- Конечно! Пошли!
- Только дай я очки надену!
- Хоть бинокль!
Отец зашел в кабинет и взял старые запасные очки.
Все-таки рисковать очками, в которых он обычно работал, не
решился. Он надел их и стал мотать головой, чтобы посмотреть,
как они держатся. К его приятному удивлению, очки ни разу не
соскочили. Инструмент, помогавший в работе его стареющим
глазам, как бы по-товарищески обещал помогать ему и в игре.
Он взял ракетку и вышел вслед за сыном на дачный двор.
Было на редкость тепло. Поздняя весна быстро набирала силу. Из
соседних дворов доносился запах цветущих яблонь. У самого дома,
обработанная женой, цвела большая грядка цветов. Синели
гроздочки гиацинтов, цвели нарциссы и примулы. Уже выпушились
березы, словно излучая тепло, рыжели стволы сосен, и только
сумрачные ели оставались верны своей траурной зелени.
На лужайке высыпало множество лиловых незабудок. Какая
глазастая свежесть любопытства к жизни! Если бы их свежесть
любопытства к жизни соединить с моим опытом, неожиданно подумал
он, был бы толк в науке. Но это невозможно. И вдруг ему
захотелось улечься на эти незабудки и, раскинув руки, лежать ни
о чем не думая. Но тогда уж под ними, насмешливо поправил он
себя. Нет, сверху, встряхнулся он духом, лежать и думать
только о физике.
Между соснами, елями и березами была небольшая площадка,
на которой они обычно играли. Они играли без сетки, игровое
пространство не было очерчено, так что потерянную подачу иногда
приходилось определять на глазок. Кроме того, на площадке были
рытвины и несколько трухлявых пеньков, которые иногда мешали
отбить волан. Отец, проявляя благородство, прощал сыну промахи,
вызванные неровностью площадки, и сын туговато, но следовал его
примеру.
Отец, решив во что бы то ни стало выиграть у сына,
внутренне сосредоточился, напружинился, хотя внешне держался
равнодушно. Это, конечно, была боевая хитрость. Но не аморально
ли хитрить, думал он, с трудом отбивая подачи сына. Тот почти
все время умудрялся гасить.
Нет, успокоил он себя, если хитрость служит добру, она
оправданна. Сам Христос хитрил, когда на коварный вопрос
фарисеев ответил: кесарю кесарево, Богу богово. Христос, по
соображениям Георгия Андреевича, исходил из того, что если
кесарю не платить кесарево, то для народа Иудеи это обернется
еще большим, безвыходным злом. Конформизм народа оправдан, если
другое решение грозит непременной кровью. Свою-то кровь Христос
не пожалел. Но свою!
Когда несколько лет назад сын только научился плавать, он
панически боялся глубины. И тогда, чтобы приучить сына к
глубине, Георгий Андреевич пустился на хитрость. Он немного
отплыл от берега и позвал сына к себе, вытащив руки из воды и
подняв их над собой в знак того, что он стоит на дне. На самом
деле он до дна не доставал, но, сильно работая одними ногами,
держался на плаву. Сын клюнул на эту удочку, поплыл к нему и
так постепенно приучился плавать на глубине.
...То и дело слышалось шлепанье ракеткой по волану. Хотя
Георгий Андреевич весь был сосредоточен на игре, в голове его
мелькали мысли, часто никакого отношения к игре не имеющие.
...Физик, который не следит за работами своих коллег, не
может считаться профессионалом... Удар!
...Если бы Пушкин прожил еще хотя бы десять лет,
вероятно, история России могла быть совершенно другой... Удар!
...Опять забыл ответить на чудное письмо физика из Вены!
Какой стыд!.. Удар!
...Вся русская культура расположена между двумя фразами.
Пушкинской: подите прочь, какое дело поэту мирному до вас! И
толстовской: не могу молчать! Пожалуй, в пушкинской фразе более
далеко идущая мудрость... Удар!
...Задыхаюсь! Задыхаюсь! Нельзя было почти всю жизнь
работать по четырнадцать часов! А в застолье по четырнадцать
рюмок можно было пить?!. Удар!
...Сейчас много пишут о реформах Столыпина. И это хорошо.
Но почему молчат о реформах Витте? Фамилия не та? Некрасиво!..
Удар!
...Выражение тихий Дон, кажется, впервые упоминается у
Пушкина в Кавказском пленнике... Если бы не перечитывал сыну,
никогда бы не вспомнил... Удар!
...Религиозный взгляд на мир научно корректней
атеистического. Нужен смелый ум, чтобы иногда сказать: это не
нашего ума дело!.. Удар!
...Обширные пространства России всегда вызывали в
правителях тайную агорофобию. Отсюда чувство психической
неустойчивости, вечное желание нащупать твердый край, принимать
крайнее и потому невзвешенное решение... Удар!
...Если предстоит конец книжной цивилизации, это
удесятерит агрессивность человечества. Ничто не может заменить
натурального Толстого и натурального Шекспира... Удар! Знание о
жизни другого народа смягчает этот народ по отношению к нему. В
темноте все опасны друг другу... Удар!
...Политика! Как говорил Ходжа Насреддин: не вижу лиц,
отмеченных печатью мудрости... Удар!
...Первый признак глупца: количество слов не
соответствует количеству информации... Удар!
...Какой маразм! Пригласил домой иностранного физика и,
называя ему адрес, забыл указать корпус дома! Проклятый
телефон! Но он, молодец, догадался сам найти! Маразм... Хотя в
момент звонка я был весь в работе... Удар!
...Не смерть страшна, а страшно недостойно встретить
ее... Удар!
...Человек краснеет и делает шаг к жизни. Человек
бледнеет и делает шаг к смерти!.. Удар!
...Подставленная щека воспитывает бьющую руку...
Сомнительно. Односторонность подставленной щеки... Удар!
Они обычно играли до двадцати пяти: кто первым набрал
двадцать пять очков, тот и выиграл. Сын, не замечая необычайной
сосредоточенности отца, пропустил достаточно много ударов,
уверенный, что отец случайно вырвался вперед. Но при счете
десять - пять в пользу отца он как бы очнулся.
- Ну, теперь ты у меня ни одного мяча не выиграешь! -
крикнул он. После чего яростно скинул рубаху и отбросил ее.
Стройный, ладный, худой, поигрывая юными мускулами, он сейчас
стоял перед ним в черных спортивных брюках и белых кедах,
незавязанные шнурки которых опасно болтались. Отец предупредил
его относительно шнурков, но он только резко махнул рукой и с
горящими глазами приготовился к подаче.
Шквал сильных ударов посыпался на отца. Но почти все
удары, сам удивляясь себе, отец изворачивался брать и посылать
обратно. Иногда отец забывался, срабатывала давняя привычка
играть с сыном, начинающим игроком, и тогда он мягко и высоко
отбивал волан. Сын гасил с необычайной резкостью, и отец
пропускал удар или, что выглядело особенно глупо, неожиданно
ловил волан рукой, не успев рвануться в сторону и подставить
ракетку.
Однако чаще всего, продолжая сам себе удивляться, он
дотягивался до очень трудных подач и отбивал их. После того как
он отбивал особенно трудные подачи, он замечал в глазах у сына
как бы комически-заторможенное уважение. Однако сын порядочно
загнал его своими подачами. Сердце колотилось во всю грудную
клетку, он был весь мокрый от пота. Но чем трудней ему было, с
тем большей самоотдачей он шел к победе. В каждый удар он
вкладывал все силы, как будто удар этот был последним и самым
решительным.
А сын, несмотря на свои яростные усилия, в отличие от
отца, оставался совершенно свежим и ровно дышал. Задыхающемуся
отцу это казалось чудом. Но игра приближалась к победному
концу, и сын стал нервничать. После неудачного удара он в
бешенстве швырнул свою ракетку.
- Будешь нервничать, будешь хуже играть, - задыхаясь,
предупредил его отец.
- Эта ракетка соскальзывает с руки, - крикнул сын, - я
пойду возьму запасную.
И побежал домой. Отцу показалось, что эта передышка в
две-три минуты спасла его. Сейчас, когда игра остановилась и он
осознал свою усталость, ему подумалось, что еще несколько
мгновений такого напряжения - и он рухнул бы наземь.
Отец слегка отдышался. Сын прибежал с новой ракеткой, и
они продолжили игру. И хотя эта ракетка была ничуть не лучше
прежней, сын, видимо, успокоился и стал бить еще точней и
свирепей. Сын бил ракеткой по волану с такой размашистой силой,
словно стремился не просто выиграть у отца, а вытолкнуть его из
жизни. Это пародийно напоминало отцу то, что он часто читал в
глазах у некоторых молодых физиков: когда же вы наконец
сдохнете! Авторитет таких ученых, как Георгий Андреевич, стоял
поперек их завиральным идеям.
Сын опять загнал отца, но вдруг споткнулся, наступив на
шнурок незавязанного кеда, и чуть не упал, однако, ловко
сбалансировав, устоял на ногах.
- Завяжи шнурки, иначе не играю! - грозно крикнул ему
отец. Он боялся, что сын опасно шлепнется на землю.
Сын занялся своими шнурками, а отец в это время старался
отдышаться. Иначе от переутомления он сам мог грохнуться. Чтобы
уберечь сына от падения, он остановил его, но именно потому и
сам не рухнул, загнанный одышкой.
Через минуту игра продолжилась, и сын окончательно загнал
отца, однако отец выиграл, на два очка опередив сына.
- Ну что, сынок, старый конь борозды не портит? - спросил
он, обнимая его и целуя.
- Случайный выигрыш, - сказал сын и, не удержавшись,
всхлипнул. Он уворачивался от отцовских поцелуев и одновременно
прижимался к нему как к отцу, ища у него утешения. И отец вдруг
почувствовал всем своим существом, что сын проникся к нему
уважением.
- Ты играешь лучше меня, но у меня внимания больше,
потому что меньше времени осталось, - сказал отец. Он сразу же
пожалел о своем сентиментальном объяснении. Как-то само
сорвалось. Впрочем, сын навряд ли его понял.
- Завтра я выиграю всухую, - сказал сын с вызовом,
приходя в себя.
- Посмотрим, - ответил отец, - но сегодня ты два часа
почитаешь.
- А что читать? - спросил сын.
- Двенадцать стульев и Золотой теленок, - ответил отец, -
начнем с этого. Ты ведь любишь юмор.
- Я эти фильмы двадцать раз смотрел по телевизору, -
ответил сын.
- Это не фильмы, а книги прежде всего, - пояснил отец.
- Хорошо, - согласился сын, - но завтра я тебя разгромлю.
Это прозвучало как тайная угроза бойкота чтению.
Тут жена Георгия Андреевича позвала их обедать. Они
сидели на кухне перед тарелками с пахучим, дымящимся борщом.
Запах борща вдруг вызвал у Георгия Андреевича забытый аппетит.
А может быть, воспоминание об аппетите.
- А наш отец еще ничего, - сказал сын матери с некоторым
поощряющим удивлением, - но завтра я его расколошмачу.
После обеда сын послушно пошел читать в свою комнату.
Георгий Андреевич чувствовал невероятную усталость. Неужто вот
так я его каждый день буду вынужден заставлять читать? -
подумал он о предстоящем долгом лете. Впрочем, успокоил он
себя, будем считать, что это одновременно и борьба со
старостью. Надо и завтра у него выиграть.
