ЭТГАР КЕРЕТ
РАЗБИТЬ СВИНА
Рассказ
Папа не соглашался купить мне эту игрушку - Барта Симпсона. Мама
как раз хотела, а вот папа - ни в какую. Он говорил, что я капризный.
"С чего нам вдруг покупать это, - говорил он маме. - С какой стати?
Стоит ему заикнуться - и ты уже бросаешься выполнять". Папа сказал,
что у меня нет уважения к деньгам, и если я не приобрету его с детс-
тва, то когда же приобрету? Дети, которым, как только это взбредет им
в голову, покупают Барта Симпсона, вырастают потом оболтусами и грабят
киоски. Привыкают, что им все легко достается. И вот вместо Барта он
купил мне уродливого фарфорового поросенка с плоской щелью в спине.
Теперь-то я вырасту человеком, теперь-то уж я не стану оболтусом.
Каждое утро я должен выпивать чашку какао, пусть я его и ненавижу.
За какао с пенкой - шекель, за без пенки - полшекеля. Но если после
этого меня вырвет, я вообще ничего не получаю. Монетки я опускаю в
Свина, в щель в спинке. Если Свина потрясти, он тихо позвякивает. Ког-
да Свин наполнится монетами доверху и звяканье прекратится, я получу
Барта на скейтборде. Так сказал папа. Так, сказал он, будет педагогич-
но.
А Свин все же прелестный. И нос у него такой прохладный, когда тро-
гаешь. Бросишь в Свина шекель - Свин улыбается. Полшекеля бросишь -
тоже улыбается. Но самое замечательное, что он улыбается и без этого -
просто так. Я и имя ему подобрал - Песахзон. Так звали человека, кото-
рый жил когда-то в нашем почтовом ящике, - папе ну никак не удавалось
соскоблить его имя с таблички. Песахзон - он не такой, как остальные
мои игрушки. Он страшно спокойный. Он без всякого электричества, без
всяких там пружинок и батареек, которые вечно текут. Нужно только сле-
дить, чтоб он не спрыгнул со стола. "Песахзон, будь осторожен, ты же
фарфоровый",- говорю я ему, когда вижу его на самом краю стола,- он
все поглядывает вниз. Песахзон улыбается и терпеливо ждет, чтобы я
взял его в руки и поставил на пол. Я просто без ума от него, от этой
его улыбки. Только ради него я каждое утро пью какао с пенкой. Чтобы
засунуть шекель ему в спинку и убедиться, что его улыбка ну ни капель-
ки не меняется. Я люблю тебя, Песахзон, говорю я ему тогда. Мой самый
честный, я люблю тебя больше папы и мамы. И всегда буду любить тебя,
даже если ты вырастешь разбойником и будешь громить киоски. Но если ты
у меня спрыгнешь со стола, смотри!
Вчера пришел папа, снял Песахзона со стола, перевернул его и начал
ужасно трясти.
- Осторожно, папа,- сказал я,- ты делаешь больно его животику.
Но папа меня не слушал.
- Он больше не бренчит, знаешь ли ты, что это означает, Йоави? Это
означает то, что завтра ты получишь Барта Симпсона на скейтборде.
- Здорово,- сказал я,- Барта Симпсона на скейтборде, здорово. Толь-
ко перестань трясти Песахзона, ему же неприятно.
Папа поставил Песахзона на место и пошел за мамой. Через минуту он
вернулся. Одной рукой он тащил маму, в другой держал молоток.
- Ну,- сказал он маме,- что я говорил? Ребенок учится ценить вещи.
Верно, Йоави?
- Конечно, учится,- сказал я,- конечно, а зачем молоток?
- Это для тебя,- сказал папа и вложил молоток мне в руку,- но толь-
ко осторожно!
- Конечно, я буду осторожен,- сказал я.
И я действительно был осторожен. Но через несколько минут папа не
выдержал и сказал:
- Ну, разбей наконец эту свинью!
- Что,- спросил я,- Песахзона?
- Да-да, Песахзона,- сказал папа. - Ну давай же, разбей ее! Ты зас-
лужил Барта Симпсона! Ты для этого сильно постарался!
Песахзон улыбался мне грустной улыбкой фарфорового Свина, понимаю-
щего, что пришел конец. Пусть лучше сдохнет этот Барт Симпсон, чем я
ударю друга молотком по голове!
- Не хочу Симпсона,- и я вернул папе молоток,- мне хватит Песахзо-
на.
- Ты не понял,- сказал папа. - Так надо, это педагогично. Дай сюда,
я разобью сам.
Папа занес молоток, но тут я увидел маму с растерянными глазами и
Свина с усталой улыбкой и понял, что сейчас мой ход и, если я не пойду
первым, Песахзону крышка.
- Папа! - Я уцепился за его ногу.
- Что, Йоави? - сказал папа, и рука с молотком повисла в воздухе.
- Пожалуйста,- взмолился я,- дай мне еще один шекель! Дай мне бро-
сить в него всего один шекель, после какао, завтра. И тогда разобьем.
Завтра, я обещаю.
- Еще шекель? - Папа улыбнулся и положил молоток на стол. - Видишь,
я добился, что ребенок стал сознательным.
- Да, сознательным,- сказал я,- завтра.
Слезы подступали к горлу, но я сдержался. И только после того как
родители вышли из комнаты, я прижал к себе Свина сильно-пресильно и
заплакал. Песахзон молчал и подрагивал у меня в руках.
- Не волнуйся,- прошептал я ему на ухо. - Я спасу тебя.
Я дождался, пока папа в большой комнате кончил смотреть телевизор и
пошел спать. Тогда я тихо-тихо поднялся и вместе с Песахзоном прокрал-
ся через веранду. Мы шли вдвоем очень долго, в полной темноте, пока не
вышли в поле, все в колючках.
- Свины умирают в полях,- сказал я Песахзону и поставил его на зем-
лю. - Вот именно в таких колючих полях. Здесь тебе будет хорошо.
Я ждал ответа, но Песахзон молчал. Я тронул его за нос, чтобы прио-
бодрить. Он пронзил меня горьким взглядом. Он понимал, что никогда
больше не увидит меня.
Перевод АЛЕКСАНДРЫ ПЕТРОВОЙ
