Проза - Ефименко Вл.

Рассказы

Владимир Ефименко.
Рассказы

Круг заклятия (четырехголосная инвенция)
Натыкаясь (сборник рассказов)
Старик (повесть)
Поэтические циклы (сборник стихов)
Жуткие истории (сборник рассказов)



Владимир Ефименко.
Круг заклятия (четырехголосная инвенция)



                 По обьему - это рассказ, по форме - это роман,
                 по стилю - черт-те что, по сути - ничто.
                 Поэтому лучше назвать это инвенцией.



     - Баронесса!  Не  надо  так  отчаиваться.  Вы же знаете, отчаянье - это
грех.
     - Болеть тоже грешно, если  на  то  пошло.  Так  что,  славный  вы  мой
Шмайстер, добрая душа, я бы лучше не затрагивала тему греха.
     - Но  как же... Ведь сейчас медицина шагнула далеко вперед... Позавчера
считалось, что чахотка - это уже верная гибель. Еще вчера думали, что рак  -
это в любом случае - смертный приговор. Тем более, что вы сейчас...
     - В  манифестной  стадии.  Это вы имели в виду? Одно хорошо: все краски
вокруг стали намного  ярче.  Я  знаю,  что  долго  так  не  бывает.  Но  это
невероятно  красиво! Знаю еще, что ничего этого я с собой не заберу. Поэтому
наслаждаюсь здесь и сейчас.
     Баронесса Умрика де Завтр, владелица старинного родового замка Ногам де
Перед  в  кантоне  Сваленштейн,  отдавала  своему  душеприказчику  последние
распоряжения по поводу завещания:
     - Во втором пункте, Шмайстер, допишите, что вся моя коллекция скульптур
будет  передана  Антонио  Поскулини.  Единственное, что я могу сделать, чтоб
хоть как-то загладить свою вину, которую я чувствую  по  отношению  к  этому
человеку.  Хотя,  вздор, ничего этим не загладишь! Он страдал из-за меня всю
свою жизнь. Но он - действительно тонкий ценитель  искусства.  А  для  детей
моих  -  это всего лишь груда камней. Я не хотела бы, чтоб они распродали ее
по частям. Того, что я им оставляю, более, чем достаточно. После безобразной
выходки Анны-Мари  я  и  вовсе  хотела  переписать  имение  на  какой-нибудь
благотворительный  фонд.  Но  Леталь,  мой  адвокат,  убедил меня, что такое
решение может быть оспорено и признано незаконным. Сейчас поздно  заниматься
воспитанием испорченной девчонки. Теперь пишите насчет прислуги...

x x x
     Глухая Сибирь. Засекреченная ракетная часть. Солдатская курилка:
     - Вань! Ты слыхал по ящику? Кастанеда, говорят, помер.
     - Это кто еще такой?
     - Карлос. Который дон Хуан.
     - А...  Это  тот  нарком,  который кактусы хавал? Ну так и что? Все там
будем.
     - А все-таки жалко. Ты что, не читал книжку "Дверь в  иные  миры"?  Эх,
темнота!..
     - Ну, значит, он в эту самую дверь как раз и подгадал.

x x x
     - Нгоа!  Колдун сказал резать козу только после захода солнца! Зачем же
нам спешить?
     - Помолчи, Мбвана. Пока мы ее привяжем, уже и стемнеет.  Есть  охота  -
кишки скрипят. А на заклятие это никак не повлияет.
     - Не спеши, Нгоа. Это может рассердить духов.
     - А макумбу тебе!? Замбези вскипает, гроза идет, а ты о чем думаешь?
     Мутная  вода  Замбези,  бурля,  стремительно  скатывалась к грохочушему
Мози-оа-Тунья.* Связанная лианами  черная  коза,  задергалась,  предчувствуя
конец.
     - Пусть подохнет в мучениях тот , из-за кого погибла моя жена Лямамба!-
что было  сил  прокричал Нгоа, занося высоко кремниевый нож, - Пусть сдохнет
он , и тот, кто его породил!  Блеснула  молния,  за  ней  проследовал  такой
раскат  грома  ,  что  в  нем  на  мгновение растворился и стих рев великого
водопада...
     -----------------------------------------------------------------------
     * Местное название водопада Виктория.

x x x
     Южный Техас. Пустошь неподалеку от  мексиканской  границы.  Два  крутых
парня в "стетстонах",джип, ящик пива, жара. 4.32 РМ:
     - Джим! Ты как насчет виски?
     - Можно. Только бы не перебрать.
     - Думаешь, пора тормозить?
     - А  разве  у  нас  есть  выбор?  Ждать нам еще целых пять часов. Джим,
скривившись, зажимает нос:
     - Это ты, что ли, выпустил "тихого ангела"?
     - Ваша проницательность, сэр, не знает границ. Особенно,  если  учесть,
что  мы  одни на десять квадратных миль.Меня после этого мерзкого пива так и
раздувает. Пойду, что ли, ...м-м-м, ..подумаю...
     - Тогда захвати пару банок пива на обратном пути. Оно таки ужасное,  но
по такой жаре, кажется, и мочу койота выпил бы.
     Пока  Майк Крайтон ходил "подумать", Джим Факер лениво ковырял палочкой
в костре, на котором  жарилась  индейка.  Капли  жира,  голубыми,  реактивно
урчащими  огоньками,  падали  на тлеющие угли. Майк вернулся , неся баночное
пиво, которое он достал из-под  сиденья  машины.  Факер  залпом  выдул  свою
порцию  и  побежал  на  "смену  караула"  -  откуда  только что появился его
напарник:
     - Чертова жара! Пьешь, пьешь, а толку никакого!
     Усевшись снова у костра, все еще возясь со своим  зиппером,  он  ехидно
улыбался:
     - Майк!  Да  ты,  старина, у нас философ! Мне там попался на глаза плод
твоих... раздумий. И должен заметить, что ты довольно-таки широко мыслишь!
     - Иди в задницу, Джим. Если бы не ты, не жарились  бы  сейчас  на  этом
солнцепеке. Когда должны подъехать мексиканцы?

x x x
     - Пришел Поскулини, мадам. Шмайстер сделал паузу,- Вы примите его?
     - Нет,  только  не сегодня. Я сейчас очень слаба и, наверное, похожа на
мумию. Я не вынесу этого и  разревусь.  Не  хочется,  чтобы  он  из-за  меня
страдал.  Скажите  ему... что я сплю после уколов. Пусть он зайдет завтра, к
полудни. Вот, видите, Шмайстер, я уже плачу, хотя это  глупо...  Потому  что
разлука для меня скоро кончится, а для него она только начнется. До завтра я
не умру. Потому что еще должна ему рассказать... Про Анну-Мари. Я должна это
сделать  сама.  Сентиментально,  да,  Шмайстер?  Но я такова , и меня уже не
переделать.

x x x
     - Да чтоб их удавило всех, империалисты  проклятые!  -  громко  ругался
Петька,  передавая  Ивану  банку  спирта,  которую он стащили из медчасти, и
разведя водой, не дожидаясь, пока остынет смесь,  глушили  под  забором,  на
хоздворе:
     - Это ты про кого?
     - Да про этих чертовых американцев! Мир, дружба, жвачка! А какого хрена
мы целыми  сутками  сидим  в шахте под землей? В самоволку - ходи, не ходи ,
один лес кругом. Живой сиськи за пятьдесят кэмэ не видать. В отпуск - а хрен
на рыло! А мне уже во  как  надоело  дрочить  в  параше!  Чтоб  их,  паскуд,
пораспирало всех!
     - Так уж, и всех! А простые люди в чем же виноваты? Их всех, значит?
     - Ну, не всех, так хоть парочку.
     - Петь, а ты как думаешь: ихние солдаты тоже нас так матюкают?
     - Да насрать им на нас. Они и думать про нас забыли. А наши, козлы, все
не могут  отвыкнуть,  коммуняки  перекрашенные: Угроза! От кого? Кому мы, на
хрен, нужны?
     - А как в свое время черножопым помогали? Так им это - как за положено.
Имели они нас крупным планом.
     - Во-во. Ты ж знаешь, Вань, я не расист, не  садист  какой,  но,  блин,
ей-богу,  сам  бы  ког-о-то  задавил.По-черному,  вот  этими  руками. Давай,
открывай тушенку. Расселся, понимаешь!

x x x
     - Нквоно и Бата все видели. Они же первыми и прибежали в село. Какой-то
грузовик мчался без огней по проселочной дороге, со стороны саванны. Они или
пьяные были, или сумасшедшие, но это  именно  они  убили  Лямамбу...  Ей  не
исполнилось  еще  и  пятнадцати лет. Мы с Батой сходили туда. Лужа крови, ее
тело, а вместо лица - кровавая лепешка... - Нгоа закрыл лицо руками и  плечи
его сотрясались.
     - Она  была  прекрасной  девушкой  и прекрасной женой. Я думаю, что она
сейчас сидит с богом , наверху, и улыбается нам.
     - Да, но полиция - какие скоты! Они даже не видели такой машины во всей
округе! Это же ложь! Их просто купили! Чтоб у них глаза высохли!

x x x
     Это была их первая совместная экспедиция, связанная с контрабандой.
     Майку идея пришлась явно не  по  душе,  но  черномазый  ублюдок  Харрис
держал его друга за глотку. Пришлось согласиться. Ведь Джим, в общем-то был,
по  характеру  тихоня, что называется, мухи не обидит. Да вот, споткнулся, и
теперь был у Харриса на крючке:
     - Одна поездка, парни, и мы с вами - квиты.  Привезете  товар,  и  все.
Никаких  копов.  Тем более, вы там каждую тропинку знаете,- вкрадчиво шептал
Харрис, этот заядлый шантажист,- я бы не потревожил вас, да  вот  Билли  еле
умотал от легавых с пулей в ноге. Теперь он - вне игры. Честно, ребята: одна
поездка,  и  я  все  забуду. Никаких долгов, никто ничего не видел... А если
фабеэровцы начнут копать, то что,  у  меня  не  может  случиться  "провал  в
памяти"? Правда, Джимми?
     Пришлось  соглашаться.  Потому  что если есть возможность не садиться в
тюрьму, то остальное несущественно, даже если это связано с крэком.

x x x
     - Вань, я от Вальки письмо получил!
     - Ну, и чего она там пишет?
     - Страдает, бедняга. Говорит, жить без меня не может. Свистит, конечно.
Но, с другой стороны, ты же знаешь этих баб... С ней было неплохо.  Да  и  у
меня - кувалдлметр - тоже, будь здоров. До сих пор никто не жаловался.
     - Ну, так и чудесно. Приедешь и поженитесь.
     - Ага. А Людка как же? Она - мисс района. Собирается стать фотомоделью,
и то,  на  меня запала. Во такая грудь! Ноги - по фирме. А долбится - аж дым
идет! Я на всякий случай им обеим отвечаю, но на Вальку у меня так сильно не
стоит.
     - А как она - насчет посвистеть?
     -А чего мне с ней свистеть? Для этого есть друзья.  Вот  Валька  -  это
типа,  как друг. Как зальет что-то, про философию, аж извилины заноют. Но на
мордочку подкачала. Она мне целую кучу всяких книг порассказывала.  А  бабье
дело  какое?  Койка,  дети,  сготовить, постирать. Это пока молодые, они все
умные. А потом остается только вот это все. Людка - та  слушать  умеет.  Она
так, вообще, мало свистит. Но у нее глаза - я тебе отвечаю!
     - Смотри, дело твое. Я их не знаю.
     - Да, ну их, этих баб! Дай гитару! - и Петька затянул частушку:
     Бленд-а-медом мазал пятку
     Комсомолец Николай,
     А в соседнем государстве
     Опрокинулся трамвай

x x x
     Когда   Лямамбу  похоронили,  Нгоа  часто  сидел  вечерами  возле  того
злосчастного поворота дороги, перед въездом в деревню. Когда  же  опускалась
ночь,  звезды  казались  огромными, а некоторые из них двигались. Иногда они
падали - внезапно и быстро, как подстреленные серебряные птицы. На  верхушке
валуна  явственным силуэтом вырисовывалась, все еще покрытая шерстью, голова
черной козы. Через несколоко дней Нгоа простился с  матерью  и  сестрами,  и
отправился  за  сорок  миль  вверх  по  реке  на  заработки.  Там начиналась
заготовка леса. Полсела пришло его провожать. Он видел множество машущих рук
и ему казалось, что где-то, среди них, ему машет та самая рука.

x x x
     Майк Крайтон вскочил на ноги - со  стороны  границы  на  них  двигалось
коричневое облако пыли:
     - Это мексиканцы!
     Джим  Факер  молча  достал  свой  "магнум", снял его с предохранителя и
воткнул за пояс, под куртку.
     - Джим, это еще зачем? Ведь мы не должны им ничего давать.  Харрис  сам
перевел  им  деньги  в  банк  Асуэрте.  Им нет смысла что-либо предпринимать
против нас. Они просто привезут пакет.
     - Ты еще не знаешь этих макак, Майк. От  них  всего  можно  ожидать.  А
перво-наперво  надо  проверить,  не подсунули ли они нам какую-нибудь отраву
для тараканов вместо товара. Тогда мы имеем шанс влететь на двести тысяч.
     - Вот пусть Харрис сам с ними и разбирается.
     - А ты сможешь ему доказать, что это не ты подменил товар?
     - Ты хоть знаешь, как выглядет настоящий товар?
     - Разберемся. Я только по глазам этой макаки увижу,  втюхивает  он  мне
дерьмо, или нет.
     Подьехала  старая  колымага,  вся  разрисованная  рокерской символикой.
Оттуда вылезли два грязных зачуханных мексиканца в пыльных и мятых пиджаках.
Шейный платок у одного из них был скреплен застежкой с крупной жемчужиной. У
него же в руке был пластиковый пакет.
     -Буэнос диас, амигос! - приветствовал их Джим, левой рукой  придерживая
полу  куртки.  Мексиканец остановился и молчал. Джимми хлопнул себя по лбу и
рассмеялся:
     - Вот черт, пароль-то я забыл! Эй, амигос, все в порядке! "Каса вьеха!"
     - "А тодо вида!",- осклабился мексиканец и протянул Майку сверток.

x x x
     - Здравствуйте, Антонио.
     - Баронесса! Сегодня вы замечательно выглядите! Вот в прошлый раз...
     - Дорогой мой, вы так и не научились лгать. Это делает  вам  честь.  Не
будем об этом. Что это у вас в руках?
     - Я  принес  вам  одну  из  своих  любимых книг. Она может скрасить вам
несколько вечеров.
     - Дайте-ка сюда... Эрик Фромм? Нет, Антонио, это уж слишком. Я понимаю,
вы хотели меня успокоить, но это -  все  равно,  что  показать  мне  вырытую
могилу.  А я ее и так вижу. Садитесь и спрячьте эту книгу подальше. Я хотела
ввам кое-что рассказать.
     Поскулини  подошел  к  баронессе,  которая  полулежала  на  рекамьешке,
прикрытая пледом. Поправляя ей подушку, он незаметно сунул туда томик. Потом
пододвинул кресло к ее изголовью и сел:
     - Я вас внимательно слушаю.
     -Давайте  без  обиняков,  Антонио:  Анна-Мари  - ваша дочь. Я не хотела
этого говорить, пока был жив Карл, ведь он был хороший и честный человек, он
идеально ко мне относился, ...чего не скажешь обо мне...
     - Я догадывался, баронесса. Почему же вы  мне  сразу  не  сказали?  Это
после той поездки на ривьеру?
     -Да,  Антонио.  Но  я знала, что вы не умеете лгать, и не хотела делать
больно Карлу, который в ней души не чаял.
     - Понимаю.
     -Это еще не все. Когда я послала ее учиться в Оксфорд, девчонка  совсем
от рук отбилась. Она сошлась там с неким авантюристом по имени Ле Мур. Сущее
животное!  Я  имела  счастье видеть его всего раз, незадолго до их поездки в
Африку. Я сама оплатила ей месячный тур! Ах, сафари! Ах, слоны!
     - Не судите ее слишком строго. Вы бы на ее месте поступили бы точно так
же. Романтичная натура. Я имею в виду Африку, а не Ле Мура.
     -Не перебивайте меня. Ле Мур  употреблял  наркотики,  он  -  похотливое
животное и абсолютно аморален. И Анну-Мари он к себе привязал с помощью этой
гадости. Она теперь тоже наркоманка. Что-что, а вот это меня всегда пугало и
отталкивало. Я далеко не ангел, но в свои сорок семь лет я не прошла и трети
того,  что  было у нее. Я ненавижу этих проклятых наркоманов, потому что они
всюду сеют заразу и смерть. Думала ли я тогда,  пять  лет  назад,  что  граф
Орлов...  Простите,  что  я вам это говорю. Простите. Так вот, после поездки
Анна-Мари призналась мне, что она убила человека. Если  бы  им  оказался  Ле
Мур,  я  бы  благословила  ее.  Но  она сбила грузовиком девочку-негритянку.
"Мама! Я же не хотела! Все было так прекрасно... Сумерки,  джип,  Ле  Мур...
Вокруг  летали  серебрянные птицы, из-под земли росли огненные цветы... Я не
успела затормозить..." Она вела машину, одурманенная.Хорошо, что не дошло до
суда и заключения, но каково мне знать, что моя  дочь  -  убийца!  Будь  они
прокляты,  эти  наркотики! Будь прокляты эти животные, которые думают только
лишь о сексе!

x x x
     - Ванька! На меня приказ пришел из штаба!  -  орал  Петька,  размахивая
руками,- Завтра - домой!
     - Во, везет же людям. А мне трубить еще аж до нового призыва.
     -Это  потому,  что у меня мать одна и бати нет. Ну, подумаешь, на месяц
раньше! Я тебя все равно на свадьбу приглашу.
     - Да что там, Петь. У меня мать - диспансерная больная, а батя - хоть и
жив - что с того? Синячит по-черному. Лишь бы считалось, что в помощь.  Нет,
ты  пойми,  я тебе не завидую, но, блин, от людей ждать справедливости - это
гиблое дело!
     - Вань! А ты и не жди. Твое дело правое - стучи и  требуй!  Может,  еще
вместе на дембель поедем. Напиши рапорт комбату.
     - Не  смеши.  Пока  до  него  дойдет,  отсюда  всех  уже поганой метлой
погонят. Через месяц.
     - Ладно, херня это все. Сегодня как нажремся! А  я  дембельский  альбом
уже отослал. Вальке.
     - А Людка твоя, что же?
     - Она,  зараза, мне уже две недели не писала. А ведь знает, что дембель
на носу.
     - Значит, определился?
     - Фиг его знает. Вскрытие покажет. Все-таки Валька на мне торчит...
     - А сам ты как?
     - Ой, Вань,  не  томи  душу.  Ничего,  еще  оттянусь.  Вот  куплю  себе
"мерседес"  и  заеду к ней в эту школу фотомоделей. Пусть, дура, знает, кого
она потеряла. Она аж губу закусит, от досады.
     - У тебя, что, уже бабки есть на "мерседес"?
     - Это дело наживное. Было б желание. А крутым стать - это не проблема.

x x x
     Джип отмахал добрые две мили на север, когда  вдруг  над  ним  пролетел
вертолет.
     Майк  прибавил  газу  и  понесся  к расщелине, чтобы побыстрей проехать
пустошь и свернуть на хайвей. Вертолет отвалил на восток и заложил круг.
     - Не нравится мне это, - буркнул Джим.
     - Может быть, пограничная служба,- ответил Майк,- Харрис  божился,  что
никаких  копов  не  будет. Въехав в расщелину, Майк притормозил.За скалой он
увидел капот полицейской машины. Внутри у него все похолодело. Резко перейдя
на задний ход, он хотел развернуться,  но  вдруг  сзади,  как  из-под  земли
показался военный грузовик, встав поперек дороги, из которого стали сыпаться
люди  с  автоматическими  винтовками  и  с  тремя большими белыми буквами на
спинах.
     - Кажется, приехали, - прохрипел Джим, выплевывая сигарету,-  Отдел  по
борьбе с наркотиками.
     Полицейская машина выдвинулась из-за скалы и голос прокричал в мегафон:
     - Вы  арестованы!  Выходить  из  машины с поднятыми руками! Оружие - на
землю и десять шагов вперед! Даю пять секунд!
     Джим отшвырнул в сторону свой "магнум". Шериф Симпсон  и  его  помощник
Купер защелкнули наручники за спинами у парней:
     - Вы  имеете  право  хранить молчание, право на адвоката, все сказанное
вами может быть использовано против вас в суде. Если у вас нет денег,  чтобы
нанять...
     - Ладно,  шериф,-  перебил его Джим,- Какие проблемы?Что это за облава?
Мы, что, так похожи на террористов?
     - Молчи, сукин сын, - ответил Симпсон, толкая его лицом на капот. Потом
он подошел к джипу  и  порывшись,  достал  из  бардачка  пластиковый  пакет.
Приятели онемели.
     - Это  называется  -  двадцать лет тюрьмы,- довольно пробасил он,- Или,
членоголовые, вы станете утверждать, что нашли это в кустах? Он обратился  к
помощнику:
     - Купер,  давай  быстро это дерьмо на экспертизу к Химику. Хотя я и без
анализа вижу,- он ковырнул пакет ножичком,- Белые кристаллы! А ну,  ублюдки,
колитесь, кто ваш босс?
     Майк глянул на Факера, и сглотнув слюну, начал:
     - Вам известен некто Харрис, черный, лет сорока пяти, владелец казино в
Клермонвилле?
     - Купер,  проверь  по  компьютеру,- бросил в сторону шериф,- А вы, если
поможете следствию, можете расчитывать на минимальный  срок.  Я  постараюсь,
чтоб  вам  скостили  до  десятки. Купер полез в машину и отсутствовал минуты
три. Потом он вернулся и доложил:
     - В Клермонвилле нет человека с такими данными. Они водят нас  за  нос.
Шериф побелел от злости:
     - А ну, скоты, говорите мне правду, или будет хуже! Живо!
     Майк  прочистил  горло  и  сказал,- Сэр, мы тут не при чем. Мы - мелкая
рыбешка. Харрис, или как его там, заставил  нас.  А  нам  из-за  него  -  по
десятке? Где же справедливость?
     - О!  Я уже слышу вопли о справедливости! - рассмеялся шериф,- Конечно,
вы о ней взываете. Но не для себя, а для других.Для этого Харриса, например.
Для себя вы ее не хотите!
     - Но, сэр...
     - Молчать!   Себе   вы   хотите   не   справедливости,    потому    что
по-справедливому вас надо вешать за яйца. Себе вы хотите снисхождения. Разве
не так?
     В  это  время к ним подошли двое в штатском - Химик и человек из отдела
по борьбе с наркотиками. Химик пожал плечами:
     - Здесь какая-то ошибка.
     - Что еще? - удивился шериф,- Вы проверили это дерьмо в пакете?
     - Да. Это фиксаж для проявления фотопленок.
     Джим начал истерически смеяться. Майк молча повернулся спиной к  Куперу
и  ждал,  пока  тот  снимет  с него наручники. Наконец, Джим пришел в себя и
сказал:
     - Видите ли, сэр, мы с другом - страстные фотолюбители...
     Шериф в мгновение ока стал красным:
     -Учтите, ублюдки! Это сходит вам с рук в последний раз!
     - Всего наилучшего, шериф! - прокричал Факер, поворачивая в замке  ключ
зажигания. Всегда рады сотрудничать!
     Нависла  пауза.  Люди  в  форм  снова полезли в грузовик. Купер пытался
скрыть улыбку. И тут шериф Симпсон вдруг просиял:
     - Эй, ты, дерьмо, вылазь из машины!
     - Что еще, шериф? Мы же, вроде бы решили все вопросы?
     - Не-е-ет, засранец! А где твоя лицензия на оружие?!

x x x
     После отбытия Нгоа внезапно заболела его сестра Куту.  Всего  за  сутки
она   ослабела  настолько,  что  не  могла  сама  подняться  с  циновки.  Ее
лихорадило, рвало и всю ночь сотрясало сухим кашлем. Когда Бата  прибежал  к
колдуну,  тот  молча  кивнул  головой  и дал ему амулет со связкой кореньев,
который надлежало надеть на шею больной.
     Вернувшись, Бата застал ее без сознания, в липкой испарине,  а  циновка
вокруг  была  вся  заплевана  слизью и кровью. Тогда он отправился к доктору
Левенталю - единственному  белому  в  деревне,  который  был  энтомологом  и
приехал  сюда  три  месяца тому, ловить тропических бабочек. Едва переступив
порог, он увидел, что с Левенталем тоже неладно.  Тот  сидел  скрючившись  и
завернувшись в одеяло, а на столе лежала разорванная конвалюта.
     - Не подходи, сынок, это зараза,- сказал Левенталь, кривясь от приступа
боли,- Пеницилиновые препараты неэффективны.
     - Понимаете, моя сестра... она тоже...
     - Еще кто-то? Плохо дело, очень плохо.
     - Как вы думаете, ее можно спасти?
     - Не  знаю,  Бата,  не  знаю.  Может,  и  нет. Хотя я молюсь, чтобы это
оказалось не тем, что я думаю.
     - Но ведь она такая молодая, такая хорошаа, никого  не  обижала.  Разве
это справедливо?
     - Это  уже  ни от кого не зависит. Бесполезно говорить о справедливости
или требовать ее. А когда мы не можем  ее  требовать,  нам  остается  только
ждать  ее  от  Бога.  Дай  мне рацию, сынок. Вон там, на ящиках. Надо срочно
вызывать Мапото. Похоже на начало эпидемии.
     Через три часа Куту умерла и теперь уже ее мать билась в лихорадке.  То
же  самое  происходило  и  во многих домах по соседству. В течении последних
шести часов умерло еще пять человек.  Когда,  наконец,  прибыл  вертолет  из
Мапото,  оттуда  вылезли  люди  в  зеленых  комбинезонах,  больше похожих на
скафандры. Левенталь вопросительно глянул в глаза, которые смотрели на  него
сквозь  квадратное  стекло. Человек что-то пробубнил в микрофон и все, кто с
ним прилетели, стали распаковывать большую полиэтиленовую палатку. Человек в
комбинезоне взял со стола маркер и написал  на  листке  только  одно  слово:
"Эбола".

x x x
     У  одра  баронессы  собрались  Шмайстер,  Поскулини,  врач и священник.
Анна-Мари лежала в соседней комнате, пьяная,обессиленная, и боялась зайти  к
матери.
     - Дочь  моя,- начал аббат Лево,- Есть ли у вас в чем покаяться, сказать
что-нибудь вашим  близким?  Поскулини  пытался  незаметно  вытереть  крупные
слезы, Шмайстер задумчиво глядел на озеро, за окнами замка Ногам-де-Перед.
     - Да,  друзья,  я  скажу,- хрипела баронесса,- мне открылась истина: Мы
все стоим друг против друга, как в хороводе. Но этот хоровод - и  есть  круг
заклятия.  Все,  кто  оказывается  против  нас - наши враги. Но это такие же
люди. Мы уничтожаем их и ненавидим  только  потому,  что  они  -  по  другую
сторону.  И  чем  быстрее танец смерти, тем сильней разносит нас от середины
центробежная сила. А если бы мы все собрались в центре, не было  бы  никаких
сторон,  не было бы ненависти и врагов... А пока что в середине - око божье.
Но оно закрыто. И только если мы придем к нему, оно откроется  .  Но  нельзя
искать себе место в центре среди людей. Надо встать в центр своих мыслей...
     Голос  баронессы  перешел  в  шепот  и  неясное бормотанье. Доктор Морс
ласково положил ладонь на плечо Поскулини:
     - Крепитесь, друг мой, она уже бредит. Смиритесь с неизбежным.
     Поскулини, уже не скрывая слез обратился к аббату Лево:
     - И что, святой отец, это и есть божественная справедливость?  Кого  же
она обидела за всю свою жизнь?
     - Не  ропщите,  сын  мой.  Никому не дано понять высшей справедливости.
Никому не дано о ней  судить.  За  стеной  послышались  всхлюпы.  Это  рвало
Анну-Мари.

x x x

ЭПИЛОГ

     В  последних  отрывках  вам,  вероятно попались несколько рассуждений о
справедливости. Вообще говоря, это сугубо человеческое понятие. И не  в  ней
суть.  Можно  только  помечтать  о  справедливости,  но к счастью, и только.
Испорченная  юная  богачка  в  наркотическом  трансе  убивает   негритянскую
девочку,   черный  американец  Харрис  шантажирует  двух  молодых  балбесов,
Соединенные Штаты нарастили ужасающий военный потенциал, а русский эмигрант,
граф Орлов заразил баронессу.
     Но: Нгоа проклял убийцу жены и  весь  ее  род,  Джим  пожелал  того  же
Харрису  и  всему  его племени, Петька пожелал американцам, чтоб их удавило,
баронесса заклеймила всех наркоманов и похотливых животных. Ну и что?
     Эбола унесла все селение  на  побережье  Замбези.  Отсутствовал  только
Нгоа. Но это его проблемы.
     Вы  думали,  что  баронесса  не умерла? Макумба! Так решили духи. А кто
может спорить с духами?
     Вы  ожидали,  что  Петр  женится  на  Вале?   Сентиментальные   сказки.
Красотка-фотомодель  взяла  его  в  оборот,  хотя это явно не то, что ему на
самом деле нужно.
     И, наконец, неужели вы думаете, что автомобили  не  продолжают  сотнями
давить американцев? А хрен на рыло!



