Дмитрий Вернер
Рассказы
ЖИВОЕ ДЫХАНИЕ ИЛЬИЧА
Как Ельцин в Японии побывал
Дмитрий Вернер
ЖИВОЕ ДЫХАНИЕ ИЛЬИЧА
Жарким июльским утром 1979 года в кабинете директора
Центрального Музея В. И. Ленина сидели трое: сам директор
Иван Антонович Буреев, научный сотрудник музея Иванов, и
посетитель - маленький аккуратный старичок с крупными вы-
разительными глазами на живом подвижном лице.
- Юлий Моисеевич, - обратился к старичку научный со-
трудник Иванов, - повторите, пожалуйста, для Ивана Анто-
новича все, что вы мне рассказали.
Старичок вдохнул воздуха, наклонился вперед, слегка
напрягся и быстро произнес:
- Дело заключается в том, что я сохранил до наших
дней дыхание Владимира Ильича Ленина.
И замолчал.
В кабинете возникла пауза, во время которой директо-
ру стало как-то не по себе.
- А в каком... э-э... собственно, смысле? - спросил
наконец директор.
- В прямом, - сказал старичок и отчего-то насупился.
- Да вы по порядку, Юлий Моисеевич, все по порядку,
- снова попросил Иванов.
Посетитель глотнул опять воздуха и заговорил уже бо-
лее спокойно:
- Вы, разумеется, знаете, кем был мой отец Моисей
Соломонович Руднев. Теперь об этом не упоминают, но
вам-то, я полагаю, известно, что для Владимира Ильича
мой отец был не только товарищем по партии, но и близким
личным другом. Особенно тесно сошлись они в Лонжюмо. Отец
часто рассказывал мне о тех днях во Франции. Я думаю, это
было самое счастливое время в его жизни... Впрочем, я,
кажется, отвлекаюсь. Тот достопамятнейший для меня слу-
чай, о котором я собираюсь вам рассказать, произошел вес-
ной 1922 года. Отец только что вернулся с Генуэзской кон-
ференции. Мне было тогда одиннадцать лет, и я прекрасно
помню, как воскресным утром папа вошел в детскую и сказал
нам с сестрой: "Дети! Сегодня я остаюсь дома, но у меня
будет очень важная встреча. А потому ведите себя тихо и
не шляйтесь по квартире". Отец ушел к себе в кабинет, Ма-
ришка уселась читать, меня же одолевала скука. Наконец,
мне на глаза попался надувной резиновый мячик, который
отец привез нам с сестрой из Италии. От нечего делать я
взял этот мяч, подкрался к Марише сзади, открыл пробку и
пустил шипящую струю воздуха прямо в ухо своей сестренке.
От неожиданности та завизжала на весь дом. Через минуту в
комнату вошел отец. "Что тут происходит?" - сердито спро-
сил он. "Это все Юлька," - сказала Мариша и заплакала.
Она испугалась, что папа накажет ее. Мы и не заметили,
что за спиной отца в дверях стоит небольшого роста чело-
век с рыжеватой редкой бородкой. Вы, конечно, уже догада-
лись, что это был Владимир Ильич. "Нехорошо, молодой че-
ловек, обижать маленьких девочек" - сказал он мне. Потом
присел на корточки перед Маришей и заглянул в ее запла-
канные глаза. "Не надо плакать, - сказал моей сестре Ле-
нин. - Давай-ка лучше поиграем. Посмотри, какой чудесный
у тебя мячик". Владимир Ильич снова надул мяч, закрыл
пробкой отверстие, отошел к двери, и с криком "Лови!"
