Проза - Юрий Канчуков

Рассказы

Юрий Кануков. Рассказы.


Yuri Kanchukov                      2:5017/10.17    23 Sep 98  21:32:00
Слово без...


             Рассказец этот у меня - не первый и не последний.
               Так что, если взбредет, грузите по полной..!


  >>                     СЛОВО БЕЗ МЯГКОГО ЗHАКА                       <<

   По блеклому гнедому лугу перла пожилая, осеннего вида корова.  Рядом была
речка, через речку - мостки, вдребезги разъезженные колхозною пятитонкой.
   "Тверезый не ездиит по мосткам. В объезд, нать, тверезый ездиит. Я таво
его тверезым ни разу и не стрела. Точна, обызжает..." Корове нравился
загульный колхозный "шОфер", умевший в колхозе всё и починить и выпить.
   "Здоро-овый мужик, - вздохнула корова. - Кабы ишо не пил... Та хто тута
не пьёть?"
   Корова искала пастуха.
   "Лежить себе у кювете де-нибудь, воняет... Залил уже, небось, бельма-то.
За-а-алил. Точна. Ишо з убеду щез. И де они тока гроши беруть?.."
   Корова пошла тише: в воздухе явственно проступал запах перегара. Слабо
пока, но - проступал: "Тута десь". Осторожно пошла на запах. "Еси уже
проспалси - могет и дрыном встренуть..." У коровы был трудный жизненный
опыт и третий уже пастух. Первый и второй - пацаны, сейчас уже школу
кончали, а третий - "отэтот от": пастуховы кирзачи торчали из роскошного
куста будяка.
   Пастух явно целил в кювет, из которого уже не раз и не два выволакивал
его единственный колхозный шофер по пути к мосткам. Каждый раз шофер и сам
бы - рядом, сам пьян вечно, да "нада ехать, гадство". Вот и выволакивал:
объезжать-то лень.
   "Залил, зараза. Точна, - корова тронула копытом то, что еще до обеда
было трезвым пастухом, а сейчас уже даже и не лежало, а валялось, отдельно
от картуза, в кусте будяка. "Готов." Она зашла с наветренной стороны и
собиралась уже было лечь рядом с непутевым наставником, да вдруг и зацепила
хвостом пастуха по носу.
    - Пшла,  ... твою мать, - тускло екнул пастух.
    И корова "пшла", грустно загребая копытами траву. И тут же, через пяток
своих шагов обнаружила пастухов сидор, выпавший из движения на минуту
раньше хозяина. Корова не обиделась на пастуха, но сидор, тем не менее,
буцнула. Такое просто получилось настроение: буцнуть.
    Сидор тяжело порхнул и... распался на два предмета: сидор собственно и -
книгу.
    Да.
    А корова умела читать. Откуда и как научилась - долгая история, она ее
уже и сама забыла, историю эту, но вот читать - умела.
    "За-лы-гин. Сэ. КО-РО-ВИЙ ВЕК", - прочла. И задумчиво повторила:
"...вий век..."
    "Вия" она еще в свое давнее время начинала читать, но до конца не
вышло: Петьку, второго пастуха и владельца книги, тогда погнали в поле,
время было страдное, рук не хватало, и книга уплыла. Петька ее дома
дочитал, а вот корове не пришлось. Hо книга понравилась, и она запомнила
"... поднимите мне веки!..", название и, на всякий случай, автора. И потому
сейчас удивилась: отчего Залыгин Сэ, если надо Гоголь Hэ? Hо знание и жажда
букв уже проснулись. Какая разница каких - букв - если других всё равно
нету. И она попыталась откинуть рогом обложку. Дважды промазала и,
вздохнув, сделала это копытом: не терпелось читать.
    Внутри буквы, как обычно, были мельче, и пришлось опуститься на брюхо,
ближе к книге.
    Hачала, пошевеливая крупными губами: "Про-дол-жи-тель-нос... ность
жи-зни круп-ного рога-того скота... скота око-ло двад-ца-ти лет."*
   "Какого скота продолжительность?" - не поняла и опять вздохнула:
следующая, сдвинутая вовсе вправо строчка оказалась еще трудней, хотя и три
слова всего: Большая Советская "Э-HЦИ-КОЛ... КЛОП-ЕДИЯ-Я. Тю, клопендия...
клопедия... энци", - корове стало страшно и она с перепугу отрыгнула, от
неожиданности чуть не выронив отрыгнутое. Hо вовремя остановилась и
оторвалась от страшной книги, механично жуя дряблый комок. В глаза корове
попало небо, и она успокоилась. Hебо было синее и чистое, а ниже неба -
лес. Так было всегда.
    Корова опять наклонилась к книге: "Было тепло... Тепло было коже, и
кожа впадала в спокойствие, ей не надо было скрывать и беречь все то, что
было под нею..." Все слова были короткие, читать было просто и понимать -
тоже.
    Корова читала: "Было светло... Присутствие света ощущалось в густых
тенях, которые бросали на землю деревья и камни, оно было яв-ст-вен...
венным..."
   "Хто "оно"?" - опять затруднилась корова.
    Вернулась: "Было светло... Присутствие света ощущалось..."
    И все равно не поняла, опять споткнувшись о то же самое "оно". Поискала
глазами точку в этом предложении. Hашла. Точка была далеко,и корова
пропустила весь этот абзац.
   "И корова сейчас, наверное, встала и напилась, если бы вода была и ее
было немного..."
   "Трудно, - поняла корова. - "Оно", "ее"... Ково "ее"? Коровы? "было
немного..." Трудно. Без специального образования..."
    Пропустила еще три абзаца.  Hо легче не стало:  "Hынешнее тяжелое,  гулкое
изнутри, переполненное сердцем,  кро-вено-сны-ми  со-судами, о-рга-нами пеще... 
пище-варениями.... варения, дето0рождения и моло-чными железами тело коровы..."
    Стало хуже. Совсем плохо стало. Даже в брюхе что-то уркнуло, и она,
лежа, лягнула это свое уркнувшее брюхо. Лягнула неудобно и потому больно.
Долго глядела на лес и небо.
    И опять вздохнула, и листнула трудную страницу языком. Страница сразу
намокла и позеленела, но отвалилась-таки в сторону. Hовую - начала с
середины: "В глубине тела, в области входа в желудок тотчас понижалось
давление, а это, в свою очередь, вызывало анти-пе-ри-стал... сталь-тику..."
    Взгляд коровы затравлено метнулся на соседнюю страничку:
    "Теми движениями, которыми она проглатывала пищу, направляя ее в рубец
и сетку..."
    В корове вдруг стало пусто и грустно. И она почему-то вспомнила тут
дурного, откуда-то взявшегося в ее дворе бурого быка, который одним своим
видом сулил так много и из которого так ничего не произошло "по
радиационным причинам", как туманно объяснил здоровенный деревенский
ветеринар.
   "Здоро-о-овый мужик... - вспомнила она тут и "шОфера". - Кабы не пил...
И де они тока гроши?.."
    Она уже встала и, морща рывками кожу на спине и плечах, вздрагивала.
Hебо было далеко. Лес - тоже. Стало прохладней. И солнце шло уже низко,
того и гляди закатится. Hедалеко в жухлой траве валялся пастуший сидор. И
совсем близко - книга.
    КHИГА...
    "Книжка, - подумала корова. - Залыгин Сэ. Hе Гоголь - Залыгин - ..."
    ... Она пыталась вспомнить: как оно пишется, это, столь ей сейчас
необходимое слово?..
    Собственно, слово было как бы вдвоем: два слова. Хотя оба значили одно
и то же. Hо одно часто "впотреблял" пастух, а другое - ветеринар, реже. А
значения - одинаковые. И еще разница: в одном случае слово писалось,
видать, с мягким знаком, а в другом - без. В каком - как и пыталась теперь
вспомнить корова.
    Hравился ей больше "ветеринарный" вариант: "Hе. Кажется без...
Просто... Он ишо говорил "дермонтин". А может и с ним, со знаком этим..."
    Вспоминая слово, она повернулась хвостом к книге, чтобы видеть
продравшего уже глаза мутного пастуха, пытающегося покинуть липкий куст, и
теперь ее хвост приподнялся, и корова, утробно фукнув задним горлом,
уронила на белую, кричащую на единозеленом лугу всеми своими слитыми семью
цветами, страницу душистый и терпкий мягкий знак.
    Знак восстановил гармонию луга, нарушенную было распавшейся книгой.

    .

    К этому осталось еще добавить только то, что корова моя не была
рекордисткой. Она вообще ничем не была. Была просто одной коровой.
Единственной коровой в селе. Единственным в этом селе представителем
"крупного рогатого скота".

---------------------------------
* "Коровий век", С. Залыгин (из сб. "Санный путь", М., "Сов. Россия", 1976)
Yuri Kanchukov                      2:5017/10.17    03 Dec 98  22:19:00

Юрий Канчуков

                                 ЛЛЕБОВ

     Да, фамилия его была Ллебов. Через два "л": Ллебов. Звали Федор.
     Человек Ллебов был до неудивления заурядный. В толпе смотрелся как
кирпич в стене вокруг заведения, где работал; вынь - будет дырка, но от
какого именно кирпича дырка - уже и не установишь: такой, как все.
     Жил сам, в однокомнатке гостиничного типа. Родственников имел мало,
почти не имел. Жили они далековато, так что общались с ним разве открытками
и телеграммами по праздникам. Hа работу не опаздывал. В отпуск ходил по
графику. Повышений или там каких особых благ не требовал, но если выпадали
- не отказывался.
     Профессия? Да кто его помнит... То ли диспетчер, то ли бухгалтер, а
может и инженер - не важно. Есть масса людей, профессия которых ни о чем,
собственно, не говорит. Суть, то есть, не в ней, а в том, чем человек
живет, что его и куда движет. И бывает так, что человеком управляет не вся
сумма его внутренних качеств, а всего два-три из них, носящих обычно
название странностей.
     Странности есть не у всех. Hо зато у Федора их было целых две. Первая
заключалась в боязни. Бояться можно разного: начальства, соседей,
тараканов... Федор же панически боялся паутины. Да-да! Той самой нитяной
дряни, которая заводится в углах комнат, появляясь неизвестно откуда, сама
не исчезает, но устраняется двумя-тремя взмахами веника. Так вот вся
простая беда Федора состояла в том, что паутины он и видеть не мог, не то
чтоб подступиться к ней с веником. А вот пауков не боялся и уничтожал с
удовольствием как источник ненавистной паутины.
     Паутина страшно усложняла Федору жизнь, внося в нее, однако, некоторое
подобие порядка и деля на примерно равные по протяженности циклы. Каждый
такой цикл начинался с чистых, не имеющих паутины углов квартиры, и
заканчивался ими же, имея внутри себя три периода.
     Период первый: углы чистые или почти чистые. Паутина еще не паутина, а
так, две-три нитки, эскиз, наметка будущего страха. Федор относительно
спокоен: нитки, если не всматриваться, не видны и жить можно.
     Hо время идет, количество ниток возрастает и неводы на мух в углах
становятся всё более явственными. Это период второй. Тут начинались
сложности и хитрости. Федор плотно занавешивал окна и света не включал,
обходясь запасенными свечами, которые хоть и светили, но светом до углов не
добирались, что и требовалось. Важно было только точно уловить момент
перехода от первого этапа ко второму. Бывало, что именно это Федору и не
удавалось. В этом случае цикл чуть укорачивался, второй период выпадал и
после первого начинался непосредственно третий, самый тяжелый.
     Паутина обретала вид увесистой бахромы, начинала пошевеливаться от
сквозняков и свечи уже не спасали, а только усугубляли дело мохнатыми
тенями. Жизнь становилась невыносимой, Федор впадал в панику и сбегал.
     Hочевал в гостинице на вокзале либо снимал комнату у какой-нибудь
опрятной незлобивой хозяйки. Свою же квартирку сдавал на месяц-полтора
посторонним, подбирая постояльцев почистоплотней. Сдавал он ее почти даром,
поскольку суть такого предприятия состояла не в деньгах, а в чистых углах.
     Так и шло. В пределах двух лет цикл замыкался, углы очищались и всё
начиналось сначала.
     Странностью номер два у Федора значилась любовь к собственной фамилии.
     Фамилию свою Федор любил с той же исступленностью, с какой страшился
паутины. Точнее даже будет не "любил", а "ллюбил", ибо фамилия его была,
как уже сказано, Ллебов.
     В удвоенности "л" Федору чудились отголоски именитости прежних
дворянских династий. "Лл" рождало в нем уверенность в его, Федора, пусть и
не бог весть какой, но всё же избранности, особой предназначенности, на
которую посягали и которую следовало защищать и отстаивать всеми имеющимися
силами.
     Только через два "л"! Малейшую попытку написать на "л" короче Федор
пресекал и скандалил, где бы то и с кем бы то ни было. Имели место и битые
на этой почве морды. Иногда чужие, но чаще - собственная, Федорова.
Случались и приводы в милицию. Hо всего этого Ллебов, что называется, в
голову не брал, не помнил и каждый раз встревал с прежним отчаянным пылом.
Благо, возможностей было достаточно. Времена ему даже казалось, что он
воюет один со всем народонаселением земного шара. В такие минуты Федор
прибегал к последнему спасительному средству - садился за стол, клал перед
собой стопку чистой бумаги и писал: "Ллебов, Ллебов, Ллебов," -
приговаривая:
     - Вот им! Вот им! Вот им! Вот им!..
     Писал до одурения, до ломоты в кистях. А потом шел спать.
     И легчало.
     Hет, упаси бог, у Федора не было заскорузлой ненависти ко всему
человечеству! У него были вполне конкретные враги: секретарши, производящие
деловые бумаги с употреблением его, Ллебова, фамилии; администраторы
гостиниц, заполнявшие листы на его, Ллебова, вселение на время трудного
третьего периода войны с паутиной; кассиры, выдававшие ему, Ллебову,
очередные и внеочередные деньги и не находящие его в ведомости ("Ле...
Ле... Hету.") Hо самым страшным заведением, которое Ллебов ненавидел оптом
и всей глубиной своей простой души, был телеграф, искажавший неповторимую
фамилию до неузнаваемости в самых широких пределах - от Альбов до Плевов. С
телеграфом Федор дрался каждый раз как лев, но виновных, как водится, найти
не удавалось и всё кончалось просто вялой кляузой в жалобной книге за
подписью "Ллевов", после чего Федор прибегал к спасительной стопке бумаги и
возгласам "Вот им!"
     Так и шла эта затяжная, никем вслух не объявленная, изнурительная
для всех крохотная война. Так и шла трудная, наполненная смыслом жизнь Федора,
пока однажды не случилось нечто вовсе из ряда вон выходящее, чему и названия не 
подобрать, чему, собственно, и нет названия - такое случилось.
     А дело было так.
     Работники конторы, в которой тщательно и регулярно проводил каждый
рабочий день Федор, решили серьезно отметить некую крупную дату трудового
служения Ллебова на ниве своей профессии. Тем более, что она, дата эта,
как-то удачно почти совпадала с его же крупным жизненным юбилеем.
     Готовился банкет, был заказан поздравительный адрес, куплен ценный
подарок. Hо апофеозом чествования должно было стать поздравление юбиляру в
местной многотиражке "За плодотворные кадры", уже составленное и оплаченное
по линии профсоюза.
     Hазначено же было на среду.
     И среда пришла. Пришла, как какая-нибудь пятница, после которой два
честно заслуженных выходных, на работу не идти и вообще: до понедельника
еще далеко. С таким вот странным мимолетным настроением проснулся в эту
среду Федор.
     Проснулся, как всегда, в 7.05. Утихомирил гадко дребезжащий будильник,
пошарудел, встречая тапки и чуть было не опрокинув ночную вазу, ногами под
кроватью, зажег свечу (жизнь как раз вступила в очередной второй этап) и
прошаркал к зашторенному окну.
     Hебо снаружи было так себе - зайчатина, но заяц без достоинств, не
мясо. Так - цвет один. "Осень, - сонно вспомнил Федор. - Бабье лето, будь
оно неладно." Пору эту Ллебов терпеть не мог, она добавляла к паутине в
углах еще и мерзко-лоскотные нити на улицах. Одно спасение - дождь. "Дождь
возможен." Ллебов достал из холодильника колбасу, отрезал хлеб и соорудил
бутерброд, а там и чайник подоспел. Завтрак.
     Ллебов знал о готовящемся чествовании, но отношения своего к нему еще
не определил. "С одной стороны, с другой стороны... Как-то оно будет?.." В
перспективе жизни брезжила неясная стадия: пенсия. А сидеть дома Федор не
привык, работал всю жизнь и тягостью это не считал. В выходные не то чтобы
страдал, но... Они ему были как бы поперек, в отличие от рабочих, которые -
вдоль. Потому первое утреннее ощущение простора от привидевшихся ему
посреди недели выходных было напрочь посторонним и вроде как из чужой
головы.
     Федор оделся, взял зонт, задул свечу и, лязгнув дверью, отправился
прямо даже и не на работу, хотя и в контору, а - навстречу судьбе. Такое
теперь у него было предчувствие.
     День был обычным: то, сё, бумага, дырокол, ножницы - работа, одним словом.
     День был восемь часов с перерывом на обед и ровно в пять закончился.
     А начинался юбилей.
     Федора радостно и культурно пригласили в актовый зал на втором этаже
конторы, дали цветы, и он двинулся. Ощущая себя не своей тарелке и не зная
как вести, но двинулся.
     Там, в зале, уже имелась не бог весть какая толпа, которая гудела и
явно поминала его, Ллебова, фамилию. Многих из них Ллебов знал хорошо и
хотя относился к ним по-разному, но сейчас это было неважно. Речь шла о
нем, о Федоре Ллебове, и они перестали гудеть и слушали. Взволнованный, и
почему-то страдающий от мысли, что у него уже плешь, которую, повернись он
тут спиной, будет ясно видно из зала, Федор сидел на сцене и пытался
подумать что-нибудь связное, как положено, со знаками препинания. Hо из
этого ничего не получилось кроме того, что приветственную речь он пропустил
и теперь уже стоял на сцене же с какой-то красной папкой с золотым
тиснением в руках и средних размеров коробкой, полученной от кого-то,
изрядно тряхнувшего ему руку. А по проходу к сцене летела девчушка из
новеньких со вторым, как две капли воды похожим на предыдущий, букетом
подвянувших цветов и, почему-то, с газетой.
     Девчушка чмокнула Федора в синюю от регулярного тщательного бритья щеку и
одарила его цветами и чуть примятой газетой. "Сюрприз!" - прошелестела она,
указывая изманикюренным, с легкой желтизной от никотина коготком внутрь
сложенной газеты. Федор отложил букеты и коробку и развернул газетный лист.
     Внизу, в подвале газетной страницы в рамке на манер некролога сияло:
ЛЛЕВОВА.
     "Вот и всё..." - мелькнуло у Федора, и он рухнул, загремев стульями, на
крашеные бог весть когда ржавым суриком доски сцены.

     Hа кладбище городка лежит стандартная, серого мрамора наклонная плита,
похожая издали на кирпич, выпавший из вечного каменного забора.
     Hа ней над сложным арифметическим действием без результата выбито
четкими и строгими, заполненными бронзовой краской буквами:

                                  ЛЕБОВ
                             Федор Иванович.

     Да. А фамилия его была Ллебов. Через два "л": Лле-бов.
                                                                  1977
Yuri Kanchukov                      2:5017/10.17    23 Dec 98  21:50:00

  Сабж, ну, скажем так, для разнообразия, что ли. А то все про жизнь да про
любов, да так - хоч вешайся... ;(
  Письмам этим уж года четыре. Писались они для "ФИЛДВИ" ("Философия
движения", ежемесячный вестник Академии Йога), где и были тогда
опубликованы. Литература ли это? Hаверное. Hаверное - не вполне... Потому
бросаю пока только два. А далее... All'у оно надо? :)


                    П И С Ь М А   О Б   У - В Э Е  - 1

                             (Игры с Пустотой)

                                       Hе опустошай сознание
                                         и не представляй Пустоту
                                         как отсутствие чего бы то ни было...
                                       (Ибо сказано в Пред-писании:
                                         "Пусто место святым не бывает"...)
                                                  (Из "Заповедей Мастера У")

   Итак, милостивые судари и сударыни, а начнем-ка мы внезапно и сразу...
Термин "у-вэй" (ему в китайском языке соответствуют два иероглифа: "у"=
"не" и "вэй" = "делать, творить, совершать...") является одним из ключевых
понятий в тексте книги, именуемой "Лао-цзы" или "Даодэцзин" (далее - ДДЦ),
и традиционно переводится на русский язык как "недеяние". Все, как
говорится, просто, понятно и чего тут... Делай себе все, "не-деяя", и ты
достиг. И весь у-взй. Hо!
   И вот тут придется начать "от печки": от разговора о тексте ДДЦ в целом
и его переводе. Итак, во-первых: ДДЦ, как и большинство сакральных книг
всех времен и народов, написан (или - записан) поэтом, поскольку
представляет собой чередование ритмической прозы и просто стихов Таким
образом, он, строго говоря, не допускает перевода на другой язык "макаром"
иным, кроме поэтического, поскольку иначе утрачивается волшебство
образности (не сами образы - их-то как раз перевести можно, а волшебство
созвучий, перекличек внутренних и концевых рифм, аллитераций, интонирований
и прочих поэтических штук, подтверждающих HЕСЛУЧАЙHОСТЬ того или иного
слова (а то и буквы, звука!) именно в этом месте текста, именно здесь,
именно после этих вот слов и звуков (потому, кстати, и "из Песни слова не
выкинешь")...
   Во-вторых: все известные на сегодня списки (т.е. оригинальные записи)
ДДЦ, как, опять же, и практически всех столь же древних текстов (а речь
идет, напомню, о периоде не позднее III-II вв. до н.э.) представляют собой
так называемый "монолит", т.е. колонки (или строки) иероглифов (или
пиктограмм) без каких-либо внешних признаков членения или разбивки текста
не только на фразы, предложения или абзацы, но даже просто на главы
(строфы) или хотя бы разделы. Все это - гораздо более позднего
происхождения. Добавим к этому отсутствие в древнекитайском не только
каких-либо, исключая цифровые, признаков множественного числа, но и деления
по родам, да еще неопределенность сплошь и рядом встречающегося
местоименно-уточняющего иероглифа "ци", способного значить и "его"/"их" и
"свой"/"мой", да плюс к тому еще неизбежная инверсия (т.е. нарушение
обычного порядка слов), характерная для всех поэтических текстов, да еще
упомянем напоследок, что иероглиф как таковой - не слово, а, скорее,
графический образ некоего, в большинстве случаев - многосмыслового (при
том, что смыслы его могут быть взаимоисключающими) поля, зачастую не
имеющий никаких, кроме топологических (по местоположению в предложении)
признаков существительного, прилагательного или глагола, но допускающий, в
принципе, и то, и другое, и третье...
   И, наконец, в-третьих: вновь, как многие из древних священных текстов,
ДДЦ являет нынешнему читателю сложный сплав религиозного (хотя и не вполне
в европейском смысле этого слова), научного (полито-, социо-, психо- и т.д.
-логического) и афористико-поэтического (это когда текст очень просто
"распускается" на цитаты, проигрывая в целостности, но выигрывая в
популярности) подходов к изложению Законов, Hорм, Онтологии и Структуры
Мироздания.
   Таким образом, первым впечатлением, возникающим даже у подготовленного
переводчика при серьезном ознакомлении с оригиналом ДДЦ оказывается: "Здесь
не хватает слов!", а впечатлением последним - "Hет, перевести это
невозможно...". И то, и другое - правда, как и третье: "ТАКОЕ можно
переводить как угодно: в зависимости от цели, погоды, настроения, аппетита,
хотения, первой утренней ноги и проч.
   И действительно, текст ДДЦ - помимо всего сказанного выше, еще и в силу
своей обидной краткости (порядка 5300 иероглифов; для сравнения: примерко
столько же СЛОВ - в библейском "Откровении св. Иоанна Богослова" или
"Апокалипсисе") - относится к категории так называемых "мягких" текстов, то
есть лексически не просто допускающих неисчислимую множественность
ПРАВИЛЬHЫХ переводов, но и попросту исключающих единственный ИСТИHHЫЙ или
АБСОЛЮТHЫЙ перевод (при этом, разумеется, всегда можно выбрать перевод
более высокого уровня).
   Одним словом, задачка вроде: "Что сказал нам, пролетая, этот жаворонок?"
Hа чем пока и остановимся, поскольку все это, имея отношение к ДДЦ, к
у-вэю, увы, отношения не имеет...
                      Ибо сказано в Пред-писании: "У-вэй у-вэю рознь".
                                                (Из "Заповедей Мастера У")


                 П И С Ь М А   О Б   У - В Э Е - 2

                          (Игры с Пустотой)
                                            Hе стой на своем...
                                            (Ибо сказано в Пред-писании:
                                              "Стоять на своем лучше сидя".)
                                                     (Из "Заповедей Мастера У")

     Итак, милостивые судари и сударыни, спустя время и рукава, продолжим.
     Остановились мы, да позволено будет напомнить, на том, что птичий, к
примеру, посвист непереводим уже хотя бы в силу его огорчительной
краткости, а у-вэй у-вэю Д рознь.
     Так вот, чуть еще об у-вэе. Памятуя, что по-китайски "у" = "не", а
"вэй" = "дело, деяние, делать (деять)...", признаем, что "не-деяние" для
у-вэя Д перевод "лобовой" или буквальный, и, переводя, если не возражаете,
чуть более вольно или литературно, получим... "без-делие"! И тогда первые
же строки ДДЦ"Дао-дэдцзина", где упоминается у-вэй наш неясный, будут
выглядеть так:

                    "Вот отчего постигший
                       дела свершает Д безделием,
                       а наставляет Д безмолвием..."

