь это же не Альпы, по
крайней мере сейчас положение у него было вполне сносное.
Над полочкой была узкая, очень подходящая трещина. Пришлось взять
короткий прут индикатора в зубы, потому что Пиркс боялся ударить им о
камень. Выше виднелась порода другого цвета. Черная стена с древними,
коричнево-серыми подтеками осталась внизу, а над головой слабо искрился
рыжеватый, покрытый коричневато-красными прожилками диабаз. Несколько
метров - и эта царская дорога кончилась; над головой опять был новый
козырек, его невозможно было взять с таким небольшим количеством крючьев,
да к тому же и без полочки под ногами, однако ведь у Анела не было
ничего. Пиркс пустил в ход индикатор: робот туда не пошел. Значит,
оставалось двигаться вперед по горизонтали...
Сначала это показалось ему не очень трудным и не слишком опасным.
Здесь столб как бы вновь обретал свою форму; Пиркс стоял на узкой, но
вполне подходящей полочке, которая доходила до излома и там обрывалась;
высунувшись, он увидел, что она продолжается за выпуклостью скалы, в
каких-нибудь полутора метрах - наверняка меньше чем в двух. Значит, надо
было обвиться телом вокруг выступа и, потеряв опору для правой ступни,
оттолкнуться левой так, чтобы, описав кривую над пропастью, правой
упереться в продолжение полки. Он поискал, куда можно было бы вбить
костыль - с подстраховкой это не представляло бы особого труда. Но
зловредная стена и здесь была совершенно монолитной. Он глянул вниз: с
того места, которое мог занять Массена, страховка была полнейшей фикцией.
Сорвавшись, он летел бы, по меньшей мере, метров пятнадцать, рывком могло
вырвать даже хорошо вбитые костыли. И однако индикатор говорил, что робот
проделал этот путь - один! "Что же это значит, черт побери?! - сказал он
себе. - По другую сторону есть полка! Только один шаг! Ну, вперед,
растяпа!" Но он продолжал стоять. Если бы хоть удалось натянуть веревку -
где там! Он высунулся и несколько секунд смотрел на полку, дольше не мог -
начали дрожать мускулы. А если нога соскользнет? У Анела были стальные
подошвы. Полка светилась - тающий лед. Скользко, черт побери. Надо было
взять с собой вибрамы...
- И написать завещание, - беззвучно прошептал он. Глаза у него
сощурились, взгляд застыл. Ссутулившись, раскинув руки, ища опоры в
шероховатости скалы, он обвил ее телом и сделал тот шаг, который столько
ему стоил. Оказавшись по другую сторону, он даже не почувствовал
удовлетворения, так как увидел, что влип. Полка на той стороне была ниже -
значит, на обратном пути придется прыгать вверх. Да еще с таким фортелем
на изломе скалы - это уже было не восхождение или акробатика, а черт знает
что! Спускаться на веревке? Ведь если не...
Он понимал, что это уже полнейший идиотизм, но продолжал идти дальше,
пока мог. Он совершенно забыл об Анеле, было не до него. Под ним
раскачивалась слегка натянутая веревка, она была четко видна, предательски
близка и осязаема, она вырисовывалась на фоне осыпи, расплывшейся в
голубоватой дымке у основания стены. Полка кончилась, и отсюда не было
пути ни вверх, ни вниз; пути назад тоже не было. "Никогда в жизни не видел
ничего более гладкого", - подумал он как-то особенно спокойно, однако
теперь у него было другое состояние, потому что хуже ничего представить
невозможно и нервничать было уже совершенно ни к чему. Он осмотрелся. Под
ногами - четырехсантиметровый выступ, а дальше - конец, только нечеткое,
темное пятнышко расщелины, которая, казалось, манила его к себе; Пиркса
отделяли от нее четыре метра по стене, такой плотной, такой отвесной,
какую только можно себе вообразить. "И это называется гранит?!" - с
досадой подумал он. Видимо, здесь временами текла вода - в этом месте
каменная плита потемнела, он даже видел отдельные капли; Пиркс взял
индикатор в правую руку и начал водить им, пытаясь отыскать следы робота.
Послышался слабый писк. Значит, Анел тут прошел. Но как? Вдруг он заметил
маленькое пятнышко - серый, как скала, мох. Сорвал его. Малюсенькая
углубинка, величиной с ноготь. Костыль не желал входить больше чем на
половину, но и это было спасением. Он дернул за кольцо - сидит? В общем-то
сидит. Итак, теперь левой рукой за костыль и потихоньку... Отпрянув от
скалы, он случайно отвел глаза от щели, которая так и манила его, словно
бы созданная веками ради одного мимолетного мгновения, которое должно было
наступить; тогда его взгляд камнем полетел вниз - и наконец выхватил
голубоватую искру на сером фоне осыпи.
Решающий шаг так и не был сделан.
- Что там? - раздался голос Массены.
- Сейчас! Минутку! - отозвался Пиркс, перебрасывая веревку через
карабин. Ему необходимо было все как следует рассмотреть. Он снова
отпрянул, почти всей тяжестью повиснув на костыле, словно пытался вырвать
его из стены. Нужно проверить...