бросил мячик Маришке. Вот, собственно, и все. А вечером
отец сказал нам с сестрой: "Я велел вам вести себя тихо,
а вы устроили переполох и помешали нашей работе. Поэтому
вас следует наказать. Мяча вы больше не получите." Папа
убрал мяч в картонку из-под шляпы и перевязал коробку бе-
чевой. "Заодно, - добавил отец, почему-то улыбаясь, - мы
сохраним как семейную реликвию мяч, которым играл с моими
детьми вождь мирового пролетариата." И спрятал картонку в
кладовую. Мне было жаль игрушки, но разве я мог ослушать-
ся отца и взять мяч без спроса? Так он и пролежал в кла-
довке почти два года. Потом наступил этот страшный январь
двадцать четвертого. В один из дней отец стоял в почетном
карауле у гроба Ленина; домой он вернулся в ужасном со-
стоянии духа. За ужином долго молчал, потом сказал, что
решено строить мавзолей для сохранения тела Ленина. Затем
он неожиданно резко повернулся ко мне и спросил: "Ты пом-
нишь, Юлий, тот мяч, которым Владимир Ильич играл с Мари-
шкой? Пойдем-ка достанем его." Мы пошли в кладовую, и
из-под всякого старого хлама вытащили пыльную картонку.
Отец развязал бечеву. Мяч лишь чуть-чуть спустил воздуха
за это время. "Ты понимаешь, - сказал отец, как-то стран-
но поглядев на меня, - ты понимаешь, что внутри этого...
этой оболочки заключено живое дыхание Владимира Ильича?
Мы должны, мы просто обязаны сохранить его!" Отец быстро
оделся и куда-то ушел, но вскоре вернулся с полной банкой
остро пахнущего клея. Густым слоем обмазал он пробку на
мяче, приговаривая: "Вот так, вот так вот, вот так". За-
тем он позвал меня в свой кабинет и сказал мне очень
серьезно и даже торжественно: "Ты уже взрослый, Юлий, и я
поручаю тебе хранить эту величайшую драгоценность. Пом-
ни, что ты должен сберечь ее во что бы то ни стало, при
любых обстоятельствах. Люди придут в мавзолей поклониться
телу Ленина, а его дыхание храниться будет здесь, и ко-
гда-нибудь эта реликвия займет подобающее ей место!" И
отец передал мне коробку с мячом.
- И вот, - продолжал рассказчик, - прошло с тех пор
55 лет. Не буду рассказывать вам, что это были за годы.
Но волю отца я исполнил! Теперь я стар, и моя смерть,
возможно, уже где-то неподалеку. Родных и близких у меня
нет; Мариша умерла много лет назад. И вот я пришел пере-
дать сохраненную мной бесценную реликвию заботам государ-
ства. Государства, основателем которого был великий Ле-
нин, - торжественно завершил Юлий Моисеевич и устало от-
кинулся на спинку стула.
Директор помолчал, пытаясь как-то переварить этот
удивительный рассказ. Потом спросил:
- Вы принесли ... это с собой?
- Ну что вы, разве можно так рисковать! - горячо
возразил Юлий Моисеевич. - Кто нибудь толкнет на улице, в
автобусе - и все! Нет, я храню это дома. Но я принес по-
казать вам цветную фотографию.
Старичок вытащил из портфеля большой конверт из
плотной бумаги и протянул его директору.
- Она обошлась мне в 15 рублей! - гордо заявил Юлий
Моисеевич. - Я вызывал мастера из фотоателье. "Цветная
съемка детей на дому". - Странный старикашка захихикал. -
Если б вы видели, как удивлен был фотограф! Но я ему ни-
чего, ничего не сказал!
"При чем тут это", - с досадой подумал Иван Антоно-
вич. Он вынул из конверта фотографию, взглянул на нее и
слегка остолбенел. Это не ускользнуло от внимания посети-
теля, который снова тоненько захихикал.
- Не правда ли, очень забавная штука? - спросил он
радостно. - Мой отец был большой шутник и обожал подобные
вещицы. Этот мяч он купил у какого-то бродячего торговца
в Италии.
На мяче была намалевана улыбающаяся рожа с красным
носом. Когда-то она, наверно, действительно была забав-
ной, но сейчас мяч слегка сдулся, потерял форму, и улыбка
превратилась в некоторое подобие кривой ухмылки.
- Мда-а... - протянул директор. - Вы, конечно, пони-
маете... э-э-э... Юлий Моисеевич, что каждый новый факт
из жизни великого Ленина требует тщательнейшей проверки,
и мы бы не хотели...
- Я вижу, вы мне не доверяете, - с обидой в голосе
перебил его старичок. - Но есть доказательства того, что
я рассказал вам истинную правду. Мой отец вел подробней-
шие дневники. Конечно же, он записал в них и тот случай,
и свой наказ мне после смерти Ленина.