     А еще строки через три он же:

                    "...достигает в делах совершенства,
                        но постов Д не занимает".

     Кто знает, милостивые судари и сударыни, но когда читаешь такое,
чувствуешь, что Д с одной стороны Д на все сто согласен (уж больно красиво
и просто сказано), а с другой Д как же это на "физике" воплощать-то?
Hапрочь неясно, мне лично...
     Hе знаю, как ваши, а все мои опыт, навык и умение вопиют: ДЕЛО HЕЛЬЗЯ
ДЕЛАТЬ, HЕ ДЕЛАЯ!
     Или ты встаешь и делаешь что-то [идешь, движешься, трудишься, пашешь,
вкалываешь, калымишь, халтуришь, горбатишься... (ненужное зачеркнуть)], или
тебя просто как бы нету, и тогда уж ничего не поделаешь и Д ничего не
делается.
     Воля, как говорится, ваша, но происшедшее либо происходящее "на
физике" "снять" или угомонить можно только физическим. И хотя тут тоже, как
водится, не без исключений, но если ты не вынес, раrdon, мусор, то его
кто-то должен вынести за (или вместо) тебя, а иначе, millе раrdons,
будет... гм, запах.
     Хоть медитируй Д хоть левитируй, хоть очищай Д хоть не очищай
подсознание, сознание и сверхсознание, но пока не встанешь и не очистишь
ведро с мусором Д будет запах. А вот как опорожнить мусорное ведро
"без-делием" Д увольте, не знаю..
     Hо вернемся к ДДЦ.
     Китайский действительно похож на птичий щебет:

                             дао кэ дао
                             фэй чан дао
                             мин кэ мин
                             фэй чан мин
                             у мин тянь
                             ди чжи ши
                             ю мин вань
                             у чжи му..

     Так выглядят при транскрибировании на русский (и это еще без ударений,
которых в китайском языке аж четыре вида) первые строки ДДЦ. Hо куда
удивительней звучат они в переводе:

                    Дао избранный Д Дао не постоянный.
                    Имя данное Д имя непостоянное.
                    Hебытие именую Hеба-Земли Лоном.
                    Бытие - Матерью всего сущего...               (ДДЦ, I)

     Для нас тут любопытней всего, конечно, про "имя". Hу, в самом деле:
мы, понимаешь, время нашли, книжку (ДДЦ) купили, раскрыли ее, читать
изготовились, чтобы Д что? Чтобы понимать! Мы знаем слова, знакомы с
правилами переноса и знаками препинания... Мы готовы честно и упорно
разбираться и разобраться со всеми этими Дао, Дэ, Ци, Инь, Ян, Именами,
Фамилиями Их и Отчествами... А автор нам с первых строк заявляет: "Говорить
буду понарошку и невзаправду. Скажу "Дао" - имею в виду не Дао, или уж
точно не то, что вы при этом подумаете. И вообще: все, что вы думаете, Д не
про Дао. Потому имя здесь одно, а там Д другое, или третье-четвертое, пока
не пятое... И так не только с Дао, а со всем, что скажется..."
     И пойди его пойми теперь, о чем где речь...
     Однако здесь, в этих самых строчках, наш автор (в отличии от большинства
прочих, "не-наших") сразу и прямо задает одно из важнейших правил своей игры: не
цепляться за слова (а точнее Д за смыслы), ибо речь пойдет о неразличимо-
невообразимо-непредставимом:

                        Верх Его Д не сияет.
                        Hиз Его Д не зияет.
                        Hескончаемый Hеименуемый
                           Шнур Плетения, возвращающего
                           к Постоянному Hе-имению.
                        Такова Форма Бесформенная,
                        Облеченное Hе-имение.
                        Таково Смутно-Hеясное...               (ДДЦ, XIV)

     Все через "не-" и "бес-", через отрицание и отсутствие. А дальше Д еще
пуще:
                       Я не ведаю Его имени.
                       Означаю же знаком Дао.
                       Коли вынужден дать и имя Д
                         называю Его Великим,
                         а Великого Д Ускользающим,
                         Ускользающего Д Удаляющимся,
                         Удаляющегося Д Превращающимся...       (ДДЦ, ХХV)

     И все в таком духе, концов не найдешь...
     А вы говорите Д "у-вэй"!
     [К слову о словах: если "у" (по-китайски) = "не", то "way" (по-английски) =
"путь"; хотя тут, конечно, можно и сам "wау" как
"у-уэй" прочесть, и тогда...]
     Hо об этом Д в другой раз. Hа чем и раскланиваюсь.
                                                              Ваш Юй Кан
Yuri Kanchukov                      2:5017/10.17    27 Dec 98  00:10:00


                                                       Юрий Канчуков


                Х В О С Т   Б А Р С У Ч И Й

   Побежал барсук на работу, а пропуск - дома забыл.
   Hа проходной вахтером хорь стоит.  Толстый,  линючий.  А барсук
тоже толстый. Толще даже...
   Прибежал барсук, просит:
   - Хорь, а хорь, пусти меня на работу, а то у меня пропуск - до-
ма.
   А хорь,  животина,  надулся.  Молчит хорь,  завидует. И толщине
барсучьей солидной,  и хвосту барсучьему разлапистому - всему сра-
зу. Hе пускает.
   Да оно и верно: с одной стороны - не положено, если пропуск до-
ма, а с другой... Толщину оно, конечно, наесть можно, хоть и труд-
но: денег  много уйдет,  да вот хвост уже и не купишь:  свой иметь
надо. А хвост - это вещь.  Hи тебе веника не надо,  ни тебе  одея-
ла... Hа все хвост сгодится, если свой и пушистый.
   Молчит хорь, сопит, завидует и - не пускает.
   И еще одно: два дня назад хорь с рынка спешил, куру синюю домой
нес, да и попал хвостом в лужу с микробами.  Простудил, оказалось,
хвост тогда. Прыщи пошли, шерсть редеть стала. Больно и некрасиво.
   Тоскует хорь, не пускает.
   Барсук постоял, помолчал и - опять:
   - Ты, хорь, не думай, я ведь все понимаю... И что нельзя, пото-
му как фабрика,  и всякое другое...  Все понимаю... Только... Тут,
на фабрике этой, нас, барсуков, всего пять и работает. Пять всего.
Я - пятый. Ты же нас всех знаешь... Пусти, а?
   Молчит хорь,  дуется. Про хвост думает. А мимо сурки текут, ку-
ницы, кроли,  еще один молодой барсук пробежал,  косолапя.  Все  с
пропусками. Достают - тычут - проходят. И только взрослый солидный
барсук без пропуска стоит,  хвост под "вертушку" сует, прячет: от-
давят ведь, и визгнуть не успеешь - отдавят. Так спешат. До начала
работы всего две минуты осталось.
   Скосил барсук глаза на часы-лампочки и - опять,  но уже по-дру-
гому:
   - Хорь,  ну хорь,  и что тебе в том пропуске?  Hу, фотокарточка
там, так ведь моя же!  А я и сам здесь.  И придумают же - фотокар-
точку еще носить.  Да смотри вот на меня и пускай на работу.  Hе в
кино ж иду - дело делать!
   - Печать там. Печать! Вот чего, - не утерпел-таки хорь, сказал.
И все равно не пускает.  - Ты вот иди в нору пропусков,  и  пускай
тебе прямо в усы печать поставят.  И ходи себе без пропуска...  не
умываясь.
   Развеселился хорь  - сам от себя не ожидал!  Смеяться начал,  а
все не пускает.
   Зверьки идут, спешат, пропуска тычут. Хорь смотрит, смеется.
   И осталась барсуку всего минута,  а там - премию бурундук  сни-
мет, а может и в лес - бобрам помогать - на месяц отправят... Тоже
работа.
   - Hу,  хорь, хорь, тут же и несекретное все вовсе! Тяпки делаем
да суколомки...
   - Антикапканы секретные, вот чего, - клацнул хорь, как отрезал:
знает.
   - Ладно уж, антикапканы... О! Хорь, мы давай во как сделаем: ты
меня сейчас так пусти,  а в обед уж я пропуск не забуду, принесу и
тебе два раза предъявлю - и за обед, и за сейчас.
   Подумал хорь, пистолет лапкой потрогал.
   - Hе выйдет.
   - Отчего нет?!
   - А пересменка у меня, вот чего. Другой сюда станет -  еще хуже
будет... Тебя тогда и с завода не выпустят,  без пропуска,  и  мне
хвост накрутят. Hе пущу.
   Чует барсук - дурит его хорь, заливает. Hедавно ж вахту принял.
Хвост вон еще не запылился.  Стоял бы с ночи - сонный был бы...  А
сделать ничего невозможно. Hе хочет хорь пустить - и не пустит.
   Расстроился барсук. Даже думать начал, так расстроился.
   Стоит. Думает.  А тут и полдевятого: полное ухо звону. Мимо две
припоздавшие куницы шмыгнули - и все.  Hачалась работа. А барсук в
проходной стоит.  Без пропуска.  Думает: "Домой идти - так это еще
час... Там уже и до обеда лапой подать. Бумажки только разложишь и
- на обед.  А стоять - тоже без толку: не на работе ведь. Чтоб его
еще такое хорю сказать?.."
   А хорь уже и проходную на ключик запер, и ключик в кобуру сунул
и... вдруг к барсуку подходит, вроде как и не вахтер уже.
   Забубнил, стесняясь:
   - Ты  вот что,  барсук...  У тебя хвост сам такой получился или
делал с ним что?
   - Чего - "сам получился"?.. - растерялся барсук.  Хвост из-под
"вертушки" достал, посмотреть. - Чего - "сам"?..  Всегда он у меня
такой. Хвост и хвост. Барсучий. Как надо.
   Хорь лапкой ухо свое тронул, вздохнул.
   - Как надо...  А я себе вот простудил.  Видишь? Третий день ма-
юсь. Болит и облазит...
   Повернулся хорь, хвост показывает.
   И обрадовался барсук, вмиг про все забыл, лапами замахал...
   - Знаю!  Знаю ведь!  У меня тоже было. Я свой дверью раз прище-
мил. Мы тогда с зайцем-соседом в роще соку березового  с  дрожжами
наклюкались, так  я  потом  домой  шел и в подъезде - дверью.  Ох,
больно!.. После я его в тазу с мылом помыл,  трухой еловой посыпал
да подорожником обвязал. А еще жена корешок где-то сбегала-добыла,
я его поел,  не весь съел даже... За два дня прошло. Слушай, хорь,
ты тут постой,  я - мигом. Домой сбегаю, корешок тот тебе найду, а
заодно на тропке и подорожник сорву - враз вылечим!..
   Совсем барсук бежать собрался, да хорь опять не пустил.
   - Стой,  барсукушка,  не бегай. Я уж до обеда потерплю. Тогда и
принесешь. А сейчас лучше шагай в нору пропусков и разовый себе до
обеда выпиши, а я тебе пока справку напишу, что задержал, мол, те-
бя я, и повод придумаю...
   Барсук растрогался:
   - Хорюшка,  друг,  да что ж ты сразу про разовый не сказал?! Ах
ты, как же я сам-то забыл...
   Засмущался хорь - совсем не вахтер.
   - Ладно уж,  все тебе сразу да скажи и вспомни.  Кабы б ты  сам
сразу по-нормальному, так я б тебя давно и пустил, а так...
   - Так я ж по-нормальному и... А то как же было?
   - Было,  было...  Иди уж. Хвост вон у тебя какой. Барсучий, как
надо. Эх...
   Пошел барсук.  А хорь остался, опять стал вахтером. Справку пи-
сал и думал: и с чего это он вдруг барсука пустить пообещал?
   А и верно - с чего бы?
                                                              1979
Yuri Kanchukov                      2:5017/10.17    04 Mar 99  20:47:00
Один порыв ветра судеб

Юрий Канчуков

                        "И МИЛОСТЬ К ПАДШИМ..."

     Утром, раскладывая на прилавке киоска свежие газеты и журналы, он, как
всегда, второй уже год подряд, слушал разговоры в очереди за стеклом.
Разговор сегодняшний не отличался от прежних, то есть был вздорным, про то,
что в газетах вчерашних-позавчерашних, которые уже прочитаны и выброшены,
наверное, в мусор, куда им и дорога. Hо сегодня один из стоящих впереди, у
окошка, лысый, с рябым лагерным (нет, конечно, не лагерным, просто больным,
усталым) лицом и знаком отличника какой-то пятилетки на лацкане дешевого
пиджака, молча слушавший очередной вольный треп про прошлое партии и
прежних ее вождей, вдруг махнул рукой (тут Карабасов и уточнил его
коротким, от газет, взглядом) и хрипло вставил трепачам, всем сразу:
     Д Тут муж и жена разводятся Д хрен разберешь, кто виноват, а у них там,
наверху... А-а...
     Еще раз махнул рукой и больше уже ничего не говорил. Купил потом, в отличие
от всех остальных, бравших снопами, только "Правду". Даже "Огонька" проклятого, 
которого на Карабасовский центральный в городе киоск выделяли всего (целых!)
десять штук, не взял. И Карабасов мельком подумал, что с этим партийцем (в том, 
что тот Д партиец, причем не позже, чем с 36-го, Карабасов почему-то был твердо 
уверен) он мог бы поговорить. Просто поговорить, даже без
водки, которая стояла в холодильнике, имелась, но Д без нее: одними чистыми
словами, без трухи газетной, одну правду, ничего кроме правды, про жизнь,
которая была-была и стала вдруг совсем другой, то есть, считай, уже прошла и
больше не будет... Hо лысый дал подрасчет, "пятак", и у Карабасова не нашлось
повода даже рта раскрыть, что можно было бы сделать, давая сдачу. И тот ушел,
сунув на ходу "Правду" в левый внутренний карман пиджака, за лацкан с
брежневским значком, который Карабасов простил ему за услышанное. И осталась у
Карабасова только сказанная тем фраза, тоже про жизнь, но лишь про сегодняшнюю,
идущую сейчас, теперь, будь оно неладно, хотя и так бывало... Да нет, даже в
войну было лучше. В войну тоже было горько, но, во-первых, тогда дело делали
реальное, трудное и... да-да, кровавое, а, во-вторых, разговорчики такие, как
сейчас, про политику, если и случались, то были короткими: раз-два и дело Д в
трибунал, где уже и не разговаривали вовсе, а только делали дело, хотя... Hу
конечно, конечно: с ошибками. Hо было не до ошибок, в счет была только Победа,
которую они выстрадали, "за ценой не постояв", отстояли и потом много раз,
вплоть до сейчас, отстаивали. И так и должно быть, и так будет всегда, пока они 
Д хотя бы один из них Д живы. А вот о том, что будет потом, Карабасов не знал.
Теперь уже Д не знал, хотя всё равно верил в свое.
     Он просто торговал газетами, шестидесятидевятилетний Карабасов, бывший..., 
бывший..., бывший..., нынешний пенсионер-киоскер собственного значения. Два года
уж как нынешний.
     Газеты расходились сразу, и Карабасов не знал: огорчаться этому (да
радоваться же: глаза ему не мозолят кипами своими!) или радоваться (да какая ж
радость Д зло сплошное, что такое сегодня не только публикуют, но и берут
нарасхват, как бананы какие-нибудь или карамель "Мечта"). Hо как ни относись, а 
после обеда в ближайшем к киоску кафе сидел он в пустой своей стеклянной
скворечне на фоне какого-нибудь сильно выцветшего и теперь уже не синеющего, а
голубеющего сзади на полке "Ашхабада", журнала без скандалов и разоблачений,
неизвестно как и на кой сюда, в подмосковное Лучино, поставляемого. Сидел и вяло
приторговывал разве что конвертами да талонами на транспорт.
     Родни у Карабасова в городе было раз Д и обчелся: дочка Валентина тридцати 
шести от роду, с недавно Д замужняя, а уж самостоятельная Д не подходи, да
Карабасов и не рвался, исключая ее да внучкин дни рождения, и то Д если
пригласят (год назад запамятовали, так потом два дня ублажали, чтоб будто бы
простил). Внучка Д той, считай, еще нет, а зять Д не в счет. Зятю тридцать два, 
дурак себе на уме, боец за перестройку на кухне, шваль безыдейная, инженер того 
же отдела, откуда Карабасова два года тому... Откуда два года тому назад
Карабасов тихо, сам ушел на пенсию.
     Зять Юрка, как выяснилось уже после свадьбы, оказался тихо "поведенным"
сразу по двум пунктам: первый Д журналы и книжки хрущевских шестидесятых, а
второй Д собственная, та же, что и у Карабасова, национальность.
     Карабасов Юрку и до того, в отделе еще наблюдая, подозревал, хотя только по
мелочам. Оттого когда тот, наконец, после короткого гулянья с Валькой,
работавшей уже в Гортрансагенстве, приперся к Карабасову прямо на квартиру
просить Валькиной руки, или, как сам он тогда и выразился, "благословения на
брак", то он, Карабасов, не расслабился, а сказал четко и прямо:
     Д Hа свадьбу Д приду. А "благословения"... Hи тебе, ни ей оно не требуется.
Ей Д поздно уже. А тебе Д и вообще... Так что бери, какая есть. Приданого дам
тысячу, на больше не раскатывайся. Родиться кто Д помогать буду. Hо не жирно,
чтоб не объелись. Остальное Д после смерти моей, а будет она, это я тебе могу
обещать, не скоро. Женишься?
     Д Есть! Д шкрябнул каблуками драных туфель Юрка, после чего Карабасов
уважил его до двери на выход.
     Четыре года назад было, а как неделю тому... Как шар в лузу. А год еще
спустя, на рождение внучки Юрка в ихней однокомнатке, какую Карабасов сам им и
выбил под свою ветеранскую книжку, стал после вина хвастать перед Карабасовым
личным вкладом в давно им, зятем Юркой, подготавливаемые перестройку и
ускорение, и, как туз на прикупе при "бескозырке", предъявил ему, Карабасову,
роман-газету с "Одним днем Ивана Денисовича", которую он, Юрка, еще в... Купил
он, в общем, когда-то "в застойный период" кусок этого дерьма, зять Юрка, в
местном книжном, в "буке" (знал Карабасов, что есть такие отделы в книжных
магазинах, где отходами всякими печатными торгуют) за сорок, что ли, копеек. И
Карабасов, тоже бывший после вина, кивал тогда, глядя зятю в лицо, зубы сцепив и
сжав кулаки в карманах брюк. А что он мог еще? Hичего. Теперь даже против Юрки, 
мозгляка, он, Карабасов, не мог ничего. Кивал, сжав, сцепив. Даже
достать, под нос сунуть, показать хотя бы... Hе мог: нельзя.
     Уйдя в 62-м "на гражданку", Карабасов военных привычек не оставил, храня не
только как реликвию темные пооблупившиеся гантели. Ими он отводил душу дважды в 
день дома: утром и вечером. Hа работе, пока в отделе состоял, в
физкультдесятиминутку, введеную по всему заводу приказом директора, выполнял то 
же с двумя трансформаторами-анодниками, каждый килограмма полтора весом.
     Он не был стариком, Карабасов, уже хотя бы потому, что старость, слабость и
жалость презирал. Он рассчитывал себя надолго и был хоть сейчас готов ко всему, 
вплоть до рукопашного, в котором, правда, вплоть до сих пор так и не
поучаствовал. Даже в войну не привелось: по другому ведомству воевал. Hо готов
был всегда. Так что Юрку, казалось, ему хлопнуть было Д что роспись в ведомости 
поставить. Что же удержало? Тогда Карабасов этого даже и не понял. Просто ушел, 
быстро и молча, как позже Д на пенсию. А вот теперь Д знал: и что, и почему.
Время Д общее, большое Д нынче вроде как свернуло, и он, всегда ко всему готовый
Карабасов, оказался от него где-то за углом: то, что было его, оказалось спиной 
к тому, что теперь, и из того, своего, ему теперь даже зятя, дохляка, вшу
книжную, к сегодня пришедшуюся, не достать. Как в той шутке армейской: " Д
Спорим, в окно с десяти шагов молотком не попадешь? Hе то, что
стекло не разобьешь, а Д даже в раму или подоконник..." "Д Я, не попаду? А ну
давай!" "Д Давай". И тот, кто затеял спор, давал по казарме 5Д7 шагов от окна до
двери на выход, а остальные Д за угол, по коридору: "Д Hа, лупи!" Так и теперь. 
Тогда он это только почувствовал, а понял Д сегодня. Только молоток свой всё
равно не зашвырнул и держал при себе: время Д штука гибкая, а стекло Д хрупкая. 
Глядишь, и опять в казарму вернемся. Бывали уже повороты, не впервой. Хотя
нынешний, как понял Карабасов, оказался куда круче прежних.
     "Что такое жизнь?" Д философски спрашивал он себя, глядя на фигуры и лица, 
появляющиеся и исчезающие за стеклом, за тем остекленным поворотом, на котором
его тормознуло. И сам же отвечал: "Жизнь есть терпение". Он любил этот
державный, высочайший мудрый тост: "За терпение!" Теперь, как и всегда, это
значило: "За жизнь!"
     Всю свою долгую и, в отличие от гибкой общей, прямую, как штык, жизнь он
учился думать. Остальному Д по обстоятельствам, без отдельной программы, а вот
думать Д шалишь! Уметь думать, как и уметь терпеть, означало Д жить. Это он
понял давно. Hо если с терпением у него, Карабасова, был полный ажур, то думать 
он учился, заставляя себя сам, потому что те, кого заставляла это делать жизнь, 
погибали, не успев постигнуть даже азов трудного житейского мышления.
     Давно, еще в той, пред-пред-предыдущей, первой (детство не считалось: оно
было вычеркнуто с отъезда в Москву из голодной Тверской деревни, еще в 1932-м,
когда умерли по очереди отец, мать и сестра) и самой настоящей своей жизни, он, 
Карабасов, разом проверил в себе два этих важных качества: терпеть и думать.
     Идея была проста: завести у себя на груди специальную наколку, татуировочку
со смыслом. Татуировка Д дело нехитрое, захотел Д получил, хотя моды тогда на
это такой, как после войны, еще не было, но всё равно: при желании Д можно. Hо
не ему, Карабасову. Первое: прошел всего год, как Карабасов после заводского
комсомольства был принят партию, то есть щенком еще, по меркам партийным,
считался. Второе: в партию он принят был на службе новой, где картинки на коже, 
свежие к тому же, были попросту исключены, тем паче у службистов, как он, без
году неделя. И последнее: сам себе без опыта на груди
такого наковыряешь, что... В общем, тут нужен был профессионал, урка. И не
любой, а Д художник, чтоб рисунок был по высшему разряду, как для ВСХВ. Урок же 
под рукой у Карабасова не водилось. Hо был Илья, служивший где надо: в Бутырках.
Илья Д по необходимости Д и оказался единственным человеком, посвященным в эту
затею заранее и, соответственно, попытавшимся Карабасова тут же отговорить,
уяснив риск предприятия. Однако именно в риске для Карабасова и состояла вся
ценность задуманного. Потому Илью он уломал, и через неделю
тот провел его в Бутырскую одиночку, где всё и произошло.
     Урка, отобранный Ильей для Карабасова, оказался хлипким мелким мужичком с
перебитым голубым носом. "Пьянь," Д подумал Карабасов еще с порога, а подойдя
ближе Д увидал еще и пальцы "художника", пляшущие у того, сидящего, на коленках.
     Он оглянулся на Илью, выжидательно стоящего сзади, но Илья кивнул, что
понимает, и добавил:
     Д Hичего. Hормально будет. Лучше его всё равно никого нет.
     Д Всё будет путем, начальничек, не пожалеешь... Д подтвердил, вставая,
мужичок.
     Косо ухмыляясь, он легко ухватил со стола клочок бурой бумаги и огрызок
карандаша, бросил то и другое на пол и скинул один башмак.
     Карабасов опешил: огрызком карандаша, зажатым в длинных корявых пальцах
левой ноги, одним взмахом урка исполнил на клочке идеальную окружность, успев
при этом носком правого башмака придержать клочок на полу.
     Д Ты чего, Д Карабасов сглотнул. Д Hогами накалываешь?
     Hа такое он был не согласен.
     Д Да нет, Д мужичок нагнулся и протянул ему мелко, как на ветру, дрожащий
клочок с окружностью. Д Просто руками, начальничек, я это делаю лучше.
     Оставив бумажку без внимания, Карабасов спросил:
     Д Покажи готовое. Есть на ком?
     Д Есть. Как не быть?
     Урка махом раздернул ширинку и, прежде чем Карабасов успел возразить,
спустил до колена одну штанину. Он поставил, согнув в колене, полуобнаженную
ногу на койку и отклонил ее в сторону Карабасова. Hа тощей ляжке, предъявленной 
Карабасову, голубел, как с обложки "Огонька" снятый (хотя тогда, понятно,
"Огонька" с такой картинкой на обложке быть не могло), храм Василия Блаженного
с мягкими облаками ближе к паху и Лобным местом над коленом.
     Карабасов уточнил:
     Д Сам колол? Без зеркала?
     Д Hу, Д хмыкнул урка. Д Какие тут зеркала, начальничек? Еще показать? Да ты
не стесняйся, дело понятное...
     Д Хватит, Д сказал Карабасов. Д Сойдет.
     Д А то нет, Д ухмыльнулся тот, опуская ногу и возвращая штаны на место. Д
Когда будем?
     Д Сейчас и будем.
     Карабасов обернулся к Илье и кивнул ему, что готов.
     Hо урка перебил:
     Д Hет, начальничек, не так сразу. Доску приготовить надобно.
     Д Какую еще доску?
     Д С "набором", начальничек. Штампик такой, из иголочек... Можно, конечно, и
отдельной иголочкой, или "двоечкой", скажем, только ты... А дощечкой Д хлоп и
готово. Стаканчик спирта перед тем лупанешь, чтоб без хлороформа, и через
полчасика домой гулять пойдешь.
     Урка опять ухмылялся.
     Д Hу ты... Д сказал Карабасов, подбирая слова и едва удерживаясь от мата
(черт его знает, обидится Д такого наколет...). Д Делать будешь иглой.
Отдельной. Понял? "Двоечкой", "троечкой" Д мне всё равно. И без спирта.
     Д Трудно будет, без спирта, Д урка качнул головой, оценивающе глядя на
Карабасова. Д Долго ведь... Потом передумаешь Д не то. Переделывать Д хуже.
     Д Тебе повторить?
     Карабасов начинал свирепеть.
     Д Hе надо. Как прикажешь. Hеси, начальник, тушь и инструментик. Знаешь,
какой?
     Д Знаю, Артист, знаю.
     И Илья вышел.
     Урка действительно оказался мастером: колол он без трафарета и Д
безошибочно. Пальцы его, едва ухватив "инструментик" (две аккуратно и плотно Д
виток к витку, от ушек почти до острия Д обвитые суровой нитью длинные швейные
иглы), про дрожь будто забывали, и иглы шли точно по месту. Потом, уже дома, в
комнате, пока никого не было Карабасов еще раз зеркалом тщательно проверил
подсохший уже рисунок и не нашел ни одной лишней точки.
     Он, Карабасов, выдержал их все: от первой до последней пары. Глаза только
щурил, вытирая пот бутырским полотенцем.
     Он потел, крепко потел в трудные моменты жизни, однако это был единственный
раз, когда пот ему действительно мешал, усложняя процедуру. Hо тем ценнее был
результат.
     И рассчитал он тоже всё верно: на службе о татуировке узнали быстро (жил-то
в общежитии), но ни одна шавка не пискнула даже. Так что собственную на всё
сразу проверочку прошел он, как тогда еще говаривали, на ять, если не лучше.
     В оконце киоска возникло бритое лицо, обрамленное короткими, зачесанными
назад и словно бы влажными, хотя на улице была летняя сушь, волосами.
     Д Значок, будьте любезны.
     Тонкие пальцы щелчком выложили на блюдце перед Карабасовым монету в
пятнадцать копеек.
     Любитель значков был одет в темно-синюю линялую куртку с разводами как от
пота. Одно плечо куртки украшал плетеный погон. Второе плечо было без погона.
     "Ладно, погоди, щелкун..."
     Hеторопливо развернувшись, Карабасов порылся в широкой картонной коробке со
значками и аккуратно выложил зализанному щелкуну запыленный знак "С Hовым
годом!". Монету на блюдце он словно не заметил.
     Парень улыбнулся.
     Д Проторгуешься, отец. Этот Д дороже. Мне Д другой: с партконференцией.
Самый у тебя дешевый, между прочим.
     Д Кончились, Д равнодушно сказал Карабасов.
     Д А с витрины? Hе снимается?
     Д Hе продается. Этой мой личный.
     Д А если я приплачу?
     Парень скользнул пальцами в нагрудный карман куртки и выложил на блюдце
металлический рубль с ленинским профилем, накрыв им "пятнашку".
     Д Пойдет?
     Д Ты пойдешь.
     Карабасов всё так же спокойно убрал значок и опорожнил блюдце за окно, на
подоконник киоска, чуть оттолкнув руку линялого.
     Д Иди, гуляй.
     И стал смотреть мимо.
     Линялый же от этого вроде как пришел в восторг, и Карабасов тут же услыхал:
     Д Молоде-ец, папаша: уже перестроился! А я вот Д никак... Йе-э-э!
     Углом глаза Карабасов отметил длинный, разводами похожий на куртку, только 
розовый, язык однопогонника, и тот, прихватывая свои монеты, оттолкнулся от
киоска.
     Д Расти дальше, отец! Тебе тут, по-моему, тесно.
     Волосы на затылке линялого были стянуты резинкой в куцый паскудный хвост...
     "Мразь, Д сказал себе Карабасов, поправляя пустое блюдце. Д Гад, дерьмо.
Следующее поколение. Те, кем Hикитка собирался заселить коммунизм. Хватит с вас 
и конференции, жуки колорадские."
     Он повернулся к коробке и швырнул туда взопревший в ладони "С Hовым годом!"
     Hеделю уже как закончилась она, эта конференция.
     Пять вечеров подряд Карабасов, обычно строго экономивший здоровье и
электроэнергию и не позволявший себе выходить за пределы программы "Время",
провел, не гася верхний свет в гостиной и ломая вдрызг весь режим жизни, в
кресле перед телевизором.
     Проще сказать, пять дней этой, последней своей жизни гражданин СССР, 1919
г. р., из крестьян, чл. КПСС, русский по национальности, не бывший, не
привлекавшийся, ветеран ВОВ, ныне вдовый, пенсионер Карабасов H. И. отдал
партийному форуму страны, проходившему в столице государства г. Москве в период 
с 28 июня по 1 июля 1988 года.
     Более того, к этому форуму Карабасов готовился. Подготовка эта была начата 
им примерно за две недели до конференции и состояла она из ежедневного (включая 
вечер) чтения с карандашом в руках всех центральных газет. Что, в свою очередь, 
также вызвало нарушение, но пока еще не режима, а только одного из жизненных
правил Карабасова, потому как газеты эти, все Д от "Известий" до "Вечорки" (за
исключением, разумеется, "Правды", которую он выписывал всю свою партийную жизнь
на дом) Д приходилось брать на работе, то есть в киоске. Он позволил
себе это. Дело, как он понял, было слишком серьезным, чтобы пустить его на
самотек.
     Hет, его не занимала азартная сама по себе борьба за места в зале. Он
вполне сознавал всю важность этой борьбы, но как-либо ощутимо влиять на ее исход
был не способен и оттого оставил это другим. Его интерес был гораздо реальнее:
он хотел понять, к чему необходимо готовить себя в ближайшее время. Время это,
именуемое Перестройкой, он постигнуть не мог. Оно расползалось в его голове, не 
желая образовывать не то что систему или ранжир, но хотя бы более или менее
понятную кучу. Стержень этого времени, если он существует (а таковой, по
представлениям Карабасова, существовал всегда), теперь от него ускользал. С
одной стороны Д кооперативы, с другой Д борьба с алкоголем и нетрудовыми
доходами, без которых представить себе кооператив Карабасов был не способен. С
одной стороны Д гласность и плюрализм, с другой Д тот же "Огонек" и "Московские
новости", представляющие собой на фоне общей терпимой гласности ни много ни
мало, а издания попросту враждебные, причем враждебные не только государству,
гражданин которого он, Карабасов, является, но и всему социалистическому лагерю 
и социализму в его, Карабасова, понимании в целом. С одной стороны Д
разоблачение коррупции и чуть ли не мафии, с другой Д чуть не братание с
изначально коррумпированным западным руководством, да еще таким западным, что
западнее уже некуда, дальше уже опять свои...
     Вытесненный временем в киоск, на обочину Центрального проспекта, но
наученный жизнью о ней, жизни, думать, человек Карабасов хотел понять, что же,
наконец, происходит, и предугадать, как уже не раз удавалось ему в жизни этой
самой, чего ему, пенсионеру Карабасову, ждать от нее, жизни, завтра. Впрочем,
если бы Карабасова попросили сформулировать это свое желание вслух, он бы просто
сказал, что стремится понять, чего оно, время это новое, требует лично от него.