Да, это был Анел. Что же еще могло так блестеть там, внизу? Ведь
трасса уже давно отошла от вертикали, и теперь он отклонился в сторону
метров на триста от того места, с которого они начали восхождение. Пиркс
искал каких-нибудь более приметных ориентиров там, внизу. Веревка
сдавливала грудь, было трудно дышать, кровь стучала в висках. Пиркс
пытался запомнить детали: вон тот большой валун - его удастся узнать, хотя
сейчас он виден под другим углом. Когда он принял вертикальное положение,
его стала бить дрожь. "Придется съезжать", - сказал он себе и как-то
совершенно бездумно взялся за костыль, который сразу вылез, словно сидел в
масле; он почувствовал себя странно, но спрятал костыль в карман и начал
обдумывать, как выбраться отсюда. Это удалось, хотя все сошло не очень
гладко: Массена у себя понабивал крючьев, укоротил веревку, а Пиркс
попросту пролетел метров восемь вдоль плиты и повис; ниже была другая
щель, и в нее они уже съезжали попеременно. Когда Массена спросил, почему
они возвращаются, он ответил:
- Я его нашел.
- Анела?
- Да он упал. Лежит там, внизу.
Обратный путь длился меньше часа. Пиркс, не жалея, оставлял костыли в
скале. Это было интересное чувство - думать, что никогда уже не поставят
тут ноги ни он, ни кто-то другой, а в этой скале будут торчать кусочки
железа, обработанного на Земле, и они будут торчать всегда, вечно.
Когда, спустившись вниз, они сделали несколько неуверенных шагов,
словно отвыкли от обычной ходьбы, Крулль подбежал к ним и уже издалека
крикнул, что нашел брошенные неподалеку реактивные кобуры Днела. Робот,
вероятно, снял их умышленно, прежде чем пошел на стену, что было уже явным
доказательством его аберрации, так как в случае падения только они и могли
ему помочь.
Массена, казалось, не обращал ни малейшего внимания на открытие
Крулля - он и не думал скрывать, чего стоило ему восхождение: наоборот, он
демонстративно уселся на валуне, широко расставив ноги, словно наслаждался
твердостью грунта, и чересчур усердно вытирал платком лицо, лоб и шею.
Пиркс сказал Круллю, что Анел упал; спустя несколько минут пошли его
искать. Поиски длились недолго. Он падал с высоты метров трехсот. Панцирь
разлетелся, металлический череп тоже, и монокристаллический мозг распался
на маленькие стеклянные осколки, блестевшие на беловатых камнях, словно
слюда. К счастью, Крулль не упрекнул их, что восхождение было совершенно
бесцельным. Он только повторял без удовольствия, что Анел
распрограммировался: оставленные кобуры - бесспорное доказательство этому.
На Массену восхождение повлияло, но не в лучшую сторону; он даже не
пытался возражать, и вообще, казалось, он только и ждал того момента,
когда группу расформируют и они расстанутся окончательно. Поэтому
возвращались в молчании, тем более что Пиркс не считал для себя
обязательным высказывать собственное мнение о происшествии. Он был
убежден, что дело тут вовсе не в технических неполадках, и то, что
произошло, не имело ничего общего с какими-то монокристаллами или
мнестронами. Разве же он. Пиркс, тоже "распрограммировался", коль ему так
сильно хотелось покорить эту стену? Просто Анел был более похож на своих
конструкторов, чем им бы этого хотелось. Когда он выполнил задание, у него
оставалось еще много времени - он ведь был очень исполнителен и скор. Он
не только видел, но и понимал окружающее; он был создан для разрешения
трудных задач, то есть для игры, а тут подвернулась игра довольно редкая и
с наивысшей ставкой. Пиркс не мог удержаться от улыбки, когда подумал о
слепоте Крулля и Массены; сознательно отложенные Анелом реактивные патроны
они сочли доказательством - уже совершенно бесспорным - того, что робот
распрограммировался. Но ведь любой человек поступил бы точно так же, в
противном случае все предприятие вообще не имело смысла, а превратилось бы
лишь в разновидность гимнастики. О нет! Технические неполадки тут были ни
при чем, и никакие выводы, уравнения, никакие кривые уже не могли
переубедить Пиркса. Его удивляло только одно - что Анел не упал раньше, -
ведь он шел один, без навыков, без тренировки, ведь его строили не для
того, чтобы он сражался со скалами. Что произошло бы, если б он вернулся?
Неизвестно почему. Пиркс был убежден, что никогда не узнали бы об этом. Во
всяком случае, от Анела. А в том месте он решился прыгнуть. Что он при
этом думал? Наверно, ничего, как и сам Пиркс. Дотронулся ли он до края
расщелины? Если да, там должен остаться след, след радиоактивных атомов,
которые будут постепенно распадаться, пока наконец не испаряться и не
исчезнут.
Пиркс знал, что он никому об этом не скажет. На его месте всякий
настойчиво придерживался бы гипотезы, сваливающей все на технические
неполадки, гипотезы самой простой и самой естественной - ведь только она
не изменяла картину мира.
К стоянке пришли в полдень, торопливо разобрали дом, который исчезал
целыми секциями, так что наконец на том месте, где он стоял, осталась
только утоптанная четырехугольная площадка. Пиркс переносил ящики,
сворачивал металлические листы, то есть делал все то, что должен был
делать Анел; когда он это осознал, он немного помедлил, прежде чем подать
груз протянувшему руки Массене.
Сноски:
/1/ Лишь в ограничении познается мастер (нем.)