- А где сейчас эти... - начал было директор и оста-
новился.
- Разумеется, - сухо произнес Юлий Моисеевич, - дне-
вники отца были изъяты при его аресте. Но говорят, - тут
старичок зачем-то понизил голос, - говорят,что все архивы
на Лубянке сохранились, ведь так?
- Мда-а... - опять промычал директор, разглядывая
снимок.
- Я считаю, - с достоинством заявил Юлий Моисеевич,
поглядывая через стол то на директора, то на фотографию,
- что теперь это по праву должно занять место в Мавзолее,
рядом с телом Ильича.
Директор ошарашенно уставился на удивительного ста-
ричка.
- Послушайте, Юлий Моисеевич, вы это что, вы это
серьезно?!
- Абсолютно серьезно, - подтвердил посетитель. - Или
вы полагаете, что дыхание великого Ленина значит меньше,
чем его тело?
- Но как же вы не понимаете, - с тоской сказал Иван
Антонович, - что в Мавзолее эта вещь будет совершенно не-
уместна!
- Я прекрасно понимаю ваши сомнения, - с готовностью
подхватил Юлий Моисеевич, - разумеется, я и сам думал об
этом. Но оболочку можно перекрасить в соответствующий
цвет! Конечно, мне будет немного жаль. Я ведь так привык
к нему... такому, - слегка сокрушенно добавил старикашка.
"Интересно, какой цвет он считает соответствующим, -
раздраженно подумал директор. - Тьфу ты черт, да о чем мы
вообще тут беседуем!" Он шумно вздохнул и сказал:
- Юлий Моисеевич, вы рассказали нам очень необычную
и очень... гмм.. интересную историю. Я, конечно, некомпе-
тентен принимать такие решения, но я скажу вам свое мне-
ние. Что касается Мавзолея, то это мне представляется со-
вершенно невозможным. Что же касается нашего музея...
Впрочем, тут нам необходимо посоветоваться. Вы не могли
бы оставить нам эту фотографию и ваш телефон? Мы непре-
менно позвоним вам на днях.
Старичок молча кивнул, всем своим видом показывая:
"Конечно, я понимаю, что не вы решаете столь важные во-
просы". Он протянул директору карточку с телефоном, под-
нялся со стула, старомодно поклонился и направился к две-
ри. За ним поднялся и молчавший все это время Иванов, ли-
цо которого выражало тревогу и даже, пожалуй, некоторый
испуг. "Юлий Моисеевич Левин", - прочел на карточке Иван
Антонович. Словно почувствовав спиной вопросительный
взгляд директора, старик в дверях обернулся и сообщил:
- После ареста отца я принял фамилию матери. Я от-
рекся от своего отца в тот страшный год. Но я должен был
спастись сам, чтобы исполнить его завет. Ведь я был Хра-
нителем! - старичок поднял вверх сухонький палец. - И я
сохранил, я сберег для истории живое дыхание Ильича!
Когда дверь за Юлием Моисеевичем закрылась, дирек-
тор еще раз тяжело вздохнул и поднял трубку того телефон-
ного аппарата, на котором не было диска.
Инструктор идеологического отдела ЦК КПСС Кострюков
был немного озадачен звонком из музея. Обдумывая рассказ
директора, инструктор пытался определить, не станет ли
это дело началом новой важной идеологической кампании, и
как бы ему, Кострюкову, с наибольшей для себя выгодой ис-
пользовать то, что он первым в ЦК узнал о находке музея.
Понятно, впрочем, что сам он ничего решать не стал, а по-
шел докладывать начальству.
Заведующий идеологическим отделом Алексей Алексеевич
Прошников, выслушав Кострюкова, сразу же позвонил дирек-
тору музея и попросил его приехать в ЦК немедленно. Ин-
структор был отправлен встречать Ивана Антоновича. "Так-
так-так, - подумал Кострюков. - Похоже, будет кампания.
Тут не прощелкать надо!"