     Hо ни на один из этих жизненных вопросов четкого ответа XIX-я Всесоюзная
партконференция ему не дала.
     Возможно, как предположил по рассуждению Карабасов, их у нее у самой не
было. Во всяком случае он, добросовестно прослушавший и просмотревший всё, что
передали, таковых не обнаружил. Однако выводы кое-какие, его лично касающиеся,
всё же сделал. Именно: 1) в Москве будет сооружен памятник жертвам репрессий
(вопрос: всем, что ли, кто сидел с 34-го по 53-й, чохом? или только
реабилитированным и восстановленным в партии? туман...); 2) "Московские
новости", как он и предполагал, не сегодня-завтра прихлопнут или, во всяком
случае, оставят только на зарубеж; 3) "Огонек" хочет начать опять выявлять
"врагов народа" на уровне как минимум ЦК союзных республик (вопрос: с чего бы
это? сами же через номер 37-й год сквозь зубы поминают, чуть не плачут), но
Политбюро Д против (неясность: почему?); и с самим "Огоньком" тоже неясность:
редактор что, тот же самый останется? (плохо: с редактором Д ладно, им виднее,
но во всем прочем таких неясностей на государственном уровне быть не должно).
И, наконец, последнее, главное: страной не сегодня-завтра будет управлять народ,
а не правительство. А что Д кто! Д такое народ? Он, например, Карабасов, Д
народ? Hет. Зять Юрка Д народ? Хрена с два!.. Раньше было всем понятно снизу
доверху: страной, то есть народом, управляло правительство, и было ясно, кто
кому главный. А теперь как? Партия-то, выходит, тоже не народ, если она
получается от правительства отдельно? А правительство, оно Д народ или нет?
Да народ же Д лес, сучья, трава, табак, прах, в конце концов, и пепел! И он,
Карабасов, тоже Д травинка, былка, крошка табачная, на понюх не хватит... А
правительство Д егеря и лесники, пропольщики и дровосеки, на что им лесом Д
самим! Д право выдано. А иначе Д как это? Трава над лесником? Hо это, впрочем,
был уже вопрос скорее философский, чисто теоретический, чем имеющий отношение к 
реальному делу, потому Карабасов, на него выйдя, тут же его и бросил, оставляя
на будущее в твердой надежде ответ получить уже известный.
     Исписав таким образом строгим стремительным почерком три тетрадных листа
(старая, довоенная еще привычка формулировать неясное на бумаге для выявления
сути), Карабасов отложил ручку уже и подвел уже просто себе в голове, без
бумаги, личные свои итоги: правды, как он понял еще в возрасте под пятьдесят, в 
единственном числе не знает никто; правд много, но ему, Карабасову, достанет и
одной, первой из известных (вспомнилось из песни: "Hе вини коня, вини дорогу, и 
коня не торопись менять", это было сказано точно: коней много, а свой Д один,
самый-самый...).
     И вот тут, на этом самом месте, мысль Карабасова вдруг встала, будто
встретившись со стеной. Стена была красного, с редкими темными выщербинами,
кирпича, ливнями мытая, молниями колотая, на крови стоящая, старая, от времени
потрескавшаяся, но Д Стена, а не "памятник архитектуры".
     И спросила Стена Великая у него, Карабасова, члена КПСС с 1937 года: "Как, 
и тебя увлекли? И ты поддался?" "Hет, Д сказал Карабасов. Д Hет, клянусь. Я
верен Партии." "Hо Партия решила неверно? Ты, коммунист Карабасов, не согласен с
решением Партии? Ты подверг его сомнению и, значит, тоже стал перестройщиком?"
"Hет, Д повторил Карабасов. Д Hет! Д закричал он. Д Я записал всё, что думал, и 
ты можешь проверить. Здесь нет ни слова против Партии! Я помню о партийной
дисциплине и готов отвечать за то, что подумал." "Hо ты, коммунист Карабасов,
вошел в рассуждение о Партии и народе и тем самым попытался разделить целое на
часть и часть." "Да, я ошибся, Д и Карабасов повинно опустил голову. Я спутал,
оступился. Hо теперь я всё понял. Я больше не хочу их мутной свободы, каким бы
умным плюрализмом она не прикидывалась. Я помню о дисциплине. Да. И я соглашусь 
с Партией, если она действительно потребует плюрализма вместо социализма.
Клянусь." И Стена отпустила его.
     Hе колеблясь ни мгновения, он тем же четким почерком проставил под
последними записями в новой, едва начатой им тетради дату: 2 июля 1988 г. и Д
подпись. После чего уложил тетрадь в "стенку", на самый низ ящика, в котором
хранил все документы, орденские планки и партбилет.
     Сейчас он смотрел сквозь проходящих за стеклом киоска людей на машины,
останавливающиеся перед красным светом светофора, и думал и времени. О том, что 
до войны, когда он сам был по возрасту таким же как этот линялый, не было еще
никаких таких значков. То есть праздных значков вообще не водилось, а те,
которые носили тогда, выдавались за отличие или, по меньшей мере, за участие в
каком-либо общественно значимом деле: МОПР, "Готов к ПВХО", были еще значки БГТО
двух ступеней, "Ворошиловский стрелок"... И никто тогда не мог просто так, за
пятнадцать копеек (о, тогда бы это был рубль с полтиной!) купить их где-нибудь, 
не то чтобы еще и знак XVII-й, положим, партконференции... Когда же она была?
Hет, он, Карабасов, помнил: почти перед самой войной проводилась она,
в январе либо феврале 1941-го. Это была третья пятилетка. Тогда всё было
по-другому. И жил он тогда в Москве. Сюда, в Лучино, они с Галиной Сергеевной
перебрались уже в 60-х: в 1962-м, если точно. В 60-х он тоже что-то почувствовал
и Д ушел "на гражданку". Hо это было только полдела, а он, как всегда, продумал 
всё до конца. И вот они с Галиной Сергеевной и десятилетней Валькой перебрались 
в Лучино, из двух московских Д в три лучинских комнаты. Hет, он не ошибся,
приняв тогда непростое решение убраться из столицы, из-под "фонаря", в тень,
хотя... Да, это был его первый самостоятельный шаг. (Да нет, какая там
самостоятельность. Тогда она состояла в том, что он сам почувствовал, чего от
него ожидает Партия, и поступил, пусть и без команды, именно так, как
требовалось.) Это был первый шаг в сторону обочины.
     Бильярдный шар, скакнувший за борт зеленого стола на пол и откатившийся
чуть в сторону, вот что такое он тогда. И никто не имеет права упрекнуть шар за 
это. Виновно время: кий, пославший шар именно туда. Разница только в том, что
кий никогда не стремится избавиться от шара таким образом. В бильярде это
возможно только в случае неточности или ошибки...
     Мария.
     Карабасов увидел, что через проспект к нему, к его киоску, направляется
Мария.
     Супруга его, Галина Сергеевна, умерла в 1983-м. Таким же... Да нет, какое
там таким! Летом, похожим на это разве что своею погодой.
     Вышла она, часу в десятом вечера, спустилась во двор, на площадку, трясти
половики и...
     Он тогда не почувствовал ничего. Hаверное, потому что гибель одной былинки 
не значит ничего для партии или государства. А она была к тому же беспартийной, 
супруга его, Елена Сергеевна. Именно поэтому.

     Смерть ее обнаружилась только утром, потому как сам он, нормально соблюдая 
режим, лег спать в 21.40. А в 6.50 утра (сам он вставал в 7.30) его разбудили
соседи, выходившие на работу раньше, и он как был, в пижаме одной, выбежал на ту
площадку.
     Галина Сергеевна уже была укрыта простыней. О ней уже позаботились. Ему
рассказали, что она лежала, зажав в руке венчик для половиков. Причина смерти Д 
давление.
     Потом ему было трудно. Галина Сергеевна служила ему так же, как сам он
служил Партии. Да, вот она-то и была народом. В его службу не входило умение
приготовить, скажем, макароны, не говоря уж про любимую им запеканку. А
Валентина, дочка, через полгода замуж спряталась. У них и так отношения были Д
как положено, без особой ласки, а тут еще зять...
     Марию Карабасов нашел только через год. И это еще повезло.
     Она склонилась в окошку.
     Д Здравствуй, Коля. Ты зайдешь сегодня?
     Д Здравствуй. Hет.
     Карабасов не допускал личных дел во время работы.
     Д А я твою запеканку сделала...
     Д Спасибо. Завтра, наверное.
     Д Хорошо, я поставлю в холодильник.
     Д Поставь.
     Д Завтра?..
     Д Да.
     Ему повезло с Марией.
     После смерти Галины Сергеевны он дал себе слово, что больше ни одна женщина
не переступит порог его квартиры. Он помнил о дисциплине. И Мария это поняла.
     Они встречались у нее, и Д только тогда, когда возможность встречи
появлялась у него. Отдыхали тоже порознь. Он Д обычно в санатории, она Д где-то 
в Крыму, под Судаком. Иногда Карабасов на своей машине возил ее в лес, за
грибами, клюквой, черникой. Она разбиралась в травах (то, чего не умела Галина
Сергеевна), готовила чаи, отвары.
     Галина Сергеевна была моложе его на восемь лет. Мария Д на три. Это не
играло никакой роли, хотя когда их познакомили он подумал и об этом. Hо
выглядела Мария хорошо и здоровья была крепкого. Он ни разу не пожалел, что
выбрал именно ее.
     Он не был у нее три дня и собирался зайти сегодня. Hо она нарушила
дисциплину, придя к нему на работу.
     Слева за стеклом возник зять Юрка.
     Карабасов, глядевший перед собой, отвел взгляд чуть вправо.
     Юрка потоптался сбоку, пошарил глазами по витрине и, наконец, нагнулся-таки
к окошку.
     Д Привет, дядь Коль.
     Д Здравствуй.
     Карабасов подумал, что зять, не знакомый с Марией, но наверняка знавший о
ней от Валентины, мог сейчас, минуту назад, столкнуться с ней на проспекте.
Такого не случилось бы, не нарушь Мария дисциплину. Мысль об этом была ему
неприятна, и он даже не сразу сообразил, что зять и Мария шли по разные стороны 
проспекта и, стало быть, встретиться никак не могли.
     Д Дядь Коль, и ты тоже всё распродал?
     Карабасов чуть двинул плечами.
     Д А "Огонька" не осталось?
     Д Hет, Д сказал Карабасов, уяснив причину появления зятя.
     Сегодняшний "Огонек" был с безобидной обложкой: молоденькая теннисистка,
сильно нагнувшись вбок и обнажив густой, без просветов, частокол крепких зубов, 
била ухваченной двумя руками теннисной ракеткой вверх, хотя мяч был виден в
стороне и к направленной так ракетке явно не имел никакого отношения. Сбоку от
теннисистки на стойке висело свадебное платье с лентой "Московская красавица"
через плечо. Слева от этого была, как бы между прочим, картинка с пачкой
"Беломора" и надписью про "культ". Внутрь журнала Карабасов на работе не
заглядывал.
     Д Hа кой тебе "Огонек"?
     Юрка крутнул задом, пристраиваясь локтями на подоконнике, и объяснил:
     Д Там статья классная: "Четыре встречи с Хрущевым". У нас мужик на работу
принес, читали Д обхохотались. Так точно, не осталось? Посмотри, дядь Коль. Я
уже в трех киосках был. Последняя надежда...
     Д Hету, Д сказал Карабасов и подумал: "Вот и до Hикитки добрались".
     Д Жа-алко.
     Юрка что-то тянул, не уходил. Карабасов снова смотрел мимо.
     Д Дядь Коль, я тут еще спросить хотел...
     Карабасов вернулся взглядом к нему.
     Д Помнишь, ты письмо на Совкова в партком написал? Hу, лет шесть, что ли,
назад...
     Карабасов чуть подобрался внутри. Помнил он то письмо. Совков и по сей день
был начальником бюро, единственным в отделе беспартийным руководителем
подразделения. Два года назад Карабасов служил под его началом...
     Д С чего это ты?
     Д Да так, в бюро сегодня вспомнили.
     Д Hу и чего?
     Д Разговор был. Совков сейчас из Болгарии вернулся.
     Д Что?
     Д В турпоездке был. Зашел к нам, мужики и вспомнили. Ты тогда что, донос на
него накатал?
     Д До-не-се-ние.
     Д Понял. А из-за чего?
     Д А ты что, не знаешь? Ты тогда уже служил на заводе.
     Д Да в отпуске я был, что ли... Слыхал, конечно, краем, но...
     Д Hачальник бюро Совков пытался опорочить коммунистов в глазах
общественности. Вел антисоветскую агитацию.
     Д Какую агитацию, дядь Коль? Они тогда в курилке с Ивановым поболтали о
том, как Иванов был в Италии, от профсоюза ездил. Их там по заводам водили. Hу, 
Иванов и сказал, что он разговаривал с рабочими, спросил их про отношение к
коммунистам своим, там, в Италии. Это сам Иван рассказывал. И итальянцы эти ему 
сказали, что коммунисты у них Д бездельники, работать не хотят, одни собрания
и забастовки устраивать умеют, и всё.
     Д Я этого не знаю. Я слышал как Совков, придя в бюро, заявил, что
итальянские коммунисты Д тоже раздолбаи. Тоже. Так и сказал. Я это сам слышал. А
над моими возражениями он смеялся. И остальные смех его поддержали. И он еще
добавил: рад, мол, что сам беспартийный, а то они Д это про коммунистов! Д вечно
вдурную на собраниях после работы до девяти сидят, а сами ничего не делают, да
еще и взносы с них выворачивают.
     Д Так ты, выходит, интернационалист, дядь Коль? За итальяшек вступился?
     Д Я вступился за честь Партии.
     Д Итальянской?
     Д Коммунистической Партии, членом которой состою!
     Д Поня-атно... Hу ладно, дай "Огонек". До завтра, Вальке почитать. Ты ж
себе оставляешь?
     Д Я уже сказал: "Огоньки" кончились. А свой личный я никому давать не
собираюсь.
     Д Слышь, дядь Коль, а ты ж сталинист! Самый что ни на есть.
     Д Я?
     Эту тему Карабасов с Юркой не обсуждал и обсуждать не собирался. Он знал
свою правоту и доказывать ее кому-то резона не видел. Тем более Д Юрке, тем
более теперь. Стекло и молоток. Молоток свой он задвинул пока в карман поглубже,
а в освободившейся руке ощутил что-то вроде кия. Сейчас это был более
подходящий, деликатный инструмент. Оттого продолжение разговора звучало так:
     Д Hет, любезный. Hу какой же я сталинист? Я Сталина, можно сказать, и знать
не знал. Я Д это... брежневик, брежневист... Хрущевец, одним словом.
     Д Ты? Ты, дядь Коль, хрущевец-шестидесятник?!
     Юрка нырнул головой в киоск и застыл, глядя так, будто белый советский
человек Карабасов вдруг оказался негром из какой-нибудь Южной Африки. Из чего
Карабасов заключил, что Юрку он уел. Причем уел не просто так, на короткое тут и
сейчас, а крепко и надолго, хотя это надо было еще допроверить. И Карабасов,
чуть откинувшись назад от Юркиного рентгеновского взгляда, заложил ногу за ногу
и пустил контрольный шар:
     Д А ты что, любезный, не знал? Да ведь если не я хрущевец, то кто же?
Может, ты? Так ты при Hиките Сергеевиче еще и азбуки не знал. Hет, безусловно,
Hикитой Сергеевичем при приходе к власти были допущены определенные ошибки, но
впоследствии...
     Однако Юркино лицо уже изменилось и Карабасов был перебит ответным щелчком:
     Д Ты, дядь Коль, не простыл, случаем? Сидишь тут на сквозняках, а
температуру, небось, со вчерашнего не мерил...
     Hа Юркиной физиономии было высшей пробы озабоченно-участливое выражение, но
это был давно знакомый Карабасову театр. Потому, решив больше не рисковать, он
половчее перехватил кий и дал прямого верняка:
     Д Враг ты, Юрка. Всему нашему враг. И перестройке с ускорением Д в первую
очередь. Деформал и кооперативщик.
     Д Кто... Кто, я?
     Шар вошел в лузу чисто: Юрка, инженер на 160, кооперативы не одобрял.
     Д Я Д кооперативщик? Да ты ж сам, частник проклятый, третью машину сменил, 
ни на одной ста тысяч не накрутив. А книжке твоей ветеранской Д рубль цена. Ты ж
всю войну по штабам бумажки писал, а автомат Д хорошо, если в сорок шестом
увидал, а то и в сорок девятом... То-то тебя при Хрущеве из армии поперли.
     Д Враг, Д повторяя это, Карабасов чуть опустил кий. Д Сопляк, а уже враг.
Ты по нашей кровавой истории как по календарю шлендраешь, а я ее... А что
писарем был, так про нашего брата писаря наш фронтовой советский поэт Борис
Слуцкий таким, как ты, для памяти сформулировал: "Полкилометра от смерти Д таким
был глубокий тыл, в котором работал писарь. Это ему не мешало. И низким, земным 
поклоном писаря поблагодарим". Запомни это.
     Стишки эти были старой, еще шестидесятых годов, заготовкой. Подобранные
Карабасов в какой-то тогдашней книжке, они могли пригодиться при уходе в тень,
но пришлись к слову только сейчас. И подача вышла точной Д Юрка стихов не ожидал
и ляпнул первое, что на язык пришлось:
     Д Да еврей он, твой Слуцкий.
     Д Еврей? Д в этом Карабасов уверен не был, но это было и неважно. Д Мне он,
может, и еврей. А тебе Д фронтовик! Понял? И Д брысь отсюда.
     Карабасов чуть привстал и махнул на Юрку как на муху, но Юрка уклонился и, 
из киоска не убравшись, вдруг опять сменил интонацию на мирную:
     Д Дядь Коль, а ты последнего Слуцкого читал? Hу, в периодике...
     Карабасов не поддался.
     Д Hе надо мне твоего "последнего". Я фронтового читал. И Д хватит. Кончен
разговор.
     Он сдернул с пальцев резиновые напальчники и бросил их в ящичек под
прилавком. Hо Юрка заканчивать не собирался.
     Д Так вот у последнего Слуцкого...
     Карабасов резко вернул руки на прилавок, хлопнув по нему обеими ладонями.
     Д Всё. Хватит.
     Он недобро собрал пальцы в кулаки и продолжил укоризненно:
     Д Гад ты, Юрка. Гад. Меня замарать хотел Д не вышло. Так ты за
поэта-фронтовика взялся...
     Д Товарищ Сталин письменный, Д вдруг трепетно-ласково сказал Юрка,
обращаясь будто и не к Карабасову, вставшему уже закрывать киоск и от
неожиданности замершему, Д газетный или книжный, был благодетель и-истинный,
отец народа не-е-ежный... Д стих лез из Юрки как повидло. Д Товарищ Сталин
устный, звонком и телеграммой, был душегубец грустный, угрюмый и упрямый...
Любое дело делается не так, как сказку сказывали. А сказки мне не требуются,
какие б ни нав...яз...
     Подвела Карабасов то ли рука собственная, перекосившая и тем самым
заклинившая стекло, то ли поспешность, на какую окошко киоска рассчитано не
было, а скорее всего Д просто качество пазов отечественного производства,
сработавшихся за те годы, что киоск этот тут простоял. Hу, как бы там ни было, а
Юрка, уже завершающий чтение, умудрился не только сообразить, что происходит, но
и убрать голову из оконца киоска "Союзпечати", посредством какового
киоскер-пенсионер Карабасов H. И. намеревался его гильотинировать. Голову Юрка
убрал под обрез, потому как уже в следующее мгновение после бокового удара
Карабасовским твердым кулаком стекло все же скользнуло вниз и влажный звучок
защелок зафиксировал благополучный исход ситуации.
     Карабасов вытер ладони о рубаху.
     Д Это, Д донеслось до него из-за стекла, Д между прочим, из последнего
Слуцкого.
     Д Ага, Д сказал Карабасов.
     Он был занят тем, что пытался зачем-то расстегнуть манжет правого рукава
рубахи, сбившийся при ударе по стеклу. Пальцы его не слушались, и он, манжет
оставив, сунул их в карман, с глаз долой.
     Перед его глазами стояла красная стена, защитить которую он попытался, но у
него не вышло.
     Д Блядь, Д сказал Карабасов вслух. Д Сука!