Владимир Ефименко.
Натыкаясь (сборник рассказов)



БЫК
     Я вспомнил, как валили быка.
     Он  был  огромный, но покорный. Его привязали к дереву за рога, и некий
мастер своего дела сперва дал ему кувалдой по затылку. Бык слегка зашатался,
хотя звук был такой, будто раскололи большой орех. Потом его  полосанули  по
артерии,  ниже  уха,  и стали просто ждать. Бык молчал, истекал и плакал. Он
уже понял, что происходит. Все вокруг стояли, как  идиоты  и  глазели.  Лужа
растекалась  у  него  под мордой, кровь капала с бороды. Потом он качнулся и
рухнул. Мы видели, как жизнь ушла из него, но так и не увидели, куда.

ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ПОЛНОЙ ТЕМНОТЕ
     Несведующие скажут,  что  в  темноте  все  равно  куда  двигаться.  Это
справедливо  в  отношении  пустоты.  Но  в темноте нам нужен путеводитель. А
вовсе не фонарь. Это вам скажет каждый слепой.

1. ПИТОН
     Он  давно  живет  в  Одесском  зоопарке  -  симпатичный  как   ботинок,
пятиметровый тигровый питон. Глаза его похожи на янтарные запонки бармена, у
которого  стойка  оклеена наждачкой. Помещение у него, конечно, маловато. По
нормам, вычитанным где-то в справочнике по содержанию террариумов, диагональ
призмы должна составлять 2,5 длины животного. Возможно он и  чувствует  себя
ущемленным,  но  даже  сложенный  вдвое,  он  не  распластывается  по  песку
безвольной кишкой. Я видел, как он задирал голову, отрываясь от  поверхности
на добрых полтора метра. Это почему-то наводило на мысль об эрекции. Не имея
понятия  о  смерти,  и тем самым располагая вечностью, он спокойно переносил
свое стеснение, воспринимая его как временное неудобство.
     Мы, в отличие от него, вечностью не располагаем, за  то  не  скованы  в
своих  передвижениях.  И  это  неудобство,  надо сказать, тоже временное. Но
почему-то кажется, что питон значительно спокойней многих из нас.

2. АНТВЕРПЕНСКИЕ ПРОСТИТУТКИ
     Они сидели в черных  кожаных  креслах,  почти  обнаженные,  в  огромных
витринах  первого  этажа  на  набережной Шельды и знаками зазывали прохожих.
Что-то в этой ситуации мне уже было до боли  знакомо:  Питон  в  террариуме.
Однако  были  и различия; глянцем лоснились кожаные спинки кресел, а спины и
ноги были матовыми.  Глаза  напоминали  отполированную  ртуть.  Кроме  того.
проходя мимо питона, у меня никогда не возникала мысль его трахнуть. Потом я
думал, какая из них пришлась бы по вкусу Уленшпигелю, и нет ли среди них его
внучки. В итоге я понял, что искусная проститутка в своем террариуме намного
более уместна, чем проститутка в искусстве или питон в постели.

3. БЕССМЕРТНЫЙ
     В  нескольких  кварталах  от меня живет презабавнейший старик. Никто не
знает, сколько ему на самом деле лет. Я встречал его  возле  Нового  базара,
когда  еще ходил за ручку с мамой. Он попадается мне и теперь, все такой же,
ни на йоту не изменившийся. Росту в нем -  метр  тридцать  (на  каблуках)  и
выходит он только в безветренную погоду. Однажды, совсем недавно, дед шел из
рюмочной  и  его  изрядно штивало. Покачиваясь на трех точках опоры, включая
палочку, он попросил меня  провести  его  с  квартал,  до  дома.  Шаркая  со
скоростью  издыхающей  черепахи  (я  только  придерживал его за локоть), дед
поведал мне, что уже несколько раз терял паспорт. Я живо представил себе эту
картину: дед приходит в паспортный стол и заявляет об утере.  Его  проверяют
по  архивным  спискам:  "Такой-то,  такой-то,  1810  года  рождения..." Дед,
конечно, беззубо смеется и говорит:"Девонька, ну разве не ясно, что 1810 год
- это очевидная описка? Конечно же 1910! За что им  только  деньги  платят?"
Так  еще  полвека  можно  жить  спокойно  и  не опасаться лишних вопросов. В
петровскую  эпоху  ему,  очевидно  было  проще:   меньше   формальностей   и
документов,  не  говоря  уже  про времена Соломона. Дед любит кошек и прочую
живность, поэтому у меня есть подозрение, что это - Ной.
     Он рассказывал,  что  его  нынешняя  жена  -  пятая  по  счету  (оно  и
немудрено),  а  так, вообще, женщин у него было что-то около сотни. Учитывая
его возраст, я подивился умеренности и целомудрию деда.
     Отчего я вдруг вспомнил о  нем?  Сегодня  безветренная  погода,  а  его
что-то не видно.

4. КОНСЕРВАТОРИЯ
     Она  стоит  напротив моего дома - серая, четырехэтажная, квадратная. По
летней духоте, когда все  окна  распахнуты,  я  слышу  море  звуков:  трубы,
фаготы,  вокалисты,  вперемежку  с  пригоршнями  клавиш.  Я  слышу,  как эта
чарующая музыка слух людской чуть-чуть ласкает,  потом  благословляет  леса,
деревья,  реки,  горы,  а  также  грузовики, пролетающих ворон, и наводит на
мысль о том, что я свой позор сумею искупить. И зачем только Господь наказал
меня музыкальным слухом? Хотя, если абстрагироваться от нотного материала  в
целом,  и  от  натурального  темперированного  звукоряда в частности, звучит
очень неплохо.
     Когда ко всему этому примешивается скрип трамвая  No15  на  повороте  и
отбойный молоток дорожных рабочих, я понимаю, что такое музыка сфер.

5. ПЯТНО НА СТЕНЕ
     На  лестничной клетке у моего друга, куда мы частенько выходили курить,
на отсыревшей стене, было весьма примечательное пятно:  мне  оно  напоминало
ехидную  старуху,  прищурившую  глаз,  а  моему  другу  -  бородатого гнома,
сложившего губы трубочкой и дующего на что-то. Мы сопоставили наши позиции и
обнаружили связь. В том, что я воспринимал, как глаз старухи, он  видел  рот
гнома.  Интересен был сам момент, когда мы оба пытались увидеть одну и ту же
картинку  по-новому.  Наконец,  старуха  и  гном  стали  плясать  на  стене,
поочередно сменяя друг друга.
     С  тех  пор  прошло  много  лет.  Мой дорогой друг давно умер. Иногда я
думаю, что старуха и гном так же  смотрели  на  нас,  и  рассуждая  подобным
образом, вылавливали из небытия то один, то другой образ.

НЕ ТАК
     "В  каждом  из  нас  живут три человека: человек обычный, герой и герой
сказочный. При этом мы не живем тройной жизнью,  но  в  этой,  единственной,
существует  некая  тройственность.  Поэтому  нас  не  покидает ощущение, что
что-то происходит не так."
                                   Фригмунд Зельд, Соб.соч.т.7

1. НЕГОДЯЙ
     Настроение было мерзким, как и погода:  левый  ботинок  запросил  каши,
вокруг  -  слякоть  да  лужи  (мне  только  простуды  не хватало для полного
счастья), а эта скотина должен мне тридцать баксов и вот уже два месяца, как
спешит вернуть. Выражение лица у меня было, что называется, "про  войну".  А
тут еще какая-то сволочь, зеленый балбес, идущий мне навстречу, зафутболил с
носака мокрого черного кота, перебегавшего дорогу, со словами: "Расползалась
тут  всякая гнида". (Это не кот сказал, ну, в общем, вы меня поняли.) Вот же
подонок! Я посмотрел на него с такой ненавистью, что он без труда прочел мои
мысли о нем:
     - Ну что, уставился? - и дыхнул на меня  тяжелым  винным  перегаром.  И
тогда я уже не выдержал, и сказал ему, этому недоноску, что.. .
     НЕТ!  НЕ  ТАК:  Я  не стал разглядывать этого подлеца, и едва у него из
пасти  вырвалась  нецензурная  брань,  он  распластался  в  ближайшей  луже,
выплевывая  зубы.  Я разжал кулак и, закурив сигарету, пошел дальше, даже не
оглядываясь на
     НЕТ! И ДАЖЕ НЕ ТАК! : Я ведь признал в черном коте своего старого друга
Рамтальда, которого Скину с Бешеный околдовал своими  злыми  чарами.  Каково
это  -  скитаться  мокрым  и продрогшим по помойкам! Собрав всю свою волю, я
словно дротик, метнул в обидчика тройное Звериное заклинание...  Негодяй  на
глазах  превратился в мерзкую облезлую крысу! Рамтальд Благородный понимающе
кивнул мне, и подмигнув своим желтым кошачьим глазом, погнался за крысой.  Я
посмотрел  по  сторонам,  опасаясь  наткнуться на кого-нибудь из соглядатаев
Скинуса, ведь чтобы расправиться с ним, мне еще нужно было найти  похищенные
у меня тридцать волшебных талерхм...

2. ПОМРАЧЕНИЕ
     Конечно!  А  как же иначе? Тридцать восемь и пять. И это только в шесть
вечера! Передо мной стояла дилема:  лечиться  аспирином  или  же  употребить
народные  средства.  Народными,  оно, конечно, не так противно. Но где взять
деньги? Нет, это невыносимо! Кости ломит, щеки горят. Надо  хоть  чайчику  с
лимоном,  погорячей.  Голова просто плывет... Где же тот аспирин? Вот дрянь!
Никогда больше не буду одалживать! Даже лимона нет в холодильнике.  Говорят,
что чеснок, кажется, убивает микробов.
     НЕТ,НЕ  ТАК:  Не  то,  чтобы  этот  день  выбил меня из колеи. Или этот
ничтожный эпизод с котом. Просто сказалась усталость многодневной  гонки.  Я
почувствовал  внутреннюю  опустошенность.  Что  ж,  бывают  ведь  и нелегкие
моменты. Виски?  Нет,  пожалуй,  нельзя  расслабляться.  Тридцать  баксов  -
смехотворная  сумма  и  я  достану ее в любой момент. Я заставлю себя выпить
горячего чая и заснуть. Завтра я сделаю все, что наметил сегодня
     НЕТ, ДАЖЕ НЕ  СОВСЕМ  ТАК:  Очевидно  негодяй  был  из  своры  Скинуса.
Возможно,  Бешеный  уже  заметил  его  исчезновение.  Ворон,  который  сидел
напротив моего окна, каркнул трижды и стены  моего  дома  стали  изгибаться,
оплывать,  струиться,  как бывает летом, когда идешь по раскаленному шоссе и
видишь  поднимающийся  горячий  воздух.  В  голове  стало  глухо  стучать  и
наваждение охватило меня: из каждого угла на меня таращились жуткие глазищи,
высовывались звериные рыла. Мою голову сдавил гигантский удав и я ощутил всю
силу  чар  Скинуса  Бешеного.  Отвратительные рожи рукокрылых замелькали под
потолком и воздух наполнился хлопаньем их крыльев... Чеснок! Вот, что  может
отвадить вампиров!.

3. ДРАКОН
     - Шеф,  как  обычно,  вызвал  к  себе  в кабинет и раздраконил меня под
первое число:
     - Я надеюсь, вы понимаете, что с такими результатами мы никак не  можем
мириться?
     - Я все хорошо понимаю, но ведь...
     - Ничего  вы  не  понимаете!  Но чтобы стало яснее, я скажу: ни о какой
премии не может быть и речи!
     Нет, так нет. Когда я просил подписать  заявку  на  оборудование,  меня
тоже  не поняли, а в, конце концов, не я должен всем этим заниматься. Это не
моя обязанность. Мое дело - работать  с  персоналом!  Как  хорошо,  что  тот
балбес  все-таки  созрел  и отдал мне долг! Теперь, по крайней мере, ноги не
протяну. Не собираюсь я унижаться из-за этой проклятой премии.  Они  думали,
что  я  из-за  нее  буду  заниматься всей этой хреновиной! Пусть найдут себе
дураков, дефицит, что ли? А вслух я добавил шефу:
     - Это все? Я могу идти?
     - Да, но ведомости... в любом случае...
     - Извините уж. Но у меня есть мои непосредственные прямые  обязанности.
Мне, конечно, очень жаль, но что поделаешь...
     Он  выпустил  дым  из  ноздрей  и со злостью загасил окурок. Сказать-то
нечего! Ну, прямо, настоящий огнедышащий дракон!
     НЕТ, НЕ СОВСЕМ ТАК: Когда босс попытался  диктовать  мне  эти  позорные
условия, я схватил его за грудки, поднял у себя над головой и высказал ему в
лицо  все,  что  думал  о  его  мелкой лавочке и его подлой душонке. Потом я
поискал глазами вокруг себя. У  окна  стоял  огромный  аквариум,  литров  на
двести.  Босс  умоляюще  посмотрел  на  меня,  но  я  раскачал  его  и одним
движением...
     НЕТ! СОВСЕМ  НЕ  ТАК!  Когда  он  выпускал  дым  из  ноздрей,  я  вдруг
неожиданно  понял,  кто  так  долго  скрывался  в  этой  ЛИЧИНЕ.  Его  выдал
один-единственный, вырвавшийся вместе с  дымом,  язычок  пламени.  Так  вот,
каков он на самом деле, Скинус Бешеный, тот кого все боялись, но никто почти
не  видел!  Он  понял,  что  разоблачил  себя.  Ощерившись, он вскочил и его
взметнувшаяся тень закрыла полстены. В мгновение ока он вырос до  потолка  и
тело  его  покрылось  стальной  чешуей. Кожистые крылья царапали стены, а от
удара хвоста, способного перерубить  всадника  вместе  с  конем,  со  звоном
разлетелось  окно.  Со  свистом  вобрав  в  себя  воздух, он обрушил на меня
ураганный поток горящей смолы и серы. Но на мне уже были четки  из  тридцати
волшебных талерхм, делавшие меня неуязвимым для него. Я высоко поднял их над
головой  и  ткнул  ими прямо в его драконью пасть. Он дико завыл, зарычал от
боли,  а  потом  съежился,  поморщился  и  повалился   наземь   в   страшных
конвульсиях, источая зловоние. Перед смертью он прохрипел:
     - Да, ты  победил  меня.  Но  за то твоя белоногая Грозильда... Она уже
больше никогда...

4. ДАМА СЕРДЦА
     Я пришел, и когда она  посмотрела  на  меня,  я  чувствовал  себя,  как
побитый кот. Она не догадывалась, она уже знала все наперед:
     - Что, опять допрыгался? Теперь как, опять зубы на полку?
     - Ну что ты, заяц. Все нормально. Выкрутимся как-нибудь.
     - Боже,  когда  это  все кончится? Ты, что не знаешь до сих пор, что он
идиот? Тебе надо было именно перед ним донкихотствовать? Это же, в  конечном
итоге, надо мной издевательство!
     - Но, послушай: кое-какие деньги у нас есть...
     - Замолчи! Не в деньгах дело! Я никогда не могу рассчитывать...
     Но  я  же  не сидел сиднем! - взорвался я, - Я делал все, что мог. Я не
виноват, что приходится жить среди идиотов. Да, все получилось  не  так,  но
неужели ты хочешь сказать, что...
     - Да,  я хочу сказать! - она помолчала, улыбнувшись, глубоко вздохнула.
И она сказала...
     НЕТ, НАВЕРНОЕ, НЕ СОВСЕМ ТАК: Убив дракона Скинуса, я отрезал его  злой
язык.  Волшебные  четки  из  талерхм  болтались  у меня на поясе. Я вернулся
домой, словно из дальнего похода. Что за радость  от  моей  победы,  если  я
теперь  уже  никогда не увижу мою милую Грозильду белоногую... А ведь у меня
уже есть Его отрезанный язык, способный ее расколдовать. Что толку от  него?
Я  повертел  его  в  руках  и  он  нечаянно выскользнул на пол. В прихожей у
вешалки стояла коряга, которую я когда-то нашел в парке. Она была  настолько
причудливой,  фантастически безобразной формы, что она мне сразу понравилась
и я думал было сделать из нее нечто такое... Сам  не  знаю.  Светильник  или
подставку  для  цветов. И вдруг... От случайного прикосновения корень-монстр
зашевелился, вырос, выпрямился, окутавшись снопом искр всех цветов радуги  и
предо  мной  встала  моя  милая  Грозильда, которую я уже давно оплакал! Она
сказала:

ЭПИЛОГ
     Она сказала: "Ничего не надо говорить. Просто обними меня..."
     ХОТЯ НА САМОМ ДЕЛЕ она сказала: "Ничего не надо говорить. Просто обними
меня."
     НО, УЖ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ЕСЛИ БЕЗ ШУТОК, ОНА  В  ТОЧНОСТИ  СКАЗАЛА  ИМЕННО
ТАК: "Ничего не надо говорить. Просто обними меня."

ПИСЬМО ЧУЖОЙ
     Когда  соберутся  две  женщины,  то  после  обсуждения  ужасной жизни и
идиоток-подруг, начинаются задушевные воспоминания  о  роддоме.  Мужчины  не
ушли  далеко:  после  футбола,  секса  и  нескольких  стаканов  -  всплывают
армейские мемуары. Тех и других можно понять: речь идет о самой тяжелой,  но
где-то  и  приятной  полосе в жизни. Исключения редки. Обычный порядок может
слегка варьироваться, например, после  обсуждения  подруг  могут  возникнуть
обобщающие  оценочные суждения о мужчинах, а у последних после футбола может
проскользнуть политика, но сексом закончится все  равно,  так  что  спорт  и
выборы - это разминка, предварительная игра.
     Армия  и  роды  -  альфа  и омега задушевных бесед. Поскольку, любезный
читатель, беседа у нас,  несомненно,  задушевная,  будем  считать,  что:  А)
Центрфорварда давно пора на мыло; В) В этой стране никогда порядка не будет;
С)  Все они продажны, хотя попадаются и порядочные.(Из этого набора пытливый
читатель уже может догадаться, какого я пола.)
     В общем, был у меня армейский приятель, сосед по койке. Сибиряк. Была у
него любимая. Все у Сереги спорилось легко и красиво, да только  в  языке  -
кость.  Когда  он  говорил,  половина  смысловой  нагрузки доносилась руками
(женщины это любят, поверьте), но вот когда надо было  сесть  за  письмо,  у
него эти руки опускались: "Не знаю, о чем писать. "Так я стал его поверенным
Сирано.  Спору  нет,  при  встрече они бы и без меня нашли, что делать, но в
письмах... Я писал ей длинные послания, полные намеков  и  двусмысленностей.
Серега потом переписывал их своим аккуратным почерком. Справлялся о значении
незнакомых слов. Я подробно объяснял. Потом решил, что лучше сразу объяснять
письменно,  усилив  просветительскую  функцию.  В  приходящих от нее ответах
появился усилившийся  интерес.  Мы  (!)  гордились  этим  Чувства  настолько
переполняли  меня  в  ту  пору,  что  я,  как донор, уже не мог обойтись без
кровопусканий. Излияния возымели действие:  После  дембеля  Серый  пригласил
меня  на свадьбу, шафером. Я не поехал: далеко, некогда, финансы-романсы. На
последней стадии романа в письмах я старался максимально приблизиться к  его
стилю,  чтоб  потом  не  так  бросалась  разница  в  глаза,  чтоб оно как-то
выглядело путем. Дошел до того, что почувствовал, как мне не хватает рук для
выражения мыслей. Но выходило это с удовольствием,  все  это  отвратительное
предприятие. Я писал, как для себя. Я любил ее. Кто она, я так и не узнал.
     Ну  и  нашел,  чем  хвастать!  Для  него это - экзерсисы, а там - живой
человек! Не знаю, возможно, мои экзерсисы были еще живей. Зачем  я  об  этом
говорю? Да просто я до сих пор продолжаю писать письмо чужой.

ЭВРИКА
     Эвриклея,   старая   рабыня,  встретив  на  рыночной  площади  Аристию,
служившею по соседству, пыталась рассказать подруге о своих злоключениях:
     - С моим господином не соскучишься. Даром, что ученый муж.
     - Это ты про своего старого скопидома?
     -А про кого же еще? Он всех замучил. То выбросит целую  кучу  денег  на
свои  дурацкие  причуды,  то ему в голову взбредет направлять на стену целую
кучу зеркал, а ведь зеркала-то ты сама знаешь, сколько стоят!
     - Это Архимед твой, чокнутый?
     - Он самый. Так вот, вчера он с друзьями перепился  и  расшвыривал  все
вокруг  себя.  Может,  и  обронил  где-то  в ванной тетрадрахму, когда ходил
умывать свое пьяное рыло.
     - И что, он из-за этой тетрадрахмы устроил всем черную жизнь?
     - Я же тебе говорю,  скопидом  редкостный.  И  что  же?  Тут  он  сорит
деньгами  направо  и налево, а сегодня - это вообще. Нашел, как я поняла, он
свою монетку. В ванной, как я сразу и предполагала. Ну, нашел себе, и  слава
богам. Так нет же, надо было выскочить голым на улицу и всем прохожим орать:
"Нашел! Нашел!"



Владимир Ефименко.
Старик (повесть)



                              "Возраст человека - это
                               калечество его лет."


1.

     - Не верю! Не верю! - орал Марк на пробах.
     - Ах,  ты  ж,  Станиславский,  мать  твою за ногу! Он не верит! Большой
знаток жизни! Марк Пушинский - кто ж его не знает? Выдающийся  кинорежиссер.
Заслуженный  деятель  искусств.  Все  его уважают, все с ним считаются. Он -
метр. А мне он - вроде крестного. Я  его  с  детства  всегда  называл  "дядя
Марик". Друг семьи. Падла. Что меня с детства в нем раздражало - так это его
золотые   зубы.   Сейчас,  правда,  когда  он  забурел,  он  их  поменял  на
металлокерамику. Следит за собой. Ему никогда в жизни не дашь его 55 лет. На
киностудии, наверное, нет ни одной юбки, на которую он не  положил  бы  свой
похотливый  глаз.  Милейший человек! Он далеко не дурак, справедливости ради
надо отметить. С  ним  бывает  интересно.  Куча  знакомых  в  самых  верхах.
Энциклопедия  в  голове . Но сволочь - редкая. Когда умер папа, Марк проявил
заботу о маме и обо мне тоже. Он даже стал у нас чаще бывать, чем когда папа
был жив. Тогда он еще работал в театре. Мне было 15 лет, когда папа  утонул.
Самое  время  определяться. Марк посоветовал засунуть меня в театральное, на
актерское отделение.  В  этом  он  помог.  Его  первая  жена  была  женщиной
"меркантильной и ограниченной", а другими словами, она не могла привыкнуть к
тому,  что  у  Марика сменялись бабы, как перчатки. Она, в конце концов, его
бросила. Но это было уже после  папиной  смерти.  И  с  тех  пор  он  к  нам
зачастил.  Мне  он  рассказывал  кучу  всяких интересных вещей - о театре, о
литературе, и вообще, "за жизнь". Но тут все было просто - он  положил  глаз
на маму. Она была далеко не старухой, да и с мозгами там было все в порядке.
Я этого тогда, по своей наивности, не видел. Дядя Марик - как свой родной. И
вот,  как-то  раз,  Марк  пришел к нам под вечер и заглянул сперва ко мне. Я
этого вторжения никак не ожидал, и даже не успел загасить папиросу.  Не  то,
чтобы  я  очень  боялся,  просто жалел маму. Я-то уже год, как начал курить.
Увидев мое смущение, Марк повел себя дипломатично:
     - Ну, ну, Витек! Не надо так резко. Ты слишком усердно изображаешь, как
ты занят уроками! Будущему  актеру  надо  играть  тоньше.  Вытащи  из  книги
папиросу - она сейчас загорится.
     - Дядя  Марик!  Только  пожалуйста,  маме  - ни слова. Я думал, это она
идет.
     - Ну, что ты, Витек. (Я б его убил  за  это  "Витек".  Папа  звал  меня
просто  Витя,  а  мама  чаще - Витюша.) Мы же взрослые мужчины. Я не доношу.
Но... Если уж так сильно хочется, возьми хорошую сигарету, не трави себя.  -
он достал пачку "Кэмэл" и предложил мне,- Если и правда, хочется закурить. Я
взял  штатовскую  козырную сигарету и подумал: "Легко тебе говорить. А бабки
где? Можно купить десять пачек "Беломора". Кстати, батя именно его и  курил.
Ну и что? Марк продолжал:
     - Идея,  Витек!  Если  ты  не хочешь огорчать маму, есть выход. От тебя
сейчас все равно никотином прет  на  километр.  Тебе  надо  проветриться.  В
летнем сейчас идет американский фильм про ковбоев. Две серии. Как?
     - Классно, конечно, но у меня ... это... Нету...
     - Не волнуйся, я все понимаю. Сам таким был. Вот, возьми, это тебе,- он
засунул мне в карман рубашки сложенную ассигнацию.
     - Последний сеанс в восемь. Успеешь?
     - Да. Я уже уроки сделал. Вот только как мама?
     - ...А,  да  я  ей  сам  все обьясню. Она тебя пустит. Надо же будущему
актеру видеть, как играют настоящие кинозвезды! Или я не прав?
     Не знаю, что он там маме говорил, но меня в кино пустили без проблем. Я
же, вместо того, чтобы преспокойно себе идти в кино, зацепился  с  друзьями.
Они,  конечно  же,  узнали,  что я сегодня - богатенький Буратино, и сели на
хвост. Раскрутили меня на пиво. Откуда-то  взялась  гитара  и  мы  два  часа
просидели  под  забором, с полным кайфом, пока эти придурочные ковбои палили
друг в друга из кольтов. Потом я спохватился и побежал домой, потому что уже
совсем стемнело, а часов у меня не было.
     Возле самого дома меня удивило то, что в окнах света не  было.  Правда,
скорей  всего,  Марик  тоже  пригласил маму в кино, и они еще не пришли. Тем
лучше. От меня, наверное, несет, как из пивной бочки. Лягу тихонько  и  буду
спать, как зайчик. Я подошел к дверям, но они оказались незапертыми. Это уже
странно.  Изнутри  доносились непонятные звуки, какая-то возня, шепот. Может
быть, кто-то залез к нам в квартиру? У меня все похолодело внутри. Я замер и
прислушался. Различил мамин голос, тихо-тихо:
     - Нет, Марик, пожалуйста, не надо. Витя же скоро  придет!  А  голос  из
темноты ответил ей:
     - Там две серии. Он придет не раньше десяти. Лида, ну давай же!
     - Нет, я так не могу. Пусти.
     Я  подался всем телом вперед и дверь скрипнула. Послышался звук, словно
кто-то скатился с дивана на пол. Потом включился свет и я увидел  Марика  на
карачках у дивана, а мама сидела и куталась в шаль, щурясь на лампу.
     - А  ,  это  ты  Витек, - чересчур бодро произнес Марк, - Что, кино уже
успело кончиться?
     Я хотел было поинтересоваться, успел ли он, но постеснялся маму.
     - А вот, кстати, и она, - сказал Марк, показывая мне  запонку,  которую
он только что, с понтом, нашел на полу.
     - Я полез ее искать и задел шнур...
     А еще актер! Меня учил не переигрывать! Но если ты задел шнур и вырубил
лампу,  то  почему  вы  оба  щуритесь,  как  на  яркое  солнце? Ну, Марк, не
ожидал... Не то, чтобы это меня сильно поразило. Я уже знал, откуда  берутся
дети. Но моя мама... Наверное, это был типичный эгоизм с моей стороны. С тех
пор  Марк  стал  бывать  у  нас реже, улыбки его стали фальшивей. Мама долго
тогда пыталась оправдываться, хотя это было лишним, я думаю. Она ведь его не
любила, как папу, я это точно знаю. Мы продолжали видеться: у нас,  у  общих
знакомых, но "дядя Марик" перестал быть родным. Мы с ним никогда не выясняли
подробностей,  но  отношение  изменилось. А потом он подложил мне свинью, на
выпускном экзамене по специальности.  Он  был  в  комиссии,  а  мне  попался
монолог Чацкого. Марк подошел ко мне и шепнул, что Вильницкий - председатель
комиссии,  балдеет  на  новаторстве,  любит  гротеск.  Короче,  все,  что мы
репетировали раньше - не годится, это не понравится. Я клюнул на эту наживку
и мне еле натянули тройбан. Потом уже, Люда Соколова (дочка Веры Степановны,
которая  вела  у  нас  сцендвижение)  рассказала,  что  Вильницкий  чуть  не
взорвался от моей интерпретации Грибоедова:
     - Марк  Александрович,  это  и  есть  ваше  хваленое  протеже?  А Марик
(разговор шел на кафедре, после экзаменов), спокойно ответил:
     - Вы имеете в виду эту юную бездарь?  Да,  я  знал  его  отца.  Мальчик
остался  сиротой, жалко его. Но это не значит, что кто-то собирается сделать
из него Качалова. Надо трезво смотреть на вещи. Я это давно понял."  Мелочь,
а приятно. Вот какой Марк Александрович Пушинский душевный человек.