Всего полчаса спустя директор Центрального Музея
В. И. Ленина Иван Антонович Буреев и инструктор Кострюков
уже входили в кабинет Алексея Алексеевича. Рассказ дирек-
тора слушал Прошников внимательно, не перебил ни разу,
потом долго молча рассматривал фотографию. Лицо его,
впрочем, никаких чувств не выражало.
- Та-ак, - произнес наконец заведующий. - Значит,
говорите, в Мавзолей предлагал? Народную святыню - на по-
смешище выставить?
Директор музея молчал.
- Алексей Алексеевич, - сказал Кострюков. - Конечно,
о Мавзолее не может быть и речи. Но как экспонат для му-
зея? Добавить, так сказать, еще несколько теплых челове-
ческих черточек к великому облику вождя. Владимир Ильич
играет в мяч с маленькой девочкой. По разделу "Ленин и
дети".
- В музей, говоришь? - повернулся к Кострюкову Алек-
сей Алексеевич. - А ты соображаешь, как это будет выгля-
деть? "Посмотрите направо - вот шарик, который надул
основатель первого в мире государства рабочих и кресть-
ян"? И там эта рожа? Тьфу! Человеческих черточек ему, ви-
дишь ли, захотелось добавить. "Елка в Сокольниках" у нас
по этому разделу, и достаточно, вполне достаточно! И по-
том... - Прошников изучающе посмотрел на инструктора. -
"Ленин и дети". А чьи дети, ты подумал? Ты хоть знаешь,
кто такой Руднев?
"Ай-яй-яй!" Обгоняя одна другую, мысли с невероятной
скоростью понеслись в голове Кострюкова. "Неужели проко-
лолся? Директор упомянул, что этот Руднев был репрессиро-
ван. Но ХХ-ый съезд, реабилитация... Ведь о них снова
можно говорить, только не вспоминать, что были репресси-
рованы. Постой, ведь реабилитированы были не все! А кто
не... Зиновьев, Каменев... Но это оппозиционеры, враги
ленинского плана построения социализма. А тут друг Лени-
на... Или старик наврал? Хотя вроде и Зиновьев... Пронин
за пивом трепался, что Зиновьев был другом Ленина, в ша-
лаше с ним сидел. Почему я тогда не стукнул на Пронина?
Конечно, врал, ведь Ленин сам писал, что Зиновьев и Каме-
нев - предатели. Пронин врал, и старик наврал. А я-то как
прокололся! И черт меня дернул вылезти!"
Между тем Прошников подошел к книжному шкафу, выта-
щил толстый синий том из собрания сочинений Ленина, от-
крыл его в самом конце, на именном указателе, и прочитал
вслух:
- "Руднев (Кацнельсон) Моисей Соломонович (1879-1937).
Член партии с 1902 года. Делегат IV-XV съездов партии,
член ЦК с 1906 по 1925 год. После Октябрьской социалисти-
ческой революции находился на партийной и дипломатической
работе. Неоднократно выступал против ленинской политики
партии. В 1925 году - активный участник "новой оппози-
ции", с 1926 года примкнул к троцкистско-зиновьевскому
блоку, за что в 1927 году исключен из партии. В 1929 году
был восстановлен в партии. Однако впоследствии за анти-
партийную деятельность был снова исключен из ее рядов".
- Понял, чье имя хочет протащить в музей Владимира
Ильича этот.. Кацнельсон?
- Мы, Алексей Алексеевич, и сами полагали, что нам не
следует ввязываться в эту сомнительную историю, - сказал
Иван Антонович. - Но я все-таки решил обратиться к вам за
консультацией...
- И правильно сделали. Не следует-то не следует, а
вот что, если этот сын Руднева напишет о своей "реликвии"
в газету? Конечно, ничего не опубликуют, но откуда мы
знаем, кому в отделе писем попадет в руки эта нелепая ис-
тория? Газетчики - народ болтливый. Пойдет гулять по Мос-
кве эта дурацкая утка. А что, если туда дойдет? - Прошни-
ков мотнул головой в неопределенном направлении. - Вы же
знаете, как бульварная западная пресса падка на подобные
"сенсации". "Дыхание вождя русских большевиков внутри
итальянского резинового мячика! Мяч с воздухом из легких
Ленина сохранил сын его друга, расстрелянного Сталиным!"
Нужна нам такая недостойная, неприличная "сенсация"? Бо-
лее того, нужна ли она светлой памяти Владимира Ильича
Ленина?
- Так что же делать? - тихо спросил директор.
В кабинете на некоторое время воцарилось молчание.
Кострюков, уже допустивший сегодня одну оплошность, и не
думал предлагать какой-нибудь выход. Буреев беспокойно
поглядывал на Прошникова. Тот смотрел куда-то вниз и
вбок, постукивая по столу пальцами. Потом поднял голову,
слегка наклонился корпусом по направлению к директору и
спросил веско:
- А вы уверены, что этот ваш Юлий Моисеевич вполне
нормален? - И посмотрел на директора долгим внимательным
взглядом, будто пытаясь определить, а нормален ли сам
Иван Антонович.
- Постойте, действительно... Речь такая странная и
блеск в глазах. А предложение насчет Мавзолея? Да ведь и
вся история - это же бред, чистейший бред! Господи, ну
как же я сразу не догадался! - с облегчением выдохнул ди-
ректор. У него словно камень с души свалился.
- Так что, Иван Антонович, - сказал Прошников, улы-
баясь, - идите себе спокойно работать, и забудьте всю эту
дурацкую историю. А телефон ненормального старика вы нам
оставьте.
Когда Буреев начал прощаться, заведующий спросил:
- А еще кто-нибудь в музее в курсе?
- Научный сотрудник один, Иванов его фамилия, знает,
- ответил директор.
- Ну вот пусть и он забудет эту нелепицу, - сказал
Прошников, продолжая дружески улыбаться и пожимая мягкую
руку Ивана Антоновича.
Директор ушел.
- Останься, Кострюков, - буркнул Алексей Алексеевич и
набрал номер.
- Юлий Моисеевич? Здравствуйте! Заведующий идеологи-
ческим отделом ЦК КПСС Прошников вас беспокоит. Да, уже
проинформирован. Вы же понимаете, как нам дорого все, что
связано с жизнью великого Ленина. Так что, Юлий Моисеевич,
позвольте от имени ЦК партии горячо поблагодарить вас за
то, что вы сберегли для советского народа эту бесценную
реликвию. Нет, в музее, обязательно в музее! Надо будет
подготовить место, пригласить корреспондентов. Да, в тор-
жественной обстановке. Но позвольте и пожурить вас немно-
го. Хранить дома такую ценность! А если воры или пожар? Мы
обязаны как зеницу ока беречь все, что освящено бессмерт-
ным именем Ильича! К нам в ЦК, в сейф, под охрану. Да,
только на эти несколько дней перед торжественной передачей
в музей. К вам сейчас подъедет наш инструктор. До скорого
свидания, Юлий Моисеевич, доброго вам здоровья.
Прошников повесил трубку и протянул Кострюкову листок
с адресом:
- Бери машину, Николай, и поезжай. Привезешь этот мяч
сюда сегодня же. Я тебя жду, понял?
Несмотря на духоту июльского дня, Юлий Моисеевич был
одет в широкий темный костюм и белую рубашку со старомод-
ным галстуком в горошек. Кострюкова неприятно удивило то,
что старик попросил у него удостоверение и, надев очки,
долго вертел в руках книжечку. Затем странный старичок
вдруг радостно заулыбался, засуетился, и пригласил Кострю-
кова пройти в комнату.
- Вы меня извините, молодой человек, - торжественно
сказал Юлий Моисеевич, - у меня сегодня необыкновенно важ-
ный день. Я готовился к нему много лет. Конечно, мне не-
много жаль, что дыхание Владимира Ильича будет помещено не
в Мавзолей. Но, в конце концов, и в музей люди придут по-
клониться этой святыне. Я даже рад, что оболочку не при-
дется перекрашивать. И потом, в музее можно подробно опи-
сать историю происхождения этой реликвии. Я так счастлив,
что имя моего отца снова будет рядом с именем Ленина. Вы
знаете, ведь он ни в чем, ни в чем не виноват перед пар-
тией!
"Вот он о чем печется, - неприязненно подумал Кострю-
ков. - Прав был Алексей Алексеич! Тогда-то небось струсил,
предал батьку. А на старости лет совесть замучила, вот и
придумал всю эту белиберду".
- А где же, - спросил Кострюков, - это?
- Одну минуточку, молодой человек, одну минуточку! -
загадочно произнес Юлий Моисеевич и нырнул куда-то внутрь
огромного старого шкафа. Через некоторое время он вылез,
держа в руках пыльную картонную коробку. В глазах старичка
стояли слезы, губы его шевелились, шептали что-то маловра-
зумительное. "Живое дыхание Ильича", - разобрал Кострюков.
Выглядел Юлий Моисеевич совершенно разбитым. Однако, когда
инструктор протянул руку, чтобы забрать коробку, старикаш-
ка неожиданно враждебно посмотрел на порученца и потребо-
вал у него расписку.
- Вы что, Центральному Комитету партии не доверяете?
- недовольно спросил Кострюков.
- Что вы, что вы! - засуетился старик. - Полностью
доверяю! Но мало ли что, знаете ли, может случиться. Вдруг
вы на обратном пути попадете, хе-хе, в автомобильную ката-
строфу, а вашего начальника в это время хватит удар? Где я
потом буду искать эту святыню? А для меня это дело всей
жизни!
"Типун тебе на язык, - с ненавистью подумал Кострю-
ков. - И впрямь, видать, сумасшедший". А старик тем време-
нем уже подсовывал ему перьевую ручку и лист бумаги. Де-
ваться было некуда, и Кострюков написал на этом листе, что
получил у т. Левина Ю. М. 1 (один) резиновый мяч для по-
полнения экспозиции музея. Юлий Моисеевич нацепил на нос
очки, прочел расписку и обиженно нахохлился.
- Ну что же вы пишите, молодой человек, - забормотал
он быстро, - ни куда, ни что, ни зачем - ничего ведь не
ясно. Вы уж напишите все полностью, напишите как следует.
И полез куда-то за другим листом бумаги, не выпуская,
однако, при этом коробку из рук.
"Да что же это делается, не силой же отбирать!" - по-
думал Кострюков и вдруг с облегчением понял, что уже завт-
ра никакая расписка не будет иметь ни малейшего значения.
И тогда он почти весело накатал:
РАСПИСКА
Выдана т. Левину Юлию Моисеевичу в том, что у него взят на
хранение в ЦК КПСС с целью последующей передачи в Центра-
льный Музей В. И. Ленина резиновый мяч, надутый т. Лениным
Владимиром Ильичом лично.
Инструктор ЦК КПСС Н. Н. Кострюков
И широко, размашисто подписался. Такая расписка удовлетво-
рила придирчивого старикана, и он наконец выпустил картон-
ку из рук. Кострюков заглянул внутрь коробки, но вынимать
мяч не стал, а поспешил попрощаться с изрядно надоевшим
ему старикашкой, уверив того напоследок, что в самое бли-
жайшее время Юлий Моисеевич будет уведомлен о дате торже-
ственной передачи реликвии в музей. Быстро спустившись по
лестнице, Кострюков вышел на улицу и направился к машине,
но вдруг зачем-то обернулся и увидел в окне дома маленько-
го старичка в галстуке, смотрящего ему вслед. Заметив, что
Кострюков оглянулся, смешной старичок как-то нелепо и жал-
ко помахал ему рукой. Инструктор плюхнулся на заднее си-
денье "Волги". Машина рванула, и через пятнадцать минут
Кострюков уже ставил коробку перед Алексеем Алексеевичем.
Заведующий отделом идеологии сам вытащил оттуда предмет
всех сегодняшних волнений и положил его на стол. Рожа смо-
трела прямо на Прошникова и ухмылялась недобро и нагло.
Мяч был слегка помят, на пробке и вокруг нее наросла ка-
кая-то окаменелость. "Клей", - догадался инструктор.
Странное, неприятное чувство кольнуло одновременно обоих
партийцев.
- Алексей Алексеич, - неожиданно для себя самого
сказал вдруг Кострюков, - а может, связаться с товарищами
из госбезопасности, попросить их поднять архивы?
Но Прошников уже овладел собой и смотрел на Кострюко-
ва... весьма выразительно смотрел!
- Значит так, Николай, - произнес заведующий внуши-
тельно, - чтобы не было тут всяких искушений...
С этими словами он достал из ящика стола большие кан-
целярские ножницы, коротко размахнулся, и уверенным резким
движением всадил их прямо в темечко бесстыжего колобка.
Раздался шипящий звук, рожа жутко исказилась и тут же
сморщилась, обмякла, опала. По комнате распространился
удушливый запах старой резины. Алексей Алексеевич сложил
дряблую оболочку в несколько раз и бросил в мусорное ведро.
- Давай, Николай, - сказал он задушевным тоном Кост-
рюкову, - отдыхай. И всю эту чушь из головы выкини. Иди,
иди, все на сегодня. А мне еще поработать надо.
На следующее утро Юлий Моисеевич Левин получил из поликли-
ники приглашение пройти диспансеризацию. Заботящийся о
своем здоровье Юлий Моисеевич явился в назначенное время в
указанный кабинет, где его и ожидала компетентная комис-
сия. В тот же день Ю. М. Левин стал пациентом третьего от-
деления специальной психиатрической больницы.
1989 г.
Дмитрий Вернер
Как Ельцин в Японии побывал
(по мотивам анекдотов)
Собрался Ельцин с визитом в Америку - Клинтона навестить. Все, как
обычно, подготовили, организовали, программу составили. "Только, - говорит
Борис Николаевич, - одно такое дело. Я обратно из Америки обычно через
Ирландию возвращаюсь. Но в прошлый раз, сами знаете, какая фигня
получилась. Меня ирландский премьер в аэропорту ждал, а я, понимаешь,
проспал. Не разбудили меня вовремя, понимаешь. Так что мне теперь ирландцам
и на глаза показаться совестно. Давайте я другой дорогой полечу." Тут один
его помощник, самый ушлый, и говорит: "А давайте, Борис Николаевич, вы
обратно с другого конца вернетесь. Страна у нас большая, а Земля-то
круглая. Я имею в виду - через Тихий Океан. Как Солженицын. Дальний Восток
посетите, Сибирь, Урал. Здоровье-то у вас теперь - ого-го! А заодно, -
помощничек этот ловкий продолжает, - мы вам краткосрочную остановку в
Японии организуем. С официальным визитом у нас все как-то не складывается,
а вот насчет такой получасовой остановочки - и японцы не откажутся, и нам
на пользу пойдет."
В общем, так и сделали. Съездил Ельцин в Америку, летит обратно через
Тихий Океан, садится в Японии. В аэропорту почетный караул с оркестром
выстроен, японский премьер ждет. Выходит из самолета Борис Николаевич -
свеженький, бодрый, подтянутый. Почетный караул обходит, японцам руки
пожимает, улыбается. Все чин-чинарем. И тут японский премьер, сука такая,
возьми да и брякни:
- Мы, господин Ельцин, очень рады вашему неофициальному визиту, но все
же как насчет наших Курильских островов?
У помощника - того, ушлого - аж сердце зашлось: "Ведь была же
договоренность, что об этих трепаных островах - ни слова! Ну, японец
хитроглазый, ну, японский бог его карай!"
А Ельцин вдруг заявляет:
- Да забирайте вы эти острова совсем, на хрена они нам сдались!
Японский премьер чуть не сел от изумления, а советников ельцинских и
министров как током передернуло: "Батюшки, да что же он говорит такое!"
Премьер японский, надо отдать ему должное, быстро оправился. "Ну, - думает,
- такой момент упускать нельзя." Набрался наглости и спрашивает:
- А исконно японская земля - Южный Сахалин?
- И Сахалин берите, - отвечает Ельцин, - весь берите, чтоб его
территориальную целостность не нарушать.
Тут уже помощники ельцинские не выдержали и в голос закричали:
- Борис Николаевич, да что это вы?!
"Ой, и в самом деле, что это я?" - думает Ельцин. Советники его под
руки подхватили, перед японцами, как могли, извинились - мол, плохо себя
президент России почувствовал, внезапный приступ, то да се - и попрыгали
все обратно в самолет. Начали там разбираться, в чем же дело. Оказалось -
не того разбудили.
