великолепным балом. А на следующее утро добросердечная Эрна собрала в ручную
корзину кое-какие редкие лакомства, оставшиеся от вчерашнего пира , и, надев
корзину на локоть, пошла в горы, мили за четыре, навестить свою кормилицу, к
которой она была очень горячо привязана. Против обыкновения, ранняя прогулка
и чистый горный воздух не веселили ее. Мысли все вращались около странных
наблюдений, сделанных ее на вчерашнем балу. Душа Эрны была ясна и невинна,
как вечный горный снег, но женский инстинкт, зоркий глаз и цветущий возраст
подсказали ей многое. От нее не укрылись те взгляды томности, которые
устремляли друг на друга танцевавшие юноши и девушки. Но ни один такой
говорящий взор не останавливался на ней: лишь покорность, преданность,
утонченную вежливость читала она в почтительных улыбках и низких поклонах. И
всегда этот неизбежный, этот ужасный оттенок сожаления! Неужели я в самом
деле так безобразна? Неужели я урод, страшилище, внушающее отвращение, и
никто мне не смеет сказать об этом?
В таких печальных размышлениях дошла Эрна до дома кормилицы и
постучалась, но не получив ответа, открыла дверь ( в стране еще не знали
замков) и вошла внутрь, чтобы обождать кормилицу; это она иногда делала и
раньше, когда ее не заставала.
Сидя у окна, отдыхая и предаваясь грустным мыслям, бродила принцесса
рассеянными глазами по давно знакомой мебели и по утвари, как вдруг внимание
ее привлекла заповедная кормилицына шкатулка, в которой та хранила всяческие
пустяки, связанные с ее детством, с девичеством, с первыми шагами любви, с
замужеством и пребыванием во дворце: разноцветные камушки, брошки, вышивки,
ленточки, печатки, колечки и другую наивную и дешевую мелочь; принцесса еще
с раннего детства любила рыться в этих сувенирах, и хотя знала наизусть их
интимные истории, но всегда слушала их вновь с живейшим удовольствием.
Только показалось ей немного странным, почему ларец стоит так на виду;
всегда берегла его кормилица в потаенном месте, а когда, бывало, ее молочная
дочь вдоволь насмотрится, завертывала его в кусок нарядной материи и бережно
прятала.
" Должно быть, теперь очень заторопилась, выскочила на минутку из дома
и забыла спрятать" - подумала принцесса, присела к столу, небрежно положила
укладочку на колени и стала перебирать одну за другой знакомые вещички,
бросая их поочередно себе на платье. Так добралась Эрна до самого дна и
вдруг заметила какой-то косоугольный, большой плоский осколок. Она вынула
его и посмотрела. С одной стороны он был красный, а с другой - серебряный,
блестящий и как будто бы глубокий. Присмотрелась и увидела в нем угол
комнаты с прислоненной метлой... Повернула немного - отразился старый узкий
деревянный комод, еще немножко... и выплыло такое некрасивое лицо, какого
принцесса и вообразить никогда бы не сумела.
Подняла она брови кверху - некрасивое лицо делает то же самое.
Наклонила голову - лицо повторило. Провела руками по губам - и в осколке
отразилось это движение. Тогда поняла вдруг Эрна, что смотрит на нее из
странного предмета ее же собственное лицо. Уранила зеркальце, закрыла глаза
руками и в горести пала головою на стол.
В эту минуту вошла вернувшаяся кормилица. Увидала принцессу, забытую
шкатулку и сразу обо всем догадалась. Бросилась перед Эрной на колени, стала
говорить нежные жалкие слова. Принцесса же быстро поднялась, выпрямилась с
сухими глазами, но с гневным взором и приказала коротко:
- Расскажи мне все.
И показала пальцем на зеркало. И такая неожиданная, но непреклонная
воля зазвучала в ее голосе, что простодушная женщина не посмела ослушаться,
все передала принцессе: об уродливых добрых принцах, о горе королевы,
родившей некрасивую дочь, о ее трогательной заботе, с которой она старалась
отвести от дочери тяжелый удар судьбы, и о королевском указе об уничтожении
зеркал. Плакала кормилица при своем рассказе, рвала волосы и проклинала тот
час, когда, на беду своей ненаглядной Эрне, утаила она по глупой женской
слабости осколок запретного зеркала в заветном ларце.