2.
     Но это так, кстати о птичках.
     Много  потом  было  всего.  Я  кое-как  устроился в ТЮЗ и изображал там
всяких козлов. Иногда мне  даже  нравилось.  Особенно,  когда  выбегаешь  на
авансцену  и  орешь  в  зал,  сидя  на  метле:  "Деточки!  А куда Аленушка с
Иванушкой  побежали?"  И  весь  сопливый  зал  тыкает  пальцами  в  сторону,
противоположную  истинному положению вещей. Это - единственная ложь, которая
доставляет мне радость. Так вот, средь бела дня взорвалась бомба:  Пушинский
был  на  фестивале  в  Милане,  познакомился  с самим Энрико Бранцотти и они
собираются здесь, у нас, снимать фильм совместного производства! Еще  бы  не
бомба!  Ведь  у Бранцотти -" Оскаров", как у собаки - блох. Надо было суметь
уломать его приехать сюда, делать кино. Сценарий, они,  вроде  бы,  написали
вместе:  своеобразная  окрошка по мотивам русской классики. Тут и Толстой, и
Достоевский, и Антоша Чехонте. Всего понемножку. Рабочее название  фильма  -
"На  склоне", про героя, который в молодости жил хорошо, но неправильно, а к
старости стал жить правильно, но нехорошо. Наглавную женскую роль шла  Луиза
Бранцотти  (  а  кто  спорит?).  На  мужскую  же, (возрастную роль) объявили
конкурс среди нашего брата. То-то было! Я, конечно, понимаю этого Бранцотти:
не то, чтобы он так уж уважал маэстро Пушинского. Все,  что  он  говорил  на
публику  -  это из чистой вежливости. Не надо забывать, что Марк сделал себе
"заслуженного"  на  очередной  ура-патриотической  проституции.   Это   всем
известно,  но  кто  ж  этим  не  грешил? Другое дело, что кроме этого он еще
кое-что умел, это факт. Но дело даже не в том:  Бранцотти  отлично  понимал,
что делать киноу нас - это чистая шара по сравнению с Италией, не говоря уже
о  Голливуде.  Бесплатное  удовольствие.  Ну,  выложит  он  полтинник баксов
(тысяч), так ему не только сыграют, отснимут, смонтируют и озвучат, так  еще
и  поцелуют  (именно  туда, куда вы подумали). Фильм, насколько я понял, без
особых трюков,  так  себе,  психологический  триллер,  как  сейчас  говорят.
Никаких  тебе авианосцев, Шварценеггеров, катастроф, массовок. Вседостаточно
камерно. За то родимые просторы, березки, степи - о натюрель, бесплатно. Как
замечательно будет смотреться его Луиза в стоге  русского  сена!  Пушинский,
было,  заикнулся  насчет  того,  чтобы одну из сцен снимать в Париже, благо,
сценарий это предусматривает, но  умный  итальянец  заметил,  что  парижский
эпизод  снимается при спущенных шторах, так что Эйфелевой башни все равно не
видно, а раз она не фигурирует в кадре, то все это можно воссоздать  и  тут,
на  месте.  Пушинскому  оставалось  только  скатать  губу. Так что, Маричек,
сиськи на Мулен-Ружпокрутятся без твоего участия, а вместо омаров от Максима
будешь  хавать  кильку  в  томате,  заслуженный  ты  наш.  -о  это   все   -
экономическая  подоплека.  Если же говорить серьезно, то Бранцотти - мужик с
головой, его на мякине не проведешь. Так, как он работает  с  актерами,  это
поискать.  Я  видел  его  фильмы:  "Мертвый  павлин" и "Самолет летит" - это
нечто! Там и сюр, и абсурдизм.  Актерский  ансамбль  великолепен.  Каждый  в
отдельности и все вместе. Поэтому наша актерская гильдия загудела, как улей,
потому   что   сняться   у   Бранцотти  -  значит  автоматически  попасть  в
международную обойму, и в Голливудский компьютер, кстати, тоже. Вот они  все
и  кинулись  на  пробы.  Многих  сразу  же  отшил  Марк:  очевидные  дебилы.
Нескольких завалил Энрико - он неплохо знает русский, а из тех,  кто  прошел
эту  Сциллу  и  Харибду, еще парочку отозвали по настоянию Луизы. Было ясно,
что она не может лечь с ними в один стог, даже в кадре. Таким  образом,  нас
осталось  всего  пять  претендентов  на  роль,  и  я  в  том  числе. Двое из
драматического, двое - просто безработных актеров, но  с  хорошим  послужным
списком  в кино, и один я - тюзовское отребье. Когда мы собирались вместе, я
понимал, что мои шансы невелики, а они смотрели на меня, как смотрят любящие
родственники на ракового больного. Когда мы пробовались в эпизоде  с  героем
"в  молодости"  - все шло нормально, я даже видел, как Луиза уже предвкушала
мое соседство по стогу. Бранцотти тоже был доволен, но Марка,  видимо,  жаба
задавила.  Поэтому,  когда  пошли пробы с гримом,(состарившийся герой) -Марк
при всех заорал на меня:
     - Не верю! Не верю! Ты понимаешь, Витя, что твоему герою семьдесят лет?
Здесь твое молодое позерство не подходит! Это  надо  сыграть  изнутри,  так,
чтобы  мать  родная  не узнала. Нет, это полный примитив, никуда не годится.
Бранцотти вежливо перебил его и что-то сказал. Мне, в отличие от Марка, было
хорошо видно, как каблук Луизы атаковал его ботинок. Марк несколько остыл  и
сказал:
     - Спасибо,  на  сегодня  все  свободны.  Мы посоветовались с господином
Бранцотти и решили окончательные пробы перенести на месяц.  Ему  пока  нужно
съездить в Италию, уточнить насчет финансирования. Так что у вас будет время
лучше  подготовиться.  А тебе, Витек, я честно скажу: ты мне как родной. Без
обид, ты же меня знаешь: я бы тебе с удовольствием дал эту роль,  но  не  за
красивые  же  глазки!  Ты убеди меня, убеди всех, чтобы все поверили - и она
твоя! Когда все разошлись, я еще раз прикинул свои шансы: мне только немного
перевалило за тридцать. Как раз - ни туда, ни сюда: для старика  не  слишком
зеленый,  да  и за юношу еще сойдет. Я хотел еще раз переговорить с Марком -
неужели он не видит, что у меня действительно неплохо  получается?  Или  это
его  обычный сволочизм? Тогда мне уж терять нечего, по крайней мере, выскажу
все ему в глаза. Я дождался, пока народ  немного  рассосется  и  заглянул  в
дверь  группы.  "На  склоне"  -  гордо  гласила  табличка на двери,- "Реж. -
Бранцотти-Пушинский". Напротив входа стоял шкаф, с  инвентарным  номером  на
задней панели из ДВП, о которую уже загасили не один окурок. Марк специально
поставил  шкаф  у  входа,  на манер ширмы. Я еще не выглянул из укрытия, как
различил грудное контральто Луизы:
     - А  этот  последний  актор  (она  говорила:   "актор")   -   по-моему,
dul-cissimo.
     - Кого  имеет  в  виду синьора? - прикидывался дурачком Марк. Бранцотти
переспросил:
     - Vero? Ti piacche, sole mio? Allore, per probo...
     Но тут опять влез въедливый голос Марка:
     - Это  все  решится  "син  проблем",  как  видите,  актеры  у  нас  "ин
кондисьоне".  Я  надеюсь,  Энрико,  (он  понизил  голос)  что вы приедете до
двадцатого числа? Так вот, я уже сейчас вас с Луизой официально приглашаю на
свой юбилей... Нет, никакой шумихи, никаких репортеров... Все будет на  моей
... вилле у моря. Совсем по-домашнему. Я очень обижусь, если вас не будет.
     - Граци, Марчелло, - пробасил итальянец, - мы постараемся, обязательно.
Граци.
     Вот  оно что! "Никаких репортеров"! Старый плут. Естественно, он мог бы
вполне расколоться на "кабак" для своих гостей,  но  это  же  совсем  другая
песня!  А  представьте:  Бранцотти  и  Марик  в "домашней обстановке"? Я уже
заранее видел их фото в обнимку  где-нибудь  на  обложке  киноальманаха,  на
марковской  даче  ("вилле"  - сноб проклятый!), в гамаке. Марк, естественно,
потом будет всем заливать:
     - А что, говорю, брат Энрико? А он мне отвечает: "Да, так вот,  брат.."
Я не стал светиться, тихонько закрыл за собой дверь и решил про себя: " Я на
этот  юбилей тоже как-нибудь попаду". У меня есть месяц с небольшим. Погоди,
Марк! Будет тебе паблисити, а у меня будет - роль, или пусть меня покрасят!

3.
     Когда я выходил со студии, остановился у  вахты,  чтобы  позвонить.  На
вахте  сидел  дядя  Миша,  старый ВОХРовец, такой же седой, как и десять лет
назад. Фамилия у него была необычная:  Дозвон.  Не  Довзон  какой-нибудь,  а
именно,  Дозвон,  словно  его предки все время кому-то дозванивались. Михаил
Устинович Дозвон. Сам он говорил, что у него дед из французов.  Очень  может
быть,  что  какой-нибудь  д"Озвон  осел в России после 12-го года, суть не в
этом. Прозвище у него было уникальное, хоть и за глаза. Уж  очень  не  любил
Устиныч,  когда  в  списках его инициалы ставили перед фамилией, а не после.
Это его просто бесило. А так -милый старик. Я попросил телефон,  он  любезно
разрешил,  "только  недолго",  справился,  что  там опять Марк Александрович
затеял снимать. Я звонил Сане, своему школьному другу:
     - Да, это я, - услышал я в трубке  родимый  голос.  -  Привет,  грязный
подонок. Водочки попьем? У тебя как с финансами, голяк?
     - Нет, алкаголичек, кое-что еще наскребется. Я к тебе по делу.
     Давай,  рассказывай.-  и  вдруг,- Линда! Сука! Пошла вон! Вон пошла! На
место, я сказал!  (Линда  -  это  очаровательный  русский  спаниель)Затем  я
услышал  еще  более  конкретный  адрес,  куда  посылалась Линда, и наступила
пауза.
     - Сань, алло!  Я  тебя  только  хотел  спросить:  у  тебя  сейчас  дача
свободна? Можно пожить, или как?
     - А ты, что, один собираешься там жить? Тогда, скорей, или как.
     - Сань,  мне  роль  дают, очень крутую. Мне надо некоторое время побыть
одному, ну, это... в образ войти, что ли. Дома не могу, все достало.
     - Вот, что с человеком делает алкаголизм, - здраво заключил Са-ня,- Ну,
значит, я жду. Зацепи по дороге гранату, а похавать у  меня  есть.  Пока!  Я
повесил трубку, поблагодарил Устиныча и вышел на улицу. У меня созрел план.

4.
     План  получался действительно грандиозный. Люблю я мистификации всякие.
Попадался мне как-то  в  институте  рассказец  О"Генри  "Перестарался"  (или
как-то  так,  "He overdid it"- по-английски. Перевод мне не попадался) Поди,
знай, когда тебе что пригодится! Там, короче, актеришка хотел получить  роль
деревенского  простачка  в мелодраме с участием некоей примадонны. Фамилия у
нее была аристократическая, не помню уж, какая, все  равно  -  псевдоним.  А
сама  она  была  из  глухой  деревни,  и  настоящая  фамилия  была, конечно,
плебейской - то ли Джонс, то ли Фокс, если  не  Смит.  Чтобы  убедить  ее  в
достоверности  перевоплощения,  парень  едет на рекогносцировку в ее деревню
(Cranberry corners)- что-то вроде наших Чертовых куличек  и  узнает  всю  ее
подноготную,  собирая  деревенские  сплетни.  В итоге, он настолько убеждает
великую актрису, что она, не раскусив обмана, бросает все  к  черту,  театр,
премьеру,  постановку,  и  срочно  уезжает в деревню. Несостоявшийся партнер
примадонны понимает, что он  перестарался.  Вот  так  и  я.  Думаю,  о"Генри
простит  мне  этот  маленький  плагиат.  Нет,  более  того!  Я бы назвал это
творческим развитием темы! Дело в том, что у Марка где-то в Кремидовке живет
родной  дядя,  о  котором  он  не  раз  упоминал.  Дядя  Коля  был  учителем
литературы,  воевал, после войны был репрессирован по доносу, а потом, после
Сибири, ему что-то скостили, выслали жить на 101-й километр.  Именно  он,  в
свое  время, когда Марк еще был мальчишкой, и они жили вместе, привил отроку
интерес к литературе. Марк всегда тепло и с тоской  отзывался  о  нем.  Меня
только  удивляло, как это при такой ностальгии, он ни разу не навестил дядю,
с тех самых пор. Это была икона, но за стеклом музейной витрины,  пардон  за
тавтологию. Вот я и подумал, а что, если...

5.
     Маме  я  сказал,  что  мы  с  труппой  едем  на гастроли, возможно, что
надолго. В театре я взял отпуск за свой счет  по  семейным  обстоятельствам.
Там поворчали, но подписали все-таки, потому что на мои-то роли замена была.
Я  был  тогда  даже  не  Иван-дурак,  а всего лишь Кощей на один акт, да еще
Баба-Яга, и вот этот, как его, "Сниб, снаб, снурре" - из  Снежной  Королевы.
Это  все  весело,  забавно,  особенно,  если  не  тридцать раз в сезон, а по
сложности перевоплощения это сравнимо лишь с камнем преткновения  актерского
мастерства  -  вечной ролью "Кушать подано". С Сашей мы договорились. Он дал
мне  ключ  от  дачи,  но  попросил  при  этом  не  ломать  его  кровать.  Мы
основательно "попили водочки" и даже начали спаивать Линду. Потом Саша устал
и  отключился  -  я  еще  подумал:  "Какой  слабак..." Утром мы позавтракали
"братской могилой" (все т же кильки в томате), а Линда  так  и  не  выползла
из-под шкафа. Спину ломило после ночи на стуле. К часу дня я все-таки выполз
наружу  и  поплелся  на вокзал. Взял билеты до этой самой Кремидовки, туда и
обратно и отправился навстречу приключениям. Прибыв на место, я  зашагал  от
станции  к  школе  и  мне  вспомнилась загадка, известная в свое время: "Что
общего у атомной бомбы с коммунизмом?" - И то, и другое, стирает грань между
городом и деревней. Тут же были стерты грани между дорогой и кюветом,  между
русским  и  украинским,  между  трезвостью  и  нормой  жизни. И еще приятная
деталь: идешь по улице и не ощущаешь шоры на глазах,  в  виде  домов.  Чтобы
увидеть  небо,  недостаточно  просто  поднять  глаза,  а  надо еще повертеть
головой, от горизонта к горизонту.  Земли  визуально  становится  меньше,  и
хочется   простить  ей  все  ее  маленькие  изъяны.  Невероятное  количество
кузнечиков - из-под ног. Запах навоза загадочнее любых "Парфум де Франс",  и
начинаешь  понимать,  что  женщина - не единственное достижение Творца, хоть
они и пытаются уверить нас в обратном. Гуси  мычат,  собаки  квакают,  блеют
вороны. В общем, благодать.

6.
     Вот  и  школа.  Двухэтажная,  квадратная, розовая, как мечта детства, и
пустая. Техничка бальзаковского возраста  моет  коридор.  Я  поздоровался  и
сделал  попытку  узнать,  как  найти  дядю  Колю.  Я,  мол,  из  города,  от
родственников, с приветом.
     - Який Николай Иванович? А-а-а... Так вин вже  давно  на  пэнсии.  Так,
так, вам скажуть. Я ж сама в нього вчилася. Отак пидете, биля церквы, та й у
самый  кинэць.  В  нього  така хата голуба. Побачитэ. Отлично, значит он, по
крайней мере, жив. Я узнал его сразу, как только увидел. Это  был  худощавый
старик  лет  восьмидесяти,  во  френче  цветачайной  розы. В молодости, он ,
вероятно, был выше меня, если сейчас я был только на пару  сантиметров  выше
его. Жиденькая бороденка, редкие седые волосы и очки в пластмассовой оправе,
с  большими диоптриями. Божий одуванчик! A la академик Зелинский (тот самый,
который изобрел противогаз).
     - Здравствуйте, Николай Иванович! Я не ошибся?
     - Доброго здоровья, молодой человек. Да, я - Николай  Иванович.  Может,
зайдете?
     - Спасибо, - я закрыл за собой калитку и приблизился к нему:
     - Я тут проездом, вот Марк Александрович и просил меня заглянуть к вам,
передать привет.
     - Так  вы от Марика? - засуетился старик, - что ж мы стоим? Пожалуйте в
дом! Проходите, будьте как дома, - он взял меня за руки так,  будто  боялся,
что  я  сейчас исчезну. Он завел меня в прохладную комнату, усадил на стул и
стал созерцать, так, что я первый нарушил паузу:
     - Марк Александрович... Вобщем, дядя Марик просил узнать, как вы тут...
Он сейчас очень занят, особенно последнее время... Иногда,  знаете,  даже  и
письма некогда толком написать...но это ничего не значит...
     - Да-а.  Спасибо  еще, что хоть открытку прислал в прошлом году, с Днем
Победы. А так - думает, наверное: что толку писать - старик все равно из ума
выжил...
     - Ну что вы. Я уверен,  он  так  не  думает.  А  писать  письма  -  это
действительно не всегда получается. Подробно - не выходит, а по две строчки,
для проформы - тоже не лучший вариант. Он так и говорил.
     - Значит,  лучше  совсем  ничего...  - он загрустил, помолчал некоторое
время. Я не встревал, пока он сам не улыбнулся и не сказал:
     - Вы уж извините, а то я на вас набросился. Это сгоряча. Я все понимаю,
жизнь сложная. Когда сидишь без дела, скучаешь, а когда занят?
     - Думаешь; где бы только минуту выкроить! Где  уж  тут  скучать?  Знаю,
знаю  и  не обижаюсь. Но все-таки за столько лет, мог бы хоть раз заехать ко
мне, ведь, небось, по всей стране катается!  Что  ж  мне,  о  нем  только  в
газетах  читать?  Ладно,  ладно, не буду. Мы поговорили о том, о сем, старик
немного отошел. Я  рассказал  ему,  кто  Марк  для  меня  -  други  учитель.
Поговорили  о  моей  работе  в  кино,  о Марке. Потом я порасспросил его. Он
отвечал охотно и мои уши были полностью в его распоряжении. Где  он  воевал,
за что его репрессировали:
     - Вот так, в один прекрасный день... Я так и не понял, за что.
     - Бог его знает, нашелся же какой-то мерзавец...
     Он  говорил "Што" и "Бох", то есть вполне по-русски, в отличие от Марка
("Ч-Ч-Ч-Что" и "Бог-г-г-г-г") Я выпустил множество фактов из  его  рассказа,
поскольку  все внимание невольно сосредоточивалось на том, как он произносит
слова, звуки. Я  анализировал  интонации,  темп,  особенностиречи,  связь  с
жестами,  мимикой, манеру делать паузы, подчеркивать отдельные слова. Изучал
его поверхностно и формально. Но даже знакомство с  речевым  аппаратом  было
для  меня  делом  не  последним.  Еще  он  очень  забавно произносил "мЭтр",
"сантимЭтр", "катЭр", т.е. с твердой "Е", атакже "кОнцерт",  "кОнсерватория"
- с  латинским,  не  "акающим", безударным "О", как в наше время произносят,
разве что "кОнтратака". Так, будто эти слова еще не вошли в обиход, и с ними
обращаются, как с по-четными гостями нашей речи,  а  не  за  панибрата.  Да,
Николай  Иваныч,  если это есть, то уж есть в крови. Я уловил вопросительную
интонацию и затем паузу: старик ждал ответа. Мне стало  неловко  перед  ним,
хотя  я не мог сказать, что слушал его не внимательно. Я просто совсем НЕ ТО
слушал. Извинился и переспросил. Даже  попытался  ответить,  но  не  уверен,
уловил  ли  я  контекст.  Старик,  очевидно,  решил,  что  мне  его болтовня
наскучила и предложил попить чаю в саду, под яблоней. Я не противился.

7.
     По клеенке, где местами еще проступал узор, ползали жуки.
     Николай Иванович достал варенье к чаю и даже поставил на стол графинчик
вишневки. Сам-то я не пью, здоровье уже не  то,  а  вот  для  гостей  держу,
-пояснил  он.  Я  не  отказывался, учитывая вчерашнее. У меня даже мелькнуло
подозрение: а не потому ли старик предложил мне "промочить горлышко", что  у
меня  вид  -  как  с  большого  будуна?  Что ж, очень мило с его стороны. Он
улыбнулся:
     - Из всех фильмов Марика я видел  только  один,  давно  еще.  По-моему,
"Огненный шквал, или как-то так.
     - Да, был такой фильм. За него дяде Марику дали "заслуженного".
     - Не  знаю,  не знаю. Может, фильм и неплохой, да только видно, что его
делал тот, кто сам войны не видел. А вот, например, Лев Николаевич...
     - Ну, знаете... Тут я судить не могу. Меня тогда и на свете не было.
     - Да, молодой человек. Но есть такие вещи, которые можно почувствовать.
Я понимаю, что Марик - для вас большой авторитет. Бога ради.
     - Он старался максимально точно воссоздать эпоху, - вставил я.
     - Вне всякого сомнения. И это стремление выше всяческих похвал.
     Но мне лично этот фильм  ...тал  меня  Бедняга!  Он  считал  марковским
апологетом и щадил мои чувства!
     - Вкратце  об  этом "эпохальном" произведении: Действие разворачивается
в43-ем, где-то у моря. Немцы заняли крупный порт, и командование  не  знает,
как  их  оттуда  выкурить. Нерешительные, боящиеся ответственности, генералы
бесконечно совещаются, а в это время от немецких снарядов  гибнут  люди.  Но
вот,  в  штабной  блиндаж входит, нет - врывается молодой бравый полковник и
сразу рубит Гордиев узел: "Вот здесь надо атаковать!" - говорит он  замшелым
генералам,  учит  их  жить.  А  те  -  только  и  рады переложить на кого-то
ответственность. Они, правда, еще пыхтят: "Этого  в  истории  еще  никто  не
делал.  Это  просто  невозможно!"  Но молодой орел говорит им: "Я сам поведу
этот десант!" Вот он идет в бой, рвутся бомбы, его смывает волной  за  борт.
Но  такого  человека  так  просто  не сломить. Он рвется вперед и побеждает.
Пафос. Помпа. Все бы хорошо, да только у главного героя  -  чересчур  густые
брови. Вот и патриотизм у него вышел какой-то казенный,- продолжил он, - Все
правильно:  вы  думаете,  я не орал: "За Сталина!" Еще как орал! Как все. Но
при этом еще и Родину любили, я имею в виду, не показуху, конечно. А у  него
как-то  все  театрально,  в  плохом  смысле...  Не знаю. Поражала энергия, с
которой все это говорилось. Достаточно здраво и  точно.  Такое  впечатление,
что он смирился с навязанной ему годами и социумом ролью этакого безобидного
маразматика,  но  временами  проскальзывает  совершенно  нормальный человек.
Словно в подтверждение моих  мыслей  он  уже  чисто  по-стариковски,  игриво
сказал, обращаясь ко мне, как первокласснику:
     - Молодой человек, а что это вы варенье игнорируете? Это, между прочим,
абрикосы  исключительные.  Весь  фокус  состоит  в  том,  что перед тем, как
закипит сироп, надо добавить капельку лимо... Калитка  отворилась  и  к  нам
впорхнула некая юная дива. Она подошла к старику, чмокнула его в щеку, потом
покосилась  на  меня.  Ее  лицо  было  молочно-белым,  как  мраморная  доска
(неоскверненная письменами) и было странно, как это  в  разгар  деревенского
лета можно остаться такой бледной.
     - Галочка, детка, познакомься. Это Виктор.
     Я  оторвался  от  созерцания прочих форм и тоже что-то сказал. Чаепитие
продолжили вместе.
     - А что, правда, вы артист?- Ну, это громко сказано,- я  очень  скромно
отвел очи долу. - У вас тут прекрасные места, знаете.
     - А в старом монастыре не были?
     - Нет  еще. Я вот только приехал, - а Николай Иванович продолжил. -Если
хотите, Галя вам все покажет. Места тут очень красивые. А я  пока  на  часок
прилягу,  что-то я устал. Вы погуляйте и возвращайтесь. На электричку вы уже
все равно не успеваете, ближайшая будет только утром. Старик пошел в дом,  а
дива   повела  меня  по  местным  красотам.  По  дороге  мы  раскланялись  с
десятком-другим кумушек и Галя  всякий  раз  уточняла:  "Это  из  города,  к
Николай  Иванычу  приехали,  артист театра. "По дороге я узнал, что Галя ему
никем не приходится, но его тут все любят и уважают. Хоть родственников нет,
а - кто-то дрова поколет, кто-то - постирает, помогают ему люди.
     - А вы ему кто?
     - Да, в общем, никто. Так, попросили меня ему привет передать.
     - А-а...  (очень  зрелищный  вздох).  А  то  у  него  в   городе   есть
племянничек.  Единственный.  Так  он только открытки шлет. За столько лет ни
разу не был. Мы сходили к развалинам монастыря, обошли их вокруг, а она  все
щебетала:  Интересно  ли  работать  в  театре,  женат  ли я, часто ли бывают
гастроли  заграницей,  от  чего  я  такой  грустный  все  время.  Потом  она
предложила  слазить  в  погреба: "Представляете, там недавно археологи были!
Оттуда есть ход в катакомбу! Пойдем?" Она говорила с жаром, глазки  блестят,
бегают туда-сюда, как маятник часов. Молодая совсем. В катакомбы я не полез.
Сослался  на  усталость  с  дороги.  Не знаю, зачем я это сказал. Хотя, вру,
знаю, конечно. И не то, чтоб неинтересно, да и не устал я ничуть.

8.
     Вечером старик был в ударе. Он так наехал мне на уши, что я еле успевал
запоминать. Истосковавшись по общению, он рассказывал сам и мне не надо было
ничего выспрашивать. Показывал мне семейный альбом. "Вот это  мой  отец",  -
достал  он  фотографию  на толстом картоне, со множеством гербов на обороте.
Бравый усач смотрел на меня и я сразу понял, почему у фото отрезана  верхняя
часть, на уровне лба. Старик, тем не менее, объяснил:
     - Золотопогонник, белая кость. А вдруг увидел бы, кому не надо? В 37-ом
пришлось  отрезать. Фуражечка-то царская... Было еще много интересных фоток:
Марик в нежном возрасте, Марик школьник, Марик на выпускном вечере.
     - Я его тогда называл "Марочка-помарочка". Прямо, беда у  него  была  с
почерком,   -   заметил  старик.  (Интересная  деталь.  Надо  запомнить.)  С
удивлением узнал на одном из снимков свою маму. Они стояли вместе с  Мариком
и  несколькими  ребятами.  Мама  была отмечена крестиком. Я спроcил, что это
значит.
     - Это Марик мне прислал еще когда учился на первом  курсе.  Тут  -  его
друзья.  А  эта  девушка - Лида. Он тогда написал, что это его будущая жена.
Славная дивчина. Она как-то была у меня. Это  ей  Марик  передал  книги  для
меня, те, что я просил. Чего он, дурень, на ней не женился? Я промолчал и не
признался, кто я ей такой. Молодец мама. А я и не знал.
     - А это моя жена покойная, Лариса Георгиевна. Она в семидесятом умерла.
Как она  с  Марком  носилась...  Как  мать  родная. А он даже на похороны не
приехал, - старик вздохнул и вдруг сердито, в не  свойственной  ему  манере,
обронил,  -  Говнюк! Теперь мне стало ясно, почему у него на двери в комнате
висит старый женский халат. Еще днем, когда старик проходил мимо, я заметил,
как он остановился и рассеянно погладил его рукой. Нет, это не фетишизм. Это
называется иначе. Мне его жалко стало. Приятный старик. На следующее утро  я
уже трясся в электричке.

9.
     Приехав  из  деревни,  я  уединился  на сашиной даче и решил для начала
завести дневник. Пусть мой эксперимент будет запротоколирован.  Чтобы  потом
ни  одна  морда  не сказала мне (в случае успеха), что у меня все получилось
случайно. У меня месяц  впереди.  За  этот  срок  я  обязан  превратиться  в
старика,  душой  и  телом,  "чтоб  мать родная не узнала", как это он ляпнул
тогда, на пробах. И дело тут не  в  Марке.  Не  стоило  бы  тратить  столько
времени  и  сил,  чтобы доказать ему, что он - сноб со "звездной болезнью" и
позер. Есть еще Бранцотти, которого я уважаю, хотя бы из-за его фильмов.  Но
самое  главное - узнать самому, на что я способен, чего я стою в этой жизни.
(Кстати, я ненавижу это расхожее выражение. Что значит "в Этой жизни"? А как
насчет "той"? Можно подумать, у меня их миллион. Если допустить  переселение
душ  и  т.д.  -  все  равно,  самость ограничена опытом одной жизни, хоть ты
тресни. Даже если я и был когда-то  Чарли  Чаплиным,  сейчас  мне  от  этого
ничуть  не  легче.)  Этот  мой  дневник  должен  стать  формулой, "эликсиром
старости". Все, что я до сих пор видел и  чувствовал,  должно  сработать:  в
конце  месяца  из  этой  комнаты выйдет настоящий старик. Он будет выглядеть
дряхло, он будет рассуждать по-стариковски. Он будет весь  пропитан  запахом
старости.  Конечно,  для  искусства  это не нужно. Этакий протокольный голый
натурализм. И не искусство это вовсе. Но ведь "Актер не  должен  думать,  он
должен играть" - любимая присказка Марка. Или: "У актера нет своей воли. Это
инструмент   другой  воли,  как  ангел  у  Господа."  -подразумевалось,  что
режиссер, а именно он, Марчелло -  Господь  Бог.  Но  кто  сможет  выполнять
только  чужую  волю,  так,  чтобы  это  смотрелось  с  блеском?  Марк  любил
сравнивать с архитектором и каменщиком. Но это чистая демагогия, потому  что
произведение  актера  -  это его образ действия. Здесь архитектор говорит не
"построй храм", а "изобрази из  себя  храм".  Разные  вещи.  Актер  -  он  и
строитель,  он и материал. Надо знать и себя, и то что ты намерен выстроить.
Так неужели Марк знает меня лучше, чем я сам? Или он побывал в шкуре  короля
Лира?  Ерунда. Его задача - свести к общему знаменателю работу всех, от дяди
Вани, до "Кушать подано". Но будь он трижды гением,  он  не  вложит  каждому
дубликат своих мозгов. От этого я, слава Богу, свободен. "Автономия актера".
Ну,  хорошо:  есть  "метод  физических  действий". Отелло в ярости - и душит
себе, Дездемону. На здоровье. Джульетта  хочет  замуж,  аж  пищит  -плачется
кормилице.  Кто-то  у  Стриндберга  мнет в руках платочек, кто-то у Шекспира
носится с черепком.  От  самых  примитивных,  до  сложнейших  чувств  -  все
выражается действиями. Вроде бы ясно. Но Марк имел наглость заявить, что ему
наплевать,  о  чем  думает актер: о бабах, о зарплате или о том, как сыграли
"Спартак" и "Динамо". Лишь бы он поверил, что  перед  ним  -  Гамлет.  Опять
демагогия. Тот же принц датский произносит: ...любил Офелию, как сорок тысяч
братьев...  /  Что  делал  ты?  Рвал  платье,  дрался,  голодал/  Пил уксус,
крокодилов ел?/ Все это - действия, а их легко сыграть./ Так что, далеко  не
все  равно, о чем думать. Если ты Ромео - думай себе, о бабе, пожалуйста, но
о своей, любимой. Если ты думаешь о зарплате - ты в роли Скупого  рыцаря,  а
если  ты сжимаешь кулаки в ожидании гола, чем ты - не "Игрок"? Думать надо в
любом случае о чем-то своем.  Если  перестать  думать  (а  совсем  перестать
нельзя),  в  голову  полезет всякий мусор и это неизбежно приведет к фальши.
Да, я - король Лир. Все, что он делает и говорит - расписано, тут  и  думать
нечего.  Моя задача - узнать, почему он говорит и действует именно так. Вот,
когда я думаю, что бы я сделал на его месте. А если это  не  похоже  на  мой
образ  действия,  я  забью себе голову его предрассудками. Но при этом никто
мне не распишет, как мне смотреть, вздрагивать и  дышать.  Это  как  любовь:
можно  очень  достоверно сделать африканскую страсть. И бабы на это ведутся.
Некоторые - сознательно принимая правила игры (они - не в счет). Ну,  ладно,
еще одна в коллекции. Радости - никакой. Но стоит сказать себе: "Я ее люблю"
- тут  тебе  и  гроб  с  музыкой. Уже, значит, влип. И она, зараза, это тоже
моментально чувствует,  даже  если  ты  ничего  специально  не  изображаешь.
Кстати,  первый  признак  того,  что  ты  влип  - это когда ты пытаешься это
скрыть. Азбука, так ведь?
     АКТЕРСТВО НЕ НУЖДАЕТСЯ В ОБМАНЕ
     ЭТО ОБМАН НУЖДАЕТСЯ В АКТЕРСТВЕ
     И неважно, что ты делаешь, хоть бы ты абсурдные вещи делал  достоверно.
Потому  что  если  ты  даже  правду преподносишь с заведомо фальшивой нотой,
всегда найдется умник, который скажет: "Не,  Абрам,  не  крути.  Ты  таки-да
едешь  в  Одессу." Где ж тогда разница между игрой и не игрой? Как говорят в
американских фильмах: "Свяжитесь с  моим  психоаналитиком".  Этак,  пожалуй,
можно  и  доиграться.  Ну,  уж  нет.  Мы  средство  найдем. Я достаю с полки
листанный-перелистанный засаленный "Playboy" и нахожу самую крутую,  на  мой
вкус, телку. В очень пикантной позе. Ага! Тут даже написано: Джулия. Юлечка,
значит.  Очень  приятно.  Вырезаюее  ножницами из журнала и вклеиваю в самый
конец чистой, пока еще, тетради. Это мой  якорь.  Пока,  Юлечка!  Она  будет
ждать   меня   в  конце  приключения.  Мы  встретимся  с  ней  на  последней
странице.


10.
     Я  сажусь  у  зеркала и начинаю корчить рожи. Жуткие. Смешные.  Нет, не
то, слишком зеленый еще. Рядом лежит фото Николай Иваныча, которое  я  подло
выкрал из семейного альбома. Я его обязательно верну, чтоб я сдох. На фото -
ему до семидесяти, они сидят на скамеечке с каким-то мужчиной. Более поздних
фотографий  мне  не  попалось. Да и надо ли? Марик не видел его куда дольше.
Мне нужен типаж, хотя бы отдаленное сходство.  Но  у  него  нос  мясистый  и
редкие  брови.  Нижняя  челюсть тонкая, хрупкая. Рот ниточкой, губ не видно.
Уши большие и волосатые. Ничего этого у меня нет. Все  наоборот.  Посмотрим,
что  можно  сделать.  Речь  пока  идет  не об актерской игре, а всего лишь о
совершенной, мастерской симуляции. Я создаю себе мини-театр, где я  -гример,
костюмер,  бутафор,  постановщик  движения и речи, исполнитель. Это первая и
наиболее легкая часть, так как все это касается внешних проявлений. Когда-то
я  читал  роман Кобо Абэ "Чужое лицо" и, надо сказать, мне это мало помогло.
Во-первых, у меня нет маски, не располагаю я такими  мощностями.  Во-вторых,
никакая  маска  не  даст  мимики  в  полном обьеме. Одна только мысль запала
оттуда: маска подчиняет себе человекаи переделывает  его  на  свой  лад.  Не
уверен, может быть, отчасти. Хотя - Бог его знает.
     Да, интересный у меня выходит отпуск за свой счет!
     Пришлось,  правда, продать новенький японскенький двухкассетник (и фигс
ним). На карту поставлена карьера. На жратву должно хватить, даже останется.
Кое-какими материалами я запасся. Смотри, что у нас  есть:  клей,  накладная
борода,  усы,  грим  театральный - (его сразу - в унитаз) зачем я его только
брал? Перекись в таблетках, анилиновые  краски,  коллодий,  химикатов  куча,
очки  "+4"  (я  в  них  ничерта  не  вижу).  Тут  у  меня сверток с одеждой.
Тросточка. Ну, что, Витюша, решайся! Труден  первыйшаг.  А!  Была  не  была!
Растворяю  таблетки  и  вымазываю  себе башку и брови этой шипящей гадостью.
Через некоторое время голова начинает чесаться. Смываю все  и  сушу  волосы.
Во,  блин! В зеркало страшно смотреть: седой! Белый, даже черезчур. Бороду и
накладные усы тоже покра-сил, но пока мне что-то не нравится. Слишком похоже
на Деда Мороза.Что-то не то. Пока я возился, время пролетело незаметно. Чего
это ятак устал? Ну, конечно: полтретьего ночи. Пора баю-бай.

11.
     Мне снится незнакомая комната. Напоминает немного нашу старую квартиру,
где мы жили еще с мамой и папой. Но  без  окон.  Тусклый  свет.  На  большом
кожаном  диване  лежит молодая женщина, завернутая в простыню. Она повернута
ко мне спиной и я вижу только затылок, ее роскошные волосы  и  голую  пятку.
Она не спит, а притворяется, я это чувствую. Теперь я знаю, что это моя Юля.
Она  кокетливо  шевелит  пальцами  ног и изгибается, так, что пружины дивана
щелкают с многократным эхом. Я раздеваюсь и сажусь рядом  с  ней,  но  вдруг
вспоминаю,  что  я  все  еще в гриме. Я отклеиваю бороду, но тут из соседней
комнаты выходит Николай Иванович с палочкой и сердито смотрит на меня  через
очки:  "Ай-яй-яй, молодой человек!" - он качает головой, и я замечаю, что он
бос. Юлечка ловит меня за руку, держит нежно и страстно, я сижу рядом голый,
и думаю, что бы ему такое сказать, чтобы он поскорей ушел, что это никак  не
его,  а  мое  личное дело. Но я молчу. Тут она поворачивается ко мне, горячо
дышит в лицо, и я замечаю, что это вовсе не Юля, а  Галя.  Николай  Иванович
хочет еще что-то сказать, но у него трясутся руки и он роняет тросточку.

12.
     Утром  сходил  на  станцию.  Там  есть  парикмахерская. Я попросил меня
постричь: чуб оставить, а сзади - под машинку. Старый еврей долго смотрел на
меня и я перехватил его взгляд:
     - Вы так думаете? - спрашиваю.
     - М...да! Рановато, конечно.
     - Про Чернобыль слыхали?
     - М-м-м...
     Не знаю, что такое "М-м-м", но скорей всего это означает наследственный
сифилис или алкаголизм. Пока он меня стриг, я все время  его  торопил,  мол,
успеть  бы  на электричку. Получилось отлично: косо, криво, сзади ступеньки.
То что надо, стрижечка. От станции до Сашиной дачи топать с километр. Народу
сейчас негусто, все жарятся на пляже. Я выбрал тропинку побезлюдней и  задал
себе  упражнение: пусть эта дорога - моя жизнь. Вот я сейчас только родился.
Так, пошел! Вот у того столба - я пошел в школу. Хлоп, хлоп, хлоп! - школу я
отпрыгал на одной ноге. Интересно, что  подумал  бы  притаившийся  в  кустах
психиатр?  Так. За тем вот, поворотом - это я сегодняшний. Я сбавил шаг. Под
кустом рябины мне исполнилось сорок пять и дал о себе знать радикулит.  Мимо
колодца  я  проходил  уже  шестидесятилетним и уставшим. Последний отрезок я
плелся, ссутуленный, шаркая с одышкой, останавливаясь, как при  стенокардии.
Вот  уже калитка. Конец пути. Стой, дурень, там дальше - твоя смерть! Но бес
любопытства подтолкнул. Я зашел туда и "умер". Потом много  раз  я  повторял
этот  этюд,  но  всегда  почему-то  перешагивал  этот  последний рубеж, хотя
внутренний голос скулил-вопил и  сопротивлялся.  Обратил  внимание  на  свои
руки:  гнусная  манера  грызть  ногти! С этим надо бороться. Не видел еще ни
одного старика, грызущего ногти. Заодно и мне польза будет.

13.
     Старики упрямы. Старики ворчливы.  Стариковский  консерватизм.  Почему?
Есть  целая  наука - геронтология. Однако, я далеко не ученый. Что-то где-то
слыхал. Никогда меня это всерьез не интересовало. Это каждый успеет. Все там
будем. "Старый мудрец" - как символ коллективного бессознательного  у  Юнга.
(Мудрость,  как  следствие  старости). С другой стороны - "старпер", "старый
осел молодого везет", "старую собаку не выучишь новым фокусам". Но:  "Старый
конь  борозды  не  портит",  "старый  друг..." - это вообще не из той оперы.
Главное - "Старость - не радость".  Вот  и  разберись  тут!  Предположим,  я
старик.  Главное, повторять себе: "Я стар. Я очень стар. Я - суперстар." Вот
я прожил целую жизнь. И если я что-то икал, о чем-то думал столько  времени,
меня  уже  не  занимает  качественный  состав  моего опыта. Может быть я всю
жизнь, как последний тупица, повторял одни и те же ошибки. Но  у  многих  ли
хватит  мужества  признать,  что  жизнь  прожита  впустую, перед лицом самой
смерти? Когда уже поздно что-либо менять? Распространенное заблуждение,  что
старики  спокойней,  мудрее,  добрее  и  т.д. Водка ведь тоже далеко не всех
веселит, хотя и  говорится:  "навеселе".  Усугубляется  то,  что  уже  есть.
Конечно,  каждый  старик  умнее (самого себя в молодости). Я тоже буду знать
больше, потом. Склероз, маразм сведут на нет весь интеллектуальный прогресс.
Есть желчные старики, которые ненавидят молодость именно за то,  что  на  их
привлекает, но уже, увы - недоступна. Развенчиваем еще один миф "о доброте и
спокойствии".  Кстати, за спокойствие мы часто принимаем клиническую картину
апатии. Есть старики, которые ненавидят детей: "Если жизнь настолько пуста и
безнадежна, то к чему терпеть эти дурацкие вопли  и  прыжки?  Во  имя  чего?
Пополнять  ряды, плодить неудачников?" Это уже не от возраста зависит. Детей
одинаковых тоже нет.  Старик  чувствует,  что  к  нему  начинают  относиться
снисходительно,  "с  поправкой на возраст" и начинает входить в роль. Тогда:
     1)он ворчит: "Я еще не старик! Мы еще повоюем!", а потом
     2)Он расплывается в приторной улыбке: "Вот какой  я  милый  и  славный,
бесполезный, но за то очень добрый и безобидный овощ."
     Это  все  -  неблагополучные  старики,  те,  которым страшно оглянуться
назад. А как же спокойные, степенные? Эти - назидательный пример  юношеству.
У  них  мания  величия.  Они  в  своих устных и письменных мемуарах пытаются
составить  себе  эпитафию,  свой  собственный  некролог,   опасаясь,   чтобы
кто-нибудь не сделал этого за них. Значит, и у этих не все так благополучно,
только   видимость  одна.  Эти  претендуют  на  знание  истины  в  последней
инстанции. Как же так: жизнь прожить и так ни к чему не прийти? Они истину и
подгоняют  под  свой  куценький  опыт.  Полученный  суррогат  они  выдают  с
непререкаемой  интонацией:  "С  годами  вы поймете..." Выходит, нет на свете
благополучных стариков? Смотрю на свою, вполне  благополучную  физиономию  в
зеркале и она начинает меня раздражать. Дурилка картонная, а не старик! Кого
ты  купишь  на свои седины? У тебя еще сорок, как минимум лет, в запасе и не
устал ты от  жизни,  аж  никак.  Смотрю  на  свои  руки:  ногти  стали  чуть
отрастать,  но все равно, руки молодые, гладкие. А у стариков они узловатые,
мосластые, жилистые и мало подвижные. Неужели все это - пустая затея? Смотрю
на свои кисти, а они смотрят на меня. Ищу  им  нужное  выражение.  Складываю
пальцы  вместе,  а  большой  -  в  сторону,  как гитарист, готовящийся взять
аккорд. Теперь, в таком  положении,  немного  сгибаю  фаланги.  Ничего,  уже
лучше:  "Руки-крюки".  Вымазываю  себе тыльные части слабым раствором клея и
даю высохнуть. Замечательно: кожу постягивало, мелкая сеточка морщин, только
блестит  подозрительно  -  надо  больше  разбавлять  водой.   Потом   вдруг,
вспоминаю,  как  нас  еще  студентами водили сдавать кровь, как на донорском
пункте стягивали руку жгутом.  Пробуем.  Превосходно:  все  вены  повылазили
наружу,  рука  стала  безобразной,  quoderat  demonstrandum. Добавим к этому
легкий тремор: если направление от локтя к запястью взять за  ось  и  качать
вокруг  нее  с  небольшой амплитудой получается отменное старческое дрожание
рук. Надо запомнить.


14.
     Уже больше недели я торчу на этой даче, а толку все еще мало. Походка у
меня несколько изменилась,  но  это  еще  надо  сознательно  контролировать,
автоматизма еще нет. "Обнашиваю" дедушкин френч и очки. У костюма такой вид,
будто  я в нем сплю. А выглядит он так, потому что это так и есть. Врастаю в
личину. Один раз, правда, не удержался: джинсы, футболка, никакого  грима  -
пошел  на курортную дискотеку. Не то, чтобы потанцевать. Танцевать как раз и
не хотелось, а просто так  -  потолкаться  среди  людей.  Мои  обесцвеченные
волосы  никого  не  волновали.  Девки  скачут,  трясут всем на свете, ногами
дрыгают - дуры счастливые. А эти темпераментные  юноши!  Какие  все  крутые!
Барбосы  зеленые. Единственное, что я себе позволил - пропустил грамм двести
с каким-то низким хмырем. Он вовсю пялился на девчонок. А мне  что-то  и  не
веселилось.  Может,  и  правда,  начинаю стареть? Почему под самую завязку -
разочарование? Сперва меня любит мама, мои родные, знакомые. За  то,  что  я
такой  умный  и  хороший. Потом меня любят друзья и бабы - кто за что. Любит
жена, сначала просто как баба, а потом уже по привычке. Дети  любят  -  я  с
ними  вожусь,  я  им  нужен,  от  меня еще что-то зависит. А когда наступает
момент, что уже не зависит - гуляй, Вася. Почва выбита из-под ног. И у  меня
есть два пути;
     1)  Менторский  - "Я всю жизнь отдал людям. Берите с меня пример. Честь
мне и хвала (а желательно, и вечная память). Или:
     2) Экстрапунитивный - "Я всю жизнь старался,  думал,  что  это  кому-то
нужно,  но  люди гораздо хуже и не оценили всего этого." Все старики балдеют
на своей  эпохе.  Вы  видели  хоть  одного,  кто  жаловался  бы  на  "плохую
молодость"? Да, времена были тяжелые, непростые, но какие-то светлые (война,
голод,  разруха,  репрессии,  эпидемии).  Интересно,  что  Николай Иваныч не
укладывался в эту схему.  Похоже,  он  знал  свое  место,  вовремя  понял  и
смирился.  И  при этом получал какие-то радости жизни. Конечно, его розарий,
его краеведческий музей - хобби, игры для забивания  мозгов  на  пенсии.  Но
далеко  не всегда он выглядел жалким и беспомощным. Иногда, когда он стрелял
глазами из-под своих очень "плюсовых" очков, мне  казалось,  что  это  -  он
настоящий,  а  хихикающий  божий  одуванчик  -  это  так,  дань общественным
ожиданиям. Кстати, что такое пенсия? Ведь это  -  оплачиваемое  государством
ожидание  своей  смерти.  И  гуманное  государство,  определяя  ее  размеры,
стремится к тому, чтобы мучительное ожидание не слишком затягивалось. Почему
я Николай Иваныча воспринимал не только, как старика? Да  наверное,  потому,
что он не только старик. Иногда же кажется, что старики повышенно участливы.
Это  и  так, и не так. Просто, когда своя жизнь не дает достаточно материала
для переживаний, они чисто вампирически делают  объектом  переживаний  жизнь
чужую.  Но  это не исключительно стариковская черта. Мой старик, разводил ли
он розы, собирал ли материалы для никому не нужного музея - когда он играл в
свои игры, он был  востребован  и  не  страдал  от  недостатка  признания  и
сочувствия.  Что-то  могло  еще  заинтересовать его просто само по себе. Так
что, Витя, твои планы "вывести формулу старости" - ерунда, мечта метафизика.
Кожа морщится одинаково, но что делать с мозгами? Ну, сделаю  я  совершенный
грим,  походку, дикцию. Но это будет, в лучшем случае, "Я в старости". И то,
не уверен: мне не хватает главного мотива, главного конфликта: "Жизнь ушла".
Итак, я потерял массу времени на то, чтобы рационально оседлать  свою  роль,
когда  мне  надо  было всего лишь ужаснуться от того, что неизбежный конец -
рядом. Очень ли я обману себя и других? Ну, так не пару лет, а пару десятков
- какая разница?  Я  ведь  и  так  ничего  не  успел  -  только  пил,  жрал,
развлекался.  Ведь  так  и есть. И все мои трепыхания ни к чему не приведут.
Разве это  не  ужас?  Настроение  испортилось  окончательно.  Хорошо,  Витя,
продолжай в том же духе.

15.
     Опять видел дурацкий сон:
     Я  где-то  в  больнице, в операционной, на столе. Люди в белых халатах.
Рука перевязана жгутом.  Сестра  делает  мне  инъекцию  внутривенно.  Доктор
спрашивает  ее:  "Вы  сделали  два  кубика анальгина?" "Анальгина?"- в ужасе
переспрашивает  она:  "Разве  вы  сказали,  анальгина?"   Они   суетятся   и
переживают,  кто  за это будет отвечать, потому что "он же сейчас..." "Он" -
это я, значит. И я сейчас... Прямо сейчас! Как же мне собраться? Мне холодно
и страшно. Сейчас я прыгну куда-то. Там темно. Что я там буду делать?  Я  же
ничего не знаю. Я так привык здесь! Зачем они это сделали? Я их всех обману.
Сейчас станет темно, но это я просто усну. Я даже...
     Встал  я  подавленным.  Ничего  себе, сон! А я - ничего, молодцом. Даже
испугаться не успел. А ведь не знал, что мне все это только снится. Как я их
всех взул - "я сейчас просто усну!" Это не они мне, а я сам  себе  обезболил
процесс.   Безо   всякого   наркоза.  Медсестра,  сучка  рассеянная.  Врачи,
называется. Стоп! На кого я злюсь? Это же мне приснилось!  Вспомнилась  одна
хрестоматийная байка: В редакцию одного издательства пришел мужик. В лаптях,
с  рукописью. Дело было при царе-батюшке. Редактор прочитал, заинтересовался
и принял у себя мужика. Оказалось, это был Лев Толстой. Но  ему  надо  было,
чтобы  рассказ  приняли не от графа Льва Николаевича, а от простого русского
крестьянина. Здорово это напоминает  и  мою  затею!  Пушинский  и  Бранцотти
беседуют  со мной, то да се. Надо обязательно попросить у итальянца автограф
- для доказательства. А  потом  я  "молодой-зеленый"  прихожу  на  студию  и
говорю:  "Ну,  что,  берете  меня  на  роль?" Они, естественно: "Нет, вы еще
слишком молоды..." А я тогда с торжествующим  видом  вытаскиваю  автограф  и
спрашиваю...  Целый  день  вожусь  у  зеркала со своим лицом. Хорошая вещь -
коллодий. Морщин - хоть отбавляй. Неужели я когда-то таким  стану?  Немножко
тертого  графита на веках не помешает. Бороду и усы - распустил, к черту, по
волоску, иначе вида - никакого. Клеил потом, часа два кряду. Из  остатков  -
удлинил  себе  брови и кое-что налепил в уши. Недельную щетину - a la George
Mikchael, тоже обесцветил.  Вышла  характерная  пенсионерская  "небритость".
Поработал  с  шеей.  В  нос  затолкал  ватные тампоны, он сразу преобразился
картошкой. Из пластмассовой линейки на свечке согнул дужку - за нижнюю губу.
Она оттягивает вниз щеки. Брыла, как у бульдога.  А  тарахтит  во  рту,  как
вставная  челюсть.  Видос у меня, конечно!.. Пожалуй, пора перейти к полевым
испытаниям!

16.
     Под вечер я решился на вылазку, в полной  экипировке.  Больше  всего  я
боялся, что какая-то досадная мелочь может меня выдать. ("Товарищ лейтенант,
у  вас  ус  отклеился!")  И меня тогда в лучшем случае поднимут на смех, а в
худшем - ... В театре я много раз бывал дедом: Старик Хоттабыч, Папа  Карло,
мало  ли.  Но там я не боялся разоблачения - ведь зрители идут на этот обман
добровольно. Но и не сидеть же мне вечно на этой даче! Заветной мечтой крысы
Чучундры из "Рикки-Тик-ки" было -  когда-нибудь  отважиться  и  выползти  на
средину  комнаты. Нет, лучше оскандалиться сейчас, чем потом. Надеваю очки и
все мутнеет в глазах. Отражения своего не вижу  -  так,  смутные  очертания.
Однако,  я  знаю,  что мои глазища сейчас - огромные, на все стекло, и из-за
этого у лица сердитое выражение. Проверив все, от шляпы до сандалий, нахожу,
что все в порядке. Накладное  брюшко  хорошо  держится  под  френчем.  Какое
мучение  - ходить по жаре в носках! Но что поделаешь - старики не нося обувь
на босу ногу, а мои стопы без признаков подагры, меня бы  выдали.  Я  достал
носовой платок и пропитал его корвалолом. Второй платочек я сбрызнул змеиным
ядом  (это  растирание такое) и теперь излучал вокруг себя такой аптекарский
аромат, что это не могло не надавить на подсознание.  Любое  сомнение  будет
гаситься  этим  запахом.  Ведь  мы  настолько привыкли доверять своим ушам и
глазам, что усомниться можем именно втом, что видим и слышим, а  не  в  том,
что  чуем  носом. Парадокс? Но говорят же: "Я носом чую...", когда речь идет
об интуиции. Вот и обычное  наше  чутье  (обоняние,  то  бишь):  мы  его  не
осознаем,  не контролируем , а ощущение, полученное таким образом, принимаем
за  интуицию.  Другое  дело  -  собаки.  Как-то  раз  я  приходил  к  одному
захворавшему  родственнику  в  больницу.  Это было осенью вечером, тогда еще
рано темнело. Ища выход, я долго бродил между корпусами, пока не оказался на
пустынной темной  алейке.  Наконец,  я  увидел  искомый  пролом  в  стене  и
устремился  туда. В голову ненавязчиво вползла мысль: "А тоскливо, наверное,
было бы умереть в больнице, хотя, казалось бы, здесь созданы для  этого  все
условия..."  С  чего  бы  это вдруг? Утром следующего дня я снова отправился
туда с целым пакетом домашней жратвы, минералкой и т.д.,  что  носят  обычно
больным.  Как  раз  тогда  у  родственника не было ничего угрожающего жизни,
чтобы навести меня на такие мрачные мысли. Чтоб  не  делать  крюк,  я  решил
найти вчерашний пролом - так было ближе, чем через центральный вход. Я нашел
это  место.  Когда  влез  туда, то при свете дня увидел одноэтажный корпус с
табличкой:   "Патолого-анатомический   отдел"   и   ниже:   "Выдача   трупов
родственникам  с  11 до 13." Я вспомнил о своей вчерашней ассоциации на этом
самом месте. Но ведь таблички  я  тогда  точно  не  видел.  А  вы  говорите:
"Чутье". Вопросы есть?

17.
     Было  еще  светло,  но духота стала спадать. Я прошелся к "пятачку" так
дачники называли место недалеко  от  станции,  где  были  сосредоточены  все
здешние  ценности  культуры:  дискотека,  шашлычная,  магазин.  В беседке по
вечерам собирались пенсионеры  -  любители  шахмат.  Иногда  разворачивались
доминошные  баталии,  споры  о  политике.  Словом,  форум. Я шел, шаркая и с
одышкой. Людей в беседке было совсем немного: двое доигрывали партию, да еще
трое следили за игрой и давали ценные советы.  Я  в  шахматах  понимаю,  как
свинья  в  бананах,  встревать  не  стал. Одышка моя почти прошла. (Все-таки
премьера, как-никак!) Все пятеро дедов подняли головы на меня, но не  увидев
ничего  интересного,  отвернулись  и продолжали. Неужели они приняли меня за
"своего"?
     - Добрый вечер, - просипел я им. Они сосредоточенно  кивнули  головами,
не  отрываясь  от  шахмат.  ("Ур-р-р-р-р-р-а!!!"-  загремело  в  голове)  От
волнения, я трясущимися руками вытащил из кармана "Приму", размял сигарету и
сунул ее в мундштук. Похлопав себя по бокам, я обнаружил, что спички оставил
дома (когда укладывал платочек). И тут - о, чудо! Один из дедов,  что  сидел
поближе,  поднялся,  чиркнул спичкой и дал мне огня. Язычок пламени плясал и
двоился в моих диоптриях. Но я удачно прикурил и мелко затряс головой в знак
благодарности. Честное слово, я просто боялся, что голос меня подведет.  Ай,
да сукин сын! Чтобы издать хоть какой-нибудь звук, я затянулся, выпустил дым
и разразился (это мой коронный номер) изысканнейшим туберкулезным кашлем, со
свистом,  хрипом  и  мокротами.  Поверх  очков я заметил, как они глянули на
меня: примерно, как мои конкуренты на кинопробах, но какой  это  был  теперь
бальзам  на  душу!  Мне  хотелось петь. Задерживаться я не стал. Помявшись с
минуту, я зачем-то достал из кармана газету и, гнусавя  под  нос  "Нас  утро
встречает  прохладой",  пошел к станции. Если б я был уверен, что среди этих
пенсионеров нет сердечников, я  б,  наверное,  прошелся  колесом  у  них  на
глазах.  Ладно!  Не  нужен  мне  дешевый  триумф.  Единственное,  что я себе
позволил - сменил мотивчик на "I Love The De-ad" Элиса Купера.

18.
     Я уселся на скамеечку, неподалеку  от  станции.  Приятно  пахло  теплым
гравием.  Такой  специфический  железнодорожный  запах,  с  примесью мазута.
Солнце давно село и горизонт пылал алыми  и  зелеными  полосами.  Заговорили
сверчки  -  стражи ночи. (На самом деле это - цикады, но мы уже так привыкли
говорить, не все ли равно?) Где-то далеко стрекотала удаляющаяся электричка.
К этому добавился еще один звук,  словно  рядом  кто-то  энергично  и  часто
сморкался.  Я покосился поверх очков и обнаружил, что я на скамейке не один:
то была женщина лет тридцати пяти, с  такой  фигурой,  что  я  сразу  как-то
внутренне  помолодел.  Она  безудержно  рыдала,  но  не  в  голос, а глухими
всхлипами, с  икотой,  так,  что  вся  энергия  передавалась  мне  вибрацией
скамейки. Это все мои очки! По бокам - вижу, перед собой - полный туман. Как
я   ее   проглядел?   Но  почему?  Почему?  -  вопрошала  она,  обращаясь  в
пространство, - Почему они все такие скоты? Я понял, что это  приглашение  к
разговору  и,  поскольку  функция  жилетки  мне была давно и хорошо знакома,
участливо спросил:
     - Кто скоты? Те, кто вас обидел?  Что  вы,  душенька,  так  убиваетесь?
(Хорошо  сказал.  Сипло,  бесцветно. "Душенька" - тоже в масть.) Она достала
сигарету и зажигалку. Я, пользуясь случаем, тоже достал "Приму" и  мундштук.
Прикуривая  у нее, чуть не упал в ее декольте (и не ушибся бы, если что), но
ей было решительно не до чего. Кто, кто. Да мужики, - родила  она,  в  конце
концов. Меня она не стеснялась, и к мужикам, видимо, уже не причисляла.
     - Вы, что, поссорились с мужем?
     Да  каким  там  мужем! Хватит с меня моего первого. Триста лет он мне в
гробу снился. Покажите мне дуру, кто сейчас  во  второй  раз  выходит?  Так,
сошлись  с  одним.  И  вроде, неглупый, и с машиной, и разводной. Думала: не
надо мне никакой росписи, не в штампе дело, будем так жить...
     - И что же, гуляет?
     Нет. В том-то и дело, что нет. Но  как  деньги  заведутся  -  он  пить.
Квасит  и  квасит.  Я уж и за компанию с ним пробовала, но это ж можно самой
скорее спиться совсем. Я его предупреждала, что  от  своего  уже  достаточно
натерпелась, больше не хочу.
     - А он, что?
     - А  ему  -  как  с  гуся  вода.  Думал,  я покричу и успокоюсь. Стоит,
лыбится, а от него перегаром прет. Я ему вещички собрала - и на кислород.  А
он меня еще...
     - А что, раньше он не пил? - спрашиваю.
     - Пил.  И  я  с ним тоже. Но вначале это как-то весело было, а тут же -
черте что. Теперь все. Я его выставила.
     - И не вернется?
     Не знаю. Не хочу больше ничего. Вот вы  пожилой  человек,  опытный.  Ну
скажите  мне,  что  я - дура какая-то или уродина? Молодая, симпатичная, без
закидонов. Или поговорить со мной не о чем?  Что  ему  еще  надо  было?  Ну,
милая,  насчет  "молодой"  -  это  понятие  растяжимое. Славная - да. Насчет
"дуры" - есть определенные сомнения. Судить не  берусь.  От  самой  тоже  не
духами несет, но это, видимо, от расстройства чувств.
     - Я  же всей душой, - опять зарядила она, растравляясь. - У меня сердце
доброе. Но почему все садятся на голову? Я же ничего не требую.
     Просто  иногда  хочется  тепла,  какого-то  внимания...  А  он   придет
"готовый"  и  от него... толку, как от покойника... Почему, почему? Ее опять
сотрясли спазмы. Она уткнулась мне в плечо и беззвучно икала.
     Я отечески обнял ее своей мягкой, безвольной и безжизненной рукой:
     Ну, что вы, что вы, не надо. Это еще все образуется. Ну,  что  ты  так,
за...  (Стоп!  Никаких  "зайцев"  и  "котиков"!  Я  же  -  старик!)  Что ты,
голубушка. Зачем же так? Все будет хорошо, вот увидишь. (Ни  черта  хорошего
не будет).
     - Ага,  вам  легко  говорить.  Вы  свое  пожили,  а  я теперь одна. А я
женщина, женщина, в конце концов! Я не бревно! - и  она  снова  зарыдала  на
моем  плече.  Боже! Почему я в гриме? Летний вечер у моря. Пустая дача. Дама
нуждается в утешении. Что в подобных случаях  делал  Отец  Сергий?  ГДЕ  МОЙ
ТОПОР?  Под  каким предлогом я ушел, не помню. Запомнил только, что ее звали
Вера, а в моем кармане оказалась ее зажигалка.
     Ночью меня преследовали эротические сны.
     Вот я снимаю парик (седина во сне трансформировалась в парик) и иду  по
пустынному  пляжу.  Встречаю  Веру  и  делаю  вид,  что  вижу ее впервые. Мы
знакомимся, болтаем о чем-то и я приглашаю ее к себе. Мы поднимаемся с пляжа
по деревянной лестнице. В комнате она бросается мне  на  шею  и  огорошивает
меня  заявлением,  что  она  -  женщина, в конце концов. Ее мокрый купальник
куда-то улетучивается,  речь  перестает  быть  членораздельной.  Мы  валимся
куда-то...  В  самый  интересный  момент  она  вдруг  спрашивает: "А это что
такое?" - и показывает на мой костюм, висящий на стуле.  Рядом  лежат  очки,
парик  и  ее, очень приметная зажигалка. Она вскакивает и бьет меня по носу,
наотмашь: "Ах  ты  тварь,  подонок,  дрянь,  животное!  Я  с  тобой,  как  с
человеком, а ты из меня дурочку делаешь?!"
     Я  проснулся, как просыпается вулкан - весь в жару. Но женские вопли не
прекращались: "За дурочку меня держишь!" - неслось с соседней дачи, -  "Вот,
подожди,  папа приедет, я ему все расскажу!" Хлопнула дверь и вопли затихли.
Слов уже было не разобрать, и  для  меня  навсегда  осталось  загадкой,  что
должен был, к своему ужасу, узнать чей-то папа. Господи! Девять часов. Нашли
время, когда ругаться! С утра пораньше. Порядочным людям спать не дают!

19.
     Сегодняшний день посвящаю "разбору полетов". Выходить не буду. Хватит с
меня вчерашних  впечатлений.  Тоже  мне!  Гениальный  Лоуренс Оливье вошел в
роль! Ну, и что я с ней сделал? Профанация. Разыграл парочку старперов,  для
начала,  а потом влез в душу горемычной бабенке. Влез, самым подлым образом.
(А кто ее просил со мной откровенничать?) Как это, кто? Да она бы в жизни не
сказала бы такого молодому - одному из этих  "скотов".  (  А  я  ее  за  то,
утешил.) Ничего я ее не утешил. Или уже надо было по-другому утешать. (А кто
я  ей такой, чтоб с ней носиться?) А кто ты ей такой, чтоб с ней играть? Или
это - колода карт? (Да, это не колода, не бревно, она так сама сказала.)
     - Ей не нужны твои советы.
     - А я ей ничего не советовал. Ей нужно было поплакаться.)
     - Так ты просто благородно подставил плечо?
     - Подставил и ей стало легче.)
     - Или тебе стало легче?
     - Мне, как раз, наоборот.)
     - Не за то переживаешь.
     - А ты у нас больно совестливый?)
     - Не больно. Отстань.
     - Сам отстань.
     - Самый раз - пить зеленку. Я уже разговариваю "с умным  человеком".  Я
уже  говорю со своей тенью! А почему бы не попробовать? Грим все еще на мне.
Попробуем такой этюд: Я, Витя, "молодой-зеленый", говорю с Николай Иванычем.
У зеркала. Я прекрасно знаю свое лицо и по напряжению мышц, натяжению  кожи,
"вижу"  каждое  свое  выражение  изнутри.  Это  нормальный  профессиональный
самоконтроль. Некоторых удивляет,  но  так  любой  человек  управляет  своей
мимикой  -  изнутри.  Только  не  все  при этом играют, тогда все происходит
естественно. Я же могу  изобразить,  что  захочу.  Ничуть  не  сложнее,  чем
пианисту  играть  "вслепую",  не  глядя  на  клавиши.  Оставим  в  покое мой
инструмент. Лицо в гриме - это уже совсем другое ощущение.  Кожа  стянута  и
мимикой  труднее  управлять.  (Вы не пробовали играть на рояле в перчатках?)
Кроме того, мимическая норма праобраза и моя собственная - различны. Что для
него - покой, для меня гримаса. Поправка на это.  Попробую  вести  диалог  с
Ним.  Говорит  Он  - я смотрю в зеркало, привыкаю, изучаю. Реплики от себя -
даю с закрытыми глазами - тогда я вижу себя обычным,  без  грима.  А  Его  -
только  когда  говорит  Он.  Что  ни  говори, а результаты - на лицо. У меня
появилось старческое "жевание" - челюсть ходит туда-сюда.  Но  очень  трудно
дается улыбка. Не дежурный смайл, я имею в виду. Как это только люди клюнули
на  мякину?  Деды - из-за плохого зрения, Верочка - от слез. А я сам себе не
верю. Пообщался с зеркалом - и  теперь  еду  крышей.  Ну,  его!  Смываю  это
уродство,  потому  что  уже  кожу  печет. Хватит на сегодня, а не то можно и
правда, прихворнуть. Не исключено, что я даже излишне  критично  отношусь  к
сделанному  мной. Детям, чтобы спрятаться, достаточно зажмурить глаза. Я сам
любил заползать под стол одной головой - под скатертью так темно! А если еще
зажмуриться - верняк, не найдет никто. Мама ходит по комнате и "ищет"  меня:
"А  где  это  наш  Витя?  Куда это он пропал? (Чья попка и пара ножек торчат
наружу - на этом акцент не ставился.) Другая крайность в  подобных  играх  -
анекдот  про  наркомана,  который  прятал  от  милиции  наркоту,  а спрятав,
"репетировал" в лицах: "Спрячу тут - милиция найдет тут. Спрячу под полом  -
милиция  и  под  полом  найдет.  Спрячу-ка  я  на балконе, авось не найдут!"
Кончается тем, что он выпадает из собственного окна: "Ну да, а откуда  же  у
меня  балкон?"  Может,  и  я  так.  Им невдомек, а я терзаюсь. На воре шапка
горит. Кое-что по ходу черкаю в  дневник.  Если  б  его  кто-нибудь  прочел,
решили  бы,  что меня надо срочно изолировать. А там все только по делу. Мне
то для "домашнего пользования" развернутые комментарии  не  нужны.  Вспомнил
свою  первую  отроческую  депрессию, первый кризис. Мне было лет двенадцать,
дело было летом, в детском санатории. Ожидая процедур, сидел  в  коридоре  и
читал,  от  нечего  делать, всякие дурацкие стенды - о вреде курения и проч.
Меня вдруг поразила статистика: оказывается, сердце человека  за  всю  жизнь
отбивает что-то около миллиарда ударов. Ну и что, казалось бы? Так нет же: я
тогда  с  неделю  ходил,  сидел,  и  даже  лежа считал удары. Вот уже на сто
меньше, на тысячу, а завтра будет на сто тысяч меньше.  Солнце  палило,  все
играли,  ржали и бегали, а мне было холодно и тоскливо. Но в итоге я с собой
договорился: "Ладно. Миллиард - это в среднем. До него еще  надо  дожить,  а
там  -  посмотрим."  Решение,  которое  ничего  не решало, но как трудно оно
далось, и как потом стало легче. Почему, вот,  горцы  -  такие  долгожители?
Овечье  молоко,  покой,  чистый  воздух?  Фигушки.  Они  просто не знают про
миллиард. Кто-то верует (он же - блажен), кто-то занят, ему некогда сидеть и
ждать, пока пробъет  его  час.  А  кому-то  дается  спасительная  соломинка:
оказывается,  жизнь  еще может просто НАДОЕСТЬ. Мой старик из тех, кто уйдет
спокойно, без метаний. Конечно, страшновато, когда гасят свет. Но, с  другой
стороны  -  не  такая  уж  и  трагедия.  Трагедия - это когда ты сам к этому
стремишься.

20.
     Перечитывал кое-что из дневника. Жуть! Единственное, чего  я  не  успел
написать - свежую мысль о том, что "жизнь - штука сложная". Не, Витенька, не
расслабляйся,  рано.  И  что  толку  думать,  как  ты будешь отдавать концы?
Думаешь - значит, уже отдаешь. Бенджамен Франклин,  между  прочим,  говорил,
что  лучше  один день - сегодня, чем два - завтра. Даром, что ли его портрет
на стобаксовой?
     Оставшиеся дни до моей акции я почти не выходил с дачи. Много читал  -в
основном,   всякую   бульварщину,   что  попадалось  на  полках.  Влазить  в
какие-нибудь приключения не хотелось. Не тянуло  и  на  пляж.  Я  мог  очень
спокойно  сидеть  с  папироской  на  деревянном  крыльце и радоваться жизни.
Многое как-то само собой  отпало.  Женщины?  Никакое  влечение  не  заставит
терпеть их глупость и пакостность. Неужели что-то поломалось внутри?
     Нет,  я-то  еще не старик. Я - действую, я - желаю. Разве это апатия? А
чего я желаю? Стать стариком. Господи, опять бред! Нет, Хайд еще не вышел из
узды! Сегодня юбилей у Марка. День моего триумфа или... нет, даже думать  не
хочу.  Сегодня  я  уезжаю с Сашиной дачи. А я привык. Тут было по-всякому. Я
тут, можно сказать, "жизнь прожил". Собрал вещи привел жилье в относительный
порядок, перекурил напоследок и вышел  оттуда,  заперев  дверь.  Было  такое
чувство,  что я с кем-то расстался. С утра еще возился со своей экипировкой.
Все проверил и выполз из логова только к трем. Дневник я оставил  на  столе,
ведь  я  еще  сюда  обязательно  вернусь  и  мы  с  Саней, даст Бог, отметим
некоторые события. Интересно, матушка уже всем трубки пообрывала, по  поводу
моих  "гастролей"?  В город ехал, как чужой. За то я научился смотреть: вот,
вижу я ветку дерева, и не думаю, отчего она  такая,  какой  породы.  Никаких
хлорофильных реакций, никаких человеческих профилей в очертаниях, ветка, как
ветка.  Я  долго  молчал  и  пропитался  этим  молчанием. Хорошо иногда и не
думать. А когда заткнется этот назойливый глупый  внутренний  человечек,  со
своей  геометрией,  моралью  и  всякой пустопорожней болтовней, все предметы
вокруг сразу начинают громко кричать. Оказывается, можно ими и не управлять,
а только смотреть на них. Вот, не властен я над этим деревом,  даже  если  я
спилю  его  и  выстругаю из него гроб. На станции я видел нищего с табличкой
:"Слепой". Забавно было бы увидеть дерево с табличкой: "Cogito, ergo sum."
     Прибыв на вокзал, я позвонил Саше и, к  своему  удивлению,  застал  его
дома.  Мне  не хотелось длинных расспросов, и мы договорились, что я оставлю
ключи у соседки. Он удивился, зачем такая конспирация, но я что-то  промычал
и  повесил  трубку.  В  девять  вечера  я  с  замиранием  сердца  подходил к
марковской даче. Я, уставший, старый больной человек, который  с  утра  съел
только булочку с кефиром на вокзале. Марковская "вилла" сияла и гремела. Еще
только  подходя  к ограде, я слышал очень приличный джаз и заметил мелькание
пестрых фигурок.  На  травке  перед  домом  столы  сдвинуты  покоем.  "Тихая
домашняя  обстановка"  ограничивалась  примерно  тридцатью  гостями. Марик в
своем репертуаре. Я поискал глазами и увидел итальянцев. Он таки затащил  их
сюда! Слава Богу. Можно действовать. Вперед, актер!

21.
     Все было поставлено на широкую ногу: лужайку освещали кварцевые софиты,
по подстриженной  травке сновали два-три официанта, специально выписанные из
какого-то дорогого кабака. За столом стоял веселый  гомон.  Моего  появления
вначале  никто  и не заметил. Это хорошо. Они уже под шафе, тепленькие. Марк
сидел рядом с Энрико. Все в нем  сияло:  редкий  камень  в  перстне,  редкой
красоты  галстук,  редкая  шевелюра.  Я  подошел  к нему со спины и произнес
хорошо отрепетированную фразу:
     - А! Марочка-помарочка! Совсем  забыл  старика?  А  я  вот,  взял  -  и
приехал! Ну, поздравляю, дорогой!
     Марк  обернулся и замер, как человек, проснувшийся в больнице, которому
хирург только что сообщил, что в результате операции он  теперь  будет  петь
сопрано. Эффект был потрясающий! Все гости смолкли и косились, тона него, то
на меня. Наконец у него прорезалась речь:
     - Боже мой! Дядя Коля! Сколько лет! И надо же, в день рождения!
     - Да,  Марик,  я  все  помню,  дорогой.  А  ты  такой... солидный! - мы
обнялись и Марк, не отпуская меня, повернулся к гостям:
     - Это мой родной дядя. Николай Иванович. Он специально приехал.
     - Боже, сколько лет!.. Садись, пожалуйста, сюда,- он показал мне  место
за  столом  и  гости  снова  загалдели.  Жена Марика посмотрела на меня, как
аллегория любознательности. Он  наклонился  к  ней  и  шепнул:  "Вот,  черти
принесли! Это мамин брат, который в деревне. Займи его чем-нибудь."(Ничто не
укрылось  от  моего  слуха.) Марк был настолько любезен, что выделил мне (от
сердца оторвал) свою любовницу, Вику. Чтобы она меня заняла, и чтоб я  ,  не
дай  Бог,  не  занял  драгоценного  внимания  Бранцотти, которого он как раз
охмурял. Я видел, как племяничек перемигнулся с этой рыжей  красоткой,  мол,
потерпи, дорогая, после сочтемся. Вика тут же взяла меня в оборот, и хотя не
знала, о чем со мной можно говорить, тем не менее, затараторила, как сорока.
Ей  бы  позировать  самому  Модильяни.  Длинношеяя, вся в веснушках, как это
бывает у всех рыжих, она была со вкусом одета (или раздета). Очень эффектная
и сексуальная. Но я быстро смекнул, что роль аутсайдера мне  не  подходит  и
поломал эту ситуацию, огорошив ее одним вопросом, доказывающим, что я далеко
еще  не  маразматик.  Она  поняла, что о птичках и о погоде - мне надоело, и
повернулась к Марку с немым вопросом.
     Тогда я спросил его.
     - Зачем мне  понадобилось  снимать  психологический  триллер?  -  начал
мяться  Марк.  Тут  его  жена призвала всех на перекур, дабы убрать посуду и
накрывать десерт. Мы вышли из-за стола и все стало  на  места:  люди  обычно
кучкуются  по  трое-пятеро,  и я оказался с теми, кто меня интересовал. Марк
представил меня итальянцу и я видел, как он волнуется, чтобы я  не  сморозил
какую-то глупость, чтоб ему потом краснеть. Я сделал вид, что удивлен:
     - Бранцотти? Так это ваш фильм - "Самолет летит"? Марк, это правда, его
фильм? Потрясающе! Сеньор говорит по-русски?
     "Племянничек"  был  явно  доволен:  как  это  кстати! Старик, из глухой
деревни, а туда же - в восторге. Вот оно, всенародное признание!  Он,  будто
уже и не жалел о моем нежданном появлении.
     - Да, дядя Коля. Говорит, и даже очень хорошо, - и обращаясь к гостю, -
Дядя коля - мой первый учитель. Жизни.
     - Очень  приятно,  -  заулыбался  итальянец.  -  Но  на  мой счет - это
преувеличение. Я охотней слушаю по-русски, чем говорю. Мы закурили, и  когда
я   лез  в  карман  за  мундштуком,  Марк  предусмотрительно  предложил  мне
"Мальборо", пока я не задымил их своим противотанковым  табаком.  Я  не  без
удовольствия  затянулся,  хотя  демонстративно  держал сигарету безо всякого
почтения, большим и указательным пальцами, как самокрутку на ветру, в  поле.
Потом  речь  зашла  о  классиках  итальянского  кино.  Я восторгался, брызжа
слюной, Бранцотти слушал без ревности, но Марк  делал  мне  страшные  глаза.
Тогда  я  очень  осторожно ступил на тонкий лед - речь зашла о новом фильме.
Официант принес на подносе бокалы. Мы  чокнулись,  но  я  сказал,  что  мне,
гипертонику,  пить  нельзя  и  подошел к столу, чтобы налить себе минералки.
Пока никто не видел, я налил полный стакан коньяка  и  залпом  выпил.  Потом
налил  еще  и закрасил его "Колой", чтобы были видны пузырьки. Меня немножко
отпустило. Я  вернулся  к  обсуждению  фильма  -  треп  о  возрастной  роли,
психологизм,  муть  всякая.  Больше  всех надрывалась Вика, которая сделала,
наверно, один шаг вперед от "кушать подано",  и  то,  благодаря  Марку.  Сам
именинник был в ударе:
     - Вы, что, думаете, "На склоне" - это обязательно - на склоне лет?
     - Ну почему,- вставила Вика,- усадьба Карсавиных находилась как раз, на
склоне. (Карсавин - главный герой, моя роль!)
     - Нет,  не  то.  Слишком  прямолинейно,- скривился Марк,- это состояние
упадка. У человека - глубочайшая депрессия,  потеря  смысла.  ОН  живет  всю
жизнь   и  в  конце  узнает,  что  жил  напрасно.  У  него  экзистенциальная
фрустрация, он устал. Он даже  не  способен  на  самоубийство...  Я  немного
покряхтел и выдал:
     - А  я,  вот, жил, жил а мне еще не надоело. Если вас интересует мнение
старика. Я бы выступил в роли  ...м-м-м,  консультанта!  Марк,  будто  и  не
слышал ничего:
     - Что  характерно для русской интеллигенции? (его взгляд, обращенный ко
мне, говорил примерно: "Знай, сверчок, свой шесток.")
     - А по-моему не  надо  доживать  до  седин,  чтобы  понять,  что  жизнь
достаточно однообразна...
     - Ах,  ты  ж,  сучка.  Однообразна! Экклезиаст в юбке. Я бы сделал тебе
парочку однообразных движений, но слушать эту чушь...
     - Однообразно что,- переспросил я, - чередование дня и  ночи?  Очереди?
Человеческая пошлость? Что однообразно?
     - Все  предсказуемо,  -  проглотила эту наживку Вика,- а это достаточно
скучно.
     - Вы настолько знаете людей?
     - Людей много, а мотивов значительно меньше, и они банальны.
     Я рассмеялся старческим смехом:
     - Хотите  пари?  Вы,  иными  словами,  утверждаете,  что  в  жизни  нет
сюрпризов?  (На  какой-то  момент  я  хотел,  было,  раскрыться, но побороли
искушение. Что мне - утирать нос Вике? У  меня  ставки  покрупнее,  чем  эта
кукла. Я вынул из кармана руку, зажатую в кулак:
     - Угадайте, что у меня в руке? Все переглянулись и заулыбались.
     Вика начала:
     - Но... вы восприняли это так буквально...
     - Коробка спичек, - предложил кто-то.
     - Мундштук, - предположил Марк.
     - Валидол, - мстительно улыбнулась рыжая.
     - Пуговица.
     - Там ничего нет?
     Очередь  дошла до итальянца, но он промолчал. Тогда я разжал кулак. Все
замерли и моя челюсть затряслась "в беззвучном  смехе".  У  меня  на  ладони
лежала пачка "Стиморол".
     Как  я  понимаю Великого фюрера Адольфа Гитлера, который, едва заслышав
слово "интеллигенция", хватался за пистолет! Когда все челюсти снова приняли
обычное положение, я продолжил:
     - Вроде бы сверхбанально. И не диковина. Другое дело - вы от меня этого
не ждали.
     - У вас развитое чувство юмора,  -  сказала  Луиза,  впервые  за  вечер
удостоив  меня  взглядом.  Она  явно  имела  в  виду мои вставные челюсти, а
значит, я и ее убедил. Вика прыснула со смеху, так искренне и  по-простецки,
что я готов был ее расцеловать.
     Вскоре  итальянцы  укатили  на  марковском  "мерсе".  В  образовавшемся
вакууме, я подсел к нему вплотную и сказал:
     - Я рад за тебя. У тебя такие  интересные  друзья...  Что  у  тебя  еще
слышно? Я же тебя полжизни не видел, а при них - спрашивать было неудобно...
     - Ой,  дядя  Коля. Я такая свинья,- вздохнул Марк, и я понял, что самое
время выпить. Он был уже более, чем тепленький:
     - Я такая сволочь... Даже к тете Ларе не ...
     - Не надо себя корить, Марик. Это жизнь такая. Ты хоть что-то успел,  а
я...
     - Дядь Коль, да я тебе что угодно... (вот он, подходящий момент!)
     Марик,  - начал я не спеша,- У меня тут неприятность случилась. Я хотел
недельки две побыть у моря... Когда я еще выберусь? Помнишь, ты  мне  обещал
Дом  отдыха  ветеранов? Так вот, я все - документы, паспорт, пенсионное, все
это дома забыл. Положил на столе, а потом только в поезде вспомнил...
     - Не надо даже думать об этом. Один мой звонок...
     - Правда!  Как  хорошо!  А  у  тебя  милая  жена,  Вика.  Красивая.  (Я
прикинулся дурачком. Вся киностудия, кроме, может быть, жены, все знали, кем
ему приходится Вика.)
     - Это  мой помреж. А жену зовут Алина. А почему бы вам не пожить у меня
на даче, что ж мы, чужие?
     - Нет, Марик. Я не хочу вас стеснять.  Не  спорь.  У  стариков  -  свои
причуды.  Да  и  вообще  -  среди ветеранов мне будет лучшею. Все-таки, одно
поколение... Хорошо?
     - Ну, как хотите. Только зря. Насчет путевки, я конечно, позвоню.
     Вот и славно, дорогой ты мой. Ох ты! Я и забыл! Проклятый склероз! Я же
тебе гуся привез! Сам выкармливал. (это был последний штрих.  Живой  гусь  с
Привоза, купленный на остатки денег, сидел в корзине, у входа на дачу.)
     - Бог  ты  мой!  Спасибо!  Спасибо  от души. А с этим вопросом, считай,
решено. (Марик был "никакой", называл меня то на "вы", то на "ты", улыбался.
Я решил, что пора сделать последний ход:
     - А, кстати, как с той Лидой? Ты понял, о ком я? Помнишь? - я подмигнул
ему.
     - Лида? Мы с ней в чудесных отношениях. Я иногда ее вижу. У нее  сын  -
уже здоровый балбес. Тоже пытается работать на сцене. Я с ним возился в свое
время, но толку не вышло. (я пропустил это мимо ушей)
     - Значит,  вы..  остались  друзьями. Я рад. Если она меня вспомнит, мне
было бы приятно ее повидать. Умненькая такая...
     - Да. С ней интересно. Но - не сложилось. А я ей  обязательно  передам.
Мы заедем, дядь Коль, обещаю.
     - Вот  и  славно.  Однако, устал я ужасно. Эта дорога так изматывает...
(Да. Я действительно устал. Хочу только спать. Своего я  добился.  Завтра  я
буду  в  Доме  ветеранов  и туда приедут Марк с моей мамой. Ему некуда будет
деваться.

22.
     Я спал без снов и проснулся на раскладушке под вишнями.  Это  была  моя
мысль  -  спать  в  саду. Марка уже не было. Мы с Алиной попили чай и вскоре
пришел Вадик, которого Марк проинструктировал, куда меня отвезти:
     - Марк Александрович уже обо всем договорился.  Мы  можем  ехать  прямо
сейчас. Я на машине.
     Вадик  был вторым помрежем, исполнительной серой лошадкой. Я попрощался
с Алиной и мы укатили. Ехали мы довольно долго. Я не знал, где находится Дом
ветеранов, но Вадик вез меня,  как  Иван  Сусанин  -  петляя  по  задворкам.
Наконец,  мы  заехали  на  какой-то  хоздвор.  Я  вылез из машины, проклиная
"радикулит", а Вадик побежал  договариваться  с  персоналом.  Наконец,  меня
пригласили.  Молоденькая  медсестра  в  белом  халате усадила меня на стул и
заполняла какую-то бумагу, что-то вроде санаторной карты. Потом она  сказала
мне,  что  нужно  померять  давление.  Я  не  хотел закатывать рукав, но она
обернула мне руку поверх и стала качать. Рука занемела,  и  когда  воздух  с
шипением вышел, глаза ее округлились:
     - Ничего  себе!  Да  как  же вы с таким давлением? Ведь у вас почти что
криз! Ложитесь сюда, я вам укольчик сделаю. Не больно, честное слово. Вот уж
не думал! Я, наверное, действительно очень устал. Надо  отдохнуть.  Все  уже
позади,  теперь  только  -  набираться сил. Она сделала мне укол (чтоб у нее
ручки не болели!) так быстро и незаметно, что я и не почувствовал.  Я  такой
слабый, ужас! Голова стала свинцовой и я провалился в сон.

23.
     Сон!
     Какая   необъяснимая   и  волшебная  штука!  Какие  потрясающие  чудеса
случаются во сне, а мы принимаем это за должное,  или  наоборот,  удивляемся
самым  обычным  вещам!  Мне снилось, что я лежу в палате Дома ветеранов, а в
изножье у меня стоят мама и Марк. Они смотрят на меня и говорят, так,  будто
я уже покойник.
     Марк, кажется, чем-то огорчен:
     - Лида,  ты  узнаешь его? (наверное, я очень "постарел"). А она плачет.
Никогда бы не подумал, что она так любила Николай Иваныча.
     Мама говорит:
     - Хорошо, хоть Саша позвонил. И когда он мне прочел этот  бред...  Марк
начинает  успокаивать  маму.  Я  не  понимаю, что такое ужасное ей цитировал
Саша, и при чем он тут вообще. Марк говорит, что это  возможно  и  не  очень
серьезно,  и  "его  еще  удастся поставить на ноги". Мама плачет опять. Марк
говорит ей, что сам никогда бы не подумал, что такое может  случиться.  Что?
Входит  Саша и уводит маму. Марк смотрит на меня долго, а потом тоже уходит.
Захожу я. Я - лежащий старик, улыбаюсь себе - молодому: "Как мы их взули?"
     Заходит Николай Иванович, снимает очки, парик, усы, и подмигивает  мне:
А давай, Витя, мы их В С Е Х обманем!...



Владимир Ефименко.
Поэтические циклы (сборник стихов)




ЛЮБОВЬ

     Твоя божественная голень -
     Моя извечная тоска.
     Я был избыточно доволен,
     А ты - несбыточно близка.


x x x
     Праздный треп за чашкой кофе
     И каемочки овал,
     Твой смурной и хмурый профиль
     Текст по зернышку клевал.

     Текст, скорей декоративный,
     Ни о чем и просто так,
     Это менее противно,
     Чем всерьез лепить умняк.

     Тут не в сказанном, не в слове,
     Суть не в этом, уж поверь,
     А в гудке (он все басовей)
     Отдалившихся потерь

     Треп, как фон для помолчанья
     Для встречающих покой.
     Наши темы - чушь баранья,
     Но откуда ж кайф такой?

x x x

     Зачем вздыхать, божиться всуе,
     Да просто летние потемки
     Мне улыбнулись, интригуя,
     Лицом прекрасной незнакомки.

ОЛЬВИЯ

     Ольвийский воздух пахнет степью,
     Закат прогнал июльский зной
     И, к полному великолепью,
     Мы - словно кролики весной.

x x x

     Если ведешься на запах духов -
     Не от большого ума,
     Но подозрительно много стихов -
     Это, ты знаешь, сама.




x x x



x x x

     Прости, прекрасная Одетта:
     Входя, не знал, что ты раздетта.

x x x

     Летние сумерки. Старый еврей
     Сел подышать в переулочке.
     Мимо - красотка: за нею - шлейф,
     Пахнет, как сдобная булочка.

ЗЛОЕ

     Месть

     Бывало, взвоет, как собака,
     Разлука, сердце леденя,
     Но став игрушкою маньяка,
     Ты расквиталась за меня.

ДРАГОЦЕННЫМ И БЕСЦЕННЫМ

     Много девушек хороших
     И плохих, но ладных дам.
     Кто же пьяные дебоши
     Вдохновляет тут и там?

     Красота - всегда приманка,
     Красота всегда - товар,
     Для нее - хоть наизнанку,
     Если сам не очень стар.

     Вы так выглядите сочно...
     Сквозь иную глядя призму -
     "Красота" - не очень точно:
     Это - вызов организму

     Как снискать такую милость?
     Звон монеты? Шпаги звон?
     Чтобы устрица открылась,
     Нужен выжатый лимон.

     Я придумал обелиск вам,
     Представлял - кидало в дрожь...
     Дань почтенья одалискам -
     Знаете, на что похож?
     *  *  *

     Люблю всех женщин, как сестер!
     (Инцест и здесь клешню простер.)

КОЕ-ЧТО О "СНИКЕРСАХ"

     То немыслимо выразить в прозе,
     Ожидание встречи вдвоем,
     Так, что "сникерс" дубел на морозе,
     По дороге, в кармане моем.

     Она ждала огня души,
     Презрев любовную науку
     И кто-то... "сникерс" положил
     В ее протянутую руку.



ПАТРИОТИЧЕСКОЕ

     Нам нужен собственный Мессия -
     Чужую славу превозмочь:
     Прощай, немытая Россия!
     Тиха украинская ночь.




АНТИЧНОЕ

ВЕРГИЛИЮ

     Бессонной челюстью ночей
     Жевал я фолиант
     Вот странно: в сущности ж, ничей -
     Мотив, сюжет, талант

     Чудесно, если хоть одно,
     А тут и все зараз,
     Что называется, "дано",
     От Бога, (без прикрас)

     Про остальных поэтов я
     Подумал :"Мелюзга!"
     Но тут катарсис подкатил
     И вставил по мозгам.

ПЕРЧАТКА

     Ликует буйный Рим
     И в Колизее
     Сидят патриции,
     Короче,- ротозеи.

     Но вот, одна из дам,
     С большой украдкой
     Вдруг, с понтом, обронила львам
     Перчатку
     И говорит герою, мол, дерзни,
     А после мы останемся одни
     И не краснея до корней волос
     Тебе поставлю сказочный засос.

     Он ринулся ко львам в изящной тоге,
     Но, видимо, его хранили боги
     Он вышел с честью и воспет рапсодом,
     Ну, разве что, немножечко обглодан:
     Перчатку ты хотела? Вот она!
     Награда ж мне и на фиг не нужна!

x x x

     Чтобы страсть была нетленной,
     Чтобы помыслы - чисты,
     Любовался царь Еленой
     И с рабынею - в кусты

     Менелай раскинул мудро,
     Возмущая тем ханжу,
     Вот зачем, домой под утро
     Я порою прихожу.

x x x


КУХНЯ

x x x

     В эту влезшие канаву
     Погибают в страшных муках,
     Все претензии на славу
     Беспричинны, потому как.

ЖИВОПИСЕЦ

     Живопись - тяжелый случай:
     То серятина, то бель,
     А палитру, как ни мучай -
     Изнасилуешь модель

     В мастерской, к тому же - крысы,
     Холст прогрызли, съели кисть,
     Кто позирует - нарциссы,
     Кто ваяет - мазохист.

     Сколько красок в голой дуре!
     Сколько цвета, целый мир!
     Слепо следуя натуре,
     Все домазывать до дыр.
     В Лувр заеду, как на танке!
     Был художник очень рад
     И хлебнул вина из банки
     (В банке был крысиный яд)

     И остались краски звонче
     (Так сработал порошок)
     Он картины не закончил -
     Получилось хорошо.

ПОРТРЕТ ОДНОЙ ДАМЫ

     Я представляю Вас в пастели,
     Вам угля серость не к лицу,
     И - на "чуть-чуть", на "еле-еле",-
     Писать портрет - не стричь овцу

     Здоровый дух в здоровом теле
     И был я очень огорчен:
     Я думал только о пАстели,
     А Вы подумали о чем?


АКТЕР

     Умирал он трижды на день -
     Скромно, скорбно, без амбиций,
     Критик исписал тетради
     На одной из репетиций

     Он играл еще с пеленок,
     Каждый шаг из жизни брал,
     Убеждала до печенок
     Всех актерская игра

     Но однажды, в день премьеры
     Он почуял смутный страх,
     А за ним, кварталы меря,
     Смерть неслась на всех парах

     Умер. Публика в экстазе,
     Натуральненько, тик-так,
     (Это ехал на КАМазе
     Непроспавшийся дурак),

НЕДО-ПЕГАС

     К зовущей белизне бумаги
     Питал чувак гнилые тяги.

     Я страдал мигренями
     В возрасте иллюзий,
     Думал, от курения,
     Оказалось, Муза

     Все отбросы, "даль небес",
     Ведь Пегас - безлобый,
     Неразборчивый балбес
     Все метет в утробу

     Локти в клочья искусал,
     Только внял совету
     И обжоре прописал
     Строгую диету:

     У него отныне пост:
     Никаких "туманов",
     Никаких "хрустальных звезд",
     "Сладостных дурманов"

     О сиропе "нежных рук"
     Даже нет и речи,
     "Тщетность грез" и "боль разлук"
     Потихоньку лечим.

     Иногда, хоть скройся с глаз -
     И приличных брюк нет,
     А предательский Пегас
     Вдруг возьмет, и всхрюкнет!

x x x


x x x

     Метр читал, со мной не споря
     И изрек : "Вот тут - прокол.
     Поэтичным a priori
     Мне не мыслится "рассол"

     Мелочь, дырочка всего-то,
     А из шины вышел дух:
     Ставь авто за поворотом
     И теперь плетись на двух

     Я читал его поэмы:
     Там прокола не сыскать,
     И точны, как теоремы,
     И чисты, как Бога мать.

     Так и гусеничный трактор
     От прокола защищен:
     Если духа нет de facto,
     Дух не может выйти вон.

ОДНОСТИШИЕ

     Он стрелял холостым, но с глушителем.

x x x

     Страдая от людей плохих,
     Старайтесь делать паузы:
     Уж лучше слабые стихи,
     Чем гениально  - кляузы.

x x x

     А у Мальвины - голова из ваты,
     А ей Пьеро читает свой сонет
     Поэзия должна быть глуповата,
     Но чтобы полной дурой -
     Нет.


О ГРУСТНОМ

x x x

     Ритмичных слов изящество и грация  -
     Авансы в недописанной главе,
     А экзистенциальная фрустрация
     Подкравшись, бьет меня по голове.

x x x

     Хоть кричи - тоска. И все же
     Я оформил этот крик.
     Жалко, предок мой не дожил,
     Прикололся бы старик.

x x x
     Как будто уши мне прочистили,
     Как будто спала пелена,
     Глазами солнечно-лучистыми
     Я все пронизывал до дна

     Опять - кошмар и околесица,
     Опять последний день живу,
     И взор безумный с жиру бесится,
     Лаская мокрую траву

     Забыл, занудный привереда
     Про автотренинги Леви,
     Опять провал. И крышей еду
     С большой готовностью к любви

     Опять чужой и неприкаянный,
     Не помню улиц и имен,
     Как будто я печатью Каина
     Жестоко кем-то заклеймен

     И где ж открытая Америка?
     И где разверстые гробы?
     Да просто тихая истерика
     От непонятности судьбы.
     * * *

     На вас ползли густые тени,
     А вы сидели у стены,
     Бледны лицом, как привиденье,
     Жестокой страстью сражены

     Вас жгла пекучая обида,
     Платок искомканный  - в руке,
     Недалеки от суицида,
     От жажды жизни вдалеке

     И раз Судьба боднула первой,
     А Случай выставил за дверь,
     Вы стали первоклассной стервой:
     Вам все дозволено теперь.


x x x

     Сумерки сели и город притих,
     С легким шуршаньем - по крыше лист,
     Встретились осенью двое слепых:
     Сколько же лет мы не слышались!

x x x

     В плечо рыдает малолетка,
     А я пытаюсь утешать  -
     Универсальная жилетка
     Привыкли: мне за них решать

     Ведь не бывает только взлета...
     Поет слюнявый Пресняков...
     Неблагодарная работа  -
     Тащить вас из депрессняков

     Ведь я совсем не из железа,
     Не психиатр и не шаман,
     Я не Франциск, не мать Тереза
     И не платочек  - на карман.

     Увы, сей метод наказуем:
     Как донор, я совсем иссяк,
     Слетел, заразным поцелуем  -
     Ну вот, извольте : депрессняк.

НОЧНОЕ

     Не дразните на ночь беса,
     Это лучше поутру
     Баловство из интереса  -
     А потом, глядишь, помру

     Раньше, позже, глуше, звонче,
     Но кольнет и заболит
     И шлагбаумом прикончит
     Личной жизни инвалид.

x x x
     ПИСЬМО

     Не тратьте времени,
     Ни сил, ни грима вы:
     Мы все под бременем
     Неисправимого.

     Все просто, батенька,
     Как в рыбе вилка.
     Привет, горбатенький!
     Твоя Могилка.

x x x

     На остановке - пьянь и псина,
     А голос сиплый, как спросонок;
     - Была на кладбище у сына
     И напилась, как поросенок

     Сказав, сама смеется баба,
     Беззубым ртом своим, беззвучно;
     Меня на свете держит слабо,
     Да отравиться несподручно

     И кто завел такую моду,
     Чтоб целый час прождать трамвая?
     Сижу я, в рот набравши воду
     И ей беспомощно киваю.

И З Б Р А Н Н Ы Е   П Е Р Е В О Д Ы

БЕССМЕРТНЫЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ ВЕЛИКОГО
     УЧИТЕЛЯ ВО-ВОНГКА
     (Перевод с древне-корейского)

     Ой, светла его головонька!
     Славься, наш Учитель, Во-Вонг-Ка!
     (из корейской народной песни)

     Святой японский, Кобо Дайси,
     Цветы не складывал в мешок.
     Раз хорошо - не зарывайся
     И будет дальше хорошо.

x x x

     Канат в ушко иглы не всунешь,
     Спешащий жить погибнет втуне,
     Гурману - всяк лангет - сапог,
     Бодливой быть всегда без рог.

x x x

     Если встречаешь врага на канате ?
     Будь агрессивен, нелицеприятен,
     Если мозги его брызнут на скалы,
     Вечно голодные, слижут шакалы.

x x x

     Если же встретишь врага на равнине,
     Лучше сверни, не поддавшись гордыне,
     Даже не трать оскорбительных слов -
     Слишком уж много на свете козлов.

x x x

     Когда на сердце скорби гири,
     Нет средства лучше харакири,
     Но коль повременишь хотя бы,
     Врагов твоих задавит жаба.

x x x

     Про ловлю кайфа я до хрипа
     Твердил и по ночи, и днем:
     Его мы ловим, словно триппер -
     Когда не думаем о нем!

ДЕТСТВО


В ЗАЩИТУ ПРЕДКОВ

     Я не просил, чтобы меня рожали,
     Но я не намерен за то упрекать.
     Эти упреки разумны едва ли,
     Так стоит ли трогать отца и мать!

     Было бы странно, чтоб вдруг попросило
     То, что еще не было рождено,
     О том, чтобы к свету его пустили
     Оттуда, где пусто еще и темно.

     Меня не спрашивал веселый папаша,
     Стремясь к чему-то совершенно иному,
     Другое дело - манная каша:
     От нее у меня страх ко всему съестному.

     А если бы люди читали по ночи,
     А после храпели, вздымая бок,
     Не родилось ни одной бы сволочи,
     Бросившей предкам такой упрек.

ДОБЕРМАНАМ, ДОГАМ И ПР.

     Отрубив собачке хвостик,
     (Прежде уши отрубив):
     Вот теперь, хороший песик,
     Ты действительно красив!


БЕСТИАРИЙ

ОДНОСТИШИЕ

     Один мой друг, а в остальном -
     Вполне приличный человек...

x x x

     Ты не ори на меня, истеричка
     И не хватайся за острый предмет.
     Что бы ни сталось, но ты - моя птичка,
     Коршун ли, иволга - разницы нет.

МОЙ ГОРОСКОП

     Свои амбиции поправ,
     Гордыню одолев,
     Я знаю: если я не прав,
     То все равно я лев.

x x x

     В величьи есть оттенок плотский.
     Как мне сказал один нахал:
     "Со мной синячил сам Высоцкий!
     И Смоктуновский забухал!"

     Так, за титанами - пигмеи
     Что мертвых львов - тащить на бал?
     "Я Ладу знал! ..был близок с нею!
     Мне Розенбаум в морду дал!"


ДЕРИБАСОВСКАЯ
     Здесь почти что нет окурков,
     Что ни угол - то кабак
     И богатеньких придурков-
     Как нерезанных собак

     А породистые телки
     С ними под руку идут,
     Портретисты, словно волки,
     Притаившись, жертву ждут

     И уже не те - евреи,
     Даже бронзовые львы,
     Вряд ли стало все добрее,
     Хоть корректно и на "Вы"

     Благодать. Играет скрипка,
     Встал на стражу постовой
     И лакейская улыбка
     Растеклась по мостовой.


x x x

     Пил Amoretto из горла он
     And he was looking, like a clown.

x x x



x x x

     Навстречу мне шагала блонда,
     Чей взгляд желудочного зонда
     Сто крат пронзительней, поверь.
     Она - транжирка генофонда,
     Она из нашего бомонда..
     И отворилась "Красной" дверь.

В АНТИКВАРНОЙ ЛАВКЕ

     Он изумлялся напоказ,
     Утробно испуская стоны:
     Сто баксов мне отдать зараз
     За эту старую икону?
     Он прав: она ему нужна?
     Ведь он не смыслит ни рожна,
     А тратит более, в неделю,
     Работая ...на унитаз.

     Мы все от совершенства далеки
     Но чтобы отличаться от букашки,
     Когда  Соблазн затеет поддавки
     Мы тешимся что с ним играем в шашки,.

В ДОРОГЕ

ЕВГЕНИЮ БАЧУРИНУ

     Москва, людская мясорубка,
     По сто чертей за каждой юбкой,
     По ним мой взгляд, как по мишеням,
     Ну, наконец-то, вот и Женя,
     Он хмуро смотрит под дождем
     И мы куда-то с ним идем
     Его гитара крыта кейсом,
     Он уместиться мог бы в ней сам,
     Гундося гадостный мотивчик,
     Спецом коверкая слова,
     Смешной походкой Буратино,
     А в мыслях - новая картина.

x x x

     Ночью в Астрахани, огромный котище,
     Черный, улицу перебегал,
     Машин было две. Не сто и не тысча:
     Под одну из них он попал.
     Я наклонился: Маленький брат мой!
     Слюна из пасти и теплый мех...
     Вот угораздило! Неаккуратно...
     А в спину мне  - издевательский смех

     Я обернулся и вижу  - сзади
     (Котик тем временем дух испустил)
     Это в машину садились две бляди,
     К шоферу, который его задавил.

ДОРОЖНЫЕ "ТЕЛЕГИ"

     Я гнал попутчику распрягу,
     Как я попался в передрягу,
     Едва не угодив в тюрягу,
     (Все - бред, с начала до конца),

     А он мне тер в таком же тоне,
     Причем божился, что не гонит,
     Что вся милиция в районе
     Зависит от его отца.

     Ну, чем бы удивить друг друга?,
     Мы перебрали круг за кругом
     И в напряжении упругом
     Не умолкали ни на миг,

     Покончив с Гегелем и Кантом,
     Мы завязали тему бантом,
     Когда с предвиденья талантом,
     Принес нам пива проводник.





x x x

     Идем по Праге, крылья свесив,
     Плетемся: Я, не чуя ног
     И надоевший мне в Одессе,
     Неординарный Мартин Шпрок.

КЕЛЬНСКИЙ СОБОР

     Кельнский собор. Воскресная месса.
     Хочется думать о главном...
     Серж Ильин, что не очень уместно,-
     Крестится по-православному.

     Ну и соборище! Ну и громада!
     Сразу и мысли: от Рая до Ада,
     (Строили, кажется, тысячу лет,
     В мире и в жизни подобного нет.)

     Боря Бурда,уж не мистик, покуда,
     Все обьяснит сокращеньем сосудов:
     Если задрата наверх голова,
     Терпнет башка. Уж она такова.

     Топчет копытом вагон на Совок,
     Только ли в храме присутствует Бог?

x x x

     Огни витрин, горящие стекляшки,
     Я на манер ворон, разинул клюв
     И я щипал француженок за ляжки,
     Чтоб убедиться в том, что я не сплю.

x x x

     Привет вам, дорогая мама!
     Я Вам пишу в Червоный Кут.
     Я был на родине Ван Дамма  -
     Недохло люди там живут!
     Восторг мой прежний  - не уменьшен,
     Был в супермаркете и рад:
     Там вам не "На хрен!", а "Attention!"
     Простые грузчики кричат!

ТО И СЕ

     ОН тихим убийцей вползает под шторы,
     Крадется, касаясь развратницы Доры,
     Что голая спит с захмелевшим соседом,
     Который изрядно хлебнул за обедом,
     А после он скользкой змеей подколодной
     Ползет переходами в погреб холодный,
     Где киснет капуста и прлесень цветет,
     А он продолжает стремиться вперед
     И пьяно петляя, пролазит в ограду,
     Где шастает рынком, по рыбному ряду,
     Срывая гвоздику, мелиссу и розу,
     Хватив чебуреков летальную дозу,
     Свернет за бензином в ближайший гараж,
     Слегка зацепив нечистоты параш.

     Бестактный, всеядный, но он не в ответе,
     В углы и фасады запутанный Ветер

x x x

     А мне бы розовым фламинго
     Лететь над зеркалом озер
     Иль мотыльком над Сан-Доминго ?
     Неисправимый фантазер!

     А может, гусаком на Тибре,
     Загоготать мне, Рим спасая
     Иль безответственным колибри
     Порхать меж листьев молочая?

     А может, в дебрях Ориноко?
     Не говоря уже, о Крыме..
     Так стало грустно, одиноко,
     Подумал Мамонт, взял ...и вымер.



x x x

     В окне - отражение:
     Глянул я просто
     И стал незнакомым
     Родной перекресток:

     Облупленный дом,
     Наподобие хлева,
     Но он почему-то
     Находится слева

     А где-то далеко
     Дороги извил:
     Неужто туда я
     Направо ходил?

     Лишь облако, мне
     Незнакомое, бело,
     Что даже зеркально
     И то надоело

     Какой-то мерзавец
     Мне смотрит в глаза:
     Стекло между нами:
     Я - против, он - за.

x x x

     Строкой дешевой незапятнан,
     Я предан чистому перу
     Я  - гений. И ежу понятно,
     Но я от скромности умру.



Владимир Ефименко.
Жуткие истории (сборник рассказов)



"ЖУТКИЕ ИСТОРИИ"
     Среди  которых:  леденящие кровь приключения маленького мальчика и юной
девственницы  в  палате  сексуальных  маньяков  остробуйного   отделения   ;
невероятные похождения галактического сутенера; зловещие призраки-кровососы,
выбравшие  себе местом обитания канализационную сеть Нью-Йорка; инопланетные
наркодиллеры;  виртуальный  куниллингус;   психологические   вампиры;   ужас
трансакционного рэкета; лицо Смерти, которое нам неизвестно...
     ...не  вошли в данный сборник, т.к. Автор убежден, что жуть заключается
не в том, что обычно эпатирует мамусь-домохозяек, а кое-в чем другом.  Здесь
и далее - о другом.

ЧУЧЕЛКО
     ...Она  мне: "Чучелко ты мое!" Любя. Если б она только знала... Ты хоть
в курсе, что такое чучело? Это когда мертвое напоминает живое. Даже камень и
то можно оживить, но никому же в голову не придет  назвать  роденовскую  Еву
чучелом.  Потому  что камень - сам мертвый материал. А тут все наоборот. Вот
я,  например,  таксидермист.  По-простому  -  чучельник.   И   не   любитель
какой-нибудь,  (хоть  я  это дело люблю), а профессионал. Ты вот, к примеру,
писатель, а ведь в чем-то это одно и то же. Не веришь? Сам с  себя  снимаешь
шкуру, натягиваешь ее на сюжет, набиваешь в выпуклых местах своими эмоциями,
зашиваешь  нитками  правдоподобия,  ставишь  на  подставочку  жанра, вешаешь
бирочку названия. То же самое. Или, допустим, хочешь поизголяться  и  пишешь
"поток  сознания".  Ну  и  что?  Никого,  запомни, никого этот твой поток не
волнует. Народу нужно чучело. Чтоб было видно: это лиса, а это вот,  зайчик.
Кстати,  если  поглубже  копнуть,  то и сознание - никакой не поток. Скорее,
взрыв. Дерево как растет? Сразу во все стороны ветки лезут корни. А  ядерный
взрыв  видал?  "У  лукоморья дуб зеленый" - вспышка, и пошло: во все стороны
лезет, распространяется. Вот так и сознание: взорвалось и выдало тебе все из
подкорок. Это потом уже ты все обдумываешь по мелочам, оцениваешь, смакуешь,
жуешь. А ты говоришь, поток... Думал,  наверное,  что  все  таксидермисты  -
тупые?  В точку попал? Думал, только в формалине копошатся? Не. Таксидермист
не любит копошенья. Копошатся кто? Черви, люди, там, всякие. А  таксидермист
фиксирует.  Застывшее  движение - это чистая форма. Теперь, если ты понял, к
чему я клоню, пошли дальше. Твое дело писательское - на ус мотай и не спорь.
Я тебе даю сырье - шкуру свежак. Вот ты и лепи.
     Лиха беда - начало. Так в любой работе. Приносят тебе трупик и говорят:
"Сделай чучело". Там уже твоя забота, как сделать, какую позу придать,  чтоб
было,  как  живое.  Обычно позу выбирают характерную. Если это хищник, то он
как бы прислушивается, принюхивается, выслеживает, крадется. А  если  суслик
какой  - этот знай себе, грызи. Я уж для стольких музеев чучел понаделал - и
не упомнишь. Особенно  интересно,  если  тебе  заказывают  сюжетную  сценку,
например,  "Семья  леопардов".  Самец - в дозоре, самка кормит малыша, а тот
еще нетвердо стоит на лапах. Это надо уметь. Только кажется, что все просто,
как снимать кино. А у тебя - только шкурки!  Сказать  -  не  поверишь:  этот
леопард  - из берлинского университета, ему уже лет сто. Моль поела. А самка
была с во такой дыркой! Детеныша дохлого принесли из зоопарка. Вот и  сделай
из этой падали "дружную семью"! А ведь сделал. Это, брат, целое искусство.
     Вот  та  группа  называется  "Стая  волков  настигает  кабана". Сколько
экспрессии! Даже стеклянные глаза смотрят по-живому.  Дирекция  музея  долго
спорила,  можно ли такое показывать детям, мол, натурализм, мол, жестокость.
Но я отстоял. Сильный поедает слабого. Смотри: ведь правда, этого  кабанчика
даже  жалко?  Общее  впечатление.  Это  жизнь.  А теперь, если ты нормальный
мужик, я тебе еще кой-чего покажу. Ты не смотри на часы.  Я  сам  знаю,  что
полвторого ночи. У нас еще бутылка есть, так что не нервничай. Мы - в отделе
приматов. Гляди, сколько обезьян! Эту - привезли с Суматры. Как новая. А тут
- самка  орангутана.  У  ней  волосы стали лезть - ну, я ее паклей, немножко
эпоксидки, красителями там, всякими, что и не заметно ничего.
     Слушай! Да ты, никак,  не  в  себе?  Может,  перебрал?  А  формалинчику
хлебнешь?  Не,  это  я шучу. Ладно, пошли в подсобку хранилища. Я тебе такое
покажу!.. Только свистеть не будешь? Точно? Смотри, я тебя предупредил...  И
потом,  ты  ведь ничего не докажешь : ты уже готовый, в зюзю. Добро: смотри!
Она еще всегда мне говорила: "Чучелко ты мое!" Любя, так. Как тебе  поза?  А
как сохранность?
     - Просто - ляля!
     Ну, все. Хорош пялиться, а то дырку протрешь. Это всеж-таки - МОЯ жена!

УБИЙСТВО НА УЛИЦЕ ЗОРГЕ
     Я  возвращался  из отпуска в серый, противный, запыленный город. Лишний
раз убеждаюсь, что лето - самое пустое, гнилое и похабное время года. К нему
готовишься весь год, а оно - хлоп! - и резко обрывается. Во  всяком  случае,
зимние  мечты о лете гораздо интересней. Может, я пессимист, но мне кажется,
что лето, которого  мы  ждем,  никогда  не  приходит.  Я  тянул  отходную  в
привокзальном   буфете.   Рядом  оказался  какой-то  литовец  с  презабавным
акцентом. Мы с ним немного потрепались и пропустили по маленькой. Звали  его
Станиславас,  а  акцент,  как  мне  кажется, он специально утрировал, будучи
патриотом своей страны. Мы выяснили, что много лет назад он закончил  ВУЗ  в
Н-ске, откуда я был родом и куда я теперь направлялся. Фамилия у него была -
то ли Капцис, то ли Кепсис, а работал он инженером в Каунасе.
     - Что,  быть  инженером  сейчас  имеет  смысл?  -  спросил я со скрытым
злорадством.
     - Это у вас ничего не имеет смысл. Без специалист как можно?
     Я поспешил утешить его, сообщив, что сам я педагог.  Он  наградил  меня
взглядом, полным пролетарской солидарности. Станиславас (Я, кажется, называл
его  Стасиком)  спросил  откуда я родом, а узнав, что из Н-ска, уточнил, где
именно. Я ответил, что свои Черемушки я никогда бы не променял на крематорий
и лепрозорий, а  любые  другие  варианты  меня  интересуют.  Он  оживился  и
поведал,  что  у  него  там  неподалеку,  на улице Рихарда Зорге, живет одна
близкая знакомая, с которой они не виделись уже  пару  лет.  Глубокий  вздох
проиллюстрировал  близость  знакомства. Я посчитал бестактным вопрос, почему
он тогда не даст о себе знать. Бывают же в  жизни  скользкие  ситуации,  как
например,   бег  на  месте  в  полной  ванне  или  наличие  мужа,  склонного
недооценивать платонические узы.Он вдруг просиял:
     - Какая удача, что я вас встретил! Если вас не затруднит,  я  хотел  бы
кое-что  с  вами передать для Нади (так звали знакомую). Он достал блокнот и
что-то написал по-литовски, а  потом  выудил  из  чемодана  баночку  меда  и
завернул мне ее в кулек, вместе с запиской:
     - Заранее вам благодарен. Она будет рада. Улица Зорге, 13.
     - А номер квартиры?
     -Это  частный  дом.  Надеюсь, его еще не снесли. Вокруг - одни бетонные
коробки, но когда-то там был дачный район. Так вы запомнили? Надя.
     Под конец беседы я заметил, как его акцент пошел на  убыль.  То  ли  он
действительно  долго  не  общался  по-русски,  то  ли  коньяк  притупил  его
национальное самосознание. А к тому же - жара, курортная  толчея,  тоска  по
былому.  Я  заснул  в  раскаленном  купе и мне приснился Винни-Пух с большой
кадкой меда и с литовским акцентом. Приехав домой, я  бы  и  не  вспомнил  о
поручении, если бы не пакет с баночкой. Иногда я бываю любопытным, но сейчас
я  даже не разворачивал записки - по-литовски все равно ни черта не понимаю.
Была пятница, час дня, когда я, оставив вещи дома,  решил  честно  выполнить
данное  обещание  этому  Кепсису,  или  как  его  там. Заодно было интересно
глянуть, что могло вызывать  столь  глубокие  вздохи  у  взрослого  мужчины,
столько лет спустя.
     Дом  13  по  улице Зорге стоял особняком, окруженный высокими тополями.
Дверь мне открыла весьма милая крашеная блондинка с грустными  глазами.  Она
спрашивала  медленно,  как-то рассеяно и, наконец, догадалась предложить мне
войти. (Честное слово, я не похож на взломщика или на  душителя-маньяка.)  Я
передал  ей  пакет и, пока я рассказывал, она уже пробежала глазами записку.
Она  предложила  мне  кофе  и  пригласила  на  кухню,  где   я,   к   своему
разочарованию,  (с  чего  бы это?) обнаружил двух балбесов, лет девяти и лет
одиннадцати, обедающих за столом. Они вели друг по  другу  прицельный  огонь
гречневой  кашей.  Надя  цыкнула на них и юнцы присмирели, узрев незнакомого
дядю (ровно на двадцать секунд, я по часам засекал.) Все еще вертя  в  руках
баночку  меда,  она  спросила,  не  оставлял  ли  он  мне своих координат. Я
напрягся и припомнил, что мы на прощанье обменялись визитками  -  неизвестно
зачем.  Я  когда-то  напечатал  себе  целую  сотню, из чистого пижонства. Но
куртку, где у меня был единственный целый карман, я  оставил  дома.  Визитка
была в нем. Тут дети решили, что и так уже потеряли слишком много времени, и
возобновили баталию. Она снова рявкнула на них:
     - А  ну, прекратите немедленно! Я вижу, вы к дедушке точно не хотите на
выходные! С таким поведением - никуда не пущу!- и, повернувшись, добавила:
     - Так тяжело с ними  иногда  одной  справляться,  сил  нет!..  Так  это
удобно,  если  бы  я  вас  попросила  еще заехать, по поводу адреса? Мне это
важно...
     Я поспешил заверить ее, что завезу ей адресок, только вот вещи с дороги
разберу. И если к  девяти  вечера  -  не  слишком  поздно...  По  Надеждиной
прощальной  улыбке  я  понял,  что  дедушка недолго будет скучать по внукам.
Выходя из дому вечером, я захватил с собой адресок и вскользь глянул на себя
в зеркало: я походил на  подпольного  миллионера,  (но  из  очень  глубокого
подполья),  а  не  на  легального  рэкетира, что было бы гораздо престижней.
Сменил галстук с полосочек на крапинки и стал похож на Ильича. Это  ближе  к
теме. Надя. Надежда...
     Смеркалось. На улице Зорге, 13 горел один-единственный огонек. Я обошел
дом вокруг.  Значит, Макс и Мориц уже где-то морочат голову дедушке. Долго и
нахально звоню. Никакого ответа. Осторожно толкаю дверь и захожу в  темноту.
Как  романтично!  Из приоткрытой двери спальной струится слабый желтый свет.
На тумбочке стоит пустая чашка с ложечкой и блюдце с  медом.  На  диване,  в
изысканном шелковом китайском халате, лежит труп хозяйки.
     Я стоял, как прибитый. То, что она мертва, не вызывало сомнений. Никто,
даже розыгрыша  ради, не станет лежать в такой позе, со стеклянным взглядом.
Господи, вот втяпался в историю! Надо быстро убираться отсюда. Я сделал  шаг
назад.  А как же баночка меда? А дверные ручки? Вдруг сюда приведут ищейку и
она притащит ко мне всю следственную бригаду? Как я докажу, что  попал  сюда
случайно?  Все.  Надо  быстро сматываться. Я достал из кармана платок, чтобы
вытереть все, за что я тут брался, а главное....
     - Гм, гм,- раздался за спиной насмешливый баритон. Пора сматываться, не
так ли? Вот, только пальчики везде повытирать!
     Я вздрогнул, как от выстрела: в дверях,  преграждая  мне  отход,  стоял
рослый  мужчина  в  больших  дымчатых очках и мял в руках сигарету. Он молча
закурил,  по-садистски  наслаждаясь  моей  растерянностью.  Неспеша   пускал
кольца.  Очевидно  он  был  здесь  уже  давно,  в засаде, но это была первая
сигарета. Теперь он отыгывался за свое ожидание.
     - Что тут происходит? - выдавил я наконец.
     - Вы прекрасно знаете, что. Убийство. Чего вы не знаете, так это
     Как объяснить свое присутствие тут,- отрезал он.
     Я постарался, как мог, собраться и поведал ему все, начиная с вокзала.
     - Что  бы  вы  сделали  на  моем  месте,  -  спросил  я,  понимая   всю
риторичность вопроса, - Как вас, кстати, величать? Капитан? Майор?
     Он  проигнорировал  оба  вопроса,  поправил свои дымчатые очки и бросил
мне:
     - Пойдемте в другую комнату. Надо уточнить детали. - Мы вышли на кухню.
Сев за стол, мы оказались напротив друг друга,  там  где  сидели  днем  двое
шалопаев.  На  стене  и на полу еще остались следы их обеденной шрапнели. Он
вперил в меня свой тяжелый взгляд сквозь очки и молчал. В нем  было  что-то,
что  меня  подавляло.  Наконец  я сообразил, что именно: стоило мне о чем-то
подумать, как он тут же продолжал мои мысли, словно знал их заранее,  и  все
события  развивались с ним по самому наихудшему варианту, какой я только мог
себе вообразить. Я начинал его бояться. Поскольку молчание затянулось, а оно
меня все более угнетало, я решил напомнить о себе:
     - Вы говорите "уточнить детали". А в общем и целом, следовательно,  вам
уже  все  ясно? Я убил эту женщину и потом спокойно приперся сюда? Он смерил
меня уничтожающим взглядом:
     - Я не заявлял, что вы являетесь  организатором  преступления.  Но  все
указывает на то, что вы - исполнитель. Пойдете соучастником. Если у вас есть
другая  интерпретация  фактов  -  выкладывайте. Мы все равно будем копать до
конца. Если повезет, - усмехнулся он, - пойдете по делу свидетелем.
     - Что значит, "если повезет", - возмутился я.
     - Простите, я забыл про презумпцию. Но поймите и меня. Вот вам  лист  и
ручка, напишите заявление, как было дело. Разберемся.
     - Как писать в "шапке"? - спросил я.
     - Пока не нужно. Как тяжкое, это преступление будет проходить не только
через райотдел. Если надо будет, потом допишем.
     - Я  писал  с  четверть  часа.  Расписался  и  протянул  ему листок. Он
придирчиво читал. Не терпелось уйти отсюда, но он  предвосхитил  мою  мысль:
Даже  не  думайте.  Мы ждем опергруппу, экспертов. Вас отвезут. Зачем? Вы же
видели мой паспорт, у вас - все мои данные!
     А потом искать вас по всей стране? Боюсь, что  придется  причинить  вам
некоторые  неудобства,  -  сказал  он  и  вышел в коридор. Вернулся он через
минуту с пояском от Надиного халата. "Мера предосторожности", - Объяснил он,
заводя мне руки за спину и привязывая их к стулу. Я было,  дернулся,  но  он
пригрозил мне: "Не будьте идиотом. За окном - оперативник." Я посмотрел туда
и увидел, в неясном свете фонарей, мелькнувший силуэт.
     - Но  если  дом охраняется, какого дьявола надо меня привязывать? А где
же тот, кто сообщил о происшествии?
     - Задавать вопросы - это мое дело, - был ответ. Я взорвался:
     - Не стройте из себя киногероя! Я не собираюсь заискивать  и  лебезить,
как  некоторые,  со следователями. Потому что даже если я окажусь интересным
собеседником и вызову ваши  симпатии,  подозрения  это  с  меня  не  снимет.
Интересно, что скажет прокурор по поводу ваших действий?
     - Вы  не  кажетесь мне ни интересным, ни симпатичным. А прокурор ничего
не скажет, в этом я могу поклясться, - ответил он и начал читать.  Дойдя  до
конца моего заявления, он расплылся в довольной улыбке. Мне стало не по себе
и я уже пожалел, что дал ему связать себя, как котенка.
     - Да,  это  было  роковой  ошибкой,  -  он  вынул две сигареты, одну из
которых закурил сам, а вторую поджег и сунул мне в рот:
     - Интересный   выходит   сюжет.   Убийство.   Хорошо   и   хладнокровно
спланированное,  с  целью обогащения. Самая плохая статья об убийствах, - он
открыл  дверцу  кухонного  шкафчика  и  что-то  оттуда  вынул,   -   А   вот
чистосердечное признание...
     - Но где же мотив? - спросил я, как во сне.
     - Мотив  ясен.  Сколько  сейчас  стоит  такой дом? Я думаю, тысяч сорок
долларов. А у нас и за сотню могут прихлопнуть. Чем не мотив? Возможно, вы и
не знали всего,  а  только  сделали  свою  маленькую  часть  дела.  Но  этой
"маленькой  части"  вполне  хватит,  чтобы получить "вышку". Он усмехнулся и
продолжал, видя, как меня прошиб холодный пот:
     - Вот две квартирные книжки. Убитую звали Надежда Молодцова.  А  вот  и
адрес:  Полярников 24. Это место ее прописки. А вот книжечка с адресом Зорге
13. Ответственный съемщик - некто Б.Д. Гай. Формально дом теперь принадлежит
ему. Бывший адрес в паспорте хозяйки - Зорге 13, а нынешний - Полярников 24.
Год назад зарегистрирован ее брак с Б. Д. Га-ем, полгода назад - расторгнут.
Мы уже навели справки и многое стало ясно: это фикция, с  начала  до  конца,
брак  фиктивный. Дети Надежды прописаны у ее родителей, а она, как одиночка,
льготница и вдова погибшего, сама рассчитывала получить  квартиру.  Ей  надо
было  только, чтобы за ней не числился дом. Тогда она имела шансы сделать по
отдельному гнездышку себе и детям, а дом продать.  Похоже,  она  недооценила
этого  Б.  Д.  Гая,  который  решил,  что на один делится лучше, чем на два.
Выспросите, почему она не сделала этого раньше? Так у нее были  две  сестры,
Вера  и Люба, которые могли претендовать на часть наследства. Но они погибли
год назад в автокатастрофе. Тут, как раз, все  чисто.  Погибло  сразу  много
народа.  Интригует?  А  Надежда  осталась  наследницей...  Что-то  вы быстро
копнули, - заметил я, пораженный внезапной догадкой.
     - Работа такая, - усмехнулся он  и  вдруг  замер  в  неподвижности:  Из
спальни донесся явственный шорох!
     Я  оцепенел:  ШЕВЕЛЬНУЛАСЬ  НАДЕЖДА!  Он  бросился  туда и не появлялся
минуты две. Потом он зашел, потирая запястья, злобно глянул на меня:
     - Ну, что, умник? Доигрался?  Где  визитка?  Я  молчал.  Тогда  он  сам
обшарил  мои  карманы и мне стало мерзко от его прикосновений. Он вытащил на
свет смятую визитку литовца.
     - А теперь - номер телефона. Свой! - заорал он. Я  по-прежнему  молчал.
Даже когда он с размаху съездил мне по зубам.
     - Ничего, сейчас расскажешь. Не таких раскалывали,- и он стал прижигать
мне шею сигаретой. Противно запахло жареным. Я решил, что лучше сказать ему,
и пока   он   будет   звонить,  попытаться  что-то  предпринять.  Шея  пекла
невыносимо. Он выскочил в коридор и я услышал, как он  набрал  мой  домашний
номер:
     - Алло!  Квартира  такого-то?  ..Ушел,  говорите?  ..Еще днем? ..Только
сегодня приехал? ..А мы  с  ним  договорились,  что  он  зайдет  в  гости...
Извините.  Услышав  последнюю  фразу,  я  похолодел.  Значит  действительно,
никакой он не следователь. Что-то уж слишком быстро оказался на месте. И где
видно, чтобы опергруппу по убийствам ждали больше часа? Совершенно  очевидно
- он  и есть убийца. Звоня мне домой, он отводил от себя след, ведь соседка,
если ее теперь спросят, точно вспомнит, что я ушел, едва приехав, и что меня
спрашивали. Если они теперь найдут мое заявление, мои отпечатки и,  наконец,
мой тру... Точно! Он же убьет меня!
     - Правильно  мыслишь, умник, - сказал он, затыкая мне рот полотенцем. -
Твоя песенка спета. А насчет оперативника за окном - это  я  пошутил,  а  ты
поверил.  Никого  там  нет.  А  тебя  найдут здесь. Не со связанными руками,
конечно. Ты искал деньги в доме несчастной жертвы,  которая  тебя  доверчиво
впустила. Потом ты нечаянно взялся рукой за оголенный провод (в доме недавно
чинили  проводку),  стоя  на  мокром полу... Вот и все. Дело закроют. А если
надо, пустим в ход твое заявление: вдруг тебя замучила совесть  и  ты  перед
тем,  как свести счеты с жизнью, решил указать, как ты до такой жизни дошел?
Ну-ну, я пошутил. Он противно засмеялся, выливая на пол, мне под ноги, ведро
воды из ванной. Я оказался в центре огромной лужи и  мои  ботинки  сразу  же
промокли.  Он,  по-прежнему улыбаясь, вышел из кухни в поисках удлинителя. Я
понял, что это конец. Все стало мелькать  у  меня  в  голове  с  космической
быстротой:
     Я  ВСТРЕЧАЮ НАДЕЖДУ. НАДЕЖДА ЮНОШЕЙ ПИТАЕТ на своей кухне. Появляюсь я.
Некий С. КЕПСИС ОТРАВЛЯЕТ НАДЕЖДУ, использовав меня, как посыльного.  Б.  Д.
Гай  все  это  организовал. ВЕРА И ЛЮБОВЬ ПОГИБАЮТ ВНЕЗАПНО. НАДЕЖДА УМИРАЕТ
ПОСЛЕДНЕЙ. В панике я  принимаю  качающийся  куст  за  оперативника.  Потом,
услышав  шорох, я понял, что ШЕВЕЛЬНУЛАСЬ НАДЕЖДА. УБИЙСТВО НА УЛИЦЕ ЗОРГ...
Что за чушь, бред собачий, в духе Эдгара По?
     Он входит в комнату и я уже почти ничего не соображаю. В  его  руках  -
оголенный провод. Он втыкает вилку в сеть:
     - Ты уже понял, конечно, кто я такой. Я многих заставляю дрожать. Очень
многих,  хотя  мало  кто отваживался посмотреть мне в лицо. Если ты думаешь,
что я - этот самый Б.Д. Гай, то ты - полный идиот. Мне не нужны  псевдонимы.
Смотри! Он срывает с лица свои дымчатые очки, и мне становится жутко оттого,
насколько У НЕГО ГЛАЗА ВЕЛИКИ!

БАР "ТРИ СЛОНА"
     Раздался крик. Потом - глухой удар. Толпа загудела, на улице послышался
топот  ног,  кое-кто даже выскочил из бара - посмотреть, что случилось. Один
из завсегдатаев гаркнул:
     - Ребята! Там лысого грузовиком задавило! Только  вышел  из  бара  -  и
сразу кранты! Движимые нездоровым любопытством, все повысыпали наружу - ведь
только -только это был один из нас: я же головы не повернул, просто стало не
по себе. Теперь, если любезный читатель позволит, я опишу некоторые события,
предшествовавшие данному эпизоду.
     Как-то  вечером  я  заглянул  в бар неподалеку от работы. Иногда я туда
забегал и в обед, но в тот день не вышло: шеф ходил как туча, и я решил - от
греха подальше. И вот, после трудов праведных (целый день плевал в потолок),
спускаясь по ступеням, я предвкушал приятный отдых. За  столиком,  где  были
места,  сидел  мужчина угрюмого вида и цедил кофе. Возле него стояли три или
четыре коньячных рюмки (пустых, конечно). Он кивнул мне исподлобья,  как  бы
подтверждая  мои  притязания на свободный стул. Я курил и пробовал отвлечься
от навязчивых мыслей о зарплате и проч. Меня огорошил вопрос моего визави:
     - Простите, какого цвета ваша зажигалка?
     Выражение у  меня,  очевидно,  было  под  стать  вопросу  -  дебильным,
особенно,  если  учесть,  что зажигалка лежала посреди стола, у нас на виду.
Сперва я подумал, не переживает ли он,  что  я  по  ошибке  прикарманил  его
зажигалку,  но  он, как выяснилось, вовсе не курил. Может, он дальтоник? Или
это попытка пьяного юмора? Я проверил и не моргнув глазом сказал:
     - Зеленая. А что?
     - Я так и знал, - мрачно ответил он  и  взъерошил  руками  свою  густую
черную, с сильной проседью, шевелюру.
     - Простите, что вы знали?
     - Да  так, ничего. Просто мы все живем в мире абсурда. Еще говорят, что
пути Господни неисповедимы. Но это и есть  универсальное  оправдание  любого
абсурда! Как ни парадоксально, это ведет к атеизму...
     Мне  не  хотелось  пускаться в теософские беседы с первым встречным и я
промолчал. Его это , однако, нисколько не смутило:
     - Я имею в виду не абсурдность политики и не тупость толпы. Берем  шире
: весь мир - это один большой сплошной абсурд!
     - Любопытная  точка  зрения, - говорю я из чистой вежливости, - но и не
новая.
     - А я не пытаюсь оригинальничать. Или вы решили, что я пьян?
     - Упаси Бог. Просто вы как-то с места в карьер начали...
     - А как еще иначе? Нужны веские причины? Близкое знакомство?
     Хорошо, давайте познакомимся. Мы познакомились.  Он  оказался  занятным
собеседником  и  вскоре я проникся к нему симпатией. Не покидало лишь первое
(и верное) впечатление о его мрачности. Нет, он не был мизантропом,  как  мы
это  обычно  себе  представляем,  но  в душе его явно недоставало гармонии и
покоя. Он говорил о себе и его не было скучно слушать:
     - Придерживаться хронологии -совершенно лишне. Говорят, "Сколько людей,
столько и мнений" или: "Каждый себе философ". Это трюизмы, но в этом  что-то
есть.  Всегда меня не покидало ощущение, будто я вижу мир иначе, чем другие.
Конечно, каждый и должен видеть его по-своему, но не до  такой  же  степени!
Есть же что-то объективное, от нас независящее! А происходят такие вещи, что
можно  тронуться умом! - Тут я заметил, что он совсем ненамного меня старше,
просто седина зрительно добавляла лет.
     - Неужели у вас не бывало,- продолжал он, - что вы что-то ищите,  долго
и  упорно,  внимательно?  Вот  уже  все  перерыли,  все  вокруг  десять  раз
перетряхнули, не можете найти, отчаялись - а оно  вдруг:  "оп-ля-ля!"  Лежит
под  самым носом и издевается над вами? Ведь вы тут, как минимум, раз десять
все перевернули? Только, ради  Бога,  не  говорите  мне,  что  это  свойство
психики,  ложная,  там,  память...  Меня от этого материализма тошнит. И это
ведь - самый банальный  пример.  Было,  не  так  ли?  А  если  то  же  самое
происходит  не  с предметами, а с событиями? Так вот, представьте, когда мне
было шесть лет (возраст вполне сознательный), у меня  умерла  тетя.  Мы  все
любили  тетю Веру. Я очень хорошо помню день ее похорон. Меня на кладбище не
взяли - я остался у  соседей.  Потом,  часа  через  два,  они  все  приехали
обратно,  на  автобусе  и мама плакала опять, и бабушка, и другие тети тоже.
Потом они пили вино, рассказывали друг другу, какая была хорошая тетя Вера и
почему она так рано ушла... Потом меня отправили спать и я был один в  своей
комнате,  но  щелочку  в двери оставил. Когда было уже совсем поздно, пришла
тетя Вера и заглянула ко мне в спальню. Я ее спросил, что  ей,  наверно,  не
понравилось  на  кладбище  и она поэтому вернулась? Она еще посмеялась: "Ну,
кому же это может понравиться, дурачок ты мой." И поцеловала меня. А мне  не
то что было не страшно, а даже мысли не возникло, будто что-то не так. Потом
она  вышла  и  они  долго  сидели  с  мамой  в  соседней  комнате, говорили,
плакали... Больше я  ее  никогда  не  видел.  Тогда  мне  все  представилось
совершенно  естественным,  но  повзрослев,  я  мучился в догадках, как такое
могло быть. Совершенно точно помню, что я тогда не спал. Я  не  решался,  да
так и не решился расспросить маму - это была для нее больная тема.
     Его  рассказ  меня здорово смутил. Он не врет, явно не врет. Несчастный
человек, подумал я, и сославшись на какое-то дело, ушел восвояси. Через пару
дней в канун праздников, у шефа  было  приподнятое  настроение,  он  острил,
расточал  комплименты  дамам,  щипал  за попки, в общем, выглядел, как новый
пятак. Я ушел домой раньше обычного и пользуясь тем, что с  учетом  грядущих
праздников  некоторые  нюансы  можно будет подробно не объяснять, заглянул в
"Три слона". Моросил мелкий неприятный дождь. В баре я опять  увидел  своего
знакомца  и он сдержанно кивнул мне, раскачивая копной седеющих волос. Начал
он, как и в тот раз, с вопроса:
     - Вы мне не скажите, какой сегодня день?
     В голосе его не было и тени подвоха. Я ответил, как есть - среда.
     - А я почему-то был уверен, что четверг. Кстати, я вас тогда не  утомил
своей болтовней?
     - Нет, отчего же,- говорю, - вы меня заинтриговали.
     - Тогда,  если угодно, я продолжу. Повторяю, хронологии никакой, только
развитие определенной тенденции. А именно: причины и следствия связаны  друг
с  другом,  но  не вполне прямолинейно. Лет десять назад я встретил на рынке
одну девушку. Не помню уж, чем она меня тогда привлекла. Будто знал  ее  сто
лет.  Подхожу  к  ней и, шутя, так, говорю: "Ну что, милая? Что ж ты от меня
ушла? Несладко тебе, небось,  с  этим?"  Бред,  конечно,  если  учесть.  что
подходишь к незнакомой. А она ? Бросается мне на шею и шепчет горячо: "Ты бы
все  равно  со  мной  не  был  счастлив!" - и убегает прочь. Тут моя очередь
настала обалдеть. Но это все - как в тумане. Началось с розыгрыша. кончилось
шоком. Но это не все: где-то через два года я знакомлюсь с  этой  же  дамой,
даже  не сразу ее узнаю. Она - никак. И лишь когда я взял ее за руки, глянул
в глаза, (в моих стоял немой вопрос) она мне сказала "Да". Я спросил: "А что
- "да"? А она мне : "Сам, мол, знаешь." Мы с ней прожили год,  а  потом  она
ушла. Вот так...
     Я  увидел  руки  рассказчика:  они  нервно  лепили  из  хлебного мякиша
козлиную голову. В чью честь, я уточнять не стал.
     - Небось, не верите? - спросил он меня. Я стал было протестовать, но он
меня перебил:
     - Вот, видите, шрам? - он  раздвинул  волосы  на  макушке  и  я  увидел
бледную  полоску не коже. - Это мы с ней на лошади покатались. Вот, чтоб мне
с этого места не встать! Мы поздравили друг друга с  наступающим  и  я  ушел
домой, шлепая по лужам.
     Неужели  мир  -  арена разгула всепоглощающего абсурда? Вряд ли. А этот
бедняга, видимо здорово грохнулся, да  с  рослой  кобылы,  да  наверняка  об
асфальт.  Когда  мы встретились снова, в баре было полно народа. На знакомце
моем было все то  же  грязное  пальто,  да  и  седины  у  него,  вроде  как,
прибавилось. Он лихорадочно городил мне кучи небылиц: Как он полжизни прожил
в  своем  дворе,  и  как  только  недавно  там  возник  старинный (ХIХ века)
мраморный колодец. То - его приняли за диктора телевидения, в то  время  как
этот  диктор,  (ныне популярный) еще только учился, то ему пришло наследство
от дяди, который умер лишь год спустя... Но я уже помнил про рослую кобылу и
ничему не удивлялся. Он сразу почувствовал мое недоверие и сказал:
     - А с вами все началось из-за вашей зеленой зажигалки. Помните? Вы  еще
ой-как вспомните! - сказал это, и вышел из бара. Я подошел к стойке и как бы
невзначай спросил бармена :
     - Вы  случайно  не  знаете этого чудака, ну, который только что со мной
говорил?
     -Я не видел с кем вы говорили. Может,  вы  имеете  в  виду  того  типа,
который  всем  наезжает  на уши со своими байками? Эта деталь показалась мне
достаточно узнаваемой и я кивнул.
     - А он не рассказывал вам про свою умершую тетю-призрака?
     Я кивнул опять. Теперь сомнений  уже  не  оставалось.  Бармен,  в  свою
очередь, пошел сыпать:
     - А про кобылу, как они катались?
     - Да, это тоже.
     - А про грузовик? Про то, как задавило...
     - Нет, этого, по-моему еще не было. А он показывал вам свой шрам?
     - Какой еще шрам? - удивился бармен,- Нет у него никакого шрама!
     - Ну как же ? На макушке шрам. Просто его не так-то легко рассмотреть.
     - На  макушке?  Он  же  тут  день-деньской  околачивается. Я его уже как
облупленного, знаю.
     - Ну, знаете, все-таки - прическа, могли и не заметить...
     Тут бармен и вправду озадачился:
     - Здрасьте, приехали! Да он же лыс, как бильярдный шар!
     На улице раздался крик. Потом - глухой удар.

ЧЕРНЫЙ КОФЕ, ИЛИ "НЕ ВАРИ КОЗЛЕНКА В МОЛОКЕ ЕГО МАТЕРИ"
     - А вам никогда не приходилось  наблюдать,  как  бьется  в  конвульсиях
отравленый человек?
     - Бог миловал. Но, видимо, это жестокое зрелище. - Двое мужчин сидели в
шезлонгах, потягивая ледяное пиво из бумажных стаканчиков. Серферы на берегу
раскладывали свое оснащение. Наглые чайки сновали по песку прямо под ногами,
склевывая что-то, одним им ведомое.
     - Я  иногда  спрашивал  себя,  почему  люди  становятся  жестокими. Мне
кажется, что это признак ущербности. Если верить не  во  что,  кроме  как  в
себя. А в себе одном не хватает добра, чтобы противостоять лавине мерзостей.
В себе - это ненадежная опора.
     - Многие люди и в себя-то толком не верят.
     - Поэтому  они быстро истощаются и становятся вампирами. Мне, например,
плевать, как выглядит тот свет. Скорей всего, это только фраза. Но мы и  тут
настолько  эгоцентричны, что смерть представляем себе неким плавным отлетом,
удалением... Помахали ручкой - и в путь.. На небо. А  представьте:  никакого
неба,  но  мы попадаем в чью-то, вполне конкретную шкуру? Теоретически? Ага,
не  слишком  смешно.  Правила  нам  неведомы,  но  если  они  и  существуют,
жестокость совершенно неоправдана. Хотя, и о милосердии представления весьма
различны.
     - Да  уж. Мне почему-то сразу вспомнился кинжал "misericordia", которым
добивали павших рыцарей.
     - Я не против того, чтобы добить. Но - в совсем крайнем случае.  А  кто
властен это
     определить?  На  самом  деле  нам  нужно  нечто  большее,  чем  просчто
милосердие.
     Серферы медленно выруливали к волнорезу, тщетно пытаясь поймать  ветер.
Большой  рыжий  пес  лаял  им  вслед,  постоянно  оглядываясь,  как  бы  ища
поддержки, но не решаясь зайти в воду.
     ...- После  этой  истории  у  нее  была  жуткая   депрессия.   Несколько
попыток...  Слава богу, что обошлось. Но, как правило, если начинает человек
этим баловаться, финал - в морге. Одна девица раз пять вешалась из-за всякой
ерунды. Но у той было чистое манипуляторство: крюк над входной  дверью;  она
накинет  петлю  и  ждет,  стоя  на табуретке. А там приходят, мама или папа,
дверь толкнут , а она - хлобысь! Табуретка из-под ног, красотка  уже  висит,
дергается,  тепленькая  еще.  Ну, ее конечно, вынимают, утешают, ублажают. А
эта дура, - чуть что - опять за свое. И как-то в очередной  раз  ее  отец  ,
входя,  толкнул дверь, (что там, за дверью, вы уже поняли) но зайти так и не
успел. Его окликнула соседка и  трепалась  с  ним  о  чем-то  на  лестничной
клетке,  минут  с  десять. А эта придурочная тем временем уже и посинела. Не
откачали, конечно. И смех, и грех... Но если причина  существенная  и  рядом
нет  мамы  с  папой...  Так  оно и началось. Я ее оберегал, хранил и лелеял.
Потом сам не заметил, как вляпался. Однажды, когда она спала, а  я  сидел  в
соседней  комнате,  я  в порыве какого-то дурацкого самоотречения взмолился:
"Господи! Если что-то  плохое  должно  с  ней  произойти,  пусть  это  лучше
случится со мной!"
     И  вот  однажды  она  пристала ко мне, чтоб я достал ей яду. "На всякий
случай, если станет совсем невмоготу". Так, мол,  спокойней.  Пристала,  как
банный  лист.  В  конце  концов,  я  принес  ей баночку, где на этикетке сам
нарисовал зловещие череп и кости, чтобы, не дай бог, ни с чем не перепутать.
Она спросила:
     - Какая здесь доза?
     - Отравить  соседей  не  хватит,-  говорю,-  но  если  на  одного,   то
достаточно и для здорового мужика, не то что тебе, хилой.
     - Как оно действует?
     - Это не цианистый калий. Мгновенно не умрешь.
     - Жаль. Это больно? Я боли боюсь. Больше мне бояться нечего.
     - Нет.  Эта  штука начинает действовать не раньше, чем через полчаса. А
то и час.
     - Боже, какой ужас! Это ж с ума сойти можно!
     - Если (я постучал об дерево) так уж сильно припрет, с ума... не с ума.
Снявши голову, по волосам не плачут.  Главное,  потом  ты  просто  незаметно
уснешь.  И  все.  А  ужас - это то, что ты заставляешь меня этим заниматься!
Последней реплики она, вроде как и не слышала:
     - Но столько времени!
     - Зато это дает тебе как следует  подумать.  Оно  всасывается  в  кровь
достаточно  медленно  и,  в  принципе,  не поздно... пока ты... ну, пока эти
полчаса... Вот идиотка! И я - ничуть не лучше! Когда  ты  перестанешь  дурью
маяться?
     - А что, другого ты ничего не мог достать?
     - Что?  Крысиный  яд?  Корчиться в агонии и харкать кровью? Тогда лучше
просто прыгать с моста. Правда, лучше. Но там, когда летишь, передумать  уже
нельзя.  Асфальт. Боже, что мы, психи, обсуждаем?! И вобще: почему ты еще до
сих пор одета?
     Все забросил, к черту, тогда. Нет, конечно, не жалею. Да и  бесполезное
это  дело  - жалеть о чем-то. Носился, как с пасхальной свечкой. И к радости
своей, почувствовал, что это приносит плоды. Она постепенно оживала. Никакие
потери не могли меня  тогда  смутить,  даже  самые  серьезные.  Хорошее  это
ощущение, если сам себе не принадлежишь! Как хорошо! Любовь!
     И  вот, это все разом кончилось. Заяц из известной всем сказки размотал
бинты и подумал, куда бы ему скакнуть от забот медведя. Ведь при своей ясной
головке она была наибольшим снобом, из всех,  кого  я  знал.  С  этой  точки
зрения я - вариант бесперспективный. Но, ежели поискать, найти всегда можно.
Что-то  "стоящее". Посолиднее. С брюшком и благородными сединами. Ведь нашла
же. Самое смешное, что невероятный дурак. Поверьте, я это не со зла. Зато  с
личным  шофером.  И  такой  же  сноб.  Это у них с ней было общее. Только не
смешите меня насчет того, что "любовь зла..."  Воображаю,  как  он  гаденько
подсмеивался.  А  она  наверняка никогда не спрашивала его, куда он убегает,
когда он спешил домой, к своей почтенной женушке и деткам. Я узнал  об  этом
далеко  не  сразу.  Меня,  таким  образом  "пожалели".  Однако,  если уж так
случилось - самое глупое, что можно учудить, это выяснять, почему. Что  я  и
сделал.
     - Здравствуй.
     - Зачем ты пришел?
     - А  ты  зачем вчера приходила? Или мне приснилось? После всего! В тебе
пробудилась пламенная страсть? Неужели для тебя нет ничего...
     - Святого, ты имеешь в виду? Единственное святое - это живой человек. А
не дух. И после смерти, скорее всего, тоже ничего  нет.  А  сколько  раз  мы
живем?  -  она прошла на кухню и поставила чайник на плиту. Я зашел следом и
окинул взглядом хорошо знакомую обстановку. Даже моя скляночка, с черепом  и
костями,  мирно  стояла на полочке, плотно закупоренная притертой пробкой. Я
не знал, что ей возразить:
     - При таком раскладе мне начинает казаться, что ни разу. Но скажи:  что
же тогда в человеке живого? Что?
     - Не  жди, что я произнесу : "душа". Это все сказки для трусов. Это про
тебя.
     - А знаешь, отчего тебе не хочется  жить?  Верней,  не  хотелось?  Тебя
просто тошнило от того, что не за что было бояться. И цепляться не за что. А
в невесомости всегда тошнит. (иллюстрирующий жест)
     - Ты вульгарен.
     - Плевать. То, что ты любишь делать в белых перчатках, надо бы делать в
резиновых.  Трус  -  это  не  тот, кто боится. Боятся все. Трус это тот, кто
останавливается.
     Меня убивал этот безразличный и беззаботный тон. Я крепко  взял  ее  за
руку и схватил с полки гвоздь:
     - Ну  что,  милая?  Проверим, так ли это? А заодно проверим, где в этой
розетке ноль, а где - фаза. Всего две дырочки. В одну из  них.  оказывается,
можно  пролезть  ,  даже  вдвоем.  Это  тот случай, когда верблюд пролазит в
игольное ушко. Тебе же нечего бояться?
     - Ты псих. Ты сумасшедший. Насмотрелся дешевых  фильмов.  Ведешь  себя,
как  маньяк.  Нет, даже как маньяк из мыльной оперы. Прекрати, я прошу тебя,
это отвратительно! Уйди! - Ее рука резко вырвалась и она отошла на шаг.
     - Уйти? А что, это мысль... - гвоздь скользнул в отверстие,  но  больше
ничего не произошло,- Ноль. Фаза в другой дырочке. Ее ноздри раздувались, но
это  было  не  то  выражение, когда она за кого-то переживала: скорей, такое
выражение может быть на лице водителя, когда его машину помяли  и  скрылись,
куда подальше:
     - То,  что  ты делаешь - это глупо. Я понимаю, что тебе больно. Ну что,
ты хочешь, чтобы я притворялась? Ведь  будет  еще  больней.  Тут  же  ничего
нельзя обьяснить. И не нужно.
     - А ты что, никогда не притворялась? Или с самого начала?
     - Нет,-  ее  голос  несколько  смягчился,-  Это  все  была правда. Я не
играла. Но я хуже, гораздо хуже, чем  ты  думаешь.  А  ты  этого  не  хочешь
понять.
     - Самое  печальное,  что  я  это  вижу.  Хотя  ты  на самом деле так не
думаешь. Я и вижу это, и в то же время... Зачем ты вешала мне лапшу?
     -Ты сам себе ее навесил. Так получилось само собой.  И  сейчас  уже  не
можешь поверить. Все. Сказке конец. Какая разница теперь?
     - А какая разница между нулем и фазой? Есть, небось?
     - Пойми, ты ведь просто переносишь на меня...
     - "Перенос"!  Скажите  на  милость!  Фрейдом  обчиталась! А кто на меня
переносил? Кто распускал слюни и сопли? Ах, любовь! Ах, я без тебя не  могу!
Или  это  были  обноски с чужого плеча? Кто из нас на кого переносил? Можешь
хоть раз сказать правду?
     - Но ты же не хочешь правды.
     - Да.(пауза) Я не хочу правды. Я хочу только тебя.
     Ветер чуть-чуть посвежел. Одинокая яхта выползла в пустынное  заспанное
море.  Девчонка  на  палубе  загорала  нагишом.  Рыжий  пес спал на берегу и
девочки его не интересовали.
     Она сказала это так, словно ее здесь не было:
     - Так мучиться нельзя. Ведь ты болен.
     - И глупо было бы скрывать.
     - Но так и я с ума сойду. А это хуже смерти.
     - Ты что, была там? Ах, да, ты же у нас материалистка. После всего, что
ты сделала, я бы искренне желал,  чтобы  устройство  мира  совпало  с  твоей
схемой. Ибо в противном случае - гореть тебе в аду. Это уж точно.
     - А сам ты куда расчитываешь попасть?
     - В  том-то  и дело. Я - кандидат туда же, и мне будет неприятно на это
смотреть.
     - Ты еще можешь шутить.
     - Нет, это просто такая манера выражаться.
     Мой взгляд сполз по ее ногам и остановился  на  пачке  писем,  небрежно
брошенной  на  пол,  у  изголовья  дивана.  Ее  записки,  признания, которые
хранились у меня. И которые она просто  тихо  украла.  Так  вот,  зачем  она
приходила  в  последний раз! Уже после того, как все точки были расставлены.
Пришла, жаловалась на тоску, ностальгировала и даже  отдалась.  Нет,  не  со
скрежетом  зубовным,  а  вполне натурально, даже вдохновенно, если так можно
сказать. Оказывается, все из-за этих дурацких писем. Неужели она решила, что
это может ее как-то компрометировать? Чушь какая. Боялась, что я их  сам  не
отдам?  Но я - не фетишист. А что вытворяла в постели! Как никогда... Почему
же молча стащила?
     - А помнишь свой сон про опасные бритвы? - спросил я ее.
     - Ты хочешь сказать, что этому кошмару не будет конца? -  в  ее  глазах
сверкнула  холодная  искра  отчаяния,-  Ты никогда не дашь мне забыть?.. Она
тяжело задумалась и молчала долго  и  мучительно.  Потом  вздохнула,  словно
решившись на что-то:
     - Я пойду сделаю кофе. Ты, что, перестал ходить на работу? Мне звонили.
Почему  тебя  у меня ищут? Давай сделаем так: сейчас мы попьем кофе, а потом
ты дашь мне слово уйти и поспать. Ты весь  извелся.  И  я  тоже.  Давай,  ты
вечером прийдешь. Обещаю. А сейчас... Она ушла на кухню.
     Неужели она верит, что все еще может наладиться? Но вот кофе уже подан:
     - У меня осталось чуть-чуть,- как бы извиняясь, сказала она,- поэтому я
сделала с молоком.
     - Никогда  не  пил  такой  гадости.  Но  теперь  -  все  равно.  Пойду,
пепельницу вытряхну.
     Я вышел на кухню. Накурили мы, действительно, изрядно. И вдруг я увидел
скляночку. Ту самую. Только абсолютно пустую. Что она задумала? Поэтому и  с
молоком. Внезапное открытие меня потрясло. Я вернулся в комнату, как во сне.
Вялые  мухи  ползали  по  окну, иногда неуклюже вспархивая, противно жужжа и
бьясь об стекло. Лето кончилось. Она замешкалась с сигаретой:
     - А ты что, пепельницу обратно не принес? Ладно, сиди, я сама.
     Когда она вернулась, курила уже взахлеб, прикуривая одну от другой. Что
у нее на уме? Хочет уйти? Избавить меня? Или что? Неужели так и  не  скажет,
не подаст виду?
     Я  поднес чашку к губам. Она молча сглотнула. Пока я пил, отвела глаза.
Жуткое подозрение окрепло, пока она усиленно разглядывала свой маникюр.  Мне
нужно было что-то сказать:
     - Когда  я  знаю,  что  сейчас  должен  уходить,  мне  этот кофе - чаша
Сократа.
     - Да, но ты же прийдешь потом. Вечером. И, кроме того, ты же не Сократ.
- она посмотрела на меня и заставила себя улыбнуться. Тут что-то  большое  и
тяжелое  упало у меня внутри. Что будет со всеми девятью жизнями кошки, если
на нее свалится токарный станок? Она НЕ ДОЛЖНА была улыбаться,  если  я  был
прав. Она могла бы промолчать. Я готов был убить ее за эту улыбку. И осенний
сквозняк потянул по ногам.
     Когда  она  спокойно выцедила свою чашку, мы еще некоторое время что-то
говорили, хотя каждый уже думал о своем и ответы шли  невпопад.  Наконец,  я
почувствовал, что она сидит, как на иголках:
     - А сейчас, пожалуйста, уходи. Ты же дал слово.
     И тут я уже не мог не сделать ответный ход:
     - Разумеется.  Джентельменский  договор.  Кстати:  когда  ты  вышла  за
пепельницей, одна из этих  нахальных  мух  залетела  к  тебе  в  чашку.  Как
истинный  джентельмен, я выловил муху и выпил это сам, а тебе я оставил свой
кофе, нетронутый.
     Она медленно по очереди посмотрела  на  наши  пустые  чашки.  Глаза  ее
округлились  и  жуткий,  обреченный взгляд был направлен куда-то вовнутрь. В
полной тишине мне послышалось, будто у нее на  голове  зашевелились  волосы.
Сигарета сломалась в ее пальцах и она глянула на часы. Наконец, выдавила:
     - Иди. Сейчас уходи. Я прошу тебя!
     - Хорошо.  Только не кури так много, вон, серая уже вся. И от этого еще
зубы желтеют.
     Когда за мной захлопнулась  дверь,  я  еще  некоторое  время  стоял  на
лестнице и не мог прийти в себя. Слышал, как открывается кран и льется вода,
как снялась трубка и набрался двузначный номер. Но я почему-то не думаю, что
она  звонила в "контору" или пожарникам. Напрасные метанья... Теперь я точно
знал, что это была наша последняя встреча. Дело в том, что еще тогда, давно,
я не сказал ей всей правды о том как и насколько быстро  действует  вещество
из склянки.
     Ветер  окреп и теперь одинокая яхта маячила где-то совсем далеко. Рыжий
пес куда-то исчез,  словно  его  и  не  было.  На  лице  говорящего  застыло
безразличное выражение:
     - Все  хорошее рано или поздно обращается во зло. Это пошлость. Но я по
глупости своей не хочу с этим мириться. Нельзя варить козленка в молоке  его
матери.  Я долго не мог понять, почему среди таких важных заповедей, как "не
убей", "не укради", содержится обыкновенный,  сугубо  кулинарный  совет.  Но
ведь  молоко  для  козленка - это источник жизни. Поэтому мы и не должны так
делать. Просто не должны.  Даже  не  задумываясь,  почему.  А  это  огромное
облегчение.  И  если  мне  скажут,  что  я  не  задумываюсь только из лени и
тупости, я  согласен  выглядеть  дураком.  К  черту  достоинство,  если  это
достоинство  негодяев!  И в отличие от рассказа с эффектной концовкой, жизнь
скорей, похожа на формулу с бесконечным количеством уточнений, как бы ни был
велик соблазн свести все  к  красивому  афоризму.  Но  сколько  бы  не  было
уточнений, есть нечто, что безусловно должно стоять перед скобкой.
     Рассказчик умолк, а его слушатель сидел, обхватив голову руками:
     - Я потрясен. Я действительно потрясен. Такого лицемерия свет не видел.
Да вы  просто  чудовище!  Нет,  правда: вы ведь дурачили меня битый час? Ну,
скажите же, или у меня мозги потекут из ушей: это все - мастерское вранье?
     - К сожалению, все это - правда.
     - Вы еще разлагольствовали о жестокости и милосердии! Но  даже  зная  о
том, как поступила она, вы же могли все остановить и не доводить до греха! И
если  вы  знали,  что  видите  ее в последний раз, как у вас язык повернулся
шутить.. ..вот это... насчет желтеющих зубов. Кто же вы после этого?  И  как
можно жить с этим?
     - Я  и сам не знаю. Но, во всяком случае, не обольщаюсь на свой счет. А
почему, говорите, язык повернулся? Это,  пожалуй,  самое  интересное  место.
Связь  тут  совершенно  прямая.  И  вам  я скажу ВСЮ правду: Та склянка... С
черепом и костями... В ней был первосортный зубной порошок.

ПРОЩАНИЕ
     Вот так вот, люди. Кто мог  знать,  что  мы  еще  свидемся...  Не  надо
плакать.  Вы  же знаете, что смерть человека не мешает жизни продолжаться. А
иногда она может оказаться настоящим облегчением. По крайней мере  я  сейчас
так  чувствую. То, что затмевает мелкие распри и заставляет подумать о душе.
Не обращайте внимания, если у меня вдруг дрогнет или сорвется голос.  Сейчас
было  бы смешно вам переживать о моем здоровье. Но, ей-богу, видеть вас всех
вместе - это как в кино. Смерть объявляет большой сбор. Нет  священника?  Вы
же  знаете,  я  никогда  особо не чтил ритуал. Хотя, если вам так спокойней,
ладно, позовите. Мне лично все равно. Вот черт,  губы  сохнут,  а  еще  надо
успеть  столько сказать... Говорят, прощай, белый свет, прощай мир. Но мир -
это же в первую очередь люди, человеки. И живем мы в миру. Жаль только,  что
не  в  мире  и  согласии. Но смерть примирит. Вот вы, дорогая моя соседка: я
вижу ваши заплаканные глаза и мне приятно увериться в том, что и вы - просто
человек,  а  не  тот  зловредный урод, что подливал помои мне в суп. Вы, мой
начальник. Не помешанный на власти садист, а обычный чело...  С  облегчением
вижу,  что  и  в вас пробудилось что-то людское. Так и вы меня простите. Мне
уже не так плохо, как вам, ведь все закончится... И ты,  мой  дорогой  друг,
которому я так доверял. Ты же больше меня не предашь? Даже если б и хотел...
Вы  все  были  моим  отражением, в каждом из вас - частица меня. Я больше не
могу говорить. Долгие  проводы  -  лишние  слезы.  Чувствую,  время  пришло.
Прощайте, мои дорогие!
     - Ганс, ты перезарядил? Кончай их всех.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: