подобным предположением.
- Ну, раз уж мы перешли на остроты, - продолжал я, - может, тебе
просто-напросто надоело ходить под началом женщины?
- Это уже не острота, - заявил Рюдигер, - а затаенная обида.
Что ж, по сравнению с таким выпадом я воспринял крепчайшую кубинскую
сигару, которую он предложил мне после кофе, как чистый юмор. Тут я уви-
дел Ирену и Беату, они пересекали столовую, направляясь к нашему столи-
ку. Крена в своем вечном зеленом свитере вышагивала точно цапля, а бесц-
ветное лицо Беаты бледнили заново выкрашенные пепельные волосы. Бросив
взгляд на Рюдигера, я понял: он тоже все это заметил. Нам тотчас приш-
лось заверить обеих, что мы вовсе не проезжались на их счет. Отчего это
женщины всегда предполагают, что двое мужчин, если сидят одни, обяза-
тельно проезжаются на их счет?
- Оттого, что они почти всегда так делают, - сказала Ирена.
- Оттого, что женщины много мнят о себе, - сказал доктор Рюдигер.
- Оттого, что женщины по природе своей страдают комплексом неполно-
ценности, - решила Беата.
Я слушал их, но своего мнения не имел, я жил в не очень четкой сфере
ничейной земли и ничего, кроме едва заметной ностальгии по женской не-
последовательности, не испытывал. Крена, видевшая во мне совиновную
жертву бессовестного сманивания в чужой лагерь, поспешила предостеречь
меня против возможных попыток подкупа; попытки эти будут предприниматься
ради того, чтобы выманить у меня секреты, которых без меня никогда не
узнать мужчине.
Я усомнился, но доктор Рюдигер предложил в качестве доказательства
историю из классической древности.
Некий грек по имени Тиресий увидел однажды, как спариваются две
змеи, и ранил одну из них. В наказание он был обращен в женщину, и ему
пришлось спать с мужчинами. Бог Аполлон пожалел Тиресия и подсказал, как
он снова может стать мужчиной: ему надобно еще раз подсмотреть тех самых
змей и ранить другую. Тиресий так и поступил и вновь обрел свой истинный
пол. В это же время великие боги Зевс и Гера поспорили о том, кто полу-
чает большее наслаждение от объятий - мужчина или женщина. Компетентным
судьей призван был Тиресий. Он утверждал, что мужчина получает лишь де-
сятую долю наслаждения, а женщина испытывает наслаждение в полной мере.
Гера, разгневавшись на Тиресия за то, что он выдал строго хранимую
тайну, ослепила несчастного. Желая утешить слепого, великий Зевс награ-
дил его даром ясновидца.
Короткое молчание за нашим столом позволило предположить, что каждый
воздержался выдать свою первую мысль (моя была достаточно странной: кто
ослепит меня? Вторая мысль вырвалась у всех как восклицание, смысл кото-
рого, однако, следовало понимать поразному, поскольку вообще-то история
доктора Рюдигера была далеко не однозначной. Ирена считала, что и мне
следует напомнить о наказания, грозящих за выдачу женских тайн, а Беата
тихо спросила:
Но как же, Тиресий ведь солгал... Беседа мужчин никогда не похожа на
разговор в смешанной компании.
Мой энтузиазм испарился. Вместо него примерно на уровне груди я ощу-
тил пустоту. Ничего удивительного. Но лишало меня уверенности вовсе не
отсутствие такого женского органа, как грудь, а отсутствие оценивающих
мужских взглядов, которые подтверждают, что ты "существуешь".
Свою историю, вы, конечно, понимаете, я рассказываю выборочно и все
время опасаюсь, что наскучу вам. Мне никак не удавалось почувствовать
себя шпионом, орудующим в тылу врага, нахлобучив лучшую из возможных ша-
пок-невидимок. Зато я познал все трудности применения производных от
личного местоимения ля. Кто же не знает, что нас создают надежды, кото-
рые возлагают на пас окружающие. Но чего стоило все мое знание по срав-
нению с первым взглядом женщины, брошенным на меня! НПО сравнению с мои-
ми прогулками по городу, который меня не узнавал и стал мне чужим? Муж-
чины и женщины живут на разных планетах, профессор. Я высказала вам это
- помните? - а вы, упрекнув меня в субъективизме, ждали, что я отступлю
и поклянусь подчинить, как обычно, свои чувственные впечатления и ощуще-
ния вашему анализу. И тут я впервые разочаровала вас. Старые уловки не
могли тягаться с моим новым жизненным опытом. Мне, однако, хотелось уз-
нать, что получится, если я останусь при своем мнении. Если тотчас не
почувствую себя виновной, виновной в непоправимом недостатке характера,
из-за которого мы, женщины, как ни жаль мужчинам, не способны видеть мир
таким, какой он есть в действительности. Вы, мужчины, прочно держите его
в своей сети из цифр, кривых и оценок, не правда ли? Словно грешника, с
которым и связываться не стоит. От которого отмежевываются. Наиболее
утонченный метод для этогобесконечное перечисление фактов, выдаваемых
нами за научные отчеты.
Если вы все это так понимаете, профессор, то вы правы, шутливо ут-
верждая, что наша-наука-хоть и дама, но обладает мужским мозгом. Годы
жизни ушли у меня на то, чтобы приобщиться к образу мышления, высшие
добродетели которого-невмешательство и невозмутимость. Ныне я пытаюсь
вновь получить доступ во все заброшенные было уголки моего внутреннего
мира. Вас удивит, но помочь мне в этом может язык, ибо его происхождение
связано с той поразительной сутью человека, для которого слова судить и
любить сливались в одно слово "полагать". Вы постоянно выговаривали мне
за сожаление о безвозвратно утраченном. А меня все равно волнуют судьбы
некоторых слов, и все равно больше всего на свете я мучаюсь от желания
увидеть вновь в братском единстве слова "ум" и "разум", ведь некогда,
пребывая в сумбурно-созидательном лоне языка, они, пока мы их навек не
разлучили, означали одно и то же...
Никогда бы я, Иначек, не посмел называть предметы теми же словами,
какими называл их, будучи женщиной, если бы мне пришли на ум другие сло-
ва. Правда, я помнил, что значил для нее "город": бездна вновь и вновь
ведущих к разочарованию, вновь и вновь зарождающихся надежд. Для него же
- иначе говоря, для меня, Иначека, - город значил скопление неисчерпае-
мых возможностей. Он - иначе говоря, я, Иначек, - был опьянен городом,
тот внушал ему, что он обязан здесь все и вся завоевать, а женщина во
мне еще не разучилась умело напоминать о себе или в зависимости от ситу-
ации отходить в тень.
Эпизод из моей автопрактики вас не убедит, но, быть может, позаба-
вит. О том, что женщины плохо ориентируются и потому, даже имея хорошие
навыки вождения, никудышные водители, сказал мне в первый же час занятий
мой инструктор, желая подготовить к противоречивым реакциям водителей и
пешеходов - как женщин, так и мужчин на женщину за рулем. Это сбило меня
с толку в вопросах, в которых прежде, как мне казалось, я хорошо разби-
ралась, и я уже начала смиряться с мыслью, что водить машину дело нелег-
кое. Пока меня в начале второй недели моего мужского существования на
середине оживленной Александерплац не подвел мотор. Тут мне не остава-
лось ничего другого, как застопорить движение и покорно ждать свистков,
презрительного пожатия плеч регулировщика, бешеного воя сирен за моей
спиной и язвительных выкриков проезжающих водителей. И потому, когда по-
лицейский свистком и жестом закрыл движение в моем ряду, спустился из
своей будки и поинтересовался, в чем загвоздка, уважительно называя меня
при этом "хозяин", когда два-три водителя других машин без лишних слов
оттащили мою злополучную машину с перекрестка и никто не выказал ни ма-
лейшей охоты удовлетворить мою жгучую потребность в поучениях, голово-
мойке и штрафе, я решил, что грежу. Поверите ли, с тех пор я без труда
ориентируюсь на улицах!
Но вернемся к моей планете. В какой части протокола должен был я от-
метить ощущение, ничем, правда, не доказуемое, что мне, теперь мужчине,
стало куда легче переносить тяготы земной жизни? В той, где записано,
как однажды вечером на пустынной улице в двух шагах от меня упала в об-
морок юная студентка? Чувствуя почему-то укоры совести, я помог ей
встать, подвел к скамье и предложил - ведь это же само собой разумеется
- отдохнуть в моей квартире, расположенной неподалеку. В ответ, возму-
щенно оглядев меня с ног до головы, девица назвала меня "наивным". Позже
я заглянул в словарь. "Наивный" значило когда-то "природный, естествен-
ный". Мог ли я распространяться перед девушкой о природном дружелюбии
или о естественной готовности оказать помощь ближнему без того, чтобы не
усугубить ее ожесточение против нас, мужчин? Я имел несчастье сослаться
на ее "положение"; ее беременность каждая женщина заметила бы с первого
взгляда. Но я не был женщиной, и потому она, выказав мне лишь свое глу-
бокое презрение (Что еще за положение!), просто-напросто отшила. Меня
как громом поразило, и я впервые в жизни обиделся за мой пол. Что же вы
с нами сотворили, спрашивал я себя, если мы из мести запрещаем вам быть
с нами дружелюбными? Незавидной казалась мне ваша участь: с головой пог-
руженные в бесчисленное множество различных видов полезной деятельности,
вы бездеятельно наблюдаете, как слова "мужество" и "мужчина", происходя-
щие от одного корня, невозвратно отдаляются друг от друга.
Невозвратно - это сказала Крена; я не столь категоричен. Она пришла
ко мне на семнадцатый этаж, чтобы слить свою меланхолию с моей. Рюмка
вина, музыка, а то и телевизор, бывало, помогали нам в этом. Телевизор
продемонстрировал нам жизненные проблемы перегруженной заботами учитель-
ницы, матери троих детей, флегматичный муж которой был конструктором
предметов домашнего обихода. Автор фильма, к сожалению женщина, приложи-
ла все силы, пытаясь потребным ассортиментом кухонных и бытовых машин
наладить и выполнение плана на заводе мужа, и семейную жизнь учительни-
цы. Крена невольно задалась вопросом: нельзя ли объяснить ее личное не-
везение в жизни тем обстоятельством, что конструкторы предметов домашне-
го обихода - большая редкость? Последний раз она прогнала долговязого
курчавого парня, которого в течение двух месяцев находила не слишком
противным, за его неспособность быть взрослым. Крену выводят из себя все
матери, имеющие сыновей; она собирается даже писать руководство по вос-
питанию, первая фраза которого будет звучать так: Дорогие матери, ваш
ребенок хоть и мальчик, но в конце-то концов тоже человек. Воспитывайте
его так, чтобы позволить своей дочери выйти за него замуж.
Не стану расписывать подробно, как мы вместе придумали еще две-три
фразы, которые и записали на клочке бумаги, как, вовсю разойдясь, пере-
бивали друг друга и смеялись друг над другом, как Крена забавлялась, на-
зывая меня без конца моим мужским именем (послушай, Иначек!), и как она
потом сожгла наши записки в пепельнице, потому что нет ничего смешнее
женщин, пишущих ученые трактаты, - всего этого я расписывать не буду.
Упомяну только, что я сказал: женщин? А ведь вижу здесь мужчину и женщи-
ну! И что при этом мне удалось придать вопросу именно ту интонацию, ко-
торую женщина в этот час вправе ждать от мужчины. И что она перестала
болтать, сказала всего два-три слова, жаль, мол, что мы знакомы с преж-
них времен. И что я прикоснулся к ее волосам, они мне всегда нравились:
такие гладкие, темные. И что она еще раз сказала: послушай, Иначек.
- Послушай, Иначек, сдается мне, что у нас ни черта не выйдет. Хотя
очень может быть, в этом чертовом препарате твоего профессора есть
что-то хорошее... Для других, - продолжала она. - И на тот случай, если
известные способности мужчин будут и дальше хиреть, как и способность
познавать нас в буквальном и в библейском значении этого слова. Он поз-
нал жену свою... Да, выше всего мы ценим радость быть познанными. Но вас
наши притязания повергают лишь в смущение, от которого вы спасаетесь,
укрываясь за грудами тестов и анкет.
Видели вы, с каким благоговением кормит институтский кибернетик свой