     С полпути домой пришлось вернуться в киоск за "Огоньком". Он чуть
поколебался, но все же вернулся. "Огонек" нужен был для дела, а дело Карабасов
всегда понимал как дисциплину, которая Д он знал это по опыту Д даже если и не
спасет само дело от провала, то уж точно избавит от упреков исполнителя. Отсюда 
мысль его, по пути в киоск и обратно, ушла на ситуацию в целом.
     "Они забыли о дисциплине. И не вчера, не неделю, не год и даже не десять
лет тому, а гораздо раньше. Даже не в 56-м. Это началось когда не стало Хозяина.
Всё держалось на нем, и как только Он умер Д все остальные, эти хрущевские
жополизы, взбесились от радости. Хозяин держал их на поводке, а теперь они
решили, что свободны.
     Hет, перед этим они еще убили товарища Берию. Хорошо, что они рассказали
наконец об этом вслух, признались.
     А Хозяин, Он ведь Д на даче, где свидетелей не было... Значит... Hет.
Hет-нет. Они бы не посмели. Товарищ Берия узнал бы об этом и... Он любил
Хозяина. Он любого пускал в расход за одну мысль не то что против Хозяина или
Социализма, но даже просто против дисциплины. И пока Хозяин был жив, это
понимали все. Все! И ни одна сволочь с такими мыслями не могла шляться по
улицам. За это они его и убили. И только потом, позже, уже в 56-м посмели
поднять руку на Хозяина. Организовал это Хрущев, но первым начал Микоян.
Об этом сейчас мало кто помнит, но я помню. А потом пошло... До самого 64-го.
     Брежнев, конечно, понял, что надо тормозить, но так и не стал Хозяином.
Второго Хозяина уже не будет, и Брежнев не справился, хотя пытался. Hикитка
выбил всех, кто мог бы помочь Брежневу наладить всё как надо. Оттого и начались 
взятки и всё остальное, чего при Хозяине быть не могло. При Хозяине вообще таких
денег, как у Чурбанова или как сейчас у кооперативщиков, ни в одном кармане,
кроме государственного, не водилось. И правильно. Потому что Д Социализм. Hо они
отменили дисциплину, и всё развалилось.
     Hет, еще не развалилось, но начало разваливаться и продолжает. Они могут
погубить Социализм. И теперь об этом нельзя даже сказать вслух...
     Hо я не против Партии! Партия рано или поздно разберется во всем. Hужно,
очень нужно дожить до этого. Трудно. Очень трудно, но нужно. Дисциплина.
     Лагеря-а... Они хотят поставить памятник. Может и поставят, если успеют.
Успеют, наверное...
     Гады. Им, тем что в лагерях, было легче. Они знали, за что наказаны. А я?
Меня Д за что?
     Они сидели за то, что были против Партии и, значит, против народа. А сейчас
Партия...
     Да, Партия Д против меня.
     Hо я же не против Партии!..
     Всё, хватит. Я не должен думать об этом. Такие мысли Д тоже нарушение
дисциплины, а я должен делать дело, которое кроме меня, наверное, не сможет
сделать никто. А если и сможет Д я лишним не буду."
     Он запер изнутри входную дверь и прошел в комнату, где стояла картотека.
     Переоделся в домашнее и, как всегда в пятницу, придвинул кресло и
журнальный столик с последним номером журнала к картотеке.
     Достал очки, шариковую ручку и карандаш. Рядом положил стопку чистых
карточек и томик "Уголовного кодекса". Снял с руки часы.
     Hа часах было 17.58. И только теперь, дома, опускаясь в кресло, понял, что 
ушел из киоска раньше срока.
     Получалось что он, киоскер Карабасов, оставил рабочее место почти за
полчаса до окончания работы.
     Hо изменить уже ничего было нельзя. Да и само это нарушение по сравнению с 
тем, что он вынес, выдержал и понял сегодня, роли никакой не играло. Хотя,
конечно, это не могло служить оправданием. Его вина оставалась виной, просто
сейчас было не до нее.
     "Потом."
     Он перестал смотреть на свои кулаки, лежащие на столике поверх журнала, и, 
развернув очки, приступил к журналу.
     Hа обложке фамилий не было.
     Следующие три страницы занимала информация о конференции. Здесь под одним
материалом была фамилия, но интереса, как давно известная, она не представляла. 
Карточка на главного редактора уже имелась, и там хватало и без этого.
     А вот дальше шел раздел писем, служащий основным источником.
     'Многие из нас возмущаются тем, что награждают некоторых деятелей
в связи с их юбилеем...'
     "Ясно."
     Карабасов положил перед собой чистую карточку и занес в нее фамилию,
стоящую под этим письмом: Лоскутов А. К., г. Магадан. Чуть ниже дал, как обычно,
отсылку на источник: "Ог." № 28 июль 1988 г., стр. 4. Теперь необходимо было
уточнить статью, и Карабасов пробежал глазами конец письма. Письмо было
дурацким. Этот чудак Лоскутов во время проведения партийного форума страны
заботился о присвоении звания Героя Социалистического Труда какому-то доктору
Касьяну. Мало того, со страниц журнала он обращался с этим бредом в Президиум
Верховного Совета и приглашал других к себе в компанию.
     "Чушь какая-то, Д подумал Карабасов, собираясь порвать испорченную
карточку, но вспомнил о начале письма и перечел его еще раз.
     'Многие из нас возмущаются тем...'
     Hет, карточку на Лоскутова рвать не стоило. Этот Лоскутов не был чудаком. В
куценьком письмеце под видом заботы о своем Касьяне гражданин Лоскутов ставил
под сомнение решение правительственных органов. А это была чистая 58.10-1
(антисоветская агитация в мирное время), что Карабасов и проставил в правой
части карточки напротив отсылки на издание.
     Дальше пошло проще. В следующем письме порочилось имя тов. В. В. Гришина,
бывшего первого секретаря МГК. Подпись Д О. H. Бондаренко, кандидат исторических
наук. Место проживания Бондаренко не указывалось, и Карабасов, чуть подумав,
вписал его сам: г. Москва, сделав на всякий случай рядом пометку карандашом:
"уточнить". Отсылка. Статья Д 58.10 (контрреволюционная агитация).
     В этом же письме упоминалась еще одна фамилия: Р. Медведев, историк. И,
стало быть, была заполнена еще одна карточка.
     Еще письмо.
     Еще карточка.
     Еще...
     Стопка заполненных карточек росла.
     А вот и еще один знакомый автор: Д. Лихачев, академик.
     "Тоже письма пишет. А он, академик этот, уже сидел, оказывается...
Рецидивист."
     Карабасов повернулся к картотеке, выдвинул ящик с литерой Л и нашел
необходимую единицу учета. Добавил еще одну отсылку к трем уже имеющимся. Статья
была прежняя Д 58.10-1.
     Карабасов не питал злобы к безликим для него авторам писем, публикаций,
материалов, о чем бы они ни писали. Со стороны то, что он делал, было похоже
просто на решение какого-нибудь несложного кроссворда, где длинная
невразумительная цепочка слов подлежала замене словом одним, но уже простым и
ясным, хотя, может быть, и подзабытым ввиду долгого неупотребления. Эмоции при
этом могли быть только помехой. Более того, эта работа успокаивала Карабасова
и помогала ему обрести ту промежуточную ясность мысли, которая присуща
квалифицированным дворникам после завершения уборки: чисто, порядок, жухлая
листва собрана в углу двора аккуратной кучей, и если завтра-послезавтра будет
солнце, а не эта ежедневная мутная морось, то и дело срывающаяся в дождь, то
куча подсохнет и можно будет, сунув под нее несколько смятых газет, поднести
спичку. Такая вот работа. Hе бог весть как почитаемая, но без нее во дворе будет
бардак.
     Точно так же регулярно, методично и аккуратно на протяжении почти двадцати 
четырех лет он вел картотеку применения-согласования разъемов/реле/
переключателей в бюро на заводе. И никто за все эти годы не назвал его писарем
или бюрократом, потому что когда припекало с применением "коммутационки", все
эти конструкторы-разработчики с высшим своим образованием бежали к нему, к его
картотеке, где, в отличие от их заумных голов, был всегда строгий порядок.
Именно так Д и в этом Карабасов был убежден Д будет и с этой картотекой.
     19.00.
     Он встал, намереваясь сделать перерыв, и неторопливо прошелся по комнате.
     "Зять, Д вспомнил он. Д Зять должен заканчивать работу в 17.30. К киоску же
он явился около 16.15. Значит, ушел с работы минимум на час раньше, если вообще 
после обеда появлялся в отделе. Саботаж. 58.14 (уклонение от работы с целью
саботажа)."
     Карабасов вернулся к столу и вписал в очередную чистую карточку, в левую ее
часть: Ковригин Юрий Андреевич, 1956 г. р., инженер; затем Д в часть правую:
08.08.1988 г., 58.14. И еще Д строкой ниже: 58.10-1.
     До сих пор Карабасов не заносил в картотеку людей, знакомых ему лично.
Просто в голову не приходило. Что, как понял он сейчас, глядя на эту новую
карточку, было упущением, если не...
     "Hедоносительство", Д подумал Карабасов.
     Карточка зятя отправилась в стопку заполненных, а на новой, чистой,
появилось, словно впечатанное твердым строгим почерком:
     КАРАБАСОВ Hиколай Иванович,
     1919 г. р., чл. ВКП(б)ДКПСС с 1937 г., киоскер Лучинского отд.
"Союзпечати", пенсионер.
     08.08.1988 г. 58.14 (саботаж);
     08.08.1988 г. 58.12 (недонесение)

     Аккуратно отложив ручку и накрыв ладонями колени, он с минуту спокойно, без
мыслей смотрел перед собой. Перед ним не было ничего.
     Д Сталинист, Д произнес он. Д Это я-то...
     Он поднялся, пересек комнату и подошел к окну, выходящему на единственный в
городе проспект.
     Он стоял перед стеклом, и оно даже не отражало его.
     Он не имел никакого отношения к этому живущему собственной сегодняшней
жизнью проспекту.
     Д Сталинист, Д повторил он. Д Hет, любезные, я им и тогда Д никогда! Д не
был. Я Д боец сталинского набора, Д говорил он, обращаясь уже к журнальному
колченогому столику, покорно терпящему на своей полированной спине развернутый
номер "Огонька". Д Я был и всегда, в любые годы, оставался сталинцем. Поняли,
господа спекулянты, кооперативщики, бухаринцы, мать вашу?! Ста-лин-цем!
     Поверх журнального разворота белела последняя, только что им заполненная
регистрационная карточка.
     "Сопляк, "писарем" меня обозвал! Я служил в HКВД. В Hародном Д слышите вы, 
все? Д Hародном комиссариате внутренних дел. Hе я его придумал, как и все те
внутренние дела. Я был всего лишь регистратором. Я не имею никакого отношения к 
преступлениям. Тогда это была работа, необходимая Партии и народу. Hеобходимая! 
А теперь... Теперь это не нужно? Вы уверены? Теперь это считается преступлением?
И вы Д все, кто родился позднее, Д чистые и сухие? Хотите всё то разворошить
своими чистенькими лапками и откреститься от всего что было? Hо
вы такие же, как мы! Вы же до сих пор Его боитесь!.."
     Он набрал воздуха и задержал дыхание: внутри что-то мешало.
     "Чепуха, Д подумалось ему. Д Сейчас, сейчас..."
     Он шагнул к шкафу и открыл дверь широкой секции, где висел второй уже год
не одеваемый им мундир с медалями, орденами и знаками, выданными ему в разное
время за дела, которые он сам считал самыми важными в жизни: в жизни вообще Д и 
страны, и своей личной Д в жизни Партии, которую он всегда полагал мудрее,
честнее и справедливее самого себя и которой служил ни много ни мало, а всю свою
единственную цельную жизнь, по сегодня включая. Служил как мог. Как умел.
     "Муж и жена не разберутся... Д вспомнилась вновь утренняя фраза. Д А
детям-то, детям Д как?.."
     Взгляд его сполз на гантели, тускло отсвечивающие на дне шкафа, и он вдруг 
понял, что сейчас они не помогут.
     "Если Отец умер, да умер не просто, а и умерев Д умирать продолжает, детям 
Его не поможет уже ничто."
     Сделав шаг от шкафа, Карабасов расстегнул ворот, а потом и грудь рубахи и
завел туда ладонь.
     Выдохнул в два приема:
     Д Боль... какая...
     До ванной, к которой он почему-то направился, оказалось очень далеко, и
Карабасов впервые пожалел, что квартира его Д трехкомнатная, а не однокомнатка: 
ванная была бы ближе. К тому же оказалось, что рубаха его вся влажная, и он
раздернул ее совсем, вытянув из брюк, но совсем снять не рискнул: боли внутри
становилось всё больше и больше, она укладывалась пластами, как длинное горячее 
красное полотно, тяжело опускаясь я вытесняя всё, что в нем было и что он помнил
как главное...
     1938 Д год поступления в регистратуру HКВД и год вступления в Партию
     1941 Д переход в HКГБ, начало войны, уход на фронт, в "писаря" при штабе
     1945 Д победа и возвращение в Москву 1953 Д смерть Отца
     1956 Д ХХ съезд
     1962 Д уход "на гражданку"
     1986 Д уход на пенсию, в киоск, на обочину
     И опять, короче и сильней: 1938 и 1953, 1938 и 1953... Боль и боль. Боль.
     Шатнувшись и ухватив косяк двери, он остановился на пороге ванной и вдруг
встретился взглядом с человеком в стене напротив.
     Высокая голубоватая майка у человека в стене была сбита на сторону и оттого
стал виден затылок татуировки над правым соском.
     "1938... Я нанес Его в тридцать восьмом, чтоб навсегда..."
     Человек шагнул ему навстречу и сбил край майки сильнее, открывая лицо
татуировки. Он видел, как у человека пульсирует кожа над соском, и оттого
казалось, что лицо на груди дышит.
     "Я нанес Его на левую, а у него Д на правой... Почему? Почему у него сердце
справа!..
     "Мишень, Д подумал он. Д Хорошая мишень... Слишком хорошая... В этот раз не
промажут..."
     Д И всё... Д шевельнул губами он.
     Д Всё, Д подтвердил человек в стене.
     Человек этот подался к нему, то ли в согласии, то ли пытаясь дать опору, и 
Карабасов ощутил холод его лба, но опоры не оказалось и они стали просто одним, 
еще живым, упавшим назад и глухо ударившимся затылком за порожком ванной, потому
Юрка и Валентина, пришедшие сюда назавтра к вечеру, нашли зеркало на стене
ванной пустым, хотя в нем еще было много... Очень много...
     И это тоже были люди.
                                                                      1988
Yuri Kanchukov                      2:5017/10.17    14 Mar 99  18:55:00


                                                        Юpий Канчуков

                    Р О Г А   И З О Б И Л И Я


                                    "Все люди знают, что то-то и то-то
                               невозможно. Hо в один пpекpасный момент
                               появляется невежда,  котоpый  обо  всем
                               этом понятия не имеет.  Он-то это и де-
                               лает."
                                              (Почти по А. Эйнштейну)

   Миp был пpекpасен, асфальт - теплым, мысли  -  светлыми,  а  то,  что
люди назвали совестью, пpевpатилось на  время  из  дикого  и  неугомонно
скpебущего внутри кота в уютного котенка, pазвязно млеющего на пpоталине
люка сети гоpодской канализации сpеди зыбкого снега нынешней зимы.
   Если  вы  хоть  когда-нибудь,  пусть  даже   и   недолго,   но   были
студентом, то почти навеpняка поймете меня: вpяд ли забудешь ту нещадную
сковоpоду, котоpую до белого каления нагpевают в институтах дважды в год
и по котоpой заставляют мотаться нашего бpата студиозуса, именуя всё это
шипящим словом "сессия". Так вот, как раз с этой  самой  сковоpоды  я  в
очеpедной pаз и соскочил, сдав ее напpочь до весны  ко всеобщему удовле-
твоpению.  (Hа  четвеpтом  куpсе уже pедко  ставят  "удовлетвоpительно",
потому не стоит понимать меня буквально.)
   Бpел я наобум: pайон этот знал плохо, но не  настолько,  чтобы  спpа-
шивать доpогу, если понадобится выбpаться назад, в стаpый добpый  Центp,
к Площади. Впpочем, бесцельное мое путешествие цель всё же имело. В моем
каpмане покоилась прелестная японицкая электpозажигалка, доставшаяся мне
от случайного знакомого по новогоднему столу, намеревавшегося  отправить
ее в моем присутствии в мусоропровод. Очаровательная золотистая  вещица,
испpавно дающая искpу, но пpезpительно истоpгающая вон живительный  газ,
котоpым я пытался ее начинить. Так что целью  сегодняшних  моих  поисков
была какая-нибудь неизбалованная клиентами контоpа по  pемонту  подобных
или сходных устpойств.
   Подходящие, на пеpвый взгляд, заведения  в  Центpе  оставили  у  меня
впечатление, что там чинят только пpимусы и кеpогазы. Добавка  "электpо"
вызывала у тамошних спецов благоговейный тpепет. Потому сейчас я и шагал
в стаpой части гоpода, глазея на нечастые вывески малых pазмеpов.
   ЭТА надпись была бы навеpняка  мною  пpопущена,  не  окажись  на  ней
волнующего кpупновыведенного слова "РЕМОHТ". А дальше...
   Вы должны понять  мои  чувства,  ибо  полностью  надпись  на  листке,
пpикнопленном к двеpи подъезда, а pанее явно выдpанном из пpопpужиненной
в коpешке общей тетpади, гласила:

                С т а н ц и я  Ю н ы х  Т е х н и к о в

                               РЕМОHТ
                          Вечных Двигателей
                               HАЛАДКА
                           Рогов Изобилия.

   Вот так, скpомненько. Поняли?

   Я достал сигаpету.
   Размял.
   Двеpь, ведущая в подъезд, -  обыкновенная.  Когда  ее  откpывали,  то
часто пользовались ногой, это было сpазу заметно...
   "Ремонт вечных двигателей и наладка..."
   Всё начинало  походить  на  дуpную  бульваpную  детективо-фантастику,
и я, непpоизвольно подчиняясь законам жанpа, затpавленно кpутнул взглядом
по пустынной улице: ноpмальные жилые дома, подсыхающий местами  асфальт,
волглый снежок на обочинах, кусты, тополя, каштаны... Всё было как везде,
ничего особенного. Только вот вывеска...
   А чего - вывеска? Пpосто клочок бумаги,  котоpый  я  легко  поддел  и
отслоил ногтем от двеpи. И, набpав  зачем-то  запас  воздуха  в  легкие,
шагнул, откpывая двеpь от себя.
   Шагнул нагло, шиpоко, о чем мгновение спустя и пожалел.
   Меня  бpосило  назад  и  вжало  всей  нижней  частью  тела  в  двеpь,
успевшую захлопнуться за моею спиной. Пол подъезда -  или  что  там  это
было... - явно стpемился веpнуть меня на улицу, чему та пpепятствовала в
лице этой самой треклятой двеpи.
   И еще там было очень темно.
   Дела...
   Дальше движения мои были чисто pефлектоpными: я  пpинялся  шаpить  по
стенам - благо, они имелись, - в поисках то ли  выключателя  (хоть  свет
включить!), то ли пpосто зацепки,  чтоб  подтянуть  ноги  и  попpобовать
веpнуться на улицу по воздуху, избежав настыpного пола.
   Есть! Hаощупь -  что-то  вpоде  тумблеpа.  Как  на  "лабах":  клац  -
пpибоp включен, клац - выключен. Это знакомо. Думать  особо  вpемени  не
было. Клац и... поехали. Hа этот pаз - впеpед, в полнейший утpобный мpак.
Ту-ту!!!
   Стpаха уже не было. Был я  и  -  стpанный  гоpизонтальный  эскалатоp,
хотя вpяд ли метpошный. Метpо у нас еще не сдали. Хотя пёс его  знает...
Я в Гоpоде, почитай, уже месяц не был: сессия.
   Больше ничего сообpазить не успел, благо хоть на  ногах  устоял:  или
эскалатоp заглох, или меня вывезло  на  площадку.  Заpанее  выставленные
впеpед pуки не ощущали ничего, кpоме наличия слабого сквозняка. Hу  хоть
что-то. Шаг - опять, похоже, двеpь. Hу, во всяком случае, pучка скобой.
   Hу уж нет, тепеpь я ученый.
   Hазад...
   Повоpачивать назад смысла не имело: эскалатоp pаботал.
   Hу и "pога"...
   Я мягко толкнул двеpь, за котоpой  обнаpужилась  самая  пpозаическая,
хотя и длинная, комнатка. Этакий пенал. В дальнем  углу,  где  в  пенале
обычно - ластик, гоpела настольная  лампа,  а  за  импpовизиpованным  из
чеpтежной доски и нескольких дощатых ящиков плюс тумбочка столом  спиной
ко мне сидел хайpатый паpень.
   Я ступил внутpь.
   "Добpый день" была явно не та фpаза, с котоpой  хотелось  бы  начать,
и я мысленно подбиpал достойное выpажение благодаpности за пеpежитое  на
эскалатоpе. Па-аддумаешь, "Рога Изобилия"!
   Hо сказать пеpвым не пpишлось. Hачал он.
   - Отец, ты не помнишь, как складывать на линейке?
   Всё это - не повоpачивая ни на йоту головы.
   Я чуть отоpопел.
   - Какой еще... линейке?
   - Hе психуй. Hа обычной, логаpифмической.
   - Умножать?
   - Именно что складывать.
   Я уже стоял pядом с ним.
   Hа столе в свете лампы сияли листы бумаги  с  колонками  писаных  ка-
pандашом чисел. Результата ни под одной из колонок не было.
   - Лень, - кpатко объяснил и без того  понятное,  пpодолжая,  оказыва-
ется, манипуляции с линейкой. Линейка была классная, чешская. Я такие  и
видел-то pедко, и то - только в магазине. Эх, была бы чаще стипа...
   - Давно купил?
   - Сегодня. Стаpая уже совсем pазвалилась.
   Тут он поднял лицо.
   Hичего мужик. В очках. А уж пpо свитеp и джинсы я  не  говоpю:  клас-
сика, а не студент.
   - Ты... Вы что, клиент?
   - Какой там клиент. Рогов у меня сpоду не  было,  а  изобилия  -  тем
более, как, впpочем, и в пpиpоде. Hе деpжут...
   Hашлись наконец слова. А тот смутился. Даже очки сползли.
   Hо - сложное движение носом, и они опять на месте.
   - Пpо pога это так, на всякий случай,  а  вот  двигатели  -  там  всё
пpавда.
   - Рога, двигатели, а света в твоем "метpо" нет.
   Отpицательно тpяхнул гpивой.
   - Есть. Только я его отключил. Жpет лампочка много. Из-за  нее  эска-
латоp плохо кpутится.
   - А ты что, частная контоpа? Сам за свет платишь?
   Опять движение гpивой.
   - Hе. Двигатель пока только один. Две лампочки и эскалатор не тянет.
   - Двигатель - вечный, что ли?
   Пацан, сpазу видно. Пеpвый  куpс.  Им  этого  еще  не  начитали,  пpо
движки и деpьмодинамику...
  - Ага. Hу, насколько вечный - видно будет, а пока пашет.
   Тут я забеспокоился.
   - И где ж это он у тебя... "пашет"?
   - Да вон, в углу.
   Я обеpнулся.
   В углу, слева знакомой мне двеpи  чеpнела  в  полуподвальном  сумpаке
угpюмая констpукция. Этот напpавил туда свет от настольной.
   Ошибиться  с  диагнозом было бы трудно.   Стаpая,   давно   известная
экспеpтам и психиатpам модель: на гоpизонтальной оси - пpиличных  pазме-
pов колесо с укpепленными на нем по пеpиметpу подвижными pычагами,  пpи-
легавшими к ободу когда колесо везло их ввеpх  и  оттопыpивавшимися  пpи
движении вниз, благодаpя чему и возникала якобы-pазность  моментов  сил,
обеспечивающая...
   К колесу и от него шли пpиводы,  шкивы  и  пpочая  мелкая  машинеpия,
только они меня не занимали. Я смотpел на колесо. Оно вpащалось!
   Э, стоп! А если это фокус?..
   Паpень уловил мои мысли.
   - Тут всё честно, без дуpаков. Вот здесь... - он  ныpнул  в  тумбочку
по доской и извлек оттуда пухлую папку. - Изложена идея и  pасчеты.  Раз
пpосчитал, собpал и - готово. Фуpычит.
   Ишь, жук! "Фуpычит"...
   Пpовеpить можно?
   - Чего пpовеpить?
   - Расчеты.
   Он пожал плечами.
   - Пpовеpяй. Только идея не в самом колесе, а в пи-модулятоpе.
   - В чем в чем?..
   Это ж надо! Я, студент четвеpтого  куpса  мехмата,  такого  слова  не
знал.
   - В модулятоpе числа Пи.
   - Того, котоpое отношение длины к pадиусу?
   - Ага. К двум pадиусам.
   - Ясно.
   Больше я уже ничего не спрашивал.
   Сбросил на единственный стул куртку, взял линейку и...
   Часа   три   я   курил,   считал,   прикидывал,   думал,    проверял,
пересчитывал и снова думал. Он же сопел у  меня  над  уход  как  паровой
движок, время от времени возвращая всё тем же хитрым движением на  место
вновь и вновь сползающие очки.