Выслушав ее до конца, принцесса сказала со скорбной улыбкой:
- В Эрнотерре никто не смеет лгать!
И вышла из дома. Встревоженная кормилица хотела было за нею
последовать. Но Эрна приказала сурово:
-Останься.
Кормилица повиновалась. Да и как ей было ослушаться? В этом одном слове
она услышала не всегдашний кроткий голос маленькой Эрны, сладко сосавшей
когда-то ее грудь, а приказ гордой принцессы, предки которой господствовали
тысячу лет над ее народом.
Шла несчастная Эрна по крутым горным дорогам, и ветер трепал ее легкое
длинное голубое платье. Шла она по самому краю отвесного обрыва. Внизу, под
ее ногами, темнела синяя мгла пропасти и слышался глухой рев водопадов, как
бы повисших сверху белыми лентами. Облака бродили под ее ногами в виде
густых хмурых туманов. Но ничего не виддела и не хотела видеть Эрна,
скользившая над бездной привычными легкими ногами. А ее бурные чувства, уе
тоскливые мысли на этом одиноком пути? Кто их смог бы понять и рассказать о
них достоверно? Разве только другая принцесса, другая дочь могучего монарха,
которую слепой рок постиг бы столь внезапно и незаслуженно...
Так дошла она до крутого поворота, под которым давно обвалившиеся скалы
нагромоздилмсь в обычном беспорядке, и вдруг остановилась. Какой-то
необычный звук донесся до нее снизу, сквозь гул водопада. Она склонилась над
обрывом и прислушалась. Где-то глубоко под ее ногами раздавался стонущий и
зовущий человеческий голос. Тогда, забыв о своем огорчении, движимая лишь
волнением сердечной доброты, стала спускаться Эрна в пропасть, перепрыгивая
с уступа на уступ, с камня на камень, с утеса на утес с легкостью молодого
оленя, пока не утвердилась на небольшой площадке, размером немного пошире
мельничного жернова. Дальше уже не было спуска. Правда, и подняться наверх
уже стало невозможным, но самозабвенная Эрна об этом даже не подумала.
Стонущий человек находился где-то совсем близко, под площадкой. Легши
на камень и свесивши голову вниз, Эрна увидела его. Он полулежал-полувисел
на заостренной вершине утеса, уцепившись одной рукой за его выступ, а другой
за тонкий ствол кривой горной сосенки; левая нога его упиралась в трещину,
правая же не имела опоры. По одежде он не был жителем Эрнотерры, потому что
принцесса ни шелка, ни кружев, ни замшевых краг, ни кожанных сапог со
шпорами, ни поясов, тисненных золотом, никогда еще не видала.
Она звонко крикнула ему:
- Огей! Чужестранец! Держитесь крепко, а я помогу вам.
Незнакомец со стоном поднял бледное лицо, черты которого ускользали в
полутьме, и кивнул головой. Но как же могла помочь ему великодушная
принцесса? Спуститься ниже для нее было и немыслимо и безполезно. Если бы
была веревка!.. Высота всего лишь в два крупных человеческих роста отделяла
принцессу от путника. Как быть?
И вот, точно молния озарила Эрну одна из тех вдохновенных мыслей,
которые сверкают в опасную минуту в головах смелых и сильных людей. Быстро
скинула она с себя свое прекрасное голубое платье, сотканное из самого
крепкого и прекрасного льна; руками и зубами разорвала его на широкие
длинные полосы, ссучила эти полосы в тонкие веревки и связала их одну с
другой, перевязав еще несколько раз для крепости посередине. И вот, лежа на
грубых камнях, царапая о них руки и ноги, она спустила вниз самодельную
веревку и радостно засмеялась, когда убедилась, что ее не толко хватило, но
даже оказался большой запас. И увидев, что путник, с трудом удерживая
равновесие, между расщелиной и сосновым стволом, ухитрился привязать конец
веревки к своему поясу из буйволовой кожи, Эрна начала осторожно вытягивать
веревку вверх. Чужеземец помогал ей в этом, цепляясь руками за каждые
неровности утеса и подтягивая кверху свое тело. Но когда голова и грудь
чужеземца показались над краем площадки, то силы оставили его, и Эрне лишь с
великим трудом удалось втащить его на ровное место.
Так как обоим было слишком тесно на площадке, то Эрне пришлось, сидя,
положить голову незнакомца к себе на грудь, а руками обвить его ослабевшее
тело.
- Кто ты, о волшебное существо? - прошептал юноша побелевшими устами. -
Ангел ли, посланный мне с неба? Или добрая фея этих гор? Или ты одна из
прекрасных языческих богинь?
Принцесса не понимала его слов. Зато говорил ясным языком нежный,
благодарный и восхищенный взор его черных глаз. Но тотчас длинные ресницы
сомкнулись, смертельная бледность разлилась по лицу. И юноша потерял
сознание на груди принцессы Эрны.
Она же сидела, поневоле не шевелясь, не выпуская его из объятий и не
сводя с его лица синих звезд своих глаз. И тайно размышляла Эрна:
"Он так же некрасив, этот несчастный путник, как я, как и мой славный
предок Эрн Великий. По-видимому, все мы трое люди одной и той же особой
породы, физическое уродство которой так резко и невыгодно отличается от
классической красоты жителей Эрнотерры. Но почему взгляд его, обращенный ко
мне, был так упоительно сладок? Как жалки перед ним те умильные взгляды,
которые вчера бросали наши юноши на девушек, танцуя с ними? Они были как
мерцание свечки сравнительно с сиянием горячего полуденного солнца. И отчего
же так быстро бежит кровь в моих жилах, отчего пылают мои щеки и бьется
сердце, отчего дыхание мое так глубоко и радостно? Господи! Это твоя воля,
что создал ты меня некрасивой, и я не ропщу на тебя Но для него одного я
хотела бы быть красивее всех девиц на свете!"
В это время послышались голоса. Кормилица, правда, не скоро опрвилась
от оцепенения в которое ее поверг властный приказ принцессы. Но, едва,
оправившись, она тотчас же устремилась вслед своей дорогой дочке. Увидев,
как Эрна спускалась прыжками со скал, и услышав стоны доносившиеся из
пропасти, умная женщина сразу догадалась в чем дело и как ей надо поступить.
Она вернулась в деревню, всполошила соседей и вскорк заставила их всех
бежать бегом с шестами, веревками и лестницами к обрыву. Путешественник был
бесчуственным невредимо извлечен из бездны, но, прежде чем вытаскивать
принцессу, кормилица спустила ей на бечевке свои лучшие одежды. Потом чужой
юноша был по приказанию Эрны отнесен во дворец и помещен в самой лучшей
комнате. При осмотре у него оказалось несколько тяжелых ушибов и вывих руки;
кроме того, у него была горячка. Сама принцесса взяла на себя уход за инм и
лечение. Этому никто не удивился: при дворе знали ее сострадание к больным и
весьма чтили ее медицинские познания. Кроме того, больной юноша, хотя и был
очень некрасив, но производил впечатление знатного господина.
Надо ли длинно и подробно рассказывать о том, что произошдо дальше? О
том, как благодар неусыпному уходу Эрны иностранец очнулся, наконец, от
беспамятства и с восторгом узнал свою спасительницу. Как быстро стал он
поправляятсься здоровьем. Как нетерпеливо ждал он каждого прихода принцессы
и как трудно было Эрне с ним расстоваться. Как они учились друг у друга
словам чужого языка. Как однажды нежный голос чужестранца произнес
сладостное слово "amo!" и как Эрна его повторила робким шепотом, краснея от
радости и стыда. И существует ли хоть одна девушка в мире, которая не
поймет, что слово "amo" значит "люблю", особенно когда это слово
сопровождается первым поцелуем?
Любовь - лучшая учительница языка. К тому времени, когда юноша, покинув
постель, мог прогуливаться по аллеям дворцового сада, они уже знали друг о
друге все, что им было нужно. Спасенный Эрною путник оказался единственным