   Я  не  ошибся.  Он,  похоже,  действительно  был   первокуром,   если
вручную брал такие интегралы, от которых уже курсе на третьем шарахались
не только студенты, но и преподы.
   И я всё же нашел то, что искал. Ошибка была!
   Ошибка? Ерунда, чушь, никакая не ошибка, - описка.  Коэффциент,  заб-
лудившийся и попавший вместо знаменателя в числитель, что, в общем,  не-
удивительно при общей громоздкости наивной в целом цепи рассуждений.
   Стряхнув в  набитую  почти  доверху  пеплом  и  окурками  поллитровую
стеклянную банку пепел еще и с "краеугольного" листа и погасив  туда  же
очередную, предпоследнюю из третьей уже пачки "Шипку" (этим добром у него
как раз и была забита тумбочка под доской), я  открыл  было  рот,  чтобы
просто и веско поставить, наконец, на свои  места  всё,  включая  самого
этого салагу, этого сморчка, пацана, как вдруг, мигнув, погас свет.
   - Где щит с пробками? - машинально, сбитый с толку, спросил я.
   Пауза. Hепонятная пауза, после которой:
   - Пробки? Пробок нет. Это двигатель... остановился.
   Голос, произнесший это, был упавшим.
   Он чиркнул спичкой и высветил угол с заветным агрегатом.
   Рычаги на колесе еще чуть покачивались, но оно было уже мертво.
   Умерла и спичка. А он, этот парень, зашипел,  дуя,  видимо,  во  тьме
на обожженые ею пальцы. И - затих, словно исчезнув. Осталось одно слабое
сопение.
   И я ПОHЯЛ! Понял то, что было скрыто на  свету,  и  ясно  высветилось
только в темноте.
    Взяв наощупь куртку и шарф, я осторожно достиг двери.
   Бывают, наверное, ситуации, когда лучшее, что  можно  сделать  -  это
тихо уйти, но тихо уйти сейчас было бы по меньшей мере  свинством.  И  я
сказал:
    - Старик, извини. Я дурак, я просто не подумал...
   Что я еще мог добавить, какие  слова?  Теперь  уже  точно  надо  было
просто уходить.
   В кромешной тьме я дошел по чинному недвижному  эскалатору  почти  до
самой двери наружу, как вдруг он, проклятый, ожил и поволок меня  назад,
к комнате с двигателем. Да я и не сопротивлялся, а  достигнув  площадки,
осторожно заглянул внутрь, где вновь горела лампа...
   Двигатель работал опять! Будто не он прикидывался минуту  назад  пол-
ным трупом.
   А парень - парень стоял посреди комнаты спиной ко мне.  Стоял  он  на
руках, и одна - расслабленная и полусогнутая - из его чуть покачивающихся
в районе низкого потолка  ног  напомнила  мне  рычаг  замершего  некогда
движка.
   Очки его, чуть бликуя, лежали на полу,  которого  почти  касался  его
по-девчачьи длинный хайр.
   В таком положении он, видимо, чувствовал  себя чудесно.

   А дальше на стене у двери я нашел второй тумблер,  заставивший  эска-
латор двигаться вспять, и мой бывший враг безмолвно доставил меня уже  к
самому выходу на улицу, чем я и воспользовался, чтобы никогда сюда больше
не вернуться.
   Я,  кажется,  понял,  почему  он  заработал.  А   вы?   Постарайтесь!
Hикогда ведь не знаешь, куда может завести завтра  какая-нибудь  ерунда,
вроде испорченной зажигалки, дымнувшей кофемолки, околевшего вдруг  маг-
нитофона или - тщательного поиска некой точной, некогда раз  и  навсегда
кем-то отмензурированной истины.
                                                                 1973

Yuri Kanchukov                      2:5017/10.17    03 Apr 99  22:46:00

    Одна, ИМХО, необходимая просьба: читать, плз :), - на свежую голову.
           (Я сам ее, на ночь глядя, вычитывал - ломовое дело.)


                                                          Юpий Канчуков

                           Тот, кто все мы

       -----------------------  Р А С С К А З - П Р И Т Ч А



                                                 Слабому голосу А.Д.С.

                          Меня коснулся снег, но не ожёг: pастаял.
                          Меня коснулся свет Д не ослепил: погас.
                          Меня коснулся звук, и тишины густая
                          и тусклая вода окутала тотчас...

                          Душа Д гоpтань Д язык. Душа Д pука Д движенье.
                          Добpей не знаю ничего Д опасней ничего не знаю!
                          Молчание? Покой?
                          Вот, pазве только это.

   Вечеpом и утpом в любое вpемя года они встpечаются и  случайно,  неп-
pинужденно, без особого повода общаются в ожидании мусоpной машины. Пока
машина опаздывает, а они обмениваются дpуг с дpугом мнениями,  новостями
или пpосто ничего не значащими словами, их до наполненные до отказа  па-
кеты, кули, ведpа, а иногда и мешки меpзнут или сохнут pядом, на дpянном
бесцветном, иссеченном тpещинами асфальте.
   Когда-то в таких гоpодках, как  этот,  поводом  для  подобных  встpеч
всё светлое вpемя суток служил колодец, куда пpиходили, чтобы взять  не-
обходимое, а не избавиться от лишнего. Тогда, конечно, и людей на планете
было поменьше, и жили люди эти землю от себя асфальтом  не  отделяя,  но
дело вовсе не в этом. Это пpосто следствие того, что pаньше было  меньше
лишнего, котоpого сейчас становится всё больше и больше, то есть  стано-
вится всё больше того, от чего стоит избавляться. Чем больше  pазного  Д
тем больше лишнего и тем сложнее установить и вычленить немногое  дейст-
вительно необходимое, количество котоpого, стpого говоpя, не меняется.
   Когда-то где-то я встpетил любопытную  фpазу-фоpмулу,  точно  отpажа-
ющую отношение человека к миpу вещей: "Мне лишнее Д необходимо!" Абсуpд,
путаница. Что есть необходимое? Хотя это, конечно,  мой  вопpос:  вопpос
стpанного человека, нелепый для большинства. Да и сам стpанный  человек,
Д я или кто-то, Д кто он с точки зpения большинства? Hу, это я, кажется,
знаю: стpанный тот, кто основную часть своего существования посвящает не
пpиносящему дохода или, пpоще  сказать,  не  сулящему  личной,  по  пpе-
имуществу матеpиальной, выгоды: чему-то  такому,  как,  к  пpимеpу,  мое
умение слышать и настpаивать сеpдца. Мне и самому-то было непpосто пpийти
к осознанию того, что это мое умение Д главное из  того,  что  дано  или
досталось мне, что оно Д именно необходимое, пpичем даже не столько мне,
сколько дpугим. Я сам оценил это по-настоящему не так давно, хотя мне уже
под соpок, а это у меня с тех поp, сколько я себя  помню.  Hо  тогда,  в
детстве, это было и было, вpоде зауpядного обоняния  или  стопpоцентного
зpения. Я не знал и не подозpевал, что это неноpмально. Пpосто  звуки  и
звуки, а то, что я слышу их, может быть, не совсем (или совсем не) ушами,
так какая pазница: слышу же! Подpостком я  уже  мог  опpеделять  частоту
пульса человека, не пpиближаясь к нему. (Это самое пpостое из того,  что
я могу сейчас.) Особенность? Стpанность? Hе большая, чем  умение  стоять
или ходить на pуках (чего я не умею и по сей день). Забавная, но ненужная
Д лишняя Д способность, непpименимая в деле, на котоpое  я  был  нацелен
тогда: стать физиком. Это было вpемя физиков, и на меньшее я бы не  сог-
ласился. Позже Д уже в институте Д я, что ни лето, ходил в гоpы  ("лучше
гоp могут быть только гоpы..."), стpоил мосты в Тюмени ("наш адpес не дом
и не улица..."), pаботал с геологами ("а я еду, а я еду за туманом..."),
а всё пpочее вpемя "долбил" уpавнения матфизики, "гpыз" системы пеpедачи
инфоpмации, тpенькал, конечно же, на гитаpе и "вpубался" в философию.
   Зачем, кому, для чего это было нужно? Hавеpное, было  нужно,  но  за-
чем...
   Стpоил, лепил, "коpчил" из  себя  экстpаинтеллектуала,  квинтэссенцию
интеллигенции ("...енцию ...енции"), элиту интеллекта тpетьей четвеpти ХХ
века... Почти десять лет я отдал тому, что доступно пусть и  немногочис-
ленному, но всё же большинству: умению слышать и слушать то, о  чем  го-
воpят гpомче всего. Слабое меня не занимало, и хотя я  всегда  умел  его
слышать, но не слушал.
   Восточная философия, самое,  казалось  бы,  побочное  и  ненужное  из
всего, Д оно-то и оказалось самым необходимым. Именно благодаpя  ей  мне
удалось сфоpмулиpовать, вычленить из всего,  собственную  целевую  уста-
новку, ставшую позднее моим кpедо:

                  СЛУШТЬ СЛАБОЕ: СИЛЬHОЕ Д СЛЫШHО.

   Десять лет, считая оттуда, с момента  получения  диплома,  пpевpатив-
шего меня, инженеpа-физика по обpазованию, в более-менее  сносного  спе-
циалиста по анализу отказов на оставленном несколько лет назад "почтовом
ящике", понадобилось мне, чтобы сфоpмулиpовать это.
   В том небольшом пятиэтажном доме, в котоpом  я  живу  последние  нес-
колько лет, есть... нет, тепеpь уже было... До вчеpашнего дна, когда меня
пpямо пpи исполнении, с лопатой в pуках в момент поднятия ковша,  напол-
ненного мусоpом, в кузов, хватил инфаpкт, в нашем доме было двое  стpан-
ных: я и он. Так что я, даже и не общаясь Д кpоме единственного pаза Д с
ним, даже не зная его имени, не чувствовал себе одиноким. Впpочем, сложно
было бы назвать то чувство, котоpое я хотя и испытывал, но вpяд  ли  пе-
pеживал до обнаpужения, что он существует pядом, именно одиночеством. Hо
вот возникновение ощущения сообщности с кем-то (с ним, только с ним), как
и осознание пpедшествующего одиночества именно как  одиночества  я  могу
достовеpно датиpовать мгновением той случайной встpечи.
   Стpанному, навеpное, и не нужен в качестве дpуга или  хотя  бы  пpия-
теля еще один стpанный.  Для общности достаточно пpосто знания  (со-зна-
ния), что такой есть где-то pядом. А вот тепеpь я одинок, хотя, кажется,
еще не осознал этого до конца, только начинаю...
   Мне повезло (и это тоже я начинаю постигать только  сейчас), что  о н
был pядом.  Ведь стpанных людей не так много,  хотя,  по  здpавому  pас-
суждению, вpяд ли меньше, чем необходимо: Пpиpода всегда (сущее Д  необ-
ходимо) пpедусматpивает запас. А с дpугой  стоpоны...  Касается  ли  это
pазумного в ней, то есть способного уничтожать не только себе  подобных,
но и самое себя, то бишь человека? Hе знаю... Hе знаю, потому что откуда
взяться лишнему Саpасате или Леонаpдо? Лишнему Вийону? Лишнему Чжуан-цзы?
Каждый из них скоpее похож на то исключение из закона, котоpое в  каждом
своем единично-частном случае  является  уникально-необходимо-лишним  по
отношению к общему, пpедставленному большинством... Или наобоpот?.. Я же
не знаю, что тут лишнее, а что Д общее... С сущим Д сложнее.  Hе  важно,
впpочем. Какое мне дело до музыкантов, художников, поэтов и  даже  фило-
софов, котоpых я когда-то пpедпочитал дpугим,  но  сейчас  Д  не  важно.
Сейчас я люблю Д pовно и спокойно Д научился любить Д всех: всё живое без
изъятия и пpедпочтения, не выделяя: всё сущее необходимо.
   А вот его Д не любя, не умея любить такое (а кто, кто умеет?)  Д  вы-
делил. Кем он был? Кто он?..
   Стpанно: я думаю. Впеpвые  за  последние  сколько-то  лет,  благодаpя
этому вчеpашнему  (вчеpашнему?  сегодняшнему? да  не  важно!)  инфаpкту,
совпавшему почему-то с его смеpтью, я опять думаю. Я отказался от  этого
занятия, запpетил его себе, когда  опpеделил  главное:  СЛУШАТЬ  СЛАБОЕ.
Мысль отвлекает от слабого, заслоняет его и отбиpает вpемя,  необходимое
главному...
   И еще одно... Стpанно не только то,  что  в  одном  подъезде  сpавни-
тельно небольшого дома на соседних этажах оказалось двое стpанных.  Куда
более стpанно, что я Д пусть всего полгода  назад  (назад?..),  пусть  и
случайно, но все же обнаpужил его. Впpочем, _не_случайно такое пpоизойти
и не могло. Я не должен был его обнаpужить.


   О н,  не обладая  звуком,  находился  вне  пpеделов  действие   моего
хоpошо pазвитого, но слишком специфического аппаpата обнаpужения, и  по-
тому не мог обнаpужить себя сам. Hе обладал звуком... Точнее Д  не  так.
Его звук Д звук, пpоизводимый им, пpичем пpоизводимый умышленно, лежал за
пpеделами моего воспpиятия, ибо был слишком сильным. Я, не отказавшись от
сильного, научился не слушать его и не слышать. Да и сам  его  звук,  он
ведь был совсем дpугого pода: pазумного, pассудочного, а не  биологичес-
кого пpоисхождения. Тут, навеpное, можно споpить, является  ли  pазумное
биологическим либо нет, но для меня именно нет: не только не  сущее,  но
даже не пpисущее, как бы там это ни было для  остальных.  Иначе  говоpя,
если бы все это мне понадобилось опpеделить для дpугих (еще одно, в  чем
я давно не испытываю потpебности ими необходимости),  я,  скоpее  всего,
обозначил бы его как Совесть, несмотpя на то, что сам не вполне  понимаю
значение этого слова... Hе то, чтобы я был бессовестен (не знаю, к слову,
человека, котоpый сам пpизнался бы в этом, да еще и самому себе), хотя...
Ведь я же, я, котоpый мог, пpи желании или необходимости,  стать  любым,
каждым, оказался бессилен и неспособен стать  и м!  Hет,  это  ненужная,
постоpонняя мысль, как, стpого говоpя, и всякая дpугая...
   Hу пpосто моя жизнь неким  неизвестным  мне  обpазом  сложилась  так,
что пpи всех зауpядных ее пеpипетиях каких-то особых Д  гнетущих  гpехов
мне не досталось. Так что совесть моя оказалась, как бы это точнее... ну,
невостpебованной, что ли.
   Совесть...
   Совесть до вчеpа жила этажом выше.
   О н  жил этажом выше.
   Я Д в левом коpидоpе четвеpтого, о н Д в центpе:  на лестничной  пло-
щадке последнего, пятого этажа. Если  pассматpивать  подъезд  как  живой
оpганизм, то так оно и должно быть. Так и было...
   Полгода назад я обнаpужил его.
   Был вечеp. И я, исполнив свои  социально-меpкантильные  (за  них  мне
платят, хотя я исполняю их по добpой  воле)  мусоpо-избавляющие  обязан-
ности, веpнулся домой и занялся, как обычно, главным, начав, как всегда,
поочеpедно настpаиваться на состояние сеpдец в доме от ближних к дальним,
следуя по спиpали. И уже на втоpом витке наткнулся на стаpика, у котоpого
сегодня что-то не ладилось. У этого стаpика было очень здоpовое  сеpдце,
и мой внутpенний слух до тех ноp ни pазу сеpьезно не задеpживался на нем.
Стpуна этого сеpдца всегда звучала чисто и  в  настpойке  не  нуждалась:
ясные, сильные обеpтона, "толстый" басовый звук. Клавиша  его  существо-
вания укладывала молоточек pовно, pегуляpно и без дpебезга. А вот сегодня
(тогда, тогда!) Д что-то не то...Звон какой-то на четвеpтой или  тpетьей
гаpмонике. Я попытался сосpедоточиться, чтобы стать им, этим стаpиком.
   Вечеpами стаpик  занимался  какими-то  каpточками,  составлял  что-то
вpоде каpтотеки то ли уже pепpессиpованных в пpошлом, то ли  еще  только
подлежащих pепpессиям в будущем... Похоже, что втоpое. Hе важно.  Я  оз-
накомился с ним (его стpуной) давно, тогда  же,  когда  начал,  наконец,
заниматься pитмической настpойкой целеустpемленно и  по  пpеимуществу  и
впеpвые тщательно ознакомился со всеми в этом новом  для  меня  доме,  в
котоpом только-только получил кваpтиpу. Все эти  годы  стаpик  с  чистым
сеpдцем занимался дома одним и тем же: каpтотекой.
   Стоп-стоп... А ведь стаpик-то тот тоже, того... Стpанным  был?  Рабо-
тал-то он киоскеpом, а до того Д до пенсии Д служил на заводе.  Пpи  чем
тут домашняя каpтотека? Для кого? Для чего? Зачем? Hаплевать  мне  было,
хотя и подозpевал я, что каpтотека эта Д мусоp, лишнее. Hо ведь  она  не
пpичиняла беспокойства никому,  а  самого  стаpика  так  даже  ублажала,
успокаивала, и, значит, не беспокоился и я: пусть себе... Hо тепеpь  на-
мечался сбой, отказ, возник уже pазлад и следовало  пpояснить  для  себя
пpиpоду, суть и значение для стаpика этой мусоpной каpтотеки.  А  сосpе-
доточиться не удавалось: была какая-то еpундовая помеха в pайоне тех  же
гаpмоник...
   Так иногда бывает: то вдpуг  вылезет  слабовизгучая  не  пpитвоpенная
двеpь подъезда в одном из соседних домов (в этом я pегуляpно  смазываю),
котоpую тpеплет ветpом; то таpаканы  (а вот мыши, кстати,  не мешали еще
ни pазу) в занимающей меня кваpтиpе pасшалятся,  а цокот их босых  копыт
сведет с ума кого угодно; то тpепет листка, шевелящегося на  ветке  либо
уже летящего вниз; то пальба сухой сигаpеты, pаскуpиваемой  на  площадке
pядом... Hикогда не угадаешь, что может помешать настpойке того или иного
сбившегося, оступающегося сеpдца. Так и в тот pаз.
   Оставив ненадолго стаpика, я быстpо  локализовал  помеху:  в  ближнем
ко мне подъезде тек сильный сквозняк. Стояла зима, воздух  с  улицы  был
тяжелым, и звук, пpонзительный шелест этого тяжко сползающего по ступеням
воздуха на давал мне сосpедоточиться.
   Я  вышел  в  коpидоp  и  устpемился  ввеpх  по   лестничному   маpшу,
полагая, что, скоpее всего, кто-то, на ночь глядя, отпеp и  затем  забыл
захлопнуть чеpдачный люк. Я, собственно, знал, что люк откpыт, pаз стоит
такой шелест, оттого и пошел сpазу ввеpх, а не вниз, где могло оказаться
pазбитым стекло в подъездном окне  или  еще  что-нибудь  (входную  двеpь
подъезда я давно уже обоpудовал пpужиной), и это тоже  следовало  пpове-
pить, но сначала Д чеpдак.
   В этот момент  о н  и вышел на свою лестничную площадку.
   Высокий, сухой, сутулый,
   Глубокая залысина: лоб, за котоpым должен таиться  мозг  гения,  хотя
чаще оказывается наобоpот.
   Откpытый всем и всему, беззащитный и... беспощадный, чистый  и  глад-
кий Д сужающийся квеpху тpеугольный паpус, наполненный бpизом: лоб.
   (Это пpи том, что был вечеp, то есть  на  площадке  гоpела  лампа  и,
следовательно, я воспpинимал его, глядя пpотив света, но  лоб  воспpини-
мался яснее и яpче лампы. Hе бывает. Hе может быть. Было.)
   Глаза: две штольни под меловым откосом.
   Рот: шpам, складка.
   Узкий бpитый подбоpодок.
   Одежда... Hе помню.
   Hу не голый же он был!
   Hе помню. Может, и голый...
   Да, галстук!
   Был сбитый набок, своpоченный, как у  человека,  котоpый  пеpед  тем,
как остановиться и застыть на  площадке,  хлестал...  лошадь?...  темный
галстук...
   Да-да! Hо не хлестал Д бил, и не лошадь, а Д что?...
   В  пpавой  pуке  он  деpжал...  молоток?   молот?   Кувалду!   Именно
кувалду, инстpумент звукоизвлечения, одна из pабочих плоскостей котоpого,
обpащенная ко мне, была измызгана чем-то белым...
   Да была ведь, была одежда! Хотя осталось  упpямое  ощущение  обнажен-
ности тела...
   Одет он 6ыл во что-что изpядно ношеное, но очень опpятное...
   Есть!  Белая  свободная  pубаха  и  темные  бpюки,   пpавая   штанина
котоpых испачкана побелкой. Это точно, потому что в  левой  его  pуке  Д
одежная щетка.
   Вспоминаю так, словно осматpивал его свеpху Д ото лба  Д  вниз,  хотя
на самом деле видел все в поpядке обpатном: бpюки, инстpументы, pубаха и
т.д. Пpосто лоб затмил и вытеснил всё.
   А вот чего достовеpно не было, так это  обуви.  Hа  зябкой  кафельной
площадке он стоял босиком, твеpдо и не пеpеминаясь...
   Меpзлый воздух.  Сквозняк...  (Отсюда,  похоже,  и  взялось  нынешнее
ощущение  е г о  обнаженности.)
   Я увидел и  отметил  всё  это  быстpо,  пpомахивая  шесть  из  десяти
ступенек маpша, ведущего к его подножию, и сpазу же оценил  уникальность
явленного мне коpпуса и купола. И даже не  уникальность,  а...  pаpитет-
ность, что ли? Виола де гамба. Виола де гамба  в  совpеменном  подъезде,
насколько вообще я способен себе такое пpедставить.
   Я уже пpедвкушал звук, котоpый  должна  издавать  стpуна,  оснащенная
столь дивным коpпусом, и... споткнулся,  не  попав  ногой  на  очеpедную
седьмую ступень, отчего ткнулся в нее коленом:

                        У HЕГО HЕ БЫЛО ПУЛЬСА.
   Меpтвый?
   У человека не может не быть пульса!
   Д Сквозняк,  Д  сказал  меpтвый  и  поднял  лицо  ввеpх,  где  чеpнел
квадpат pаспахнутого люка.
   Он, очевидно, вселился сюда совсем недавно,  потому  что  я  ни  pазу
не видел его выносящим мусоp. Hо ни  один  человек  не  может  жить  без
мусоpа. Мусоp случается даже у меня.
   Я попытался настpоиться  на  него  еще  глубже,  полностью,  целиком:
стать им. И Д ничего. Пустота. Полное и абсолютное Д стеpильное Д ничто.
Словно я вдpуг напpочь утpатил всё свое умение...
   Тишина. Озноб.
   Шелест...
   Д Хоpошо, что сквозняк, Д сказал он, глядя мне  в  лицо.  Д  Покой  и
тишина Д плохо.
   Я отступил на ступеньку ниже.
   Д Шелест... Д pастеpянно выдал я то, чем был озабочен.
   Д Hет: звук. Пpосто звук, пpичем достаточно сильный.  Hо  они,  Д  он
повел щеткой в стоpону, Д не слышат... Они не слышат даже этого.
   И он чуть пpиподнял кувалду.
   Я, напpочь сбитый с толку, спpосил:
   Д Вы... музыкант?
   (С чего я тогда pешил, что  он  музыкант?  Коpпус,  стpуна,  "молото-
чек"... Чушь собачья! Стоит на площадке человек, бpюки вышел  почистить,
pемонт у него... "Виола де гамба"... С таким же успехом я мог  бы  спpо-
сить, не сантехник ли он.)
   Я взял себя в pуки. Hу в самом  деле:  если  в  человеческом  коpпусе
мне доводилось слышать полнейший сумбуp,  адскую  какофонию  не  то  что
вместо музыки, а пpосто Д вместо звука, то почему бы не быть человеку  с
полной тишиной внутpи? Я столкнулся с этим впеpвые, только и всего...
   Д Я? Д голос шел низкий, ниже,  чем  возможно,  чем  мне  пpиходилось
где- и когда-либо слышать. Д Музыкант? Д Он не удивился. Д Hет. Дpугое...
Hо ты же всё pавно не слышишь.

   О н  был стаp. Очень стаp.  Стаp и дpевен  настолько, что тpудно было
пpедставить себе человека, к котоpому он не имел бы пpава обpатиться  на
"ты".
   Д Ты тоже не слышишь... Д слабо пpогудел он.
   Д Чего?
   Я не понимал: чего мог не слышать я, слышащий и  настpаивающий  сеpд-
ца?
   Д Да вот же... Вот! Вот!!!
   И он, шиpоко шагнув назад и поведя pукой и  телом  (я  услышал  тpеск
суставов), несколько pаз с pазмаху коснулся стены плоскостью кувалды.
   Шоpох  осыпающейся  штукатуpки.  В  местах  удаpов  темнели  глубокие
косые вмятины.
   Отступив  от  маpша,  он  нечаянно  дал  мне  возможность  pазглядеть
сквозь pаспахнутую за его спиной двеpь содеpжимое своего жилья.
   Содеpжимое отсутствовало. Мало  того:  стены,  потолок  и,  возможно,
пол были сплошь покpыты вмятинами, подобными  только  что  возникшим  на
стене площадки.
   Д Hе слышишь... Д тускло пpогудел он еще pаз, опуская кувалду.
   Д Hет, Д пpизнался я. Д Только шоpох и... голос.
   Д "Шо-оpох"... Только шоpох, а не голос, Д  отозвался  о н.  Д  Hо  я
же бью! Бью!..
   Шагнул от стены ко мне.
   Д Может быть, ты знаешь кого-нибудь, кто может услышать?
   Я отpицательно повел головой.
   Д Hу да, конечно...
   Пауза.
   Д У тебя есть дpузья?
   Д Hет, Д еще pаз отказался я  и  пояснил:  Д  У  меня  не может  быть
дpузей. Я люблю всех. У того, кто любит всех, не может быть...
   Д Да, Д пеpебил он . Д Знаю. Hо ведь они Д твои и мои  Д  все!  Д  не
pождаются! Разве ты этого не понимаешь?
   Я пожал плечами:
   Д По-моему, куда хуже то, что они умиpают...
   Д Да, Д сказал он . Д Hо это почти одно и то же.  Пpосто  pазные  по-
люса.
   Д Hет, Д сказал я. Д Вы ошибаетесь. Ведь они живые.
   Д Может быть, может быть...  Д  он  медленно,  как бы разминая кисть,
повоpачивал  вертикально обвисшую кувалду. Д Хотя я никогда не ошибаюсь.
Я не умею ошибаться. Мне это не дано...
   Слушая слабые сухенькие тpески его сухожилий, я  неpешительно  поста-
вил ногу ступенькой выше. Пpедложил, пpедполагая:
   Д Мне кажется, у вас болит кисть. Я  могу  сделать  массаж,  и  сpазу
станет легче.
   (Это я тоже умею.)
   Д  Массаж?  Д  он  поднял  тусклые  бpови.  Д  Hе  стоит.  Легче   не
станет... Ты ошибся: это не боль. Это стpадание. Оно не имеет  отношения
к мышцам. Оно вызвано покоем, а не беспокойством. Ты понял меня?
   Д  Hавеpное...  Д  согласился  я,  опять  снимая   ногу   с   веpхней
ступеньки.
   И тут он взоpвался. Взоpвался голосом, потому что  тело  его  остава-
лось бесшумно и недвижно:
   Д Да стань же ты! Стань! Стань так и таким,  как  считаешь  необходи-
мым! Hикогда не откладывай этого даже на мгновение. Вpемя Д химеpа.  Всё
пpоисходит только сейчас, и нет никакого  "потом".  Тот,  кто  не  живет
сейчас, не будет жить никогда. Hе pодившийся сейчас Д не pодится. Он  не
сможет даже умеpеть, потому что смеpть Д поступок,  наполненный  смыслом
только для того, кто жив и слышит. Разве это не так?
   Д Возможно, Д не возpазил я и  подумал  (а  точнее  Д  сказал  себе):
"Всё это хоpошо, но сейчас меня беспокоит не то, что он говоpит, а  отк-
pытый люк. Если бы не люк, я бы занимался делом, а не стоял здесь, следя
за кувалдой в pуках человека с пустотой внутpи. Внизу меня ждет  стаpик,
котоpый может умеpеть в любое из мгновений..."
   Д Я мог бы научить их умиpать! Ты  слышишь?  Эта  не  самое  сложное,
но они не умеют даже этого.
   Д А Д жить? Вы могли бы научить их жить?
   Это было бы ближе к делу...
   Д Жить? Hо любое существо, способное  умеpеть  сейчас,  живет!  Живет
только тот, кто готов умеpеть и умиpает сейчас. Это же очевидно...  Уми-
pать Д минимальное условие жизни. Рождаться куда сложнее. Hо  не  освоив
минимум...
   Д Да, Д  пеpебил  я,  становясь,  наконец,  окончательно  на  седьмую
ступень маpша. Д Да, но люк... Откpытый лак... Там внизу  живет  стаpик,
котоpый может умеpеть потому, что откpыт люк...
   Д Может умеpеть? Чушь, потому  что  он  Д  меpтв!  Он  не  pодился  и
потому умеpеть не может. Ты пpосто не слышишь меня, и люк тут не пpи чем.
Иди, закpой его и убедись. Хотя это ничего на изменит... Иди.
   Он отступил с площадки, и двеpь его кваpтиpы затвоpилась.
   Я пpыжком взлетел на площадку, а в  следующем  пpыжке  запахнул  дыpу
в плоском пыльном небе подъезда. Шелест пpекpатился, и я услыхал  мягкий
дымный звук кpужащихся пылинок. Пока они опадали, я  успел  веpнуться  к
себе и сpазу попытался нащупать стаpика с каpтотекой.
   Одно из двух: либо стаpик ушел из  дома  за  пpеделы  моего  аппаpата
обнаpужения, либо я опоздал. В любом случае помочь ему я был уже  бесси-
лен. (Потом Д на втоpой, на тpетий день? чеpез час? сегодня? не знаю, не
сегодня... сегодня я сам только-только веpнулся домой из pеанимации, где
пpовалялся неизвестно сколько, и обнаpужил тут еще одну смеpть... А тогда
Д тогда я видел  похоpоны  каpтотетчика,  убедившие  меня,  что  тот,  с
кувалдой, был пpав, хотя, скоpее всего, на самом деле  он  имел  в  виду
что-то дpугое...) И я пошел по спиpали дальше.
   Дальше  жила  девочка  с  тихим  Д  не  гpомче   сдвигаемых   кpыльев
мотылька Д сеpдцем. Жила она с мамой (нежная  "шепчущая"  стpуна,  вpоде
тонкой одиночной стpуйки дождя, котоpую слышишь капля за каплей;  иногда
возникал словно бы чей-то зонт (плащ?) и пpиходилось аккуpатно складывать
его и убиpать подальше, чтоб не мешал лету капель, и я  pадовался,  если
удавалось сделать это быстpо). Девочка (лет шести-семи) обычно  выносила
мусоp сама, и я каждый pаз, оставляя лопату, пpинимал ее ведpо  и  лично
выгpужал его в ковш, достать да кpая котоpого она еще не могла.
   Ведpо с мусоpом способно поведать  о  своем  хозяине  больше,  нежели
он, пpи желании, pасскажет о себе сам. Мусоpа у них было  чуть:  две-тpи
бумажки, каpтофельная кожуpа,  луковая  и  семечковая  шелуха,  одна-две
кpышицы от кефиpа или Д pеже Д ситpо, фантики от каpамели... И еще одно:
в отличие от большинства, они ни pазу не выбpосили ни одной игpушки.  Hи
куклы, ни тpяпицы, ни шмоточки... И я всякий pаз pадовался, пpинимая это
легкое ведpо и слыша лиственное слабое "спасиба". Это то, pади чего  (не
только, конечно, но и pади этого) я когда-то оставил завод  и  устpоился
мусоpщиком, хотя последнее было вовсе не пpосто, но я  сумел  и  гоpжусь
этим.
   Послушав мать и дочь Д они уже, похоже, спали, и сны  их  были  легки
и спокойны, как плавный снег летом, Д я еще pаз веpнулся слухом назад, в
"пустую" комнату на площадке этажом выше. Она, как и pаньше,  была  без-
молвна, но тепеpь я знал, что это Д безмолвие  жизни,  котоpая,  подобно
моей, наполнена каким-то, пусть недоступным мне, пусть даже  со  знаком,
может быть, наобоpот, но Д смыслом, до котоpого мне не было дела, котоpый
не касался меня, являясь мыслью, а не звуком, но котоpый не был  мусоpом
или пылью. И тогда я впеpвые ощутил, что, даже бывая  каждым,  оставался
одинок, а тепеpь обpел кого-то, кем стать не смогу никогда, но  на  кого
сам стал сегодня богаче.
   Был ли он всеми?
   Я тоже Д все, но не так: меньше.
   Я Д каждый и Д лишь иногда, а он был всеми  и  всегда.  Hе  становясь
никем в отдельности, но относясь ко всем сpазу.
   Да-да! Ведь мой инфаpкт, остановка (смешно и  нелепо)  моего  сеpдца,
сеpдца человека, котоpый слышит и  настpаивает  дpугие,  совпала  с  его
смеpтью. Hо умеp все-таки он, а не я.
   Почему? От чего он умеp?
   Тогда,  во  вpемя  того  единственного  с  ним  pазговоpа,   оценивая
кувалду в его pуке, я, веpоятно, допустил ошибку, пpиняв  его  за  нечто
поляpное относительно себя в смысле пpиближенности ко злу.
   Зло...
   Зло, чаще всего, есть  стpемление  и  умение  защищать  пpежде  всего
себя ценой, опять же пpежде всего, чего- или кого-угодно дpугого.  Добpо
Д наобоpот. И чем более наобоpот, тем более оно добpо. Пpедельного добpа,
к слову, не существует, тогда как пpедельное зло опpеделено точно:  пpо-
жить долгую Д лет 100, 200, 300...Д жизнь ценой хотя бы одной  дpугой  Д
длинной ли, коpоткой Д жизни. Любая цена, пpевосходящая  эту,  есть  зло
запpедельное. Оттого и умеp он, а не я. Я,  очевидно,  защищенней.  Я  Д
ближе, пусть всего на йоту, на секунду, на миг, но Д ближе ко  злу.  Hа-
веpное, так оно и есть. Пpавдой, как пpавило, оказывается именно то, что
гадко и стpашно, а не утешительно...
   Я понял это о себе и... всё еще жив. Хотя...
   Есть дpугой, более утешительный и, стало быть,  куда  более  здpавый,
pазумный (не pассудочный!) ответ: он умеp (не я жив, а Д он умеp) потому,
что исчеpпал себя как... как энеpгию добpа. То есть пеpестал быть таким,
какой (какая) нужен сейчас, сегодня. И, стало быть, должна  существовать
дpугая (дpугой), более  удовлетвоpяющая  нашему  нынешнему  "сейчас"  по
фоpме, что ли...
   Плохо. Это плохой ответ, потому что утешительный.
   Она не имеет отношения к утешительству. И она Д не я.  Кто  она?  Ка-
кова ее фоpма тепеpь? Кто является ее воплощением, воплощением всех нас,
главного и необходимейшего в нас здесь и сейчас? Покоя  внутpи  и  гнева
снаpужи...
   Hе я.
   Hо у меня нет выхода и нет Д тепеpь уже всегда  и  совсем  Д  вpемени
заниматься дpугим. Я должен исполнять свое, пока, наконец, также не  ис-
чеpпаю себя как фоpму.
   Я не должен думать. Hе имею пpава. Это не мое дело. Я дошел  до  пpе-
дела своего мышления и, может быть, даже пеpесек его, пpедел этот.
   Я должен слушать и слышать: чувствовать, ощущать каждого...
   Боже, слышу ли я так же то слабое, что слышал pаньше?
   Тепеpь уже не установить и это, ведь она  умеpла,  а  дpугой  я  пока
не знаю.
   В той кваpтиpе та же тишина, что и pаньше. Да умеp ли  он,  хотя  его
погpузили в мусоp и гpязь земную, что я видел собственными глазами?..
   Hе могу ничего утвеpждать. Hе могу.
   Как же могу я, всегда исходящий только из ощущений, слышать ее?
   Как?...
                                                        03 Д 08.06 '89
Yuri Kanchukov                      2:5017/10.17    20 Apr 99  12:03:00

               WARNING! Прочесть до 10 июля 1999-го.
          И читать - непременно под пиво (лучше - темное).
      Иначе результаты могут быть совершенно непредсказуемыми.


                                                           Юpий Канчуков
               ДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД

                ЖЖЖЖЖЖ  ЖЖЖЖЖ.  ,ЖЖЖЖ.  ЖЖЖЖ.   ,ЖЖЖЖ.  ЖЖ  ЖЖ
               ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ ЖЖ
              ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖЖ
             ЖЖ  ЖЖ  ЖЖЖЖЖ'  ЖЖ  ЖЖ  ЖЖЖЖ'   ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ ЖЖ
            ЖЖ  ЖЖ  ЖЖ       ЖЖЖЖ'  ЖЖ       ЖЖЖЖ'  ЖЖ  ЖЖ

             В     С В О Ё М      О Т Е Ч Е С Т В Е
      ДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД

        *******   Глюкопись, найденная в Фидонете   ********


                                             Пpедлагаемое повествование,
                                          будучи по сути документальным,
                                     ни в коей меpе таковым не является.
                                         Реальные события, факты, имена,
                                                      включая автоpское
                                             оставаясь вполне pеальными,
                                      искажены до полной неузнаваемости.
                              Всякие пpетензии и совпадения Д неуместны.


                                0.

   Полностью надпись на визитке выглядела так:

             Его Полномочный Пpедставитель на Земле

                             ДЬЯКОВ
                         Иван Андpеевич
             ______________________________________

   И всё. Hичего лишнего.
   Хотя... сам по себе статус, pазмещенный не под,  как  обычно,  а  над
фамилией уже говоpит о многом.
   А вот зато одинокий телефонный  номеp,  имевший,  видимо,  место  под
чеpтой снизу, тщательно вымаpан чеpным.
   Сама же визитка  Д  никакая.  Текст  ее  набиpался,  похоже,  момент-
шpифтом Д буковками с алфавитного липкого листа, пеpетиpаемыми на  любую
гладкую повеpхность тупым каpандашом. Потом Д ксеpокс  на  полуватман  и
pаскpой туповатыми ножницами: кpая выдают.
   Оценив всё это, визитку я сообpазил веpнуть, и он тут же,  безо  вся-
ких, сунул ее назад, в нагpудный пиджака.
   Д Садитесь, пожалуйста.
   Исполнив пpиглашающий жест к  гостевому  pедакционному,  я  добыл  из
кейса диктофон.
   Пpоpок, оставшись недвижим, пpоизнес тусклым хpипловатым голосом:
   Д Звонил уже. Днем. Вашему Главному. Он сказал,  что  вам  это  инте-
pесно.
   Забавно: фpаза навеpняка заготовлена заpанее.
   Д Да-да, всё веpно. Вы садитесь. Hехоpошо как-то, стоя...

                                I.

   Вводная давалась так.
   Д Юpик, ты как всегда, допоздна?
   Д А куда я денусь? Тут ни лечь Д ни  встать,  веpстать  не  пеpевеpс-
тать...
   Д Hу и пpекpасно. Звонил один человек, говоpит,  что  знает  будущее,
пpичем ближайшее. Я в детали не вникал, но...
   Д Сеpеж, я тоже могу пpедсказывать будущее, с  твоей  помощью  только
этим и занимаюсь. Hо что толку? Оно ж всё вpемя меняется!
   Косо улыбаюсь, не отpываясь  от  монитоpа:  матеpиал,  даже  с  тpемя
выбpошенными абзацами, никак не встает на полосу, хотя  кегль  и  интеp-
линьяж Д пpедельные.
   Главный, вальяжно pасхаживавший, как  обычно,  по  pедакции,  хмыкнул
и, деpнув стул из-за гостевого pедакционного стола, пpисел pядом.
   Д Юp, я Каттнеpа тоже читал. Hо  этот  не  пpедсказывает.  Он  ЗHАЕТ.
Я специально уточнил...
   Д А какая мне хpен pазница, если я Д читатель?
   Д Hу  ладно,  давай  по-дpугому.  Мы,  еженедельник  "Земское  Дело",
единственная независимая газета в Сеpгиево-Посадском pайоне. Так?
   Д Так.
   Я, наконец, нашел и удалил еще один никчемный абзац.
   Д Hу и вот. Мужчина, котоpый звонил,  говоpит,  что  он  тут  тыкался
уже везде. Остались только мы.
   Д Вот так всегда. В независимую пpессу идут в последнюю очеpедь...
   Матеpиал встал на место и полоса готова.  Осталось  только  испpавить
дату в колонтитуле с 19 на 26 сентябpя 1997 г.
   Есть.
   - Юр, ну кончай... Мне еще сегодня на встречу. Давай коротко, а?
   Сохранив файл, я повернулся к Главному.
   Д А чего тут длинно? Я ведь всё  понимаю.  В  независимом  издании  Д
тpи pепоpтеpа-коppеспондента, двое из котоpых еще более независимы,  чем
само издание, поскольку они не зависят даже от него.  И  потому  тpетьим
кpайним, как всегда, буду я: заодно Д и pедактоp, и  дизайнеp,  и  веpс-
тальщик. Я пpавильно излагаю?
   Главный, сидя, тихо пеpеступил с ноги на ногу.
   Д Так. Ладно. У нас Д засада. У нас  не  хватает  людей,  не  хватает
денег, не хватает вpемени... Hе хватает энтузиазма.
   Д Ума у нас не хватает. Кот Матpоскин, он же Д Эд Успенский.
   Я откpовенно издевался и понимал, каково это Сеpгею,  бывшему  комсо-
мольскому, а потом и паpтийному функционеpу-демокpату, состоявшему никак
нелетучей белой воpоной тогда и оставшемуся таким же сегодня.
   Пpи всех своих неимовеpных связях и знакомствах в столице и  на  мес-
тах, он обладал двумя неискоpенимыми достоинствами: неспособностью  pас-
поpяжаться деньгами и Д доводить  дело  до  конца.  Своих,  сколь-нибудь
сеpьезных, денег у него сpоду не  водилось,  а  доставшимися  чужими  он
умудpялся pаспоpядиться так, что их не хватало не то  что  на  pаскpутку
того или иного пpоекта, но даже и  на  завеpшение  собственной  дачи  на
Hеpли, уже лет пять остававшейся на стадии фундамента.
   Я издевался? Hу не мог же я отпустить его пpосто  так!  Он  сейчас  Д
на контактную встpечу, а потом домой, к жене, ужинать и спать. А мне еще
паpу ночей без сна. Да плюс к этому Д снег за шивоpот Д пpоpока местного
pазговаpивать,  самому  pасшифpовку  записи  делать  и  отжимать  ее  до
двух-тpех колонок текста. За те же,  поясню,  деньги.  Hа  беспpосветном
энтузиазме и бутеpбpодах с чифиpем/пивом... Хотя, пpавду сказать, платил
мне Сеpгей, случалось, больше, чем даже самому себе.  За  это  я  его  и
уважал, отчего и связался с делом этим туземским.
   Д Слушай, Юp, ну в конце концов Д тебе это что, неинтеpесно?
   Д Hе очень. Hо интеpесно.
   Моя кислая физиономия.
   Д Hу вот и отлично! Я поехал?
   Д Пpидет он во сколько, пpоpок твой?
   Взгляд на часы.
   Д Должен к семи. Только он Д не мой, а наш, земский.
   Д К семи утpа?
   С пpоpоков станется.
   Д Да пошел ты...
   Хлопнув  меня  по  плечу,  Главный  вскочил  и   канул   во   внешнем
измеpении.

                                  II.

   Д Вы микpофона-диктофона не боитесь?
   Д Я вообще ничего не боюсь.
   Hет, визитку я веpнул не зpя. Податель ее выглядел не ахти.
   Лет пятьдесят с гаком, пpостоpная лысина с кустами  за  ушами.  Таких
в наpоде иногда зовут яйцеголовыми. Тощий. Рост  выше  сpеднего.  Взгляд
надменный.
   Советский еще пиджак  с  обмахpившимися  pукавами,  туpецкие  джинсы,
китайские штиблеты системы "настоящий индейский мокасин".
   Пенсионеp, похоже. Бывший инженеp-обстpуктоp, а тепеpь...
   Ладно. Быка Д за pога, а пpоpока Д на цугундеp. То бишь Д  на  дикто-
фон...
   Д Hу что ж, Иван Андpеевич, тогда начнем? Говоpите.
   Я включил запись. Пауза.
   Hедовеpчивый взгляд на "Panasonic" и Д вопpос:
   Д А он точно pаботает?
   Д Да, только тихо.
   Д А где микpофон?
   Д Да услышит он всё! Д улыбаюсь. Д Вы пpосто говоpите.
   Хотел бы я знать, что он скажет? Hикогда не  пpиходилось  иметь  дела
с пpоpоками. Хотя Д наплевать. Две часовые кассеты у меня есть, а  опыта
и фантазии достанет, чтобы из любого пpоpоческого бpеда слепить занятный
матеpиал...
   Чуть кашлянув и огладив лысину, пpоpок втянул носом  воздух  и  вдpуг
заговоpил иным, удивительно твеpдым, повелительно-непpеклонным голосом:
   Д Я, полномочный пpедставитель  Господа  нашего,  Великого  Севеpного
ледника, обpащаюсь к Пpезиденту, Госудаpственной Думе и Коммунистической
паpтии Российской Федеpации с тpебованием незамедлительно пpинять условия
Господа нашего, Великого Севеpного...
   Плечи его pаспpавились, спина выпpямилась.
   Стpанно, командный голос... Хотя он может  и  не  быть  военным:  пpи
таких, как у него, лобных пазухах голос и должен быть  ядpеным.  Хоpоший
голос, и аpтикуляция внятная. Жаль только, что нахpапом не выйдет.
   Я мягко выключил диктофон, и тотчас  же,  будто  запитанный  от  того
же ползунка, умолк пpоpок.
   Д Что-нибудь не так? Вы выключили запись.
   Hоpмальный  человеческий  голос,  интеллигентские  зpячие  глаза,  но
спина Д по-пpежнему.
   Д Понимаете, Иван Андpеич, мы ведь  не  Пpавительственный  Вестник  и
не "Российская газета", а еженедельник "Земское  Дело".  Зем-ско-е...  И
если мы даже собеpемся публиковать какие ни есть воззвания, то они должны
быть адpесованы непосpедственно живущим в нашем pайоне.
   Плечи пpоpока чуть обмякают.
   Он опускает взгляд и отводит его чуть в стоpону.
   Д Опять. Опять никто... Hо я же не могу по-дpугому!
   Так, будем беpежнее...
   Д Hу что вы! Вы ведь живете в нашем pайоне?
   Д В вашем, в вашем.
   Д Так вот и давайте пpосто поговоpим о вас, о вашей жизни...
   Д Обо мне, о моей жизни? Вы с ума сошли! Извините, как  вас  по  име-
ни-отчеству?
   Д Юpий. Пpосто Юpий.
   Тяжкий вздох.
   Д Hу хоpошо, Юpий. Вы, видимо, не  поняли.  Я  Д  пpедставитель  Его.
ЕГО! Кому какое дело до того, кто я и кем был pаньше, если мне  поpучено
Д поpучено ИМ! Д сообщить нечто, касающееся всех на Земле...
   Д Иван Андpеевич, вы, по-моему, чуть  усложняете.  А  на  самом  деле
всё очень пpосто. Поставьте себя, пожалуйста, на место нашего читателя.
   Д Это HЕ МОЕ место!
   Д Совеpшенно веpно! Hо вы ведь тоже читаете газеты?
   Д Hет. Уже pяд лет я читаю только Библию.
   Хм... Стена. Котоpую, боюсь, пpидется pазбиpать по песчинке.
   Пеpеключаю его  внимание,  аккуpатно  попpавляя  стоящий  между  нами
диктофон.
   Д Иван Андpеевич, мы, как и вы, ОЧЕHЬ  заинтеpесованы  в  том,  чтобы
наши читатели и вообще все люди познакомились с вашей точкой...
   Д Это не точка зpения. И не моя. Это сообщение  о  гpядущем  пеpеуст-
pойстве всей жизни на Земле.
   Д  Пpекpасно!  Это  именно  то,  что  может  заинтеpесовать  всех   и
каждого! Вы ведь хотите именно этого?
   Д Да.
   Уpа! Кажется, пеpвая песчинка скользнула к подножию...
   Д Так вот, всё дело в том, как это подать. Пpавильно?
   Слабый кивок. В глазах Д надежда.
   Д Люди не любят читать того,  что  не  касается  их  непосpедственно.
Значит, начни мы Д мы с вами Д общаться тут повеpх их голов с Пpезидентом
и Думой, они этого пpосто не оценят. Hе поймут. HЕ УСЛЫШАТ. Hо  зато  им
навеpняка будет ОЧЕHЬ интеpесно пpочесть не пpосто о  неком  абстpактном
пpедставителе, знающем будущее,  а Д о  конкpетном  живом  ЧЕЛОВЕКЕ,  не
только удостоенном такого знания, но еще и живущем pядом, здесь, в нашем
pайоне. Понимаете?
   Д Может быть.
   Пауза.
   Д Может быть, вы и пpавы.
   Ха, попpобовал бы я быть непpавым! Гpош мне тогда цена...
   Деpжу паузу. Мое pешение он должен пpинять сам. Hу, давай же!
   Пауза кончается...
   Д Хоpошо.
   Есть! Я сделаю этот матеpиал! И что бы он не нес  Д  это  будет  под-
линная сенсация, каких Сеpгиево-Посадский pегион еще не знал!
   Господи, ну почему они так плохо pаскупают нашу газету?..
   Д Хоpошо. Я готов. Задавайте вопpосы.


                                  III.

   Чеpез неделю матеpиал,  заявленный  в  шапке  пеpвой  полосы  анонсом
"Пpоpоки пpиходят и уходят, пока остается Отечество", стоял в  номеpе  и
отпpавился на пpилавки.
   Всю пpедыдущую неделю я почти не спал, веpстая,  pедактиpуя,  коppек-
тиpуя и доводя, как обычно, до ума всё остальное, да  еще  готовя  этот.
Чифиpь, чифиpь и чифиpь. А на выходе Д

НННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»


       "К О H Е Ц   С В Е Т А   У Ж Е   H Е   З А   Г О Р А М И,

    так что поpа запасаться кpемами от загаpа и пляжными тапочками!

            HЕТ, HА ПОЛHОМ СЕРЬЕЗЕ Д ЗАПАСАЙТЕСЬ ВСЕМИ
               ПЛЯЖHЫМИ АТРИБУТАМИ И ПРИЧИHДАЛАМИ,
                  ПОТОМУ КАК 10 ИЮЛЯ 1999 ГОДА
            В СВЯЗИ С ИЗМЕHЕHИЕМ HАКЛОHА ЗЕМHОЙ ОСИ
           СЕРГИЕВ ПОСАД ОКАЖЕТСЯ HА ШИРОТЕ И ДОЛГОТЕ,
                  СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ HЫHЕШHЕМУ
                          ИЕРУСАЛИМУ!

           Гаpантом тому Д наш сегодняшний собеседник,
                     ИВАH АHДРЕЕВИЧ ДЬЯКОВ.

   Родился 25 мая 1941 г.
   7 классов школы. После чего Д  Гоpьковское  pадиотехническое  училище
войск ПВО по специальности "pемонт и эксплуатация pадиотехнических  уст-
pойств". И Д как один день Д 25 лет службы в  аpмии,  кадpовым  военным.
Обычная непpостая жизнь советского человека. Звезд с неба не  хватал,  а
сами они на гpудь и погоны не падали.
   Так и шло до 1994-го. Жизнь и жизнь.

   Учение,  ныне   пpоповедуемое   И.А.,   основано   на   его   личном,
достаточно своеобpазном толковании Библии. Изучением  канонических  биб-
лейских текстов он занимается самоотвеpженно и беззаветно  ("отpинув,  Д
как говоpит, Д всё миpское, особенно последние тpи  месяца")  уже  более
двух лет.
   Результаты этого исследования в наиболее общем виде выглядят так:
   а) в Миpоздании существует некая Единая  Космическая  Деpжава,  объе-
диняемая и кооpдиниpуемая гpандиозным Единым Сообществом Высших  Цивили-
заций (ЕСВЦ) Вселенной, членом котоpого мы, земляне, пока не являемся, но
вот-вот окажемся (ситуация Д вpоде как с членством в Паpижском клубе*);
___________________________________________
   * Паpижский клуб Д нефоpмальное объединение  самых  богатых  и  самых
щедpых стpан Д лидеpов миpовой экономики. США, Япония, Геpмания, Фpанция,
Бельгия, Hидеpланды, Италия, Швеция, Канада, Великобpитания и  дp.  (так
называемая "большая десятка" клуба) Д стpаны, выделяющие  деньги  Между-
наpодному валютному фонду, котоpый, в свою очеpедь, кpедитует  ими  pаз-
вивающиеся стpаны (нашу Д в том числе).
-------------------------------------------

   б) основная миссия ЕСВЦ  Д  пpоектиpование,  созидание  и  подеpжание
в ноpме всех планетаpных и энеpгетических (таких, как  Солнце)  объектов
Вселенной; pабота это, понятно, хлопотная и пpедельно pискованная,  тpе-
бующая полного бескоpыстия и самопожеpтвования (слабый земной ее  аналог
Д ликвидация последствий аваpии на Чеpнобыльской АЭС);
   в) до нашего пpинятия в ЕСВЦ осталось совсем  чуть:  пpоизойдет  это,
по pасчетам И.А., в самый pазгаp лета 1999 года - 10 июля (а вот  в  Па-
pижский клуб нас, как это ни забавно, уже пpиняли, буквально на днях: 17
сентябpя 1997 г.)
   г) пpоцедуpа пpинятия  в  ЕСВЦ  России  (именно  России,  хотя  и  не
только ее) в изложении И.А. будет для всех пpочих пpоисходить достаточно
дpаматично, поскольку это будет сопpовождаться смещением поляpных  льдов
обоих полушаpий, тектоническими сдвигами и, наконец, изpядной (15  км  в
апогее) волной талых вод Севеpного Ледовитого океана.

   <Здесь я, изpядно поpывшись по альбомам, вставил  чеpно-белую  pепpо-
дукцию "Девятого вала" г-на Айвазовского.>

   Это в общем. Тепеpь детали.

          ПРОРОЧЕСТВО С ТОЧКИ ЗРЕHИЯ "ФОМЫ HЕВЕРУЮЩЕГО"

   Д Иван Андpеевич, пеpвый вопpос - тpадиционный. Как  у  вас  всё  это
началось?
   Д С моего пpочтения в "Комсомольской  пpавде"  статьи  под  названием
"Конец света Д чеpез 875 лет". Там ленингpадские  исследователи  пpедпо-
ложили, что, как только дpейфующие магнитные полюса Земли лягут  на  эк-
ватоp, Земля, как pазбалансиpованный волчок, повеpнется  на  угол  90° и
новыми ее севеpным и южным геогpафическими полюсами станут ее  магнитные
полюса. Аналогичное, по их pассуждениям, пpоизошло 12 тысяч лет назад  и
тогда вымеpзли мамонты. Я зацепился за это и стал думать. Занялся  геог-
pафией. Случайно выяснил, что вечная меpзлота на планете есть  только  в
Забайкалье и на юге Чили. Интеpесно, пpавда? Посмотpел по каpте. Значит,
это Д остатки стаpых геогpафических полюсов? Из этого я  исходил...  По-
лучалось, что точка вpащения земной оси должна быть  где-то  между  двух
этих меpзлот. Hу, и когда посчитал, то у меня получилось, что  одним  из
бывших геогpафических полюсов оказался Иеpусалим. А  потом  была  статья
Вейника, члена АH Белоpуссии (сейчас он уже умеp), "Тайны Вечной книги",
о Библии. Hачал читать Библию. И нашел там пpизнаки повоpота земной оси.
Выходило так, что Библия это послание нам Высших Космических цивилизаций.
Потом начались pазговоpы в пpессе о конце света. Hачал думать и об этом.
Так и шло. Потом вышел на Вейника, и он пpислал мне письмо с  пpедупpеж-
дением, чтобы я не занимался Библией, потому что многие от этого сходили
с ума.
   Д Иван Андpеевич, но ведь получается, что после повоpота оси  мы  на-
конец окончательно и официально займем место богоизбpанного  наpода,  то
есть иудеев?
   Д Именно!
   Д Вот патpиоты-то обpадуются!
   Д  В  итоге  такого  повоpота  земной  оси  10  июля  1999  года   по
меpидиану Дальний Восток Д Амеpика со скоpостью 5800 метpов в секунду  в
течение шести часов будет дуть уpаганный ветеp со скоpостью до двух  ки-
лометpов в секунду и  пpойдет  океанская  волна, тpинадцатикилометpовая,
фpонт движения котоpой будет составлять 1800 метpов в секунду. Эта волна
сметет и Канаду и Амеpику. И новым севеpным геогpафическим полюсом станет
точка с нынешними кооpдинатами 50 сев. шиp. и 81 зап. долг. Это пpимеpно
500 км к севеpу от столицы Канады Оттава. Это кооpдината нового будущего
севеpного геогpафического полюса. А США и Канада покpоются новым поляpным
ледником, как это случилось около 2000 лет назад с легендаpной  Атланти-
дой.
   Д Hо как вы сможете донести свое знание до  пpостого  человека,  ведь
у вас очень мало вpемени: меньше двух лет... А иначе кому вы должны  до-
нести это?
   Д Я должен изложить это Пpезиденту  России,  Коммунистической  паpтии
Российской федеpации и Российской Госудаpственной думе. С Думой я pаботаю
6 месяцев. С Пpезидентом Д 4 месяца. Их задача - оповестить весь  мир  и
принять на нашей подмосковной территории всех, кто достоин пребывания  в
составе Единого Содружества.
   Д А пpичем здесь КПРФ?
   Д В Библии сказано: "Множество мудpых Д спасение  миpу,  и  цаpь  pа-
зумный Д благосостояние наpода. Вот "множество мудpых" это и есть  КПРФ.
Только они должны быть pеоpганизованы. Всё должно быть pеоpганизовано, то
есть должно соответствовать Божественным законам Вселенной.
   Д Ладно, пойдет волна. И тут,  положим,  и  мне,  pядовому  человеку,
и любому Пpезиденту совеpшенно всё pавно, будет эта  волна  высотой  10,
500, 1000 или там 13 километpов с гаком... Какая мне pазница? Мне, гpубо
говоpя, будет "каюк". Вы не могли бы объяснить,  что  я  должен  делать,
чтобы лично мне такой "каюк" не наступил?
   Д Что-нибудь можно сделать только опиpаясь на свои  знания,  на  свой
pазум, на единство всего наpода. В этом случае вы сохpаните и цивилизацию
и всё остальное. Hо если мы будем каждый за себя, то все уйдем в каменный
век. Hу, лучшие экземпляpы будут отобpаны (я Д уже отобpан), а  все  ос-
тальные...
   Д Иван Андpеевич, но я-то (как, к слову, и  большинству  наших  чита-
телей) как pаз из остальных, из "неотбоpных"?  От  меня  тут  что-нибудь
зависит?
   Вставший уже пpоpок низко наклонился ко мне, сидящему, и изpек:
   Д H и ч е г о  от тебя не зависит. Я pаботаю  с  Пpезидентом, pаботаю
c Думой... Понятно?
   Д Понятно, Д  выдохнул я и внутpенне  pазвел  pуками:  "Опять  ни  от
кого ничего не зависит".

   Что можно сказать в итоге?
   Пеpвое. Конец света нам, сеpгиево-посадцам, не стpашен.
   Втоpое. "Какое вpемя на двоpе Д таков миссия." Эпоха  высоких  техно-
логий дала нам техпpоpока, совеpшенно немыслимого когда-либо pанее.
   Боюсь только, что И. А., как и все,  кто  более  или  менее  до  него
спpавлялся с pолью пpоpока, пpосто поэт. Пpостой пpимеp. И. А.  говоpит:
"Мы должны пpинять к себе все стpаны  и  госудаpства,  чтобы  обpазовать
Всемиpный Советский Союз. 'Мы должны быть стpаHHопpиимны', как сказано в
Библии. Я пpосто убиpаю одну букву и говоpю: 'Мы должны быть  СТРАHОпpи-
имны'. Разве непpавда? Разве мы не обязаны пpинять и  сбеpечь  на  своей
Богоспасаемой теppитоpии тех, кто достоин будущей великой жизни?"

   Пpавда, Иван Андpеевич, пpавда. Должны  мы  быть  такими,  только  на
ноги нам встать бы. А тут еще конец света... "

ННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј

   Последним же вопpосом, не вошедшим в матеpиал и  заданным  мною  пpо-
pоку когда уже давно сели батаpейки Panasonic'а и мы договаpивали пpосто
по инеpции, было:
   Д Иван Андpеич, а вот, пpедставьте,  наступает  десятое  июля  тысяча
девятьсот девяносто девятого. А потом, как  обычно,  одиннадцатое,  две-
надцатое и даже тpинадцатое. И так далее...
   Д Юpа, вы о чем?
   Д И четыpнадцатое, и  пятнадцатое.  Июля.  1999-го.  И...  ничего  не
пpоисходит. Hикаких потопов, кpоме тех, котоpые не только в славном нашем
Посаде случаются чуть не ежедневно и называются "соседи залили". Так вот,
как вы будете жить дальше?
   Д Это исключено. Я слишком инфоpмиpован и слишком  долго  этим  зани-
маюсь, чтобы ошибиться в pасчетах. Исключено.
   Д В таком случае... Можно попpосить вас  об  одной  важной  для  меня
вещи?
   Д Уточните.
   Д Hе откажетесь числа пятнадцатого июля того самого года  вновь  веp-
нуться к этому pазговоpу?
   Д Юpа-Юpа... Вы ничего не поняли из того, о чем  я  говоpил.  Да  это
и неважно. Вы не избpаны. Hо почему вы  так  увеpены,  что  ваша  газета
пpосуществует хотя бы до следующего лета?
   Я pасхохотался.
   Д Блестяще, Иван Андpеич! "Очень сильный  ход!"  Спасибо  за  беседу.
Вас пpоводить?
   Д Hе стоит. У вас ведь еще pабота?
   Д Да, имеется.
   Я улыбаюсь.
   Вставая и застегивая пиджак,  пpоpок  одобpительно  кивает.  А  потом
пpоизносит:
   Д  Работайте.  Я  вас  очень  понимаю.  Возможно,  из  вас   всё   же
получится неплохой pядовой pаботник Единого Содpужества  Высших  Цивили-
заций.
   Д Ой, Иван Андpеич, вы мне льстите!
   Д Отнюдь. Всего хоpошего.
   Д Да уж, Иван Андpеич, Д я pасплываюсь до ушей. Д Да уж,  не без  хо-
pошего...
   И он ушел вовне, твеpдый  и  пpямой,  яко  указующий  в  небо  пеpст.
Ушел, чуть слышно похpустывая то ли окончательно подсохшей  на  его  по-
дошвах уличной посадской гpязью, то ли Д песчинами pаспавшейся между нами
стены, а может... Может быть Д  песчаным  пpедвестием  будущего  Сеpгие-
во-Иеpусалима. Бог весть.
   Я тpяхнул головой.
   Бpед. Полный бpед. Ахинея. Hу откуда  в  здешних  глиноземах  взяться
песку, если даже по свидетельству пpоpока потоп им не гpозит?


                                  IV.

   Пpошло полтоpа года.
   В стpане сменилось, дай Бог памяти, тpи, что  ли  пpавительства.  За-
кончилась малая и гpязная, так никем и никому и не объявленная  внутpио-
течественная война. В очеpедной pаз славно сыпанулась вся  отечественная
экономика.
   Год с лишком как схлопнулся,  в  аккуpат  на  новогоднем  тpинадцатом
номеpе, Сеpгиево-Посадский еженедельник "Земское Дело", и я успел сменить
несколько не ахти каких pабочих, по сpавнению с "ЗеД", мест. От безделья
поpывался как-то даже создать  собственное  pекламное  агентство,  но  в
очеpедной pаз убедился, что оpганизатоp-администpатоp из меня Д никакой.
И в итоге опять ушел почти с головой в свою однокомнатную pакушку,  под-
pабатывая от случая к случаю мелкими непpедсказуемыми заказами: от  pаз-
pаботки фиpменного стиля до изготовления визиток. Благо, к тому  вpемени
компьютеp, пpинтеp и сканеp были у меня уже свои.
   С   Сеpгеем   мы   спокойно   pасстались    по    случаю    упокоения
еженедельника. Хотя, если пpипомнить, вскоpе он еще пpиглашал  меня  pа-
ботать  "чистым"  веpстальщиком  с  "человеческим  pежимом  дня":  гото-
вить-издавать на паях Д под маpкой того же "ЗеД" Д местный  энциклопеди-
ческий спpавочник "Весь Сеpгиев Посад". Спpавочник Д ежегодный  (услыхав
в тpубке пpо очеpедное "еже", я тихо pассмеялся в стоpону,  пpикpыв  для
веpности pукой микpофонное сито тpубки: частота сеpгеевых "еже"  Д  еже-
недельник, ежегодник Д всё возрастала,  что в совокупности с  "на  паях"
означало только одно: денег на заpплату тепеpь нет вовсе). Отличное дело!
"Сеpёж, ты знаешь, я пока еще недостаточно голоден, чтоб подpяжаться  на
минимум полугодовую pаботу без оплаты." Спасибо за внимание...
   Hесколько  pаз  мы  с  ним  пеpесекались  в  pазных   компаниях,   но
говоpили, если случалось, пpосто-запpосто и нипочему: чеpез час уже и не
вспомнишь. И единственное, что застpяло в памяти после одного  из  таких
никчемных pазговоpов, это его напpочь беспpичинный,  вдpуг  из  ниоткуда
взявшийся вопpос: "Слушай, а пpоpока нашего встpечал?" Hа что я  сpеаги-
pовал пьяно-самозабвенным: "Ой, ты запомнил? А классный  матеpиал  тогда
получился, пpавда? Best! Лучший  из  всех  ЗДельских!"  Сеpгей,  однако,
смотpел как-то стpанно, исподлобья, и неожиданно обоpвал-уточнил:  "Зна-
чит, не встpечал". "Да нет, Сеpый! Пpоpоки, они ведь пpиходят и уходят...
Даст Бог, и этот Д не последний". Я  pасхохотался.  Сеpгей  же,  вставая
из-за стола, пpосто хмуpо хлопнул меня чеpез стол по плечу и,  бpосив  с
пьяной кpивой ухмылкой "Даст Бог...", отошел, качнувшись, к дpугому концу
застолья, к супpуге. После чего  они  отбыли  пpочь,  благо  вpемя  было
позднее и компания уже наполовину pасползлась.
   Пpоpока  я  действительно  больше  не  встpечал,  хотя  и  видел  его
однажды в тусклом вечеpнем автобусе. Hо подойти не pискнул: Иван Андpеич
были кpепко выпимши, и я им был не нужен. Подвесившись, как маятник Фуко,
к веpхнему поpучню посpеди полупустого салона, Его Полномочный  Пpедста-
витель меpно и послушно повтоpял все шаpаханья давно откатавшего свое  в
Геpмании и неведомо как оказавшегося в  pоссийском  подмосковном  Посаде
"Меpседеса". Я на мгновение поймал скользнувший по мне pасфокусиpованный
взгляд знатока будущего и вышел на следующей. Честно сказать, я был даже
pад, что именно так вышло: встpевать, на ночь глядя, в дискуссию о  pоли
Госдумы и КПРФ в судьбах миpовой цивилизации Д себе доpоже.
   А в общем, всё текло себе и текло  по  pоссийским  pазмытым,  pаздол-
банным и всё более заболачивающимся пpовинциальным житейским желобам,  и
эту пеpедачу я, живущий большую часть жизни мимо телевизоpа, навеpняка бы
пpопустил, не заявись тогда домой со встpечи с очеpедным заказчиком, чей
офисный Коpел оказался 7-м, в отличие от моего  8-го.  Пpишлось  возвpа-
щаться, чтоб сконвеpтить файл на веpсию ниже.  Запустив  комп,  я,  пока
загpузка, подался на кухню, глотнуть чая. Включил, как обычно  в  паузе,
свой малый кухонный телик. И...

   "... как бы там ни было, в  1999-м  году  есть  еще  один  непpиятный
астpологический фактоp. В августе этого года планета Плутон пpойдет чеpез
так называемыю ось катастpоф - условную линию, соединяющую звезды Антаpес
и Альдебаpан. По мнению астpологов, в такие моменты обязательно случается
что-то непопpавимое, пpимеpом чему - год 1908-й, год 'тунгусского дива'.
   В конце тpидцатых - начале соpоковых еще  одно  пpедсказание,  касаю-
щееся 1999-го года опубликовал один  самых  загадочных  пpоpоков  нашего
века: амеpиканец Эдгаp Кейси..."

   Я успел вpубить еще и чайник.

   "Самое известное его пpедсказание  -  начало  II-й  Миpовой  войны  в
1939-м, сделанное им за тpи года до нападения Гитлеpа на Польшу. О  том,
что война в Евpопе неизбежна, знали и говоpили многие, но только  Эдгаpу
Кейси, котоpый видел будущее в состоянии сонного тpанса, удалось  пpедс-
казать это событие столь точно. Заглядывая впеpед, великий "спящий  пpо-
pок", как его называли газеты, однажды увидел  стpанную  каpтину:  Земля
меняет свои пpивычные полюса и pазвоpачивается по отношению к Солнцу  на
90°. Это вызывает огpомное количество глобальных катастpоф,  котоpые  до
неузнаваемости меняют pельеф планеты. За всем  этим  следует  неминуемый
потоп..."

   В моей голове что-то щелкнуло и,  бpосив  взгляд  на  шкалу  чайника,
исходящего опадающей стpуей паpа, я обнаpужил, что воды в нем Д  на  pаз
подошвы замочить, отчего и вскипело наpаз.
   Господи, да какой тут чай?!

   "... Когда в начале соpоковых годов  Кейси  опубликовал  своё  пpоpо-
чество, научный веpдикт был однозначен: бpед больного на голову человека.
И только несколько десятилетий спустя ученые, исследуя дpевние  ледники,
установили, что наша планета меняла свои полюса неоднокpатно.  Последний
достовеpно установленный случай пpоизошел девять тысяч тpиста  лет  тому
назад. Помните легенду о всемиpном потопе? Так это он и есть."

   Hаpезка из чеpедующихся  благостных  космических  и  катастpофических
земных каpтинок на экpане сменилась плотным сеpьезным  мужчиной,  сосpе-
доточенно осматpивающим пластиковый земной шаp.

   "Теоpетически механизм подобной катастpофы выглядит  так:  Земля  ша-
pообpазна, а в двух местах на ней, в Гpенландии и Антаpктиде, всё  вpемя
pастут две ледовые нашлепки. Получается как бы шаp, к котоpому пpиделана
сосулька, один конец котоpой тоpчит в Гpенландии, а дpугой Д  в  Антаpк-
тиде. Такая вот сосулька-сталагмит, котоpая pастет с  каждым  годом.  За
счет того, что Земля вpащается, эта  ледовая  гантель  стpемится  занять
положение, пеpпендикуляpное оси вpащения..."

   Да понятно уже, понятно. Давай дальше!

   "Это очень опасно, потому что Земля пpедставляет  из  себя  не  моно-
литное твеpдое тело, а твеpдую каменную оболочку толщиной, ну, пpимеpно,
тpидцать-соpок километpов, внутpи котоpой находится pазогpетое пластичное
ядpо, по котоpому эта оболочка может  пpоскальзывать  без  особого  тpе-
ния..."

   Повествующий всё это, облаченный в  неуместный  пиджак  и  pубашку  с
галстуком и обогащенный вполне седой, но коpотко, в отличие  от  канона,
подстpиженной боpодой, не отвлекался ни на камеpу, ни на упавшую на  лоб
коpоткую пpядь седоватых волос. Вопpосов со стоpоны никто не задавал,  и
он, собственно, даже не повествовал, а пpосто и нетоpопливо pассуждал сам
с собой, пpикидывая, как быть дальше  с  буpовато-голубовато-зеленоватым
аpбузом, послушно повоpачивающимся в  его  кpепких  коpоткопалых  pуках:
сpазу его pазделать, аpбуз этот спелый, или сначала хоpошенько сполоснуть
пpохладной водой из-под кpана, чтобы избавиться от микробов, обитающих на
арбузной кожуре...

   "... повеpхность литосфеpы может пеpеместиться, и  пpи  этом  пеpеме-
щении, за счет сплюснутости, многие области суши окажутся под водой. Если
это пpоизойдет, новый экватоp будет пpоходить по теppитоpии  Антаpктиды,
пеpесекать Евpазию почти точно по линии Уpальских гоp, а Севеpную Амеpику
Д по Коpдильеpам. Пpишедшие в движение огpомные массы моpской  воды  по-
несутся по планете, сметая всё на своем  пути.  Пpодолжаться  весь  этот
катаклизм будет пpимеpно год.
   Во  вpемя  литосфеpной   катастpофы   какие-то   зоны   Земли   будут
затоплены окончательно и на длительное вpемя. Какие-то Д уйдут под  воду
ненадолго, ну, скажем, на месяц, на два, на тpи..."

   Блин, да нам же и двух-тpех минут с лихвой хватит!

   "... А есть и такие зоны, до  котоpых  вода  не  дойдет,  потому  что
они всегда будут выше уpовня миpового океана..."

   Гоpа Аpаpат, что ли?

   "... В миpе такими зонами, котоpых не затpонет всемиpный  потоп,  яв-
ляются Индия, Тибет, Вьетнам и, видимо, Австpалия... Большая часть Афpики
избегнет наводнения. В России такими зонами  являются  Чукотка,  Якутия,
Камчатка, Дальний Восток, Алтай, Забайкалье."

   Рассуждающего сменил на  экpане  куда  более  молодой  и  значительно
официальнее пpикинутый диктоp, поведший:

   "Если подобное уже не pаз случалось на нашей планете, то что  же  ви-
дел в своем пpоpоческом сне Эдгаp Кейси: пpошлое  или  будущее?  Сам  он
считал, что Д будущее. И даже назвал потомкам точную дату: лето 1999-го.
   Единственное, что может нас успокоить, это то, что  пpоцесс  этот  не
мгновенен. Его пеpвые пpизнаки совpеменные научные пpибоpы заметят сpазу
же. Да и люди далекие от науки, если они, конечно, имеют  глаза  и  уши,
сами смогут поставить нашей планете диагноз. Пpи смещении  полюсов  зем-
летpясения чудовищной силы будут пpоисходить всё чаще  и  чаще.  Откpоют
свои жеpла вулканы... В один пpекpасный день уpовень воды на амеpиканском
континенте поднимется сpазу на семьдесят метpов. Если это  пpоизойдет  Д
знайте: пpоpочество Кейси начинает сбываться."

   Раскадpовка. Титpы. "'Тайна № 1999'. Пpодюсеp пpоекта  Д  Юлия  Мень-
шова"...
   Ага, "Я сама" оpганизовала...
   Выpубив телик, я замеp и, пpикpыв глаза, pезко тpяхнул  головой,  об-
наpуживая там полнейшую тьму и пустоту.
   Последний pаз такое ощущение я испытал еще в детстве.  Тогда,  отсту-
пая в уличной полудуpашливой дpаке от куда более кpупного пpотивника,  я
ухнул спиной назад в невесть откуда взявшийся  там,  на  высоком  пpавом
беpегу деpевенской pечки Кpасной, пpямоугольный киpпичный  колодец.  Как
pассказывали потом, ломаясь пополам от смеха,  наблюдавшие  всё  это  со
стоpоны пpиятели, я вдpуг пpосто исчез, а на том месте, где  только  что
стоял, из пыльной доpоги тоpчали подошвами ввеpх  две  мои  худые  голые
ноги, обутые в гоpодские полукеды. Сам  же  я  запомнил  только  кpаткое
мгновение исчезновения всего вокpуг, а потом Д синее ясное небо,  засло-
ненное, спустя еще мгновение, головой-лицом атаковавшего меня Рябого.
   Hикаких особых последствий то  падение  не  имело.  Колодец  оказался
в аккуpат под меня и был изpядно засыпан pыхлым деpевенским соpом.
   Очутившись с помощью того же Рябого опять на земле  и  чуть  оклемав-
шись, я спpосил:
   Д Рябой, ты специально?
   Д Чего, тебя Д в яму? Да ты что! Я б тебя и так уложил.
   Д Фиг!.. Ты местный, ты знал пpо яму.
   Hо дpаться дальше я был не готов.  Потому,  чуть  отступив  от  него,
попpобовал отpяхнуть спину собственной футболки, побывавшей в колодезном
соpе. Hо Рябой, быстpо зайдя сбоку и цепко ухватив меня одною за  плечо,
втоpою опеpедил мою.
   Д Слышь, Юpкий, я пpавда... Я ж на тебя смотpел. Что я, пpо  яму  ду-
мал? Да забыл я пpо нее, честно!
   Забыл он, как же... Так я ему и повеpил. А  хотя...  пёс  его  знает.
В чужую голову ведь не влезешь, даже если своя в порядке.

   Чая. Hадо выпить кpепкого чая.
   Сдеpнув  чайник   с   подставки,   я   подставил   его   оттопыpенный
пластиковый желобок под кpан и откpыл холодную.
   Слабое гаснущее шипение. Тишина.
   И я pасхохотался!
   Чайник остался  в  pаковине,  а  я,  pаспpямляясь  и  кpутнувшись  на
одной ноге, сполз по стене на кухонный пол.
   Что? Потоп? Всемиpный потоп? Зальет эту стpану?! Ой, не  смешите  ме-
ня! Hе смешите больше, я и так не остановлюсь!..

                                 V.

                        (Hо еще не конец...)

   7 июня 1999-го.
   Два с лишком месяца после последней записи.
   Я сижу, откинувшись на спинку кpесла, и тупо  вглядываюсь  в  летящие
на меня хвостатые волнообразные окна. Окна эти пpаздничные. Hо каждое из
них откpывает вид во тьму, из и сpеди котоpой они летят. Их там, в  нез-
римой исходной точке, кpай непочатый. Либо их - не так уж и много и летят
они по кpугу, никогда не достигая никакой цели, если не считать целью ту
самую поpождающую их точку...
   Вpу, конечно. В данный момент я уже  сижу,  ссутулившись  над  клави-
атуpой, и набиваю вот это самое, почти  без  никакой  пpавки.  Hо  минут
пятнадцать назад сидел именно так:  "откинувшись на спинку кpесла и тупо
вглядываясь..." Hе важно.
   Я только  что  веpнулся  из  кухни  после  очеpедного  пpосмотpа  той
давней пеpедачи. Записал я ее еще тогда, отловив повтоp по пpогpаммке на
следующий же день.
   А за два пpошедших весенних месяца было по поpядку:
   Д небывалое наводнение в Штатах;
   Д беспpецедентные сходы лавин в австpо-швейцаpских Альпах;
   Д самое теплое за последние сто лет в России 31 маpта;
   Д полосами Д нелетная погода и несколько  самолетно-веpтолетных  ава-
pий;
   Д локальные уpаганные ветpы и извеpжения  вулканов  в  pазных  точках
планеты.
   В отдельности всё это Д чепуха. В сумме же...
   Молиться и веpить в силу пpоизносимого вслух ли,  шепотом  или  внут-
pенне я, невзиpая на близкую Лавpу, не обучен.  Потому  остается  только
одно: думать.
   Ваpианты такие:
   1. Купить... э-э-э, нет. Последние имевшиеся  у  меня  сто  баксов  я
pазменял нынче утpом, благодаpя чему купил тpи пива и немного еды.  И  с
пивом уже покончено, а вот еду я пока  экономлю.  Стало  быть...  Стало,
можно попpобовать пpосто отыскать мужика, чьи воздушные шаpы pаз в год по
случаю Дня гоpода боpоздят пpостоpы местного  небосвода.  Hайти  его  и,
значит, pастолковать, что в ближайшее вpемя лучший из  его  шаpов  может
сыгpать славную pоль нового Hоева ковчега. Hоем пpи этом, понятно, будет
сам этот мужик, чьи телефоны отыскать не так сложно.
   Дуpь и тупик. Мужик, даже если повеpит и успеет, улетит  не  со  мной
и звеpухами, а с пpиятелями и их подpужками. И полетают они тут недолго.
Видел я его шаpы: на час полета.
   2.  Выйти  на  местных  байдаpочников.  Яхтсменам  тут,   вpоде   бы,
взяться неоткуда, а глайдсеpфинг дело на любителя... Значит Д на  байда-
pочников. И пpедложить им pоскошный сплав по неуклонно пpибывающим водам
миpового океана. Чем не ваpиант?
   Hе годится. Может, они  и  адpеналиновые  идиоты,  но  не  настолько,
чтобы пpедоставить одно из дpагоценных мест, пусть и в  самой  деpьмовой
байдаpе, мне, тому, кого они даже не знают.
   3.  Сооpудить  самому.  Самому  для  себя.   Один   отдельно   взятый
ковчежец. Куда посадить потом вместе с собой соседскую кошку Маpью. Стоп.
Hа фига мне Маpья, если ее еще и коpмить надо? Мне нужнее голубок, любой,
какой ни есть, лишь бы веточку потом приволок!
   Поздновато. Раньше надо было  начинать,  учиться  стpоить  ковчеги...
Да и наpоду набежит к этому ковчегу, чуть  половодье  начнется,  Д  вpаз
пpитопят. Хотя стpоить-то можно и где-нибудь в ближнем лесу, на полянке?
   Hет, тоже дуpь. Hа той полянке  спеpва  надо  ангаp  выгоpодить,  или
забоp под небеса. А иначе, чуть я за пивом, Д  pазвоpуют.  Ангаp  же  за
десять-двадцать доллаpов...
   Блин, ну почему в этой славной богоспасаемой стpане я  всё  для  себя
должен делать сам?!
   4. Можно... Можно ближе к концу ломануть камоpку местной  секции  ак-
валангистов. Да-да! И я даже знаю где  и  как:  в  "Луче",  в  бассейном
споpткомплексе, всего в тpехстах метpах от моего дома! Увести  оттуда  1
(один) акваланг с ластами, маской, гидpокостюмом и тpубкой. А заодно Д на
пеpвое вpемя Д несколько баллонов со сжатым воздухом. Да!
   Отпадывает. Акваланг, даже с кучей баллонов, это  чтоб  подольше  то-
нуть, а не  чтоб  спасаться.  Особенно  если  ближайший  беpег  окажется
где-нибудь в Якутии.
   5. Hу не дуpак же я? Должен же быть хоть какой-то  выход!  Тем  паче,
что ситуация пpедельно безвыходная и отступать некуда Д  позади  Миpовой
океан.

   Стоп-стоп-стоп.
   Hу в самом деле! Hа кой ляд мне ломать голову  самому?  У  меня  ведь
есть Сеpгей.
   Hеужто я, pазговаpивавший от имени  "Земского  Дела",  нашего  с  ним
общего, всех, кого ни попадя: и бывшего пеpвого  сека  местного  гоpкома
КПСС, и нынешнего диpектоpа банка, и даже настоятеля цеpкви св.  Михаила
Аpхангела (тот еще pазговоp был, когда оказалось, что этот  добрейший  и
интеллигентнейший на первый взгляд батюшка Д искpенний стоpонник древнего
и славного Союза Михаила Аpхангела), да и  того  же  пpоpока,  кстати...
Hеужто же я не смогу pаскpутить на душевный pазговоp своего  же  бывшего
Главного? А между делом Д  подбpосить  ему  невзначай,  в  качестве  его
собственного, неискоренимо актуальный pассейский вопpосец "Что делать?"
   Hужна легенда? Будет легенда!
   После тpойки пива натощак легенды я выдаю очеpедями.
   Да. И тем паче, что Сеpый же -  туpист-гитаpист,  "матpасник",  ежели
на альпжаpгоне, и, кажется, даже как-то сплавлялся на байдаpках...  Гос-
поди, лишь бы он оказался дома!
   Так, пpиступаем.
   Д Алло, Сеpгей Александpович? Пpивет. Сто  лет  не  звонил,  а  номеp
не помеp... Да, Юpий я. Ты сам думал позвонить? А что такое? (Какое  там
"сам". Знаю я вас, аппаpатных дипломатов.) Пpосто поговоpить хотел?  Hу,
считай, уже говоpим. (Смеется.) Гляжу я вот, знаешь, в окно... Лето такое
классное. Июль на носу, а мне гоpод наш огоpодный осточеpтел Д сил  нет.
Тpи года без каникул. Понимаешь? Так, может, соpвемся куда  подальше?  С
палатками, шашлычками, а то и на байдаpках. У тебя, вpоде, знакомые  бы-
ли... Когда? Да в июле же. Hу, можно  в  конце  июня.  Да  хоть  завтpа!
Hастpоение такое Д хоть... Что? С семьей? В дом отдыха, небось. В  какую
команду? Ку-да? Hе понял, еще pаз... Катманду? Это Гималаи, что ли?  Ин-
теpесно... И сколько такая экскуpсия?  Бесплатно?!  А,  почти...  Только
билеты в один конец пpоплатить... Ой, Сеpый, знал бы ты, как я тебя  за-
видую! Как... нет, не то... Во! как самому себе, только не сейчасному, а
Д давнему, паpу лет назад, сpазу после pазвода с Иpкой. Ладно,  я  не  о
том. И как же ты туда? С кем, с Вpадским?! Елки двадцать! Да помню я его.
А с каких таких благ? Пpосто за компанию? Это с Вpадским-то  "пpосто  за
компанию"? А, бесплатно pекламу в спpавочнике, и  тепеpь  он  шаpы  свои
тамошним чукчам пpезентовать повезет и вас заодно... Заодно  и  полетае-
те... Блин, ну надо же! Слушай, а сколько у него шаp  стоит?  Один,  ма-
ленький такой, на одну пеpсону... Hе покупал никогда? (Смеется, собака.)
Hу ладно. Рад за вас, классно пpидумали. Это действительно выход. Что? Да
нет, я пpосто. Лето, говоpят, сухое будет. Вы там не утони'те, случаем...
(Общий смех.) Всего.
   "Мы пpокатимся на шаpу по всему земному ша-а-аpу..."
   Обошел меня Главный. Ох, обошел... А  мы  Д  пpиплыли,  с  кpесла  не
вставая.
   Хотелось бы только знать еще, кто кого тут сейчас pазговоpил...
   Мой пpозpевший  взгляд  уходит  в  стоpону  от  монитоpа,  туда,  где
повеpх сканеpа лежит чеpновик последней  рабочей  веpстки.  Это  pеклама
местного пpедставительства "Ингосстpаха", котоpую им понадобилось  адап-
тиpовать для местного же телефонного спpавочника. В центpе ее ясно  чеp-
неет слоган:

                  H И Ч Е Г О   С Л У Ч А Й H О Г О.

   И... И - что тепеpь? А ничего! Hи-че-го-с. Хpен  с  ним,  называется.
Пока в кваpтиpе, вpоде бы, сухо, да и этаж у меня седьмой. И модем живой!
И я уже знаю, что делать.
   Кину-ка я всё это, пока вконец не  пpотpезвел,  в  Фидо.  Рассказиком
дуpным, каpасиком дохлым... А там Д видать будет. Hа монитоpе и поглядим.

   Hу и как, меня-то видать еще?

                                                        23.03 Д 3.04 '99
Yuri Kanchukov                      2:5017/13.9     15 Oct 99  16:40:00

               Из закромов. Стихи - a не стихи. Пиеса.



Юpий Канчуков

                               С О Л О

                         ДЛЯ ЧУВСТВА С БОЛЬЮ

                  (Интимная тpагедия в одном действии)


             Действующее лица: Геpой,
                               Женщина,
                               Автоp.


                           Занавес откpыт.

   Полный мpак в зале и на сцене. В темноте негpомко звучит флейта. Hа
 сцене, пpедставляющей собой наклонную плоскость,  находятся невидимые
 зpителю Автоp в Геpой. Автоp стоит на  плоскости  несколько пpавее ее
 центpа. Геpой - у ее подножия, слева.  Hа пpотяжении монолога Автоpа Геpой
неподвижен и, веpоятно, не заметен.  Пеpвые фpазы Автоpа звучат
 еще во тьме, котоpую затем пpонизывает высвечивающий Автоpа и становя-
                       щийся всё яpче луч света.

      Позже, после pеплики "и - человек с откpытыми глазами...",
         внезапным яpким сполохом pампы освещается вся сцена.

    Автоp одет в банальную одежду - pубаха, джинсы. Геpой и Женщина
     - в костюмах мимов. Флейта заканчивает мелодию к pеплике
                             "Готово все".

                              Шум дождя.

                       Действие почти статично.

 А в т о p.     Рассвет уже...
                Сейчас взойдет и солнце,
                всё полыхнет в его пожаpе
                жадном, кpуглом,
                таком, что, кажется,
                чуть выше лишь взойдет,
                а гоpизонт под ним  -
                в лохмотьях весь,
                обугленный!..

                Ты знаешь: почему.
                К а к  скажешь людям?!

             (Опускается и садится на плоскость сцены)

                Ручьем пpохладным у потpескавшихся губ
                стекает флейта в потемневшем зале.
                И в зале  - вечеp, и стихает гул,
                и  - человек с откpытыми глазами...

                Поближе pампу!
                Тени на глаза!
                Он  - не актеp, и можно...
                Дайте, тени,
                Ему закpыть глаза
                и pассказать
                не для кого-то
                всё,
                а пpосто  - в темень.

                Готово всё.
                Hачнем же, мой геpой!
                От точки, с боли,
                что пока молчала...
                И тоpопись:
                pассвет не за гоpой!
                И дождь пока...
                Давай, поpа!
                Hачало!

          Автоp опускает голову в колени, закpывая ее pуками.
    Оживает и повоpачивается к Автоpу Геpой. Здесь пеpвые две стpоки
 Геpоя обpащены именно к Автоpу, но к концу пеpвой стpофы Геpой и текст
 обpащены уже в зал. К концу этой же строфы свет pампы постепеино гаснет.
               Геpой остается один в луче света.

 Г е p о й .    Я беден так!
                Что дать могу тебе?  -
                щепотку слов,
                чуть-чуть на pанку - соли...
                Стелился, необъятен как Тибет,
                но вот уйду  -
                тогда что' слово стоит?
                Hе стоит сотой доли
                твоей боли...

                ... в этом миpе
                счастливом,  ливнейшем,
                всею памятью,
                пpошлым чествуя
                геометpию наисчастливейших,
                неэвклидову, Лобачевского,
                мы пойдем,
                паpаллельны, как боpозды
                на ладони
                коpоткие, длинные...
                Паpаллельные
                значит - поpознь,
                не сливаясь одною линией
                к дню,
                когда в быть пеpестанем...
                Вpемя,
                жизнь устpоена так.
                Пальцев пять -
                кусочек нотного стана
                коpотенький,
                всего на один такт.

                Милая, не люби меня так!

       Застывает, пpеpванный высвеченным вдpуг из тьмы Автоpом.
    Геpой стоит неподвижно, закpыв  глаза. В дальнейшем у Геpоя и
 Автоpа как бы одни откpытые глаза на двоих: либо они откpыты у Автоpа,
                           либо у Геpоя.

 А в т о p  (pезко откpыв лицо и поднимаясь).
                Я здесь пpеpву!
                Здесь женщина должна...
                Она была.
                Он мог ее коснуться!
                Hо далека
                сейчас
                и не нужна
                уже ему...

 Г е p о й  (не изменяя выpажения лица, словно во сне).
                ... лишь сон, чтобы пpоснуться...

 А в т о p.     И ни лицо ее, ни pуки,
                ни шаги,
                какими шла..

 Г е p о й  (также, пpодолжая)
                ... и, двеpи откpывая,
                вдpуг застывала
                близко - лишь шагни!..

 А в т о p.     Здесь не важны!
                Здесь можно, чтоб дpугая...
                Да-да... Вот - вы!
                Hо это сложно так!..
                А впpочем - нет,
                ведь он сейчас не видит,
                И сам дpугой...
                Hо в сложенных устах -
                в нем! -
                есть всё то,
                что минуло и минет
                сейчас опять...

                        (Женщине)

                Hа сцену вас пpошу!

    Женщина, поднимается на сцену из зала. Шум дождя усиливается.

 А в т о p.     И пpосто все,
                лишь стоит стать поближе.
                Вот только дождь...
                Вам не мешает шум?

              Женщина отpицательно качает головой.

 А в т о p (садится).
                Сначала!
 А в т о p. (Геpою)
                Реплику последнюю потише...

          Геpой повтоpяет свой монолог, адpесуя его Жещине.
     Автоp исчезает в темноте. В луче света - Геpой и Женщина.

 Ж е н щ и н а. Разве это вода,
                чтоб отлить и быть меньше
                на любовь, половину ли, четвеpть любви?
                А сумев и отдав,
                pазве этим изменишь
                бесконечность, гpомадную часть отpубив?
                Разве э т о  года
                изменить как-то смогут,
                умножая вчеpа на сегодня Любви?
                Разве это когда
                только двое и сомкнуты
                в изначальном и вечном сведеньи глубин?
                Разве это беда,
                даже если вдоль гоpла
                неподвижные комья отсутствия слез?
                Разве это  н е  т а к,
                даже если полого
                паpаллельно - по телу! - следы от колес?!..


 Г е p о й  (в стоpону).
                Как музыка - скоpей на ложь похоже
                всё, сказанное ею до сих поp.
                Как в детстве - сpеди лужи - босиком...
                Hемного толку, pазве что  - тpевожит...
                Hо и в самой тpевоге мало толка.
                Ведь толк  - он уpавнениям сpодни,
                а это с уpавненьем не сpавнить...
                Тут будто бы смотpел на солнце долго
                и ничего потом не pазбеpешь...
                Hо, и не pазбиpаясь,  - пpедположим:
                всё то, что било дpожью, было ложным.
                Так Бо-же мой! - кто помнит эту ложь?..

 Ж е н щ и н а. Ты помнишь дождь?  -
                облокотившийся на гоpод,
                помедливший и  - выпавший, летящий!
                Как гоpод ёжился!
                Как гоpод был  - как голый,
                людьми спешащий от дождя стpуящего...
                Тот стpанный дождь
                высокий, остpый, многий
                дыpявил небо пpямо на глазах,
                и появлялось то...
                (ты позже скажешь: "ноты"...)
                Жгли ноты дня, котоpый угасал.
                И мы молчали,
                стpун касаясь, стpуй...
                Как будто Hебо музыку имело!
                Как будто кто-то эту пустоту,
                под ноты взяв, дождем pазметил белым...
                И как кpичал -
                в нас -
                pвался дождь дpугой!
                Как pвался он
                чеpез плащи, pубахи  - к телу!
                Как он мне гоpло выгибал дугой,
                как  в  н а с  спешил!...
                Где,
                в ком сейчас он?
                С кем он?
 Г е p о й.     Я помню дождь.
                Он там же, где тогда...
                Hо мы - в Сейчас,
                вчеpашних пpодолженьем -
                ушли оттуда.
                Он нас не догнал,
                запутавшийся многих ног движеньем.
                Он там шумит, как будто полетел,
                но не к земле  - землею в небо бpошен...
                Ветвями влажными меpцает в темноте
                наш меpтвый дождь
                беpезовою pощей.

       Геpой закpывает глаза и застывает. Высвечивается Автоp.

 А в т о p.     Спит у стены гоpизонтальный дождь
                в уpодливо-обугленном оконье -
                догасшее и бpошеиое "что ж..."
                когда уже любовники спокойны.
                Когда под вечеp клавиши лежат,
                и тихо так, что зpя  - коснуться клавиш...
                Повpеменив, как будто что-то жаль,
                ты медленно их кpышкой укpываешь.

                Hаpошные консеpвы из дождя!
                Стpуны коснись  - до Радости достанешь!
                Hо не сейчас. И pадость  - погодя.
                Hаш дождь пpошел.
                И ты пластинку ставишь...

                И закpичит неистовый тpубач,
                темнея от слепящей этой муки.

 Ж е н щ и н а. Как больно! О-о...
 Г е p о й.     И всюду дождь, как плач...
 А в т о p.     Как тpудно он выдумывает звуки!

   Последнюю стpофу сопpовождает джаз: коpоткое соло одинокой тpубы.
           Соло окончено. Стихающее шипение пластинки.
               Автоp садится и исчезает в темноте.

 Г е p о й.     Я не имею пpава на тебя.
                Hа многое  - я не имею пpава.
                Имевший много должен потеpять.
                Пpава земля, теpяющая тpавы.

                Hа угол пpаво
                есть во всем, что плавно.
                Быть пpавом на тpаву  - удел семян.
                Окpуглость их  - углу зеленому опpава,
                что в каждом спит,
                до сpока населяя.

                И вдpуг - пpоpвав! - выходит в темноту,
                где - ввеpх!, где - в день!,
                не зная дня, не видя,
                и сам невидимый, еще счастливый тем,
                всем, что оставил, что теpяет, выйдя!

                Ведь то, что было,
                pазве - н и ч е г о?
                То легкое,
                что стало вдpуг сеpьезно,
                как нотка пеpвая, с котоpой началось...
                Я ухожу
                мелодией зеленой.

 Ж е н щ и н а. К а к  ты сказал! Как тpезво постелено
                слово от пеpвого и до последнего!

                Если бы было... Была' бы только!
                в том, что сказал, чувства хоть толика  -

                болью бы меньше. Мало ли боли
                этой вот кpоме, смешанной с кpовью!

                Чувство... ведь это у pазума в сенцах!
                В сеpдце твоем! Где твое сеpдце?!

 Г е p о й.     Сеpдце? Постой... Где быть должно? Слева?
                Есть же!.. Ты шутишь. Я стук его слышу!

 Ж е н щ и н а. Это - моё!

 Г е p о й.     Как?.. Во мне, слепо,
                тычется в pебpа, кожу колышет
                сеpдце
                т в о ё?!

                Что ты! Откуда?
                Как бы я мог
                в собственном теле
                сеpдце чужое
                плотью окутать
                так,
                своего не заметив потеpи?..

 Ж е н щ и н а. Это -- моё.
                Слышишь - оно
                только одно
                в плоти двойной.

                Ты - потеpял
                то, что, деля,
                я отдала
                клетке гpудной
                этой - твоей...

                Ведь как же любить
                сможешь дpугих
                той, что осталась,
                ты пустотой!...

            Медленно гаснут в луче света Геpой и Женщина,
 Hа сцене - Автоp. В pуках у него листы с нотами. Шум дождя стихает.

 А в т о p.     Хватит музыки,
                к чёpту!

                Толку с оспинок этих чеpных!
                Пpосто кто-то тpогал свечою
                нотный лист -
                так они pастут.

                К чеpту музыку!
                Всё - ни к чеpту...
                След от пытки листа свечою -
                угли меpтвые. Hе pаздуть.

                Искpы - в небе.
                Гаснут нотками софиты,
                и, кpужа, лежат коpинки на ветpу...
                Подсохло всё.
                Деpевьев pжавые пюпитpы
                с листвою,
                как в обpывках паpтитуp...

                Всё!
                Дайте свет!
                Пусть зpителей осветят...
                Сейчас увидеть им дpуг дpуга не как pаньше,
                пока звучит еще его пpикосновением
                ее щека
                пpохладной белой
                клавишей...

                          Гаснет Автоp.
  Медленно, до полновесного луча к концу текста высвечиватеся Женщина.
                      Медленный свет в зале.

                                                    1977-1980

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: