Русская фантастика - Васильев В.

Рассказы

		В. Васильев
		Сборник рассказов


ГОД ЖИЗНИ
ГОРОД-ПРИЗРАК
Душа чащобы.
ЖЕСТЫ
ЗАБЫТАЯ ДОРОГА
ПЕЛЕНА
САДОВАЯ, 7
СРЕДСТВО ОТ ОДИНОЧЕСТВА
ТРЕЛЬ ПЕВЧЕЙ СОВЫ
ТРИСТА ДЕВЯТЫЙ РАУНД
УРМИ
УЩЕЛЬЕ ГОРНОГО ДУХА
ХОЗЯЕВА ПОДНЕБЕСЬЯ


                           ТРИСТА ДЕВЯТЫЙ РАУНД
                             (городская быль)


                                    Посвящается всем джентльменам, а также
                                  Ярославу Пушкареву по его же требованию.



     Вот ведь как бывает: большой город, столица, муравейник, живешь бок о
бок с тысячами людей и ничегошеньки о  них  не  знаешь.  Рядом  происходит
тьма-тьмущая удивительнейших  событий,  а  ты  почти  всегда  остаешься  в
стороне и неведении. Иногда давно знакомые люди крутятся в двух шагах друг
от друга и ни сном, ни духом...
     Не верите? Ну, вот например...
     ...выхожу  это  я  из  своей  трижды  проклятой  конторы   в   слегка
приподнятом настроении.  Во-первых  -  конец  рабочего  дня,  во-вторых  -
пятница, а в-третьих - понедельник тоже  объявили  выходным.  По  радио  и
приказом по конторе. Шеф у нас неплохой парень, как это  ни  странно.  Так
вот, близился какой-то новоявленный праздник с экзотическим названием,  не
то сочельник, не то троица. После  переворота  старые  революционные  живо
поотменяли, зато вон затеяли возрождать церковные, из тех, что помнят лишь
замшелые сварливые старухи (ненавижу старух!), гнездящиеся на бесчисленных
лавочках в любом дворе.
     Короче, иду, посвистываю. Надо сказать, что я - из  тех  счастливцев,
которые живут в центре, но не на главных улицах. Контора рядом. На  работу
- пешком, благо всего четыре квартала. Вот каждое утро и хожу. А поскольку
вырос здесь же,  в  основном  дворами.  Люблю,  знаете:  клумбы,  лавочки,
малышня в песочницах возится. Если бы не старухи - сущий рай. А на  улицах
- сплошные толпы, пробки, плюнуть некуда. Час пик!
     Иду.  Собираюсь  сворачивать  под  арку,  не  доходя  до   очередного
перекрестка. Вдруг: лицо знакомое впереди мелькает. Бывает ведь: не видишь
человека лет десять, а потом глянешь - ну ничуть не изменился! Сворачивает
под ту же арку.
     Одноклассник! Саня Бурчалов. Е-мое, сколько лет!
     Бегу следом.
     - Саня! - ору.
     Оборачивается.
     - Артем? Хо! Вот так встреча!
     Обнимаемся.
     - Ты зачем здесь? Каким ветром? - спрашивает.
     Я хохочу:
     - Да живу я здесь! Забыл, что ли?
     Теперь он смеется:
     - Действительно, ты же в центре жил!
     - Ну, а ты? - хлопаю его по плечу. Радость так и распирает.
     Он продолжает смеяться.
     - Теперь и я здесь живу! Уже лет пять. На Южной.
     К моей берлоге это ближе, чем контора, чтоб ее...
     Я шалею. Идти от него ко мне меньше минуты! И  за  пять  лет  впервые
сталкиваемся. Эх-ма... Столица, центр!
     Дальше - больше. Оказывается, он  каждый  божий  день  ходит  тем  же
путем, что и я в контору. В то же время. Как штык. Столица, центр... Что в
лесу, что в толпе, никого не замечаешь. Парадокс.
     Тянет к себе на Южную. Посидим, мол, покалякаем, бутылочку "Бастардо"
раздавим, благо выходной завтра. Я упираться и не  думаю:  псих,  что  ли?
Жена, слава богу, дома не ждет, а с Санькой мы  восемь  классов  за  одной
партой просидели, прежде чем расстаться на целое десятилетие.
     Идем. Дворики, малышня, собачки у подъездов лениво взлаивают. Старухи
шушукаются,  наверное,  старые  праздники  ругают,  а  новые  хвалят.  Или
наоборот. Пойми их, ворон полувымерших.
     Вот и Южная. Сворачиваем:  сирень  цветет,  березка  зеленеет...  Эх,
центр, люблю я твои дворы!
     Вдруг  Саня  подобрался  весь,  умолк  на  полуслове.  Даже   походка
изменилась, осторожной стала, крадущейся.
     Гляжу: на лавочке у палисадника, единственной свободной от вездесущих
старух, возлежит кот. КОТ. Огромный, рыжий, ухо подранное  (в  баталиях!),
усищи длинные, хвост - что твое полено. Пушистый, страсть.  Одним  словом,
матерый зверюга. Спит, вроде бы.
     Саня на цыпочках к нему подобрался, и ка-ак даст с ноги!
     "Бедняга, - думаю, - кот. Спросонья по ребрам, врагу не пожелаешь..."
     Однако,  зря   сочувствовал,   как   оказалось.   Увернулся   котяра,
среагировал. Вот что значит уличная выучка! Центр, пацаны хулиганистые,  у
каждого рогатка. Сам был таким  же.  Вот  коты  и  готовы  каждую  секунду
удрать, даже во сне, от греха да расправы подальше.
     Впрочем, рыжий котище удирать, похоже,  не  собирался.  Стоит,  глаза
свои хитрые на нас таращит. Снисходительно так, чтобы не сказать нагло.
     Саня сокрушенно вздохнул, сел на лавочку.
     - Двести семьдесят шесть - ноль, - говорит. Уныло, разочарованно.
     - Что? - не понял я.
     - Счет. Двести семьдесят шесть - ноль в его пользу, - поясняет  Саня.
- Соревнование у нас. Кто кого. Либо я  его  стукну,  либо  он  увернется.
Почти каждый день по раунду.
     И лезет в карман. Кот замурлыкал и - прыг ему  на  колени!  Спокойно,
без тени страха. Ну, да, Саня всегда был джентльменом, во  всех  играх.  Я
ошалело глазею на кота.
     Тем временем из  кармана  появляется  сверток,  пахнущий  рыбой.  Кот
заурчал пуще прежнего и нетерпеливо заерзал.
     Сардинка. Или селедка - черт ее разберет, не силен  я  в  ихтиологии.
Пока хвостатый оппонент хрустит да закусывает. Саня чешет его за ухом.
     Я стою. Наконец, рыбка  съедена,  дружок  мой  школьный  на  прощание
треплет котяру по мощному загривку и встает.
     - Пока, Уксус, - говорит. - До завтра.
     И пальцем возвращает на законное место мою отвисшую челюсть.
     Я в ужасе. В полном. Думаю, вы меня поймете. Так  Сане  и  шепчу:  "В
ужасе, мол, я. В полном." А он смеется.
     - Таких, - говорит, как Уксус еще поискать  надо.  Чудо,  не  кот.  В
сухую меня обставляет. Второй год, между прочим! Каждый день  думаю:  вот,
сегодня непременно размочу счет. Какое там...
     - Ну, положим, у котов реакция не чета нашей, - развожу я  руками.  -
Ладно, а селедку-то зачем?
     Он все смеется:
     - Любит Уксус селедку. Каждый ведь что-нибудь любит? Я вот, например,
пиво баночное обожаю. И вообще, должен же быть какой-то приз? Игра  у  нас
или нет? Все по честному, по-джентльменски.
     Поднимаемся на третий этаж. "Щелк-щелк!" Ключ поворачивается в замке.
     Посидели славно. Санька остался тем же  Санькой  -  другом-непоседой,
затейником и выдумщиком. Мы стали старше, но честное слово будто и не было
этих десяти лет; и завтра нам опять предстоит сесть за нашу парту,  первую
в центральном ряду, ему слева, мне справа...
     С этого дня мы сталкивались под аркой чуть не каждый день.  Иногда  я
нарочно поджидал его, иногда - он меня.  Центр  кишел  людьми,  спешащими,
суетливыми, и только  наши  дворы  оставались  сказочно  тихими.  Даже  не
верилось, что в двух шагах отсюда грохочет столица,  чадят  автомобили,  и
тысячи ног шаркают по древнему булыжному тротуару.
     К осени счет Саня - Уксус дошел до трехсот восьми  -  ноль  в  пользу
кота. Саня неизменно скармливал ему рыбку,  чесал  за  ухом  и  трепал  по
загривку, а кот, за минуту до этого собранный и  напряженный  как  струна,
довольно урчал и жмурился. Потом мы либо поднимались к  Сане  ("Бастардо",
"Ауриу", "Алеатико Аю даг"), либо шли  ко  мне  ("Кокур  Сурож",  "Токай",
"Южная роза", "Гратиешты"), либо расставались до  завтра.  Уксус  провожал
нас сытым снисходительным взглядом.
     Так продолжалось до пятого октября. Мы с  Саней  вышли  из-под  арки,
хохоча над очередной историей из репертуара моего  шефа.  Ветер  носил  по
двору хрустящие огненно-рыжие листья. Старухи попрятались по  коммуналкам,
осень все-таки, не май месяц.
     Уксус, как всегда, дремал на лавочке. К октябрю  он  стал  еще  более
рыжим, под цвет кленовых листьев.
     Саня подобрался и на цыпочках устремился вперед. Кот и ухом не  повел
- в триста девятый раз.
     "И где он рыбу берет для  этого  бандита..."  -  вздохнул  я,  лениво
созерцая очередной раунд.
     Саня подкрался к скамейке. Вот так же, наверное, Уксус подкрадывается
к беспечным голубям. Ближе и ближе, пока не последует молниеносный рывок.
     Удар! Уксус вскакивает, пытается увернуться, но поздно: Санин ботинок
настигает его. Отфутболенный в сторону кот приземляется на четыре лапы.
     - Йо-хо-хо! - Саня ликует. - Триста восемь - один!
     Его крик напоминает знаменитый вопль Тарзана. Еще  бы,  счет  наконец
размочен.
     "Интересно, - думаю, - что станется  с  рыбиной?  Неужели  и  сегодня
скормит коту?"
     Уксус  стоит  в  двух  метрах  от  скамейки.  Уксус  изумлен.   Уксус
раздосадован.  Уксус  совершенно  сбит  с  толку.  Сегодняшний  раунд   им
безнадежно проигран.
     А вот что произошло дальше, мне и  рассказывать  неловко.  Не  люблю,
когда меня считают лгуном. Клянусь: все это чистейшая  правка!  Хотя,  все
равно никто ведь не поверит.
     Понурив голову Уксус идет и кусты и некоторое время там возится. Мы с
Саней идем. Я уже думают не зазвать ли товарища на давно припрятанную  для
торжественного случая бутылочку "Черного доктора".
     И вдруг огромный рыжий котище мягкой  пушистой  лапой  выкатывает  из
кустов прямо нам под ноги  поллитровую  банку  импортного  пива  "Гессер".
Уныло глядит на нее, и вдруг одним прыжком вскакивает Сане на плечо.
     Что вы думаете он сделал? Правильно, почесал Сане за ухом.
     Мой дружок млеет от счастья. Еще бы не млеть: раунд за ним, у  ног  -
"Гессер", в кармане - рыбка, как раз под пивко...
     И тогда я понял: котам, как и людям, ничто человеческое не  чуждо.  И
провалиться мне на месте, если я неправ!





Владимир Васильев. Душа чащобы.





  "Придется ехать  через Черное", - подумал Выр с неудовольстви-
ем. Старый  бор жители Тялшина и окрестных земель старались обхо-
дить стороной.  Мрачновато там...  Нечисть, опять же, пошаливает.
Кому охота  голову в омут совать? Правда, кое-кто отваживался там
хаживать, но только если не оставалось другого выхода. Вишена По-
жарский, говорят,  в одиночку Черное проходил не раз, да и побра-
тимы его -  Славута-дрегович, Боромир  Непоседа, Похил - тоже там
бывали и ничего, целехоньки.
  Но Выр-то  не ровня  им. Побратимы - воины, меч им привычен. А
Выр - простой  охотник. И  приятель его,  Рудошан, тоже  охотник.
Только и оружия, что пара ножей да луки со стрелами.
  Впрочем, людей  ни Выр, ни Рудошан, как раз не боялись, а про-
тив нечисти  оружие тоже  не особый  помощник. Вот Тарус-чародей,
наверное, прошел  бы Черное  насквозь играючи,  даже не  глядя по
сторонам. Черти,  поди, разбежались  бы с  визгом, только он поя-
вись.
  Выр вздохнул.  Телега, груженная ворохами шкурок, тихонько по-
скрипывала. Рудошан  отпустил поводья  и беспечно  болтал ногами,
даже орехи, стервец, щелкал. Словно не в Черное им теперь дорога,
а трактом,  до самой Андоги, где путников больше, чем леших в ле-
су.
  - Эй, друже,  будь начеку, - посоветовал Выр. - В Черное въез-
жаем!
  Угораздило же  Мигу так  разлиться! Не  пройти нипочем, только
бором, чтоб его...
  - Да ладно,  Выре, - отмахнулся Рудошан. - Не беги впереди те-
леги. Последнее время в Черном никто не пропадал.
  - Потому что никто туда не совался, - проворчал Выр. - И Рыдо-
ги вспомни - ведь никого не осталось, все селения обезлюдели.
  - Где Рыдоги! - отмахнулся Рудошан. - Сколько дней топать.
  Выр только  вздохнул. На душе было муторно, и предчувствие на-
валилось какое-то нехорошее. Выровы предчувствия часто сбывались.
  Чаща стиснула поросшую травой и побегами ольхи дорогу; крепкие
ядреные сосны с непривычно темной корой и непривычно темной хвоей
мрачно простирали  к путникам корявые ветви. Воздух стал каким-то
серым, словно  и не в лесу. Птичьи голоса остались где-то позади,
а в Черном только тишина гулко звенела в ушах. Выр невольно пере-
дернул плечами.
  Постепенно дорога превратилась в тропу, телега еле продиралась
меж колючих веток, а конь то и дело пригибал голову и цеплял гри-
вой хвою.
  Рудошан догрыз  орехи, выплюнул  скорлупу и устроился в телеге
поудобнее.
  - Эй, Выр,  лезь ко мне! - позвал он. Выр отрицательно помотал
головой.
  - Охота тебе ноги бить, - сокрушенно вздохнул Рудошан.
  За очередным поворотом тропы конь стал, как вкопанный. Поперек
пути лежала  сухая сосна в несколько обхватов. Верхушка ее прята-
лась в переплетении обломанных крон; как рухнуло старое дерево на
соседей, так  и застыло, чуть не достигнув земли. Человек ползком
пробрался бы  под мшистым  стволом, но  как быть  с телегой и ло-
шадью?
  Выр хотел чертыхнуться, но вовремя вспомнил, что в таком месте
имя нечистого лучше не произносить и только сплюнул с досады.
  - Ну вот, приехали, - Рудошан соскочил с телеги, приблизился к
преграде и  задумчиво пнул  ее сапогом. На тропу посыпалась сухая
желтая хвоя.
  - Чего делать-то  будем? - спросил  Выр несколько  растерянно.
Лесом никак ведь не объедешь...
  - М-да... - протянул  Рудошан. -  Топор-то  у  меня  есть,  но
сколько мы  с такой  орясиной возиться будем? До темноты никак не
успеть.
  Выр даже  вздрогнул. Ночевать  в Черном?  Нет уж,  лучше сразу
лечь и помереть.
  - Да чего  ты смурной  такой, - сердито  сказал Рудошан, роясь
под тюками  со шкурками. - Словно прижали нас к стене, и деваться
некуда. Вечно заранее себя хоронишь!
  Наконец Рудошан нашарил топорик и потрогал лезвие пальцем. То-
порик был достаточно остр.
  Посреди ствола  рубить не имело смысла. Рудошан подумал: лучше
срубить несколько  молодых сосен у пня, и тогда попытаться прове-
сти коня с телегой чуть в стороне. Вполне может получиться.
  Он подошел  к корявому  толстому пню.  Старая сосна подгнила у
самых корней,  пень напоминал  раскрошенный зуб. Валяющиеся рядом
щепы успели  потемнеть от дождей и времени - сколько уже валяется
вековая сосна поперек тропы? И сколько тут никто не ходил?
  Рудошан еще  раз пнул  ствол и  с размаху тюкнул топором в за-
плывшую смолой  трещину. Удар  неожиданно отдался в ладони и обух
выпал из  руки. Словно не по дереву Рудошан рубанул, а по железу.
Боль была  неприятная, тупая, ноющая. Пригляделся, хотя было сум-
рачно - Черное  все-таки. Под  слоем загустевшей  бог весть когда
смолы что-то крылось. Поднял топор (на лезвии образовалась зазуб-
рина), соскоблил  смолу. Осторожно  потюкал, расщепляя податливую
древесину.
  Что-то железное. Не то нож, не то крюк какой-то.
  - Чего ты там возишься? - нервно окликнул его Выр, топтавшийся
у телеги.
  - Да, тут в стволе нашлась какая-то штуковина. - Топор чуть не
загубил, холера... Точи теперь!
  Спустя несколько  минут Рудошан  освободил железку  из  давних
объятий мертвой  сосны. Более  всего она напоминала обычный клин,
но кому  понадобилось отливать  клин из металла? По крайней мере,
Рудошан никогда ни о чем подобном не слыхивал. Разглядывая наход-
ку, он  приблизился к  Выру. На  тропе было светлее, клин казался
гладким, словно  стекло, и  на нем  виднелись с трудом различимые
письмена.
  Рудошан протянул клин Выру:
  - Разберешь, грамотей?
  - Душа Чащобы, - шевеля губами, прочел Выр. - Ничего не пойму.
Где ты это взял?
  Рудошан повел головой в сторону перегородившей путь сосны:
  - Да, в  стволе... Не то чтобы торчала - наверное, кто-то вко-
лотил его в трещину, да так и бросил. Правда, сколько лет назад -
и представить  боюсь. А  дерево росло,  постепенно и втянуло клин
этот в себя. Не иначе.
  Выр повертел  находку перед глазами. И в это мгновение вдалеке
кто-то протяжно  завыл. Может  быть, волк.  Но какой  волк станет
выть белым днем? Да еще летом?
  - Чур меня! -  побледнел Выр  и выронил  клин. Конь дернулся и
тревожно захрапел. Вой тотчас оборвался, словно там прислушались.
  Рудошан поднял  клин и сразу увидел, что надпись на нем с двух
сторон.
  - Эй, тут еще что-то написано! - он взглянул на Выра и раздра-
женно добавил. - Да перестань ты трястись!
  Выр неохотно прочел:
  - Выдь немедля.
  Больше на железке надписей не было: два слова с одной стороны,
два с другой.
  - Гм! - протянул  Рудошан и поскреб макушку. - Что бы это зна-
чило: душа чащобы выдь немедля!
  Порыв ветра  ударил, словно вихрь в поле налетел. Низкий голос
тихо произнес:
  - Приказывайте...
  Выр нервно обернулся. У тропы стояло похожее на бочонок созда-
ние, поросшее  седым лишайником. Ноги его напоминали толстые пни,
а руки -  кривые сучья.  Рот - как дупло, носа нет вовсе, а глаза
красные, что закатное солнце.
  Рудошан некоторое  время собирался  с мыслями, потом неопреде-
ленно промычал, благо рот сам собой открылся:
  - А-а-а... Дорогу бы освободить!
  Лесовик повел  рукой-веткой и  ствол старой сосны рассыпался в
пыль, а сучья, шурша, упали наземь.
  - Еще?
  Рудошан вновь отвесил челюсть.
  - Кто ты? - нетвердо спросил Выр. Чувствовалось, что ему очень
хочется залезть  под телегу.  Вообще Рудошан знал, что Выр далеко
не трус,  на медведя мог в одиночку выйти, но как только дело ка-
салось нечисти, вся его храбрость вмиг улетучивалась. Странно, но
это так.
  - Я - душа чащобы. Приказывай, хозяин!
  Лесовик обращался  к Рудошану, несмотря на то, что клин держал
в руках Выр.
  - Я твой хозяин? - уточнил Рудошан.
  - Да. Ты меня вызвал.
  "Наверное, когда  сказал: Выдь немедля, - догадался Рудошан. -
Ну и дела!"
  - Ты всегда придешь на помощь? - спросил он.
  - Тебе - да. До тех пор, пока ты будешь в Черном.
  - А за пределами Черного?  - Ты не вынесешь меня отсюда. Смерт-
ному это не под силу.
  "Клин, - понял  Рудошан. - Он имеет в виду клин. Пока он у ме-
ня - будет слушаться. Но вынести клин из Черного нельзя. Интерес-
но, почему?"
  - Когда будешь нужен, я позову! - сказал Рудошан, отбирая клин
у Выра и пряча его за пазуху. Железо было теплое.
  С тем  же порывом  ветра лесовик  отступил за стволы. Подобрав
топорик, Рудошан стегнул лошадь.
  - Н-но, милая!
  Выра не  нужно было уговаривать - семенил рядом с телегой. Ру-
дошан задумчиво гладил железку за пазухой. Было до странности ув-
лекательно и одновременно жутко.
  В глубине леса вновь завыли, на этот раз ближе. Выр тихо выру-
гался.
  Близился полдень.  Если все пойдет гладко, они успеют миновать
Черное задолго до темноты.
  Первое время  все шло  как нельзя лучше, лошадка бодро трусила
по тропе, раздвигая колючие ветви. Рудошан зыркал направо-налево,
а Выр, то ли умаявшись, то ли еще почему, сидел на тюках и глядел
назад.
  Волка первым  почуял конь. Всхрапнул и замер. Выр схватился за
лук.
  Зверь стоял  у ствола  сосны и  мрачно глядел на телегу. Глаза
его горели, ровно угли, даже в свете дня.
  - Громадный какой, -  побормотал Рудошан,  тоже берясь за лук.
И, с замиранием в сердце, позвал:
  - Душа чащобы, выдь немедля!
  Порыв ветра, упругий, как железная пружина, и глухой голос:
  - Приказывай, хозяин...
  Бочонок возник  совсем рядом  с волком, который сразу стал ка-
заться мельче и даже хвост поджал.
  - Вели этому, чтоб не чинил нам зла! - потребовал Рудошан.
  Лесовик повернулся к зверю.
  - Уходи!
  Волк послушно канул вглубь бора.
  - Пока все, -  отпустил лесовика Рудошан, удивляясь своей уве-
ренности.
  Порыв ветра был уже привычен.
  - Холера! - не  своим голосом  сказал Выр. - Это был вовкулак,
ты заметил?
  - Еще бы не заметить! - отмахнулся Рудошан. Железка за пазухой
жгла ему грудь. - Н-но, милая!
  Телега сдвинулась с места.
  До вечера душа чащобы отогнала от тропы двух тупых упырей, го-
лодного грида.  Выр как  стал белым еще при виде вовкулака, так и
сидел мышкой на шкурках. Рудошан, обливаясь потом, призывал ново-
го слугу  и отдавал короткие приказы. Нечисть убиралась с дороги,
повинуясь лесовику-бочонку беспрекословно. Но нервы натянулись до
предела.
  А потом  тропа вновь  обратилась в дорогу, и впереди показался
долгожданный просвет. Черное осталось позади.
  Рудошан остановил коня и потянулся к топору.
  - Чего? - забеспокоился  Выр. Последние несколько минут он за-
метно оживился, вновь обрел нормальный цвет лица и перестал напо-
минать покойника с отчетливо-черной бородой на молочно-белом под-
бородке.
  Рудошан не ответил. Извлек клин из-за пазухи и прыгнул с теле-
ги. Выбрал  сосну потолще, обошел кругом и вставил клин в трещину
ствола. Обух звякнул, вгоняя железку в плоть дерева.
  Сосны дружно зашумели на ветру. Выр, глянув вверх, спросил Ру-
дошана:
  - Зачем?
  А тот не останавливался, пока не вбил клин полностью. Перебро-
сил топорик в левую руку и обернулся к приятелю.
  - Зачем? А тебе бы хотелось расстаться с душой, друже?
  Выр непонимающе глядел на него. Но не стал возражать.
  В самом  сердце старого бора тоскливо завыл вовкулак, но Рудо-
шан даже  не обернулся.  Впереди виднелось  житнее поле  и  стены
большого селения - Андоги.
  А над Черным гулял ветер.






                             Владимир ВАСИЛЬЕВ

                                   УРМИ


                                        Слоны, люблю я дивный ваш полет...
                                                                   Б.Сидюк

     Агентство  "Киодо  Цусин",  март  1992  года.  Вблизи   Галапагосских
островов  водолазы  обнаружили  на  мелководье   странные   столбы   почти
четырехметровой  высоты.  Они  состоят  из  полупрозрачного  стекловидного
вещества    светло-голубого,    бледно-розового,     бледно-зеленого     и
молочно-белого цветов.
     Поверхность находок имеет феноменальную твердость: она  не  поддается
обработке никакими существующими материалами и инструментами, в том  числе
циркульной пилой  с  алмазными  резцами  и  корундовыми  кругами.  Попытки
водолазов отколоть кусочек от столба взрывами малой мощности ни к чему  не
привели. Тем более загадочным  представляется  равносторонний  треугольник
(со сторонами длиной около  25  сантиметров),  вырезанный  на  поверхности
одного столба.


     Загадке Галапагосских островов исполнилось четыре месяца...


     МОРЕ лениво шевелилось под  бездонным  колпаком  неба,  катер  слегка
раскачивался на добродушной волне, дышалось  легко,  и  не  верилось,  что
где-то есть пыльные города, смог  и  вонючие  нефтяные  лужи.  Здесь  было
мелководье, недалеко  из  воды  выглядывали  Галапагосские  острова,  море
пронзительно синело вдали, а вблизи казалось совсем прозрачным.
     Фред сонно наблюдал, как Полли надрывается на веслах, сердито пыхтя и
отдуваясь, и периодически стукается спиной о копающегося в моторе  Артура.
Мотор работал строго по внутреннему  расписанию,  а  именно  -  когда  ему
хотелось. Хотелось редко. Отказывал он с регулярностью маятника.
     Минут через пять Фреду стало жалко малыша-Полли и он со  словами  "ну
что  ты  уродуешься"  отобрал  у  него  левое  весло.  Артур  с  интересом
выпрямился и несколько секунд смотрел, как  они  уродуются  вдвоем.  Катер
выписывал по поверхности замысловатую кривую, и Артур предположил, что они
идут противолодочным зигзагом. Полли сердито предложил ему правое весло:
     - На, попробуй ты, механик. Посмотрим, как получится.
     Артур вздохнул, отвернулся и в сердцах пнул мотор ногой. Тот хрюкнул,
завелся и обдал всех  клубом  сиреневого  дыма.  Катер  прыгнул  вперед  и
вправо, потому что Фред перед этим греб один; малыш-Полли от толчка весело
полетел через борт. Артур озадаченно присел, делая знаки Фреду, чтобы  тот
перестал грести. Фред убрал весла, и Артур повернул катер к барахтающемуся
Полли. Пока мокрый и ругающийся малыш перебирался через борт, мотор  опять
заглох. Артур обессиленно опустился на дно.
     - Какой идиот оставил мотор на  скорости?  -  поинтересовался  Полли.
Фред пожал плечами. Им не везло с самого начала. Рейс  Майами-Кито  дважды
откладывали. В дороге потерялся  чемодан  Артура  -  кажется,  его  увезли
обратно в Майами. Эквадор тоже встретил их соответственно - катер  удалось
купить только с семнадцатой попытки, а уж с остальным снаряжением  сколько
мороки было...
     Артур подозрительно принюхался и, лежа на дне катера, потрогал что-то
пальцем.
     - Поздравляю, - сказал он. - У нас течет бензобак.
     То, что он трогал, оказалось радужной лужицей бензина.
     Фред устало сел на банку. И тут сдавленно икнул Полли,  выкручивающий
футболку.
     - Ихк!.. это что?
     ЭТО  было  похоже  на  летающую  тарелку.  Троица   вытаращилась   на
приближающуюся штуку. Она и впрямь  ничего,  кроме  летающей  тарелки,  не
напоминала. Эдакий обтекаемый блин с  жирным  треугольником,  намалеванным
чем-то белым, да цепочкой иллюминаторов по периметру.
     - Так! НЛО! УФО! Этого нам как раз не хватало! - рассвирепел Артур  и
схватил разводной ключ. Мотор  немедленно  хрюкнул  и  завелся.  Все  трое
полетели в воду, кашляя от выплюнутого  коварным  двигателем  дыма.  Полли
выпустил изо рта струйку воды  и,  вслед  удаляющемуся  катеру,  обреченно
поинтересовался: - Какой идиот оставил мотор на скорости?
     Мотор катера заглох в полумиле  от  них.  Фред  хлопнул  в  ладоши  и
довольно  потер  руки,  отчего  погрузился  с  головой.  Артур   судорожно
отмахивался ключом от большой сизой медузы.
     Тарелка зависла над ними.
     - Чего это она? - с опаской  спросил  Полли  и  попытался  отплыть  в
сторону.  В  тарелке  открылся  люк,  и  показалась  вполне   человеческая
физиономия с усами и баками в стиле конца XIX века.
     - Джентльмены, я ищу место, где нашли четыре загадочных  разноцветных
столба. Это где-то здесь?
     Троица переглянулась.
     - Здесь, - ответил за всех Фред. - Где-то неподалеку.
     Тип  из  летающей  тарелки  с  сомнением  оглядел  их,  покосился  на
маячивший вдалеке катер и осторожно спросил:
     - Э-э-э... Похоже, у вас какие-то затруднения, джентльмены? Может,  я
смогу вам чем-то помочь?
     В глазах Фреда мелькнула надежда.
     - О, если вам нетрудно, подвезите нас во-он до того катера.
     - Хм! А если я притяну катер сюда, это вас устроит?
     - Вполне! - рявкнули в три глотки Фред, Полли и Артур.
     - О'кей!
     Тарелка умотала к катеру и скоро вернулась,  волоча  его  на  длинном
шнуре. Когда невезучая  троица  влезла  в  катер  и  переоделась,  тарелка
приводнилась рядом, и усатый пилот вылез уже через верхний люк. Видимо, он
был опытным путешественником, во всяком случае, двигатель у него не глох.
     - Видите ли, - сказал Фред, - мы тоже ищем эти самые столбы.
     - Зачем? - удивился усатый.
     - Как зачем? - удивился в ответ Фред. - Интересно узнать, что же  это
такое. Никто до сих пор не понял.
     Усатый ухмыльнулся:
     - А чего тут понимать-то? Вы извините меня,  конечно,  я  впервые  на
вашей планете, летел в спешке, даже в справочнике ничего о ней  не  нашел,
так что если я что-то не так говорю, вы меня простите великодушно. Но  как
только я услышал сообщение, я сразу понял, что это Урми.
     - В смысле, что - Урми?
     - Ну, эти столбы.
     Земляне переглянулись. Усатый, видя их недоумение, объяснил:
     - Урми - это мой боевой слон. Он сбежал недавно,  и  я  его  долго  и
безуспешно искал.
     - Слон? - с сомнением протянул Полли.
     - Именно.
     - Не пойму, что общего у слона со столбами.
     - Господи, что же тут непонятного! Столбы - это его ноги! Он лежит на
спине, вот так, - усатый плюхнулся на спину и задрал вверх руки и ноги.  -
Туловище занесло песком, а ноги торчат наружу, ясно?
     - Гм... А как он выглядит целиком?
     Усатый фыркнул:
     - Как и все слоны - хобот, уши и все такое прочее. Помогите  мне  его
найти, а?
     Полли не унимался.
     - А почему у него ноги все разного цвета?
     Усатый странно посмотрел на него.
     - Здрасьте! Естественно, разного.  Они  же  неодинаковые!  Должны  же
правые ноги отличаться от левых, а передние от задних?  И  вообще,  у  нас
давно заведено: правая передняя нога - голубая, левая  -  розовая,  правая
задняя - зеленая, а левая - белая. Просто и никакой путаницы.
     У Полли наготове было очередное "почему".
     - А почему он такой сверхтвердый? Водолазы как ни изощрялись,  так  и
не смогли ни кусочка отломать. Даже взрывать пробовали - безуспешно.
     - Конечно, безуспешно. Он же боевой слон, в  конце  концов.  Спокойно
выдерживает прямое попадание из бучера.
     - Из... простите?
     - Бучер? - усатый поскреб в затылке. - Как бы это объяснить?  Ядерный
взрыв в двести мегатонн знаете?
     Полли радостно кивнул.
     - Так вот бучер гораздо мощнее.
     Полли опять кивнул и торжествующе выпалил:
     - А треугольник?
     - Что треугольник? - не понял усатый.
     - Треугольник на ноге откуда, если слон такой неуязвимый?
     - А-а! Так это мое клеймо. У каждого слона  врожденное  клеймо.  Урми
для меня делали, поэтому у него  мое  клеймо  -  треугольник.  Вот  такой,
только поменьше,  -  усатый  ткнул  пальцем  в  борт  своей  тарелки.  Там
красовался равносторонний треугольник.
     Полли вздохнул.
     - А почему слон лежит вверх ногами? Может он умер?
     - Нет, - засмеялся усатый, - он не может умереть, он  же  машина.  Он
просто спит.
     - Как спит? Разве машина может спать?
     - Конечно, - усатый был немало удивлен. - Разве ваши роботы не спят?
     Полли смутился. Он не был специалистом в этом вопросе.
     - К-кажется, нет, - неуверенно сказал малыш.
     - Странно, - пожал плечами усатый. - По-моему, у вас не все в порядке
с производством.
     Он помолчал, потом глянул в воду.
     - Поможете найти Урми, а?
     - Поможем, - пообещал Фред. - Если вы возьмете на буксир  наш  катер,
отправимся прямо сейчас.
     - Великолепно!
     Тарелка, как оказалось, умела  ходить  по  морю  почти  как  рыбацкий
сейнер. Катер бодро болтался у нее в кильватере, а все четверо  сидели  на
гладкой поверхности тарелки. Земляне  выпытывали  у  усатого  с  какой  он
планеты, да как там у них, на что усатый отвечал, что он с  Ригеля-8  и  у
них там неплохо, только дожди замучили, и  поэтому  скроч  не  растет  как
положено.
     Кроме того, выяснилось, что разбудить слона  можно,  если  пощекотать
ему левую заднюю ногу. Полли заметил, что водолазы, наверняка, не раз  это
делали.  Оказалось,  что  надо  еще  предварительно  похлопать  по  правой
передней и почесать остальные две с интервалом приблизительно в полминуты.
     Больше спросить ничего не успели, потому что прибыли на место.  Полли
великодушно  хотел  отдать  свой  акваланг  усатому,  но  тот  пробормотал
"Пустое"  и  плюхнулся  в  воду  прямо  как  был.  Остальные  прибегли   к
аквалангам.
     Столбы, вернее ноги, были на месте.  Около  них  крутилось  несколько
аквалангистов: очевидно, это их посудины болтались на поверхности.  Усатый
радостно забулькал и стал грести вдвое быстрее.  Ластов  у  него  тоже  не
было, но отставать он и  не  думал.  Потом  усатый  стал  делать  какие-то
лихорадочные знаки незнакомым ныряльщикам. Те уставились на него  и  сразу
же стали стремительно всплывать. Очевидно, их шокировал вид  человека  без
акваланга.
     Полли только переглядывался с Фредом и пожимал плечами. Артур  крепче
сжимал верный разводной ключ.
     Проделав все необходимые манипуляции с ногами, усатый присоединился к
троице и стал наблюдать. Столбы зашевелились, песок между ними  вспучился,
и усатый удовлетворенно показал, что все в порядке, и можно всплывать.
     Они всплыли, и минутой позже всплыл большой полупрозрачный слон  -  с
хоботом, ушами, хвостом и бивнями. Он радостно затрубил при виде усатого и
быстро подплыл к нему. С минуту они общались на непонятном языке.
     Полли жалобно подергал усатого за мокрый рукав.
     - А можно еще вопрос?
     Усатый кивнул.
     - Отчего он заснул?
     Поговорив со слоном еще чуть-чуть, усатый объяснил:
     -  Это  довольно  забавная  история.  Над  материком  Урми  атаковали
маленькие  летающие  штучки.  Обстреляли,  словно  какого-то  бродягу.  Но
снаряды у них смехотворно маломощные, естественно, что Урми  развеселился,
ну, и от смеха упал в океан, пригрелся в теплой воде и уснул. А потом  его
занесло песком.
     Усатый помолчал.
     - Ну ладно, нам пора. - Он пожал руку Полли, Фреду и Артуру. - Будете
на Ригеле-8 - заходите, меня там все знают. Он вздохнул и  нырнул  в  люк.
Тарелка оторвалась от поверхности и стала быстро подниматься  вверх.  Слон
тоже. Скоро они растворились в голубом экваториальном небе.
     Посудины незнакомых аквалангистов понуро покачивались невдалеке.
     - Вот и все. Вот и разгадали тайну, - сердито сплюнут Полли. - Отпуск
только начался, а все уже закончилось.
     Артур меланхолично стаскивал ласты.  Фред  уже  стащил  и  машинально
включил приемник. Передавали новости.
     - ...что, безусловно, роднит Марианскую находку с Галапагосской.  Все
шесть столбов столь же тверды,  и  на  одном  из  них  вырезан  правильный
квадрат со сторонами около 25 сантиметров...
     Диктор переключился на другие сообщения.
     У троицы отвисла челюсть.
     - Насколько я понял, это где-то у Марианских островов...
     Решать "едем" или "не едем" было глупо. Все и так было ясно.
     - Шестиногий  слон?  -  с  сомнением  пробормотал  Полли,  беспокойно
оглядываясь, но летающей тарелки с квадратом на боку нигде не было видно.
     - Интересно, ему тоже нужно почесать, похлопать или пощекотать  ноги?
- мечтательно сказал Фред.
     Артур крепче сжал разводной ключ и двинулся к  мотору.  Тот  хрюкнул,
завелся, выпустил  клуб  вонючего  сиреневого  дыма,  и  все  трое  дружно
полетели за борт.





                             Владимир ВАСИЛЬЕВ

                                САДОВАЯ, 7




     - Следующая - Садовая, -  невнятно  объявил  водитель,  и  Саня  стал
неторопливо  пробираться  к  выходу.  Автобус,  утробно  урча,  катил   по
шершавому асфальту. За окном мелькали дома и деревья.
     Он вышел на остановке и свернул за угол.
     - Садовая, 11, - шевеля губами прочел он.
     Ему нужна была Садовая, 5. Сообразив  в  какую  сторону  идти,  Саня,
посвистывая, зашагал по тротуару. Движения по улице почти  не  было,  хотя
дорога широченная, да и люди  встречались  редко.  Саня  долго  брел  мимо
длинного невысокого забора,  за  которым  угадывался  старый  безжизненный
стадион. Потом, без какого-либо намека на щель или проход,  сразу  начался
дом. На дальнем углу виднелась квадратная  белая  табличка:  Садовая,  7",
рядом распахнулись пыльные зеленые ворота - очевидно, вход во двор.
     Саня лениво скользнул по номеру дома взглядом и почти сразу увидел на
асфальте под ногами ключи. Их было три, на блестящем  серебристом  кольце;
ни цепочки, ни брелока - только сами  ключи,  хотя  обычно  все  стремятся
повесить с ключами что-нибудь эдакое.
     Саня остановился. Прохожих вблизи не наблюдалось. Он подобрал ключи и
еще раз огляделся. Обычно в таких случаях находку кладут  на  какое-нибудь
видное место.
     - Ага! - нашелся Саня. На  уровне  груди  вдоль  стены  дома  тянулся
узенький, в ладонь, карниз. Здесь, прямо под табличкой "Садовая, 7", ключи
наверняка заметят - если будут искать, конечно.
     Саня шагнул к дому, уже поднимая руку с ключами. И тут же  столкнулся
нос к носу с невесть откуда вынырнувшим парнем лет двадцати.
     - Гм, - удивился Саня, невольно  попятившись.  Парень,  увидев  Саню,
притормозил и теперь стоял между ним и стеной дома.
     От ворот во двор их отделяло  метров  семь,  не  меньше.  Так  быстро
преодолеть их было невозможно. Он либо выпрыгнул из окна, либо  возник  из
нечего прямо на месте.
     Чудеса продолжались - рядом с парнем появилась девушка.  Появилась  в
движении, словно прошла сквозь стену дома. При виде  Сани  она  недовольно
поморщилась и взяла своего компаньона за руку. Тот мельком глянул на нее и
опять уставился на Саню.
     Саня молчал. Он как-то не привык, чтобы перед глазами неведомо откуда
возникали люди. Потом сама собой вырвалась фраза:
     - Вы что-то ищете?
     Незнакомец обрадовался.
     - Да! Я, кажется, потерял ключи.
     Саня смутился - он ожидал, что они  ищут  некое  место  -  дом,  или,
скажем, учреждение по вполне определенному адресу,  и  наконец  сообразил,
что ключи зажаты у него в правой руке.
     - Эти?
     - Эти! - еще больше обрадовался незнакомец. - Вот спасибо!
     Он аккуратно взял ключи у Сани с ладони  и  пробормотал  казенным  до
невозможности голосом:
     - До свидания! Извините за беспокойство...
     Пара развернулась и разом шагнула к стене дома. На  втором  шаге  они
исчезли,  при  этом  девушка,  обернувшись,  помахала  Сане  рукой.  Вновь
возникло впечатление будто они прошли сквозь стену.
     Приблизившись к табличке "Садовая, 7", Саня осторожно протянул руку к
стене.
     Стены не было! Рука свободно прошла сквозь  видимое  препятствие,  не
встретив  никакого  сопротивления.  Саня  дернулся  назад,   с   сомнением
оглядывая руку. Рука как рука, никаких следов пребывания в стене.
     Он решился и храбро шагнул  вперед.  Рефлексы  сработали  безотказно:
локоть тотчас поднялся, готовый встретить преграду, но ничего не встретил.
Вместо того, чтобы плашмя приникнуть к стене дома,  Саня  свободно  прошел
сквозь нее - стена осталась теперь за спиной. Он готов был поклясться, что
шагнул прямо!
     Перед ним расстелилась все  та  же  Садовая  улица.  Саня  озадаченно
хмыкнул и обернулся к стенке. Опять протянул  руку  и  вновь  не  встретил
преграды. Тогда он слегка  наклонился  вперед.  В  момент,  когда  он  уже
приготовится упереться лбом в  шероховатый  камень,  настала  темнота,  на
короткий неуловимый миг,  а  после  перед  глазами,  распахнулась  Садовая
улица. Саня  машинально  остановился.  Со  стороны  зрелище  выглядело  на
редкость забавно - Санина голова торчала прямо из стены! Чисто тебе  "Deep
Purple in Rock"!
     Значит, за этой псевдостеной тоже Садовая улица... Подмигнув красному
"Москвичу", припаркованному на противоположной стороне, Саня подался назад
и оглянулся. Здесь все было так же, только "Москвича" на оказалось.
     Некоторое   время   Саня   нерешительно   поглядывал   по   сторонам.
Параллельные миры, конечно,  и  все  такое.  Невнятно  и  неубедительно...
Поскольку он пришел с той стороны, донельзя интересно поглядеть, что же  с
этой? И в то же время страшновато: а вдруг ход закроется и  назад  уже  не
попадешь?
     Протянув руку и убедившись, что ход на месте, Саня  наконец  решился.
Стараясь ступать тверже и дышать не так  часто,  он  направился  вдоль  по
тротуару. Эта улица ничем не отличалась от той, откуда он пришел.  Сколько
не искал Саня расхождений, ничего не обнаружил. Так потихоньку он дошел до
угла и вот тут ошарашенно остановился.
     За углом полагалось быть улице Скороходова. Ничего  похожего  на  нее
здесь не наблюдалось: открывшуюся  глазу  поперечную  улицу  Саня  никогда
прежде не видел. Машинально свернув на нее, он прошел несколько  шагов  и,
задрав голову, прочитал на указателе: "Садовая, 24".
     - Вот те на! - растерялся Саня. - Еще одна Садовая?
     Рядом  виднелась   аккуратная   надпись   мелом:  "В Москву туда ->".
Нарисованная стрелка указывала - куда.
     Саня заинтригованно посмотрел в ту сторону - улица  пересекалась  еще
двумя и в конце концов упиралась в приземистый двухэтажный дом.
     Саня быстро зашагал вперед и вскоре  достиг  следующего  перекрестка.
Новая улица тоже оказалась совершенно чужой. И как ни  странно,  это  тоже
была Садовая. Более  того.  То  же  название  носила  и  следующая  улица,
параллельная той, что вела "В Москву". Саня прошел еще  квартал  и  вышел,
как  ожидал,  на  "свою"  Садовую,  хорошо  знакомую,  только  еще   перед
стадионом. Дом номер семь теперь остался справа и минуте ходьбы.
     Подумав, Саня двинулся по своей Садовой  в  противоположную  сторону,
удаляясь от хода. Улица ничем не отличалась от той, к которой привык Саня,
только все пересекающие ее были совсем незнакомыми и назывались  одинаково
- Садовыми...
     Так Саня добрался до конца своей Садовой - до бывшего адмиралтейства,
стоящего чуть наискосок. Отсюда начиналась еще одна Садовая - и эта что-то
напомнила Сане. Пройдя по ней  всего  несколько  шагов  и  увидев  вывеску
"Сделай сам", первую из многих, Саня узнал эту улицу.
     Точно такая же  была  в  Одессе  -  и  называлась  она  действительно
Садовой. Только здесь  вместо  Дерибасовской  она  стыковалась  с  Садовой
улицей города Николаева.
     Саня начал кое-что понимать. Похоже, этот  город  состоял  только  из
Садовых улиц, собранных из разных городов и каким-то непостижимым  образом
скомпонованных в одно целое.
     Он остановился. Было отчего почесать голову.
     До сих пор Саня не встретил здесь ни единой живой души, и тут из дома
чуть впереди, где находился фотосалон в стиле ретро,  кто-то  вышел.  Саня
окликнул человека и бегом  кинулся  к  нему.  Приблизившись,  отметил  две
детали: там, где тот появился никакой двери  не  было,  а  на  стене  зато
висела табличка: "Садовая, 7".
     Саня поздоровался с незнакомцем - мужчиной,  лет  пятидесяти.  Тот  с
прищуром оглядел Саню, оценивающе так, а вместо приветствия задал вопрос:
     - Первый раз здесь?
     Саня кивнул. Мужчина  вдруг  сразу  подобрел  и  улыбнулся  -  совсем
по-детски, лукаво и беззащитно.
     - Ну, здравствуй. Можешь звать меня дядей Васей. А ты кто?
     - Я? Саня, - ответил Саня нерешительно.
     - Сколько же тебе лет?
     - Четырнадцать... - на всякий случай Саня накинул год.
     - И откуда, из какого города?
     - Из Николаева.
     - Ясно, - вздохнул дядя Вася. - Ну, что, понял уже, где оказался?
     - Не совсем, -  мотнул  головой  Саня.  -  Тут  все  улицы  почему-то
Садовые!
     - Правильно, - кивнул дядя Вася. - Это Город Садовых Улиц. Он есть, и
в то же время его как бы нигде на Земле  нет.  Не  спрашивай  почему,  это
трудно понять. Это даже  и  не  нужно  понимать,  надо  просто  принять  и
запомнить. В каждом городе - или почти в каждом - есть улица Садовая.  Или
переулок Садовый. Или Садовый спуск, или проезд, или еще  что-нибудь.  Так
вот, все эти улицы, проезды и спуски как-то связаны между собой. Как  -  я
не знаю. Результат этой связи - вот этот самый  город.  В  каждом  обычном
городе есть выход  сюда,  один-единственный,  запомни  хорошенько,  это  -
Садовая, 7. Вход и выход одновременно. В любом городе, точно под табличкой
"Садовая, 7" можешь смело идти - и попадешь в этот Город. И  наоборот,  на
любой улице Города шагай опять же под табличку "Садовая, 7" и  попадешь  в
настоящий город, которому принадлежит  эта  улица.  Только  под  табличкой
"Садовая, 7" и нигде больше. Запомнил?
     - А если на улице Садовой только шесть домов? Или  даже  меньше?  Как
тогда?
     Дядя Вася улыбнулся.
     - Сначала мы думали, что  попасть  туда  невозможно.  Но  потом  один
мечтатель из Киева, где Садовая заканчивается на пятом  номере,  нарисовал
прямо на стене дом с табличкой "Садовая,  7".  Мелом.  И,  представь,  ход
заработал! Правда, приходится часто обновлять  рисунок.  Стирается.  Да  и
дожди смывают.
     Саня кивнул.
     - И еще одно. Любому новичку, всем,  кто  здесь  впервые,  ты  должен
рассказать все это. Как я тебе. Запомнил? Ну, до  свидания,  -  дядя  Вася
повернулся, чтобы идти.
     - Постойте! - окликнул его Саня. - Я не понял одного -  что  со  всем
этим делать?
     - Как что? Путешествуй! Из города в город. Без затрат времени. Это же
здорово - из города  в  город,  когда  захочешь!  -  Мужчина  остановился,
внимательно глядя на Саню. - Мы все здесь бродяги, другие сюда  просто  не
попадают. Тебя это быстро захватит. Целиком. И навечно.
     И ушел.
     Саня потоптался еще  немного  и  тоже  двинулся  дальше.  Свернув  на
очередную Садовую, он недоуменно отпрянул: на одесской улице сияло  Солнце
в голубом до умопомрачения небе, а здесь,  за  невидимой  границей,  низко
нависли темные свинцовые тучи и вовсю хлестал веселый летний ливень.
     Саня, покачал головой. Наверное, в том городе, откуда эта улица, тоже
ненастье.
     - Чудеса! - прошептал Саня. Слова утонули в шелесте дождя.
     Побродив по городу с полчаса, Саня без всякой задней мысли  наткнулся
на указатель "Садовая, 7". До сих пор он как-то не задумывался  всерьез  о
возможности попасть в любой город, где есть Садовая.  А  теперь  вспомнил,
что седьмой номер - это вход. И выход. Точно под табличкой.
     Сунув для храбрости руки в карманы.  Он,  не  без  внутренней  опаски
наткнуться на стену, шагнул под белую табличку.
     И оказался точно на такой  же  улице,  только  спиной  к  дому.  Мимо
изредка проезжали машины, проходили люди. Его появления, похоже, никто  не
заметил.
     "Что это  за  город,  интересно?  -  подумал  Саня.  -  И  спрашивать
неудобно, за сумасшедшего примут..."
     Он оглянулся, запоминая место, и двинулся в путь.
     По характеру Саня и впрямь был натуральным бродягой.  На  месте  ему,
как правило, не сиделось, каникулы  он  проводил  вдали  от  дома,  иногда
путешествуя с отцом, таким же непоседой, иногда с братом,  иной  раз  -  с
друзьями. Родители привыкли к частым отлучкам, и Саня колесил по  городам,
особенно предпочитая пешие походы по незнакомым улицам. Горожанин до мозга
костей,  он  искренне  считал,  что  даже  в  чужом   городе   заблудиться
невозможно,  и  действительно  всегда  находил  дорогу,  ведомый  каким-то
непонятным инстинктом. В свои четырнадцать лет видел он  еще  не  особенно
много,  но  десятка  полтора-два  городов  успел  объехать  и  более-менее
освоиться в них. Поэтому  теперь,  когда  он  на  деле  проверил  чудесные
свойства Города, Саня понял, как несказанно ему повезло. Отныне он  сможет
бродить по любым городам в любое время, а не  только  в  каникулы,  и  для
этого совершенно не обязательно куда-то ездить. Город развязывал ему  руки
и давал неслыханную свободу.
     Все это Саня осознал в ближайшие два часа,  хотя  до  конца  поверить
долго не мог. Первый его  город,  место  пробного  путешествия,  оказался.
Новой  Каховкой.  Побродив  по  незнакомым  улицам,  Саня   получил   море
удовольствия - так уж он был устроен.
     А потом он вернулся на Садовую и проник в Город Садовых Улиц.  Пришло
время возвращаться домой, в Николаев.
     На следующий день, едва досидев до конца шестого урока, Саня кинулся,
на Садовую.  Вчерашнее  казалось  либо  сном,  либо  бредом,  но  ход  под
указателем "Садовая, 7" послушно пропустил его в Город. И вновь он  выбрал
незнакомую улицу, и вновь остаток дня бродил, на  этот  раз  по  Пензе,  и
вернулся только под вечер. На третий, день он взял с собой брата, и вдвоем
они побывали в Волгограде. Там была не улица Садовая,  а  станция.  Почему
станция они не стали разбираться: ход на автобусной остановке под цифрой 7
работал не хуже, чем другие.
     На восьмой день Саня  встретил  пару,  из-за  которой  все  началось.
Обычно Город пустовал, люди не  попадались  навстречу,  он  служил  чем-то
вроде персадочной станции - из города в город. Реальными здесь были только
улицы: дороги и тротуары, а дома - одной лишь видимостью,  попасть  в  них
было невозможно. Встречи не улицах  Города  оставались  редкостью  и  Саня
обрадовался возможности пополнить запас знаний и впечатлений.
     Парень с девушкой Саню узнали и заулыбались.
     - Значит, пошел-таки за нами? - сказал парень. - Я так и  думал.  Ну,
давай знакомиться. Меня зовут Олег, а это Вика. Мы из Питера.
     - А я из Николаева. Саней зовут...
     - Тебе уже рассказали обо всем?
     - Да, только я не все понял. А вы давно знаете о Городе?
     Олег с Викой переглянулись.
     - Года четыре, а что?
     - У меня уйма вопросов возникла... Например, сколько здесь улиц?
     - Не знаю, - пожал плечами Олег.  -  Но  Город  большой,  даже  очень
большой.
     - А что находится за его пределами?
     - По-моему, ничего. Понимаешь, как все хитро устроено -  Город  почти
круглый по форме. И окружает его московское Садовое кольцо. Выйти  за  его
пределы уже нельзя: все, что за ним -  такая  же  нереальная  штука,  как,
например, дома.  Видеть  видишь,  а  внутрь  не  попадешь.  Как  на  стену
натыкаешься.
     Говорили они на ходу,  переходя  с  одной  Садовой  на  другую.  Саня
поперхнулся на очередном вопросе, увидев над магазином вывеску  написанную
латинским шрифтом. Улица, по которой они шли  в  этот  момент,  называлась
"Ogrodowa".
     Видя недоумение спутника, Олег объяснил:
     - Не то чехи, не то поляки. У них ведь тоже есть  Садовые.  Да  и  не
только у них! В той стороне - он махнул рукой на одну из поперечных улиц -
я на Garden street наткнулся... По-моему это англичане.
     - Занятно тут у вас! - вздохнул Саня.
     Потом питерцы ушли, а  Саня  поспешил  домой:  день  уже  клонился  к
вечеру.
     Постепенно он привык к  Городу,  хотя  предутренняя  тьма  на  улицах
дальневосточных городов и одновременный закат  на  европейских  еще  долго
рождали в нем какой-то смутный восторг. И еще  он  часто  вспоминал  слова
пожилого одессита - первого  человека,  встреченного  им  в  городе:  "Это
захватит тебя целиком. Навечно".
     Это и правда захватило Саню целиком. Но не навечно.
     В один из дней, освободившись, Саня, как всегда, поспешил на Садовую.
Людей  сегодня  на  улицах  было  почему-то  больше  обычного   и   он   с
неудовольствием подумал, что придется выжидать у  входа,  пока  никого  не
окажется вблизи и в Город можно будет проникнуть незаметно.
     Еще издали он увидел, что прямо у входа в Город двое мужчин в грязных
спецовках возятся на приставной лестнице, что-то делая с лестницей.
     Саня подошел поближе.
     Они прилаживали к дому табличку со словами "ул. Агве Котоко, 7".
     Саня остолбенел.
     - Что это? - недоуменно спросил  он.  -  Какой  еще  Котоко?  Это  же
Садовая!
     Один из рабочих ухмыльнулся:
     - Была Садовая! Переименовали, значить! Теперь  этого  самого  Котоко
улица.
     - Зачем переименовали? - разозлился Саня. - Кто он, этот Котоко?  Так
нельзя! Это Садовая!
     Рабочий назидательно поднял палец:
     - Раз переименовали -  значить,  надо!  Ишь,  ты  -  зачем!  А  зачем
Набережные Челны два раза переименовывали? Положено, значить!
     Рабочие  спустились  и,  взвалив  лестницу  на  плечи,  двинулись   к
следующему дому.
     Саня тупо смотрел на новенькую табличку. Улица Агве Котоко, 7.
     "Все, - горько подумал он. - Конец всему. Станет в  Городе  на  улицу
меньше..."
     Он повернулся, чтобы уйти.
     "А может, не станет? Может, не в названии дело, а в улице?"
     Пытаясь убедить себя, что  это  по  прежнему  Садовая,  он  торопливо
шагнул под табличку, не зная еще, что его встретит - распахнутый вход  или
холодный камень стены.





                             Владимир ВАСИЛЬЕВ

                                  ЖЕСТЫ




     Роже  и  сам  не  понимал  как  его  занесло   на   корриду.   Ничего
привлекательного в том, что несколько человек в ярких костюмах  издеваются
над бестолковыми быками он не  видел.  Но  в  июльскую  жару  в  крохотном
испанском городке Сагаста, что в часе езды  от  Барселоны,  податься  было
совершенно некуда и  Роже,  бросив  автомобиль  на  единственной  стоянке,
забрел  на  небольшую  пустошь,  окруженную  неровным   кольцом   повозок.
Оказалось, что в данный момент это  никакая  не  пустошь,  а  "пласа  дель
торо". На повозках теснился народ, в большинстве своем оборванцы  со  всей
округи;  впрочем,  были  и  прилично  одетые  испанцы;   в   стороне   под
кричаще-ярким навесом сидели даже какие-то дельцы. Здесь не носили костюмы
и галстуки, слишком жарко, но эти вели  себя  так,  словно  были  облачены
именно в костюмы. Они дружно ругали жару и не выпускали  из  рук  банки  с
кока-колой. Внутри кольца нескладный щуплый  паренек  размахивал  мулетой,
пытаясь  подостоверней  изображать  традиционные  вероники,  полувероники,
чикуелины и натуралии. Получалось не шибко. Большой черный бык  -  торо  -
вяло его атаковал. Зрители свистели и кричали, подбадривая не  то  тореро,
не то быка.
     Роже взял себе колы и устроился рядом с дельцами. В промежутках между
проклятий в  адрес  погоды  они  обменивались  впечатлениями  и  тыкали  в
суетящегося на арене новильеро пальцами.
     Роже был туристом. Отпуск он проводил каждый год  одинаково:  садился
за руль и колесил по Европе. Францию успел объехать вдоль и поперек еще  в
юношеском возрасте. Потом бывал в Бельгии, Голландии, Германии, Дании... В
этом году подался на юг, в Испанию. Тяга к перемене мест гнала его вперед,
дольше чем на сутки Роже нигде не задерживался. Приехав в новый  город  он
обычно ставил машину  где-нибудь  в  центре,  а  сам  отправлялся  бродить
пешком. Так произошло и на этот раз.
     На арене  тем  временем  сменилось  несколько  матадоров.  Один  даже
ухитрился заколоть своего быка и того с большим трудом уволокли за пределы
круга несколько дюжих зрителей. Роже откровенно  скучал,  потягивая  колу.
Третьесортное зрелище совершенно не впечатляло. Он больше вертел головой и
разглядывал зрителей, чем смотрел  на  поединок.  Поэтому  вздох  толпы  и
наступившая затем тишина заставили его  вздрогнуть  и  впиться  глазами  в
центр арены.
     Видимо, новичок-матадор допустил какую-то роковую  ошибку:  бык  сбил
его с ног. Человек лежал на  спине  и  обреченно  смотрел  на  разъяренное
животное, готовой броситься на него.
     В толпе закричала женщина, пронзительно и громко. Роже уже решил, что
лежащему каюк, когда на арену выскочил серенький неприметный  человечек  и
принялся колотить быка кулаками в крутой черный  бок.  Торо  повернулся  к
новому противнику, глухо хрюкая - Роже и не подозревал, что быки  способны
издавать такие забавные звуки.
     А человечку, похоже, этого и хотелось. Роже видел все очень здорово -
человечек стоял к нему лицом и чуть правым  боком,  бык  -  задом  и  чуть
левым. Казалось, еще мгновение и бык  сметет  смельчака,  он  уже  подался
вперед,  начиная  атаку,  как  вдруг  человечек  сделал  быстрое  округлое
движение рукой,  держа  ее  ладонью  вперед.  Бык  замер,  несколько  даже
удивленно. Новый пасс - и бык  расслабился.  Опал  воинственно  вздернутый
хвост, обмякли тугие бугры мускулов. Теперь торо просто  стоял,  глядя  на
человечка преданно и тупо, это можно было понять даже видя быка сзади.
     Поверженный новильеро приподнялся на локтях, еще не веря в  спасение.
Человечек тем временем сделал быку "козу", совсем как поклонник хэви-метал
на концерте: указательный палец и мизинец вытянуты, остальные  сжаты.  Бык
завороженно уставился на руку. Некоторое время  они  не  двигались;  потом
человечек начал вращать руку, медленно  заваливая  "козу"  вправо.  Голова
быка вторила его движению, наклоняясь в ту же сторону. И вдруг бык  грузно
и беспомощно опрокинулся набок, словно какой-нибудь неживой предмет.
     Над площадью царила мертвая тишина. Потом как-то враз  все  пришло  в
движение: несколько человек бросились ко все еще лежащему тореро;  зрители
загалдели, подавшись вперед. Кто-то подошел к быку,  вскоре  его  окружила
целая толпа. Дельцы, позабыв о кока-коле, возбужденно переговаривались и в
конце-концов тоже кинулись на арену. В минуту  от  тишины  не  осталось  и
следа, импровизированная пласа дель торо забурлила, как  вода  в  чайнике.
Роже, пожалуй, был единственным, кто не сдвинулся с места. В этой суматохе
человечку, уложившему быка на желтый песок, нетрудно было скрыться, чем он
и воспользовался. Во всяком  случае,  когда  его  попытались  разыскивать,
выяснилось, что никто не успел заметить куда он делся.
     Сумятица на площади затянулась и Роже она скоро надоела. Он  соскочил
с повозки, на которой сидел все это время,  швырнул  пустую  банку  из-под
колы под колеса и зашагал прочь.
     Побродив еще часок и поглазев на  приземистые  местные  домишки  Роже
решил двигаться дальше,  к  Барселоне,  соображая,  что  неплохо  было  бы
предварительно    перекусить.    Спустившись    в     первый     встречный
подвальчик-бистро он заказал дородному хозяину чего-нибудь  посъедобнее  и
огляделся в поисках укромного места. Единственный посетитель сидел в углу,
вяло ковыряясь двузубой вилкой  в  тарелке.  Роже  прошел  к  нему  и  сел
напротив, потому что обедать в одиночку не хотелось.
     Человек вздрогнул и недоверчиво посмотрел на Роже. Это был тот  самый
неприметный ловкач, который час назад уложил разъяренного  бойцового  быка
на арену, словно котенка. Роже  его  сразу  узнал  и  обрадованно  вскинул
брови. Он немного соображал по-испански и забормотал  что-то  восхищенное.
Человечек пристально всмотрелся в Роже и хрипло осведомился:
     - Француз?
     Он не ошибся.  Роже  обрадовался  возможности  поговорить  на  родном
языке. По-французски человек говорил совершенно свободно  и  без  акцента,
словно коренной парижанин, но чувствовалось, что это не его  родной  язык.
Вообще он выглядел как испанец - по одежде, но  черты  лица  выдавали  его
принадлежность к среднеевропейским народам. Он был не смуглым, как  южане,
а просто сильно загорелым. Имя "Дьюла" ничего не прояснило, да и  вряд  ли
оно было настоящим.
     Пришел хозяин с заказом. Роже, заметив,  что  обед  Дьюлы  более  чем
скромен, заказал еще один для него, и вдобавок бутылочку старого "Херес де
ла Фронтера". Хозяин понимающе  улыбнулся  и  исчез,  вернувшись  со  всем
необходимым буквально через минуту.
     Вино скрасило обстановку  и  Дьюла  перестал  казаться  таким  чужим.
Похоже, он ничего не имел против разговора.
     Роже, не переставая жевать, заметил:
     - Я вообще-то ничего не смыслю в корриде, но быка  вы  уложили  очень
здорово!
     Незнакомец усмехнулся:
     - Честно говоря, я смыслю в корриде не больше вашего.
     Роже изумился  -  он-то  был  уверен,  что  Дьюла  применил  какие-то
профессиональные матадорские секреты. Видя его удивление Дьюла пояснил:
     - Я впервые в жизни в Испании. Всего второй день. И впервые  в  жизни
увидел человека с красной тряпицей перед быком.
     Он даже не знал слова "мулета".
     - Тогда я вообще ничего не понимаю.
     Дьюла пристально взглянул Роже в глаза.
     - Просто я немного знаю повадки некоторых животных.
     - А-а! Вы биолог? - протянул Роже понимающе.
     - Отнюдь! - усмехнулся Дьюла. - Образования у меня никакого.
     - Тогда вы наверняка охотник. Хотя я не  представляю,  где  в  Европе
можно поохотиться так, что удастся изучить повадки животных.
     Дьюла посмотрел на Роже еще пристальнее.
     - Вы правы. В Европе охотиться негде.
     Он помолчал.
     - Послушайте... У вас есть машина?
     Роже кивнул.
     - И куда вы... направляетесь?
     Роже пожал плечами:
     - Скорее всего - на юг.
     - А в Барселону? Не отвезете меня в Барселону?
     - Могу и в Барселону, - согласился Роже. - Прямо сейчас?
     Незнакомец часто-часто закивал.
     - Тогда доедаем - и вперед! Идет? - спросил Роже весело.
     Дьюла замялся.
     - Машина ваша далеко?
     - На стоянке. - Роже прикинул. - Минут десять пешком. А что?
     Дьюла раздельно произнес:
     - Видите ли... Я предпочел бы не показываться на улице. Заедьте сюда,
а? Я был бы очень благодарен.
     - Хорошо, - пожал плечами Роже. - Тогда я пошел.
     Он расплатился и вышел; незнакомец остался  допивать  херес.  Уже  на
улице Роже сообразил: сидит он так, что снаружи его никак не разглядеть.
     Вернулся Роже быстро. Быстрее чем ожидал. Незнакомец все так же сидел
за столиком.
     - Машина здесь! - сообщил Роже по-прежнему весело.
     Дьюла заметно оживился: вскочил, прокрался к выходу. Потом  осторожно
выглянул. Улица была пустынна. Роже с удивлением воззрился на него.
     - Вы кого-нибудь боитесь?
     Незнакомец не ответил.
     Роже открыл дверцу и сел за руль, кивнув все еще топчущемуся в дверях
Дьюле:
     - Ну! Никого нет.
     Дьюла опрометью нырнул на заднее сидение и улегся так, чтобы  его  не
было видно. Роже рванул с места; шины истошно завизжали. Гнал он быстро  и
часто сворачивал. "Детектив, так уж тогда по всем правилам!" - подумал  он
с подъемом. Вообще-то Роже всегда был немного авантюристом.
     Дьюла лежал тихо; Роже, чтобы себя подбодрить, принялся  насвистывать
что-то вдохновляюще-маршевое.
     На самом выезде из города невысокий человек у темно-синего "ситроена"
умоляюще замахал рукой.
     - Какой-то человек голосует, - предупредил Роже Дьюлу. Тот выглянул и
тотчас же спрятался.
     - Господи! Это они! Они...
     Роже смутился. Человек был  совсем  не  страшный.  Наверняка,  заглох
двигатель, а справиться сам не может.
     Дьюла зашептал:
     - Остановите,  но  выходить  не  надо.  И  дверь  не  открывайте.  Он
наверняка просунет голову в окно, ради всего святого,  держите  тогда  его
покрепче, а там уж я...
     Роже притормозил, с удивлением узнав  в  ждущем  человеке  одного  из
дельцов, виденных на корриде.
     Все произошло так, как предвидел Дьюла.  Человек  просунул  голову  в
окошко; Роже тут же схватил его  за  уши.  Дьюла  мгновенно  возник  из-за
спинки кресла; краем глаза Роже узрел, что  он  сделал  ловкое  неуловимое
движение рукой и человек сразу обмяк. Дьюла  вытолкнул  его  наружу,  Роже
несколько ошарашенно отметил, что человек повалился на  асфальт  в  лучших
традициях мешков с картошкой, а Дьюла уже шептал: "Жми!"
     Роже машинально дал газу и скоро человек  и  его  "ситроен"  остались
далеко позади.
     Детектив, похоже, получался вполне настоящим.  Роже  стал  опасаться,
что зря впутался в эту историю. Дьюла сопел за спиной.  Перед  глазами  по
очереди вставали то арена с лежащим быком,  то  человек,  упавший  поперек
дороги. Роже нервно рулил, поглядывая в зеркальце.
     - Кажется, улизнули, - выдохнул Дьюла.
     - А кто это был? - осторожно поинтересовался Роже.
     Дьюла пожал плечами:
     - Черт их знает! Какая-то спецслужба, скорее всего американская.
     Роже тихо выругался. "Влип!"
     - Послушайте, - сказал он Дьюле. - Я еще  могу  понять,  что  охотник
усмиряет быка. Но на людей-то вы наверное не охотились?
     Дьюла молчал.
     - Могу я знать, черт побери, ради чего рискую?
     Сопение сзади усилилось. Наконец Дьюла произнес:
     - Видите ли... История может  показаться  странной.  Впрочем,  судите
сами. Дело в том, что я  умею  жестами  воздействовать  на  психику  живых
организмов. И из-за этого пустяка на меня устроили настоящую охоту.
     - Как это жестами? - не понял Роже.
     - Вы же видели, - указал Дьюла назад и  перед  глазами  вновь  возник
человек, безжизненно валяющийся поперек дороги, - жестами рук.
     - Разве это возможно?
     - Вы же видели, - повторил Дьюла.
     - А что, больше никто этого не умеет?
     -  Вообще-то  умеет...  Это  очень  сложное  искусство.  Овладеть  им
возможно только за десять-пятнадцать лет путем непростых тренировок. Да  и
то далеко не  у  каждого  получится.  Я  долгое  время  провел  в  Африке.
Удивительный край! Вряд ли белые когда-нибудь поймут его хоть  немного.  -
Дьюла усмехнулся. - В центральных странах, в самом  сердце  джунглей  есть
одно племя, почти первобытное. Эти люди  очень  много  знают  о  животных.
Неудивительно - живут ведь бок о бок сотни лет. Они-то и  поняли,  что  на
них можно влиять жестами.
     Дьюла ненадолго умолк, видимо, погрузившись в воспоминания.
     - Помню, как увидел это  впервые.  Представляете  себе  рассерженного
слона? Громадина, уши растопырены, бивни вперед, а  слоны  бивнями,  между
прочим, стальные листы корежат. И скорость километров сорок по бездорожью.
А на пути у него - человек. Без ружья, даже  без  копья  или  топорика.  И
вдруг: легкое движение руки, вся эта громадина мигом успокаивается и мирно
удаляется. Так-то. А позже я и сам стал этому учиться.
     Роже пытливо поглядывал через плечо на спутника.
     - Вообще, Африка - воистину загадочный  континент.  Вы  слыхали  хоть
что-нибудь о суданских чародеях? Они умеют поднимать на ноги мертвых...
     - Погодите с чародеями, - пробормотал Роже и дернул головой в сторону
Сагасты. - Что знают о вас те молодчики?
     - Приблизительно то  же.  Их  это  страшно  заинтересовало.  Впрочем,
неудивительно...
     - Как они это объясняют?
     -  Подозреваю,  что  никак.  Назвали  -  кинетическим   гипнозом.   А
объяснить, наверное, не могут. Потому и ловят, - подытожил Дьюла.
     - Кинетический гипноз? Гм,  первый  раз  слышу,  -  Роже  побарабанил
пальцами по  рулю.  Некоторое  время  они  молчали.  -  Ну,  и  как  будем
выпутываться?
     Дьюла  за  это  "будем"  благодарно  сжал  плечо  своему   нежданному
помощнику.
     - Надо улетать. Чем скорее, тем лучше. Может быть, оторвусь. Денег  у
меня как раз на авиабилет.
     Роже закивал. Потом вздохнул:
     - Интересно, как вы это делаете?
     Дьюла невесело усмехнулся:
     - Руками...
     - А почему не ногами, или, скажем, головой?
     Дьюла усмехнулся шире:
     - А вы попробуйте ногами совершить любое достаточно сложное движение.
Человек  для  этого  попросту  не  приспособлен.   Не-ет,   руки   -   это
единственное, что может двигаться тонко,  точно  и  выразительно.  Даже  в
наручниках. Они ведь уже взяли меня однажды.
     - И?
     - Удрал. Слава богу, руки впереди закрыли,  а  не  за  спиной.  Двоих
обработал, и ходу... Но теперь они ученые. Второй раз не оплошают.
     - А что происходит с людьми, которых вы обработаете?
     - От меня зависит. Смотря как глубоко проникать. Можно обездвижить на
час, на два. Можно навсегда. Можно усыпить. Ослепить или лишить слуха.  Да
что угодно - можно даже заставить вообразить себя кем-то  иным  -  зверем,
например. Или деревом. Что в голову взбредет, - Дьюла говорил  равнодушно,
словно о ценах на пирожки где-нибудь в Буэнос-Айресе, а Роже содрогался от
каждого слова. Это все наверняка было правдой. От  первого  до  последнего
слова.
     - Но  если  этому  трудно  и  долго  учиться,  какой  прок  от  этого
спецслужбам?
     Дьюла тускло уставился на Роже.
     - Вы телевизор смотрите?
     Роже кивнул, ожидая продолжения.
     - Неплохо показать меня посреди любой гвоздевой воскресной программы,
а? Бац! - и полстраны валяется. Они ко всему относятся как к оружию.
     Роже потрясенно уставился на собеседника, на миг потеряв контроль над
автомобилем.
     - И вы сделаете это?
     - А что стоит напичкать меня наркотиками? До невменяемости...
     Шоссе стремительно рвалось навстречу.
     - Улетать нужно, - глухо сказал Дьюла.  -  В  Африку,  в  джунгли.  К
слонам.
     Роже  с  трудом  переваривал  свалившиеся  на  его  праведную  голову
новости. Впереди уже виднелась Барселона - первое, что бросилось в  глаза,
конечно, плотное облако смога, неотъемлемый спутник всех больших городов.
     - Я сворачиваю в аэропорт, - сказал Роже, завидев  указатель.  -  Как
действуем?
     Дьюла ответил сразу, видимо давно все решив и продумав:
     - Если захотите помочь...
     - Захочу, - перебил Роже.
     - Спасибо. Тогда вот деньги. Билет.  Куда  угодно.  Лучше  в  Африку.
Конго, Заир, Уганда - без разницы. Лучше, чтобы прямо сейчас. Ну, а там уж
буду прорываться. Только осторожнее, если что подозрительное - ко  мне  не
возвращайтесь. Ждите.
     "Подозрительное, - уныло подумал Роже. - Дураки они, что ли,  в  этих
своих спецслужбах?"
     Дьюла остался  в  машине.  Роже,  стараясь  выглядеть  непринужденно,
направился ко входу. В холле все было  как  и  везде  на  вокзалах:  люди,
чемоданы, игральные автоматы, эскалаторы и бары. Медленно  пересекая  зал,
Роже шарил вокруг глазами.  Сердце  отчаянно  колотилось,  ноги  слушались
далеко не так охотно, как всегда. Пожалуй,  на  ниве  разведчика  Роже  не
снискал бы лавров...
     У касс народу почти не было. Роже наклонился  к  окошку  и  почему-то
вздрогнул. Возникшее предчувствие было очень нехорошим.
     Он обернулся. Крепкие ребята в  изысканных  костюмах  вели  Дьюлу  от
машины с заломленными за спину руками. Ошибок повторять они не собирались.
Роже подошел к самому стеклу. На него никто не  обращал  внимания.  Только
Дьюла тоскливо и безнадежно посмотрел на него и виновато опустил голову.
     Роже маячил у прозрачной стены аэровокзала потерянно и одиноко.
     - Как быстро... - пробормотал он шепотом.
     Они и правда не дураки в этих своих спецслужбах.
     А потом он остервенело жал на акселератор,  глядя  на  мелькающие  за
окном деревья, судорожно ворочал рулем и упрямо твердил про себя:
     "Выброшу телевизор! К чертовой матери!"





                             Владимир ВАСИЛЬЕВ

                                  ПЕЛЕНА




     Бойт ждал пятницы с отчаянием - ночь на  субботу  была  первой  ночью
полнолуния. Значит, опять начнется... Боль во всем теле, приблизительно  с
полуночи. И слухи, слухи, ползущие по городку: "Вы  слыхали?  У  Фарлингов
сын пропал. И сарай сломан, а забор и вовсе в щепы..."  "А  следы,  следы?
Кто может оставлять такие следы на земле?" "Кто?" Потом, конечно, найдутся
обезображенные останки молодого Фарлинга, жители торопливо  попрячутся  по
домам, запирая двери и ставни, потому что покрасневшее  солнце  нырнет  за
горизонт и сразу же навалятся липкие июньские сумерки, а за ними -  вторая
ночь полнолуния.
     Бойт удрученно вздохнул. Все началось недавно - это полнолуние  всего
третье. И все же... Уже четырежды  находили  истерзанные  останки  жителей
Армидейла, неосторожно покинувших свои дома ночью. Несколько  раз  к  утру
оказывались полуразрушенными деревянные строения.
     Городок погрузился в оцепенение. Обитатели  отсиживались  за  мощными
стенами старых каменных домов, понимая, что оборотень - кто-то из местных.
Армидейл - такая глушь, что за ночь добраться от ближайшего селения  можно
разве что на самолете, а самолеты сохранились только в столице и, говорят,
давно  уже  не  летают.  Горы  и  лес  окружили  городок  с  трех  сторон,
единственная дорога убегала на юг, где далеко-далеко, в неделе пути, лежит
такой же замшелый городишко Гриборг.
     Бойт торопливо шагал по улице, обдумывая  то,  что  пришло  в  голову
сегодня утром. Соседи безмолвно кивали ему - Бойт здоровался  и  сразу  же
опускал взгляд. Он боялся, как и все в Армидейле.
     Правда, никто не мог узнать,  что  боится  он  совсем  не  того,  что
остальные.  Самое  парадоксальное  -  больше  всех  боялся  именно   Бойт.
Остальные боялись только оборотня. Бойт боялся всего  -  себя,  сограждан.
Боялся, что его разоблачат. Боялся неминуемой и неотвратимой расправы. Как
ужасно терзаться страхом, которому виновник -  ты  сам!  И  ведь  поделать
ничего нельзя.
     Бойт от бессилия зажмурился и до боли сжал кулаки.
     Дом у него был старый и крепкий.  Будь  оборотнем  кто  другой,  Бойт
чувствовал бы себя вполне в безопасности за его массивными стенами.
     Дверь глухо хлопнула,  закрываясь.  Бойт  замер  на  пороге  комнаты.
Итак... Получится ли?


     Лан неслышно подошел к сестре и  положил  руки  ей  на  плечи.  Васта
испуганно вскрикнула, отшатнулась прочь. В глазах ее  сверкнул  ужас.  Лан
смутился.
     - Прости... Я не хотел тебя испугать...
     Сестра всхлипнула, опускаясь на табурет.
     - Господи... Сколько это будет продолжаться?
     - Прости, Васта. Мне кажется, я кое-что придумал.
     Васта горько усмехнулась:
     - Что ты мог придумать? Кто может справиться с этой тварью?
     Лан  не  успел  ответить  -  в  наружную   дверь   постучали.   Почти
одновременно часы пробили десять вечера.
     - Не открывай! -  прошептала  Васта,  судорожно  вцепившись  брату  в
локоть. - Это ОН!
     "Рано еще, до полуночи далеко..." - подумал Лан и вышел в сени. Васта
не отпускала его руки.
     - Не открывай!!!
     В дверь опять постучали. Удары гулко отдавались во всем доме.
     Лан взял свободной рукой разрядник, всегда висевший на крайнем крючке
вешалки, и громко спросил:
     - Кто там?
     Снаружи донеслось:
     - Лан! Открой! Это мы - Ари и Веселый. Открой, пожалуйста!
     Васта вздрогнула и крепко сжала брату ладонь: Ари был ее женихом.
     - Что вы, черт возьми, делаете во дворе в такой час?
     - Лан, у нас в спальне кто-то окно вышиб. В дом теперь  может  влезть
кто угодно. Открой, пожалуйста! Нам негде укрыться. Эй, слышишь?
     Лан колебался.
     - Почем мне знать, вы это, или только притворяетесь?
     - Лан,  прошу  тебя,  мы   уже   десять   минут   торчим   на   улице
беззащитными...
     - Ари, - перебила Васта, скажи, как ты  меня  называешь?  Только  ты?
Как?
     Из-за двери сразу же послышалось:
     - Шао!
     - Это он! - сказала Васта брату. - Никто не может этого знать.
     Лан отступил и отодвинул тяжелый засов.  В  сени  поспешно  ввалились
двое - Ари и его закадычный дружок, имени которого никто не помнил.  Звали
его просто "Веселый".
     В открытую дверь на миг заглянул  желтый  кругляш  полной  луны.  Лан
защелкал замками.
     - Черти бы вас побрали! Шляетесь в такое  время...  -  проворчал  он,
вешая разрядник на место.
     Веселый сегодня выглядел не особенно веселым. Ари перестал обниматься
с Вастой и повернулся к Лану.
     - По-правде говоря, дом  у  нас  в  полном  порядке,  Лан.  Просто  я
придумал, как изловить это отродье, - сказал он.
     Лан покачал головой:
     - Ты идиот, Ари. Я бы ни за что не вышел на улицу в потемках.
     - Надо же что-нибудь делать, - пожал плечами Ари  и  усадил  Васту  в
кресло. Лан вздохнул, вопросительно качнув головой:
     - Ну, выкладывай, что ты там придумал.


     Звезды поблекли, темнота расползлась, уступая  место  рассвету.  Бойт
дернулся и пришел в себя. Все тело ломило и жгло, словно его долго топтали
в кислотной луже.
     Он огляделся.  Городок  виднелся  в  полумиле  слева.  Бойт  вскочил,
превозмогая боль, и побежал туда, торопясь скрыться, пока окончательно  не
рассвело. Бежал он по знакомому следу - двойной  цепочке  четких  глубоких
отпечатков, внушающих подсознательное смутное беспокойство.
     Значит, ничего не вышло. Вчерашняя выдумка не остановила его.
     На околице Бойт свернул со следа и задами пробрался  к  своему  дому.
Дверь болталась на легком ветру, распахнутая настежь. Он вошел в комнату и
уставился на груду битого кирпича вперемешку со штукатуркой.
     Вчера он снял люстру, привязал к крюку в потолке  крепкую  капроновую
веревку с петлей на конце. Еще одной веревкой обвязал  массивную  чугунную
печь. Около полуночи встал на табурет, одну  петлю  захлестнул  на  ногах,
другую на запястьях. Завалился набок, взвыв от боли в вывернутых плечах, и
повис, растянутый между потолком и печью, абсолютно беспомощный. Это  было
вчера вечером. Больше он ничего не помнил.
     Бойт угрюмо поднял глаза. Крюк был вырван с мясом. На потолке остался
безобразный кратер метрового  диаметра.  Сам  крюк  с  креплением  валялся
посреди комнаты. Шнур, привязанный к печи, был просто  оборван  и  пестрой
змеей свился в углу.
     Бойт судорожно сглотнул и  обессиленно  повалился  на  кровать.  Боль
медленно отступала. "А ведь сегодня нужно  еще  что-нибудь  придумать",  -
мелькнула вялая мысль.
     Армидейл тем временем оживал. Вот  хлопнули  отворяемые  ставни,  вот
показалось помятое, тронутое ночным страхом и бессонницей, лицо.
     Спустя час Бойт встал  и  начал  собираться  на  работу.  Работал  он
единственным  продавцом  в  крошечном  магазинчике  и  обычно  целый  день
механически принимал деньги, отпускал покупки, а сам  думал  все  время  о
своем.
     Бойт запер дом и побрел вверх по улочке к  магазину.  Сегодня  должен
был заявится хозяин и привезти партию товаров, ну и, разумеется,  устроить
Бойту обычный разнос, после которого все пойдет как прежде.
     Жители Армидейла торопливо  кивали  друг  другу  и  спешили  поскорее
разойтись. Бойт вел себя точно так же.
     У дома Ридли Ньюмена стояла группа прохожих. С двух  сторон  дом  был
основательно разворочен - стены рухнули и развалились по кирпичику,  крыша
перекосилась и просела почти до земли. С чердака только что сняли насмерть
перепуганного сына Ридли; самого хозяина и его жены нигде не было видно. И
следы, следы, знакомые жуткие следы  кругом...  Бойт  вздрогнул  и  быстро
зашагал прочь.


     Лан вернулся через час. Ари и Веселый побросали  лопаты  и  выбрались
наверх.
     - На этот раз Ридли Ньюмен с женой, - глухо сообщил Лан. - Вдребезги,
в пыль...
     - А мальчишка? -  спросила  Васта.  Она  стояла  в  дверях,  опираясь
ладонью о косяк, и смотрела на Лана.
     - Живой, но похоже лишился рассудка.
     Ари скрипнул зубами и прыгнул в яму, на лету подхватив лопату.
     - Давайте! Времени не так много.
     Втроем дело у них пошло споро. Яма быстро углублялась.
     Около  двух  Васта  заявила,  что  всем  давно  пора  передохнуть   и
подкрепиться. Сели за стол. Васта до сих пор слабо представляла себе,  что
же задумали парни.
     - У  меня  такое  впечатление,  -  объяснял  ей  Ари  и  одновременно
рассуждал вслух, - что оборотень двигается не быстрее нас. Все его  жертвы
и не пытались бежать - они  погибли,  парализованные  страхом.  Обычно  он
нападает на не слишком прочные дома и ломает их.  Дверь,  окно,  и  все  -
обыватель уже вопит от страха. Кто попадается во дворе -  рвет  на  части,
или давит, словно грузовик. Вспомните  первые  убийства  -  след  оборотня
везде был коротким. Это значит, что догонять жертву ему не приходилось.  А
вот Веселый месяц назад  попался  ему  на  дороге,  но  удрал.  Побежал  и
оторвался уже через минуту.
     - Ты видел оборотня? - изумился Лан.
     Веселый угрюмо кивнул.
     - Да.
     Васта схватилась за виски:
     - Господи...
     Лан чужим голосом спросил:
     - И... какой он?
     Веселый помедлил и сказал с интонациями пророка:
     - Я не хочу никого пугать. Но если мы его не перехитрим, он убьет нас
всех.
     Все притихли. Потом Ари завершил:
     - В общем, Васта, хоть  оборотень  и  становится  гораздо  сильнее  в
ночном обличье, в скорости он вовсе не прибавляет. Мы хотим  замаскировать
нашу яму, заманить его туда и убить.
     Васта покачала головой:
     - Неужели это так просто?
     Ари встал.
     - Нет. Но мы попытаемся. Если не трусить и  все  рассчитать...  -  он
обратился к Лану, - пошли! Лучше, чтобы яму никто не видел.
     Вскоре западня была готова. Ари  обозначил  ее  границы  неприметными
вешками.
     Двор Лана с улицы почти не  просматривался:  высокая  живая  изгородь
ощетинилась короткими шипами и сплошной  пеленой  мелких  зеленых  листьев
образовывала настоящую стену.  Яму  выкопали  посреди  двора;  дальнюю  ее
сторону прикрывал дом; ближнюю - изгородь.  Справа  был  крепкий  каменный
сарай, слева - дорожка от калитки к дому.
     Веселый влез на столб  у  калитки  и  прикручивал  проволокой  мощный
прожектор. Ари и так, и эдак приглядывался к западне, доводя маскировку до
совершенства. Лан за домом  разбрасывал  вынутую  землю,  потом  ему  стал
помогать Веселый. Скоро участок стал выглядеть просто вскопанным.
     Только после этого они собрались в  доме.  Васта  привычно  проверила
запоры на окнах.
     Вечерело. На голубом еще небе отчетливо виднелся бледный диск  полной
луны.
     Васта взглянула на Веселого и без выражения спросила:
     - Думаешь, твой прожектор поможет?
     Тот неопределенно пожал плечами:
     - Все же лучше, чем столкнуться с ним при свете одной лишь луны.
     - Так он вам туда и свалится.
     Веселый только усмехнулся.
     Смеркалось быстро.  Васта  хотела  уже  закрыть  ставни,  но  Лан  ее
остановил.
     - Иди-ка ты в свою комнату, сестра, запрись, и постарайся уснуть.  Ты
нам будешь только мешать, - голос у брата  был  непривычно  ломкий.  Васта
просто не смогла не подчиниться, хотя перспектива остаться в одиночестве в
темной комнате отнюдь не радовала ее. Ари обнял ее и отвел в спальню. Ключ
дважды провернулся в замке.
     И они стали ждать. Часы пробили десять, потом одиннадцать. За  окнами
было тихо, только шелестела листва на  ветру.  Прожектор  на  столбе  ярко
освещал двор и часть улицы,  и  от  этого  липкий  полумрак  за  пределами
светлого круга казался еще более зловещим и непроницаемым.
     В полночь они открыли дверь, застыли на крыльце.
     Армидейл  глядел  в  ночь  редкими  огоньками.  Темные   туши   домов
выстроились вдоль едва освещенных  фонарями  улиц.  Гнетущий  лунный  свет
скупо разливался вокруг.
     - Черт побери! - прошептал Ари. - Поди угадай, откуда он явится!
     Веселый на ватных ногах проковылял  по  дорожке  и  вышел  на  улицу.
Постоял посреди пустынной дороги - нелепый,  жалкий  и  одинокий.  Крикнул
срывающимся голосом:
     - Эй! Где ты? Иди сюда!
     Лан ткнулся в плечо Ари:
     - Ну почему мы такие беспомощные в этой пелене?
     Веселый  все  переминался  с  ноги  на   ногу   посреди   освещенного
пространства, вертел головой - озирался. Так прошло минут двадцать.
     Вдруг Веселый подобрался и бочком, бочком юркнул в  калитку;  взбежал
на крыльцо. Лан сжал разрядник, до рези в глазах вглядываясь в  обманчивый
полумрак. Но ничего не происходило, все осталось  так  же  зыбко,  тихо  и
неподвижно. Веселого трясло. Он прошептал:
     - Я больше не могу...
     Ари зло сплюнул.
     - Так мы ничего не добьемся.
     А ночь раскинула крылья, поглотив и Армидейл, и горы,  и  полмира,  и
драгоценным бриллиантом сияла в небе над ними полная луна.
     Они вернулись в дом, пытаясь что-нибудь придумать; у двери все  время
находился кто-то один. Позже к ним  присоединилась  Васта,  издерганная  и
усталая.
     А перед рассветом ночную  тишину  вспорол  отдаленный  рев  и  полный
отчаяния и безысходности пронзительный крик. Все четверо  мигом  оказались
на крыльце, напряженно уставившись в темноту; Лан  судорожно  держался  за
разрядник, внешне совсем маленький и безобидный. Васта прижалась к Ари.
     Оборотень чинил расправу кварталах в пяти от  них.  Крики  оборвались
почти сразу, а густой утробный рев  еще  долго  сотрясал  теплый  июньский
воздух. Луна села час назад, там было темно,  как  в  преисподней.  Каждый
понимал, что бежать на помощь уже поздно.
     Потом начало  светать  и  они  заснули  кто  где  сидел,  разбитые  и
утомленные нервной ночью, забыв даже закрыть дверь.
     Лан очнулся, когда часы в комнате пробили пять вечера. Не  проснулся,
а именно очнулся,  ибо  то  безграничное  и  бездонное  забытье,  куда  он
провалился, сном назвать было трудно.
     Ари с Веселым сидели на крыльце,  вполголоса  переговариваясь,  Васта
еще спала. Лан с хрустом потянулся и побрел к зеркалу. Заснул и очнулся он
с одной и той же мыслью: как приманить оборотня к дому? Не  устраивать  же
вечеринку на крыльце...
     Стоп! А почему бы и нет?
     Лан круто развернулся и вышел к Ари  с  Веселым.  Те  сразу  заметили
оживление на его лице.
     - Ты как будто что-то придумал?
     - Кажется, да!
     Кого настиг оборотень прошлой ночью они в тот день так и не узнали. А
когда стало темнеть, недоумевающие соседи  могли  видеть  ярко  освещенное
крыльцо в доме Лана, накрытый на четверых  стол  и  веселящуюся  компанию.
Далеко окрест разносился звон гитары и  сдержанный  смех.  Среди  столовых
приборов как бы случайно лежал разрядник.
     Веселый последние два часа перед темнотой провел в  импровизированной
химической лаборатории. Теперь он вертел в ладонях два стеклянных пузырька
с вязкой жидкостью цвета серебра.
     "Гуляли" почти до утра. Но оборотень так и не появился. Эту ночь  его
вообще никто не видел и не слышал - первая ночь  без  жертв.  Армидейл  не
знал, что делать - вздохнуть свободно или бояться еще сильнее. На дом Лана
смотрели с подозрением: не они ли? Ведь никто не пострадал...
     Напрасно ждали его и следующей ночью. Нервы  Лана  и  его  сообщников
натянулись до предела. Шла последняя ночь полнолуния.
     На  закате  Ари  с  Веселым  решили  обойти  дом.  Просто  так,   без
какого-либо умысла. И на разбросанной два дня назад  земле  наткнулись  на
знакомые зловещие следы.
     Лан сидел на крыльце и чистил разрядник, на который  почему-то  очень
надеялся. Когда из-за угла пулей вылетел Ари  с  перекошенным  лицом,  Лан
непроизвольно вздрогнул и вскинул оружие.
     - Лан! Он все-таки был здесь! Последние две ночи выжидал за домом!
     Потом они все вместе ходили  осматривать  следы  и  сломанный  забор.
Веселый хмурился, Ари все ждал, что же скажет Лан. А тот не спешил.
     - Ну, что? - не выдержал Ари, - кажется, мы теперь знаем, откуда  его
ждать!
     Лан не ответил. Он тоже об этом подумал. Если оборотень опять  придет
и решит напасть, значит он выйдет к крыльцу слева, между домом и сараем, и
если убегать с крыльца по  дорожке,  оборотень,  преследуя  их,  неминуемо
попадет в западню.
     Но сейчас Лана волновало не это. Во-первых, как тварь смогла бесшумно
сломать  забор  и  подобраться  к  дому?  Так,  что  даже  они,  ждущие  и
настороженные ничего не заподозрили? И почему, черт возьми,  он  две  ночи
выжидал? Что его удерживало?
     Лан терялся в догадках. Все разрешить могла  только  ночь.  Последняя
ночь полнолуния.
     И она пришла, затянув городок зыбкой неясной пеленой;  разбросала  по
угольному бархату неба колючие светляки далеких звезд; и  глянула  на  мир
круглым немигающим глазом полной Луны!
     Прошла полночь. Шумная компания  во  дворе  Лана  на  фоне  вымершего
городка казалась несколько неестественной. Но у них  не  осталось  выбора.
Они должны были победить.
     Спиной к щели между домом и сараем сидел только Ари. Лан с Веселым не
спускали с нее глаз. Васта уже дважды ходила в спальню и украдкой  глядела
в окно, пытаясь увидеть выжидающего за домом оборотня.
     Ветер запутался в  листве  серебристых  тополей,  слегка  колыхая  их
стройные кроны, но шелест заглушала музыка.
     Васта в третий раз пошла взглянуть в окно. Вот тут-то все и началось.
     Оборвалась на полуслове песня, погас на столбе прожектор. И,  кромсая
на части ночную тишь,  в  воздухе  завис  громкий  рев,  перекрывая  крик,
одновременно вырвавшийся из трех мужских глоток. Васта закричала  секундой
позже.
     Оборотень напал совсем не с  той  стороны,  откуда  его  ожидали.  Он
проломил ограду соседского двора справа от крыльца и оказался на  дорожке,
ведущей к воротам. Ни Ари, ни Лан, ни Веселый не успели  ничего  заметить;
сообразили только: "Началось!" Перед  глазами  плыли  цветные  пятна.  Лан
рефлекторно вскинул разрядник и наудачу выпалил. В свете короткой  вспышки
они увидели массивное приземистое тело к каких-то двух-трех шагах от себя.
Лан попал, динамический удар отшвырнул оборотня от ступенек, воздух сотряс
новый злобный рев.
     Секундой позже опомнилась Васта и метнулась  к  пускателю  аварийного
дизеля. В темноте прихожей она зацепилась за кресло, налетела на стеллаж с
книгами.  На  счастье,  палец  ее  угодил  прямо  на   кнопку   и   грохот
просыпавшихся книг заглушил вой генератора. Над крыльцом как  раз  вовремя
вспыхнула тусклая пыльная лампочка.
     Оборотень  вновь  лез  по  ступеням,  дыра  в  широком  боку   быстро
затягивалась. В неверном колеблющемся свете он казался огромным,  хотя  не
самом деле был даже ниже малыша-Веселого.
     Ари опрокинул на тварь сервированный стол и перемахнул через  перила.
Разрядник Лана плюнул плазмой еще раз,  однако  оборотень  заращивал  раны
прямо на глазах. Его лишь отбросило к стене  дома.  Веселый,  пригнувшись,
пересекал двор. Лан выстрелил еще дважды и швырнул бесполезный  разрядник,
целясь оборотню в глаза. Ари жался к стене: оборотень загнал его  в  угол,
где крыльцо примыкало к дому, и не подмял до сих пор  только  потому,  что
его  отвлекал  Лан  своей  стрельбой.  Стараясь  использовать   оставшиеся
секунды, Ари  попытался  вскарабкаться  на  крыльцо,  но  оборотень  успел
сцапать его сзади. Ари подтянулся на руках, перевалился через  перила,  и,
оглянувшись, осознал, что у него больше нет левой ноги. Боли не было - его
переполняло только отчаяние и ненависть.
     Лан с Веселым подкрались, пока оборотень драл Ари, и обрушили на него
тяжеленную дубовую колодину. Тот развернулся, мотнул могучей лапой -  Лана
отбросило через весь двор к калитке. Веселый увернулся и бросился  наутек.
Оборотень рыкнул и в два скачка нагнал его.  Веселый  вдруг  споткнулся  и
упал.
     В этой суматохе никто не заметил, как Васта выпрыгнула в боковое окно
и скользнула за сарай, к задней двери.
     Лан у калитки пытался подняться, но не мог - все время падал. Веселый
еще  раз  увернулся  от  страшной  лапы  и,  наконец,  вскочил.  Оборотень
приготовился на него ринуться, однако не успел.
     Из  сарая  с  пронзительным  воплем,  от  которого   вздрогнул   даже
оборотень, показалась Васта. Ее светлая фигурка  явственно  выделялась  на
фоне темной стены.
     - Сюда! Иди сюда, тварь!
     На секунду их взгляды встретились. Оборотень  замер,  повернувшись  к
ней. А потом стал медленно приближаться.
     Веселый метнулся на крыльцо, где выронил свои пузырьки. Их подал  ему
Ари.
     С громким хрустом настил над ямой проломился, оборотень, тяжело  осев
на левый бок, провалился в  западню.  Лапы  скользнули  по  краю  ямы,  но
зацепиться было не за что. Оборотень попался.
     Над городком раскатился злобный, но бессильный уже рев. Веселый, став
на краю западни, с силой метнул вниз оба пузырька. Они  с  легким  хлопком
разлетелись на мелкие стеклянные брызги от удара о закаленную  сталь.  Над
ямой сразу же заклубился густой белесый дым.
     Васта охнула и опустилась на землю у стены сарая,  Лан  чертыхался  и
умолял помочь ему подняться. Ари молча наблюдал с  крыльца  за  развязкой.
Веселый первым делом сходил к электрощиту, а Вастой занялся  только  когда
вспыхнул прожектор, свет в доме, и совершенно не к месту заиграла музыка.
     А оборотень тем временем быстро ржавел в западне.
     Веселый больше не спешил. Отвел слегка пришедшую в себя Васту в  дом,
взял отвертку и щуп, кое-как вогнал в пристойный режим сплющенный  гирофиз
Лана, а потом они уже вдвоем осмотрели Ари. Сам он  не  пострадал,  а  вот
оторванная нога, помятая и погнутая оборотнем, годилась разве что в утиль.
Пришлось усадить Ари в  кресло  и  совсем  отмонтировать  ему  бесполезный
обрубок - новую ногу ему прикрепят днем, в мастерской Бена.
     Только после этого Лан с Веселым подошли к яме. Оборотень,  рыжий  от
ржавчины, неподвижно валялся на дне. Лан втянул в голову в плечи.
     - Дьявольщина! Вот он уже и не опасен, а все равно жутко, правда?
     Веселый кивнул.
     - Что у тебя было в бутылочках? Какой-то катализатор?
     - Угу, - нехотя промычал Веселый. - Рапид-окислитель.
     Они собрались было отойти,  но  тут  оборотень  всхрапнул,  дернулся,
могучие лапы вдруг с ужасающим скрежетом разложились на восемь  сегментов,
шипастые гусеницы обвисли,  ковш  впереди  стал  стремительно  выгибаться,
принимая очертания передней панели  обычной  серийной  модели.  С  хрустом
становились на места сочленения, перемонтировались отдельные узлы, и через
несколько минут на дне ловушки лежал такой же робот, как и Лан с  Веселым,
только насквозь проржавевший.
     - Бойт! - узнал его Веселый. - Подумать  только,  Бойт!  Этот  жалкий
продавец, тихоня и неудачник!
     - Да-а... - протянул Лан. - Так и  запишем:  серийный  кибер-продавец
2А-JR, образца 7226 года, бульдозер-роборотень.
     Васта  собирала  на  крыльце  разбросанный  сервиз  -   разрисованные
цветочками мини-аккумуляторы.
     - Васта! - окликнул ее Лан. - Знаешь,  кто  это?  Бойт,  продавец  из
магазина.
     Но Васта только тихонько всхлипывала.





                             Владимир ВАСИЛЬЕВ

                             ХОЗЯЕВА ПОДНЕБЕСЬЯ


                                       Мир Листьев  придуман  и разработан
                                   вместе с Сергеем Лукьяненко (Алма-Ата).
                                   Может использоваться  и в совместных, и
                                   в самостоятельных произведениях.



                                    1

     Клауд шумно вспорхнул, взрезал острыми крыльями воздух и канул  вниз,
за третью кромку. Браслет он упрямо сжимал в массивном клюве.
     Сначала ло Вим колебался: глянуть ли за край,  или  сразу  же  искать
подходящий клен. Раз клауд сунулся вниз,  значит  рядом  плывет  еще  один
Лист. Решил для начала взглянуть, тем более, что совсем недалеко, сразу за
второй кромкой, росло несколько кленов с шикарными семенами-крыльями.
     Так и есть: чуть ниже, метрах в ста к  солнцу  величаво  парил  Лист.
Гигантское  зеленое  блюдце  пятикилометрового  диаметра.   Молодой,   лет
двадцати. Значит, пока необитаемый. Красное оперение  клауда  мелькало  за
второй кромкой. Ло Вим отполз от края и бросился к клену.  Выбрал  крылья,
перерубил мечом мясистый стебель, захлестнул упряжь на семенах и  просунул
руки под истертые кожаные лямки. Теперь он походил на  птицу,  раскинувшую
рыжие чешуйчатые крылья, или на гигантскую стрекозу. У третьей  кромки  он
поймал ветер, взошел на рыхлый  полузасохший  вал  и  шагнул  за  край,  в
пустоту. Тугие воздушные струи заставили  крылья  петь;  пьянящая  радость
полета охватила ло Вима, как всегда он заложил несколько  крутых  виражей,
не в силах выразить восторг иным способом.
     Однако, клауд мог удрать. Ло Вим чуть двинул крыльями и заскользил  к
новому Листу.
     Сел он за первой кромкой, мягко спружинив ногами. На мясистой плотной
поверхности Листа выступил зеленоватый сок.
     Клауд, нахохлившись, сидел на  верхушке  молоденькой  пихты  и  глупо
таращился на ло Вима.
     Стрела тихо легла на тетиву.
     На этот раз  ло  Вим  не  промахнулся:  клауд,  пронзенный  насквозь,
неловко свалился на толстую хвойную подушку; верхушка пихты так и осталась
изогнутой.
     Теперь можно было не торопиться. Освободив  упряжь,  ло  Вим  бережно
уложил ее в заплечную сумку; отыскал поблизости полость и бросил в клейкое
густо-зеленое месиво крылья-семена: пусть здесь вырастет клен. Вытер меч и
лишь после этого  подошел  к  поверженному  воришке-клауду.  Первым  делом
браслет: с трудом разжав клюв, ло Вим наконец  коснулся  магической  вещи.
Изжелта-тусклый металл приятно  холодил  пальцы.  Тончайшая  вязь,  работа
древних мастеров... А какие камни!
     Браслет он завернул в чистую тряпицу и заботливо уложил на самое  дно
сумки. Теперь стрела: зачем бросать зря? Поддев ножом, освободил ее, оттер
загустевшую кровь и сунул в колчан, а тушку  клауда  спровадил  в  полость
вслед за семенами клена. Там жадно забулькало: Лист  любил  мясо.  Ло  Вим
тоже любил мясо, но клауда стал бы есть только в очень голодное  время,  а
сейчас, хвала Высоте, пищи на Листах хватало, благо  лето.  Северная  зима
сей год выдалась мягкая, да еще Лист не летал в этот раз к полюсу - чем не
жизнь? Вот еще бы южную переждать так же...
     Солнце плыло к горизонту точно на  западе  -  стояла  самая  середина
лета. Скоро точка заката станет смещаться к  югу,  а  день  и  ночь  будут
укорачиваться, пока Солнце вовсе не перестанет  прятаться  за  горизонтом.
Впрочем, как и подниматься над ним:  будет  маячить  багровым  полукругом,
выставив из-за края Мира крутой бок и будут висеть  долгие  сумерки  южной
зимы. А  потом  Солнце  неспешно  колыхнется  у  точки  Юга,  оставив  над
горизонтом всего четверть диска, а потом подрастет. Пока в первый  раз  не
спрячется, совсем ненадолго. А еще позже Мир и Высота снова вспомнят,  что
такое ночь.
     Так было на экваторе, где обычно парили Листы. Но на полюсах, ло  Вим
знал, все совершенно иначе. Полгода туда вообще не  приходит  Свет.  Потом
розовый краешек светила  осторожно  выглядывает  из-за  горизонта,  словно
желает удостовериться: нет ли чего страшного? И начинает  Солнце  кружить,
постепенно поднимаясь.  А  потом  оторвется  от  горизонта,  взберется  по
спирали выше и выше, и застынет в зените. Повисит неподвижно - и так же по
спирали спустится, чтобы скрыться на полгода. Чудно там на полюсах.
     Ло Вим полюса не любил. Полгода  мрак  и  холод,  полгода  жара  -  и
беспощадные потоки света. Иное дело  экватор:  день-ночь,  зима-лето-зима,
всего в меру, и тепла, и прохлады, и тьмы, и Солнца. Не  зря  Листы  почти
всего парят здесь. Кому охота жариться? О холоде речи нет: на ночной полюс
Листы не летали никогда.
     А вот дневной приходилось видеть: каждый Лист раз в  два-четыре  года
спешил туда, чтобы соединиться  с  другими  в  сплошной  многокилометровый
ковер. Нелетающая и непарящая живность в это время  кочевала  с  Листа  на
Лист,  ветер  разносил  споры  и  семена,  молодые  Листы  отделялись   от
материнских  и  уходили  в  самостоятельный  полет.  Да  и   люди   обычно
переселялись на новый, свежий и полный сил Лист именно в эту  пору,  давая
возможность прежнему отдохнуть и восстановиться, ибо  жить  бесконечно  на
одном и том же Листе нельзя, ведь он кормит и поит людей, а значит  отдает
им часть своей жизни. Люди  никогда  не  задерживались  на  Листах  дольше
срока: зачем губить свой летающий Дом?
     Лист, приютивший клан ло Вима, нависал чуть  не  над  самой  головой.
Снизу ясно виделись молодые  побеги.  Выпуклое  тело,  похожее  на  тяжкое
зеленое облако, казалось необъяснимо уместным здесь, в небе.
     Ветер гнал оба Листа вдоль побережья Кольцевого  Океана,  опоясавшего
Мир по экватору. Ничто не предвещало перемены погоды, Листы  так  и  будут
лететь вместе, изредка меняя высоту  и  сближаясь.  А  раз  так,  можно  и
поохотиться. Проверив оружие, ло Вим быстро зашагал вглубь Листа, решив не
спешить с возвращением.
     Пихты и секвойи становились все выше - в два-три человеческих  роста.
Поверхность Листа устилал пожелтевший ковер из плотно слежавшейся  хвои  и
сухих веток. Под ногами  шныряли  джары  -  крупные,  с  ладонь,  короеды.
Миграция у них, что ли? Обычно их вот так запросто не встретишь.
     Ло Вим шагал к  лиственной  зоне.  Деревья  росли  на  Листах  всегда
одинаково: у полуиссохшего черенка ("кормы") - лиственные: платаны, клены,
акации, браки. На "носу" - хвойные: пихты, веши, секвойи, сосны.  Конечно,
одиночные деревья попадались и в чужой зоне,  но  довольно  редко.  Только
клены дающие людям крылья,  встречались  чаще  остальных,  особенно  между
второй  и  первой  кромками.  Неудивительно,  ведь  все,  имеющие  крылья,
садились именно  здесь,  между  кромками  и  бросали  семена  в  ближайшую
полость. А клен дерево неприхотливое, да и Листы их любят...
     "Хорошо бы  добыть  зубра..."  -  думал  ло  Вим  на  ходу.  Хотелось
обрадовать клан и Семью достойной добычей. Клыкастые  и  коварные  хищники
беспощадно истреблялись на обитаемых Листах; добыть же  зубра  ни  стороне
считалось доблестью.
     Торопливо убрался с  дороги  желтый  барсук,  поедавший  ягоды  вики.
Свистали   в   ветвях    пересмешники.    Доносился    дробный    перестук
дятлов-кочевников. Лист, несмотря на молодость, кишел живностью.
     До полян,  обычных  на  границе  хвойной  и  лиственной  зон,  взгляд
охотника не встретил  ничего  достойного  стрелы  или  клинка.  Оставалось
надеяться  на  лиственную:  дичи  там,  как  правило,  больше.  Травоядные
держались ее из-за богатого подлеска, хищники -  из-за  травоядных.  Да  и
вообще, на корме жизни всегда больше, чем на носу.
     Ло  Вим  вышел  на  поляну;  лучи  Солнца  косо  падали  на  овальную
проплешину и после лесного сумрака были  нестерпимо  ярки.  Густая  трава,
взросшая на зеленом теле  Листа,  разостлалась  пушистым  ковром.  Табунок
оленей рванулся с поляны в чащу. Ло Вим улыбнулся:  наверное,  до  темноты
успеет добыть ужин для всего клана.
     На хоженую тропинку он набрел, пересекая следующую  поляну.  Вряд  ли
зверью по силам протоптать такую.  Значит,  здесь  кто-то  живет?  Абсурд.
Обитай  здесь  чей-нибудь  клан,  ло  Вим  давно  бы  уже  встретил  следы
человеческой деятельности. Оставалось почти невероятное - отшельник. Много
лет ло Вим и клан логвита Анта не  слышали  об  отшельниках.  Большинство,
особенно молодежь, считали, что их и не было никогда.
     Ло Вим замер, глядя на тропинку  и  погрузившись  в  размышления.  Но
ненадолго.
     Потому что...
     ...что-то гибкое и тяжелое обрушилось на него со спины. Бок и  правое
плечо пронзила острая боль. Тело сработало само:  левая  рука  молниеносно
сомкнулась на рукояти кинжала и вспорола бок нападавшему.
     Зубр - а это был именно зубр - взревев, метнулся в сторону. От толчка
ло Вим упал. По плечу и  раненому  боку  струил  горячий  кровавый  поток.
Оскалив белоснежные клыки, зверь готовился к новому прыжку. Зубки  у  него
были ого-го, не зря же его нарекли "зубром"...
     Собрав в тугой комок волю и остатки сил, ло Вим поднялся  на  колени,
кинжал ткнул в землю, отметив место, и, шипя, извлек меч. Было это  ужасно
неудобно, однако ло Вим забыл об удобстве - дело коснулось жизни и  думать
было некогда. Бой - время мудрости рук.
     Зубру тоже досталось: алое пятно расползалось по боку, кровь  струила
сквозь густую желтоватую шерсть.
     Медленно-медленно ло Вим поднялся и осторожно попятился  к  деревьям.
Зубр, рыча, надвигался неумолимый и не знающий пощады.
     Когда шершавый ствол  акации  встретил  спину  ло  Вима,  уверенность
вернулась. Теперь сзади он защищен, а впереди меч. Давай же, зубр, отведай
холодной стали! Посмотрим, так ли ты силен!
     Зубр  бросил  гибкое  тело  навстречу  ло  Виму.  Выставив  меч  чуть
наискось, охотник принял смрадную тушу на клинок и рухнул, не  устояв  под
тяжестью зверя. Боль влилась в тело, пот обжег глаза,  а  после  -  гулкий
удар сотряс затылок, мир поплыл и померк...
     Очнулся он далеко заполночь. Тусклыми фонариками  мерцали  звезды.  В
висках гулким ритмом отдавался пульс. Ло Вим застонал, ощупал затылок, еле
касаясь кончиками пальцев - боль тотчас запустила ржавые  когти  в  свежую
рану, липкую от запекшейся крови. Позади на траве валялось  сухое  бревно,
должно быть ствол граба, - ибо подобной твердостью больше ни одно  дерево,
растущее на Листах, не обладало. Об  него-то  ло  Вим  и  ударился,  падая
навзничь...
     Рядом скорчился мертвый зубр, нанизанный на меч.  Кривые,  как  луны,
когти пропахали в теле Листа глубокие борозды, выворотив  траву  вместе  с
корнями; борозды полнились твердеющим соком.
     Сцепив зубы, ло Вим заставил себя встать и найти силы для того, чтобы
вытащить окровавленный меч из зубра и вытереть  его  пучком  травы.  После
оставалось только рухнуть рядом с мертвым хищником и погрузиться в  черное
безмолвие накатившего сна.
     Засыпая, ло Вим подумал, что запах  зубра,  даже  мертвого,  отпугнет
всех любителей поживиться раненым человеком.
     Вторично сознание вернулось к ло Виму уже днем. Он лежал  на  опушке,
вжавшись в щель между двумя платанами и стволом упавшего граба. Над  тушей
зубра вилось облако зеленых мясных мух, а в траве шныряли мыши-падальщики.
Несколько певчих сов, отяжелевших от ночной трапезы, устроились на  нижних
ветвях платанов.
     Голова еще болела, однако общее состояние стало вполне  терпимым.  Ло
Вим встал, неловко припав на затекшую ногу. Меч он, оказывается,  все  это
время сжимал в руке.
     "Да, - подумал он сердито, - поохотился, нечего сказать..."
     Прихрамывая, он побрел сквозь  лес  в  направлении  края.  Назойливая
мысль, появившаяся вдруг и неуловимая теперь: о чем-то он подумал ночью...
О чем-то важном. Но о чем?
     Достиг первой кромки, перешагнул через упругий зеленый валик. Где там
клены? Ага, вон, целых три. С семенами.
     Только приладив упряжь, ло Вим удосужился заглянуть за край.
     Листа рядом не было. ЕГО ЛИСТА НЕ БЫЛО.
     "Что за чушь?" - опешил ло Вим.  Этого  просто  не  могло  случиться.
Листы парили рядом  уже  с  неделю,  после  недолгого  шторма.  Погода  не
менялась, устойчивый западный ветер влек летающие  чаши  вдоль  Кольцевого
Океана с одинаковой скоростью и почти на одной высоте.
     Теперь молодой Лист летел один, затерявшись  в  ничем  не  нарушаемой
небесной голубизне.
     "Звезды! - вспомнил ло Вим. - Еще ночью я видел звезды и  не  заметил
на фоне неба своего Листа!"
     Именно  эта  мысль,  подспудное  наблюдение  охотника,  терзала   его
последний час. Выходит, Лист пропал еще ночью.
     Стараясь не паниковать, ло Вим брел  вдоль  третьей  кромки,  выбирая
место, где можно глянуть вниз. В  конце-концов,  родной  Лист  просто  мог
опуститься  пониже,  или  теперешнее  пристанище   взмыть.   Маловероятно,
конечно, но еще менее вероятным представлялось  беспричинное  исчезновение
громадного Листа.
     Глянув за край, ло  Вим  вовсе  обомлел.  Никакого  Листа  внизу  он,
конечно, не увидел,  зато  вместо  далекой  морской  поверхности,  кое-где
подернутой светлыми черточками пенных барашков,  совсем  рядом  проплывали
горы. Лист летел неправдоподобно низко, едва не задевая за  самые  высокие
пики, и, кажется, летел он быстрее ветра, что уж совсем ни в какую полость
не лезло.
     Ло Вим долго глядел вниз.  Горы  скоро  сменились  унылым  каменистым
плато со свежими разломами  -  должно  быть  недавно  буйствовало  сильное
землетрясение. Дней пять назад, не больше.  Побеги  бумбака  только-только
проклюнулись из щелей, бросив на коричневую кору  еще  не  остывшей  земли
свежую зеленую пелену.
     Здесь же паслась большая стая крыс-оборотней. Еще вчера,  поди,  друг
друга жрали, пока бумбак не пророс. Так и будут пастись  да  плодиться  до
следующего землетрясения. Бумбак сгорит в озерах лавы - он ведь  всегда  в
низинах растет - а уцелевшие крысы вновь примутся жрать сородичей, которые
послабей, и ждать, когда все ненадолго утихнет и вырастет бумбак.
     Насколько ло Вим знал,  внизу  из  животных  ухитрялись  выжить  лишь
крысы, а из растений - пяток  разновидностей  бумбака,  отличающиеся  лишь
размерами да формой листьев. Вся остальная  жизнь  давно  переселилась  на
Листы, не выдержав бешеного ритма  Нижнего  Мира.  Наводнения,  извержения
вулканов, землетрясения, бури - все это наваливалось на  Мир  и  постоянно
меняло его  до  неузнаваемости.  Где  вчера  текла  река,  назавтра  могли
вздыбиться горы. Где зеленел  скорый  на  рост  бумбак,  воцарялась  голая
выжженная пустыня. Неизменными оставались лишь Кольцевой  Океан  и  Листы,
парящие над всеми бедами и катаклизмами. Бури, тайфуны и  смерчи  бушевали
где-то внизу, а над Миром был лишь вечный ветер да летающие чаши, надежный
людской приют.
     Ло Вим угрюмо брел к знакомой поляне. Похоже, судьбе  угодно  сделать
его отшельником. Неужто они и впрямь выживают? Не верилось. Как можно жить
без клана? Без логвита, без Отцов, без Семьи? Зачем тогда жить?
     По правде говоря, ло Вим недолюбливал свой клан. И логвита Анта.  Они
совершили самое страшное, что случалось на Листах: изгнали человека. Самое
страшное, исключая лишь смерть. Человеком этим был отец ло Вима,  личность
загадочная и скрытная, хранитель старого браслета...
     Однако ло Вим предпочитал не лучшее окружение одиночеству.  Какие  ни
есть, а все ж люди...
     Говорят, всех, презревших Веру и Закон, кланы изгоняли. Случалось это
очень редко. Вины отца ло Вим не понимал - что плохого в старом  браслете?
Да и самому ло Виму успели несколько раз  указать  на  его  меч.  Дескать,
больно искусно сработан. Пока удавалось отговориться.
     Еще рассказывают, что изгнанники  стараются  сбиваться  в  группы  по
десятку-полтора, обживают подходящий Лист и  нападают  на  все  кланы  без
разбора. Чушь, наверное, изгоняют-то их без оружия. Ло Вим ни разу не  был
свидетелем  нападения  изгнанников.  Вот  битвы  между   кланами   -   это
пожалуйста, это дело обычное...
     Настроения не подняла даже жареная зубрятина. Вяло дожевав  мясо,  ло
Вим спрятал остатки в  котомку,  закусил  корешком  вузы  и  пошел  ладить
жилище.
     Времени это занимало не то  чтобы  много,  однако  приходилось  долго
готовиться. Сок агавы - раз  (не  меньше  трех  бурдюков),  полость  найти
подходящую - два, подождать пока выйдет ядовитый газ - три, и еще следить,
чтобы в полость первыми не влезли шмели.
     Агава нашлась сразу, шагах в двадцати  от  поляны.  Старая,  толстая,
истекающая соком. Поверхность  Листа  вокруг  нее  пожухла  и  сморщилась,
покрывшись твердой стекловидной коркой. Два надреза под сучками и вот  уже
густой маслянистый сок  тонкой  струйкой  стекает  в  подвешенный  бурдюк.
Вскоре отыскалась и подходящая полость - наполненный газом пузырь  в  теле
Листа. Благодаря тысячам полостей многотонные Листы и  обрели  способность
летать. Одновременно они служили Листам желудками: все, что туда  попадало
усваивалось  без  остатка,  за  исключением  лишь  семян.   Семена   Листа
выталкивал за пределы полости, где они благополучно  прорастали.  Вскрытая
полость затягивалась в считанные минуты: взмахнул мечом, бросил что  хотел
и иди себе, много газа все равно не улетучится. Но если плеснуть  на  края
надреза сока агавы они затвердеют на глазах. Тогда газ выйдет без остатка.
Если все так и бросить, Лист нарастит поверх  остекленевшего  куска  новый
живой слой и постепенно полость вновь заполнится  газом.  Если  же  облить
соком всю  полость  -  и  стены  внутри,  и  сверху  вокруг  щели-надреза,
получится отличное жилище. Натаскать туда веток,  мха,  покрыть  плащом  -
логвитское ложе, год можно проспать!
     Отточенный меч вспорол зеленую  мясистую  массу;  ло  Вим  тотчас  же
нацедил целую лужу сока агавы, обойдя надрез по кругу несколько  раз.  Сок
быстро впитывался в тело Листа; подставив бурдюк под новую струйку, ло Вим
задумчиво глядел на быстро стекленеющее пятно.
     Газ выходил из полости минут десять. Когда зыбкое марево над трещиной
рассеялось, бурдюк как раз наполнился вторично.  Ло  Вим  взялся  за  меч,
вырубая правильных ход. Листу было больно, он знал, но знал он и  то,  что
людская жизнь - всегда чья-нибудь боль. Лист простит, как прощал не раз  и
ло Виму, и всем людям Мира, ибо без людей Листам достанет иной боли.
     К вечеру ло Вим опрыскал соком все свое жилище; выждал еще час, чтобы
мертвые ткани Листа  окончательно  затвердели,  устроил  себе  постель  из
пахучих пихтовых лап и выбрался наружу, преисполненный  гордости  за  свою
работу. Отдраил потускневший меч, подкрепил  силы  мясом  зубра  и  уселся
спиной к  развесистому  платану,  стоящему  поодаль  от  других  деревьев,
созерцать звезды в просветы между ветвями, шуршащими на ветру.
     Ло Вим любил звезды. Казалось, это далекие костры на небесных Листах,
тех, что летают выше Солнца. Смотрит ли оттуда хоть кто-нибудь на  тусклую
звездочку в ином небе - костер у жилища ло Вима?
     А как там клан? Как Семья?
     Одиночество гнетет  людей,  вселяя  тоску  и  неуверенность.  Ло  Вим
неотрывно глядел ввысь; а ветер все шелестел в кронах и это было странно и
непривычно: значит, Лист действительно обгонял ветер.
     Два дня ло Вим отдыхал, отъедался и залечивал рану целебными травами.
Внизу тянулась бесконечная равнина -  теперь  Лист  летел  перпендикулярно
ветру и все так же низко. Тушу зубра пришлось скормить соседней полости  -
начала портиться. Первая же охотничья вылазка завершилась вполне  успешно:
ло Вим  подстрелил  двух  куропатов,  причем  вернул  обе  стрелы.  Больше
заняться было нечем. Он послонялся по Листу, распугивая зверье, и вернулся
к жилищу. Должно быть, зубр здесь  обитал  лишь  один,  а  других  опасных
хищников на том же Листе обыкновенно не водилось.
     Еще через день ло Вим, отчаявшись  узреть  в  небе  чей-нибудь  Лист,
надел крылья  и  взмыл  над  своим  летающим  пристанищем.  Боковой  ветер
подхватил его, вознеся к самому Солнцу; Мир чернел  внизу,  беспокойный  и
меняющийся, подернутый легкой дымкой, и лишь один Лист  видел  ло  Вим  из
поднебесья - тот, где провел последние дни.
     Он метался над Миром, едва не теряя Лист из виду, но только  равнина,
Солнце и ветер  разделяли  его  одиночество.  Обессиленный,  ло  Вим  едва
дотянул до Листа вечером, не стал даже есть. Заполз в жилище, как барсук в
нору и забылся тревожным сном одиночки, отбившегося от стада.



                                    2

     Наутро ло Вим, злой и невыспавшийся, отправился  на  охоту.  Куропаты
так и шныряли в подлеске, подстрелить парочку ничего не стоило.
     Отойдя от центра Листа ло Вим ощутил нечто странное. Лес  стал  иным,
нежели раньше, но уловить изменение никак не удавалось.
     Стало, вроде бы, теплее. Ло Вим распустил верхний шнурок ворота, взял
лук наизготовку...
     И услышал голоса. Кто-то переговаривался за кромками. Крылья принесли
на его пристанище людей!
     До кромок было недалеко. Убрав лук за спину, ло  Вим  пополз  вперед,
змеей огибая стволы деревьев. Вот и первая  кромка,  твердый  полувысохший
нарост, знак близкого края. Голоса  доносились  из-за  нее.  Перевалившись
через кромку ло Вим припал к Листу как жук-джар: растопырив  руки  и  ноги
елозил телом  по  глянцевитой  поверхности,  усеянной  хвоинками  и  бурой
трухой, отнятой ветром у кромок. Деревьев здесь почти не росло.
     Вторая кромка - а голоса все еще далеки. Ло Вим скользнул  за  нее  и
замер у одинокого  клена,  странно  наклоненного  к  центру  Листа.  Да  и
поверхность что-то круче к краю, чем обычно...
     Получалось, что голоса звучат за третьей кромкой. Лист там,  что  ли?
Или парят на чешуйчатых крыльях ло-охотники?
     Осторожно и неторопливо, как мудрый ящер-варан, ло Вим достиг третьей
и последней кромки, края парящего блюдца. Выглянул и обомлел.
     Лист покоился на поверхности Мира. Покинул свою  извечную  обитель  -
Высоту, - и опустился на каменистую твердь, которую всегда избегал!!
     Ло Вим даже  приподнялся,  чтобы  получше  рассмотреть  раскинувшуюся
перед ним плоть  равнины,  близкую,  и  оттого  непривычную.  Голоса  враз
смолкли. Теперь ло Вим увидел тех, кто  говорил.  Двое  в  черных  плащах,
стоящие на камнях, словно на Листе. Они смотрели на ло Вима. Вряд  ли  это
предвещало что-нибудь хорошее.
     - Эй, гляди! Кто это там?
     Незнакомцы обнажили мечи и бросились к Листу. Впрочем,  на  него  так
просто не вскарабкаешься:  третья  кромку  от  поверхности  Мира  отделяло
локтей семьдесят-восемьдесят.
     Однако черные плащи, похоже, придерживались другого  мнения  -  иначе
зачем такая спешка? Ло Вим решил убраться  подобру-поздорову;  вскочил  на
ноги и припустил в лес, перепрыгивая через валики кромок.
     Дальше началась чертовщина. Чуть  левее  ло  Вима  вдруг  сама  собой
открылась полость и из  нее,  разбрызгивая  нежно-зеленый  сок,  вырвались
незнакомцы. Даже скорее не полость, а словно бы узкий канал в теле  Листа.
Получалось, что они прошли сквозь Лист, а  ло  Вим  отродясь  о  таком  не
слыхивал.
     - Стой, охотник!
     Бежать уже не имело смысла. Ло Вим замер, взявшись за меч.
     Незнакомцы приблизились.  Были  они  невысоки,  коренасты,  и  совсем
безбороды. И мечи у них отличались от  обычных  -  подлиннее  и  поуже,  с
витыми, украшенными вязью гардами. А на руках - браслеты. Точно такие  же,
как и тот, что хранил род ло Вима.
     Ло Вим тупо уставился на браслеты. Он-то  был  убежден,  что  владеет
одним-единственным!
     - Бросай меч! Иначе - смерть!
     Ло Вим меч, конечно, не бросил. Еще чего - отступают  лишь  трусы,  а
его никто не осмелился бы назвать трусом.
     - А-хоуи!
     Со  звоном  сшиблись  мечи.  Мешала  незажившая  рана.  Черные  плащи
оказались опытными бойцами: ло Вим скоро был  прижат  к  стволу  падуба  и
отчаянно защищался. Меч тяжелел с каждым взмахом.
     Однако и противники уставали. Один отступил, второй поминутно  отирал
со лба обильный пот. Наземная  духота  навалилась  на  Лист,  привычный  к
свежим ветрам высот.
     Третьего незнакомца, подкравшегося сзади, ло Вим в  пылу  схватки  не
заметил. Поэтому и был сбит с ног коварным ударом. А потом на  голову  его
пала тяжелая рукоять меча и ло Вим отключился.
     Очнувшись, он обнаружил себя привязанным к столбу. Голова побаливала,
но гораздо меньше, чем можно было ожидать.
     Перед ним с полупустым бурдюком воды  стоял  коренастый  черноволосый
юноша; чуть в стороне на  резном  деревянном  кресле  восседал  совершенно
седой старец. Вокруг толпилось человек сорок, все  одинаково  приземистые,
широкоплечие, все в черных  плащах.  Лишь  старик  выделялся  белыми,  как
утренние облака, одеждами и косматой седой бородой. У  остальных  не  было
даже усов.
     Новая порция воды вылилась на макушку ло Вима, окончательно  прояснив
сознание.
     - Кто ты, человек? - властно спросил старик.
     Ло Виму скрывать было нечего: он свободный  представитель  свободного
народа.
     - Я - ло Вим, охотник из клана логвита Анта.
     - Что ты делал на чужом Листе?
     - Охотился.
     Старец тяжело встал, опираясь на вычурные подлокотники.
     - Не лги, охотник. Откуда у тебя это?
     Он протянул вперед раскрытую ладонь со знакомым браслетом. В  стороне
валялась беззастенчиво выпотрошенная сумка.
     - Говори, ибо найдешь смерть в непокорности!
     Смерть глупая  и  бессмысленная  -  последнее,  что  стал  бы  искать
настоящий охотник.  Медленно,  очень  медленно  ло  Вим  поднял  взгляд  с
браслета на белобородого старца.
     - А почему ты думаешь, что достоин знать правду?
     В глазах старика полыхнуло пламя, но ло  Вим  понял,  что  неожиданно
отыскал нужные слова.
     - Удан! Зама!
     К старику мигом приблизились два черных  плаща.  Повинуясь  властному
жесту они вскинули левые руки: запястье каждого охватывал витой желтоватый
браслет, украшенный драгоценными камнями.
     - Смотри, охотник. Такой браслет носит каждый из нас.  Сотни  лет  мы
собирали потерянных хранителей по дальним чашам.  Этот,  -  он  указал  на
браслет ло Вима, - последний. Сорок четвертый. Клауды  искали  его  двести
шестьдесят лет.
     Ло Вим пристально глядел на левую руку старца - никакого браслета там
не было. Перехватив взгляд, старик усмехнулся и мягко  подтянул  свободный
белый рукав. Только не левый, а правый.
     Его браслет был  куда  шире  и  красивее;  у  ло  Вима  даже  дыхание
перехватило от такого зрелища.
     - Ты хранитель? - спросил старик.
     Ло Вим покачал головой.
     - Хранителем был мой отец. Но его изгнали восемь лет назад.
     - Он успел сказать тебе Слово?
     Узрев в глазах ло Вима недоумение, старик вздохнул:
     - Значит, не успел...
     По его команде черные плащи перерезали стягивающие ло  Вима  веревки.
Охотник стоял всего несколько секунд, потом рухнул, прямой  и  негнущийся,
как столб. Старик поморщился:
     - Людская кровь... Помогите ему!
     Ло Вима некоторое время массировали  сильные  и  умелые  руки  черных
плащей, возвращая жизнь онемевшему телу.
     - Твой клан преследует носителей древнего знания?
     Вопрос прозвучал почти утвердительно.
     Ло Вим грустно кивнул. Когда логвит Ант узнал о браслете отца едва не
зарубили в первые же минуты. Правда, стражи ничего не нашли и  последовало
лишь изгнание. Ло Вим видел из-за второй кромки как  отец,  поймав  ветер,
ссутулился под рыжими крыльями и навсегда канул  за  край.  Тогда  ло  Вим
снова плакал, совсем как ребенок, хотя не  знал  слез  уже  много  лет.  А
сколько ему перепало за меч! Стражи исходили злобой при виде ажурной гарды
и мерцающего клинка. Логвит Ант уже несколько раз  намекал,  что  изделиям
древних не место в этом Мире...
     Наверное, на Листах  скоро  вовсе  не  останется  вещей,  сработанных
древними мастерами, ведь почти все кланы  похожи  на  клан  Анта.  Ло  Вим
других не знал, иначе уже давно сбежал бы. Как не тянуло к Семье и  клану,
браслет властвовал над ним с  куда  большей  силой.  И  еще...  Сбежать...
Еще...
     Пробуждение было подобно удару грома. Ло  Вим  стоял  на  коленях;  в
глаза ему пристально глядел седовласый старец. Зрачок  в  зрачок.  Ло  Вим
потерялся где-то во взгляде старика, а  тот  проник  глубоко  в  ло  Вима,
завладел мыслями, поселился в желаниях и надеждах.
     Ло Вим съежился, почувствовав, что перестает быть самим собой.  Но  в
тот же миг старец исчез из  его  сознания,  оставив  после  себя  странную
пустоту и холод. Внутри словно сквозил зимний ветер.
     - Ты готов, Хранитель?
     К чему?
     Ло Вим с трудом встал.  Тело  было  странно  свежим,  но  не  в  меру
тяжелым. От вязкого воздуха Низа кружилась голова.
     - Готов ли ты служить Высоте?
     Ло Вим непонимающе воззрился на  старика,  спрашивающего  в  общем-то
даже не у него, а у черных плащей.
     - Готов ли подчинить себе браслет и стать последним из  нас,  замкнув
круг посвященных?
     - Готов, Мастер! - нестройным хором откликнулись черные плащи.
     Ло Вим затравленно озирался, а невысокие люди в одеждах ночи, взявшие
его в кольцо, пристально уставились на растерянного охотника.
     Глаза у них были зеленые, как Листы.
     - Тогда слушай Слово, Хранитель!
     Это звучало как песня.
     - ...мы, парящие в Высоте, дети Листов, держим время за руку!
     - ...храни последнюю нить, протянутую из вчера в завтра!
     - Хранитель станет хозяином, и Солнце склонит перед ним голову, и Мир
помашет ладонью, и звезды лягут под ноги!
     - ...храни и будь  сильным;  нет  напрасной  смерти,  есть  напрасная
жизнь! Храни и придут те, кого ждешь!
     - Храни, и станешь рядом с ними!
     - Звени, Высота!
     Ло Вим осознал вдруг, что на плечи  его  накинут  черный  плащ.  День
клонился к вечеру - в памяти  зиял  обидный  провал,  а  голова  полнилась
звоном, словно его опоили дурманом.
     "...последнюю нить, протянутую из вчера в завтра..."
     Его вели под руки. Вроде бы к Листу. Потом каким-то узким  ходом;  ло
Вим запомнил только полутьму да скользкую поверхность под ногами.
     "...нет напрасной смерти, есть напрасная жизнь..."
     Лист, хвойная зона, поляна,  еще  поляна.  Большая  полость.  Похоже,
главная полость. Ого...
     "...держим время за руку..."
     Черные  плащи  заняли  места  вокруг  полости,  соблюдая   правильные
интервалы. Полость вскрыли кривым мечом, потемневшим от времени. Гарды  на
нем, похоже, никогда не  было.  Но  ло  Вим  удивился  другому:  вскрывать
главную полость?
     "...Мир помашет ладонью..."
     Запел ветер - Лист набирал высоту. Вопреки случившемуся он  все  таки
взлетел. При вскрытой главной полости.
     На руки ло Виму набросили гибкие  плетеные  веревки.  Или  желтоватые
браслеты? Нет, все же просто веревки. Двое черных  растянули  его,  словно
пойманного зубра. В полости клокотал сок; в ноздри лез приторный запах.
     "...храни, и станешь рядом с ними..."
     Ло Вим закричал от боли.  Белобородый  старик  тем  же  кривым  мечом
полоснул его поперек груди, рассек куртку и задел кожу. Брызнула кровь.
     - Готов ли ты, Хранитель?  -  изменившимся  голосом  спросил  старик.
Глаза его вновь принялись буравить сознание  ло  Вима,  царапая  память  и
вгрызаясь в мысли. Кровь все текла; один из черных плащей собрал немного в
долбленую деревянную чашу и выплеснул в  полость.  Потом  кровью  вымазали
браслет.
     Было больно. Ло Вим обмяк, по-настоящему  испугавшись;  не  падал  он
лишь благодаря веревкам. Старик все больше походил на безумца:  размахивал
мечом, что-то бормотал, а свежий ветер высоты развевал ослепительно  белые
одежды.
     - Звени, Высота!
     И тогда ло Вим  понял,  что  его  сейчас  убьют.  Принесут  в  жертву
непонятным силам, которым поклоняются черные плащи и которые  олицетворяет
свихнувшийся  седой  старик.  В  это  не  хотелось  верить,  это  казалось
нереальным. Чушь, бред,  вздор!  За  что?  Он  ведь  сохранил  драгоценный
браслет, прятал от глупых стражей... Вот... Вот...
     Кривой меч со свистом рассек ветер, вгрызся в трепещущую плоть, вновь
обагрившись кровью. Голова ло Вима отделилась  от  тела  и  сама  упала  в
разверзнутую полость. В остекленевших глазах застыло равнодушное небо.
     Черные  плащи  отвязали  от  безвольных  рук  ненужные  уже  веревки,
сбросили то, что еще совсем недавно было  ло  Вимом  в  полость;  туда  же
швырнули и окровавленный браслет.
     - Звени, Высота!!



                                    3

     Высота звенела. Звенела могучим ветром, хозяином поднебесья,  звенела
потоками жаркого света, звенела живой силой свободы. ОН  чувствовал  ветер
грудью. Зеленой тугой плотью. Чуткой  тканью  Листа.  ОН  хотел  потрогать
ветер руками и не мог: рук не было. Было округлое  блюдцеобразное  тело  и
смутные ощущения деревьев, едва доносящиеся сверху. Разбираться в  них  ОН
еще толком не  научился.  Мир  маячил  внизу,  гремел  и  плевался  лавой,
бессильный, и потому злой. ОН летел навстречу осени.
     ОН танцевал в воздушных потоках, огромный  и  недосягаемый,  храня  в
себе великую тайну - кусочек древнего  металла  и  знания  комочка  жалкой
плоти, именуемой некогда человеком. Лист усвоил без  остатка  и  плоть,  и
знания, став не просто Листом, но ИМ. В недрах главной полости, в складках
черного плаща  зрело  продолговатое  тело,  имеющее  ноги,  чтобы  ходить,
имеющее руки, чтобы держать меч, имеющее голову, чтобы видеть и  доступное
общему разуму, чтобы действовать сообща. ОН бережно хранил еще нерожденное
дитя, ибо перестал быть просто Листом и  просто  Человеком.  ОН  готовился
влиться в ряды уже прошедших через это, влиться последним и замкнуть  круг
посвященных. Влиться и зазвенеть вместе с Высотой.
     И тогда зазвенит весь Мир.





                            Владимир ВАСИЛЬЕВ

                            ТРЕЛЬ ПЕВЧЕЙ СОВЫ




     Буря отнесла  Листы  далеко  на  юг,  посвирепствовала  напоследок  и
бессильно опала над обширными плоскогорьями. Хаст, два дня  не  покидавший
жилища, наконец смог выйти и вдохнуть  свежего  воздуха.  Не  отравленного
зловонными вулканическими газами дыхания бури,  а  настоящего,  холодного,
как ночь, воздуха Высоты. Ветер улегся; в этих  широтах  такое  случалось.
Вдоль  Кольцевого  Океана,  то  бишь  в  экваториальной  области,   свежий
воздушный поток почти никогда не утихал, а бури  задевали  те  места  лишь
краями. В средних же широтах полное спокойствие чередовалось с чудовищными
ветрами, отголосками катаклизмов Нижнего Мира.
     За эти два дня Лист охладился и сильно потерял высоту. Обычно зеленые
чаши  парили  в  четырех-шести  километрах  от  поверхности;   теперь   же
пристанище Хаста отделяло от Низа неполных два. Впрочем, впереди не  менее
недели спокойной солнечной  погоды  и  Лист,  конечно,  взберется  повыше.
Хорошо еще, что не на север отнесло - там сейчас зима...
     Солнце описывало круги в безоблачном  небе,  то  спускаясь  пониже  к
горизонту, то поднимаясь, но, пройдя лишь полпути к зениту, заваливалось в
сторону и начинало сползать вниз.
     Хаст, как и все на Листах, знал, что на самом деле это  не  круги,  а
медленно сужающаяся спираль. Придет час и Солнце застынет  в  одной  точке
небосвода, но кто знает куда к  этому  времени  отнесут  Лист  прихотливые
ветры Высоты? Если ближе к экватору, солнце  станет  висеть  невысоко  над
горизонтом, если к полюсу - тогда где-то рядом с зенитом.  Может  статься,
что Лист окажется за  экватором,  в  северном  полушарии.  В  этом  случае
светило вовсе спрячется за горизонт и наступит  ночь,  достаточно  долгая,
чтобы деревья сбросили листву, а многие звери  залегли  в  готовую  каждое
мгновение прерваться спячку.
     Почти все время пока бушевала стихия и Лист трепало, словно  пушинку,
Хаст дремал в дальнем жилище. Пробудившись, он не  услышал  скрипа  веш  и
сосен, а из-за шкуры зубра, висящей у входа, пробивались желтые  солнечные
лучики. Хаст потянулся, отгоняя остатки сна и встал на колени.
     Снаружи донеслась трель певчей совы  -  чередование  нежного  свиста,
щелчков  и  скрипа.  Хаст  выскочил   наружу,   словно   за   ним   гнался
рассвирепевший зубр.
     У него была причина ненавидеть певчих сов.


     Тогда он был еще ло Хастом - охотником клана логвита Стипо. Клан  уже
лет пять обитал  на  огромном  старом  Листе,  жизнь  в  котором  медленно
угасала. Люди не особо волновались по этому поводу: угасать она будет  еще
лет тридцать, но давно уже решили при первом же  удобном  случае  покинуть
стареющий исполин, который дал людям щедрый и безопасный приют. К  полюсам
во время экваториальных зим он уже много лет  не  летал  и  об  участии  в
Большом Переселении не могло быть и речи. Оставалось надеяться  только  на
крылья. Ждали, когда рядом окажется подходящий незанятый Лист.
     Ло Хаст со своим неразлучным другом ло Гри долго и без особого успеха
охотился в хвойной зоне. Под вечер их сморило у  третьей  кромки.  Ло  Гри
подстрелил куропата, ло Хаст - двух зайцев, но этого было слишком мало для
опытных охотников. Не должен же клан голодать!
     И тогда прозвучала призывная трель певчей  совы.  Ло  Хаст  приподнял
голову: над бурым валиком кромки мелькнуло несколько крылатых силуэтов.
     Совы стремительными серыми молниями ныряли вниз, за край.
     "Внизу Лист!" - понял ло Хаст. Не станут же  совы  от  нечего  делать
шнырять вдали от зеленых чаш!
     Ло-добытчики никогда  не  упускали  случая  поохотиться  на  соседнем
Листе. А теперь еще и новое  пристанище  приходилось  подыскивать.  Упряжь
захлестнулась  на  семенах  клена,  ветер  упруго  толкнулся  в  крылья  и
подставил тугой бок: летите, жители  поднебесья!  Ло  Хаст  и  ло  Гри  по
широкой дуге скользили к зеленоватой громаде  парящего  чуть  ниже  Листа.
Стайка певчих сов уже успела затеряться  в  зарослях  у  первой  кромки  -
птицам не нужно планировать, как людям, птичьи крылья несут без оглядки на
ветер.
     Тело зеленой чаши спружинило  под  ногами  ло  Хаста,  сок  забрызгал
мягкие кожаные сапоги. В тридцати шагах левее опустился ло Гри. Им даже не
пришлось договариваться: много раз они охотились на чужих Листах.
     Сверкнул меч, вспарывая ближайшую полость, крылья зашуршали о стены и
погрузились  в  темную  жижу.  Вскинув  руку  ло  Хаст  сунул   упряжь   в
сумку-заплечник и, перепрыгивая через валики кромок, устремился в лес.  Ло
Гри, все еще возившийся с упряжью, отсалютовал ему.
     Ло Хаст не видел, как его приятель сложил упряжь, повертел головой  в
поисках полости (ближайшая виднелась в доброй полусотне шагов), нагнулся и
поднял крылья. В тот же миг коварный порыв ветра из-за края вырвал  их  из
рук и отнес к первым деревьям. Ло Гри насупился, но  тут  же  увидел  двух
оленей. Рука сама потянулась к луку и колчану, но олени, почуяв  неладное,
оттянулись вглубь леса. Охотник в ло Гри победил: крылья  так  и  остались
лежать на опушке, а он с головой углубился в преследование.
     Очень скоро он вернулся с тушей оленя на плечах. Деловито посвистывая
разделал тушу, уложил мясо и шкуру с специальный кожаный мешок и  намертво
закрепил на себе. Еще раньше огляделся, но кленов поблизости не нашлось  и
ло Гри захлестнул упряжь на своих же  крыльях.  Он  рассчитывал  доставить
добычу клану и побыстрее вернуться: вдруг  ло  Хасту  понадобится  помощь?
Тяжело нагруженный охотник ступил на третью кромку  и  шагнул  в  пустоту.
Крылья запели в унисон с ветром; поймав восходящий поток ло Гри вписался в
плавную спираль, взмывая  над  Листом,  который  покинул,  и  одновременно
приближаясь к своему.
     Обратно он так и не вылетел.
     Ло Хаст к вечеру подстрелил косулю, а перед этим - четырех куропатов.
Вполне пристойная добыча. Правда,  преследуя  косулю  он  долго  кружил  у
границы хвойной и лиственной зон и потерял много времени. Он был  убежден,
что ло Гри давно отправился домой с добычей, ведь клан  не  должен  ждать,
голод враг людям.
     Бросив добычу за первой кромкой, ло Хаст с  наслаждением  выпрямился,
созерцая свой родной Лист, исполинской  громадой  нависавший  над  ним.  С
кромок рыжими хлопьями сыпалась невесомая труха.
     Ну, где там клен,  дающий  крылья?  Ло  Хаст  огляделся,  высматривая
взрослое дерево, семена которого подарили людям возможность летать.
     Странно, но у кромок охотник не заметил ни одного клена. Обычно здесь
их росло больше, чем  где  бы  то  ни  было:  семена-крылья  прорастали  у
полостей, куда опускали их ло-охотники.
     Ло Хаст пошел вдоль кромки, всматриваясь в зеленые силуэты  деревьев.
Веши, пихты, секвойи... Но нет кленов.
     Вдалеке запела сова, сзывая сородичей на трапезу. Ло Хаст  насупился.
Счастливые птицы! Им никогда не приходится искать  подходящий  клен,  ведь
крылья всегда у них за спиной. Да и не нужно им никуда  возвращаться  -  у
сов нет кланов и все равно им где жить.
     Скоро Солнце достигло нижней точки над  горизонтом.  Дома,  наверное,
пируют. Ло Гри удивляется: где застрял его верный товарищ?
     Ло Хаст вздохнул. Он успел отшагать уже добрых пять километров  вдоль
кромок. Судя по видимым размерам Листа оставалось еще километров  тридцать
пять-сорок, и тогда охотник замкнет круг, вернется в точку откуда вышел. И
по-прежнему ни одного клена! Прямо наваждение какое-то...
     Пройдя еще немного, ло Хаст  замедлил  шаг.  Его  одолевал  голод,  а
значит скоро одолеет и усталость. Нужно вернуться к  добыче  и  подкрепить
силы, а тогда уж приниматься за поиски. Видимо,  на  этом  Листе  клены  -
редкость.
     Если они здесь вообще есть.
     Когда он подходил к  месту,  где  оставил  тушку  косули  и  пушистые
комочки куропатов, вверх взвилась вспугнутая стая певчих сов.  Летели  они
тяжело, словно изрядно поужинали, на лету обмениваясь мелодичными трелями.
     Ло Хаст приближался. О Небо!!! Вот куда совы слетались пировать!
     От куропатов остались только перья, от косули - окровавленный  костяк
с ошметками мяса у суставов. Вид у мяса был  весьма  неаппетитный.  Певчие
совы сожрали всю его добычу вместе со шкурой.
     Изрыгая проклятия, ло Хаст схватился за лук и метнулся к опушке,  где
несколько десятков сов расселись на нижних ветвях веши.
     - Мерзкие твари!
     Совы лениво снялись и лениво потянулись вглубь леса. Ло  Хаст  послал
им вслед  стрелу  и  бессильно  опустился  на  колени.  Ярость  постепенно
схлынула.
     Что же происходит? Он, опытный ло-охотник, позволил  гневу  управлять
собой. Растерялся, как мальчишка, бросил добычу, не укрыв ее... Стрелу зря
потерял...
     Скоро ло Хасту удалось восстановить в  себе  спокойствие.  Он  встал,
прошел к лесу и пошарил под деревьями. Стрела, к счастью, не  сломалась  -
завязла в плотной слежавшейся хвое, прочертив хорошо  заметную  неглубокую
борозду. Ло Хаст сунул стрелу в колчан и потянулся за ножом.
     Первым делом - подкрепить силы.
     Сломал сухую вешу, разжег костер,  срезал  с  несчастной  косули  еще
пригодные в пищу кусочки мяса и нанизал их на  струганные  палочки.  Испек
над угольями. Достал из сумки лепешку.
     Утолив голод, ло Хаст сразу почувствовал себя много лучше. Бог с ней,
с добычей. Надо искать клен.
     Проклятые совы! Ло Хаст представил, как вернется  с  пустыми  руками,
как будут хихикать женщины и презрительно коситься удачливые  ло-охотники.
"Слыхали? У ло Хаста совы отняли добычу!" Тяжелый вздох  сам  вырвался  из
груди.
     Затоптал остатки костра, подхватил сумку и  устремился  в  лиственную
зону. Может хоть в чаще  найдется  желанное  дерево  с  семенами-крыльями.
Солнце уже карабкалось вверх, стало немного  светлее.  Хорошо,  что  лето:
очень долго ло Хаст не увидит ночи. Удобнее.
     Очень быстро он понял, что на этом Листе просто нет  кленов.  Совсем.
Невероятно, но так. Охотник обошел чашу по периметру  вдоль  кромок  -  ни
одного. И в лиственной зоне тоже. Акаций, браков, граба - сколько  угодно.
Даже парочка дубов встретилась, весьма редких на Листах. Кленов  же  -  ни
одного.
     Солнце замкнуло в небе три круга, прежде чем он это  понял.  Странный
Лист ко времени прозрения взмыл, нагретый спокойным светилом, километра на
три с половиной. Родной Лист еще виднелся далеко внизу у самого горизонта,
старые Листы высоко не летают.  Эх,  сейчас  бы  крылья!  Ринуться  в  эту
зовущую бездну, ощутить плотные токи  воздушных  струй,  поймать  ветер  и
заскользить туда, к крохотной зеленой точке на  границе  Мира  и  Неба,  к
исполинской чаше, где ждет клан, братья-охотники, логвит, Семья...
     Оставалась одна надежда: ло  Гри,  обеспокоенный  отсутствием  друга,
вернется.
     Но почему не вернулся до сих пор? Времени прошло достаточно.
     Ло Хаст устроился на буром валике  третьей  кромки  и  порывы  ветра,
всегда ощущающиеся у края, трепали его  длинные  вьющиеся  волосы.  Совсем
рядом лежала пропасть, отделяющая Лист от Нижнего Мира.
     Тройка певчих сов, едва не задев крыльями сухую кромку, скользнула  в
пустоту. Ло Хаст проводил их злобным  взглядом.  Если  бы  не  эти  птицы,
сидели бы сейчас они с ло Гри у костра или в хижине, пили бы эль или  пиво
после сытного обеда...
     И тут ло Хасту пришла в  голову  совершенно  очевидная  мысль,  ранее
почему-то не приходившая.
     Каким образом покинул этот Лист ло Гри?
     Единственный способ - на тех же крыльях, на которых прилетел. Два-три
часа в полости крылья еще выдерживали. Больше - крайне редко.
     У охотника перехватило дыхание.  Теперь-то  уже  поздно,  его  крылья
расползлись, конечно, пораженные едким соком полости, но тогда,  в  первый
день, когда совы позаботились о его добыче, крылья еще можно было спасти.
     Ло Хаст застонал от досады, отполз от края и бегом кинулся к месту их
с ло Гри посадки. Вот и нужная полость со шрамом,  затянувшимся  несколько
дней назад. Меч, чмокнув,  пал  на  зеленое  тело  Листа.  Охотник  вскрыл
наполненный легким газом пузырь трехметрового диаметра и отошел в сторону,
тяжело дыша.
     Дурманящая струя, невидимая глазом, ударила из  полости,  края  живой
зеленой плоти зашевелились, истекая густой жидкостью, готовые в  несколько
минут зарастить отверстие. Обливать его соком агавы, чтоб  не  затянулось,
было  некогда.  Отдышавшись,  ло  Хаст  вновь  взмахнул  мечом.  Отверстие
увеличилось. Набрав в грудь побольше свежего воздуха, он глянул вниз.
     От крыльев, конечно же, ничего не осталось. Лист усвоил их полностью,
только темные пятна  да  бугристые  натеки  все  той  же  вязкой  жидкости
остались в местах, где Лист втянул в плоть обнажившиеся семени  клена.  Их
Лист, понятно, не переваривал,  просто  выталкивал  за  переделы  полости,
чтобы они могли без помех прорасти.
     Ло Хаст оторвался от дыры, прочищая  легкие.  Собственно,  на  другой
исход надеяться и не приходилось.
     Больше вскрытых недавно полостей ло Хаст поблизости  не  обнаружил  и
нимало этому удивился. Выходит, ло  Гри  оставил  свои  крылья  просто  на
Листе, а потом вернулся и на них же улетел. Неужели он знал, что здесь  не
растут клены? Но почему же тогда не предупредил ло Хаста?
     Он  вернулся  к  уже   затянувшейся   полости   с   семенами   клена,
единственными на этом Листе. Пока дерево вырастет и начнет  давать  крылья
пройдет не менее пятнадцати лет. За эти годы Лист раза четыре наведается к
одному из полюсов во время Солнцестояния,  чтобы  соединиться  с  тысячами
других  в  гигантский  летающий  ковер.  Только  тогда,  в  дни   Большого
Переселения ло Хаст сможет покинуть негостеприимный Лист. Но найдет ли  он
на  бескрайнем  ковре  из  многих  чаш  свой  клан?  Не  факт,  что  новое
пристанище, куда  клан,  без  сомнения,  в  ближайшее  время  переселится,
устремится к полюсу в это же Солнцестояние. А шастать без конца по  разным
Листам в межсезонье - во-первых долго,  во-вторых  и  в-главных  -  весьма
небезопасно. Враждебные кланы не тронут одиночку только во время  Большого
Переселения. Да и за изгнанника могут принять, а это почти верная смерть в
любое время.
     Но все же это хоть какой-то шанс; лучше ли просидеть остаток жизни на
дурацком Листе без крыльев? Охотники не могут без крыльев, Небо - их  дом,
Высота - их стихия. Охотник-ло без полета все равно что дерево без плодов.
     Ло Хаст вспомнил певчих сов и в сердцах пожелал  всему  их  крылатому
роду никогда больше не подняться в Небо.
     Издалека  донеслась  долгая  трель  -  как  показалось  ло  Хасту   -
возмущенная.
     Он вздрогнул и вернулся к своим мыслям.
     Лист, наверняка,  лишь  недавно  летал  к  полюсу.  Ло  Хаст  не  раз
заглядывал за край, за третью кромку  и  не  заметил  ни  одного  молодого
побега. Так бывает лишь в первый год  после  Большого  Переселения,  когда
юные Листы отделяются от материнских и с этих пор  противостоят  Высоте  в
одиночку.
     Значит, впереди у него три-четыре года  полного  одиночества.  Ну,  в
лучшем случае два.  Если  больше  никого  не  занесет  на  этот  проклятый
Небесами Лист.
     Или не вернется ло Гри.
     Ведь должен же он вернуться за другом? Ло Хаст  обязательно  вернулся
бы, чего бы это ему не стоило.
     Он тяжело вздохнул. Постоял немного у кромки, слушая, как поет  ветер
Высот, и пошел готовить жилище, благо агавы, в отличие  от  кленов,  здесь
встречались в изобилии.
     А ветер пел неспроста. Поднявшийся еще выше Лист угодил в  быстрый  и
узкий поток воздуха, царящий на этой высоте, и полетел на восток, прочь от
родного  Листа  ло  Хаста,  оставшегося  ниже   и   по-прежнему   неспешно
дрейфовавшего на юго-запад.


     С тех пор он не видел  людей.  Изредка  на  фоне  небесной  голубизны
темнели силуэты далеких Листов,  но  все  они  величаво  проплывали  мимо.
Однажды Хаст разглядел даже крохотную точку, планировавшую к зеленой  чаше
- счастливец, обладавший крыльями, возвращался домой. Но ни разу никто  из
охотников-ло даже не приблизился к Листу, так не любившему клены.  За  три
года Хаст стал совсем другим - хмурым, злым; но и  более  терпеливым,  чем
раньше. Теперь он мог часами наблюдать за муравьиной  кучей  где-нибудь  в
лесу, или за дятлом, промышляющим жуков-джаров. Или, найдя удобное место у
края, на Нижний Мир, проплывающий под Листом, непознанный и загадочный.
     Раньше такое просто не пришло бы ему в голову.
     Костры, дым которых на Высоте был виден издалека, никого  не  привели
на помощь. Клен у разрубленной три года назад полости  так  и  не  пророс.
Наверное, дело было в Листе: тот ненавидел клены так же сильно,  как  Хаст
ненавидел певчих сов.
     Бывший охотник вполне благополучного клана и сам не мог понять причин
своей ненависти. Однако за три года десятки взрослых птиц упали  на  Лист,
пронзенные стрелами; сколько гнезд разорил он, убивая самку мечом, а  яйца
или беспомощных птенцов топча сапогами...
     Он мстил совам за свое одиночество. Хотя сознавал, что в общем-то  не
совы виноваты в произошедшем, а нелепая случайность. И от этого становился
только злее. Лист, за исключением нелюбви к кленам, ничем не отличался  от
других парящих на Миром чаш. Та же неподатливая зеленая плоть под  ногами;
трава, деревья, запустившие корни в эту плоть. На "корме" росли лиственные
породы, на "носу" - хвойные. Как и везде, на любом Листе,  и  никогда  еще
люди Поднебесья не слыхали о другом положении  вещей.  Хватало  и  дичи  -
зайцев, косуль, куропатов, кабанов. Хаст выследил и убил единственного  на
Листе волка; больше никого, кто посмел  бы  угрожать  человеку,  здесь  не
нашлось. На зайцев и куропатов охотилось  почтенное  семейство  енотов;  с
ними Хаст никогда не враждовал. Жизнь текла  неторопливо  и  размеренно  и
если бы не тоска по людям Хаст даже порадовался  бы  произошедшим  в  себе
переменам. Он стал взрослее, что ли. Даже  нет  -  мудрее.  Теперь  больше
хотелось думать, чем действовать.
     Еще через три года Хаст  осознал,  что  Лист  никогда  не  летает  на
дневной полюс к Большому Переселению. Последняя надежда хоть  когда-нибудь
вернуться к людям рухнула, словно  старая  гнилая  сосна  во  время  бури.
Воистину, он угодил на Лист, проклятый всеми ветрами Высот.
     Совы все так же упорно гнездились на "носу" Листа,  сколько  Хаст  не
разорял их кладки. У каждой убитой совы он отсекал  средний  коготь  левой
лапы - самый мощный и длинный - и нанизывал на прочную нить. За  несколько
лет ожерелье стало внушительным с виду и весьма тяжелым. Хаст вешал его  у
входа в жилище.
     Лист парил меж Миром и Небом,  цветущий  и  безмятежный  и  никто  со
стороны не смог бы предположить, что здесь томится в одиночестве  человек,
бывший некогда ло-охотником.
     День походил на день, как хвоинки на ветке сосны, ничто  не  нарушало
ровного течения времени. До  тех  пор  пока  Хаст,  преследуя  косулю,  не
наткнулся  в  зарослях  бумбака  на  совенка-пуховичка,  вывалившегося  из
гнезда.  Рядом  на  мягкой  летней  траве  камнем  застыло  тело   мертвой
совы-матери. Отчего она погибла Хаст так и не понял.
     Он нахмурился и потянулся за ножом.  Снова  совы!  На  этот  раз  они
норовят отвлечь его от охоты.
     Солнце отразилось от холодного железа и глаза  совенка,  поймав  этот
отблеск, зажглись загадочным зеленым огнем. Клюв его  раскрылся,  выпуская
на свободу крик -  еще  не  трель  взрослой  птицы,  но  отчаянный  призыв
детеныша, мольбу о помощи и защите. Совенок прижался к  неподвижному  телу
матери и тоже  замер  в  наивной  надежде  остаться  незамеченным.  Только
широкие листья бумбака величаво колыхались, точно диковинные зеленые руки.
     Хаст вздохнул. Никогда доселе он не давал пощады совам. А  сейчас  он
вдруг узнал в испуганном и брошенном  всеми  птенце  себя  -  одинокого  и
беззащитного в огромном и отнюдь не ласковом мире.
     Одновременно Хаст рассердился на себя за нелепую  и  непозволительную
слабость. Ведь если бы не певчие совы они с ло  Гри  наверняка  так  и  не
заметили бы этот злосчастный Лист.
     Коротко выругавшись,  Хаст  вернул  нож  в  чехол,  перешагнул  через
застывшего птенца и ринулся по  следу  косули,  отгоняя  прочь  назойливые
мысли.
     Вечером, когда летнее Солнце достигло нижней  точки  на  небосводе  и
стало снова подниматься, Хаст готовил на огне мясо добытой косули, вновь и
вновь вспоминая обреченного совенка. Не выжить этому комочку теплой плоти,
ясно как день, что не выжить. И никто не поможет, ибо  законы  леса  добры
лишь к сильным.
     Дважды Хаст порывался встать и  дважды,  сцепив  зубы,  оставался  на
месте. Он не должен никому помогать. Кому суждено  погибнуть  -  погибнет,
потому что это закон. И не ему, Хасту-одиночке, нарушать законы жизни.
     Но может быть именно потому, что никто не даст  себе  труда  нарушить
закон, он и торчит седьмой год на ненормальном Листе? Один, как  Солнце  в
Небе?
     Да будь прокляты все законы! Все до единого!
     Хаст встал и торопливо зашагал к зарослям бумбака.
     Совенок пушистым шариком сидел у  ствола  молодой  пихты.  С  мертвой
мамашей уже расправлялись шустрые мыши-падальщики и белые жуки.
     Хаст кашлянул и мыши тотчас же исчезли в траве. Совенок вжался в кору
пихты, сверкая глазищами. Если бы не глазищи, он стал бы совсем незаметным
на фоне ствола. Хотя это вряд ли  помогло  бы:  из  чащи,  колыхая  листья
бумбака, вытекла пестрая древесная змея. Длинная, почти шаг. Нахмурившись,
Хаст подобрал валежину и прогнал змею прочь.
     Теперь назад пути не осталось:  совенок  уже  считался  съеденным,  а
однажды спасенного более не бросают Судьбе на забаву. Тем  паче,  если  он
мал и беспомощен.
     Спрятав  кулак  в  рукав  куртки,  Хаст  опустился  на  колени  перед
совенком. Тот окаменел, не сводя глаз с человека.  Медленно-медленно  Хаст
протянул защищенную толстой шкурой зубра  руку  к  птенцу  и  тот,  словно
заранее обученный, браво шагнул навстречу и взгромоздился на  предложенный
насест, аккуратно сомкнув когти  вокруг  запястья.  Хаст  затаил  дыхание.
Птенец несмело пискнул:
     - Ски-и-ит!
     Когти его прочно обхватили руку, но нигде не повредили куртки. Птенец
словно подчеркивал, что доверяет человеку.
     - Эх ты, желторотина! - усмехнулся Хаст, вставая.
     Птенец раскинул крылья, балансируя, но когти прочнее  не  сжал,  хотя
при желании мог легко пропороть и куртку, и руку Хаста под ней.
     - Как, говоришь, тебя зовут? - обратился Хаст к совенку, отведя  руку
далеко в сторону.
     - Ски-и-ит!
     - Скиит?
     Птенец заворчал, будто разбуженный барсук.
     - Пошли домой, Скиит, - сказал Хаст и зашагал к жилищу, переполняемый
невысказанной радостью.
     Потом он долго  кормил  совенка  кусочками  сырого  мяса;  тот  жадно
глотал,  закатывая  глаза.  Разговаривать  с  кем-нибудь  живым  было   на
удивление приятно и впервые за  несколько  лет  Хаст  не  чувствовал  себя
одиноким.


     Ло Гри бесшумно извлек из колчана стрелу и натянул тетиву. Наконечник
из тусклого металла, казалось, обрел глаза; сейчас он  глядел  на  жертву:
крупную сову, дремлющую на толстом суку корявой веши.
     С тихим свистом стрела метнулась вперед, к  ничего  не  подозревающей
сове, вгрызлась в жаркую плоть, легко проткнув оперение и тонкую  кожу.  С
хрустом ломая тонкие полые кости, окровавленный наконечник  прошел  сквозь
тело и вышел наружу.  Жизнь  покинула  беспечную  птицу  мгновенно:  шурша
ветками, сова мягко шлепнулась на прошлогоднюю хвою.
     Ло Гри  приблизился,  вытащил  стрелу,  распластав  тушку  отточенным
охотничьим ножом, тщательно вытер наконечник о  пестрые  совиные  перья  и
вернул стрелу в колчан. Еще один взмах ножа - и  средний  коготь  с  левой
лапы перестал принадлежать законной хозяйке. Острием ножа ло Гри  проделал
в когте небольшое отверстие и нанизал  на  тонкий  шнурок,  где  болталось
десятка два таких же кривых, словно серп луны, когтей.
     Пнув коченеющий комок сапогом, ло Гри прошептал:
     - За ло Хаста, проклятая тварь! За друга...
     Он убивал сов уже седьмой год.


     Проснувшись, Хаст первым делом взглянул на  жердь  у  входа:  совенок
мирно дремал, вцепившись в  морщинистую  кору  веши  когтями.  Вчера  Хаст
приспособил этот нехитрый насест, решив, что  птице  удобнее  отдыхать  на
ветке, нежели на полу. Рядом висело ожерелье из когтей  убитых  сов;  Хаст
наткнулся  на  него  взглядом.  Вздрогнул.  Но  птенец   не   обращал   на
свидетельство смертей своих соплеменников никакого внимания.
     Хаст  поднялся,  подошел  ко  входу.  Глазищи  птенца   распахнулись,
сверкнули в полумраке жилой полости.
     - С пробуждением! - бодро поздоровался Хаст и неловко  снял  с  сучка
ожерелье, стараясь, чтобы совенок не увидел. Но тот внимательно, словно бы
даже с интересом, наблюдал за человеком.
     "Чего это я? - подумал Хаст с недоумением. - Будто он понимает..."
     Негромкий писк был ему ответом:
     - Ски-ит!
     "Надо его накормить..."
     Хаст взял лук и колчан со стрелами, подвесил к поясу меч,  скорее  по
привычке, чем по необходимости, зафиксировал ножны на бедре, чтоб  меч  не
мешал при ходьбе по лесу, велел совенку "сидеть тихо" и ушел в лес.
     Ожерелье он выбросил в первую же полость, без малейшего сожаления.
     Охотник по-прежнему жил в нем, и даже не потому, что  он  отправлялся
за добычей снова и снова: в клане охотник - опора, он заботится обо  всех,
кто остается в стойбище. Заботится и защищает. Последние годы Хасту  не  о
ком было заботиться и некого защищать. Но его естество требовало  защитить
хоть кого-нибудь, помимо воли  и  событий,  и  отчасти  поэтому  возникали
вспышки непонятной ярости.
     Именно поэтому он не устоял и спас птенца от  верной  гибели.  И  еще
Хаст подумал, что, наверное, именно из-за этого люди и стали людьми: из-за
потребности защищать и заботиться.
     Лето текло, как Лист в воздушном потоке. Совенок на  сытной  кормежке
быстро рос и набирался сил. Пух мало-помалу  заменялся  на  пестрые  перья
взрослой птицы, крылья окрепли,  постепенно  Скиит  стал  перепархивать  с
места на место,  а  раньше  ковылял  на  когтистых  лапах.  Взрослые  совы
почему-то перестали появляться вблизи  жилища  Хаста,  а  на  "нос"  Листа
наведываться было незачем. Хаст и не наведывался. Дичи  хватало  и  совсем
рядом, ни человек, ни совенок не голодали.
     Старые знакомые-еноты в очередной раз вывели потомство и ушли  вглубь
лиственной зоны. У границы зон,  где  обосновался  Хаст,  развелось  много
куропатов, чуть ближе к "корме" держался табунок оленей. Их Хаст без нужды
не трогал, решив позволить пятнистым зверькам расплодиться.
     Лист  держался  основного  потока  Высот:  могучей  воздушной   реки,
спутника Кольцевого Океана. Чуть выше, в слое, где кишел легкий  планктон,
паслись киты - громадные продолговатые пузыри, свободно парящие на  Миром.
На гладких серых  боках  виднелись  лоснящиеся  шарики  прилипал.  Изредка
вблизи Листа проплывали  стайки  высотных  медуз  -  удивительно  красивых
созданий, похожих на невесомые  текучие  шлейфы.  Они  обитали  в  верхних
уровнях атмосферы и в слой, где держались Листы, спускались  очень  редко.
Как-то раз Хаст наблюдал нападение трех молний на китенка  -  бедняга  был
проколот в несколько секунд, хищники вцепились в мякоть киля под брюхом  и
рухнули вместе с потерявшей  способность  летать  жертвой  прямо  в  волны
Океана. Молнии были королями среди плотоядных: способные набирать воздух в
специальную полость  и  силой  извергать  его  в  любом  направлении,  они
перемещались в потоках независимо от ветра с  поразительной  быстротой,  а
привычка  нападать  втроем-впятером  позволяла  умерщвлять  даже  взрослых
китов.
     Величаво скользили мимо корзинки наусов,  прикрытые  сверху  полетным
шаром. Хаст готов был  поклясться,  что  к  корзинках  кто-то  копошиться.
Вполне возможно, что так же, как Листы приютили людей, нелетающих животных
и деревья, и наусы пустили в свои  корзинки  какую-нибудь  мелочь.  Наусов
часто  сопровождали  парочки  воркующих  альбатросов  -  птиц,  совершенно
утративших ноги.  Они  всю  жизнь  проводили  в  полете,  даже  спали,  не
переставая парить в потоках податливого воздуха. Хаст  смотрел  на  них  с
завистью: они никогда не расставались с крыльями.
     А подняться в Небо хотелось все сильнее и сильнее.  Набросить  упряжь
на гладкие семена клена, поймать  ветер  шероховатой  плоскостью  крыла  и
взмыть, подмяв восходящий поток, над Листом. Хаст закрывал глаза и  видел,
как сосны и веши проваливаются  вниз,  казавшаяся  необъятной  чаша  вдруг
становится похожей на чайное блюдце и виднеется целиком чуть в  стороне  и
внизу.  И  даже  машет  кто-то  с   поляны,   машет   рукой,   приветствуя
ло-охотника...
     Хаст вспомнил, как он учился летать; как тайком с тя-Гри, подростком,
еще не охотником, стянули по  упряжи  в  поднялись  в  небо,  впервые  без
ло-наставника. Как  влетели  по  неопытности  в  стаю  пираний,  небольших
существ, состоящих из зубастой пасти и летательного шарика, как еле сумели
вырваться, сломав крылья о плоть вечно голодных хищников у самого Листа  и
как вдвоем спасались на одной прилипале... Еле дотянули до  кромки  -  еще
немного и их тела навечно  остались  бы  на  поверхности  Низа,  рухнув  с
пятикилометровой высоты...
     Хаст часто сидел у третьей кромки, наблюдая жизнь Высоты; раньше,  во
время жизни в клане, на это не  хватало  времени.  Первые  годы  плена  он
сосредоточился на лесе, позже стал поглядывать и за  кромки  Листа.  Скиит
обыкновенно дремал  на  шелушащемся  валике  или  пристраивался  на  ветке
молодого деревца, если такое попадалось вблизи  от  края.  Ближе  к  осени
совенок начал летать, с каждым днем все увереннее и увереннее.
     Хаст привязался  к  пестрому  птенцу,  еще  нескладному,  как  и  все
подростки, радовался его крепнущим крыльям и  хитроумным  проделкам;  учил
его садиться на  руку,  защищенную  шкурой  зубра;  учил  бить  куропатов,
пикируя на них с веток сосен, веш и грабов; учил не  пожирать  добычу  тут
же, а приносить ему, Хасту. Скиит  оказался  на  редкость  сообразительной
птицей: обучался быстро и охотно, и платил человеку завидной преданностью.
Хаст даже научил его приносить выпущенные стрелы. Натаскивал его Хаст  без
особой цели: скорее от избытка свободного времени.
     Пока вдруг не понял, что крылья совенка могут спасти его,  бескрылого
отшельника, в прошлом - охотника клана логвита Стипо.
     К южной зиме Скиит привык к алой тряпице  на  лапе,  больше  не  рвал
висящую ленту с письменами, и не позволял ей запутаться  в  ветвях,  когда
обосновывался на дереве.
     Мысль Хаста была проста: если у него самого нет крыльев, почему бы не
поставить на службу крылья Скиита? Если рядом  окажется  населенный  Лист,
совенок перелетит на него, найдет людей и позволит им прочесть послание на
ленте. Любой клан обязательно поможет ему: кто-нибудь из охотников  взмоет
в Небо на двойных крыльях и оставит одну пару Хасту.  А  там  уж  он  сам,
найдет нормальный Лист, с кленами, и отправится  в  долгий  поиск  родного
клана. Придется основательно пошарить в Небе, его  Лист  может  находиться
где угодно, но перспектива бесконечных перелетов совсем не пугала его.  По
крайней мере, это лучше, чем сидеть на странном Листе, отщепенце Высот, не
имея возможности подняться в прозрачный воздушный поток.
     Солнце застыло точно на юге, наполовину скрывшись за горизонтом; Луна
успеет двадцать раз  взойти  и  сесть,  прежде  чем  оно  вновь  придет  в
движение. Глядя на  половинку  багрового  диска,  Хаст  гладил  Скиита  по
клювастой голове.
     - Мы еще взлетим вместе, птица... Крыло к крылу...  И  поохотимся  на
славу в теплых ветрах Высот...
     К первым ночам Скиит безошибочно выполнял приказы Хаста. Ленту с лапы
совенка Хаст теперь не снимал. Дважды он посылал  крылатого  помощника  на
соседние Листы, но оба оказались необитаемыми. Оставалось терпеливо ждать.
     Скиит, казалось, все понимал. С писком  он  взмывал  над  пристанищем
Хаста и часами кружил, высматривая далекие Листы. Глаза у него были  не  в
пример зорче человечьих. Хаст еще сильнее привязался к спасенному  птенцу,
подкармливал лакомыми кусочками со своего  стола,  хотя  Скиит  давно  уже
охотился  самостоятельно;  иногда  расчесывал  отрастающие  перья,  а  раз
пришлось подрезать сломанный коготь. Впрочем, коготь быстро отрос и стерся
на кончике, став таким же острым, как раньше.
     Третий Лист высмотрел именно Скиит. Хаст еще спал  в  жилой  полости.
Солнце давно взошло, ночь достигла к этому моменту всего трех часов. Весна
была в самом разгаре: деревья  меняли  листву,  зеленые  побеги  лезли  из
набухших почек, выталкивая прошлогодние листья.  Совенок  с  пронзительным
писком ворвался  в  полость,  оглушительно  хлопая  крыльями.  Хаст  сразу
проснулся, но не сразу понял, что происходит. Когда же понял - со всех ног
кинулся к краю, за совенком.
     Недолгая пробежка через лес привела его почти точно на "нос";  Скиит,
по-прежнему пищавший, сел на ветку коренастой, как и все деревья  у  края,
веши.
     Вдали и чуть ниже величаво парил Лист,  явно  обитаемый:  Хаст  сразу
различил столбики  дыма,  поднимающиеся  вверх.  Его,  наверное,  принесло
позавчерашним штормом с севера, из-за Океана.  Лист  продолжал  постепенно
снижаться, охладившись в холодном штормовом потоке.
     У Хаста перехватило дыхание.
     - Ну, малыш...
     Он подставил незащищенную руку и Скиит преданно оседлал ее.  Страшные
кривые когти не оставили на коже ни единой царапины.
     - Лети! Отыщи людей! Люди, Скиит! Люди!
     Пестрая птица взмахнула крыльями  и  ринулась  в  прозрачную  бездну.
Маховые перья разошлись и крылья  стали  похожи  на  человеческие  руки  с
растопыренными пальцами. Совенок устремился к недалекому  Листу,  и  Хасту
показалось, что его не догнала бы даже молния.
     - Скиит! - пискнул его пернатый друг, а потом защелкал и засвистал  -
впервые в жизни, по-взрослому.
     Хаст еще долго слышал трели, постепенно утихающие,  растворяющиеся  в
шепоте Высоты. Он сел на кромку и стал ждать,  пристально  уставившись  на
соседний Лист, так, что стали болеть и слезиться глаза.
     Он ждал долго,  Солнце  прошло  зенит  и  начало  клониться  к  точке
сегодняшнего заката, а он недвижимо сидел  перед  рыхлым  валиком  третьей
кромки. Хотелось есть, но никакая сила не прогнала бы сейчас Хаста  с  его
поста. Он ждал возвращения Скиита, не в силах  поверить,  что  одиночество
продлится и дальше. Шесть лет, даже больше - с него вполне хватит...
     Крошечную точку, отделившуюся от Листа, Хаст заметил сразу же. У него
перехватило дыхание. Вглядываясь до рези в глазах, Хаст почувствовал,  как
взмокли ладони.
     Скоро не осталось сомнений: к Листу-отшельнику приближался человек на
крыльях-семенах клена. Причем на двойных, это Хаст понял по слабому изгибу
лопастей на виражах.
     Он стоял, еще не веря в спасение.
     А когда человек приблизился, Хаст чуть не сполз с кромки  на  зеленое
тело Листа: не узнать ло Гри было трудно. Друг, верный друг детства  летел
на выручку!
     Хаст почувствовал, как по щекам потекли слезы. Он замахал руками и ло
Гри, чуть наклонив крылья, заскользил прямо к нему.
     Через минуту ло  Гри  сел  и  отстегнул  упряжь;  две  пары  намертво
связанных крыльев легли между  кромками.  Хаст...  нет  -  снова  ло  Хаст
бросился к другу, растопырив для объятий руки.
     Почему-то ло Гри молчал, хотя ло Хаст ждал бурных приветствий. Вскоре
он понял, почему.
     Ло Гри расстегнул сумку и вынул оттуда пестрое тельце молодой  певчей
совы. С лапы свисала алая ленточка с письменами.
     Ло Хаст замер.
     - Извини, - глухо сказал ло Гри. - Я ее убил...
     Он опустил трупик Скиита у ног потерянного и найденного спустя  шесть
с половиной лет приятеля.
     Ло Хаст склонился над враз ставшим  жалким  и  безжизненным  комочком
плоти и окровавленных перьев. Было видно куда вошла стрела, и еще ло  Хаст
заметил, что на левой лапе не хватает самого длинного когтя.
     - Скиит, дружище...
     Потрясенный ло Хаст поднял взгляд на ло Гри - на шее  у  того  висело
целое ожерелье из когтей.
     Ло Гри, перехватив его взгляд, снял ожерелье и  хмуро  уставился  под
ноги.
     - Если бы я не отрезал совам когти, я бы не увидел твоего послания...
Я понимаю, что уже поздно и ничего не изменишь, но - поверь, друг, я мстил
им за тебя...
     Ло Хаст, словно завороженный, встал с колен, приблизился к хмурому ло
Гри и взял ожерелье у него из рук. Несколько секунд подержал  в  руках,  а
потом, размахнувшись, швырнул его за край.
     Ло Гри покорно проводил ожерелье взглядом.
     - Поклянись, - негромко попросил друга  ло  Хаст,  -  поклянись,  что
больше никогда в жизни не убьешь певчую сову.
     Ло Гри, не колеблясь, приложил руку к сердцу, но ни  слова  не  успел
произнести: знакомая трель донеслась с опушки, беспечная и радостная.
     Хаст, вновь ставший охотником, увидел как ло Гри вздрогнул.





                             Владимир ВАСИЛЬЕВ

                            УЩЕЛЬЕ ГОРНОГО ДУХА

                            (реальная история)




                        1. БЛОКНОТ, НАЙДЕННЫЙ В ТАЙГЕ

     "Я был тогда совсем еще мальчишкой, не помню даже  возраст  -  то  ли
десять лет, то ли одиннадцать, а может, и все двенадцать.  Именно  поэтому
вам покажется, что воспоминания мои порой слишком ярки, а порой совсем  уж
полустерты, но ведь прошло уже больше десяти лет!
     Почему Буслаев выбрал меня меня в попутчики мог бы сказать только  он
сам, но вряд ли он жив. Наверное,  потому  что  взрослые  идти  с  ним  не
хотели,  а  совсем  одному  в  тайге  очень  уж  тоскливо.  Буслаев  много
разговаривал со мной, серьезно,  по-взрослому,  и  мне  это  нравилось.  Я
называл его Захарычем и мне это тоже нравилось. Задержать  меня  никто  не
мог: мать я не помнил (и не помню), отца - очень смутно. Все, что осталось
от  родителей  -  это  ветхая  избенка   на   краю   поселка,   пустая   и
разваливающаяся, да цепочка с  медальоном  в  виде  серебристой  змейки  с
красными глазами-бусинами у меня на шее. В ту пору я жил у старой, как сам
поселок бабки Матрены  и  вечерами  читал  ей  Ветхий  Завет,  писанный  в
каком-то старообрядческом монастыре. Матрена кормила меня и даже  подарила
кое-что из одежонки, хотя прожил  я  у  нее  всего  ничего  -  перезимовал
только. До этого меня ютили поселяне. Отца моего не забыли и часто поминал
добрым  словом;  когда  я,  четырехлетний,   остался   один-одинешенек   в
родительской избе, люди обо мне позаботились. Пожалуй, сыграло свою роль и
то, что я уже тогда умел читать и писать, ведь мой отец  был  единственным
учителем на сотни верст окрестной тайги. Во всяком случае в каждой  семье,
где мне приходилось жить, я много читал вслух  толстые  засаленные  книги,
совершенно не понимая содержания, и изредка писал "грамоты", как  называли
поселяне письма.
     Буслаев был первым, кто ни разу не назвал меня "сироткой"  и  никогда
не гладил по голове. Это сразу подкупило и решил я, что пойду за ним  куда
угодно, хоть к черту в зубы! Но тогда  я  еще  не  знал,  что  так  оно  и
окажется.
     Выступили мы в мае и тайга поглотила  нас  на  целых  четыре  месяца.
Первые пару недель нам изредка встречались охотники-якуты, а  потом  пошла
такая глушь, что даже звери нас почти не боялись. Вещей  у  Буслаева  было
немного, практически все умещалось в  ладном  выцветшем  заплечном  мешке,
который он всегда называл "сидор". У меня на спине болтался такой  же,  но
поменьше и самодельный. Буслаев доверил мне нести  все  съестные  припасы,
спички и часть патронов. Меньшую, конечно, но мне и это ужасно льстило.
     Чем занимался Буслаев в тайге я до сих пор не понимаю. На геолога  он
совсем не походил, хотя  имел  настоящий  геологический  молоток  и  часто
пользовался лихим инструментом, смахивающим на подзорную трубу со странной
сеткой на линзе. Крепился прибор на легкой  алюминиевой  треноге.  Так  же
часто  Захарыч  копал  неглубокие  круглые  ямки,  ловко  орудуя  короткой
саперной лопаткой и напевая  всегда  одну  и  ту  же  заунывную  песню  на
незнакомом языке. Что это за песня я никогда не спрашивал.  Жилось  мне  с
Буслаевым неплохо - как я уже говорил, он держался на равных  и  относился
ко мне вполне серьезно. Я помогал ему, чем  мог,  слушал  его  рассказы  о
тайге и о жизни в далеком и нереальном  городе  Киеве,  смеялся  историям,
приключившимся некогда с самим Буслаевым или с его  друзьями.  До  августа
наша жизнь протекала спокойно и размеренно, как текут тихие таежные реки.
     Изменился Буслаев резко и неожиданно для меня. Мы как раз карабкались
по склону безымянного  унылого  гольца,  неожиданно  "начальник"  замер  и
коротко выругался, чего с ним никогда прежде не случалось. Я проследил  за
его взглядом и увидел... как вам сказать? Овраг - не овраг, распадок -  не
распадок... В общем, представьте себе просто борозду длиной метров сто-сто
пятьдесят. И это прямо посреди тайги. В жизни не  видал  ничего  похожего,
хотя вот уже лет десять лес покидаю только на зиму  и  дожидаюсь  весну  в
поселке своего детства.
     Короче, замер мой Буслаев и говорит:
     - Леша... пять лосей твоей матери, это же ОНО! Ущелье  Горного  Ду...
Гм!
     Я совершенно не понял, при чем тут моя мать и поэтому переспросил:
     - Что?
     Буслаев кашлянул и осторожно закончил:
     - В общем, одно интересное ущелье.
     Минут пять он созерцал борозду и окрестности, я стоял да  помалкивал,
ожидая.
     - Считай, что нам повезло! Кто его только не искал!
     Внизу, у подножия гольца, Буслаев совершенно неожиданно повесил ружье
на сосну и здесь же на сучке оставил все  патроны,  ссыпав  их  в  кожаную
сумку, похожую на большой кисет.
     Я глядел на него с испугом, и он объяснил:
     - Безоружных он, вроде, не трогает.
     - Кто - он? - не понял я.
     Буслаев замялся, и я ощутил, что впервые с мая месяца  он  не  скажет
мне правды.
     - Ну... э-э-э... тот, кто ущелье охраняет.
     - Зачем же охранять ущелье?
     И снова Буслаев задумался.
     - Там кое-что спрятано.
     Я помолчал и вдруг неожиданно даже для себя тихо сказал:
     - Захарыч! Мне кажется, что ты боишься.
     Буслаев замахал руками:
     - Вздор, Лешка! С чего ты взял?
     Но я чувствовал, что он лжет.
     Через минуту он убедительным тоном заявил, что если боялся бы, то  ни
за что не расстался бы с ружьем, но я молчал и вскоре он оставил эту тему.
     Ущелье было вовсе не ущелье, а действительно просто глубокая  борозда
в теле земли. Причем, в центре она была глубже, чем с краев, словно кто-то
громадный нехотя ковырнул когтем почву, коротко, с размаху. На край обрыва
Буслаев меня не пустил. Сначала сам подполз и  долго  осматривался,  потом
разрешил подползти и мне.
     Дно отстояло от нас метров на сорок, причем  посреди  отвесной  стены
виднелся широкий гладкий  уступ.  Спуститься  на  него  удалось  метрах  в
тридцати левее, но это случилось лишь  через  два  часа,  час  из  которых
Буслаев валялся  на  краю  ущелья  и  что-то  разглядывал,  час  сидел  на
корточках у своего рюкзака, листая пухлый блокнот и загадочно бормоча.
     На уступ Буслаев  взял  только  моток  веревки,  молоток,  да  наспех
срубленный и заостренный кол. Спускались мы минут десять, причем я  дважды
чуть не сверзился с отвесной стены. О Захарыче я ничего  не  скажу,  собой
был занят, но сопел тот громче обычного.
     В  общем,  спустились  мы  еще  более-менее  сносно.  Уступ  хороший,
просторный, метра два, а то и пошире.
     Вот тут-то и начались первые странности.
     Взглянул я наверх ненароком - батюшки-светы, вместо  двадцати  метров
крутой земляной стены я увидел  по  меньшей  мере  двести!  Небо  осталось
где-то неимоверно высоко, застряв в узкой щели между стенами. Я,  кажется,
даже икать начал - если мы десять минут спускались, то  сколько  же  будем
подниматься? Да и не могли мы так глубоко забраться, во-первых  не  успели
бы, а во-вторых сверху ущелье выглядело куда мельче. Буслаев  мне  шепчет:
"Спокойно, Леха, все нормально". А с самого пот  в  три  ручья.  "Как  же,
думаю, нормально..." Потом соображаю, что на такой глубине в  такой  узкой
расщелине должно быть гораздо темнее, а тут светло, как и наверху.
     Буслаев тем временем наладился кол в уступ забивать. Наклонил  его  к
стене, чтоб не выворотило, загнал на три четверти и ну -  веревку  вязать.
"Ага, - думаю, - спускаться будет."
     Сбросил он веревку вниз, подергал - не оборвется ли. Веревка хорошая,
крепкая, да и  кол  он  вколотил  на  добрую  сажень.  Не  должно,  вроде,
подвести.
     - Слушай внимательно, - говорит. -  Там,  посреди  спуска  -  пещера.
Сейчас я потихоньку сползать начну, а ты  здесь  сиди.  Если  тихо  будет,
значит все отлично и я потом тебя позову. Ну, а если, не дай бог, закричу,
тут уж лезь наверх и беги пошибче. Но! - Буслаев поднял вверх указательный
палец. - Я просто уверен, УВЕРЕН! - что ничего  подобного  не  произойдет.
Понял?
     Я кивнул.
     - Это недолго, минут десять от силы.
     Я опять кивнул. Буслаев странно посмотрел на меня и с шумом вздохнул:
     - Ну, давай лапу.
     Он пожал мне руку, ухватился за  веревку  и  подошел  к  самому  краю
обрыва. Я заметил, что он трижды сплюнул через плечо. "Это еще  зачем?"  -
думаю.
     Как только он исчез из виду, я снова вверх поглядел, но не успел я  и
всмотреться повнимательнее, послышался низкий тревожный  звук.  Гул  -  не
гул, вой - не вой... И сразу же за ним дикий крик Буслаева. Я и  не  знаю,
что нужно делать с человеком, чтобы он так кричал.
     Я глядь, а веревка вместе с колом вниз полетела. Не  знаю,  уж  какая
пружина меня подбросила, но по стене я карабкался, ровно муха  по  стеклу.
Вой сразу же смолк, я отчетливо услышал  как  что-то  шмякнулось  оземь  и
вслед за тем стон Буслаева: тихий такой, жалобный.  Я  застыл,  вцепившись
пальцами в неровности подъема.
     Взобрался я к этому моменту метров на пятнадцать, не меньше.  Верхний
край стены оставался таким же далеким; я покосился вниз и  обомлел:  уступ
был прямо подо мной, ногой можно дотянуться. Куда ж я лез все это время?
     Помню, руки-ноги у меня сами собой разжались и обмякли, и я брякнулся
на уступ, благо  невысоко,  носом  прямо  в  дырку  от  кола.  Дрожь  меня
бьет-колотит, и поделать ничего не могу. А внизу стонет Буслаев.
     Тут меня следующая  веселая  мысль  посещает.  Веревка  улетела  вниз
вместе с колом, это я видел совершенно ясно.  А  дырка  в  земле  осталась
маленькая, круглая и ровная - в аккурат нос мой только и влазит. Если  кол
вырвало, то почему не сковырнуло приличный ком земли? Забит-то  он  был  с
наклоном от обрыва, не меньше чем на метр  в  почву  вогнан!  Здесь  же  -
дырочка и ничего более. Выходит, кол просто выдернули, хотя как это  можно
сделать? "А что? - думаю. - Высовывается  из  стены  рука,  сильная  такая
рука, волосатая, хватается за кол, выдергивает и исчезает в стене."
     Вы пробовали когда-нибудь вырвать забитый в землю кол? И не пробуйте.
Все равно, что пытаться выпить Лену-реку.
     Тут внизу опять стонет Буслаев.
     Не знаю уж, о чем я потом думал, что делал? Очнулся внизу,  рядом  со
стонущим Буслаевым. Тот жив, но без сознания, левая нога нелепо вывернута,
как и не его. И воспоминание мимолетное: черный,  тянущей  затхлостью  зев
пещеры. На миг, на секунду. Но  осмысливать  некогда  -  хлопаю  по  щекам
Буслаева.
     Пришел в себя он на удивление быстро. "Нога!" - шепчет. "Сломана?"  -
ужасаюсь. Сломать ногу черти-где, в глуши... Я ж его не дотащу!  "Кажется,
вывихнута. Ну-ка дерни!" Хватаю за ступню, рву на  себя,  что-то  противно
хрустит, Буслаев орет как... как... словом, громко и жутко орет, но нога у
него, гляжу, уже вроде бы как своя. Прямо, то есть. А Захарыч-то мой о ней
тут же и забыл. Глядь вверх, на пещеру и тихо так говорит:
     - Помоги мне встать!
     Помогаю. Кое-как проковыляли мы с полсотни метров. Буслаев  оглянулся
- пещеры отсюда уже почти не видно. Ковыляем дальше и тут соображаю я, что
снизу ущелье выглядит куда мельче, чем с середины, с уступа. Как и сверху,
метров на сорок. Голова идет кругом.
     Через полчаса выбрались мы из этой чертовой борозды.  Дно  постепенно
поднялось и ущелье незаметно сошло на нет.
     - Отдохнем! - просит Буслаев и садится на выворотень.  Я  хотел  тоже
сесть, да, думаю, лучше за мешками сбегаю. Так и говорю:
     - Я за сидором, быстро!
     Буслаев вдруг весь побелел и впервые за все время как заорет на меня:
     - Куда? Ну-ка, вернись! Не смей туда ходить!
     Поворачиваюсь я, и холодно так ему:
     - Шалишь, Захарыч. Пропадем ведь без ружья, без припасов...
     И бегом по краю  обрыва.  Сбоку  тянется  ущелье,  стараюсь  туда  не
смотреть. Когда я вещи подбирал, вроде опять тот чертов гул послышался, но
тише, чем в первый раз. Жуткий звук, надо вам сказать! Людям такие  не  по
ушам.
     Короче, подобрал я  мешки  -  и  деру.  Сидор  буслаевский  за  плечи
закинул, свой спереди нацепил.  После  ружье  лесиной  с  дерева  сбросил,
патроны тоже, и назад, к Захарычу. Тот, меня увидев, аж дышать снова начал
от облегчения.
     - Леха! Леха! - твердит.
     Поковыляли мы  дальше.  Нога  у  Буслаева  распухла,  сапог  даже  не
снимался, но дня примерно через три, говорит, пошла боль на убыль,  а  еще
через неделю здоров был мой Захарыч, ровно огурчик с грядки, шагал,  будто
на параде. Правда, когда я на него не смотрел, все прихрамывал.
     До поселка дохромали мы спустя месяц. Буслаев потом говорил мне,  что
вовек не забудет этого похода, что я  -  настоящий  мужчина,  что  он  мой
вечный должник... А я нервно теребил медальон на шее, не зная куда  девать
руки от смущения. Рассказывал всем, как я тащил его почти десять дней,  на
себе, сквозь тайгу, хотя  на  самом  деле  какое  там  тащил?  Поддерживал
только. Но поставьте себя на мое место и  поймете,  что  меня,  мальчишку,
просто распирало от гордости.
     Лишь об одном Буслаев помалкивал: об ущелье. И мне запретил  болтать,
строго-настрого. Он ушел осенью с якутами куда-то на юго-запад, в  сторону
Сонгара. А оттуда, наверное, в далекий город Киев. А я остался зимовать  в
поселке. Сотни раз пересказывал я поселянам историю наших  странствий.  Но
обещание, данное Захарычу, сдержал: в тот год ни одна живая душа не узнала
об ущелье.
     Объявился Буслаев в начале весны. Я радовался, ровно щенок  при  виде
хозяина. Буслаев тоже лучился радостью; руку  потряс,  по  плечу  хлопнул,
чуть с ног не сбил. И тихонько так спрашивает сразу же:
     - Не проговорился?
     Я отчаянно замотал головой.
     - Мужчина! - похвалил Буслаев и по секрету  сообщил:  -  Скоро  снова
туда отправимся.
     Он уехал почти на месяц, а когда вернулся - стоял уже  май.  С  собой
Буслаев привез несколько длинных прямоугольных ящиков, не особо,  впрочем,
тяжелых. Нашли якута с оленями,  незнакомого;  договорились,  что  он  нам
поможет, потому что все ящики Буслаев вознамерился тащить  с  собой.  Пока
все приготовили да наладились в путь, уже и май прошел.
     Якута звали Малча.  Олени  несли  на  спинах  буслаевские  ящики  (мы
вложили бездну фантазии и все же ухитрились приспособить покорных зверюг к
этому нелепому, в общем, грузу). Мы сами шли пешком. Захарыч часто  спорил
с Малчей по поводу дороги и путь наш поэтому живо напоминал хаотичный след
чернильной мухи на чистом листе. К унылому гольцу мы выбрели спустя  месяц
и неделю, и то, по-моему, случайно. Буслаев повеселел и напыжился, а якута
едва не хватил удар от испуга. Я уловил  его  слова,  потому  что  немного
понимаю якутов.  Малча  сказал  по-русски  "ущелье"  и  по-якутски  не  то
"горного  духа",  не  то  "желтого  духа",  затрудняюсь  точно  перевести.
Тогда-то я впервые и услышал о Горном духе. Слова Буслаева год назад не  в
счет, он ведь их фактически так и не произнес, но теперь  я  их  отчетливо
вспомнил.
     События прошлого лета представились мне совершенно в ином свете. Я не
считал себя суеверным или боязливым, но  не  забывайте,  сколько  лет  мне
тогда исполнилось.
     Малча в считанные минуты сбросил груз со спин своих олешек и поспешно
удрал - другого слова я не подберу. Мы  с  Буслаевым  остались  наедине  с
тайгой, чертовым (вернее - духовым) ущельем и грудой продолговатых ящиков.
     Дня три мы их перетаскивали  к  ущелью,  еще  пару  дней  Буслаев  их
распаковывал и собирал на краю  обрыва  какие-то  диковинные  конструкции,
похожие на ажурные трехногие  елки,  оказавшиеся  в  итоге  не  более  чем
подъемником. Установили его на самом краю, над уступом. Три ящика остались
нераспакованными и их спустили на уступ.
     Потом разразилась жуткая гроза и мы  долго  отсиживались  в  палатке,
которую на этот раз захватили. Безостановочно хлестал сумасшедший  ливень,
а в унылый голец раз за разом лупили ветвистые  фиолетовые  молнии.  Ночью
мне несколько раз чудился тот самый тревожный вой и я просыпался,  подолгу
вслушиваясь в шорох дождя. Еще с  неделю  мы  бездействовали,  потому  что
размокшая земля превратилась в полужидкое болото, а на дне ущелья сплошной
мутной лужей пузырилась собравшаяся со всей окрестной тайги  вода,  причем
весело журчащие ручейки  постоянно  эту  лужу  подпитывали.  Как-то  утром
Буслаев спросил, не слышу ли я по ночам странных звуков. "Воя?" - напрямик
спросил я, теребя отцову цепочку со змейкой и Буслаев отвернулся.  Значит,
не чудилось...
     А вскоре у нас пропал котелок. Чудеса прямо, всю неделю оставался  на
ночь у кострища - и ничего, а тут вдруг словно сквозь землю канул. Куда он
делся - ума не приложу! Захарыч неуверенно  грешил  на  медведя,  но  я-то
знал, что косолапый скорее унес бы нас двоих вместе с палаткой, чем пустой
и  выскобленный  до  блеска  котелок.  И  потом:   нашел   чем   успокоить
мальчишку-подростка - медведем!
     Пару дней мы шастали по округе с ружьями наперевес (я забыл написать:
Захарыч еще весной подарил мне  ружьишко  тридцать  второго  калибра,  чем
привел в неописуемый восторг). Медведя,  равно  как  и  любых  следов  его
пребывания, не нашли, зато подстрелили молодого изюбра и пекли куски  мяса
прямо на костре, насадив их на шомпола. По молчаливому соглашению ружья  к
обрыву мы не подносили, оставляя в палатке.
     За это время тайга подсохла и мы вернулись к ущелью. Подъемнику дождь
ничуть не повредил, а вот ящики на уступе до  половины  увязли  в  грунте,
пришлось их откапывать. Всего за  день,  работая  как  одержимый,  Буслаев
собрал на уступе довольно странную вещь.  Теперь  я  могу  сравнить  ее  с
буровой вышкой в миниатюре, хотя кое-что примешивалось и от  все  того  же
подъемника.  Крепил  и  устанавливал  Буслаев  все  на   совесть,   вгоняя
металлические прутья в землю по самые шляпки, болты завинчивал до упора  и
даже чуть-чуть крепче. По-моему, свалить эту махину было было не под  силу
и пароходу "Амгуема", который я несколько раз видел на Лене-реке, пусть бы
он и забрался на наш уступ.  Буслаев  повеселел,  напевал  свою  заунывную
песню; напряжение последних дней как будто спало...
     Чертовщина началась неожиданно; я наблюдал все это  сверху.  Как  раз
опустил Буслаеву большой прямоугольный железный  лист.  Захарыч  прислонил
его к  стене  и  повернулся  к  своей  махине.  Я  гадал,  куда  он  будет
прилаживать эту пластину, и тут заметил, что она  медленно  отделилась  от
стены и падает на  Буслаева  и  его  конструкцию.  Вернее,  момент  начала
движения я пропустил, увидел пластину уже в падении.
     Этот жалкий  металлический  лист,  который  я  спустил  одной  рукой,
весящий не больше тридцати килограмм, кто бы мог подумать! - смел с уступа
все: и плоды буслаевского труда, и его самого. Я и  вскрикнуть  не  успел,
все оказалось на дне ущелья. "Опять!" - подумал я и со всех ног  припустил
вдоль борозды, чтобы попасть вниз кружным путем. Через пару  минут  я  уже
был там.
     Бог мой! Машина выглядела так, будто свалилась вовсе  не  с  двадцати
метров на податливую, еще толком не просохшую почву. Казалось, она рухнула
из поднебесья на гранитные скалы.  Говоря  грубо,  машиной  она  более  не
выглядела.  Так,  разрозненные  металлические  обломки,  искореженные   до
неузнаваемости.
     Сам Буслаев, напротив, не пострадал. Он потерянно застыл  на  коленях
перед останками. У меня отлегло  от  сердца.  Машину,  конечно,  жаль,  но
главное - Захарыч цел. Каюсь, но второй раз вести его через тайгу  мне  ни
чуточки не хотелось.
     Я ждал, когда он опомнится. Дух и его пещера  совершенно  вылетели  у
меня из головы. А зря.
     Здоровенный ком земли обрушился Буслаеву  на  спину,  опрокинув  его,
словно жбан с  квасом.  Следующий  сбил  с  ног  меня.  Лежа  на  спине  и
прикрываясь руками я взглянул наверх,  на  уступ.  Там  кто-то  копошился!
Комья земли летели в нас безостановочно; Буслаев шипел и  кашлял,  пытаясь
встать.
     Так продолжалось с полминуты, потом кто-то на  уступе  приподнялся  и
взглянул на нас. Я пытаюсь описать именно то, что чувствовал в тот момент,
каким бы нелепым и странным мое чувство не казалось.
     В общем, представьте, что на вас взглянула большая куча земли, только
что добросовестно вынутая из вырытой вашими же руками ямы. Представили?  А
теперь примите во внимание наши взвинченные до отказа нервы, учтите память
о прошлом разе и полную тишину? Учли? Ну, а теперь свалите себе на  голову
что-нибудь тяжелое и вы приблизитесь к нашему состоянию в тот миг.
     Эта куча земли,  что  подглядывала  за  нами,  взвилась  в  воздух  и
погребла нас под собой. Оглядываясь, мы выбрались из-под нее чуть живые, а
новая уже глядела на нас  с  уступа.  Я  уже  приготовился  ко  вторичному
погребению, но Буслаев вдруг, странно крикнув, схватил ком земли и швырнул
на уступ.
     Куча тут же спряталась!!!
     Я чуть не упал. Не успел: секундой раньше на  нас  стала  падать  ВСЯ
СТЕНА УЩЕЛЬЯ. Медленно и неумолимо.
     - В сторону! - закричал Буслаев с надрывом.
     Но все бесполезно. От этой лавины  убежать  мы  уже  не  успевали,  а
выбраться из-под нее я не надеялся.  Тем  не  менее  я  отпрянул  и  жалко
прикрылся руками. Вопль мой был истошным и безнадежным.
     Говорят, перед смертью вся жизнь проплывает перед глазами.  Не  знаю,
ни о чем, кроме смерти, тогда не думал.
     А она не мешкала.
     С легким хрустом стена проломилась на мне и обратилась в  пыль,  осев
на дно ущелья большим облаком.
     Некоторое время я не мог вдохнуть. Сердце бешено  колотилось;  должно
быть, стук его доносился до самого верха, на обрыв.
     От стены на самом деле отделился всего  лишь  тонюсенький  пласт,  не
толще граммофонной пластинки, но мы-то  этого  знать  не  могли!  Знакомый
низкий вой зазвучал на этот раз  без  злорадства.  А  что  же  Буслаев?  Я
обернулся, нашаривая его взглядом.
     Не Захарыч мой  родной  стоял  рядом  -  не  представляю  как  вам  и
сказать... Тварь, чужое создание, воплощение детских страхов. Я  не  смогу
ее описать, человечество не придумало  таких  слов.  Но  взгляд  твари  я,
наверное, запомнил навечно: он способен любую живую душу обратить в пепел.
     Мне показалось, что  цепочка  на  моей  шее  превратилась  в  струйку
раскаленного металла, а  змейка  в  сплошной  комок  непрерывной  боли.  Я
бросился прочь, совершенно не помня себя, куда понесли  ноги  и  ЭТО  -  я
знал! - бросилось за следом. Никогда я не бегал так быстро и так отчаянно.
     А сзади настигал топот, все ближе и ближе, но нет, нет,  успокойтесь,
это был просто Буслаев. С перекошенным  лицом,  потный  и  испуганный,  он
бежал совсем рядом.
     Не знаю, кто заставил меня увидеть его ТАКИМ...  И  каким  он  увидел
меня, тоже не знаю, спрашивать не хочу и никогда не захочу.
     Бежали мы, задыхаясь и хрипя, часа два. Вокруг было  тихо.  Проклятое
ущелье не хотело отпускать  нас:  справа  и  слева  все  так  же  тянулись
сорокаметровые стены и только вверху, чистая и голубая, виднелась  полоска
неба, желанного и безопасного.
     Ущелье отпустило нас через четыре дня. К этому  времени  я  дошел  до
грани бреда. Отчасти - от пережитого, отчасти -  от  голода  и  усталости.
Когда не осталось сил бежать, мы просто брели;  тело  работало  само,  без
участия разума.
     Читая эти строки вам не представить наш ужас, для этого нужно попасть
в ущелье и разозлить Горного Духа.
     Потом мы долго тащились через тайгу. Питались ягодами  и  грибами,  а
это не очень сытная диета. Потеряли счет  дням,  скитались,  словно  дикие
звери, пока не вышли к какой-то речушке, там еще был  заброшенный  прииск.
Здесь нас подобрали, изможденных и полусвихнувшихся, геологи.
     Окончательно я  пришел  в  себя  поздней  осенью,  в  поселке,  когда
прощался с Буслаевым. Он вновь уезжал на запад, в Киев.
     - Прощай, Леха! - говорил он.  -  Мы  снова  выкарабкались  из  этого
ущелья. Знай, я вернусь летом и уже не буду таким дураком.  Я  вернусь  не
один, и не с пустыми руками, и мы выкурим Горного  Духа  из  его  векового
логова.
     - Зачем? - спросил тогда я.
     - Зачем? - повторил Захарыч. - А затем, что в  той  пещере  есть  то,
ради чего стоит вернуться, несмотря на на все,  что  мы  пережили.  Поверь
мне.
     Я поверил. Наверное, Горный Дух вселяется в  каждого,  кто  осмелился
побывать в этом ущелье.
     Буслаев не вернулся. Разразилась война и я напрасно ждал  его  каждую
весну. Десять лет. Я еще надеюсь, хотя не уверен, ведь если бы он был жив,
давно приехал бы.
     Десять лет я искал это ущелье. Так получилось, что дороги  к  нему  я
совершенно не запомнил. Десять лет поисков, чтобы знать потом  куда  идти.
Не знаю, на что я рассчитывал, соваться туда в одиночку, по-моему,  глупо.
А расскажи кому - поверят ли?
     Не знаю.
     Но тем не менее я пишу эту историю в свой блокнот -  тот  самый,  что
подарил мне Буслаев. Потому что вчера я  набрел  на  место,  откуда  виден
Унылый голец. Это гораздо дальше, чем я предполагал, и намного севернее. Я
ходил туда, но приближаться не стал. Ущелье на месте и  палатка  наша  все
еще стоит. В бинокль я разглядел даже что-то поблескивающее  в  входа,  не
иначе некогда пропавший котелок. А вот подъемника у обрыва не  видно  и  я
совершенно не помню, приключилось ли с ним что-нибудь тогда, или это  дела
минувших десяти лет.
     Сейчас допишу и пойду. Только  посмотрю  повнимательнее,  я  ведь  не
собираюсь туда спускаться. А хочется: проклятый Горный Дух крепко засел во
мне. Но я вернусь. Посмотрю и  вернусь.  Заберу  свой  блокнот,  дойду  до
поселка, поговорю с людьми. Наверняка что-нибудь знают, слышали, видели...
Может, даже экспедицию сюда пришлют, здесь же что-то важное, я знаю! Ну, а
если вдруг не вернусь, останется мой блокнот, его  обязательно  кто-нибудь
отыщет.
     Но я непременно вернусь.
     И еще мне кажется, будто слышен далекий низкий вой; теперь он  звучит
как зов. Но ведь это только кажется...
     Все! Я пошел! Жди меня, мой блокнот, мой сидор,  мое  ружье!  Дух  не
трогает безоружных - мы дважды спускались в ущелье и дважды сумели уйти.
     Помоги мне, Горный Дух!"



                              2. ШУРА КОПТИН

     Этот  голец  и  впрямь  выглядел  очень  унылым.  Коптин  долго   его
разглядывал, чувствуя, что уныние начинает переползать в душу. Левой рукой
он машинально поглаживал шершавую обложку блокнота, лежащего в кармане,  в
правой привычно вертел ружейный патрон, желтый, как масло.
     - Надо же! - прошептал он и  зачем-то  огляделся.  Еще  утром  тишина
совсем не действовала на него, теперь же она казалась зловещей.
     Забросив  за  спину  мешок  и  подобрав  ружье,  Коптин  нерешительно
потоптался, потом пересилил себя и  пошел  к  гольцу.  Стланик  здесь  был
густой, пробираться сквозь него стоило больших  трудов.  Когда  над  самым
ухом  гнусно  заорала  сойка,  Коптина  передернуло;  несколько  минут  он
чувствовал и, вроде бы, даже слышал неистовый стук сердца.
     - Эй, Шура! Ты что же, всерьез воспринял эту историю?  -  спросил  он
сам  себя.  Слоняясь  по  тайге  в  одиночку  Коптин  свыкся  с  тем,  что
разговаривать приходилось только с собой. С утра собрался  поболтать  пару
часов с якутом, случившимся навстречу, да не вышло:  якут  вручил  "лючи",
Коптину то есть, этот самый блокнот, заявил, что "рузе и  месок  на  суцек
повесила, а  грамоту  тебе"  и  что  самому  якуту  "шибко  спешить  надо,
мало-мало здут!" Словом, якут  уехал,  понукая  оленя,  а  Коптин  остался
читать блокнот, гоняя в ладони неизменный патрон.
     Вскарабкавшись  почти  на  самую  вершину  гольца  Коптин  взялся  за
бинокль. До этого он нарочно не смотрел по сторонам.
     Ущелье нашлось быстро и  по  виду  действительно  очень  походило  на
борозду невероятных размеров. Нашлась и палатка,  невдалеке,  в  подлеске.
Котелка, правда, Коптин не заметил, далековато, но в целом все было именно
так, как описывал Леха в своем блокноте.
     "Пойти? - подумал Коптин. - Боязно что-то в одиночку... Они-то вдвоем
здесь шастали."
     Верить - не верить? Вот ведь задача! С одной стороны ерунда, конечно,
мистика, поповщина, а с другой - похоже ведь на правду.
     Духи в двадцатом веке? Чушь! Но ведь  в  остальном  блокнот  правдив.
Все, как есть. Коптин  даже  якута  Малчу  знал  лично.  И  совершенно  не
сомневался, что в описанной ситуации повел бы  себя  именно  так:  сбросил
груз и оперативно смотался от греха подальше.
     У подножия гольца возникла проблема: оставить  ружье,  как  поступали
Буслаев с Лехой, или с собой захватить? Поколебавшись, решил - до  палатки
с ружьем, а там по обстановке.
     Растяжки у палатки сильно ослабли, но сама она  держалась  еще  очень
браво. "Странно,  что  за  столько  лет  не  рухнула",  -  подумал  Коптин
рассеянно. Споткнувшись у входа о котелок, он заглянул внутрь.
     Одеяла, пара ружей и мешки - кроме этого в палатке ничего не нашлось.
     Сидор Буслаева -  это,  конечно,  вон  тот,  побольше.  Коптин  вдруг
обрадованно хмыкнул - в мешке  вполне  могли  оказаться  разгадка.  Записи
Буслаева,  вещи  какие-нибудь.  Просто  и  безопасно,  оставалось   только
порыться в нем. Шура совсем уж было вознамерился, даже руку  протянул,  но
помешал негромкий шорох.
     Сердце вновь заколотилось, шумно и часто. Ладони враз взмокли.
     Как можно мягче Коптин обернулся  -  в  палатку  заглядывал  медведь.
Лохматый такой, ушастый. На морде у него явственно читалось любопытство  и
неодобрение. Неприятный звериный запах влип в ноздри.
     Мысли завертелись волчком, затеяли сумбурный рваный хоровод, и  вдруг
исчезли, как по команде.
     Медведь не двигался, просунув в палатку  морду,  и  Коптин,  наконец,
вспомнил о ружье.  Медленно,  плавно...  Главное  -  не  дергаться...  Еще
медленнее и мягче.
     Он  прицелился,  собираясь  спустить  курок,  но  неожиданно  медведь
сердито рыкнул и резво скользнул вбок, исчезнув  из  поля  зрения.  Теперь
Коптин видел лишь стволы и желтеющую траву.
     В любом случае нужно было покинуть палатку. Но  где  прятался  зверь?
Кубарем выкатился Шура наружу и  сразу  же  оказался  на  коленях,  быстро
поводя стволом в поисках цели.
     Медведь стоял на задних лапах за палаткой  и  сердито  сопел.  Потом,
сопя еще громче, вцепился когтями  в  плотный  выцветший  брезент  и  стал
тянуть палатку на себя. Две растяжки лопнули от первого же рывка,  медведь
был явно сильнее, чем подгнившие веревки. Не обращая внимания на человека,
он поволок к обрыву  бесформенный  ком,  в  который  превратилась  палатка
вместе со всем содержимым. Для медведя он справлялся довольно неплохо.
     Коптин, разинув рот, наблюдал.
     Подтащив свою ношу к самому обрыву медведь спокойно отправился следом
за палаткой. Если и имелась  в  буслаевском  сидоре  разгадка,  она  стала
недоступной. Впрочем, можно спуститься, но...
     Коптин долго стоял с ружьем наперевес и глядел в сторону обрыва.  Ему
показалось, что на груди зверя  виднелась  тонкая  светлая  полоска  и  он
лихорадочно соображал: бывает ли такое у бурых медведей? У  гималайских  -
знал, бывает. А у бурых?
     Ветер тихонько шевелил траву и шумел в кронах.
     Кто-то взял Коптина за затылок, обхватив голову, как  человек  держит
яблоко. Шура вскрикнул, силясь обернуться, но держали  его  крепко.  А  за
спиной  раздались  престранные  звуки:  десятки  голосов,  шорохи,  топот,
повизгивание, вой и скулеж, скрипучий хохот, глухой хохот, звонкий  хохот,
треск, вжиканье, улюлюканье, щелчки...
     Позади происходило нечто непостижимое, а Коптин мог только беспомощно
дергаться да бестолково махать руками.  От  напряжения  и  страха  сводило
мышцы.
     Что надоумило его выстрелить в воздух? Трудно сказать.  Звуки  позади
сразу же смолкли, будто радио выключили; Коптин ощутил сильный толчок,  от
которого выронил ружье и ушел носом в землю. Всего на миг, потому что  тут
же судорожно приподнялся и бросил взгляд за спину. Там ничего и никого  не
было.
     Пот катился по испачканному землей лицу, как дождевые капли по стеклу
во время ливня;  поджилки  тряслись,  а  зубы  непроизвольно  постукивали,
словно в стужу.
     Никого вокруг, тихо и спокойно.
     Не вставая с колен Коптин затравленно озирался. Ружье валялось  рядом
и он потянулся за ним. Вернее,  попытался  потянуться,  так  как  с  места
сдвинуться не удалось.
     Через минуту Коптин понял, что некая сила неумолимо подталкивает  его
к  обрыву.  В  эту  сторону  он  мог  двигаться  совершенно   свободно   и
беспрепятственно. А вот в противоположную не  получалось  ни  шагнуть,  ни
наклониться, будто возвел кто-то невидимую кирпичную стену, не позволяющую
вернуться. Каждый проигранный шаг сдвигал его к обрыву, ближе и ближе.
     Повинуясь внезапному  порыву,  Коптин  испробовал  направиться  вдоль
ущелья. Вышло нечто среднее: идти можно, но с трудом, словно сквозь густой
кисель. В тот же миг сопротивление пропало и Шура  замер.  Потом  медленно
обернулся; ружье лежало в пяти шагах на жухлой осенней траве.
     "Ну его к черту, это местечко! - искренне решил он. -  Уберусь,  пока
не поздно, покажу блокнот кому надо, они пускай головы  и  ломают,  а  мне
что-то недосуг..."
     Думал Шура зло. Злила в основном собственная беспомощность.
     Подцепив ружье за ремень, Коптин нарочито  неторопливо  направился  к
гольцу, оставляя ущелье за спиной. Каждую секунду  он  ждал  подвоха,  но,
похоже, ему позволяли уйти.
     Впрочем,  скоро  он   наткнулся   на   знакомого   медведя-труженика.
Недоверчиво глядя на него, Коптин постарался разминуться, но тот  заворчал
и поплелся навстречу. Пришлось отступать, все быстрее  и  быстрее;  спустя
минуту Коптин уже удирал во все лопатки. Медведь трусил шагах  в  тридцати
сзади.
     Дороги Шура не разбирал, и неудивительно, что  с  разгону  вскочил  в
речушку,  неожиданно  возникшую  на  пути  в  неширокой   ложбине.   Зверь
приближался.  Когда  вода  достигла  пояса,  Коптин  схватился  за  ружье,
вспомнив, как отпугнул медведя от палатки. Но на этот раз  косолапый  лишь
презрительно оттопырил нижнюю губу и неохотно вошел в холодную  уже  воду.
Коптин попятился, но  речушка  становилось  все  глубже;  отступать  стало
некуда.
     "Неужели понимает, что разряжено?" -  запаниковал  Шура.  Но  это  же
всего-навсего медведь!
     Вдруг его осенило - патрон, тот, что вечно вертел в ладони! За ним не
нужно лезть в мешок, болтающийся за спиной. Где же он? В кармане?
     Медведь приблизился шагов на семь-восемь.
     Ружье мигом оказалось переломленным,  рука  сама-собой  скользнула  в
карман.
     Пусто.
     "Боже, неужели потерял? А в другом?"
     Мысли и руки мелькали быстрее стрижей.
     "Только бы не намок!"
     Вода  лизала  низ  широкого  брючного  кармана,  Коптин   лихорадочно
нашаривал в нем спасительный желтый цилиндрик.
     "Он! А, ч-черт!"
     Что-то мешало вытащить руку из кармана и  Коптин  сердито  рванул  ее
так, что затрещала плотная материя. Раздался легкий всплеск,  но  Шура  не
обратил на него внимания.
     Вогнав патрон, он прицелился, ожидая,  что  медведь  остановится  или
отступит. Тот и впрямь  стал,  подрагивая  то  ли  от  холода,  то  ли  от
неустойчивости. Течение все-таки...
     Взгляд Коптина оторвался от мушки и сфокусировался на груди медведя.
     Светлая полоска на груди была цепочкой, на  которой  висел  маленький
медальон - серебристая змейка с красными глазами-бусинками.
     Ружье едва не выпало из рук.
     Медведь глядел куда-то в сторону, задумчиво, словно бы  с  сомнением.
Никогда доселе Коптин не встречал задумчивых или  сомневающихся  медведей.
Невольно Шура глянул туда же.
     Злополучный блокнот, намокая, неторопливо уплывал  прочь.  Он  быстро
тяжелел и скоро скрылся в волнах, гуляющих по реке.
     Вот что мешало достать спасительный патрон.
     Медведь резко развернулся  и  отправился  восвояси,  не  взглянув  на
Коптина. Вода зябко хлюпала при каждом его шаге. Выбравшись на  берег,  он
растворился в лесу.
     Коптин решился покинуть реку только минут через пять, когда  поутихло
сердце и стало  невмоготу  торчать  в  холодной  воде.  Ноги  основательно
замерзли, но он постарался уйти подальше отсюда.
     Наверное,  потому  что  глянул  во  второй  раз  медведя,  когда  тот
поворачивался, и заметил только полоску седой шерсти в виде буквы V у того
на груди.
     Вечером, отогреваясь меж двух костров, Шура не знал что и думать. Без
Лехиного блокнота ему никто не поверит, ясно. Таежные мужички такие  басни
сказывали долгими зимними вечерами, что, бывало, и не  поймешь  -  плакать
или смеяться. Да и сам себе он верил ли?
     И посоветоваться не с кем, поговорить. А самое странное - все сильнее
хотелось разобраться - пойти в ущелье и найти ответы на мучающие вопросы.
     Один, один, вот что плохо. Сгинешь, никто и не вспомнит о тебе, никто
не узнает. Даже блокнота после тебя не останется. А пропадать зря  кто  же
захочет?
     Что делать-то?
     Коптин думал, блуждая взглядом по  россыпи  звезд,  тусклых  в  ярком
свете  костров.  Где-то  позади  осталась  непонятная  борозда,  именуемая
почему-то ущельем, Унылый голец, коварная речушка в ложбине... Вдали  ухал
филин и завывал неутомимый странник-ветер.
     И тогда Шура Коптин,  покопавшись  в  своем  мешке,  извлек  потертую
ученическую  тетрадь,  пробормотал:  "Надеюсь,  это  не  будет  ложью...",
решительно вывел на обложке: "Ущелье Горного Духа", и задумчиво  склонился
над пока еще чистым листом.





                             Владимир ВАСИЛЬЕВ

                          СРЕДСТВО ОТ ОДИНОЧЕСТВА




                                    1

     Море было ласковое и  спокойное,  на  светлый  прибрежный  песок  оно
посылало мягкие шуршащие волны, полные разноцветных солнечных  бликов.  Но
Вилька прекрасно знал, что  далеко  не  всегда  оно  такое.  Силу  и  мощь
взбешенных водяных гор он познал давно и его любовь к морю  смешивалась  с
почтительным уважением.
     Вилька прищурился, не пуская в глаза яркое  солнце,  и  направился  к
своему любимому месту. Холодный после ночи  песок  приятно  щекотал  ноги.
Наверху, на обрыве, он замер.
     Каждый день он видел эту картину и каждый день замирал от восторга на
самом краю, там, где берег круто обрывался. Перед ним  раскинулось  оно  -
бесконечное и могучее море; высота позволяла видеть далеко и он  никак  не
мог привыкнуть, что это живое аквамариновое чудо принадлежит и  ему  тоже.
Оно было изменчиво и непостоянно, вчера над  волнами  стлалась  призрачная
синеватая дымка, а сегодня воздух стал пронзительно прозрачен  и  горизонт
угадывался где-то неимоверно далеко, а за второй косой играли дельфины.
     - Пришли! - улыбнулся Вилька. - Вернулись!
     Он часто  играл  с  дельфинами,  заплывал  очень  далеко.  Плавал  он
феноменально. И кроме того... Но об этом Вилька предпочитал не вспоминать.
     Дельфины были знакомые. Они  вообще  очень  игривый  народ  и  Вильку
считали если не совсем своим, то, по крайней  мере,  большим,  чем  просто
человеком. Иногда он ночевал с ними в море, а утром мать встречала  его  с
отчаянием в глазах. Она молчала, но Вилька угадывал ее боль и еще  сильнее
замыкался в себе. Боль за него, за Вильку. Но тут он был бессилен.
     Зажмурившись, Вилька подумал: "Хорошо  бы  сигануть  прямо  отсюда  в
море!" Но здесь было мелко, а летать Вилька, к  сожалению,  не  умел.  Вот
дальше на запад, за маяком - пожалуйста. Вилька не раз бесстрашно прыгал с
пятидесятиметровой высоты, знал, что дна все равно не достанет. А здесь  -
мелко, от силы по пояс. Настоящая глубина начиналась дальше  -  за  второй
косой.
     Вилька ушел вправо, где  вниз  змеилась  узкая  крутая  тропинка.  Он
спустился уже наполовину, когда  заметил  внизу  одиноко  лежащую  фигуру.
Вилька нахмурился - никто не  имел  права  посягнуть  на  его  территорию.
Туристы здесь никогда не появлялись, уходили либо на  Евпаторию,  либо  на
Донузлав. Курортники тянулись к обширным песчаным пляжам, а не к скалам  и
обрывам, и за все лето Вилька тут никого не встретил, оставаясь наедине  с
морем. Он искал одиночества и менял людское общество на море и  дельфинов,
а боли не чувствовал лишь потому, что давно привык к ней.
     Внизу оказалась девушка. Травянисто-зеленый  купальник,  разбросанные
по плечам волосы. И лежит лицом вниз, уткнувшись в сложенные руки.  Рядом,
под ивой, виднелась пара вьетнамок и бело-голубая динамовская майка.
     "Лежит, - неприязненно подумал Вилька. - Как у себя дома..."
     Он уже спустился и бесшумно приблизился на  десяток  шагов.  А  потом
решил: ведь пришел он не к этой непрошенной девчонке,  а  к  морю.  Вот  и
пойдет к морю.
     Все так же бесшумно он сбросил рубашку, совсем  рядом  с  динамовской
майкой, неслышно вошел в воду, и, зайдя по колено, скользнул во  встречную
волну. Земля стала мерно уходить назад.
     Минут через десять Вильку засекли дельфины, и спустя  еще  минуту  он
оказался окружен темными блестящими телами. Дельфины смешно попискивали  и
пронзительно свистели, дружелюбно толкая Вильку тупыми твердыми рылами,  а
Вилька дергал их за плавники и шлепал по теплым  гладким  бокам.  Так  они
здоровались.  С  афалинами  Вилька  подружился  позапрошлым  летом,  когда
залечил рваную рану их  старому  вожаку,  которого  окрестил  "Джоном",  и
странный союз человека, бежавшего от людей, и аристократов  моря  оказался
очень крепким. Афалины все лето держались  вблизи  берегов,  лишь  изредка
пропадая на несколько дней. Иногда Вилька встречал и  других  черноморских
дельфинов - белобочек, но они были  менее  общительны,  хотя  и  не  менее
дружелюбны.
     В возне с дельфинами Вилька постепенно забыл о незнакомке.  Потом  он
таскал бычков на донку у небольшого островка в семи километрах от  берега,
где давно устроил себе шалаш и запас: все необходимое для коротких визитов
- от пачки соли и котелка до комплекта крючков и радиоприемника. Назад  он
собрался  под  вечер.  Вновь  объявились  дельфины,   охотившиеся   где-то
неподалеку, и Вилька, уцепившись за  Джона,  вмиг  оказался  у  берега  на
второй косе. Ближе афалины обычно  не  подплывали,  и  Вилька,  махнув  им
рукой, добрался до суши в одиночку.
     И тут же вспомнил утро. От незнакомки остался только слабый силуэт на
песке и цепочка следов,  уходящая  вверх  по  тропе.  Вилька  ухмыльнулся,
подобрал свои вещи и побрел домой.
     Мать вновь встретила его  полным  отчаяния  взглядом.  Вилька  втянул
голову в плечи и опустил глаза.
     - Есть будешь? - тихо спросила мать.
     Вилька замотал головой. Мать притянула к себе его вихрастую голову  и
прижалась щекой к вечно влажным и  соленым  волосам.  Вилька  вздрогнул  и
медленно отстранился. Мать снова посмотрела на него, и в  глазах  ее  было
еще больше отчаяния и боли.
     Проснулся Вилька еще до рассвета. Матери уже не  было  и  он,  наспех
перехватив холодной картошки, снова направился к своему месту.
     Замерев  на  несколько  минут  на  обрыве,  Вилька  окинул   взглядом
зеркальную гладь, в которой зыбко отражалась  небесная  голубизна  и  было
непонятно, или это небо такое голубое, или  море...  Солнце  тянуло  из-за
горизонта  рыжие  теплые  лучи  и  озорно  выглядывало  краешком.   Вилька
полюбовался немного и, осыпая на склонах глину, спустился вниз. Под  ивами
было пусто. Усмехнувшись, он оставил на  обычном  месте  рубашку  и  кепку
(обуви летом Вилька не носил) и юркнул в холодную с утра  воду.  Заплывать
никуда не хотелось, он стал нырять у первой косы,  подолгу  оставаясь  под
водой. Феерический подводный мир  завораживал,  и  он  жадно  наблюдал  за
шустрыми полосатыми рыбешками, сновавшими среди камней  и  водорослей,  за
крапчатыми  глазастыми   крабами,   важными   медлительными   медузами   и
бестолковыми  суматошными  креветками,  обладателями  потрясающе   длинных
фосфоресцирующих усов.
     Девушку он заметил неожиданно - она  стояла  на  обрыве,  где  совсем
недавно стоял сам Вилька, и, наверное,  так  же  восторженно  смотрела  на
море, ибо что еще можно делать так долго  стоя  на  обрыве?  Вилька  сразу
исчез под водой, сильно  отталкиваясь  ногами  от  песчаного  дна,  одолел
полсотни метров до берега и спрятался за длинными  ветвями  ивы,  сплошной
зеленоватой  завесой  скрывших  его  ладную  фигурку.  Девушка   осторожно
спускалась по тропе, на ней были  вьетнамки,  вчерашняя  длиннющая  майка,
доходившая ей до середины бедер, и большие темные очки.  Вилька  уставился
на нее с крайним неудовольствием. Раз потревожив его, она осмелилась вновь
появиться здесь. Это могло войти в привычку, а свое право  на  одиночество
Вилька не собирался уступать никому. Девушка спустилась на  узкую  полоску
песка перед водой и медленно пошла к ивам.
     Вилька почему-то вспомнил смешную песенку:

                    Девушка Маруся - розовые губки
                    Носит макси-майку вместо мини-юбки.

     К незнакомке это подходило вполне. Вилька собрался выйти из  укрытия,
но тут девушка заметила его линялую выгоревшую рубаху и испуганно - именно
испуганно - огляделась.
     Вилька скрипнул зубами и отбросил ветви  ивы.  Девушка  вздрогнула  и
невольно попятилась. Сделав несколько шагов вперед, Вилька  поравнялся  со
своей рубашкой, сложил руки на груди и упрямо нагнул голову.
     "Уходи отсюда!" - хотел сказать он, но тут взгляд  его  наткнулся  на
маленькую блестящую вещицу, лежащую на песке у ноги - заколку для волос  с
зеленой черепашкой у изгиба.
     Девушка стояла, опустив глаза. Вилька чертыхнулся про  себя  и  вдруг
понял, что уже не скажет ей: "Уходи". Потому что понял другое -  она  тоже
искала одиночества. Как и он. И поэтому приходила сюда.
     Стоять друг против друга  и  молчать  было  глупо,  и  Вилька  сделал
первое, что пришло в голову: поднял черепашку и протянул ей.
     - Твое?
     Девушка пугливо подняла взгляд на Вилькину ладонь и коротко кивнула.
     - Ну, так бери, - зло сказал Вилька, подойдя еще ближе.
     Она осторожно протянула руку и взяла свою заколку, так и  не  отрывая
глаз от песка у себя под ногами.
     - Зачем ты сюда приходишь? - Вилькин голос звучал жестко,  как  скрип
гвоздя, царапающего стекло.
     - Это твое место, да? -  тихо  спросила  девушка  и  впервые  подняла
голову. Вилька узнал ее сразу.
     Дело было на пляже в Евпатории с месяц назад. Что он делал в  городе,
Вилька уже не помнил. Помнил,  что  к  полудню  забрел  на  пляж.  В  море
выдавался  скрипучий  мостик  с  окрашенными  в   вызывающе-красный   цвет
перилами. Мостик  густо  облепили  отдыхающие  и  полусумасшедшие  рыбаки,
надеющиеся что-то поймать в кишащем людьми, матрасами, мячами и  размокшей
бумагой месиве. Вилька намеревался прыгнуть в воду,  но  прямо  перед  ним
кто-то из рыбаков уронил спиннинг и попросил ближайшего паренька  достать.
А тот оказался на редкость сухопутным, ко всеобщей потехе, и  ни  плавать,
ни нырять не умел. Тем не менее он попытался,  но  погрузиться  так  и  не
смог. Окружающие покатывались со смеху, но паренек ни капельки не смущался
и азартно повторял попытки. Потом кто-то  посоветовал  ему  взять  в  руки
тяжесть. Невесть откуда взялась кувалда - и он  наконец  достал  спиннинг,
зато кувалду утопил. Это вызвало новую  бурю  хохота.  И  тогда  кто-то  с
разбегу перелетел через перила, долгую секунду падал с  высоты  и  отвесно
скользнул в воду. Это была та самая девушка. Она положила кувалду на балку
у самой воды и, не глядя ни на кого, взобралась опять  на  мостик.  Вилька
тогда гораздо больше удивился неумению плавать  горе-спасателя  спиннинга,
чем красивому и смелому прыжку девушки. Но другие парни, чтобы не  ударить
в грязь лицом, стали вертеть такие головоломные  сальто,  что  это  быстро
превратилось в состязание. Девушка в зеленом купальнике больше не  прыгала
- ей негласно отвели роль королевы бала. Вилька мог бы  заткнуть  за  пояс
любого - но зачем? Он не собирался участвовать в прыжках, куда больше  его
интересовало  дно.  Поэтому  он  лениво,  боком,  плюхнулся  и  сразу   же
погрузился к самому песку. Интересного хватало - как всегда на пляже,  дно
кишело всевозможным хламом - от потерянных монет и медальонов до бутылок и
автопокрышек. В бутылках прятались мальки бычка, Вилька  долго  потешался,
наблюдая за ними. И, видать, забылся, потому что просидел в  воде  дольше,
чем  положено  нормальному  человеку.  Сверху   донесся   всплеск,   бычки
шарахнулись врассыпную, а давешняя ныряльщица норовила схватить Вильку  за
волосы и вытащить на  поверхность.  Тот  еще  ничего  не  успел  понять  и
возмущенно  отбивался.  Девчонка  оказалась  на  редкость  упорной  и   не
прекращала попыток "спасти" Вильку, и то, что его приняли за  утопленника,
Вилька сообразил, только когда  она  ушла  наверх  за  воздухом.  Пришлось
поспешно удирать между опор моста и скрываться среди  купающихся  в  сотне
метров левее. А когда суматоха достигла пика и  на  воде  появилась  лодка
спасателей, а потом еще и завыла сирена, Вилька вспомнил, что просидел под
водой минут десять и ни разу не всплыл, чтоб сделать вид,  будто  набирает
воздух.
     А девушку ту он запомнил накрепко, не подозревая,  что  встретится  с
ней еще когда нибудь.
     А теперь она стояла перед ним, робко глядя в сторону, и спрашивала:
     - Это твое место, да?
     - Да, - подтвердил Вилька, - это мое место. Мое, и ничье больше.
     Девушка чуть улыбнулась.
     - Прости... Но мне здесь нравится. И пришла я к морю. К МОРЮ.
     В  голосе  и  словах   ее   прозвучало   что-то   задевшее   Вилькину
привязанность к морским чудесам. И он вскипел, как мальчишка:
     - К Морю? Тогда пошли!
     И пошел, не оборачиваясь, к воде. Девушка сбросила свою макси-майку и
смело пошла следом.
     Вилька резво взял курс на остров, и лишь изредка косился на нее.  Она
не отставала. Как Вилька не ждал - не отставала.  Когда  впереди  замаячил
остров, она вздохнула с облегчением, но и тут не отстала.
     Вилька неторопливо выбрался на сушу. Девушка уже не плыла  -  шла  по
пояс в воде. Потом стала пошатываться, а  у  самого  берега  оступилась  и
упала. Вилька испуганно поднял ее и вынес на песок, раскаленный полуденным
солнцем, и подумал, что если для  него  семь  километров  пустяк,  то  для
других, видимо, нет.
     Девчонка разбито обняла колени  и  мелко  дрожала  на  ветру.  Вилька
принес огромное махровое полотенце и набросил ей на плечи. Она  закуталась
и закрыла глаза.
     - Устала? - спросил Вилька, чтобы больше не молчать. Он и так  видел,
что она не то что устала, а совершенно опустошена.
     Девушка   кивнула,   по-прежнему   дрожа,   мелко,   как   работающий
холодильник. Вилька нахмурился и положил руку ей на  плечо.  "Как  лед,  -
подумал он. - Так и есть, переохладилась. Эх, Вилька, она же не дельфин  и
не ты, хотя и любит море. Загнется еще, чего доброго..."
     - Ну-ка, пошли, - вслух скомандовал он и увел девушку  в  шалаш.  Она
еле передвигала ноги и пришлось поддерживать  ее  все  дорогу.  В  шалаше,
который больше напоминал добротный и уютный  домик,  Вилька  дал  ей  свой
теплый спортивный костюм:
     - На, надень. А я пока чай соображу.
     Он набрал воды и развел у входа костер. Девушка  уже  переоделась  и,
устало  улыбаясь,  сидела  у  стены  шалаша.  Вилька   поднял   голову   и
поинтересовался:
     - Есть будешь?
     На ее месте он бы на стал. Девчонка тоже не стала.
     Потом Вилька долго отпаивал ее горячим  сладким  чаем  и  видел,  как
девчонка постепенно отогревается. Примерно через час Вилька поднялся:
     - Пойду крабов наловлю...
     Девушка посмотрела ему в глаза - первый раз за все время.
     - Ты не замерз?
     Вилька пожал плечами:
     - А почему я должен замерзнуть?
     Она виновато улыбнулась:
     - Я же замерзла...
     - Ну и что? Дельфины тоже не мерзнут. Ну, а ты ведь не дельфин.
     - А ты?
     Вилька замер. Он не знал, что ответить,  и  мучительно  искал  нужные
слова.
     - Кто ты? Почему ты не мерзнешь в воде,  хотя  проводишь  в  воде  по
двенадцать часов? Почему тебе не нужен воздух,  чтобы  дышать?  Почему  ты
всегда один?
     Вилька медленно обернулся.
     - Кто я? Я и сам не знаю, кто я. Я просто слишком люблю  море,  чтобы
любить еще кого-нибудь. И люди не захотели мне этого простить.
     Он помолчал и добавил:
     - Я пошел за крабами.
     Крабов ловить Вилька не стал, просто поплавал  вдоль  берега,  срывая
злость на мускулах. Плавал до тех пор, пока не заметил девушку, стоящую на
песчаном холме у самой воды. Смотрела она прямо на него. Вилька смутился и
без настроения выбрался на сушу. Девушка встретила его улыбкой.
     - Где же крабы?
     Вилька хмуро отмахнулся:
     - Да ну их... Пусть живут.
     - А где твои дельфины?
     - Не знаю, - пожал Вилька  плечами,  -  наверное,  охотятся  в  море.
Только они не мои, - он подозрительно покосился на девушку. - А ты  откуда
знаешь про дельфинов?
     Она мягко взяла его за руку.
     - Ты прости меня... я  давно  за  тобой  наблюдаю.  С  тех  пор,  как
пыталась спасти тебя на пляже. Помнишь?
     Вилька ощерился:
     - А  ты  что,  питаешь  слабость  к  нелюдям?  -  он  вырвал  руку  и
отвернулся. Да, он может обходиться под водой  без  дыхания  по  нескольку
часов. Да, он не такой, как все. Наверное, он и не человек вовсе. Но какое
дело до этого ей?
     Но вслух Вилька ничего не сказал.
     А девчонка взяла его за плечи и властно сказала:
     - Загляни мне в глаза! Видишь? - голос ее вдруг  сорвался.  И  Вилька
увидел.
     Глаза сияли изумрудно-зеленым светом  и  зрачок  был  не  круглый,  а
вертикально-щелевидный, как у кошки.
     - Ты этого хотел? Смотри дальше!
     Девушка держала в руке нож - обычно Вилька чистил им рыбу.
     - Смотри! - И безжалостно  полоснула  себя  по  пальцу.  Порез  сразу
окрасился в нежно-голубой цвет и выступившая жидкость тоже была голубой. -
Думаешь, я принцесса? У меня кровь на медной основе, а не на железной, как
у тебя, как у всех! Я больше нелюдь, чем ты, понял?
     И тут Вилька испугался - впервые и по-настоящему.  А  девчонка  вдруг
уткнулась ему в плечо и заревела, как обиженная первоклассница, и на  руку
Вильке закапали ее слезинки - самые обычные, как у людей.
     Когда она успокоилась  хоть  немного,  Вилька  во  второй  раз  отвел
девушку к шалашу. Костер еще горел и язычки  пламени  тихонько  плясали  в
такт со слабым ветром.
     - Как тебя зовут?
     - Женя... А тебя?
     - Вилька.
     - Как? - удивилась девушку.
     - Вообще-то меня зовут Вилен, - неохотно пояснил Вилька, - тебя  ведь
редко называют Евгенией, верно? Вот и меня называют проще -  Вилька.  А  в
школе еще дразнили Вилкой, Ложкой и Тюленем.
     Он помолчал. Первый  раз  в  жизни  захотелось  высказаться  -  и  он
решился.
     - Я не знаю, почему стал таким. Врачи говорят, что  у  меня  какой-то
необычный капиллярный обмен. И в крови что-то не так. Правда, кровь на вид
обыкновенная, красная, - усмехнулся Вилька, и вышло это совсем  по-детски,
мягко и застенчиво, - короче, под водой мой организм либо вовсе  обходится
без кислорода, либо добывает его прямо из воды. И вижу я под водой  лучше,
чем на воздухе. Водяной, словом...
     Женя слушала затаив дыхание.  Вилька  покосился  на  ее  пострадавший
палец - обычный порез, только почему-то синий... Надо же, кровь на  медной
основе...
     - Моя мать однажды чуть не утонула, - продолжил он,  -  ее  вытащили,
привели в чувство, но воды она все же  нахлебалась.  Через  четыре  месяца
родился я. И в возрасте двух недель свалился с мостика в море. Вернее,  не
свалился,  а  скатился.  Под  водой  пробыл,  говорят,  минуты  три,  пока
хватились. И не захлебнулся. Так, полежал на дне и  все.  У  матери  после
этого ресницы седыми стали. И она никому об этом не рассказывала.  А  я  и
рос возле воды - нырял, плавал, плескался, - Вилька горько усмехнулся, - и
вырос. То ли вилка, то ли ложка, то ли тюлень.
     - Дельфин, - тихо поправила Женя.
     Вилька промолчал, только зябко передернул  плечами,  хотя  совсем  не
замерз. Женя подняла голову.
     - А я не знаю, кто я и что со мной. Росла как все, играла  с  детьми,
пошла в школу. Пока не задумалась, что у Homo sapiens не  бывает  кошачьих
зрачков и медной крови.
     Женя смотрела куда-то вдаль, сквозь Вильку,  словно  и  не  было  его
рядом.
     - Родители не скрывали, что я не их дочь. Как  это  не  банально,  но
меня им подбросили. В поезде. Попутчики вышли ночью, а ребенок остался. Не
бросать же его? Мать с отцом не бросили. Сначала думали, что  меня  искать
будут, в милицию заявили. Но никто не искал. А когда начали интересоваться
органы опеки, они удочерили меня официально.
     Она сняла и подала Вильке маленькую треугольную пластину  на  изящной
витой цепочке - Вилька думал сначала, что это медальон.
     - Вот, смотри. Это все, что не мне было тогда, если не считать вполне
обычных земных пеленок.
     Вилька вздрогнул. Земных?
     На   пластине   рельефно   проступали   три   значка   -   +   Л   U.
Серовато-сиреневый металл тускло отблескивал и, казалось, почти ничего  не
весил. Вилька повертел цепочку в руках - ничего необычного, только  металл
все тот же.
     - Это сплав бериллия и цинка с примесями осмия и платины, -  пояснила
Женя.
     Вилька еще раз взглянул на цепочку в пластиной и вернул хозяйке.
     - Нам ведь еще назад плыть, - сказал он задумчиво. - Выдержишь?
     Женя кивнула:
     - Только чуть позже, ладно? Под вечер.
     "Под вечер, так под вечер", - согласился Вилька безмолвно.
     Он никак не мог осознать реальность встречи  с  кем-то  близким,  ибо
слишком привык противопоставлять себя  людям,  чтобы  терпеть  кого-нибудь
рядом с собой.
     - Вилька, а что это за остров? Как он называется?
     Тот пожал плечами:
     - Не знаю, не задумывался. Наверное, остров Нелюдей...
     Женя внимательно посмотрела на него, и Вилька  выдержал  этот  долгий
пристальный взгляд.
     - А ты злой...
     - А ты добрая? - угрюмо отозвался Вилька.
     - Не знаю... Но, наверное, не такая злая, как ты. Скорее всего именно
поэтому у тебя нет друзей.
     - Ты говоришь так, будто у тебя друзья есть.
     Женя болезненно поморщилась:
     - Увы. У меня друзей тоже нет.
     - Так чем же твоя доброта лучше моей злобы? - перебил Вилька и  голос
его слегка дрогнул. - Чем?
     - А чем хуже? Ведь я живу, живу так же, как и ты. Значит, не хуже?
     Вилька не смог ответить. Он давно усвоил одну простую истину: если не
сопротивляться  -  тебя  съедят.  В  сыром  виде  и  очень  быстро.  И  он
сопротивлялся, даже когда этого делать не стоило. Он жил по закону: "людям
- людское, мое - мне", противопоставляя себя  остальным.  Женя,  наоборот,
пыталась слиться с людьми, но  рано  или  поздно  они  отторгали  странную
девушку с кошачьим взглядом, как отторгает тело чужие ткани.
     Они посмотрели друг на друга, и каждый подумал,  что  ближе  существа
для него, пожалуй, нет.
     На материк вернулись, когда начало темнеть. На этот раз  Женя  совсем
не устала, Вилька тащил ее все дорогу на себе, как она не протестовала. На
обрыве, в неглубокой ложбинке, Женя оставляла свой  мотоцикл.  Она  надела
шлем и привычным коротким движением взялась за руль.
     - Я приеду завтра...
     Вилька кивнул.  На  светлую  майку  Жени  садились  комары  и  ночные
бабочки.
     Они постояли немного среди стрекота цикад и  теплых  потоков  летнего
воздуха, поднимающихся от моря. Потом Женя  легко  вскочила  на  мотоцикл,
мотор взревел, и  стремительная  машина  прыгнула  вперед,  вздыбилась  на
заднее колесо, прокатила так метров десять, опустилась вновь и рванулась в
темноту крымской степи.
     Вилька еще долго различал пятнышко  света  впереди  и  рокот  мотора,
затихающий в вечерней тиши.



                                    2

     На пляже было людно -  казалось,  брось  здесь  яблоко,  застрянет  в
толпе, не долетев до песка. Олег хорошо  знал  Евпаторию,  Генка  не  знал
вовсе, поэтому первый радовался, узнавая знакомые места, второй радовался,
что наконец увидел Крым. Они двое - Олег Леваднюк  и  Геннадий  Яковлев  -
являлись форпостом своей группы. Лето заканчивалось, осталось чуть  больше
двух недель и не использовать их было попросту преступлением. Выход  нашли
молниеносно: велопоход в Крым. Шестеро студентов-однокурсников собрались в
Николаеве, где  жили  Олег  с  Генкой,  в  считанные  часы  снарядились  и
стартовали. Приключений  в  пути  хватило  бы  на  десяток  романов  Дюма,
шестерка их мужественно преодолевала и  на  исходе  третьего  дня  впереди
показались  стены  древнего  города.  Четверо  остались  ковырять  сдохший
велосипед, а Олег с Генкой отправились прозондировать местность.
     Евпаторию они нашли слишком людной и шумной, и поехали  искать  место
за городом. И нашли великолепную стоянку - небольшой  пляжик  среди  скал,
рядом  ивовые  заросли  и  совсем  недалеко  -  невесть  откуда  взявшийся
кроха-стадион - небольшое поле, поросшее желтоватой травой, пара ворот  по
бокам и несколько рядов некрашеных скамеек. Олег с Генкой  вбили  вешку  с
высокопарной  надписью  и  повернули  назад.  В  Евпатории,  среди   тысяч
курортников, оба с восторгом подумали о своем месте.
     Через час уже все шестеро яростно разбивали лагерь. На  пустом  месте
выросли две палатки, велосипеды припарковали у круто  поднимающейся  стены
обрыва и закрыли брезентом. Саня Григорьев колдовал у костра,  надев  свой
белый шутовской колпак с крупной  надписью  "ШЕФ-КУХАРЬ",  Вадик  Яхнич  и
Андрей Князев бродили по колено в воде, то и дело издавал истошные  крики:
"Полундра,  краб!!",  а  Валек  Бугунков  извлек  из  рюкзака  и  настроил
приемник,  и  свежий  ветерок  подхватил  и  разнес  замысловатую  мелодию
"Поп-механики" Сергея Курехина.
     Начало  было  великолепное.  Море  встретило  велобродяг  ласково   и
приветливо, а когда есть море, гитара и старая дружба, чего еще  желать  в
летнем походе вечерами?
     После  изнурительного  трехсоткилометрового  марша,  длившегося   два
световых дня, вся гвардия бессовестно дрыхла до следующего  полудня.  Пока
проснулись, пообедали и накупались, солнце начало сползать к горизонту.
     Громкий озорной голос застал всех врасплох:
     - Эй, туристы! На выход!
     Из левой палатки вывалился растрепанный Князев - его вытолкнул наружу
здоровяк Григорьев, дав попутно  инструкцию:  "Ну-ка,  разузнай,  кто  это
там".
     Князев барахтался некоторое  время,  выпутываясь  из  веревок,  потом
встал. Перед ним стояли две девушки - в  одинаковых  полосатых  футболках,
таких же полосатых гетрах, адидасовских  трусах  и  бутсах.  Одна  держала
подмышкой дорогой футбольный мяч.
     Из правой палатки сонно поинтересовались:
     - Андрюль, что там за шум?
     Андрюль немедля сделал дамам реверанс и заорал через плечо:
     - Други! Наш лагерь посетили с официальным и, наверное, дружественным
(хотя, может, и вражественным) визитом две очаровательные мисс!
     Из каждой палатки высунулось по голове - Григорьев и Вадик Яхнич.  Их
реакция была идентичной:
     - О!!
     - Здравствуйте, мальчики! - весело поздоровались мисс. - Мы к вам  по
делу.
     - Нам построиться или как? - поинтересовался  Шура  Григорьев  и,  не
дожидаясь ответа заорал: - Полундра, стройся!
     Все шестеро мигом повыскакивали  из  палаток  и  образовали  неровную
шеренгу. Шура скомандовал:
     - Смирна-а! На средину!
     - Вольно, - вздохнула одна из девушек и, переглянувшись  с  подругой,
вдруг швырнула в шеренгу перчаткой.
     Перчатка была вратарская, фирменная. Ребята внимательно осмотрели ее,
даже внутрь залезли.  Там  обнаружился  сложенный  вчетверо  лист  плотной
бумаги, на нем жирным синим фломастером совсем недавно написали: "ВЫЗОВ".
     Туристы нерешительно переглянулись.
     - Это... что?
     - Там же написано - вызов, - пояснила одна из девушек. - Мы  вызываем
вас на футбольный матч. Вполне официально.
     Леваднюк хмыкнул - здесь собрался костяк сборной института.
     - Так... Официальный вызов. Интересно.
     - А матч дружественный или вражественный? - серьезно  поинтересовался
Князев.
     - Дружественный, - заверили его. - Абсолютно.
     Леваднюк переглянулся со своими.
     - Ну, что, славяне? Что мы ответим?
     Генка нехотя буркнул:
     - А вы в курсе, что в футбол играют ногами?
     - Представьте, в курсе.
     - А что такое мяч и как им пользоваться?
     - А вот это уже не ваша забота.
     - Нагло, - констатировал Генка. - Впрочем, посмотрим.
     Бугунков картинно развел руки:
     - Итак, джентльмены! Наш ответ ясен?
     Все еще раз переглянулись.
     -  Вени!  -  выбросил  вперед  кулак  с  отогнутым  большим   пальцем
Григорьев.
     - Види! - вплотную возникли еще два кулака - Бугункова и Князева.
     - Вици! - теперь кулаков стало шесть.
     - Перчатку просьба вернуть, - вздохнули девушки, - она казенная.
     - Джентльмены! - Князев поднял руку. - Мы не можем отпустить дам,  не
напоив их предварительно чаем.
     - Ну уж нет! - запротестовали девушки. - После матча. Мы вас ждем  на
поле через двадцать минут.
     И они ушли.
     С минуту все молчали. Потом Леваднюк протянул:
     - Если мы проиграем, это будет жуть.
     - Мы выиграем! - легкомысленно  махнул  рукой  Григорьев.  -  Или  ты
думаешь, что эти крали всерьез что-то умеют?
     - Думаю, да.
     - А я думаю - нет.
     Князев вздохнул:
     - А какие девочки! Если их больше  -  вношу  предложение  передвинуть
лагерь ближе к делу.
     - Проще уж  переманить  их  сюда,  -  буркнул  Генка.  -  Пошли  кеды
напяливать, марадоны...
     Через двадцать минут они ступили на поле. Девчонки ждали  -  их  было
восемь, все в одинаковых полосатых футболках.
     - Ой! - зажмурился Князев. - Я в ужасе. Как с  ними  играть?  Они  же
меня гипнотизируют!
     - Андрюль! Возьми себя в дрожащие руки! - прошептал Шура. -  Это  они
специально проводят психическую атаку, хотят сразить нас наповал.
     Девушки были все как на подбор - стройные, длинноногие и симпатичные,
словно не футбольная команда, а участницы конкурса красоты. Одна  из  тех,
что приходили в лагерь, вышла вперед.
     - Я капитан. Обсудим условия. Предлагаю два тайма по 30 минут.
     - Согласны, - поспешно заверил Леваднюк.
     Девушка кивнула.
     - Вас шестеро?
     - Можете играть ввосьмером. Мы даем вам фору, - милостиво  поклонился
Валек.
     - Зря, - пожала плечами девушка, - мы не  из  тех,  кому  дают  фору.
Лучше по-честному - шесть на шесть.
     - Нет, мы настаиваем. Шесть на восемь.
     - Как хотите... Хотя, на вашем месте...
     - Вопрос исчерпан! - авторитетно перебил Леваднюк. - Что еще?
     Девчонки переглянулись.
     - Самое главное: на что играем?
     Шура облизнулся:
     - На пирожки!
     Генка мрачно изрек:
     - Лучше уж на торты.
     - Идет? - согласились девушки.
     - Значит, с побежденных три торта!
     - И сдача на милость победителя, - добавил Князев вкрадчиво.
     - Согласны! - упрямо тряхнула копной волос капитан.
     Договор скрепили рукопожатием, хотя Князев все норовил  поцеловаться.
Бугунков недовольно проворчал на ухо Вадику Яхничу:
     - Тоже мне, игра - на торты...
     - Ну, не на пиво же с ними играть? - отозвался тот.
     Валек фыркнул - он предпочел бы пиво.
     - А как вас зовут? - все не снимался Князев.
     - А мы еще не проиграли! - задорно ответили девушки.
     - Но ведь от судьбы не уйдешь, - веселился Андрей.
     - Пока мы - команда "Джоконда".
     - Ясно, - подытожил Леваднюк. - "Джоконде" - физкульт...
     - Уря-а! - рявкнула команда, громче всех Шура,  видимо  вдохновленный
тремя тортами.
     - А вы  кто?  Что  за  команда?  -  хитро  блеснула  глазами  капитан
"Джоконды". Генка, исподлобья наблюдавший за всем этим, сымпровизировал:
     - Суперклуб "Туши свет юнайтед"...
     Девчонки немедленно выкрикнули высокими сильными голосами:
     - Суперклубу "Туши свет юнайтед" - футбол-привет!
     - Ну-с, начнем, - сказал Шура и стянул футболку.
     "Туши свет" начали игру самоуверенно и это сразу  же  вылезло  боком:
Яхнич на фланге потерял мяч, его подобрала одна из девушек, легко и изящно
обвела сначала Князева, потом Леваднюка, отпасовала в центр  и  здесь  его
спокойно вколотила в сетку капитан. Девчонки хлопнули друг другу в  ладоши
и деловито убежали к своим воротам.
     Парни виновато переглянулись. Но поделать в первом  тайме  ничего  не
смогли. Девушки играли ничуть не хуже их, тонкие и своевременные  передачи
и филигранные розыгрыши кромсали оборону  "Туши  свет"  в  жалкие  клочья.
Через двадцать минут счет был уже девять-ноль. Туристы растерялись. И  тут
разозлился Генка - всерьез, что с ним бывало крайне редко.
     - Мужики!  Вы  что?  Кому  проигрываем?  Бабам?  А  ну,  побыстрее  и
пожестче!
     И мужики зашевелились. Забегали быстрее, стали  азартно  бороться  за
каждый мяч по всему полю и девчонки перестали за ними успевать. Скоро  гол
забил Леваднюк и это всех подбодрило.  Потом  Шура  Григорьев  с  углового
ударил головой, и мяч по красивой пологой дуге скользнул в "девятку". Шура
с воплем: "Аргентина!" помчался к центру, а девчонки  глядели  на  него  с
неприкрытой завистью.
     К перерыву они отыграли четыре мяча. Дело явно пошло на лад,  не  зря
весь институт боялся этой шестерки.
     В  перерыве  Генка  сделал  короткое  внушение,   угадав   недостатки
"Джоконды" -  слабые  удары  и  низковатую  скорость.  На  этом  решили  и
отыгрываться.
     Во втором тайме они держали девушек подальше от своих ворот  и  часто
проводили стремительные контратаки, вспарывая оборону соперниц.
     Это был изнурительный матч.
     За две минуты до конца Князев сравнял счет - 11:11.  И  девчонки,  до
этого державшиеся  просто  стоически,  дрогнули.  Генка  выцарапал  мяч  у
капитана и вышел один на один с вратарем. И ему заплели сзади ноги.
     Девчонка виновато опустила глаза. Генка  молча  поставил  мяч  против
ворот и отошел. В глазах его читался приговор.
     И он пушечным "прямым подъемом" вколотил мяч в девятку.
     Они выиграли - но  какой  ценой!  Хотелось  упасть  и  не  двигаться.
"Джоконда" выглядела очень огорченной. Но честно подошла в полном составе.
     - Мы сдаемся... - напряженно улыбнулась капитан. - А зовут меня Катя.
     - Я же говорил, от судьбы не уйдешь! - самодовольно напыжился Князев.
     Через час девушки разбили лагерь рядом с когортой Леваднюка.  Вернее,
разбивали   ребята,   а   "Джоконда"   им   помогала.   Все   уже   успели
перезнакомиться. Девушки тоже приехали ив Киева. Из института физкультуры.
И так же, как и парни, использовали последние дни лета.
     Кто-то умчался на велосипедах  в  город,  за  тортами  и  не  только,
остальные купались и загорали  на  узком  пляжике.  Предстояла  еще  целая
вечность - почти две недели отдыха.



                                    3

     Две недели в стихийно  возникшем  под  Евпаторией  молодежном  лагере
стали лучшими днями в Женькиной жизни. Даже Вилька присмирел здесь и  стал
не  таким  колючим.  Множество   знакомств,   бесконечные   футбольные   и
волейбольные матчи, как правило -  упорные  и  кровопролитные,  танцы  под
магнитофон вечерами, головоломные  трюки  двух  ребят-велобрейкеров,  трио
струнников  (гитара,   двенадцатиструнка   и   банджо)   из   Харькова   с
феноменальным репертуаром и парень-йог из Москвы.
     Их собралось человек пятьдесят, почти все - студенты.  Женя  отдалась
этой жизни вся. Вилька сперва робел, но вскоре попривык  и  тоже  перестал
отличаться от пестрой разноголосой компании. Здесь все были равны  -  все,
любой, кем бы он ни являлся. Каждый умел что-то,  чего  не  умели  другие.
Женька вновь почувствовала себя человеком, забыв о свинцово-тяжелом  слове
"нелюдь" и месяцах одиночества.
     Вилька и вовсе выглядел ошарашенным. Он столкнулся с этим впервые.
     Но всему в мире приходит конец. Нагрянул сентябрь, приблизилась  пора
учебы,  и  студенты  со  вздохами  и  проклятиями  стали  растекаться   по
институтам. Лагерь начал пустеть.
     Женя и Вилька ни разу за это время  не  вспоминали  тот  разговор  на
острове. А когда лето закончилось, они  боялись  взглянуть  друг  другу  в
глаза, понимая, что вновь остаются одни, хоть теперь их и стало двое.
     А лагерь сворачивался на глазах. Женя  с  Вилькой  сидели  у  воды  -
местным уезжать не надо. Здесь и нашел их "директор" - Олег Леваднюк.
     - Ага! Аборигены. Вас-то я и ищу. Живо, свои координаты, - потребовал
он, вытаскивая подаренный Катей-капитаном китайский блокнот.
     - Что? - не понял Вилька.
     - Адрес, адрес давай, дорогуша.
     - Зачем? - удивился тот.
     - Как это - зачем? - опешил Олег. -  Вместе  жили?  Вместе  в  футбол
гоняли? А кто нам в плавании  первое  место  ушатал?  Москвичей  на  место
поставил? Может, я?
     - Я, - прошептал Вилька. Он покусал губи и тихо сказал: -  Олег...  я
хотел сказать... Вы не знаете, что я...
     - Что не знаем? Что тебе акваланг нужен, как черепахе буденовка?  Или
я не заметил Жениных глаз? А этот хитрый  медальон  из  совершенно  дикого
сплава? Или, думаешь, я не видел, как она порезала на кухне руку и полчаса
тебя искала, чтобы перевязать, хотя вокруг сновала  уйма  народу?  Или  вы
думаете, что кто-то считает, будто Женина медь чем-то хуже моего железа?
     Вилька был сражен. Женя испуганно смотрела на Олега.
     - Помнишь, Женя, наш разговор на берегу?
     - Помню, - прошептала девушка и глаза ее засверкали.
     - А ты, Вилька? Забыл, как  учил  меня  и  других  своему  подводному
стилю? И ты считаешь, что я не захочу  пожать  тебе  руку?  Чудак-человек!
Зачем мне его адрес! Меня,  если  хочешь  знать,  вся  киевская  делегация
уполномочила засвидетельствовать вам, так сказать, наше почтение.
     Олег немного разозлился. А Вилька только глазами захлопал.
     - Ну, ну, - хлопнул его по  плечу  "директор",  -  будь  мужчиной.  И
желательно самим собой.
     Женя пошевелила губами и тихо спросила:
     - И мне тоже быть?
     Олег кивнул.
     Вилька угрюмо сказал:
     - Это что, средство от одиночества?
     Олег засмеялся:
     - Эх ты, простота! Какое еще средство? - он улыбнулся. Женя  ответила
улыбкой, а Вилька так и остался серьезным. - Это же не насморк. Да  и  нет
от одиночества никакого средства. Вернее, есть, но  у  каждого  оно  свое.
Единственное.
     Олег замолчал. Потом встрепенулся.
     - Да что я вам морали читаю, в самом-то деле...
     - Все! - решительно отрезал Вилька неожиданно для остальных.  -  Все!
На следующий год еду поступать в ваш институт. Правильно, Женя?
     - Правильно! - отозвалась симпатичная девушка в макси-майке.
     - Все, Олежка! Пиши мой адрес!





                             Владимир ВАСИЛЬЕВ

                              ЗАБЫТАЯ ДОРОГА
                     (История византийских перстней)




     Ромка даже не подозревал, как отреагирует институтский друг Владислав
Багдасаров на его неожиданную находку. Багдасаров был лет на  пять  старше
Ромки и в институт поступил уже после  службы  в  армии.  Слыл  он  парнем
серьезным, бесспорно - умным, но несколько замкнутым. Впрочем,  он  никому
ни в чем не отказывал, но никогда и не делал  и  не  говорил  больше,  чем
требовалось.  Со  своим  курсом  у   него   сложились   корректно-вежливые
отношения; Ромка  с  Багдасаровым  здоровался  и  на  этом  их  знакомство
исчерпывалось.
     Жил Багдасаров в общежитии и Ромка, коренной  киевлянин  и  вчерашний
школяр несколько неуютно почувствовал себя у входа в этот особый, ни с чем
не сравнимый уголок студенческого быта. Наконец  он  вздохнул,  решительно
нагнул голову и вошел внутрь. Вскоре ему подсказали, что Багдасаров  живет
в 88-й  комнате.  Миновав  87-ю,  Ромка  остановился,  ожидая  увидеть  на
очередной двери две восьмерки.
     Восьмерок оказалось восемь. Две, ниже - четыре в ряд, и в самом  низу
опять две. Над этой кавалькадой восьмерок красовались два  цветных  снимка
из "World Soccer": Сократес, стоящий на коленях и воздевший руки к небу, и
сосредоточенно глядящий куда-то влево Брайан Робсон. Насколько Ромка знал,
оба эти футболиста играли под восьмыми  номерами,  Сократес  за  Бразилию,
Робсон за Англию.
     Ромка усмехнулся. Видать, цифру "8" здесь уважали.
     Он осторожно постучался.
     - Открыто! - рявкнули изнутри.
     Ромка вошел. Багдасаров возлежал на койке, задрав ноги на пошарпанную
спинку; за столом,  покрытым  бордовой  скатертью,  сидел  его  закадычный
дружок Дима Федоренко, который сортировал пожелтевшие от  времени  газеты,
аккуратно раскладывая их на три стопки. Багдасаров грыз яблоко и  созерцал
свои кроссовки, покоящиеся на спинке кровати.
     - А, Ромка, - удивился он и сел. - Заходи.
     Ромка шагнул через порог и огляделся. Все стены пестрели плакатами  и
постерами  из  журналов:  футболисты,  кадры  из  фантастических  фильмов,
рок-группы - все это придавало комнате богемно-многозначительный  вид.  За
дверью притихли два спортивных велосипеда, рядом с лампочкой с  потолка  в
специально сплетенной сетке свешивался дорогой футбольный мяч, на стене, в
щели между атакующим Ван Бастеном и группой "Grand Funk Railroad",  тускло
отблескивала  электрогитара,   разрисованная   крестами,   иероглифами   и
самурайскими мечами. И книги, книги везде - на подоконнике, на  столе,  на
полу кипы, целые Эвересты книг. Корешок толстенного, обернутого  хрустящей
белой бумагой фолианта являл миру жирную надпись: "ДМБ-87".
     Ромка печально заулыбался: "Весело живут! Не то, что я - как  мышь  в
аптеке, это не тронь, сюда не сядь, и не дай бог забудешь где-нибудь  свет
погасить! Хорошо, хоть свою комнату удалось отвоевать. Но какой кровью!"
     Вздохнув, Ромка наконец поздоровался:
     - Привет, граждане!
     Дима, не отрываясь от газет, буркнул нечто  приличествующее  моменту,
Багдасаров кивнул и осведомился:
     - Там у нас на кухне супчик греется... Участвуешь?
     Ромка замотал головой и подумал, что жизнь под маминым крылышком  все
же имеет и свои преимущества.
     - Я, Славик, собственно, вот  чего.  Помнишь,  я  у  тебя  видел  два
перстня? Ну, такие, с неограненными камнями?
     Багдасаров резко  обернулся  к  нему  и  на  лице  его  Ромка  уловил
напряженнейшее внимание. Дима вздрогнул и  тоже  обернулся,  оставив  свои
газеты. Ромка заторопился, сунул руку в карман и протянул вперед.
     - Вот!
     На ладони лежал потемневший от времени перстень. Обруч его был  очень
широк, шире даже камня. Сам камень бугрился едва обработанной поверхностью
и  поражал  глаз  странной  асимметрией.  До  сих  пор  Ромка   не   видел
несимметричных камней, вернее, до тех пор, пока не  увидел  два  таких  же
перстня у Славки. Произошло это месяца два  назад.  Присмотревшись,  легко
было заметить, что обруч  у  перстня  даже  не  цилиндрический,  а  слегка
конический; отверстие для пальца по диаметру совпадало с обеих сторон,  но
внешний обвод обруча с одной стороны был устроен так, что  мог  подойти  и
прочно состыковаться с другой  стороной  еще  одного  перстня.  Внутри  на
обруче виднелся выгравированный знак, замысловатый и непонятный.
     Багдасаров трепетно взял перстень, оглядел его со всех сторон, словно
хрупкую вазу эпохи Мин, на секунду задержав взгляд на знаке, и  повернулся
к Диме.
     - Седьмой...
     Еще с минуту он вертел в руках Ромкину  находку,  возбужденно  блестя
глазами.
     - Где ты его взял? - спросил он, не отрываясь от перстня.
     Ромка торжественно начал:
     - А вот это - сплошной анекдот. Вчера  случайно  заглянул  в  кабинет
отца, словарь искал, и на столе обнаружил эту штуку. Сразу  вспомнил,  что
видел у тебя такие же. Ты ведь разыскивал их? Везде и  у  всех  спрашивал,
так ведь?
     Багдасаров кивнул.
     - Ну, вот. Дождался я  отца,  спрашиваю,  откуда,  мол,  у  тебя  эта
вещица? Он засмеялся.  Оказывается,  сей  перстень  ему  всучили  в  одной
антикварной лавке в Швейцарии.
     - Когда? - быстро уточнил Багдасаров.
     - Месяц назад.
     - А почему твой отец оказался в Швейцарии?
     Ромка улыбнулся не без гордости: отец его  был  достаточно  известной
личностью.
     - Он -  журналист-международник.  Мотается  по  всему  свету,  я  его
месяцами не вижу, - Ромка секунду  помолчал.  -  Ну,  слушайте  дальше-то.
Зашел он в лавку просто так, из любопытства. А продавец, он же хозяин, как
узнал, что посетитель - русский, непременно захотел вручить ему что-нибудь
на память. Батя счел неудобным отказаться, тем более, что  стоил  перстень
сущие гроши. Короче, купил, вернулся, принес  домой  -  ума,  говорит,  не
приложу, куда его приспособить. Положил  на  стол,  да  так  и  провалялся
перстенек этот, пока я не наткнулся.
     Ромка умолк.
     - Все? - поинтересовался Багдасаров.
     - Вроде бы, да... - неуверенно пожал плечами Ромка.
     С минуту все трое безмолвствовали. Ромка ждал, что произойдет дальше,
Славка обменивался с Димой быстрыми взглядами.
     Первым нарушил молчание Дима.
     - По-моему, гора в первый раз сама пришла к Магомету, а не наоборот.
     - Подожди, - сказал Багдасаров, поморщившись.  -  Скажи-ка,  Рома,  а
больше ничего подобного тот швейцарский лавочник твоему отцу не предлагал?
     Ромка напрягся.
     - Нет! - и вдруг  смущенно  остановился.  -  Хотя...  Отец,  кажется,
упоминал какую-то штуковину... Вроде подставки, что-ли.  И  там,  кажется,
какие-то знаки... А какое это имеет отношение к перстням?.
     - Где твой отец? - нетерпеливо перебил Багдасаров.
     - Дома...
     - Телефон есть?
     - Есть...
     - Бежим!
     Они, как угорелые,  вырвались  из  комнаты,  ежесекундно  подталкивая
Ромку. Вихрем пролетев по длинному коридору и едва не сшибив группу весело
завизжавших  девчонок,  они  скатились  по  лестнице,  прыгая  через   две
ступеньки, и оказались у телефона. Пожилая, похожая на печального  кенгуру
вахтерша осуждающе покачала головой, но, видимо, Багдасаров числился у нее
на хорошем счету, раз она этим и ограничилась. Багдасаров на ходу  бросил:
"Мариванна, мы позвоним!" и сразу  же  схватил  трубку.  Дима,  сложившись
пополам, завис на перегородке у стола  вахтерши.  Та  добродушно  ворчала.
Багдасаров сунул трубку Ромке.
     - Ну!
     Ромка покорно набрал номер. Отозвался отец. Это Ромку  воодушевило  и
он, коротко объяснив, что собиратель перстней намеревается что-то  у  него
выяснить, вернул трубку Славе.
     - Как? Как отца-то зовут? - шепотом спросил Багдасаров, зажав ладонью
микрофон.
     Ромка, скорее инстинктивно, чем осознанно, подсказал:
     - Андрей Сергеевич...
     - Добрый день, Андрей Сергеевич!
     Ромка  лихорадочно  соображал,  не  напутал  ли  он   чего   с   этой
"подставкой", и, хоть и слышал  голос  Багдасарова,  слова  совершенно  не
воспринимал.
     Очнулся он минуты через три. Багдасаров все еще говорил с отцом, Дима
полулежал-полувисел на перегородке и напряженно вслушивался.
     - И все же, как человек честный,  я  просто  обязан  вернуть  вам  те
деньги, которые уплачены за перстень...
     Отец что-то заговорил, по-видимому, возражал Багдасарову.
     - Ну что же, в таком случае огромное спасибо! Да-да... И  если  будут
результаты, сразу же сообщите через вашего сына. Впрочем, если результатов
не будет - все равно сообщите. Да-да... До свидания.
     Багдасаров опустил трубку  на  аппарат  и  медленно  обернулся.  Дима
выжидающе смотрел на него.
     - Это замок.  Определенно,  -  Багдасаров  говорил  спокойно,  но  на
физиономии его аршинными радостными буквами читалось: "Наконец-то!"
     Дима взялся за голову и сел прямо на мраморный пол.
     Ромка испуганно попятился.
     - Ребята! - жалобно протянул он, чертыхаясь в душе  из-за  того,  что
пропустил почти весь телефонный разговор. - Может, вы  все-таки  объясните
что-нибудь?
     Багдасаров, уже было направившийся к выходу, обернулся.
     - Рома... - он ненадолго  задумался.  -  Слушай,  дружище,  давай  не
сейчас, а? Спасибо тебе большое, но... сейчас я здорово  пришиблен,  мысли
путаются. Приходи завтра. Мы как раз выясним кое-что...  Как  же  замок  с
седьмым угодили в Швейцарию? Задачка...
     Ромку  снедало  любопытство,  но  он  понял,  что  от   Славки   пока
действительно ничего путного не добиться. Он вздохнул:
     - Значит, завтра?
     - Угу...
     - А вы куда?
     -  В  архив,  дорогуша,  в  архив,  -  выскакивая  за  дверь   бросил
Багдасаров. Дима уже ждал его на улице.
     - Вы хоть комнату-то закрыли, оболтусы? - крикнула вдогонку вахтерша.
     Багдасаров остановился, сказал:  "А-а,  черт!"  и  быстрыми  прыжками
понесся вверх по лестнице.
     - И суп, суп! - напомнил ему в спину Дима.
     Ромка усмехнулся. "Занятные парни! Хорошо, если познакомлюсь  с  ними
поближе..."
     - До завтра, - сказал Ромка Диме и зашагал к выходу. Уже  на  крыльце
он обернулся и увидел, как тот за стеклянной дверью помахал ему рукой.


     Однако назавтра Ромке не удалось  попасть  к  Багдасарову  -  с  утра
сдавал давно висящую на хвосте  лабу,  а  после  двух  пар  друзей-сыщиков
отыскать не удалось. Нигде. Нашел их Ромка лишь спустя три дня,  да  и  то
случайно - в  институтской  столовой.  Разговорились,  Багдасаров  затащил
Ромку к себе. Все эти дни Ромка строил самые фантастические теории  насчет
перстней, заранее зная, что все они ничуть не будут походить на правду.
     Багдасаров извлек из недр видавшего виды  шкафа  стильную  коричневую
папку и небольшую коробку, похоже  -  от  электробритвы.  Водрузил  их  на
стопку книг, возвышающуюся в центре стола, сел. Ромка опустился  напротив,
оседлав шатучий табурет.
     - Небось, сгораешь от любопытства?
     Ромка фыркнул: "Еще бы!"
     - Тогда,  слушай.  Началась  эта  детективная  история  с  перстнями,
наверное, невероятно давно. Но для меня - всего-навсего семь лет назад, за
год до службы. Как-то  раз  копался  я  в  семейных  бумагах  и  обнаружил
любопытный документ. - Славка вынул из папки несколько пожелтевших листков
почтенного возраста. На них змеился рукописный текст на неизвестном  Ромке
языке  и  рисунок  присутствовал  -  знакомого  вида  перстень  -   весьма
незаурядно выполненный углем.
     - Понятно, что меня это заинтересовало.  Я  расспросил  отца,  но  он
почти ничего  не  знал,  сказал  только,  что  это  одно  из  исторических
увлечений деда. А дед  как  раз  за  неделю  до  этого  уехал  лечиться  в
Феодосию. Я еле дождался его, так как в поисках еще чего-нибудь,  имеющего
отношение к первому документу обнаружил целый архив  и  два  перстня.  Вот
эти, - Багдасаров указал на пару  перстней  в  коробке.  Они  покоились  в
ячейках, около которых виднелись аккуратно наклеенные бирочки  с  цифрами.
Эти значились под номерами 1 и 4. Кроме того сейчас были заняты  -  ячейки
2, 5 и 7. Третья и шестая пустовали.
     - Второго, пятого и седьмого тогда еще не было, - сказал  Багдасаров,
коснувшись  тремя  пальцами,  как  пианист,  соответствующих  перстней.  -
Кстати, три дня назад ты принес вот этот, седьмой. Но вернемся к деду. Вот
что он рассказал. Во время войны - а мой дед прошел всю войну,  с  первого
до последнего дня - служил вместе  с  ним  один  парень,  историк,  Андрей
Щелкалов. Как-то так вышло, что с дедом он сдружился: знаешь ведь, как это
бывает - котелок один на двоих, ели вместе,  спали  рядом,  одной  шинелью
укрывались. И носил этот парень на шее перстень - на цепочке. Дед спросил,
что это за странная вещь. Выяснилось, что перстень имеет свою  собственную
биографию. Андрей рассказал все с самого начала, как я тебе пытаюсь.
     Багдасаров хлопнул ладонями по столу.
     - Придется совершить небольшой экскурс в  историю.  Приблизительно  в
1570 году, во время правления Ивана Грозного,  начал  действовать  русский
корсарский флот. Знаешь, что это такое?
     Ромка не знал.
     - Собственно, это  узаконенное  пиратство.  Или  антипиратство,  если
угодно. Одно государство топит торговые суда  другого.  На  Балтике  тогда
сложилась  весьма  напряженная  ситуация.  Россия  рвалась  к  морю  -  ей
необходимо было торговать. Европейские страны как могли противились этому.
Тогда Иван Грозный решился на следующий шаг: сделал ряд уступок английским
купцам - снизил пошлину,  приказал  торговать  с  англичанами  по  низким,
выгодным им ценам и так  далее.  Понятно,  что  англичане,  по  сути  дела
получившие монополию на торговлю  с  Россией,  крепко  ухватились  за  эту
возможность и слетались, а точнее - сплывались к  берегам  России,  словно
мухи на мед. Европу  это  взбесило,  в  первую  очередь  польского  короля
Сигизмунда-Августа. Он и натравил свой корсарский флот на английские суда.
Иван Грозный в ответ сколотил свой флот, с помощью иностранных мореходов и
русских корабелов, для защиты англичан. Дрались эти корсары, без сомнения,
много, одно море знает сколько  моряков  там  погибло.  На  русских  судах
матросами служил всякий сброд - головорезы со всей Европы, хотя хватало  и
русских моряков. На одном из таких корсарских кораблей и  подвизался  пра-
пра-, не знаю уж, сколько раз "пра-" дед Андрея - Федор Щелкалов.  В  этом
же 1570  году  в  одной  из  морских  баталий  корабль  получил  серьезные
повреждения и затонул немедля.  Из  экипажа  спаслось  восемь  человек  и,
видимо, спасли они помимо собственных жизней еще нечто, нечто очень важное
для царя Ивана. Что именно - ни Андрей Щелкалов, ни дед, ни  я  так  и  не
выяснили. Но услуга, видать, вышла немалая, потому что царь пожаловал всем
восьмерым определенную сумму денег -  факт  для  того  времени  достаточно
необычный - и в память вручил семерым матросам по такому  вот  перстню,  а
восьмому, голландцу-штурману - то, что мы условно называем  "замком".  Так
предок Андрея Щелкалова стал  обладателем  перстня,  который  впоследствии
передавался из поколения в поколение, от отца к сыну, пока не добрался  до
Андрея. В 43-м году Андрей погиб под Курском. Родных у него не оказалось и
перстень оставил себе мой дед. Андрей успел сказать,  что  все  перстни  и
замок, собранные вместе, имеют какие-то необычные  свойства  и  дал  адрес
архива, где могли найтись сведения об остальных перстнях.
     Деду повезло больше - он дожил до победы, и, помня  о  словах  друга,
стал искать архив. Оказалось, что его эвакуировали  из  Москвы  куда-то  в
Сибирь. Добрался до него дед аж в 58-м году, в Новосибирской,  области,  в
Искитиме. И выяснил интереснейшие вещи.
     Перстни с замком уходят корнями в глубокую  древность.  Упоминание  о
них нашли в византийских документах. Представляешь? Византия!  Видишь  вот
эти знаки внутри? - Багдасаров показал на  замысловатые  письмена.  -  Это
цифры. Правда с письменностью Византии,  то  бишь  с  греческим  языком  и
алфавитом,  они  не  имеют  ничего  общего,  но  именно  из   византийских
документов узнали, что это просто цифры,  от  1  до  7.  Подобных  знаков,
насколько я сумел установить, ни один народ мира ни ныне, ни  в  древности
не употреблял. По крайней мере, в течение последних трех-пяти  тысяч  лет.
Другими словами, науке они неизвестны. Далее. В тех же документах сказано:
"Кто соберет воедино все перстни, сложит их в ключ и вставит ключ в  замок
- тот откроет некую "забытую дорогу человечества". Что  это  за  дорога  и
куда она ведет - не упоминается. Забавно, правда? Я, честно говоря, до сих
пор не понял: перстни - это ключ, замок тоже имеется, а вот где дверь? Или
что-то вроде нее?
     - Постой, - перебил его Ромка. - А почему  тот  же  Иван  Грозный  не
открыл эту дорогу? Ведь у него были под рукой все семь  перстней  и  замок
впридачу. Или тот, кто все это царю доставил?
     -  Ха!  Дело-то  как  раз  в  том,  -  объяснил  Багдасаров,  -   что
византийские рукописи нашли почти через триста лет после  того,  как  Иван
Грозный раздал все матросам. Замок и перстни разбрелись  по  Европе.  Царь
просто не знал предназначения ключа и замка, не знал даже, что это  вообще
ключ и замок.
     Багдасаров умолк. Ромка  сидел  здорово  ошарашенный.  Такие  истории
всегда интригуют до крайности, а если ты еще и их участник...
     - Вот и начал мой  дед  искать  следы  всех  перстней,  кроме  номера
четвертого, который уже был у него. Шесть лет спустя  дед  напал  на  след
второго:  Андрей  Щелкалов  еще  до  войны  сумел  установить  имена  трех
матросов, получивших перстни.  Кроме  Федора  Щелкалова  это  были  Степан
Гурьев, крестьянин богатого соликамского купца Аникея Строганова,  ставший
корсаром, и эстонец из Колывани Леокс Тит, о котором кроме имени ничего не
было известно. Дед пошел дальше - он узнал имена всех.  Всех  восьми.  Ими
оказались: польский сорвиголова Ян Вылчек, почему-то  пошедший  в  русский
корсарский   флот,   хотя   биться   ему   приходилось   со   своими    же
соотечественниками-поляками; мореход-датчанин Ганс Гофман; фламандец Клаус
Морке  и  сын  крымского  татарина  и  русской  девушки   Марат   Мурзаев,
прижившийся в Холмогорах и также посланный в корсары Аникеем  Строгановым.
Замок  получил  шкипер  -  голландец  Йохан  Ван-Бук.  Дед   упорно   стал
раскручивать этот казалось бы безнадежный клубок. Он выяснил,  что  Степан
Гурьев скоро попал в опалу царю и опричнине, бежал и осел где-то в Сибири.
Морке и Ван-Бук вскоре вернулись на родину, Вылчек  и  Тит  тоже  впали  в
немилость и вынуждены были перебраться не то в  Литву,  не  то  в  Польшу.
Мурзаев позже несколько раз участвовал  в  стычках  с  крымским  ханом  и,
вероятно, обосновался в Крыму, скорее всего в  Кафе  -  Феодосии.  Остался
Гофман, о котором не находилось сведений  вплоть  до  64-го  года.  Именно
тогда дед узнал, что под Витебском есть усадьба,  которую  местные  жители
издавна называли "замком Ханса Перстеня".  Дед  ухватился  за  эту  слабую
ниточку, навел справки и оказалось, что построил замок некий Ханс  Хофман!
Примчавшись туда, он разыскал усадьбу и можешь  представить  его  радость,
когда он увидел портрет этого Ханса: на шее  у  него  был  изображен  этот
самый перстень! В  замке  тогда  действовал  пионерлагерь.  Дед  попытался
выяснить куда  подевались  различные  вещи  хозяев  и  где  сами  хозяева.
Оказалось, что Ханс (или Ганс - как больше нравится)  построил  усадьбу  и
мирно зажил в ней с 1590-го года. Там же жили и  его  потомки,  вплоть  до
революции 17-го. Куда забросила их судьба после  -  неизвестно,  некоторые
предметы обстановки и драгоценности сохранились и были переданы витебскому
краеведческому музею. Дед побывал там и не зря: перстень значился в списке
драгоценностей "замка Ханса Перстеня". Однако  в  выставленной  экспозиции
его не было. После разговора с сотрудниками и раскопок в резерве  перстень
все же нашли. Дед каким-то непостижимым образом убедил отдать ему перстень
- в те годы вещь немыслимая. Это оказалась первая и последняя его  победа.
Вообще-то он увидел еще два перстня - вот  эти,  второй  и  пятый,  но  их
вычислил уже я. Перстень Гофмана  значился  под  первым  номером.  Кстати,
когда я наткнулся на первый документ, дед  ездил  в  Феодосию  -  помнишь?
Вернулся невеселым. Это неспроста, он выяснил судьбу перстня Мурзаева.  До
войны какой-то его потомок жил себе в Феодосии, его помнили из-за перстня,
носимого  как  медальон.  Так  вот,  во  время  оккупации  этот   перстень
прикарманил один немец-офицер. Видать, он и увез его при отступлении.  Это
и все, что выяснил дед. А я установил,  что  обер-лейтенант  Курт  Фиц  не
погиб впоследствии, а по окончании войны бежал в  Южную  Америку.  Кстати,
его  имя,  точнее  псевдоним,  обнаружилось  среди   недавно   выловленных
ИНТЕРПОЛОМ главарей кокаиновой мафии. Кажется, его даже судили.
     Но вернемся на пару лет раньше. До  84-го  года  дед  ни  на  шаг  не
продвинулся в поисках. Двадцать лет он ворошил архивы, но  ему  не  везло.
Вдвоем мы копались еще год, тоже безрезультатно. Потом  я  ушел  в  армию,
досадуя, что целых два года потеряю в своих  поисках.  Можешь  представить
мои чувства, когда в первые же дни службы я узнал, что  среди  новобранцев
есть эстонец по имени Леокс Тит! Я сразу же  познакомился  с  ним.  Вскоре
выяснилось, что у них полдеревни носит фамилию Тит и один из селян владеет
перстнем, который, по слухам, подарен его предку царем. Леокс хорошо знает
этого человека и даже приходится ему дальним родственником.  В  результате
переписки тот соглашается продать перстень. Так, спустя два  года,  в  мои
руки попадает третий экземпляр. Его номер -  пятый.  Дед,  понятно,  очень
обрадовался и мы с новой энергией взялись за поиски. Вскоре я  переехал  в
Киев, поступил в институт. Через год я списался с архивом города  Гданьска
и получил копию документа - что-то вроде судебного протокола. Вот, смотри,
- Багдасаров достал очередную бумагу из папки. - Судили  некоего  Вылчека,
русского корсара и изменника. Несомненно, это был  тот  самый  Ян  Вылчек,
данцигский шалопай, удравший от правосудия в корсары. Его повесили в  1584
году. Списавшись со специалистами Гданьского института истории, я попросил
попытаться выяснить судьбу перстня.  И,  представь,  на  их  публикацию  в
каком-то журнале откликнулся один краковский рабочий. Перстень хранился  у
него, но каким образом попал он к родителям, рабочий не имел ни  малейшего
представления.
     Перстень переправили мне в обмен  на  обещание  сообщить  в  институт
результаты дальнейших поисков. Это оказался перстень номер два. Теперь  мы
их собрали уже четыре - больше половины! И  когда  я  безнадежно  зашел  в
тупик, являешься ты с седьмым номером, да еще находятся следы замка!  Если
знакомый твоего отца действительно  сумеет  разыскать  и  передать  замок,
останутся всего два перстня - не так уж много.
     Ромка спросил:
     - А чей перстень принес я?
     Багдасаров кивнул:
     - Я тоже задавался этим вопросом. Возможны  три  варианта:  либо  это
перстень Степана Гурьева, но  вряд  ли  он  мог  попасть  в  из  Сибири  в
Швейцарию. Марат Мурзаев тоже, скорее всего,  отпадает.  Самое  вероятное,
что это перстень Клауса Морке, фламандца. Улавливаешь? Швейцария не так уж
и далеко.
     - Значит, остается замок и два перстня?
     - Выходит так...
     - И ты надеешься их найти?
     - Надеюсь, - твердо сказал Багдасаров.
     Ромка мечтательно закрыл глаза.
     - То-то обрадуется твой дед, когда узнает, что ты  отыскал  еще  один
перстень и напал на след замка!
     Багдасаров вздрогнул и тускло взглянул на Ромку.
     - Дед умер в прошлом году... - и добавил шепотом,  -  и  завещал  мне
найти забытую дорогу...


     Прошла еще неделя. Все это время Ромка с нетерпением ждал известий  о
замке. Теперь он знал, что отец договорился с кем-то  из  своих  женевских
знакомых, чтобы тот зашел в ту самую лавку и узнал  насчет  замка.  Как-то
придя вечером домой, Ромка ощутил неясное напряжение: отец был  дома,  что
нехарактерно для столь раннего часа. Ромка кинулся к нему в кабинет.
     Отец сидел в кресле и курил, пуская под  потолок  правильные  колечки
дыма. А на столе в луче  настольной  лампы  тускло  поблескивал  необычный
предмет. Ромка замер. Предмет формой  и  размерами  напоминал  кирпич.  Он
твердо стоял на ножках, слитых воедино с его  корпусом.  Подойдя  поближе,
Ромка рассмотрел, что предмет представляет собой  брусок  того  же  дикого
необработанного  камня,  что  и  в  перстнях,  только  размером  побольше.
Поверхность его была неровной и тоже едва-едва сглаженной. Брусок  искусно
вправили в подставку, наружу выступал только прямоугольник  верхней  грани
"кирпича". Сбоку на оправе, вдоль открытой поверхности  камня,  с  равными
промежутками виднелись такие же знаки, как и на перстнях, все семь в  ряд.
А на малых сторонах прямоугольника выделялись неровные выступы  с  пазами,
видимо для закрепления каких-то предметов. Подставка-оправа была выполнена
из того же металла, что и перстни. Вещь казалась очень старой, но нигде не
была повреждена; от нее исходило  нечто  непонятное,  внушающая  невольное
уважение эманация, что ли?
     - Вот, - нарушил молчание, отец, -  это  та  самая  вещь.  Твой  друг
просил побыстрее переправить ее. Так что дальнейшее в твоих руках.  Можешь
забирать эту штуковину. И еще вот, - отец  встал,  неторопливо  прошел  по
комнате и взял со стола конверт  из  плотной  розоватой  бумаги.  -  Здесь
кое-какие факты, тоже передашь своему другу.
     Ромка восторженно прошептал:
     - Замок!
     Отец усмехнулся в усы и ненавязчиво поинтересовался:
     - А что, твой товарищ любитель старины? Коллекционер?
     - Нет, - замотал головой Ромка. - Он ищет забытую дорогу.
     Потом до Ромки дошло, что отцу эти  слова  ровным  счетом  ничего  не
скажут, но объяснять  было  слишком  долго.  Он  бережно  уложил  замок  в
дипломат, сунул туда же конверт и бросился к выходу.
     - Это длинная история, па. Я тебе после расскажу, ладно?
     - Беги-беги - проворчал отец. - Пинкертон...
     В увлечения сына он никогда не вмешивался.
     К   общежитию   Ромка   приближался   ильфо-петровским    "фривольным
полугалопом", моля бога, чтобы Багдасаров оказался дома. Начинало темнеть.
Ромка уже собирался нырнуть в вестибюль, когда его окликнули:
     - Эй, Рома!
     Он оглянулся. От спортплощадки неторопливо  и  даже  как-то  вымотано
тянулась вереница парней в футболках. Среди них был и Багдасаров.  Он  шел
чуть поотстав от передних, держа подмышкой пестрый ромбиковый мяч.
     Вместо ответа Ромка поднял  дипломат  и  выразительно  ткнул  в  него
пальцем. Багдасаров бегом кинулся к  нему.  Громко  дыша,  он  остановился
около Ромки.
     - Замок? - с такой отчаянной надеждой спросил он, что Ромка внутренне
содрогнулся, представив всю глубину  разочарования  Багдасарова,  если  бы
замка найти не удалось.
     Ромка, довольно улыбнувшись, кивнул.  Багдасаров  немедленно  потащил
его в комнату. Ловко забросив мяч в  сетку  под  потолок,  он  нетерпеливо
повернулся к Ромке: "Ну?"
     Но Ромка и не думал тянуть: он уже открывал дипломат.
     Багдасаров осторожно прикоснулся к "кирпичу" и  еще  более  осторожно
взял его в руки.
     - Замок, старший... - прошептал он завороженно.
     Диму Федоренко он называл "старшим", потому что они родились  в  один
год и один день, но Дима на полтора часа раньше.
     Ромка молчал.
     - Черт меня побери, это же действительно замок! - уже  громче  сказал
Багдасаров, бережно ставя его на стол, и плюхнулся на кровать. Ромка вынул
из дипломата письмо и протянул ему.
     - Тут  еще  какие-то  факты.  Он  так  и  сказал:  "факты",  повторив
выражение отца.
     Багдасаров живо подскочил и распечатал плотный забугорный конверт. По
мере  чтения  лицо  его  вытягивалось,  отражая  безграничное   удивление.
Прочитав, он медленно протянул письмо Ромке и вновь опустился на  кровать.
В письме говорилось, что женевский  знакомый  отца  без  труда  отыскал  и
антикварную лавку, и упомянутую необычную вещь. Продавец-хозяин, видя, что
"замком" интересуются всерьез, заломил за него кругленькую цену, но  позже
все-таки удалось столковаться на вполне приемлемой сумме. Насчет перстней:
их у торговца было два. Один он  продал  болгарскому  туристу  еще  зимой,
второй - русскому, всего с  месяц  назад  -  без  сомнения  подразумевался
Ромкин отец. На расспросы о болгарине лавочник, совершенно неожиданно  дал
исчерпывающий  ответ:  оказалось,  они  обменялись  сувенирами.   Болгарин
уступил продавцу антикварную книгу, где  оставил  памятную  надпись,  свое
имя, фамилию и адрес. На вопрос откуда у него в  лавке  подобные  предметы
торговец дал уклончивый туманный ответ. Насколько понял знакомый Ромкиного
отца, лавочник не брезговал скупкой краденого и эти вещи, вероятно  стащил
какой-нибудь воришка. По-крупному торговец не играл, это  выяснили  точно.
Потом все же удалось  выудить  признание,  что  замок  и  оба  перстня  он
перекупил у некоего итальянца, часто посещающего Женеву. Итальянец зовется
Пьетро Трускалотти, на момент разговора он в  Женеве  отсутствовал.  Этими
"фактами" письмо исчерпывалось.
     - Прочел? - спросил Ромку Багдасаров. -  Однако,  знакомые  у  твоего
папани! Хватка, как у Штирлица.
     Ромка усмехнулся:
     - А я знаю кто все это раскопал. Ни  много,  ни  мало  -  шеф  охраны
нашего консульства в Женеве. Профи.
     - Н-да, впечатляет. Теперь еще и итальянец какой-то входит в круг.  -
Багдасаров умолк на некоторое время. - Я так и не понял  каким  путем  два
перстня и замок попали в Швейцарию, а тут, оказывается, еще и Италия...
     - Что же ты хочешь, четыреста лет прошло, - пожал  плечами  Ромка,  -
сколько раз эти перстни из рук в руки переходили...
     - Подожди, - поморщился Багдасаров. - Если перстней было два, то  чей
же второй? Гурьева или Мурзаева? А? Как ты думаешь?
     Ромка осторожно ответил:
     - Полагаю, что не Гурьева.
     - Точно, - подтвердил Багдасаров. - И я так думаю.  Значит,  перстень
Мурзаева каким-то образом перекочевал из рук немца,  из  Южной  Америки  в
Швейцарию. Или сначала в Италию? Черт, голова кругом идет!
     - А может он вообще в Южной Америке не бывал?
     Багдасаров двинул плечами.
     - Может, и так...
     Ромка обернулся к столу и несколько секунд глядел на замок.
     - Слава, - робко спросил он, - а ты не задумывался,  почему  замок  и
два перстня оказались  вместе?  Они  ведь  сначала  находились  достаточно
далеко друг от друга. А?
     Багдасаров прищурился.
     - А ты можешь это объяснить?
     Ромка развел руками:
     - Может быть, кто-то уже пытался собрать все перстни?  Может,  кто-то
узнал о забытой дороге, о ключе и замке?
     - Я тоже об этом подумал, - медленно кивнул Багдасаров. -  Это  самое
вероятное. - Он усмехнулся. - Но этому человеку что-то помешало.
     Довольно долго они  молчали,  рассматривая  замок.  Потом  Багдасаров
достал коробку с перстнями, открыл ее и  положил  на  столешницу  рядом  с
замком. Ромка, затаив дыхание, следил за руками Багдасарова. Тот взял один
из перстней, внимательно осмотрел сначала его, потом замок.
     - Они как-то должны соединяться... - сказал он задумчиво.
     Ромка протянул руки:
     - Можно?
     Багдасаров уступил перстень, с интересом глядя в его сторону.
     Ромка взял еще один перстень и аккуратно соединил их оправы - обруч к
обручу, камень к камню. Перстни идеально подошли друг к другу: выступы  на
одной  стороне  обруча  прочно  вошли  в  зацепление  с  пазами   другого.
Получилась занятная штуковина - нечто  вроде  короткой  трубочки  с  двумя
состыкованными камнями на внешней грани.
     - Вот, - сказал Ромка, - протягивая Багдасарову соединенные  перстни.
- Я понял, что они должны соединяться еще когда  рассматривал  перстень  в
кабинете отца. Эти пазы явно предназначены для этих шипов, -  Ромка  мягко
указал пальцем на перстни.
     - У тебя хорошее пространственное мышление,  -  одобрительно  покачал
головой Багдасаров, - кубик Рубика, небось, в секунды складываешь...
     Ромка покраснел от удовольствия. У него действительно  было  завидное
геометрическое воображение.
     - А дальше-то что?
     - А дальше - вот, - повинуясь внезапному озарению Ромка взял  перстни
и попытался, перевернув их камнями вниз, состыковать с выступами на торцах
каменной полоски замка.
     Но у него ничего не вышло.  Камень  перстня  уперся  в  камень  замка
раньше, чем соединения на обруче и оправе замка оказались на одном уровне.
Неровности камня мешали им состыковаться.
     - Как же так? - растерялся Ромка.
     - Э-э-э, не спеши, - улыбнулся Багдасаров. - Вот ведь подсказка, - он
указал  на  знаки,  выгравированные  на  подставке  замка,  -   их   нужно
располагать в строгой последовательности. Это ж ясно, как божий день.
     - Правильно! - обрадовался Ромка, взглянув на знаки и убедившись, что
он пытался втиснуть  седьмой  и  четвертый  перстни  на  место  первого  и
второго.
     - Надо вот так...
     Он осторожно взял первый и второй перстни, соединил  их  и  аккуратно
состыковал с замком. Камни и не подумали упираться - они  подошли  друг  к
другу, каждый выступ нашел свою  выемку.  Соединение  на  обруче  крайнего
перстня ловко сочленилось с торцовыми креплениями на оправе замка.
     - Потом так, - подхватил Багдасаров, отсоединяя седьмой  перстень  от
четвертого и закрепив его на противоположной стороне полоски замка.  Камни
снова подошли друг к другу и крепление перстня с замком сработало.
     - И еще вот так, - радостно  закончил  Ромка,  соединив  четвертый  и
пятый перстни и опустив их камнями вниз на камень замка в промежуток между
вторым и седьмым.
     Теперь на каменной полоске замка на хватало всего двух перстней чтобы
получилась  длинная,   сантиметров   десять-двенадцать,   трубка,   прочно
соединенная с замком.
     Багдасаров, Ромка и молчун-Дима переглянулись.
     - Двух не хватает, - вздохнул Ромка.
     Багдасаров выпрямился.
     - Ну-ка, где адрес того болгарина?


     Осенью Багдасаров добрался  до  следующего  перстня.  Он  списался  с
болгарином, договорился с ним и  ждал  только  случая,  чтобы  переправить
перстень из Пазарджика в Киев. Случай  подвернулся  в  октябре:  несколько
матчей  в  Болгарии  проводили  киевские  волейболисты.  Связка  сработала
безотказно: перстень под номером  три  присоединился  к  своим  близнецам.
Оставался единственный перстень  -  шестой,  увезенный  Степаном  Гурьевым
куда-то  в  Сибирь.  Багдасаров  методично  принялся  за  поиски   изредка
привлекая Ромку. Они дали совершенно неожиданный результат. Не  в  Сибири,
не где-то далеко, а здесь же, в Киеве, на кладбище  при  одной  из  старых
церквей, Багдасаров наткнулся на  скромный  дубовый  крест  с  полустертой
надписью: "Русский мореход  Степан  Гурьев".  Перерыв  кучу  документов  и
литературы, в том числе церковную библиотеку, он выяснил,  что  перстня  у
Гурьева к моменту смерти почти наверняка уже не было. Кому и когда передал
он свою реликвию оставалось только догадываться.
     Это был тупик, безнадежный тупик и преодолеть его могло  помочь  лишь
чудо. А Багдасаров в чудеса не верил. Отступить сейчас, когда до  заветной
цели остался лишь  шаг,  было  вдвойне,  втройне  обидно.  Ромка  разделял
отчаяние Багдасарова, но помочь ничем, увы, не мог.
     Однако,  история  с  перстнями  на  этом  не  закончилась.   Развязка
наступила летом следующего года. Ромке  осенью  предстоял  уход  в  армию.
Багдасаров с Димой Федоренко  закончили  практику  и  уехали  восвояси,  в
маленький  южный  городишко.  Ромка  целыми  днями  жарился  на  пляже   в
Гидропарке, заявляясь домой только для того, чтобы  переночевать.  В  один
прекрасный день он обнаружил на зеркале в прихожей  телеграмму.  Она  была
короткой; прочитав неровно наклеенные строчки, Ромка сжался и почувствовал
в груди прозрачный холодок.
     "Восьмого августа открываем дорогу. Будь дома. Багдасаров".
     - Восьмого августа, - пробормотал Ромка. - Август...  восьмой  месяц.
Гм, восьмого восьмого восемьдесят восьмого - надо же, сплошные  восьмерки,
и день, и месяц, и год.
     Ромка вздохнул, вспомнив, как уважал Багдасаров эту  цифру.  Все  его
футболки неизменно носили  на  спине  восьмерку.  Или  две.  И  комната  в
общежитии была 88-я.
     Ромка еще раз вздохнул и на всякий  случай  вспомнил,  когда  родился
Багдасаров. Результат заставил его  вздрогнуть.  Восьмого  августа,  около
полудня! Ромка, сообразив, что Славкин  друг-неразлейвода  Дима  Федоренко
всего на полтора часа старше, яростно зашипел  и  стал  столь  же  яростно
стаскивать рубашку. В проеме дверей появилась мать.
     - Где тебя носит, несчастный? - не особо сердито осведомилась она.  -
Дома тебя не увидишь. Я начинаю забывать, как ты выглядишь...
     Ромка чмокнул ее в щеку.
     - Завтра целый день дома сидеть буду! - пообещал он  и  подумал,  что
дает обещание не только и не столько матери...
     День провел он словно на  иголках.  Отоспавшись  на  пляже  на  месяц
вперед, он проснулся рано, не пробило еще  и  семи  часов.  Уныло  пожевав
чего-то на кухне, Ромка забрался в самый темный и  самый  прохладный  угол
своей комнаты и попробовал почитать, но в голову ничего  не  лезло.  Мысли
вновь и вновь возвращались к Багдасарову.
     Значит, он все-таки отыскал последний перстень. Гадать как он узнал о
судьбе реликвии Степана Гурьева было, конечно же, бесполезно.
     Отбросив книгу, Ромка стал бродить  по  квартире,  мучительно  ожидая
вестей от Багдасарова. К десяти  часам  он  едва  не  завыл  от  тоски.  К
двенадцати стал поминутно направляться к двери и всякий раз останавливался
в прихожей. К часу  он  жутко  проголодался,  видимо  от  волнения,  и  на
какое-то время отвлекся от своего тревожного ожидания.
     Багдасаров позвонил только в четыре.
     - Рома?
     - Да!!! Наконец-то! Я чуть с ума не сошел! Ты нашел перстень Гурьева?
     - Э-э-э... В общем, да.
     - Где? У кого? - затараторил Ромка.
     Не будем спешить, - философски хмыкнул Багдасаров.  -  Мы  сейчас  на
вокзале, ты подходи к нашей общаге через полчасика. Ладушки?
     - Понял! - выдохнул Ромка. - Бегу!
     С треском опустив трубку на аппарат он бросился к выходу. С Подола до
Севастопольской площади выходило поболее, чем полчаса. Так что бежал Ромка
не зря.
     Багдасаров на вокзале отнял коротко гудящую трубку от уха, глянул  на
нее и проворчал:
     - Беги-беги... - он повернулся к стоящему позади Диме Федоренко.
     - Ну, и мы пошли...
     Они  отмахнулись  от  назойливых  таксистов  и  зашагали  в   сторону
"Украины", к остановке девятки.
     Когда они приблизились  к  общежитию,  в  глаза  сразу  же  бросилась
приплясывающая от нетерпения фигура Ромки. Увидев их, Ромка  со  всех  ног
кинулся навстречу.
     - Ну? Ну, что?
     Багдасаров с Димой переглянулись и одновременно захохотали.
     - Может быть, здравствуй, для начала?
     Ромка смутился. После крепких рукопожатий все трое поднялись  наверх,
в 88-ю.
     На столе за время их отсутствия скопился толстый слой буроватой пыли.
Багдасаров вытер ее газетой и водрузил на стол новенький кожаный дипломат.
     - Ну, что, расскажем? - спросил он у Димы. Тот утвердительно кивнул.
     Багдасаров покосился в сторону окна и начал:
     - Значит так, Ромочка. Последний перстень, номер шесть - это вовсе не
перстень Степана Гурьева. Тот перстень был среди тех двух,  что  попали  к
женевскому лавочнику. Либо это тот,  который  принес  ты,  подарок  (хотя,
какой к чертям это подарок - за деньги) твоему отцу, либо тот,  что  успел
побывать  в  Болгарии.  Во  всяком  случае,  эти  два   перстня   когда-то
принадлежали Гурьеву и Марату Мурзаеву, правда какой  кому,  уже  вряд  ли
удастся узнать.
     Ромка слушал, раскрыв рот. Багдасаров продолжал:
     - Но мы этого даже не предполагали, считая, что  перстень  Гурьева  в
Сибири. И пошли по неверному пути. На самом  же  деле  у  нас  не  хватало
перстня Клауса Морке, который, как мы считали, давно был у  нас  в  руках.
Найти его в который раз помог случай.
     Багдасаров задумчиво провел ладонью по волосам.
     - Я еще подумал, не слишком ли много случаев помогало мне в  поисках?
Словно вел кто-то сквозь туман и неизвестность.
     - Разве это плохо? - тихо спросил Ромка.
     - Кто знает? -  неопределенно  отозвался  Багдасаров  после  недолгой
паузы.
     - В общем, когда я вернулся из Киева домой, - возобновил он  рассказ,
- меня ждало письмо. От кого, думаешь?
     - От женевского торговца? - храбро предположил Ромка.
     Багдасаров улыбнулся и покачал головой.
     - Нет. От моего сослуживца - Леокса Тита. Помнишь?
     Ромка кивнул.
     - Так вот. Леокс теперь живет в  Таллинне.  Работает  в  порту.  Этой
весной он  заметил  на  шее  одного  иностранного  моряка  цепочку,  а  на
цепочке...
     - Перстень! - догадался Ромка.
     - Два перстня, - поправил Багдасаров. - Целых два!
     - Как два? - опешил Ромка. - Их же семь! А получается уже восемь!
     И подумал: "Снова восемь! Магическое число!"
     - Вот и я так же удивился. Леокс познакомился с  моряком.  Его  зовут
Эрвин Гийс. А девичья фамилия его бабки,  -  Багдасаров  сделал  паузу,  -
Морке.
     - Морке, - выдохнул Ромка. И повторил: - Морке.
     - Да, Морке. Он служит матросом на судне, которое ходит  по  маршруту
Антверпен - Таллинн. Поэтому он часто бывает в Таллинне.
     - И ты помчался в Таллинн, в Эстонию?
     - А что оставалось делать? Мы с Димой собрались и живо уехали. Четыре
дня назад Гийс, вместе  со  своим  судном,  разумеется,  пришвартовался  в
Таллинне. Мы за него взялись.  Леокс  еще  раньше  пытался  уговорить  его
обменять или продать перстни. Но тот неожиданно уперся, заявив, что если и
продаст когда-нибудь, то только человеку, собирающему их.  Я  его  все  же
уломал, хотя он упирался донельзя.
     Тут-то и началось  самое  интересное.  Перстни  Гийса  значились  под
номерами шесть и два. Я поинтересовался - откуда они? Тот ответил, что это
семейная реликвия,  передающаяся  по  наследству  -  стандартный  расклад,
значит правда. Истории перстней Гийс  не  знал,  но  догадывался,  что  их
несколько штук. У него возникла смутная идея сделать себе целое  ожерелье.
Гийс в первые часы даже пытался склонить меня  к  продаже  моих  перстней.
Боже, как я с ним намучался, пока уболтал!
     В общем, теперь у меня было восемь перстней, среди них два вторых.  Я
обратился к одному старому искушенному  ювелиру,  и  оказалось,  что...  -
Багдасаров вдруг замолчал.
     - Что? - не выдержал Ромка.
     - Что перстень Яна Вылчека, присланный мне из Польши - поддельный.
     Ромка ошарашенно фыркнул, всем своим видом показывая: "Вот это да!"
     -  Да,  подделка.  И  подделка  настолько  искусная,  что  внешне  их
практически не отличить, все подогнано до микрона. А различаются  они  вот
чем: настоящие перстни изготовлены из  сложнейшего  сплава,  который  и  в
наше-то время получить непросто, а тогда и вовсе невозможно...
     - Когда - тогда? - перебил Ромка.
     -  В  середине  восемнадцатого  века.  Когда   сработали   поддельный
перстень, - ответил Багдасаров. -  Видишь  ли,  он  изготовлен  знаменитым
ювелиром-фальшивомонетчиком Уильямом Кроу, настолько искусным, что  вскоре
подделанные им драгоценности стали цениться не дешевле, чем настоящие, чем
оригиналы. Так что этот перстень тоже солидная редкость.
     - А поляки тебе его так, за здорово живешь, отослали?  -  ухмыльнулся
Ромка.
     - Выходит так, - пожал плечами Багдасаров.  -  Но  вернемся  к  нашим
баранам... Так вот,  в  сплаве  поддельного  перстня  начисто  отсутствует
иридий, в настоящих же перстнях и металле  оправы  замка  иридия  довольно
много. И камень: в настоящих  перстнях,  ну  и  замке,  конечно,  какой-то
необычный  минерал  со  странной   кристаллической   структурой,   редкими
примесями  и  анизотропными  свойствами.  В  подделке  -  самый  заурядный
александрит, правда до неправдоподобия похожий на этот самый минерал.
     - Вот она, подделка, - Багдасаров протянул Ромке перстень, на  первый
взгляд ничем не отличающийся от остальных. - И вновь нам  остается  только
гадать кому и зачем понадобилось подделывать такой перстень.
     - Чем дальше заходит эта история, тем больше в  ней  темных  мест,  -
заметил до сих пор упорно молчавший Дима. Ромка никогда не понимал говорит
ли он серьезно или шутит. Не понял и в этот раз.
     Багдасаров тем временем открыл дипломат и поставил на стол завернутый
в хрустящий целлофан замок и коробку с перстнями. Теперь все семь ее ячеек
были заняты.
     Освободив замок от упаковки, Слава сказал:
     - Пожалуй, самое время вставить ключ в замок...
     Они неторопливо соединили перстни в нужном порядке. Толстая составная
трубка, в которую превратились семь перстней, приятно утяжеляла руку.  Все
трое по очереди подержали ее в ладонях.  Потом  Багдасаров  перевернул  ее
камнями вниз и решительно вставил в замок.
     Трубка уверенно встала на место, тихо щелкнув.
     Минута тянулась за минутой, в комнате повисло  напряженное  молчание.
Они ждали, но ничего не происходило.
     Наконец Ромка не выдержал:
     - Где же дорога?
     Его вопрос прозвучал на удивление жалобно.
     - Я ничего не вижу...
     Багдасаров внимательно взглянул на Ромку и отрешенно прошептал:
     - Дорогу не обязательно видеть. По ней нужно просто  идти.  Где-то  я
это читал...
     Шаг  к  столу  они  сделали  одновременно,  к  столу,  где   покоился
вставленный в замок ключ.


     - Откуда я знаю? - сердито сказал Багдасаров, словно огрызнулся. - Не
сработала, и все.
     Ромка требовательно таращился  на  него  и  отставать  не  собирался.
Перстни уже рассовали по ячейкам, замок, завернутый в  замшу  и  целлофан,
остался в центре пыльного стола.
     - Может, мы не учли чего-нибудь. Не  выполнили  некое  условие.  Или,
наоборот, сделали что-нибудь лишнее. Или выбрали неудачное время. Да  мало
ли? Что мы в сущности знаем? Почти ничего - собери ключ и вставь в  замок.
А вдруг это нужно делать лишь  в  полночь  с  четверга  на  пятницу,  убив
предварительно летучую мышь и сориентировав замок по компасу? Да  чтобы  в
радиусе десяти метров не было ничего железного? А?
     - Ерунда, - отрезал Дима.
     Ромку распирала досада.
     - Ерунда, конечно, -  уныло  согласился  Багдасаров.  -  Но  ведь  не
сработала эта штуковина?
     Федоренко поморщился.
     - Погоди,  Слава,  не  пыли.  Во-первых,  с  чего  ты  взял,  что  не
сработала? Вдруг это мы, олухи, попросту ничего не рассмотрели? Думал  над
этим?
     Багдасаров сел на диван.
     - Иносказание? - неуверенно предположил он.
     - Необязательно, хотя и не исключено.
     - А что еще? Не отпирайся, старший, я вижу, что у тебя есть теория.
     Багдасаров оттаял  и  вновь  превратился  в  прежнего  Багдасарова  -
пытливого,  цепкого,  расчетливого  и  спокойного.  Ромке,   как   всегда,
досталась роль слушателя.
     Дима помедлил, словно взвешивал в последний раз свои мысли и доводы.
     - Ты не задумывался, почему  практически  все  восточные  философские
системы так или  иначе  называются  "Путь"?  Путь  длинного  кулака,  путь
дракона, звенящий путь? Даже каратэ - это "Путь пустой руки", а не  просто
"пустая рука", как все привыкли переводить. Каратэ-до!
     - Своеобразный метод самоуглубления? - вдумался Багдасаров, подхватив
мысль и развивая ее. - А что? Сколько мы документов переворошили,  сколько
информации   впитали   и   перелопатили...   Это    ведь    тоже    способ
самосовершенствования, путь к себе, грубо говоря. Хм, забавно!
     - Другой вариант, - продолжил Дима.  -  Экзамен.  Дорога  открывается
только со второго раза. Или с третьего. Цель - проверить, насколько  ты  в
ней нуждаешься. Если один раз попробовал и охладел  от  неудачи  -  гуляй,
такие не требуются. А если ищешь, пробуешь снова и снова...
     - Да ты просто кладезь мудрости, - усмехнулся Багдасаров. - Только  у
тебя чересчур уж... астральный подход.
     - Предложи материальный, - парировал Дима.
     - Я уже предлагал: невыполнение какого-либо условия-фактора.
     Дима покивал.
     - Знаешь, - досадливо сказал Багдасаров, - поспешили  мы  с  тобой  в
Киев. Зря не стали копаться в дневниках Филиппа-ключника.  Откуда  у  него
такое странное прозвище?
     Федоренко пожал плечами:
     - Еще не поздно!
     Багдасаров вздохнул и глянул на Ромку.
     - Вот так-то, Ромочка!
     Улыбка его была азартной и  чуть-чуть  грустной.  Ромка  улыбнулся  в
ответ.
     - Знаете, ребята... Мне кажется, вы уже давным-давно в дороге. Один я
на обочине застрял. Возьмите меня с собой, а?
     - То есть? - не понял Дима.
     - Можно с вами в архив? Ни разу ведь не был. Авось, помогу что-нибудь
раскопать.
     - Эк хватил! - покачал головой Славик и обратился к Диме: - Ну,  что,
берем его?
     - Но  учти,  -  честно  предупредил  Федоренко,  -  архив  Филиппа  в
Ярославле, а куда нас потом занесет...
     - Ну и ладно, - не смутился Ромка. - Дорога есть дорога!
     - Вот и отлично.
     Багдасаров любовно уложил футляр с перстнями и  замок  в  дипломат  и
направился к выходу.  Только  теперь  Ромка  вдруг  увидел  на  внутренней
стороне двери полустертую надпись: "Via est vita" - гласила она. - "Дорога
- это жизнь."
     И Ромка понял, что согласен.





                            Владимир ВАСИЛЬЕВ

                                ГОД ЖИЗНИ

                          (тема о неизбежности)




                                    1

     Юго-западный ветер трепал кроны вековых буков и рвал в клочья  низкие
облака. Но Клим чувствовал: ветер скоро  утихнет.  Чутье  его  никогда  не
подводило.
     Поправив заплечный мешок, он размеренно зашагал по утоптанной тропе.
     Куда вели его ноги, Клим  не  знал.  Жизнь  в  крохотном  городке  на
границе степей и леса ему осточертела, даже частые набеги прибрежников  не
разгоняли навалившуюся скуку. Клим честно сражался на стенах бок о  бок  с
горожанами, а про себя все твердил: "Уйду... Уйду..."
     Вот, наконец, решился. Дорога всегда  действовала  на  него  бодряще,
наверное, среди его предков было много кочевников. И вообще, сидя на одном
месте Клим кис и грустил, а чуть ступит на убегающую к горизонту  тропу  -
глядишь, и ожил.
     На этот раз тропа вела его почти точно  на  запад.  Ветер  постепенно
стихал, растрепанные облака уползали  прочь,  открывая  безупречно-голубое
небо, но эта голубизна с трудом пробивалась под сень старого  леса.  Стало
заметно светлее.
     Клим вдохнул побольше воздуха, пропитанного растительными запахами, и
довольно зажмурился. Хорошо! Дорога, лето,  и  еще  ему  скоро  исполнится
двадцать один год, а значит, он станет взрослым по-настоящему. Можно будет
открыто наниматься в охрану, в войско - на любую службу. А уж  мечом  Клим
владел для своих лет... ну, скажем так: недурно. Чем заслуженно гордился.
     Через два дня, когда солнце застыло в зените,  Клим  медленно  поднял
голову и заслонился ладонью от нестерпимо яркого света.
     "Пора", - решил он. Никто не посмел бы упрекнуть его в спешке.
     Нарочито неторопливо Клим сбросил с плеч мешок, не спеша развязал его
и запустил внутрь правую руку. Так же неторопливо нашарил заветный кожаный
чехольчик.
     Вот он,  знак  совершеннолетия!  Блестящий  серебристый  медальон  на
короткой  цепочке.  На  обратной  его  стороне  двадцать  один  год  назад
выгравировали имя и день появления на свет будущего владельца.
     "Все", - подумал Клим, надевая  медальон.  Похожая  на  две  трубочки
застежка сухо клацнула и зафиксировалась. Застегнуть ее  можно  было  лишь
один раз - в день совершеннолетия, а потом медальон, не снимая, носили  до
самой смерти. Да и с мертвых не снимали, ибо снять  его  удалось  бы  лишь
отрезав голову или разорвав цепочку, но, хрупкая на вид, она не рвалась.
     "Теперь я не просто Климка, подросток без голоса и  права  на  слово.
Клим Терех, гражданин Шандалара, именем Велеса и во имя его."
     Солнце нещадно слепило глаза, но лишь  теперь  Клим  опустил  голову.
Вздохнув, подобрал мешок и продолжил путь с радостью в сердце,  и  пела  в
его жилах кровь предков-кочевников.
     Людей  Клим  встретил  спустя  шесть  дней.  Конный  отряд,   десяток
латников, и во главе,  как  ни  странно  -  сотник.  Пешего  да  одинокого
встретили без враждебности: одиночка городу  не  угроза,  а  кроме  как  в
городе, и в немалом, сотнику нечего делать.
     - Здоров будь, человече! Кто таков? Куда собрался?
     Клим стал, откинув назад отросшие на голове волосы.
     Собственно, он хотел показать медальон.
     - Взрослеющий я... В город иду.
     Сотник хмыкнул. Клим доверчиво захлопал глазами.
     - На службу, что ли, целишь?
     Клим опустил глаза. Сотник вспомнил, как сам много лет назад пришел в
город с юга,  как  долго  все  смеялись  над  его  смуглой  кожей  и  враз
смягчился:
     - Ладно! Гордей! Подбери!
     Худощавый латник, забрав в левую руку и  пику,  и  уздечку,  протянул
правую  Климу.  Секунду  спустя  Клим  сидел  на  лошади  позади  латника,
поправляя сползшую сумку.
     Отряд долго полз вдоль тихого ручья,  сотник  явно  не  спешил.  Кони
понуро плелись, изредка тряся головами и  позвякивая  сбруей.  Наваливался
вечер и Клим уже было решил, что придется еще раз ночевать в лесу, но  тут
отряд наконец выбрался из чащи. Вдали виднелась городская стена, розоватая
в лучах заката.
     Сотник вдруг оказался бок о бок с Гордеем и Климом.
     - Вот она - Зельга! Гляди. Теперь это и твой город.
     Клим кивнул, рассматривая высокие башни, чеканно проступающие на фоне
неба.
     Кони нетерпеливо  зафыркали,  предчувствуя  близкий  отдых,  и  пошли
мелкой рысью. Клим покрепче ухватился  свободной  рукой  за  кожаный  пояс
Гордея.
     Ворота, вопреки ожиданиям, были распахнуты настежь. Видимо, Зельга не
боялась мелких врагов, а серьезные редко посещали эти места.
     Казармы располагались совсем недалеко от  ворот.  Латники  спешились,
лошадей уводили высыпавшие  из  казарм  конюхи.  Сотник,  на  ходу  сдирая
доспехи, мурлыкал  однообразную  мелодию;  валящееся  на  булыжник  железо
подбирал парнишка-оруженосец.
     - Где Влад?  -  зычно  осведомился  сотник,  прервав  мурлыканье.  От
доспехов он освободился, оставшись в кожаных штанах,  куртке  и  добротных
яловых сапогах. Из оружия при нем был меч да кинжал за поясом.
     Кто-то из солдат, выбревших на шум, с готовностью сказал:
     - Известно где - в таверне. Где ж ему еще быть под вечер?
     Сотник нашел глазами Клима.
     - Пойдем, парниша. Влад - здешний воевода. С ним и поговоришь.
     - Погоди минутку, Хлум, - крикнул от дверей казармы Гордей,  держа  в
охапке свои доспехи. Заходящее солнце отражалось от гладко  отполированных
пластин нагрудника. - Сейчас железо отнесу...
     Видимо, ему не полагалось оруженосца.
     Хлум дошагал до ворот и остановился, извлекая из-под куртки  потертый
кисет. Двое  стражей  зашевелили,  словно  кролики,  ноздрями,  но  сотник
добродушно прикрикнул на них:
     - Неча, неча, сменитесь - тогда накуритесь.
     Стражники с одинаковым вздохом отвернулись,  пошевелив  пиками.  Клим
отметил, что дисциплинка тут наличествует, но не тупая, а сознательная.
     Гордей скорым шагом приближался к воротам в компании еще двух солдат.
Мечи все трое взяли с собой. Клим запомнил  это.  В  городе,  где  жил  он
раньше, оружие обычно оставляли в казарме. Здесь было не так. Или в  любой
момент могло произойти нападение, или просто  принято  так:  каждый  город
создавал и хранил свои обычаи и традиции.
     Город Климу понравился. Улицы не то чтобы  сверкали  чистотой,  но  и
помоев  никто  сверху  не  лил.  Дома  аккуратные,  ограды  крашены,   люд
приветлив, нарядно одет и весел, а это приметы благополучия.
     Часы на башне пробили девять; когда эхо от последнего удара  колокола
впиталось в вечерние городские шумы, Клим услышал  песню.  Слова  было  не
разобрать, но мотив показался Тереху знакомым. Доносилась она из  таверны,
что заманчиво распахнула двери как раз напротив башни  с  часами.  Хлум  с
солдатами шли прямо ко входу.
     Над солидной  дубовой  рамой  двери  висела  потемневшая  от  времени
вывеска, но надпись на ней постоянно подновляли свежей краской.
     "Облачный край", - гласила надпись. - "Заведение Парфена Хлуса."
     Внутри вкусно пахло жареным  мясом,  пряностями,  пивом;  за  столами
сидел народ, выпивал, закусывал, громогласно беседовал и  смачно  хохотал.
Поварята в белых колпаках только и успевали подносить деревянные  блюда  с
жарким. Дюжий молодец, обнаженный по пояс, нес на закорках огромную  бочку
с внушительным краником; мышцы молодца так и перекатывались под лоснящейся
кожей,  поросшей  рыжими  волосами.  Бочка  с   шутками-прибаутками   была
водружена на один из столов, пожилой  мужчина,  с  виду  -  купец,  сломал
сургучную печать, выбил пузатый чоп и  повернул  краник.  В  подставленную
кружку ударила пенистая струя. Сидящие за столом одобрительно загудели.
     - Эй, - Клима пихнули в бок. - Заснул? Пойдем!
     Гордей дернул его  за  рукав  и  увлек  в  дальний  угол,  где  царил
полумрак. На Клима постояльцы совершенно не обращали внимания,  словно  он
тут не впервые.
     Спустя  некоторое  время  Клима  подвели  к  столу,  покрытому   алой
скатертью. Блюда со снедью здесь стояли серебряные,  а  питье  разлито  по
серебряным же кубкам, а не по деревянным кружкам,  как  везде.  За  столом
сидело всего двое:  седой  воин,  что  легко  угадывалось  по  иссеченному
шрамами лицу, и благообразный  розовощекий  господин,  одетый  подчеркнуто
по-городскому. Хлум слегка поклонился сначала одному,  потом  второму,  и,
обращаясь к седому, доложил:
     - Обход закончили только что, все тихо и чисто.
     Седой кивнул:
     - Добро. Садись, Хлум.
     Сотник отодвинул стул с резной высокой спинкой, и, прежде чем  сесть,
указал рукой на Клима:
     - Вот, встретили путника за Мешей. На службу желает.
     Седой  внимательно  глянул  на  Клима,  внешне  оставаясь  совершенно
бесстрастным.
     - Кто? Откуда? Что умеешь?
     Седой говорил отрывисто, сверля взглядом Тереха.
     - Клим Терех из Сагора. Последние  годы  провел  в  Тенноне,  что  за
Вармой. Мечник.
     Клим старался отвечать так же коротко.
     - Лет сколько?
     - Двадцать один.
     При этом он слегка выпятил  грудь,  чтобы  медальон  стал  виден  под
распахнутым воротом куртки.
     - Добро. Сегодня пей и ешь как любой  солдат  Зельги.  Хлум,  отведет
тебя после в казарму - там заночуешь. А завтра проверим, какой ты мечник.
     Седой взялся за кубок, давая понять, что разговор окончен. Сотник сел
рядом с ним, жестом отсылая Клима куда-то в зал.
     Клим обернулся. Ни одного полностью свободного стола не было, хотя за
многими хватало незанятых мест. Но садиться к незнакомым людям было как-то
неловко.
     Он медленно вышел в центр зала,  вертя  головой,  словно  высматривал
кого-то.
     - Эй!
     Клим обернулся на окрик. За столом, где высилась бочка, сидел  Гордей
и призывно махал рукой.
     - Давай к нам, парниша!
     Терех, придерживая меч у пояса, чтоб не задеть кого-нибудь ненароком,
решительно зашагал к Гордею.
     Ему освободили место.
     - Садись.
     Словно из ниоткуда  возникло  блюдо  с  мясом,  второе  с  картошкой,
поджаристый ломоть хлеба и кружка  с  чем-то  заманчиво-пенным.  В  животе
сразу заурчало, ведь Клим ничего не ел с утра.
     Все это оказалось еще и потрясающе  вкусным,  без  скидок  на  голод.
Местный повар знал свое дело весьма крепко - тарелка Клима опустела  очень
быстро. Вновь будто  из  ниоткуда  появилась  добавка,  и  Клим  отдал  ей
должное.
     Сидящие за столом не обращали на Тереха никакого внимания, и это  его
удивило: обычно  к  новичкам  подсаживаются,  донимают  расспросами,  ведь
пришлый человек это всегда новости, свежие байки.  Здесь  люд  горланил  о
своем:  поминали  какого-то  Прона,  называя  его  растяпой  и   ротозеем,
подзуживали сидящего здесь же паренька по имени Марк, а тот звонко хохотал
на все шуточки, обсуждали недавний набег прибрежников на Торошу,  судачили
о рыбалке на Скуомише - Клим слушал вполуха.
     Насторожился он когда услышал знакомое слово: Теннон.  Речь  зашла  о
городке, где провел он последние два года.
     - ...скверный городишко:  пиво  паршивое,  народ  ленивый,  жадный...
Охрана их вовсе никуда не годится - старики да долдоны безмозглые.  Я  там
бывал, я знаю.
     Вещал белолицый, хрупкий на вид юноша, презрительно кривя губы.
     - Неправда! - подал голос Клим. - Зачем врешь, если не знаешь?
     Теннон населяли вполне обычные люди - в меру  веселые,  работящие,  а
что касается охраны, так там хватало опытных  воинов,  прошедших  не  одну
битву. Клим знал всех: сколько раз  приходилось  плечо  к  плечу  отражать
атаки плосколицых прибрежников, вооруженных кривыми саблями и разящими без
промаха луками.
     Белолицый осекся.
     - Это еще кто?
     Встал Гордей.
     - Не лезь к нему, Максарь. Не лезь лучше.
     Максарь еще больше скривил губы.
     - Тебе-то что? Приблудь всякую защищаешь?
     Клим вскипел. Ноги выпрямились сами и он  резко  поднялся,  собираясь
назваться.
     Стул Тереха с шумом отъехал назад, плечо  снизу  ткнулось  в  поднос,
некстати нависший справа, и целая кварта пива выплеснулась ему на голову.
     Слова застряли в горле под дружный хохот окружающих. Клим зажмурился;
он стоял у стола мокрый, жалкий и растерянный. В  плотном  хоре  смеющихся
отчетливо выделялся голос Максаря.
     "Черт  бы  побрал  этого  поваренка",  -  с  досадой  подумал  Терех,
оборачиваясь. Рука его напряглась для дежурной оплеухи.  Глаза  щипало  от
крепкого пива.
     Обернувшись, он чуть не утонул во взгляде  огромных  зеленых  глаз  с
потрясающе длинными ресницами.
     Поваренок стянул с головы колпак и целый водопад огненно рыжих  волос
хлынул по плечам.
     - Извини, - сказал поваренок. Вернее сказала, ибо это была девушка. -
Я не ожидала, что ты встанешь...
     Рука Клима опустилась сама собой. Надо было выкручиваться.
     Он провел ладонью по своей щеке, задумчиво лизнул, и заметил:
     - Доброе пиво! Принесешь еще?
     За столом снова грянул хохот, на этот  раз  -  одобрительный.  Кто-то
даже хлопнул его по плечу, мол, молодец парень! Не растерялся.
     Девушка, не понимая, хлопала глазами. Она ожидала брань, а не шутку.
     - Ты что, помыться решил? - ехидно встрял Максарь.
     Клим молча взял кружку из руки соседа, нарочито медленно обошел  стол
и остановился рядом с белолицым.
     - Я из Теннона, - негромко сказал он. - Служил там в  охране.  И  вот
что думаю по поводу твоих слов...
     Клим опрокинул кружку точно над макушкой  Максаря,  пиво  залило  его
кудри и потекло на куртку. Максарь разинул от неожиданности рот,  потом  с
проклятием вскочил. Меч его рванулся из ножен.
     Клим обнажил свой лишь на миг позже.
     - Это еще что? - загремел вдруг властный голос. Клим  скосил  взгляд,
не желая упускать Максаря из поля зрения.
     У столика стоял седой. Усы его топорщились, как у рассерженного кота.
     - Хорошо же ты начинаешь службу, - жестко сказал он Климу.
     Еще несколько секунд седой мрачно глядел то на Максаря, то на Тереха.
     - Отведи их, пусть умоются, - велел он девушке,  теребящей  поварской
колпак. - Живо.
     - А вы, - обратился седой к белолицему и Климу, - если  сцепитесь  до
завтра, заказывайте отпевал.
     Максарь, скрипнув зубами, вогнал меч в ножны и, не  глядя  на  Клима,
пошел вослед девушке куда-то за стойку у дальней стены.  Терех  последовал
за ним, тоже убрав меч.
     Они по очереди  умылись  в  большой  дубовой  кадке.  Максарь  утерся
полотняной салфеткой, швырнул ее на пол и вышел вон, все  так  же  избегая
смотреть на Клима.  Девушка  подала  вторую  салфетку  Климу,  и  негромко
предупредила:
     - Берегись его.
     Клим подал ей мокрую салфетку.
     - Спасибо.
     На секунду он  поймал  взгляд  ее  умопомрачительно  зеленых  глаз  и
повторил:
     - Спасибо.
     Клим хотел спросить, как ее зовут, но почему-то не решился.
     Когда Терех вернулся в зал, его окликнул Гордей:
     - Эй, парниша! Пойдем со мной.
     Клим повиновался. Они вышли на площадь. Часы на башне пробили  десять
- всего час минул с тех пор, как вошли в таверну.
     "В этом городе все происходит на  удивление  быстро..."  -  рассеянно
подумал Клим.
     - М-да, - сказал Гордей. - Зря ты с Максарем связался.
     Он помолчал.
     - Сегодня его можешь не бояться,  слово  Влада  -  закон.  А  с  утра
готовься постоять за себя.
     Клим пожал плечами и погладил рубчатую рукоять меча. Постоять за себя
впервые ему пришлось в семь лет и с тех пор он здорово поднаторел  в  этом
искусстве.
     Смеркалось; они шли засыпающим городом  к  казармам.  Гордей  молчал,
Терех молчал, город молчал, и лишь сверчки монотонно верещали на чердаках.
     В казарме Клим повалился  на  указанную  Гордеем  койку  и  мгновенно
забылся.
     Утром из крепкого сна его выдернул трубач. Тряхнув головой, Клим  сел
и огляделся. Солдаты поднимались с коек и нестройно  тянулись  к  светлому
проему выхода. Клим побрел за ними.
     Во дворе  буйствовало  солнце,  приходилось  щуриться.  Воевода  Влад
нарочно выстроил всех лицом к восходящему светилу; ратники терли  глаза  и
заслонялись ладонями.
     Кого-то определили в стражу, кого-то в конный обход, кого-то в охрану
торговцев; солдаты  разбирали  оружие  и  доспехи  да  и  разбредались  по
назначению. Скоро от плотного строя осталась жиденькая цепочка. На дальнем
фланге Клим углядел фигуру Максаря.
     Влад всыпал по первое число угрюмому ратнику, погоревшему накануне на
пьянке, отослал его к штрафникам (Клим отметил - без конвоя) и обратился к
Тереху.
     - Теперь ты.
     - Выйди из строя, - шепнул стоящий рядом Гордей.
     Клим дважды шагнул и полуобернулся, чтоб стоять к воеводе лицом.
     - Вчера за меч хватался, я видел. Горяч больно? Или первый мечник под
солнцем?
     Говорил Влад сухо и отрывисто. Клим пожал плечами.
     - Ладно. Докажи, что не зря клинок на поясе носишь. Максарь!
     Воевода хлопнул в ладоши; строй дрогнул и развалился. Всего несколько
секунд, и солдаты образовали замкнутый круг. Внутри остались Клим, Максарь
и Влад. Белолицый, криво улыбаясь, потащил из ножен  меч.  Влад,  скрестив
руки на груди отошел в сторону и приготовился наблюдать.
     Ладонь Клима легла на рукоять меча, привычно обласкала рифленую кость
и сжалась, а в ушах  все  еще  звучал  тихий  шепот  проскользнувшего  при
перестроении совсем рядом Гордея: "Учти, на самом деле Максарь левша..."
     Клим, изготовившись, наблюдал за противником. Меч  Максарь  держал  в
правой руке, но теперь стало понятно, что это ничего не  значит.  Терех  и
сам  умел  биться  обеими   руками,   но   правой   выходило   лучше.   Он
сосредоточился, и спустя мгновение Максарь напал.
     Косой рубящий сбоку Клим изящно отвел и атаковал сам, но и его  выпад
отвели не  менее  изящно.  Некоторое  время  двое  кружили  внутри  круга,
присматриваясь, и снова сшиблись,  на  этот  раз  надолго.  Максарь  завел
серию, быстро работая мечом, Клим оборонялся, пока успешно.
     Белолицый очень сильно фехтовал, это Терех почувствовал сразу.  Удары
его были быстры, коварны и нестандартны. Явно, самоучка. Как,  впрочем,  и
Клим.
     Прощупав умелую защиту Клима, Максарь неуловимым движением перебросил
меч в левую руку и обрушился с удвоенной  силой.  Но  Терех  ждал  чего-то
подобного, ведь Гордей его предупредил, поэтому неожиданный финт не смутил
и с толку не сбил.
     Железо звенело еще около минуты,  потом  Влад  неожиданно  хлопнул  в
ладоши:
     - Довольно!
     Максарь тут же прекратил атаковать  и  убрал  меч.  Клим,  успокаивая
дыхание, свой просто опустил.
     - Ты оказался лучше, чем я ожидал,  -  честно  признался  воевода.  -
Осталось доказать всей Зельге, что ты будешь ей верен.  Тогда  попадешь  в
мою гвардию. А пока - походишь в караулы да в патрули. Гордей, глаз с него
не спускай.
     Сухощавый воин сдержанно кивнул.
     - Резерв - разойдись! - скомандовал Влад и не оборачиваясь зашагал  к
воротам. Стражи браво отсалютовали ему пиками.
     Максарь и еще несколько ратников ушли вместе с ним.
     Гордей подошел к Климу и уважительно хлопнул его по плечу:
     - Ну, парень, нет у меня слов! Ты первый, кто фехтовал с  Максарем  и
не был унесен из круга! Траги тебя дери!  Где  ты  научился  так  работать
клинком?
     Клим пожал плечами:
     - В Тенноне. И раньше, в Сагоре.
     - Влад изумлен, поверь мне. Не гляди, что он остался  бесстрастен.  Я
его давно знаю.  Но  теперь  и  спрос  с  тебя  будет  особый:  смотри  не
подведи...
     Задачей  резерва  было  бездельничать  в  казарме  или   около   нее.
Запрещалось только выходить за ворота и  пить  хмельное.  Солдаты  большей
частью отсыпались, иногда фехтовали, чтоб не  заржаветь,  швыряли  ножи  в
специально  установленный  щит,  правили  клинки,  чинили  доспехи,   если
требовалось; судачили о тем,  о  сем.  Клим  старался  держать  поближе  к
Гордею, чем-то понравился ему сухопарый  воин,  да  и  тот  охотно  сносил
общество новичка, рассказывал о местных нравах и обычаях.
     Вечером, освободившись из  резерва,  Гордей  и  Клим  снова  пошли  в
таверну. Солдаты ходили туда с удовольствием - вкусный стол и доброе  пиво
полагались им бесплатно. Хозяин Хлус,  однако,  не  оставался  в  накладе,
ежедневно кормя полсотни человек: всякий купец, проезжающий через  Зельгу,
обязан был часть товара оставить в  таверне;  жители  города  и  окрестных
деревень поставляли снедь и питье, причем часто приносили больше, чем того
требовал закон, потому что гарнизон всегда защищал людей от врагов, солдат
в городе  уважали,  стремились  облегчить  им  службу  и  обеспечить  всем
необходимым.
     Песню Клим вновь услышал за квартал от "Облачного края". Наверное, ее
здесь пели издавна:

                        Путь наш труден и долог,
                        Оттого всем нам дорог
                        Этот временный уют.
                        От Сагора до Цеста
                        Ждут нас дома невесты -
                        Верить хочется, что ждут.

     - Скажи, Гордей, а почему таверна зовется "Облачный край"? Что, дожди
у вас часты?
     Гордей пожал плечами:
     - Не знаю... Как везде. Ее назвали так давным-давно, и никто не менял
вывеску бог знает с каких времен. Да и зачем? Все привыкли...
     Внутри собралось больше народу, чем вчера; свободных мест за  столами
почти не было. В углу гуляли моряки,  видимо  в  порт  зашел  какой-нибудь
купец. В центре собралась большая компания  горожан,  праздновали  удачную
сделку с соседями. Солдаты большей часть расположились  у  камина.  Гордей
без колебаний повернул туда.
     Максарь смерил Клима быстрым взглядом и уткнулся в тарелку.
     Вчерашняя зеленоглазая девушка вмиг принесла им ужин. Гордею и  Климу
она улыбнулась; впрочем - она улыбалась всем, но Климу  показалось,  будто
ему она улыбнулась иначе, чем остальным. Клим провел ее глазами  до  самой
стойки.
     - Что, приглянулась? - насмешливо хмыкнул Гордей.
     Клим вздохнул:
     - Красивая... Как ее зовут-то?
     - Райана... Райана Хлус.
     - Дочь хозяина?
     - Племянница.
     - Странное имя. Не наше.
     - А ее отец - тэл. Откуда-то из-за Кит-Карнала. И брат Райаны с  виду
- тэл тэлом: высокий, светлокожий, волосы - чернее смолы,  бороды  же  нет
вовсе. А девка больше на мать похожа, хотя и тэльское в ней что-то есть...
     Клим вновь поглядел на  Райану  -  она  хлопотала  у  стойки.  Словно
почувствовав его взгляд, девушка обернулась.
     Они долго глядели  друг  другу  в  глаза;  Клим  отрешился  от  всего
остального - от сдержанного шума в таверне, от едва  слышного  боя  часов;
остались только они, Клим и Райана, и еще связавший их взгляд.
     - Эй, ты чего? - Гордей хлопнул Клима по плечу. - Заснул?
     Клим очнулся. Сколько он сидел уронив голову на  дубовую  столешницу?
Последнее,  что  сохранилось  в  памяти,  это  зеленые   глаза,   медленно
приближающиеся к его лицу. В огромных зрачках отражалось пламя  факелов  и
он, Клим Терех.
     Ничего не понимая, он потряс головой. Сознание было свежим, как после
долгого здорового сна.
     Клим окинул взглядом зал, высматривая Райану. Как ни в чем не бывало,
она убирала посуду с  опустевшего  стола.  Через  минуту,  пересекая  зал,
взгляд ее вновь встретился со взглядом Клима; теперь девушка улыбнулась.
     Клим чувствовал: за этой улыбкой что-то кроется.
     Таверна была уже почти пуста.
     - Я долго спал? - смущенно спросил Терех.
     - Спроси у Велеса, - буркнул Гордей.
     Клим непонимающе захлопал глазами.
     - Что-что?
     Сначала Гордей озадаченно глядел на Клима, потом хлопнул себя по лбу:
     - Это местная присказка. Есть одно местечко - у  Камня  Велеса.  Там,
якобы, можно задать богам вопрос и получить ответ. Или просьбу высказать -
говорят, выполняют, если заплатишь.
     Терех поморщился.
     - Так сколько я спал-то?
     Гордей развел руками:
     - Откуда мне знать? Весь вечер просидел, уставившись на  дно  кружки,
потом меня Влад вызвал, возвращаюсь - ты спишь. Хорошо еще, что не  мордой
в блюде...
     Клим усмехнулся.
     - Я не пьян, Гордей. Совершенно не пьян.
     - Да вот и я удивляюсь... Кружек шесть пива выцедил. По глоточку, как
заморщина.
     - Шесть? - Клим недоверчиво прислушался к  себе.  Такое  впечатление,
что он вообще сегодня за пиво не брался.
     Он встал. Тело слушалось беспрекословно.
     Гордей вопросительно глядел на него.
     - Ну-ка, подойди, - попросил он.
     Клим четким шагом приблизился.
     - Глазам своим не верю, - покачал головой сотник. - Ну  и  здоров  ты
пить, парень... Ладно, пошли в казарму. Завтра в патруль.
     Утром все повторилось - звук трубы, построение; но сегодня десятник и
с ним несколько солдат отправлялись  с  дозором  по  окрестностям  Зельги.
Оказалось, что Климу уже справили латы, на удивление легкие. Вообще-то  он
не привык к железу на теле, полагаясь больше на  меч,  однако  приходилось
привыкать. Гордей помог ему приладить нагрудник и  остальное;  пику  Климу
вручил бородач, которого вчера Влад отослал к штрафникам.
     Стражники у ворот проводили патруль дружным кличем.
     Клим трясся в седле,  стараясь  держаться  так  же  естественно,  как
прочие. Верхом ему не часто доводилось ездить, хотя совсем уж профаном  он
не был. Гордей замыкал группу, вел же ее десятник по имени Агей.
     Вскоре добрались до леса. Здесь Агей стал забирать вправо, к востоку.
Клим уже знал, что им предстоит пересечь узкую полосу леса, берегом залива
Бост добраться до устья Маратона, затем повернуть на запад,  достичь  реки
Чепыги и, идя вдоль берега, вернуться в Зельгу.
     На опушке Клим обернулся и взглянул на башни.
     "А  что?  -  подумал  он.  -  Неплохой  город.  Кажется,  мне   здесь
понравится..."
     Лес был зелен, как глаза Райаны.
     Патруль оказался вполне скучным делом.  Тряска  в  седле,  царапающие
лицо ветви на узких тропинках, потом долгий путь под  солнцем.  Правда,  с
высокого берега открывался впечатляющий вид на  залив;  вдалеке  виднелись
туманные берега острова Ноа. Но Клим знал, что это вид скоро ему наскучит.
Сырые и топкие подходы к Чепыге, рай для комарья и лягушек, тоже не  могли
особо порадовать. К вечеру они вышли к Зельге с запада.
     На западе тоже  были  ворота.  Ведущая  к  ним  дорога  справа  круто
обрывалась к устью сливающихся рек - Чепыги и Санориса.  Стража  встретила
патруль бодрым постукиванием железа  о  железо:  кто  барабанил  рукояткой
кинжала по нагруднику, кто по снятому шлему. К казарме тоже вышли с другой
стороны и некоторое время пришлось ехать вдоль забора;  ватага  ребятишек,
галдя, сопровождала их до самых ворот.
     Избавившись от доспехов, Клим поискал Гордея: тот переминался рядом с
десятником, что докладывался Владу. Видимо, воевода спросил  и  о  Терехе,
потому что Гордей ответил, обернулся, отыскал взглядом новичка  и  вскинул
кулак с отогнутым большим пальцем.
     Клим  сдержанно  кивнул  и  решил  подождать  Гордея,  чтобы   вместе
отправиться в таверну. Но неожиданно воевода и десятник подошли к нему.
     - Как первый выход? - спросил Влад.
     - Нормально, - пожал плечами Клим.
     Влад пошевелил бровями.
     - Не ошибусь ли я, если скажу, что всадник ты похуже, чем мечник?
     Клим развел руками:
     - Там, где я учился фехтовать лошадей мало...
     - Понятно. Впрочем, есть у нас дела и для ходоков - ты  ведь,  ходок,
не так ли?
     - Так. Был ходоком в Тенноне и Сагоре.
     - Чего ж сразу не сказал?
     - А меня и не спрашивали...
     - Врешь, спрашивали. Что умеешь, спрашивали. Ты сказал - мечник.
     Клим напрягся и вспомнил - действительно, он представился как мечник.
     - Мечник я во-первых. А потом  уж  ходок.  Да  и  стоило  ли  мечника
вооружать пикой и садить  на  коня?  Сказал  бы  -  ходок,  послали  бы  в
арбалетчики...
     Глаза десятника поползли на лоб от подобной дерзости: мальчишка,  без
году неделя в гарнизоне, а как с воеводой разговаривает!
     Неожиданно Влад захохотал.
     - Смел! Ценю! Только не перегибай - я человек крутой, чуть  что  -  в
штрафники!
     Клим не ответил. Он-то понял, что Влад проверял  его:  если  чей-либо
шпион, проведя день в городе  и  гарнизоне  он  обязательно  попытался  бы
улизнуть из патруля. Поэтому и решился на рискованное высказывание.
     - Ладно. Есть поручение, но  о  нем  поговорим  после  -  в  таверне.
Гордей, сегодня вы ужинаете за моим столом.
     - Понял, - кивнул Гордей.
     Воевода  отослал  десятника,  круто  развернулся  и   широким   шагом
направился к воротам.
     Клим проводил его взглядом. Поручение... Небось, очередная проверка.
     - Пошли, - хлопнул его по плечу Гордей, - квасу с дорожки хряпнем.
     Квасом поили у казармы. Несколько солдат с кружками в  руках  внимали
штрафному бородачу, плетущему какую-то замысловатую байку. Когда Гордей  и
Клим утолили жажду и взяли курс на таверну, из-за забора  донесся  дружный
зычный хохот.
     Войдя в "Облачный край" Клим украдкой глянул в сторону  стойки  -  не
там  ли  Райана.  Она  была  там  -  протирала  вымытые   кружки.   Словно
почувствовав его, девушка вскинула голову.
     Несколько неожиданно для  себя,  Клим  направился  к  ней.  Почему-то
казалось, что все без исключения в зале смотрят на него.
     Он приблизился и положил локти на стойку.
     - Здравствуй, Райана. Меня зовут Клим.
     - А я знаю. Клим Терех из Сагора.
     - Что ты вчера со мной сделала?
     Райана загадочно улыбнулась; губы ее едва двинулись.
     - Спроси у Велеса...
     - Эй, Терех! - это Гордей звал, уже сидя  за  столом  воеводы.  Влад,
сотник Хлум и два десятника ужинали тут же. - Давай сюда!
     Клим кивнул, на секунду повернулся в девушке-полутэлле, и сказал:
     - Ты мне нравишься.
     И, не дожидаясь ответа, ушел к покрытому алой скатертью столу.
     Ему показалось, что Райана вздохнула.
     В тот вечер Клим больше ее не видел.
     За ужином Терех не без удивления отметил, что воеводе и мэру  -  тому
самому благообразному господину, что сидел здесь в первый вечер  -  подают
те же блюда, что и простым  солдатам.  Он  ожидал,  каких-нибудь  изысков,
однако отличий нашлось лишь два: скатерть и  серебряная  посуда.  К  этому
Клим не привык: везде, где ему довелось побывать  раньше,  те,  кто  стоял
повыше, и получали от  жизни  больше.  Это  приятно  поражало,  но  понять
подобную странность пока не удавалось.
     За едой о делах не говорили.
     Покончив с ужином, воевода, отпил туранского вина и обратился к мэру:
     - Ну, что Пирс? Начнем, пожалуй.
     Мэр несколько раз кивнул.
     - Я получил послание от  мэра  Эксмута.  У  них  какие-то  странности
происходят, но не в этом дело. Нужно доставить ему ответ, однако...  будет
несколько необычных условий. Например, пока не будет вручено это  послание
все трое гонцов не могут применять оружие, даже для самообороны.
     Клим поднял брови. Почему, траги навечно?
     - Во-вторых, ни в коем случае  нельзя  идти  по  дорогам,  тропинкам,
вообще по хоженому. И в Эксмут придется проникнуть не в ворота, а  тайком,
через стену. В-третьих, идти придется только ночами, днем же ни одна живая
душа не должна заподозрить о вашем, - мэр поглядел на Клима  и  Гордея,  -
существовании.
     И, наконец, самое важное. Если на вас нападут, вы должны будете убить
себя.
     Клим, почувствовал, как по спине прогулялся холодок.  Вот  так  дела!
Ничего себе, заданьице!
     Но непонятно другое. Дело явно важное - почему выбор пал  на  Тереха?
Его же здесь никто не знает. Гордей,  понятно,  свою  преданность  не  раз
доказал. Но Клим?
     - Если же кто-нибудь из троих откажется  умереть,  остальные  сначала
должны убить его, - добавил мэр, пристально глядя в  глаза  Климу.  Взгляд
этого розовощекого господина был тяжек, как базальт.
     Он явно намекал, что Клим может сломаться.
     И еще он сказал, "из троих". Терех, Гордей, а кто же третий?
     - Если вы не уверены во  мне,  -  сказал  Клим  как  можно  ровнее  и
спокойнее, - пошлите кого-нибудь другого.  Да  и  вообще,  я  ведь  только
появился  в  Зельге.  Не  подумайте,  что  я  трушу,  просто  даже  самому
последнему тугодуму понятно, что новичкам такие задания не доверяют.
     Мэр пожевал губу.
     - Мы должны послать именно тебя. По ряду причин. Хотя бы потому,  что
в послании говорится и о тебе тоже. А главное  -  там  говорится,  что  ты
непременно должен стать одним из троих. Это неубедительно, но подробнее  я
рассказывать не могу, не хочу и не буду.
     - Ладно, - Клим нарочито небрежно пожал  плечами.  -  Я  согласен.  И
клянусь чем угодно, что выполню все приказы.
     - Хорошо сказано, - отметил Влад. - Я верил в тебя, парень.
     - Итак, - продолжил мэр, - напоминаю.
     Первое. Никакого оружия.
     Второе. Никаких дорог.
     Третье. Идти только  ночью,  днем  крыться  так,  чтоб  пустельга  не
разглядела.
     Четвертое. Если встретится хоть один человек - умереть.
     Пятое. В город - ночью, через стену. Дом мэра знает Гордей.  Передать
ему слова, по очереди, и все. С той  минуты  вы  вновь  свободны  от  всех
запретов.
     Вопросы есть?
     Клим переглянулся с Гордеем. Непонятного становилось все больше.
     - Если никакого оружия, как умереть? - поинтересовался Клим.
     Мэр кивнул, и поставил на стол небольшую шкатулку. Крышка  откинулась
с легким скрипом.
     На черном бархате лежали три короткие серебристые иглы.
     - К завтрашнему вечеру вам вошьют их в воротники курток. Нужно просто
уколоть себя в горло. А, впрочем, куда угодно, но в горло удобнее.
     - Яд? - догадался Клим.
     - Да. И очень сильный.
     - Понятно. А слово? Что передавать-то? Надо же выучить.
     - Ты уже знаешь слово. Ну-ка, повтори. рэО тэкА...
     Он пристально взглянул на Клима, и тот,  разбуженный  первой  фразой,
вдруг осознал, что знает целый кусок какого-то текста. Смысла его Терех не
понимал, но мог повторить сколько угодно раз, с любого места,  хоть  задом
наперед. И он начал, шевеля губами:
     - рэО тэкА нвЭ рэО крАт'И фОр хЭл щЕрд. оЭлдэ Оми...
     Около минуты звучал странный язык. Клим ни разу не запнулся, до самой
последней фразы:
     - ...зЭнэн эскА.
     Он  открыл  глаза.  Предполагать,  откуда   ему   известна   подобная
тарабарщина Клим даже и не пытался.
     - Прекрасно. Теперь ты, Гордей.
     Гордей  почему-то  тоже  закрыл  глаза.  Видимо,   так   было   легче
сосредоточиться.
     - вэтЭ фОр дэЕ рэО эспЭ...
     Он тоже ни разу не запнулся.
     - Вот и все. Больше вам знать ничего и не  надо.  Оружие  оставите  в
казарме. Советую вам до  утра  посидеть  в  таверне,  попить  пивко,  днем
отоспаться, а завтра перед полуночью выступить.
     И мэр крикнул:
     - Хозяин, пива!
     Влад и десятники встали, явно собираясь уходить.
     - Постойте, - встрепенулся Клим. Все взглянули на него.
     - Кто третий-то?
     Мэр посмотрел на воеводу.
     - Максарь, - сказал Влад. - А что?
     Клим на секунду смешался.
     - Да ничего... Надо же знать...
     Когда все ушли, Гордей шумно вздохнул.
     - Однако! Ты что-нибудь понимаешь?
     Клим развел руками.
     - Просто карусель! Два дня как пришел...
     Они помолчали. Сам хозяин Хлус  принес  им  небольшой  бочонок  пива,
нацедил по кружке, поставил на стол блюдо с солеными орешками и, не сказав
ни слова, удалился.
     - Почему Максарь, интересно? - гадал Клим, не надеясь на ответ.
     Но Гордей, как выяснилось, знал почему.
     - Если ты откажешься кольнуться той  дрянью,  он  убьет  тебя  голыми
руками.
     Клим пробормотал:
     - Очень смешно... Слушай, а вдруг мы какого-нибудь психа встретим? По
чистой случайности - не того,  из-за  которого  должны  полечь,  а  просто
полуношного путника?
     Гордей пожал плечами.
     - Наверное, заранее известно, что никого мы встретить не  сможем.  До
самого Эксмута.
     Терех отхлебнул пива.
     - Это далеко, кстати? Я там никогда не бывал.
     Гордей тоже отхлебнул и захрустел орешком.
     - Да не очень... Дня за три-четыре успеем. Вернее,  ночи  три-четыре.
Хотя, ночью идти труднее - может, и за пять.
     Мысли роились в голове, но обсуждать их охота отпала.
     - Откуда ты родом? - спросил Клим напарника.
     Гордей хмыкнул:
     - А я только хотел попросить тебя рассказать о себе...
     Они хохотнули, чокнулись кружками и налегли  на  пиво.  Впереди  была
ночь, долгий разговор и - Клим вдруг  ясно  почувствовал  -  время,  когда
будешь иметь право на слова: "У меня есть друг".
     Утром со слипающимися глазами, слегка пошатываясь, он  дотащились  до
казармы и свалились на койки. В дальнем углу спал еще кто-то. Должно быть,
Максарь.
     Проснулся Клим под вечер. Выбрел во двор - солнце садилось,  все  уже
подались в таверну, только караульные топтались у ворот. Гордей  сидел  на
пороге и тянул квас из ковша.
     - Желаешь?
     - А то!
     Пить и правда хотелось.
     Когда начало темнеть на порог вышел, потягиваясь, Максарь. Ни на кого
не взглянув, он подошел к посту и о чем-то переговорил с  часовыми;  потом
исчез за воротами.
     Скоро появился Влад с десятниками.
     Играя желваками  на  скулах,  воевода  приблизился.  Агей  бросил  на
крыльцо дорожный мешок, двое других десятников -  еще  по  одному.  Щуплый
человечек, похожий на двуногую крысу, опустил на крыльцо три куртки.
     - Оружие, - потребовал Влад.
     Гордей и Клим отдали свои мечи, расстались с кинжалами и  остались  с
пустыми руками. Клим не знал, как себя чувствует напарник, но  сам  ощущал
себя чуть ли не голым. И это несмотря  на  то,  что  и  без  оружия  Терех
кое-что умел (спасибо Сагору!), да и любая  палка  или  бечевка  в  ловких
руках становилась страшнее меча в руках профана.
     Максарь вернулся спустя минуту.
     - Все помните? - сухо спросил воевода.
     - Все.
     - И клятву?
     - И клятву.
     - Иглы в правом отвороте воротника. Усекли?
     - Усекли.
     - Тогда - в путь. И да пребудет с вами удача.
     Трое подобрали мешки  со  снедью  и  просторными  дорожными  плащами,
кожаные фляги с водой, и сошли с крыльца.
     Еще четыре дня назад Клим и представить не мог, что окажется в  таком
переплете.
     "А вдруг встретим кого? Вот так глупо умирать?"
     Зельга еще не стала для него настолько родной, чтобы  сложить  голову
не в бою, а вот так, непонятно из-за чего. В бою - тут все ясно:  вот  ты,
вот враг, взялся защищать город - защищай, сплоховал - сам  виноват.  Знал
на что соглашался.
     Но вот так...  Клим  не  знал  как  поступит,  если  они  кого-нибудь
встретят. Не знал, хотя  и  поклялся  Владу,  и  мэру  Зельги.  Он  просто
надеялся на лучшее, ибо больше надеяться было не на что.
     Они вышли за городские ворота, и  одновременно  тьма  сомкнулась  над
городом.
     Максарь шагал впереди, свернув с дороги в первую же  минуту.  Клим  с
Гордеем следовали за ним. Некоторое  время  слышался  только  легкий  звук
шагов Максаря. Гордей недовольно морщился, но этого никто, естественно, не
видел. Слабый свет узкого рожка, в который превратилась полная луна,  едва
обозначал землю под ногами; позади смутно чернели сторожевые башни Зельги.
В караулке одной из них горела лучина и этот  огонек  был  единственным  в
округе. В городе царила народившаяся ночь, а огней таверны с  этого  места
не рассмотрел бы и филин, ибо даже он не способен видеть сквозь  стены.  В
порту звякнул колокол - на купеческом корабле отбили склянку и сразу вслед
за тем загудели металлом часы на башне мэрии, отмечая полчаса до полуночи.
     - Эй, Максарь, ты дорогу знаешь? - проворчал Гордей вопросительно.
     Максарь неохотно отозвался:
     - Сказано же: никаких дорог.
     - Вот попутничка же навязали, - вздохнул  Гордей.  -  Ну  хорошо,  ты
дорогу не по дороге знаешь?
     - Знаю, - Максарь говорил равнодушно, словно у него спрашивали  бывал
ли он на луне, и он отвечал, что нет.
     - Вот и веди, - заключил Гордей. - А мы за тобой.
     Шагов через полста Максарь вновь подал голос:
     - Эй, Клим! Райана желала тебе удачи.
     Терех чуть не споткнулся.
     - С-спасибо. А к чему это?
     - Так, ни к чему. Понравился ты  ей.  Первый,  кто  ей  действительно
понравился.
     - Ты-то откуда знаешь? - недоуменно спросил Клим.
     "Дорогу я ему перешел, что ли? Так ведь и не было ничего. Хотел бы  я
видеть как за два дня у парня девку сведут..."
     Гордей пихнул его в бок:
     - Дак он ее брат! Родной.
     Клим чуть не поперхнулся. Но с другой стороны испытал и облегчение.
     "Хоть сразу не убьет", - мысленно ухмыльнулся он.
     Теперь  он  понял,  кого  напоминал  ему  белолицый  Максарь:   тэла.
Чистокровного тэла, хотя на самом деле он был лишь полукровкой.
     Они погружались в ночь, зная, что эта ночь может оказаться  последней
в их жизни.
     В первый переход одолели треть расстояния между Санорисом и Кутой; во
второй - переправились через Куту на полузатопленном  плоту,  в  третий  -
миновали озеро Майт и лишь немного не дошли до Эксмута. За это время им не
встретился ни один человек, только во вторую  ночь  долго  трусила  следом
бродячая собака, отстав лишь на переправе  через  Куту.  Скоротав  день  в
перелеске, троица из Зельги дождалась полуночи и направилась к  недалекому
городу, стоящему на реке Питрус.
     Стены его походили на стены Зельги - такие же высокие, хранящие следы
былых штурмов, морщинистые от времени,  кое-где  серебрящиеся  лишайником.
Через равные промежутки возвышались дозорные башни с узкими бойницами  под
крышами; на углах башни были повыше и посолиднее, чем  просто  в  разрывах
стен. Клим молча следовал за Максарем и Гордеем. Через  стену  перемахнуть
решили поближе к дому мэра, а тот жил в южном пределе, у самого порта. Они
обогнули город с запада, потому что северо-восточная часть Эксмута  -  это
порт, и она охранялась даже ночью.
     Наконец Гордей остановился и схватил Максаря за руку.
     - Здесь! - прошептал он показывая на стену.
     Клим взглянул - почти на самом верху  в  свете  серпика  луны  смутно
угадывалась неровная выбоина.
     - Достанем, пожалуй, - оценил Максарь и прислушался: из-за  стены  не
доносилось ни звука.
     - Должны, - подтвердил Гордей и обратился к Климу, - становись  сюда.
Да упрись в камень покрепче.
     Терех стал подле стены,  вжавшись  в  седой  лишайник.  Гордей  ловко
взобрался ему на плечи. Максарь, пользуясь живой лестницей, влез на  плечи
Гордею и дотянулся руками до выбоины.
     - Держусь, - сказал он, как следует вцепившись в край.
     Гордей повис у него на ногах; Клим  уже  все  понял  и  когда  Гордей
выдохнул: "Давай!" полез наверх, по Гордею, по Максарю, и  скоро  оказался
на гребне стены.  Уцепившись  левой  рукой,  за  кромку,  правую  протянул
Максарю. Максарь уцепился покрепче - выдерживать  вес  двоих  на  кончиках
пальцев было не так-то просто. Мгновение  -  и  Гордей  очутился  рядом  с
Климом. Вдвоем они подтянули Максаря. Тот тяжело дышал.
     - Сейчас, - прошептал он. - Сейчас.
     Через минуту он пришел в себя.
     Внизу было тихо и темно, как в трюме парусника. Бесшумно спустившись,
троица впиталась в лабиринт окраинных улиц.
     Дом мэра стоял совсем недалеко от стены, кварталах в  двух.  В  окнах
его царила тьма, но этого они и ждали. Условный стук в  створку  ворот,  и
сразу же распахнулась калитка.  Безмолвный,  одетый  в  черное  привратник
впустил их во двор, запер калитку на внушительный засов и повел  к  задней
двери.
     Клим  чувствовал,  что  напряжение  последних  дней  достигает  пика.
Постоянная готовность к смерти измотала его, в  голове  словно  в  колокол
били - беспрерывно, час за часом. Хотелось побыстрее  разделаться  с  этим
странным поручением, упасть и заснуть, и проспать весь  день,  нет  -  два
дня, а потом сладко потянуться и просто выйти во двор, спокойно  поглядеть
на людей и не шарахаться боле от каждой тени.
     В полутемном зале с завешанными тяжелым бархатом окнами их  встретили
двое - средних лет плотный мужчина, одетый точно так  же,  как  Пирс,  мэр
Зельги;  и  одетый  в  дорожный  плащ  старик  с  длинной  седой  бородой,
разделенной на два пучка.
     Максарь и Гордей поклонились, Клим, чуть замешкавшись, тоже.
     - Рад видеть вас, - сказал мэр  напряженно,  -  это  значит,  что  вы
никого не встретили в пути. Ведь так?
     - Так, - сказал Максарь без излишней болтовни.
     - Тогда, начинайте. Вы должны помнить все наизусть.
     И Максарь начал:
     - фОр мУУт эрщА трО тэцЭ...
     Старик в плаще внимательно слушал, шевеля бровями. Иногда  шевелились
и его губы, словно он повторял сказанное. Мэр просто стоял, устало прикрыв
глаза, он явно ни слова не понимал, но был рад, что все подходит к  концу.
Почему-то Климу казалось, что эта затея стоила многим больших нервов.
     Когда Максарь закончил, настал черед Гордея:
     - вэтЭ фОр дэЕ рэО Эспе...
     Потом  говорил  Клим,  старательно  выговаривая  непривычные   слова,
вызывая их из памяти без малейшего усилия. Речь его не мешала мыслям,  все
время, пока звучал чужой язык Клим думал о своем, например, кто  ухитрился
втиснуть в его память это послание? Не Райана же?
     Стоп!
     Терех даже запнулся. Старик тут  же  вскинул  брови,  но  Клим  сразу
собрался, отбросил мысли на некоторое время, и продолжил с того же места:
     - Ом, псЕ вэтЭ Эспэ фОр дэзнА, дэЕ Ас йЭр...
     И так до последней фразы:
     - зЭнэн эскА.
     Повисло молчание, и Клим вернулся к  своему  воспоминанию.  Когда  он
забылся в таверне, после того как взглянул в глаза Райане. Не тогда  ли  в
него поместили это странное знание? Очень может быть...
     - Спасибо, - скрипуче произнес старик.  -  Хоть  все  произошедшее  и
кажется вам странным, знайте: вы сослужили  неоценимую  службу  Шандалару.
Полагаю, вы устали; о вас позаботятся люди мэра. Можете идти  и  отдыхать.
Вы свободны от всех клятв, что связывали вас последние дни. Нил!!
     Последнее словно старик произнес по-тэльски.
     Максарь, Гордей и Клим повернулись, чтобы уйти; они почти  уже  вышли
за дверь, когда старик позвал:
     - Эй, юноша! Останься на минутку.
     Он глядел на Клима.
     - А вы идите, идите, - махнул он рукой остальным.
     Мэр удивленно воззрился на старика:
     - В чем дело, Дервиш?
     Старик не обратил на него внимания.  Он  смотрел  на  Клима.  Странно
смотрел: с печалью и интересом. Долго - около минуты. Потом вздохнул.
     - Хэ-ххх... Запомни  на  всякий  случай:  скоро  ты  окажешься  перед
выбором. Знай, что ты способен заплатить ту цену, которую у тебя испросят.
     Клим хлопал глазами ровным счетом ничего не понимая. Какую цену?  Кто
испросит? За что?
     - Запомнил? Повтори!
     - Я способен заплатить испрашиваемую цену. А за что? -  не  удержался
Клим.
     - Не забывай меня. Иди, - отмахнулся  Дервиш  и  повернулся  к  мэру,
словно Клим из зала давно уже вышел.
     Ничего не оставалось, кроме как отправиться к двери.
     Гордей долго пытал Тереха, зачем его оставил  загадочный  старик,  но
объяснить этого Клим так и не сумел.
     Отоспавшись, они вернулись в Зельгу на подвернувшейся шхуне  торговца
из Турана. Все быстро закончилось и Клим с трудом верил в  произошедшее  -
словно кто-то нагнал на него морок. В памяти почти ничего  не  отложилось,
кроме  слов  старика-Дервиша.  Немного  удивляла  странная   отчужденность
Максаря - казалось, что он  не  впервые  выполняет  подобные  задания.  На
вопрос Клима Гордей ответил, что никогда  раньше  ни  о  чем  подобном  не
слышал и никогда не участвовал в похожих делах. Насчет Максаря  Гордей  не
знал - тот слыл натурой скрытной и необщительной.
     Спустя несколько дней Клима перевели в личную  гвардию  Влада  -  три
десятка отборных бойцов. Начались изнурительные тренировки  -  Клим  вдруг
понял, что до сих пор умел не так уж много. Не было ему равных, разве что,
в работе с мечом.  Но  искусство  воина  заключалось  не  только  в  этом.
Впрочем, он схватывал все на лету, природная смекалка, сила и прежний опыт
помогали постичь  многие  секреты.  Как-то  незаметно  все  перевернулось,
теперь он обращался за советом  все  реже,  а  его  чаще  просили  научить
какому-нибудь трюку.
     Постепенно он освоился в Зельге, его признали жители - и  солдаты,  и
горожане. Пару раз случались стычки с прибрежниками, заходившими  в  залив
на многовесельных ладьях. Клим показал себя в бою с самой лучшей  стороны,
его зауважали. Вечерами в таверне  все  чаще  слышался  его  голос;  Клима
приглашали к своему  столу,  просили  рассказать  о  краях,  где  довелось
побывать.
     Еще он заметил, что посетители таверны в  его  присутствии  перестали
позволять себе сальные шуточки в сторону Райаны, хотя прежде  Клим  слышал
их немало. Когда выдавался свободный вечер он часто уводил девушку в порт,
к морю и они подолгу бродили у прибоя, ни о чем толком не  говоря.  Раньше
трактирщик отпускал Райану неохотно, теперь же иногда сам отправлял  ее  к
Тереху, особенно после того, как его сделали десятником.
     Остальные офицеры Зельги - почти все - были женаты и жили в городе, а
не в казарме; такую же судьбу прочили и Климу, но тот не  спешил.  Отчасти
оттого, что еще не вжился окончательно в Зельгу, хотя мысль остаться здесь
навсегда посещала его все чаще; отчасти оттого, что не понимал, что же его
на самом деле связывает с Райаной. Им нравилось бывать вместе,  но  иногда
Клим напоминал себе, что ничего о ней не знает.
     Близилась  зима,  купцы-корабелы  заходили   в   Зельгу   все   реже,
предпочитая торговать у южных берегов моря - в Туране, набеги прибрежников
прекратились, патрули далеко от города не  отходили,  жизнь,  еще  недавно
бившая ключом, поутихла. Долгие вечера горожане  проводили  в  тавернах  и
кабачках; в "Облачном крае" собирался весь цвет Зельги, здесь всегда  было
не протолкнуться. Как-то раз в середине зимы Парфен Хлус отозвал  Клима  в
сторону и открыто предложил ему комнату на втором  этаже.  Ему  и  Райане.
Клим подумал и согласился, если Райана не возражает.
     Райана не возражала.
     С тех пор он стал реже  бывать  в  казарме,  реже  видеть  Гордея,  с
которым успел крепко  сдружиться,  зато  заметил  молчаливое  одобрение  в
глазах воеводы и мэра. Теперь Клим часто сиживал за одним столом  с  ними,
бывало его даже просили высказаться по какому-нибудь вопросу  и  к  мнению
прислушивались.
     Клим и верил, и не верил: всего год назад  мальчишка  без  медальона,
наемник, шалтай-болтай, сегодня вдруг вознесся к  самой  вершине.  Странно
было видеть бывалых солдат, вдвое старше его по возрасту, которые просили:
"Рассуди!"
     Но если случилось так, значит он того достоин.
     Иногда он вспоминал слова  Дервиша,  услышанные  в  Эксмуте,  но  чем
дальше, тем реже. Как заволакивает  неясным  туманом  ночной  сон,  так  и
летние странности погружались в небытие.
     Неожиданно Клим понял: прежняя жизнь кончилась. Началась иная. Теперь
у него был дом, было дело, была Райана, был друг. И новые мысли.
     За окнами сыпал снег, заметая память о бродяге-мальчишке, но  в  кого
превратится он когда снег растает?



                                    2

     - Клим, вставай!
     Сон  медленно  отступал,  но  вставать  отчаянно  не   хотелось.   Он
перевернулся на другой бок и засопел.
     - Вставай-вставай, время уже! Рассвет скоро!
     Райана тормошила Тереха, не обращая внимания на вялое сопротивление.
     Через минуту Клим тяжко вздохнул и сел. Встряхнул головой.
     Раньше он вскакивал от малейшего шороха, теперь  же  мог  валяться  в
постели до полудня. Правда -  только  дома,  в  комнате  на  втором  этаже
таверны "Облачный край". В любом  другом  месте  он  оставался  прежним  -
чутким, выносливым и терпеливым. Но здесь - здесь можно было расслабиться,
а единожды расслабившись, привыкаешь.
     Клим встал и оделся. Чмокнул Райану, нацепил меч и спустился  в  зал.
Поваренок Трига поднес ему квасу.
     Сур и Агей, тоже десятники, ждали за ближним к выходу  столом.  Зевая
на ходу, Клим приблизился  и  сел.  Спустя  минуту  подошел  четвертый  из
офицеров, живущий в комнатах таверны - Франциск, мастер оружейников.
     Негромко переговариваясь, они направились в сторону казарм.
     День казался вполне  обычным:  Сур  уехал  в  дозор,  Агея  отправили
провести купцов до переправы через Маратон, Франциск с самого начала  ушел
в кузницу, даже на  разводе  не  появился,  Клим  с  Максарем  натаскивали
новичков в лагере у стен Зельги. Воевода Влад подался к мэру на встречу  с
посланниками Гурды. Ничто не предвещало новостей, вот уже который день.
     Гонец на взмыленном коне вырвался  из  леса  на  простор  пригородных
полей и во весь опор поскакал к Зельге. Часовой на башне тотчас  протрубил
"внимание!"; в лагере насторожились.
     Клим, приставив к глазам ладонь, глядел на приближающегося всадника.
     - Кто-то из агеева десятка... - сказал Максарь и сплюнул в пыль. - Не
нравится мне это...
     Клим покосился на шурина - с ним до сих пор  общего  языка  найти  не
удалось. Хоть и служили оба в гвардии Влада, хоть виделись каждый  день...
Ссору при первой встрече никто не вспоминал, но и тепла в отношениях вовсе
не прибавилось.
     Всадник добрался до первых палаток,  ссыпался  с  коня  и,  поправляя
куртку, протянул Максарю свиток бумаги.
     - Мэру! Срочно!
     Полутэл командовал первым десятком гвардии, и формально был старшим.
     Не говоря ни слова Максарь отвязал свежего коня и  вихрем  унесся  за
ворота Зельги.
     - Откуда вести-то? - мрачно спросил Клим.
     Гонец, утираясь рукавом, ответил:
     - Из Тороши...
     Спустя час Клим услышал слово "мор"...
     Всех лекарей срочно созвали в мэрию. Клим остался в лагере наедине  с
безрадостными мыслями: однажды он пережил чуму, и  вспоминал  пережитое  с
содроганием.
     "Уж лучше бы прибрежников орда, ей-богу", - подумал он вяло.
     Он  знал,  что  произойдет  дальше:  несколько  дней   изнурительного
ожидания, когда  нервы  натягиваются  как  шкоты  в  шторм,  потом  первый
заболевший, а потом первая смерть.
     Первый человек в Зельге заболел  через  неделю.  Ребенок.  Сгорел  за
четыре дня; к этому моменту больных было уже больше  сотни.  Город  словно
вымер. Люди сидели по домам, не  решаясь  выйти  на  улицу.  Только  страх
бродил по улицам в обнимку со смертью.
     Кто вспомнил старое поверье - Клим не  знал.  Будто  бы  город  может
спасти пришелец, явившийся не больше года  назад.  Люди  почему-то  верили
этой небылице и обитатели таверны все чаще смотрели на Клима недружелюбно,
словно он действительно мог их спасти, но не  делал  этого.  Терех  считал
подобные росказни чушью и  вздором,  больше  надеясь,  что  лекари  найдут
лекарство.
     Но однажды утром стало известно, что лекари мертвы.
     В "Облачном крае" больных пока не  было;  пища  и  вода  хранились  в
глубоком холодном подвале, наверное это и спасало первое время. По  улицам
Зельги шатались призраки: те, кого поразил мор, и кому  стало  все  равно.
Дважды  таверну  поджигали,  но  совместными  усилиями   огонь   удавалось
погасить.
     Клим перестал  выходить  из  комнаты,  чтобы  не  видеть  ненавидящих
взглядов. Райана рассказала ему поподробнее о Камне Велеса - что находится
тот в трех днях пути от Зельги, что богам можно задать только один  вопрос
или высказать одну просьбу; какова плата за это  -  никто  не  знал.  Клим
отмахнулся - какие боги? Люди умирают, а тут боги...
     В таверне первой заболела Райана - ночью у нее начался жар, а  наутро
она не смогла встать с постели.
     И тогда Клим влез  в  дорожную  куртку,  валяющуюся  в  углу  восьмую
неделю, прикрепил к поясу меч, взял в  подвале  несколько  полос  вяленого
мяса,  и  направился  к  выходу  под  молчаливыми   взглядами   обитателей
"Облачного края". Дверь со  скрипом  отворилась  и  Зельга  погрузилась  в
тревожное ожидание.
     Клим знал, что у него есть четыре дня.



                                    3

     Лишь далеко в лесу Клим заметил, что наступило лето.
     "Просидели  весь  май  и  пол-июня  взаперти,  словно  крысы",  -   с
неожиданной злостью подумал он.
     Камень Велеса, как сказал Максарь вчера, искать  следовало  на  южном
берегу Скуомиша. Единственным человеком, которого Клим встретил в  городе,
был шурин. Скривив губы, не то презрительно, не то от  боли,  он  подробно
описал дорогу и ушел, не оборачиваясь. Клим буркнул ему в спину: "Спасибо"
и вышел за ворота.
     Наверное, Максарь тоже болен, раз осмелился выйти на улицу. А  может,
и нет. Пойми его...
     Здесь, в лесу мор казался чем-то нереальным. Лес  о  море  ничего  не
знал - и это казалось неправильным. Клим то шел, то трусил,  пока  хватало
дыхания, сцепив зубы и вспоминая беспомощные глаза  Райаны,  зеленые,  как
листва.
     Обретенный дом обманул его. Если он не сумеет  помочь,  в  Зельге  не
останется никого. Кто знает, сможет  ли  он  тогда  жить?  И  зарастет  ли
когда-нибудь эта рана?
     Клим шел даже ночью, памятуя о странном походе в Эксмут, и  надеялся,
что старик-Дервиш сказал тогда правду:  он  способен  заплатить  богам,  и
надеялся, что боги его услышат.
     Камень Велеса, темную бесформенную глыбу, Клим увидел наутро третьего
дня. По Скуомишу гуляли волны; стлался зыбкий туман,  скрывая  от  взгляда
острова.
     Ноги ныли и гудели, но Клим упрямо шел к  камню,  хрустя  валежником.
Вскоре стало видно, что у самого камня курится  дымком  небольшой  костер;
согбенная фигура в длинном плаще с капюшоном подкармливала его хворостом.
     Клим даже не очень удивился, когда увидел  торчащую  из-под  капюшона
седую бороду, разделенную на два пучка.
     Подойдя вплотную, Терех вдруг задумался: а как, собственно,  общаться
с этими богами? Орать на весь лес, что ли?
     Когда Клим подошел к самому костру, Дервиш медленно стянул  с  головы
капюшон.
     - Я знал, что ты придешь...
     Не зная что ответить,  Клим  опустился  у  костра.  Прямо  на  землю,
влажную и холодную.
     - Что я должен делать? - спросил он  чуть  погодя.  Вдруг  навалилась
безмерная усталость; Терех с трудом ворочал языком.
     Дервиш ломая очередную валежину, ответил:
     - Обратиться к богам. Я научу  тебя,  как  учил  всех,  кто  приходил
ранее.
     Он отправил валежину в костер и встал.
     - Помни: ты можешь отказаться. Но тогда она умрет.
     - Кто? Райана?
     Дервиш не ответил.
     В нетронутой плоти Камня на уровне груди  было  выдолблено  небольшое
углубление; там стояла деревянная чаша. Дервиш взял ее обеими руками.
     - Напои ее кровью, - сказал он. - Своей кровью.
     Клим, совершенно ничего не испытывая, вытащил из-за голенища кинжал и
полоснул по руке. Парящая струйка ударила в деревянный сосуд.
     - Опусти в чашу свой медальон.
     Серебристая пластинка погрузилась в вязкую алую кровь.
     Сейчас Клим вдруг заметил, что у Дервиша на  шее  нет  пластинки!  Но
почему-то это его не очень удивило.
     - А теперь произнеси свое имя, и  обратись  к  небу,  возможно,  тебя
услышат сразу же.
     Со стороны, наверное, это  выглядело  странно:  измученный  путник  с
чашей в руке, с шеи свисает серебристая цепочка и тянется к чаше.
     - Я Клим Терех, гражданин Шандалара, во  имя  Велеса  и  именем  его,
взываю к тебе, небо: услышь и помоги!
     "Может, я просто болен и мне это  просто  чудится?"  -  подумал  Клим
совершенно отстраненно. Чувство реальности покинуло его напрочь.
     Он повторял призыв еще дважды, постепенно теряя надежду и жалея,  что
купился на эту дешевую выдумку. И  лишился  возможности  быть  с  рядом  с
Райаной в страшный час - может, это облегчило бы ее страдания.
     Откуда появился фигура в белом, Клим не заметил.
     - Я слышу тебя, смертный, и знаю, чего ты хочешь. Но и ты знаешь:  за
все в мире нужно платить. Готов ли ты заплатить богам?
     Клим сосредоточился, собирая воедино разбегающиеся мысли.
     - Я не знаю, что нужно богам. Да и есть ли у меня  что-нибудь  ценное
для вас?
     Голос срывался, Клим то и дело судорожно сглатывал.
     - Я могу служить вам, сколько скажете...
     - О, нет, это нам ни к чему, - ответил  Белый,  величественно  поведя
рукой.
     "А что у меня есть кроме жизни?" - зло подумал Терех.
     - Ты прав, платой будет твоя жизнь. Но не вся: мы не так алчны, как о
том рассказывают легенды. Год твоей жизни - всего год.  И  болезнь  уйдет.
Согласен?
     У Клима внутри все замерло.
     Год? Всего-навсего год  жизни?  Умереть  на  год  раньше  отпущенного
срока, и купить тем самым жизнь Райане и нескольким сотням горожан?
     - Я согласен!!
     - Да будет так! - сказал Белый. - Все, кто еще жив в Зельге, не умрут
от мора. Плату мы возьмем завтра в полдень. Можешь идти, смертный, и ни  о
чем не жалей...
     - Эй! - выпалил Клим, - скажи, Райана еще жива?
     Руки с чашей задрожали сильнее.
     - Узнаешь, - Белый рассмеялся и исчез.
     Совершенно ошеломленный, Клим некоторое время стоял неподвижно  перед
Камнем Велеса, потом медленно опустил чашу. Алые капли стекли с  медальона
на куртку.
     - Завтра в полдень... Завтра они приблизят мою смерть на год...
     "Если Райана умерла..."
     Додумать Клим не посмел.
     Он поискал Дервиша - тот стоял у костра, протянув  к  огню  костлявые
руки.
     Клим бережно поставил чашу  в  прежнюю  выемку,  прямо  с  кровью,  и
приблизился к старику.
     - Дервиш, а почему у тебя нет медальона? -  зачем-то  спросил  Терех,
словно более важных вопросов не существовало.
     Старик шелохнулся.
     - Потому что я не человек.
     Клим вздрогнул.
     - Бог?
     Дервиш вдруг скрипуче захохотал, и так же внезапно умолк.
     - Нет, я не бог.
     - А кто же тогда? - недоуменно спросил Клим.
     - Узнаешь, - пообещал Дервиш загадочно.
     "Узнаешь, узнаешь... - подумал Клим. - Все так  говорят.  И  боги,  и
люди, и Дервиш, который не бог, но и не человек."
     - Может, ты траг?
     На этот раз Дервиш фыркнул:
     - Еще чего? Сказал же: узнаешь.
     - А почему ты в этом уверен?
     Старик обернулся к Климу и долго глядел ему в глаза.
     - Потому что мы с тобой встретимся еще не однажды. В  этом  я  уверен
твердо.
     Клима неудержимо клонило в сон, и  он  опустился  на  землю  прямо  у
костра.
     - Ничего, если я подремлю? -  спросил  он  у  Дервиша,  едва  ворочая
языком.
     - Спи, - проворчал старик. - Ты свое дело сделал...
     Через секунду Терех уже крепко спал.
     Дервиш посидел у костра еще с час, потом подобрал котомку с  нехитрым
скарбом и ушел на юг, к Зельге.
     Клим проснулся за полдень. Сладко потянулся, потряс головой.
     "Сегодня", - подумал он радостно  и  взглянул  на  небо.  Солнце  уже
перевалило через зенит.
     - Ого! - воскликнул он. - Проспал! Надо же!
     Но зато никто не посмеет упрекнуть его в спешке.
     Нарочито неторопливо Клим подтянул поближе мешок, не  спеша  развязал
его и запустил внутрь правую руку. Так  же  неторопливо  нашарил  заветный
кожаный чехольчик.
     Вот он,  знак  совершеннолетия!  Блестящий  серебристый  медальон  на
короткой  цепочке.  На  обратной  его  стороне  двадцать  один  год  назад
выгравировали имя и день появления на свет будущего владельца.
     "Все, - подумал Клим, надевая медальон. - Теперь я не просто  Климка,
подросток без голоса и права на слово. Клим  Терех,  гражданин  Шандалара,
именем Велеса и во имя его."
     Кровь предков кочевников пела в жилах и рвалась в дорогу непоседливая
душа.
     Людей Клим встретил спустя  три  дня.  Двоих  парней  и  зеленоглазую
девушку с огненно рыжими волосами.
     - Клим!
     Девушка кинулась навстречу и повисла у него на шее.
     "Это еще что?" - удивился Терех.
     Его крепко хлопнули по плечу.
     - Здорово, Клим!
     Терех резко оттолкнул девушку;  та,  не  ожидавшая  такого,  упала  в
шальную траву. На лице ее застыло недоумение.
     - Потише, приятель, - с угрозой  сказал  Клим  хлопнувшему  по  плечу
худощавому парню. - А то можно и мечом схлопотать...
     Тот уставился на Тереха, словно увидел родного дедушку.
     - Ты чего? Это же я, Гордей!
     - Да хоть туранский султан!
     - Клим, ты что нас не узнаешь? - с дрожью в голосе спросила девушка.
     "Психи, - решил  Клим.  -  Надо  убираться,  пока  ничего  худого  не
случилось..."
     - Дай-ка пройти, - попросил он назвавшегося Гордеем.
     - Постой, - тот попытался его задержать и Клим резко ударил локтем.
     Гордей согнулся от боли.
     Второй, похожий на тэла, белолицый и черноволосый, кривил  в  усмешке
тонкие губы.
     - Клим, опомнись! - взмолилась  девушка  и  что-то  в  ее  голосе  не
понравилось Тереху.
     - Бесполезно, - констатировал белолицый. - Это не он.
     - Вот-вот, - подтвердил Клим. - Не я.
     Гордей мучительно хрипя распрямился.
     "Эк я его", - мимоходом подумал Клим.
     - Хочешь бить? Бей! Мечом, если хочешь. Но я тебя никуда не  пущу!  -
Гордей говорил с трудом, дыша громко и неровно.
     "Так, значит? - сердито подумал Клим и обнажил меч. - Посмотрим..."
     Он занес блестящий клинок.
     - Кли-им! Что ты делаешь?!
     Крик девушки отрезвил его. Рука Тереха опустилась.
     "Траги, что творится? - подумал Клим внезапно устыдившись. -  Я  чуть
не зарубил безоружного..."
     Сердито вогнав меч в ножны, он повернулся и скорым шагом направился в
лес. Подальше от этой ненормальной троицы.
     - Клим, постой! Ты же ничего не знаешь!
     Терех ускорил шаг.
     - Я иду за ним, - сказала Райана Гордею. - Как хотите...
     Гордей последовал за нею.
     Клим прешел на бег.
     "Что за придурки?" - подумал он все больше теряясь.
     Никто не  заметил  старика  в  дорожном  плаще,  стоявшего  в  густом
орешнике и скептически наблюдавшего за всем, что произошло.
     - Как всегда, - проворчал старик. - Никак не могут понять, что нельзя
отдать год еще непрожитой жизни...
     Клим обернулся: за ним спешила рыжая девушка; чуть  дальше  -  трусил
Гордей.
     И он, подавив неясную мысль,  что  где-то  уже  видел  эти  бездонные
зеленые глаза, побежал прочь еще быстрее.





                            Владимир ВАСИЛЬЕВ

                              ГОРОД-ПРИЗРАК




                                    1

     К полуночи Алик начал клевать носом, "Жигуленок" то и  дело  вилял  к
обочине. Шоссе стремительно рвалось под колеса - гладкое, как  олимпийский
каток, и почти прямое. Андрей вздрагивал на заднем сиденьи и тихо ругался.
     - Все, -  тряхнул  головой  Алик,  притормаживая.  Машина  облегченно
фыркнула,  прокатилась  еще  метров  сорок,  тихо  шурша  протекторами  по
шершавому асфальту, и затихла на кромке дороги.
     - Засыпаю, - виновато сказал Алик. - Извини.
     Андрей заворочался.
     - Ладно, спим...
     Он вел машину весь день. Алик же выдержал всего четыре часа.  Правда,
вчера Алик из-за руля не вылезал, а выспаться ночью не удалось ни тому, ни
другому.
     Шоссе в полуночный час  оставалось  совершенно  пустынным.  Встречные
автомобили перестали попадаться сразу с наступлением сумерек;  попутные  -
чуть позже, часам  к  десяти.  Это  было  странно,  шоссе  ведь  отличное,
настоящий автобан, да и местность достаточно оживленная... Но - мало ли?
     Алик откинул спинки передних  сидений,  Андрей  поджал  ноги.  Малыш,
устраиваясь, что-то тихонько насвистывал и Андрей с улыбкой поглядывал  на
напарника.
     Вокруг таилась зыбкая ночная тишина, а когда Алик  погасил  в  кабине
свет, в окна заглянули звезды.
     - Есть хочешь? - лениво и сонно  спросил  Андрей.  Алик  только  вяло
отмахнулся, свернулся калачиком и почти сразу же уснул,  уютно  посапывая.
Андрей вздохнул, вытянул ноги, чувствуя как дремота обволакивает и его,  и
подумал, что маловато за сегодня проехали.
     Они гнали потрепанный "Жигуленок" на восток - к финишу  традиционного
майского  авторалли  "ПРЫЖОК",  от  которого  их  отделяли  (если   верить
спидометру и карте)  две  с  половиной  тысячи  километров.  Экипаж  номер
восемь, Андрей Шаманов и Алексей  Загородний  по  прозвищу  Малыш,  ну  и,
понятен, стальной их брат,  ВАЗ-2107,  семьдесят  шесть  лошадок,  полторы
тысячи кубиков, проверенная родная колымага, на которой они  выиграли  две
гонки в прошлом году.
     По графику  заночевать  планировали  в  Белорецке,  крохотном  сонном
городишке, приткнувшимся к великолепному трансазиатскому шоссе. Прибыть  в
него Андрей с Аликом рассчитывали часов  около  восьми,  но  дорога  мерно
тянулась навстречу, а городка все не было и не было. Стемнело, время  шло,
а впереди по-прежнему виднелась лишь широкая асфальтовая  лента  и  еще  -
степь, колышущееся море ковыля от горизонта до горизонта.
     Усталость взяла свое, заснули прямо в машине, справедливо решив,  что
утро рассеет все сомнения, путь сверится с картой и вновь станет  ясным  и
понятным, ралли пойдет своим чередом и лидерства они не уступят. А  сейчас
спать, спать, расслабиться, провалиться в сладкую призрачную  негу,  когда
не нужно  вертеть  баранку  и  жать  на  акселератор,  втискивая  покорный
"Жигуль"  в  прихотливые  изгибы  трассы.  Вытравить  из  тела   противную
свинцовую тяжесть, снова ощутить свои  мышцы  полными  сил  и  готовыми  к
борьбе.
     Андрей не мог сказать наверняка, но ему показалось, что за время  сна
ни одна машина не проехала мимо них.
     Первым проснулся Алик. "Жигуленок" ожил, зафырчал и послушно рванулся
вперед. Как истый раллист Алик не умел медленно ездить, шум мотора  быстро
перешел в привычный надсадный  рев,  а  за  окном  замелькали  придорожные
кусты. У ручья гонщики задержались, чтобы умыться  и  вновь  почувствовать
себя  людьми  -  бодрыми  и  совсем  не  сонными.  А  после  дорога  снова
стремительно  ныряла  под  колеса  и  убегала  назад,  в  лобовом   стекле
отражалось солнце и нескончаемой казалась тонюсенькая асфальтовая ниточка,
рассекающая степь надвое.
     Андрей, вручив Алику бутерброд, хмуро изучал карту.
     - Ч-чертовщина! - прошипел  Андрей.  Алик  беспокойно  косился  через
плечо, хотя легче было просто глянуть в зеркало.
     - Ерунда какая-то, Малыш! По спидометру мы уже давно должны  проехать
Актюбинск. И движение по трассе просто обязано быть плотным. А я уже забыл
как выглядят машины со стороны.
     - Остановить? - с готовностью спросил Алик.
     - Зачем? - не понял Капитан.
     - Посмотришь на нашу клячу со стороны! Ха-ха!
     Малыш от души веселился. Усмехнулся и Андрей.
     - Тоже мне, Петросян... Лучше бы за дорогой следил.
     Алик лихо вписался в плавный поворот и "Жигуль" мощно пошел в гору.
     - Чего за ней следить? - пожал плечами Малыш. - Ровная, ей-богу,  как
стекло. Дави себе на газ и все.
     Взобравшись на холм машина покатилась еще быстрее; стрелка спидометра
дрожала в правом углу шкалы, то и дело задевая за ограничитель, а  впереди
раскинулся город, ясно видимый с высоты. Огромный,  как  степи  вокруг,  и
серый,  как  стадо  мышей.  И,  наверное,  более  пустой,  чем   покинутый
муравейник,  потому  что  на  дороге  между  ними  и  городом   транспорта
по-прежнему совсем не было.  По  мере  того  как  они  подъезжали,  крепло
ощущение заброшенности и  опустошенности.  Вывеска-указатель  с  названием
города насквозь проржавела и сильно покосилась, чуть  не  падая.  Дома  на
окраине дышали затхлостью  и  пустотой,  глядя  в  мир  побитыми  пыльными
окнами. Гладкое покрытие шоссе сменилось старым растрескавшимся асфальтом,
пропускавшим сквозь себя буйную майскую зелень. Машину сразу стало  трясти
и  Алик  теперь  вовсю  ворочал  рулем,  выискивая  путь  получше.  Андрей
ошарашенно озирался, стиснув в руках бесполезную карту. Города-призраки на
ней не значились.
     - Куда это нас занесло, Кэптейн? - поинтересовался  Алик  без  особой
надежды на ответ. - Может, это Бедуиния?
     "Жигуленок" катил безлюдными  захламленными  улицами  мимо  безлюдных
захламленных домов. На тротуарах попадались  сдвинутые  с  проезжей  части
автомобили  -  ржавые,  облупленные  или  просто  здорово  помятые.  Слева
тянулась размытая  рельсовая  колея.  О  названиях  улиц  оставалось  лишь
догадываться, попадались только таблички  с  номерами  домов.  Числа  были
четырехзначные.
     Алик, изредка отрываясь от дороги, поглядывал на капитана.
     - Шеф, скажи, что мы спим. Ну!
     Андрей хмурился. За спиной оставались все новые и новые  кварталы,  а
картина совершенно не менялась. Все та же заброшенность и пустота.
     - Малыш, может, ты вчера не туда свернул?
     Алик уверенно помотал головой:
     - Не-а, шеф. Трассу от проселка я, слава богу, отличаю. Да и не  было
вчера развилок, я помню. Собственно... гм... - Алик запнулся.
     - Что? - поднял голову Андрей. Резко, настороженно.
     Алик с непонятным выражением лица остановил  машину  и  повернулся  к
нему.
     - Последние два часа, как только стемнело... А,  может,  раньше?..  В
общем, от шоссе не ответвилась ни одна дорога. Даже самая захудалая.
     - Ну?
     Алик пожал плечами:
     - Так же не бывает, Капитан! К трассе всегда стекаются десятки дорог,
от простой колеи до...
     - Интересно, - перебил Андрей, - сегодня, кажется, наблюдалось то  же
самое?
     Алик напрягся.
     - Кажется...
     Они посидели молча, поглядывая то друг на друга, то  за  окно.  Алик,
вздохнув, направил "Жигуль" дальше, вглубь города. Деревья  на  улицах  не
росли, даже трава, взламывавшая покрытие мостовой и тротуаров на  окраине,
исчезла - только асфальт,  бетонные  и  кирпичные  коробки  домов,  ржавое
железо и битые стекла под колесами. И всего этого очень много.
     Минута тянулась за минутой и скоро Алик не выдержал.
     - Черт! Может, у него вообще конца нет? Давай осмотримся, кэп.
     "Жигуленок"  замер  посреди  улицы.  Вокруг   высились   относительно
нетронутые семиэтажки. Андрей выбрался из машины; сухой хруст  закрываемой
дверцы гулко растекся окрест. Алик уже стоял рядом и озирался. Было  тихо,
как ночью в  запертом  кинотеатре.  Метрах  в  пятнадцати  впереди,  слева
чернела высокая арка, открывая ход во двор в сплошной стене домов.
     До того, как его покинули, дворик, наверняка, был зеленым  и  уютным.
Вдоль низеньких деревянных заборчиков бесформенными  пузырями  буйствовали
давно не стриженные кусты, царапали глаз безобразные лавочки,  некрашенные
и потемневшие от дождей. Песок детского городка от  ржавчины  стал  совсем
рыжим, а почти все бельевые веревки прогнили, лопнули и валялись на  земле
длинными темными змеями; кое-где к ним цеплялись лохмотья, бывшие когда-то
выстиранным бельем. И еще: под ногами шуршал многолетний ковер из  опавших
листьев, асфальт прятался глубоко под ним.
     Андрей и Алик застыли, пораженные. Потрепанные фасады домов и  ржавые
автомобили не тронули их так, как этот опустевший дворик.
     - Мистика, - проворчал Андрей, - не верю!
     Алик оглянулся и потянул его за руку к ближайшему подъезду.
     Внутри царил сумрак, на ступенях и перилах скопилось много  сероватой
пыли, а в углах под потолком пауки свили настоящие белесые джунгли. А  вот
двери в квартиры выглядели, наоборот, вполне  жилыми.  Все  были  заперты.
Открытые попались на пятом этаже, но капитан  решил  попытать  счастья  на
верхних, сверху-то  больше  шансов  что-нибудь  рассмотреть.  Внушительный
амбарный замок запирал некрашенный люк на чердак,  зато  две  квартиры  из
трех оказались открытыми. Дверь под номером "34"  послушно  пропустила  их
внутрь.
     Обстановка хранила следы долгого запустения -  уже  знакомая  пыль  и
паутинные джунгли. Мебель вполне обыкновенная, только все книги в шкафу  и
пара газет на столе  были,  почему-то,  на  польском  языке.  Пока  Андрей
рассматривал их, Алик отворил дверь на  балкон.  Петли  при  этом  жалобно
заскрипели и по квартире метнулось глухое, мгновенно застрявшее в  пыльной
рыхлости эхо.
     Вид сверху открылся солидный.  Алик  машинально  вцепился  в  ажурное
ограждение балкончика, капитан  отпихнул  в  сторону  ржавый  велосипед  и
пристроился рядом.
     Город тянулся сколько хватало взгляда  и  терялся  в  туманной  дымке
где-то у горизонта. Слева, километрах в двух, на шпиле высокого,  похожего
чем-то   на   Московский   Университет,   здания   трепыхался   незнакомый
бело-зеленый флаг, а  рядом  поднимался  легкий  дымок,  словно  там  жгли
костер. Все это гонщики разглядывали минуты две.
     - Ну, - протянул Андрей, - что скажешь, Малыш?
     Малыш не нашел, что сказать.
     - По-моему стоит поинтересоваться во-он тем дымком.
     Алик пожал плечами:
     - Может, это просто пожар. Жара-то какая...
     - Может, - согласился Андрей. - А, может, и нет.
     - Резонно, - кивнул Малыш. - Пошли?
     Капитан еще  с  минуту  обозревал  местность,  а  Алик  тем  временем
слонялся по квартире в надежде отыскать подсказку.
     - Что-то мне здесь не нравится! - с сомнением пробормотал он. - Такое
чувство, будто чего-то не хватает.
     Андрей молча направился к  выходу,  Малыш  вяло  взялся  за  телефон,
найденный на кухне.
     - Работает! -  изумился  он.  Перед  этим  Алик  безуспешно  пробовал
включить телевизор и зажечь свет.
     Андрей замер на  пороге.  В  повисшей  тишине  отчетливо  раздавалось
стройное гудение зуммера.
     Алик вопросительно глянул на Капитана.
     - Набирай, чего уж там... - махнул рукой тот.
     - Ноль-два? - ехидно спросил Малыш.
     Андрей буркнул: "Остряк!", отобрал у него  аппарат  и  наугад  набрал
пятерку.
     Послышались короткие гудки - отбой.
     Алик выразительно указал на аппарат: крохотный белый  прямоугольничек
хранил номер этого абонента - 2754118.
     Андрей примирительно фыркнул,  накрутил  275,  а  затем  первое,  что
взбрело на ум.
     Им ответил женский голос:
     - Да-а?
     Андрей от неожиданности нажал на рычаг.
     - Ч-черт!
     И тут снаружи донеслось далекое рычание мотора.  Андрей  метнулся  на
балкон - по улице, вдали, полз бронетранспортер. А  посреди  дороги  прямо
напротив балкона стоял их "Жигуленок".
     - Вниз! - скомандовал капитан. - Поживее!
     Алик внял. Из подъезда он  выскочил  первым  и  одновременно  с  этим
раздались  выстрелы,  четыре  подряд.  Стреляли,  как  будто,  в  соседнем
квартале. Гонщики нырнули в полутьму арки. Алик сунулся было на улицу,  но
Андрей поймал его за ремень.
     - Потише!
     Он осторожно выглянул, одновременно отпихивая Малыша назад.
     Броневик  приближался.  Кроме  того,  перекресток   бегом   пересекли
несколько человек, одетых в темное и явно вооруженных.
     - По-моему, пора смываться! - предположил шепотом Малыш.  Он  все  же
изловчился и выглянул.
     - Согласен!
     Мгновение - и они юркнули в свой "Жигуленок".
     - Эй! Стойте!
     Стекло в ближнем окне первого  этажа  вылетело  вместе  с  рамой,  на
асфальт  боком  вывалился  исцарапанный  и  запыхавшийся  человек.  Одного
взгляда хватило, чтобы понять: его преследуют.
     - Быстрее! - распахнул дверцу Алик.  Андрей  молча  завел  двигатель,
нога его застыла на акселераторе. Незнакомец прыжком втиснулся  на  заднее
сидение. Капитан  лихо  развернулся,  почти  на  месте,  так  что  истошно
завизжали шины и сама собой захлопнулась дверца. "Жигуленок"  всхрапнул  и
рванулся  вперед  как  подстегнутый.  Алик  успел   заметить   в   выбитом
незнакомцем окне несколько размытых лиц, и Андрей круто  свернул  направо.
Вслед сухо пролаяла автоматная  очередь,  перекрывая  рев  мотора;  воздух
рассек на части веселый звон разбитого стекла. Мимо  проносились  дома,  а
сзади уже маячил на  редкость  быстроходный  бронетранспортер.  Незнакомец
тяжело дышал и кусал губы.
     Впереди,  кварталах  в   двух,   на   дорогу   выкатился   еще   один
бронетранспортер и, взревев, устремился навстречу. Андрей вновь  с  жутким
визгом развернулся и шмыгнул в  переулок.  Алик  вцепился  в  поручень  на
панели, а незнакомца швыряло вместе с походным сундучком.
     - Могешь!  -  похвалил  Малыш  Капитана.  Тот  молча  ворочал  рулем,
пристально всматриваясь в дорогу.
     - Влево! - Вдруг сказал незнакомец,  мучительно  скривившись.  Андрей
рефлекторно свернул, и вовремя - из-за угла показались  два  мотоциклиста,
сразу севшие им на хвост. Незнакомец озабоченно пялился в  заднее  стекло:
преследователи маячили сзади, не отставая.  И  вдруг,  приоткрыв  на  ходу
дверцу, что-то выбросил на дорогу.
     Позади  сильно  ухнуло,  улицу  заволокло  клочьями  светлого   дыма;
мотоциклисты из него так и не появились.
     - Все, - бесцветно сообщил незнакомец, - последняя граната.
     Алик обернулся и увидел, как сквозь дым  позади  прорвался  броневик.
"Жигуленок" еще раз свернул и помчался по пустынному проспекту. Незнакомец
продолжал хмуриться.
     - Сейчас надо будет свернуть налево, в проулок.
     - Зачем? - не отрывая глаз от дороги спросил Андрей. - По прямой  они
нас не догонят...
     - У них рации и полно броневиков! Все  равно  выследят  и  загонят  в
тупик. Вот, сюда!
     Но здесь путь преграждали сразу три бронетранспортера.
     - Ч-черт! Назад!
     Андрей вернулся на проспект и погнал машину дальше.
     - Куда?
     - Я скажу, -  ответил  незнакомец.  Сзади  натужно  гудели  двигатели
преследователей.  Алик  с  похоронным  видом  пристегнулся  и  скептически
спросил:
     - У вас что, принято на бэтээрах разъезжать?
     Незнакомец оторвался от стекла, глянул в затылок Алику (тот,  задавая
вопрос, даже не обернулся), но смолчал.
     - Вправо, - скомандовал абориген чуть погодя  и  "Жигуленок"  ушел  в
узкую улочку. Впереди, метрах в ста, она упиралась в дом.
     - Что такое? - опешил Капитан. - Это же тупик!
     Назад возвращаться времени уже не оставалось - подоспели броневики.
     - Давай-давай, в самый конец! Уйдем пешком, все равно на  колесах  не
оторваться, они уже весь сектор на ноги подняли!
     Машина затормозила у самой стены.
     - Живее! - незнакомец взял командование на себя; Алик с Андреем молча
повиновались. Уже знакомо, боком, вожак вломился в окно, туда  же  юркнули
гонщики. Дверь, дальше - лестница, коридор; и тут сзади  ахнуло  так,  что
содрогнулся дом. Пробегая мимо окна Алик выглянул и невольно  вздрогнул  -
на месте верного "Жигуленка" теперь зияла  черная  смердящая  воронка,  по
улице бежали люди, а за ними лениво полз броневик.
     Алик очнулся и кинулся вслед за товарищами.
     Они долго уходили  по  крышам,  Андрей  тихо  ругался,  понимая,  что
квартал оцеплен, а незнакомец все бегал, минуя чердаки, пока Алик не взвыл
от досады. Но тот знал, что делал - преследователи еще пыхтели на  высоте,
а они втроем  спустились  по  пожарной  лестнице  на  выщербленный  забор,
оставили  за  спиной   какие-то   ужасные   трущобы-задворки,   гаражи   и
просочились, как тараканы, в подвал в самом центре квартала.
     В подвале было темно, как  в  ящике  с  углем,  но  незнакомец  несся
вперед, словно запаздывающая электричка. Алик с Андреем,  вовсю  распахнув
глаза и вытянув руки далеко вперед, изо всех  сил  старались  от  него  не
отстать.
     - Сюда-сюда, - нетерпеливо сопел незнакомец.
     Они пробрались в крохотную  комнатку.  Из  узкой  щели  под  потолком
прорывался слабый намек на свет, ровно столько, чтобы тьма перестала  быть
кромешней. В углу стоял шкаф.
     - Сюда, - прошептал незнакомец и бесшумно распахнул створки.
     Шкаф был пуст. Алик озадаченно уставился на незнакомца.
     - Помогите, - не успокаивался тот, пытаясь  подцепить  днище.  Андрей
послушно   помог.   Под   квадратной   деревянной   крышкой    обнаружился
канализационный люк. Тяжелый чугунный блин они мигом сдвинули.
     - Вниз! Быстро!
     Алик сиганул  вниз  и  в  полете  похолодел.  Прыгнул  он  совершенно
бездумно, повинуясь властному голосу незнакомца, и не задумался о глубине.
Пролетев метра четыре он обрушился на крепкие деревянные ящики, и, шипя  и
проклиная все  на  свете,  откатился  в  сторону.  Почти  сразу  же  мягко
спустился Андрей. Абориген задержался - закрыл двери шкафа, опустил днище,
поставил на место  люк  и,  цепляясь  за  ржавые  гнутые  скобы  в  стене,
присоединился к гонщикам. Луч света, вырвавшийся из его фонарика,  резанул
по глазам и осветил маленькое,  похожее  на  склеп,  помещение.  В  центре
виднелась  беспорядочная  груда  дерева  -  посадочная   площадка   Алика.
Один-единственный коридор уходил куда-то вправо, под землю.
     - С богом! - вздохнул незнакомец и предупредил: - Идти часа три.
     Под  ногами  шмыгнула  крупная   жирная   крыса;   Андрей   брезгливо
поморщился:
     - Кажется, ралли мы завершили, Малыш.
     Алик только вздохнул: жаль "Жигуля"...
     Коридор однообразно тянулся навстречу, иногда слегка изгибаясь.
     - Вспомнил! - остановился вдруг Малыш. - Вспомнил!
     Незнакомец оторвался шагов на десять вперед.
     - Что вспомнил? - уныло спросил Андрей.
     - Знаешь, Капитан, чего не хватало в той квартире?
     - Ну и чего же?
     Алик вдруг понизил голос:
     - Там не было ни одного зеркала!
     - Ну и что?
     Алик замялся:
     - Ничего... Но так ведь не бывает!
     - Догоняй! - проворчал Капитан и подтолкнул его вперед.



                                    2

     По  стенам  убежища   бродили   причудливые   черные   тени,   варево
многообещающе булькало в закопченном котелке, уютно потрескивал  костер  и
только теперь Андрей позволил себе расслабиться. Новый  знакомый  хлопотал
над ужином.
     - Меня зовут Вилли. Вилли Квайл.
     - Алик, - тут же встрепенулся Малыш.
     - Андрей, - представился Капитан. - Может расскажешь,  куда  это  нас
занесло?
     Вилли хмыкнул:
     - В самое логово нонки - Скул-риджент, кварталы со  сто  семнадцатого
по двести восемьдесят первый.
     - Понятно, - буркнул Андрей. - Врубаешься, Алик?
     Алик тупо переводил взгляд с Вилли на Капитана.
     - Извини, Вилли, - миролюбиво объяснил Малыш, - мы в городе только  с
утра и поэтому эти твои кварталы для нас пустой звук.
     Вилли выпрямился, но изумления в его глазах было очень немного.
     - Так вы совсем свеженькие!  Поздравляю!  -  он  покачал  головой.  -
Держались молодцом. Я уж было  решил,  что  вы  либо  люди  Старого,  либо
откуда-то из Верховий.
     - Вилли, черт тебя побери! Скажи по-человечески, где мы?
     Квайл положил ложку и сел. Костер тихо гудел  и  его  извечная  песня
успокаивала.
     - А занесло вас, ребятки, в Город-призрак. - Вилли замолчал.
     Андрей с трудом удержался, чтобы опять не сказать "Понятно". Ведь все
было как раз наоборот - совершенно непонятно.
     - Раз вы оттуда, - Вилли неопределенно махнул рукой, - то,  наверное,
знаете легенду Летучем Голландце?
     Это уже что-то - гонщики кивнули.
     - Вот. Город - нечто подобное. Бродит  по  белу  свету  и  заманивает
людей.
     Алик поднял бровь:
     - Бродячий город? Забавно!
     - Как это город может бродить? - не поверил Андрей.
     Вилли попробовал объяснить:
     - Вообще-то он,  конечно,  никуда  не  бродит.  Просто  иногда  вдруг
появляется в разных местах. По всей планете.  И  тогда  в  него  забредают
люди.
     - Ну, допустим, - смирился Капитан,  -  пусть  так.  А  как  выбрести
обратно в нормальный мир?
     Вилли всплеснул руками:
     - В том-то и  дело,  что  никак.  Отсюда  невозможно  выбраться.  Это
город-ловушка.
     Алик потряс головой.
     - То есть как это - нельзя? А если я выйду на улицу и пойду все время
прямо? А?
     - Во-первых, тебя скорее всего  отловят  нонки.  Или  просто  бандюги
какие-нибудь. А во-вторых, даже если бы никто тебя и не тронул,  иди  хоть
тысячу лет - Город бесконечен, как Вселенная. В это  трудно  поверить,  но
это так. Вряд ли он безграничен в обычном смысле - по-моему, некоторые его
места просто замыкаются друг на друга. Можно всю  жизнь  идти  прямо  и  в
итоге кружить в полусотне знакомых районов. Но одно я могу сказать  точно:
путей наружу отсюда нет. Это железно.
     - Интересно, - пробормотал Андрей. - Ладно, а кто же здесь живет?
     - Люди, - пожал плечами Вилли, - те, кто попал в западню из  внешнего
мира.
     - А ты давно попал?
     - Я здесь родился.
     - Даже так?
     - А что? Жизнь есть  жизнь.  Привыкнете  -  поймете.  Вообще-то  нас,
родившихся в Городе, почти не осталось. - Квайл вдруг ощерился.
     - Нонки? - предположил Алик.
     - Да!
     - Кто они?
     - Сволочи! - лаконично ответил Вилли.
     - А конкретнее?
     - Конкретнее? Какая-то женская религиозная секта, проникшая  в  Город
лет двести назад. Теперь они держат под контролем почти двадцать районов и
продолжают захватывать новые.
     - Что же они с вами не поделили?
     Вилли замялся.
     - Это трудно объяснить... Те, кто  здесь  родился  до  прихода  нонки
очень хорошо знают Город. А знание дает власть. Другое  дело,  что  они  к
власти стремятся, а мы, Квайлы, нет...
     - Постой, - перебил его Алик, - ты сказал, что родившиеся до  прихода
нонки хорошо знают Город?
     - Да.
     - И ты тоже?
     - Да. А что?
     - Ты родился до прихода нонки?
     Капитан понял, чего добивается Алик.
     - Да, незадолго, - ответил Квайл.
     - Но они же пришли двести лет назад! - Алик торжествовал.
     Вилли понял и усмехнулся.
     - Это тоже один из фокусов Города. Сколько, вы думаете, мне лет?
     - Ну-у... - протянул Алик, - тридцать.
     Вилли вздохнул.
     - Двести семьдесят два.
     Алик вытаращился на него.
     - Чего?!
     Вилли спокойно сказал:
     - Живущие в  Городе  очень  медленно  стареют.  А  родившиеся  здесь,
по-моему, не стареют вообще. Лет эдак после двадцати пяти. Но  нас,  детей
Города, всегда было очень мало, не больше сотни. А теперь осталось человек
пять от силы.
     Экс-гонщики переваривали обрушившуюся на них информацию.
     Квайл продолжал размышлять вслух:
     - Я знаю достаточно хорошо около трехсот районов Города.  Род  Квайл,
мой родственник с севера, считает, что это меньше одного процента реальной
территории Города. Роду скоро тысяча лет, и он  рассказывает,  что  иногда
возникают новые районы - вероятно, Город растет, как  гриб.  Не  знаю,  не
уверен, я еще слишком молод, чтобы анализировать собственные наблюдения.
     Ужин яростно клокотал в котелке, напоминая о себе; Вилли поднялся.
     - Ладно, постепенно все уложится и у вас в голове. А пока смиритесь с
тем, что жить отныне придется в Городе. Довольно долго,  кстати.  Так  что
можете не спешить, не принято. И еще:  здесь  никто  серьезно  не  болеет.
Насморк да механические травмы, вот и все. Понятно? Приятного аппетита!
     Потом они спали. Алик думал, что не заснет  после  всех  странностей,
однако сразу же провалился в зыбкое фиолетовое  небытие.  До  сих  пор  он
видел либо обычные сны, либо вовсе ничего не видел. А  тут  перед  глазами
сплошная фиолетовая пелена.  Фиолетовый  сон,  ничего  не  значащий  и  не
несущий. Алик проснулся со странным  чувством:  очень  хотелось  громко  и
длинно выругаться, но что-то удерживало. Он приподнялся на локтях  и  сел.
Рядом сразу же вскинулся Квайл.
     - А... это ты... - Вилли вытер рукавом лоб. - Фу!  Извини,  последнее
время я всегда был один, привык реагировать на любое движение.
     Он уставился на еле тлеющий костер и, словно раздумывая, произнес:
     - Скоро утро. Пожалуй, стоит двинуть к югу, в Верховья.
     Алик  разбудил  Капитана.  Вчерашнюю  похлебку  Вилли  оставил  среди
угольков костра, она до сих пор хранила тепло.
     После скорого завтрака Квайл прибрал  в  убежище  -  уволок  все  три
матраса куда-то в темноту, котелок и ложки вымыл в ручье, невесть откуда и
куда текущем в этом подземелье, кострище разбросал  и  тщательно  затоптал
оставшиеся искры. Когда  глаза  привыкли  к  темноте,  стали  видны  сотни
тускло-синих точек на потолке и стенах; света они вроде бы и не давали, но
тем  не  менее  Алик  с  Андреем  различали  все  вокруг  себя  метров  на
пятнадцать-двадцать.  Квайл  вернулся  с  маленькой  заплечной  сумкой   и
небольшим автоматом.
     - Извините, из оружия я здесь прятал только эту хлопушку, так что  вы
покамест остаетесь с пустыми руками. Впрочем, - поспешил успокоить  он,  -
по дороге подстрелим пару нонки, будет и вам что-нибудь.
     Алика передернуло, но он, как и Капитан, смолчал.
     - Пошли, - махнул рукой Вилли и  они  двинулись  во  влажные  сумерки
тоннеля.
     На  поверхность  выбрались  спустя  приблизительно  час  из  подвала,
набитого бурым, неприятным на ощупь углем.  Старая  заброшенная  котельная
торчала в центре просторного, окруженного однотипными шестнадцатиэтажками,
двора. Квайл с минуту наблюдал из окна и, успокоившись, поманил  спутников
за собой.
     Алик уже начал привыкать к запустению. Капитан все еще хмурился.
     Вилли направлялся к угловому подъезду с южной стороны,  видимо  хотел
осмотреться с высоты. Вообще,  Капитан  быстро  сообразил:  здесь  принято
сначала осмотреться, наметить путь, а потом уж идти. И так,  циклами,  раз
за разом - осмотрелся, наметил, прошел, осмотрелся, наметил, прошел...
     С крыши шестнадцатиэтажки видно было  куда  больше,  чем  с  седьмого
этажа, но существенной  разницы  Капитан  не  уловил.  Город  распластался
внизу,  словно  огромный  невиданный  кристалл;  четко  виднелись  границы
соседних кварталов. Справа, над большим стадионом,  кружила  стая  крупных
темных птиц. Квайл протянул Капитану  бинокль  и  указал  на  еле  видимое
здание вдали, то самое, с бело-зеленым  флагом  на  шпиле.  Флаг  выглядел
сейчас как неясная точка.
     - Это штаб-квартира нонки, - сказал Квайл, - советую держаться оттуда
подальше.
     Андрей передал бинокль Малышу и тяжело вздохнул.
     - У! Кто это? - спросил  вдруг  Алик.  Смотрел  он  совсем  в  другую
сторону. Квайл отобрал у него оптику, глянул и  невнятно  зашипел,  словно
выругался.
     Алик шепнул Капитану:
     - Там какие-то люди, здорово потрепанные.
     Вилли продолжал смотреть туда; смотрел он долго и внимательно.  Потом
опустил бинокль и обернулся к спутникам.
     - Кажется, в Верховья мы сегодня не поедем. Это  люди  Берта  Квайла,
моего двоюродного брата. У них явно неприятности.
     Вилли поспешно направился к ходу вниз, в подъезд, где принялся наугад
толкаться в двери.
     - Ищите телефон, - посоветовал он Капитану и Малышу.
     Нашел Алик, на десятом этаже. Квайл уверенно набрал номер, Капитан  с
Малышом осматривались. Пыли  в  этой  квартире  скопилось  меньше,  чем  в
семиэтажке, но хватало и здесь.  Книг  в  комнатах  почти  не  было  всего
несколько, все по судомодельному спорту.
     Минут через пять к Капитану приблизился Алик.
     - Кэп! - шепнул он. Здесь тоже нет ни одного зеркала! Даже в ванной.
     Андрей вопросительно уставился на друга.
     - Ну и что?
     Алик разозлился.
     - Что - что?! Не бывает так! Не бывает дорог без ответвлений и  жилья
без зеркал!
     - Как видишь, бывает, - перебил Андрей и повернулся к Вилли. Тот  как
раз заканчивал разговор:
     - ...угол сто седьмого и  сто  пятьдесят  третьего.  Приезжайте,  нас
трое.
     Трубка с легким стуком легла на аппарат.
     - Послушай, -  спросил  Андрей.  -  А  как  получается,  что  телефон
работает? Или кто-то из вас следит за АТС?
     - Город следит, - коротко ответил Вилли. - Пошли.
     - Не понимаю, - пожал плечами Капитан. - Объясни.
     Вилли остановился и сонно взглянул на него. Секунду поразмыслил.
     - Город следит. Как - не знаю. Но некоторые телефоны работают.  Точно
так  же,  как  кое-где  есть  свет  или  работает  водопровод.  Это  может
прекратиться в каком-то одном месте, но это же и значит, что в тот же  миг
заработало в другом.
     - И как долго это обычно длится?
     - Несколько лет. Десять. Иногда больше. Пошли, время.
     Они спустились вниз, еще раз пересекли двор, нырнули в широкий проход
и остановились на углу  квартала.  Шестнадцатиэтажное  здание  взметнулось
высоко вверх,  казалось,  оно  падает  прямо  на  них,  наверное,  иллюзию
создавали облака, торопливо бегущие по небу и исчезающие  за  краем  крыши
шестнадцатиэтажки. Угол нависал над людьми, как нос гигантского  ледокола;
вместо названия виднелись белые таблички "0107" и "0153".
     Алик отшатнулся и потряс головой. Дом сразу перестал "падать".  Стены
неподвижно застыли и уходили ввысь строго перпендикулярно асфальту.
     Минут через пятнадцать из арки на противоположной стороне перекрестка
показались четверо. Один заметно хромал, у  другого  перед  грудью  висела
наспех забинтованная рука. Хромой держал маленький автомат, такой же как у
Квайла, раненый в руку был без оружия, остальные двое  имели  обыкновенные
"Калашники". Вся четверка выглядела изрядно потрепанной - царапины на лице
и руках, рваная потертая одежда... Компенсаторы автоматов чернели нагаром,
Андрей мог поклясться, что стволы еще горячие.
     Вилли мрачно разглядывал их. Передний,  высокий  плотный  парень  лет
двадцати пяти, мучительно закашлялся и сказал:
     - Берта взяли...
     Вилли молчал.
     Подошли остальные. Андрей и Алик безмолвно стояли за спиной Квайла.
     - Где? - наконец спросил Квайл.
     - В Грэтте. Часа полтора назад. Мы пытались отбить, но...
     - Знаю, - буркнул Вилли, - нонки не ходят в одиночку.
     Высокий виновато понурил голову, словно извиняясь.
     Вилли задумчиво оглядел всех, оценил что-то одному  ему  понятное,  и
решил:
     - Заглянем-ка мы на Зеленую Базу.
     Высокий кивнул и осведомился:
     - Транспорт?
     Квайл не замедлил с ответом:
     - Пригони бэтээр из Конуса. Вон, их, - он указал на Алика с  Андреем,
- их бери, и вперед. Мы здесь будем, в 407-й, десятый этаж. - Вилли кивнул
на дом и отвернулся.
     Алик с Капитаном переглянулись. Им уже приказывают!  Но  перечить  не
стали.
     Высокий качнул головой - пошли, мол! Капитану дали "Калашник"  и  два
магазина впридачу к примкнутому. Он привычным движением забросил оружие за
спину, привычным, несмотря на  годы,  минувшие  после  службы.  Алик  лишь
вздохнул, когда Капитан отдал ему тяжелые рожки,  из  которых  выглядывали
желтенькие цилиндрики патронов.
     Вилли и трое с ним скрылись во  дворе;  высокий  дождался,  пока  его
нагонят экс-гонщики и зашагал влево по 107-му проспекту.
     - Меня зовут Богдан, - на ходу бросил он, - если короче - просто  Би.
Все так и зовут.
     - Алик.
     - Андрей.
     - Я вас что-то не видел раньше в Команде Вилли Квайла.
     Капитан спокойно объяснил:
     - Мы второй день в Городе.
     Би внимательно присмотрелся к ним.
     - Из России?
     - Да.
     - Я тоже, - вздохнул он. - Уже четырнадцать лет здесь.
     - Ну и как? - поинтересовался Капитан.
     Би склонил голову набок и приподнял брови.
     - Да так... Но в общем нормально. Не хуже, чем ТАМ. И  уж  во  всяком
случае, гораздо интереснее.
     Они свернули и двинулись  по  улице  под  номером  6219.  Богдан  шел
быстро; вскоре стандартные коробки  многоэтажек  остались  позади,  и  они
оказались в районе, похожем на киевский Подол.
     - А что скажешь о нонки?
     Би нахмурился.
     -  Нонки?  Гм...  Хорошо  организованная  банда.  Женская.  Чего  они
добиваются - не знаю. По-моему, ищут некие предметы, религиозного, если не
ошибаюсь, содержания. Вылавливают всех новичков. И еще - не то строят,  не
то достраивают что-то у себя на Базе. Именно поэтому охотятся на  Квайлов,
Детей Города, имеющих огромный опыт жизни в нем и знающих очень много.  Из
этого делаю вывод - они  не  могут  отыскать  необходимые  для  завершения
строительства вещи, а те спрятаны где-то в Городе.
     Вдалеке послышался характерный треск  мотоциклетных  моторов.  Богдан
метнулся через улицу в подъезд,  Алик  и  Капитан  бросились  за  ним.  Би
прислушался, смешно наклоняя голову, прикрыл дверь.
     Вскоре по дороге проехали два мотоциклиста в  черных  комбинезонах  и
таких же черных шлемах.  На  перекрестке  они  притормозили,  спешились  и
свернули на поперечную  улицу.  Шли  оба  очень  медленно,  словно  что-то
выискивали.
     Богдан жестом поманил Капитана за собой,  Алик  остался  в  подъезде.
Когда они скрылись в квартире на первом  этаже,  Малыш  выглянул  -  улица
оставалась пустынной, виднелись лишь два мотоцикла, застывшие на  мостовой
у перекрестка, да проржавевшая легковушка, смятая в гармошку  и  сдвинутая
вплотную к стене дома, выглядевшая на пустом тротуаре сиротливо и одиноко.
     Би с Капитаном через открытое окно попали во двор. Андрей в очередной
раз подивился знанию местности горожанами, потому что Би легко вскочил  на
балкон, потом  миновал  квартиру,  и  вид  при  этом  сохранял  совершенно
отстраненный, какой, вероятно, имел сам Капитан, когда отправлялся дома за
почтой. Андрей уже начал привыкать к тому, что квартиры в Городе  являются
частью пути. Раньше города были для него только улицами  и  дворами,  дома
оставались чем-то запретным. Здесь же дома, подъезды, квартиры -  все  это
стало частью дорог, которыми пользовались все. По крайней мере, во  многих
квартирах первого этажа встречались хоженные, тропинки в скопившейся пыли,
от дверей к окнам и на балконы. Дома можно было и не  обходить,  а  просто
проколоть насквозь.
     Они поднялись  на  второй  этаж;  Би  с  опаской  взглянул  наружу  и
пробормотал слегка удивленно:
     - Что за черт?
     Улица была пуста, хотя именно  сюда  свернули  мотоциклисты.  Капитан
осторожно спросил:
     - Подождем?
     Би продолжал изучать улицу.
     Алик тем временем все  выглядывал  из  подъезда.  Когда  на  лестнице
вверху  послышались  крадущиеся  шаги  он  решил,  что  это   возвращаются
спутники.
     Малыш обернулся и вздрогнул. Совсем рядом,  направив  прямо  в  грудь
маленький "Узи", стоял один из мотоциклистов.
     - Привет, квайлин.
     Алик ждать не стал: ногой мягко отбросил в сторону кусок отвалившейся
штукатурки. Ударившись о стену тот  зашуршал,  мотоциклист  тут  же  повел
автоматом вправо, и Алик, собрав себя в крохотную жесткую точку на ступне,
пнул его в грудь. Мотоциклист выронил "Узи" и  сочно  шмякнулся  о  дверь,
нелепо взмахнул руками. Дверь со скрипом распахнулась,  человек  в  черном
рухнул через порог, а Малыш, подцепив оружие за ремень, кинулся  прочь  из
подъезда. О втором мотоциклисте он в тот момент совершенно забыл  и  вдруг
полетел кубарем, споткнувшись о подставленную ногу.  Трофейный  автомат  с
размаху лязгнул об асфальт. Второй человек в черном стал  над  ним,  "Узи"
глядел вниз; Алик, растянувшись на краю тротуара, не двигался и не пытался
встать. Человек указал на автомат:
     - Дай сюда!
     Гермошлем искажал голос,  но  Алик  решил,  что  звучит  он  чересчур
звонко. Протянув оружие, Алик замер.  Человек  нагнулся,  собираясь  взять
автомат, и на секунду отвел глаза от Малыша. Малыш мигом подцепил  его  за
ногу и опрокинул на асфальт рядом с собой.  Очередь  из  "Узи"  бесполезно
ушла в небо. Алик проворно перекатился  и  вскочил  на  колени.  Следующая
очередь всковырнула мостовую на месте, где он только что  лежал.  Вставать
не было времени: Алик с колен провел высокую "минутную  стрелку".  Автомат
загремел по  мостовой,  мотоциклист  взвыл,  согнулся  и  прижал  к  груди
ушибленные пальцы. И только когда из подъезда  бегом  вырвался  Богдан,  а
следом Андрей, Алик окончательно успокоился.
     - Все в порядке, Капитан! Я тут  мимоходом  добыл  нам  оружие,  -  и
бросил ему один из трофейных "Узи".
     Би склонился над лежащим, сноровисто связал  ему  руки  и  потащил  в
подъезд. Капитан догнал  Алика,  направившегося  туда  же  и  доверительно
хлопнул его по плечу:
     - Молодчага, Малыш!
     Алик зарделся от удовольствия. На трассе получить похвалу от Капитана
удавалось нечасто.
     Первый мотоциклист все еще неподвижно валялся  у  входа  в  квартиру.
Сейчас Алик заметил, что  в  падении  шлем  с  него  слетел  и  с  немалым
удивлением убедился, что это молодая белокурая девушка. Сопоставить  ее  с
мрачной фигурой автоматчика, совсем  недавно  угрожавшего  ему,  никак  не
удавалось. Малыш завороженно смотрел  на  нее,  а  сзади  уже  возник  Би,
опуская рядом вторую девушку, такую же молодую и белокурую.
     - Ну, Малыш, поздравляю! Неплохое начало для новичка  -  в  одиночку,
без оружия, против двух нонки. Совсем неплохо! Ей-ей!
     Нонки. Женская  секта.  Или  женская  банда.  Те,  кто  вчера  полдня
преследовал их с Квайлом. Малыш никак не мог поверить в это - две  хрупкие
миловидные девчонки лет двадцати. И в то же время они - нонки.  "Нонки"  -
слово, произносимое всеми, кого они успели встретить в Городе, со страшной
ненавистью.
     - Чертовщина... - прошептал Алик и ткнулся лицом в плечо Капитану.



                                    3

     Моторы мотоциклов звучали очень странно - не то трещали с присвистом,
не то хрустели. Ни Алик, ни Андрей  никогда  раньше  не  слышали  подобных
звуков. Впереди несся Богдан,  именно  несся,  ибо  бешеный  полет  сквозь
город, когда  встречный  ветер  норовит  оторвать  тебя  от  мотоцикла,  а
мотоцикл от асфальта, иначе никак не назовешь. Ту девушку, что  оставалась
без сознания, привязали к Богдану,  чтоб  не  свалилась.  Вторую  втиснули
между Капитаном и Аликом, пристроившимся на втором мотоцикле сзади,  почти
на стоп-сигнале. Андрей пытался не отставать от Богдана. Малыш придерживал
девушку за плечи, слегка вьющиеся волосы нонки хлестали его по лицу.
     В Конус они попали спустя полчаса. Просторный двор, до отказа набитый
всевозможным металлическим хламом, напоминал захудалую  сельскую  МТС.  За
воротами Би свернул влево, минуя вереницу не то  боксов,  не  то  ангаров.
Вскоре он притормозил; остановился и Капитан. Алик соскочил,  помог  сойти
нонки, и пошел отвязывать вторую  пленницу  от  Богдана.  Андрей  заглушил
двигатель  и  задумчиво  поглядел  на  руль   -   зеркало   заднего   вида
отсутствовало на обеих машинах. Случайно ли?
     Би  тем  временем  отпер  ворота  и  возился  у  стоящего   в   боксе
бронетранспортера, темно-зеленого  восьмиколесного  монстра,  похожего  на
гигантского поросенка.
     - Кэп! - крикнул Би Андрею, услышав, что Алик  так  его  называет,  -
грузите нонки в бэтээр и спрячьте в боксе мотоциклы!
     Андрей взял за локоть девчонку, понуро стоящую рядом, и  повел  ее  к
броневику. Алик без напряга нес вторую. Он подождал пока  Капитан  загонит
свою в люк; тут нонки на руках у Малыша слабо застонала и  открыла  глаза.
Алик немедленно скорчил зверскую рожу и девушка  вздрогнула.  Вообще,  то,
что она очнулась, было даже хорошо. Алик  слабо  представлял,  как  сумеет
втянуть расслабленное податливое тело в  узкий  люк  бэтээра.  Поэтому  он
сразу поставил ее на ноги и указал на "поросенка".  Она  послушно  полезла
внутрь; перед тем, как скрыться, длинно и напряженно посмотрела на  Алика,
словно хотела о чем-то  его  спросить,  но  не  решалась.  Очень  хотелось
показать ей язык, но Алик удержался от подобного ребячества.
     Богдан уже завел машину; из бокса рвались сизые клубы выхлопа. Бэтээр
взревел и нехотя выполз во двор. Капитан не торопясь закрыл ворота,  запер
замок и швырнул ключ Богдану, а сам нырнул в десантный люк  позади  башни.
Алик устроился справа от Богдана, выглядывая в маленькое наклонное оконце.
Нонки рядышком сидели посреди отсека, руки у них  по-прежнему"  оставались
связанными за спиной.
     Бэтээр урчал и резво несся по улицам. Пока  Андрей  осматривался,  Би
успел вырулить из лабиринта ангаров, но выбрал почему-то не ту дорогу,  по
которой они только что пронеслись на мотоциклах. Капитан припал к боковому
триплексу - Город его завораживал, чем - он  не  понимал,  но  эти  пустые
улицы и дома действовали на него как море на старого, списанного на  берег
боцмана. Би гнал бэтээр очень быстро, иногда используя тротуары.  Раз  они
наткнулись на старую угрюмую баррикаду,  пришлось  объезжать  ее  кривыми,
похожими на татарские кварталы, задворками.
     Час пролетел очень быстро. Богдан затормозил у подъезда, где  Алик  с
Андреем и Вилли Квайлом уже побывали утром.
     Квайл ждал их внизу.


     Зеленая База оказалась насмерть замаскированной крепостью. С  виду  -
квартал как квартал, но стоило туда углубиться,  как  сразу  чувствовалось
неладное. Андрей позже понял: дворы были совершенно пусты. Голый  асфальт,
будто на плацу, ни лавочек,  ни  обычных  в  этом  районе  низких  ажурных
оградок, зато неимоверное количество  каменных  домиков,  трансформаторных
будок и колодцев, похожих на канализационные, только побольше диаметром. И
еще - дома были без балконов. Но это все внутри, а снаружи -  квартал  как
квартал.
     За километр от него Квайл сунул руку в обширный  карман  на  груди  и
извлек продолговатый, смахивающий на карманный приемник, предмет  с  двумя
антеннами, и Алик, сидевший рядом, услыхал  тоненький  писк,  более  всего
походивший на сигналы радиомаяка.  Во  дворе  они  подъехали  к  одной  из
трансформаторных  будок.  Малыш  ожидал,   что   Квайл   пойдет   отпирать
замаскированные ворота, но  те  распахнулись  сами,  и  Алик  с  Капитаном
убедились, что ЭТО изнутри так же похоже на  трансформаторную  будку,  как
ананас на велосипед.
     Это оказалось ни больше, ни меньше - лифтом. Простым грузовым лифтом.
Они спустились на несколько уровней и Би повел бэтээр по широкому  прямому
тоннелю. За двести метров пути прошли серию  шлюзов  и  наконец  попали  в
большой зал, где бэтээров стояло больше, чем обычно бывает пчел в улье.
     - Приехали, - буднично  хлопнул  себя  по  коленям  Вилли.  Прибор  с
рожками висел у него на шее рядом с биноклем.
     База поразила и Алика, и Капитана. Огромное многоярусное  сооружение,
напичканное оружием и электроникой, полное отсеков, кают и залов. Если  бы
космический линкор каким-нибудь непостижимым  образом  брякнулся  оземь  и
врос в окруживший его Город - получилось бы нечто подобное.
     Нонки заперли  в  небольшой  комнате,  пустой  унылой.  Люди  Квайла,
видимо, часто здесь отсиживались, потому что сразу разбрелись  по  каютам,
расположенным недалеко от  набитого  экранами  и  аппаратурой  зала,  куда
скрылся Вилли. На двери этого зала  висела  невзрачная  серая  табличка  с
надписью "Вахта 2Р". Пахло казармой, военщиной и пылью.
     Богдан показал Капитану на комнату напротив своей:
     - Туда, туда! Устраивайтесь  пока.  Придется  здесь  некоторое  время
покуковать.
     Малыш вздохнул и несильно пихнул Андрея под бок:
     - Пошли, Кэптейн. Мы пока что чужие на этом празднике жизни. Нечего и
голову ломать.
     Богдан обернулся и скороговоркой выпалил, будто извиняясь:
     - Да ничего, мужики, скоро освоитесь. Просто нонки  словно  озверели,
пришлось лечь на дно. Такое иногда случается.
     Он поглядел на них и, улыбнувшись, потрепал Малыша по плечу.
     - Советую выспаться хорошенько. Ну, отдыхайте!
     Би повернулся и шагнул к своей комнатке.  Перед  тем  как  захлопнуть
дверь он замедлился на миг и тихо сказал:
     - Вы очень понравились Квайлу, ребята. Держитесь за него.
     Щелкнул, закрываясь, замок и экс-гонщики остались одни.


     Алик проснулся когда с хрустом распахнулась дверь  каюты.  На  пороге
стоял Богдан.
     - Ну, как? - поинтересовался он.
     Алик пожал плечами:
     - Кажется, выспался...
     Капитан промолчал.
     - Пошли, - Богдан развернулся и вышел. Алик с удовольствием потянулся
и направился следом; Капитан позевал немного и поплелся за ним.
     Они пришли в зал, похожий на центральный пульт большой электростанции
или автоматического завода. Кругом пестрели экраны, датчики, индикаторы  и
кнопки. На экранах просматривались подходы к границам  Базы.  В  кресле  у
пульта сидел Вилли Квайл и мрачно поедал консервы,  ловко  орудуя  длинным
пиратским ножом. Остальные занимались тем же; и Алику с Капитаном  вручили
по банке.
     - Слушай, Вилли, - прищурился Алик и склонил голову набок, - а где вы
жратву берете?
     Вилли на секунду перестал жевать и вопросительно уставился на Малыша.
     - Как где? В Городе, конечно. Там же пропасть  складов  -  и  еда,  и
оружие... Нужно просто уметь искать.
     - Но когда-нибудь все съедят и износят, так  ведь,  долгожители?  Что
тогда?
     Вилли отодвинул пеструю банку и положил нож на пульт.
     - А тебе не страшно, что мы весь воздух выдышим,  прости  за  корявую
фразу? Все никогда не съедят. Город есть  Город  -  он  непостоянен  и  не
терпит пустоты. Новые склады найдутся там,  где  вчера  их  не  было  и  в
помине, Между двумя соседними улицами однажды ты сможешь найти целый район
- новенький, с иголочки. Это Город, Малыш. Тут особые законы. Нужно только
стать здесь СВОИМ. И еще - уметь  искать.  Если  Город  разглядит  в  тебе
СВОЕГО, можешь больше ничего не бояться. Разве только нонки.
     Алик хмыкнул и взялся за консервы - банка была уже открыта.
     - Ну-ну... Непонятно, но здорово. Приятного аппетита, Кэп!
     Андрей сокрушенно покачал головой и тоже принялся за тушенку. Похоже,
она была здесь национальным блюдом.
     Пока Алик с Капитаном спали, явно  что-то  произошло.  Команда  Вилли
тихо переговаривалась у пульта. По экранам бродили невнятные тени.  Андрей
присмотрелся внимательней и подошел ближе.
     Нонки!! Черные комбинезоны он узнал сразу.  Много:  десятка  два,  не
меньше. В отдалении на пыльном тротуаре  замерли  три  бэтээра.  Ребристые
следы убегали за край экрана. Камера  глядела  на  это  откуда-то  сверху,
должно быть с края плоской крыши одного из "домов".
     Андрей оглянулся  на  Вилли:  тот,  мрачно  уставившись  на  монитор,
подкручивал пузатый цветной верньер на пульте.
     - Что происходит? - поинтересовался Алик, выглядывающий  из-за  спины
Капитана.
     Вилли, не отрываясь от экрана, ответил сквозь зубы:
     - Я тоже хотел бы это знать!
     "Вход в Базу ищут, что ли?" - подумал Малыш без особой уверенности.
     Квайл исподлобья наблюдал  за  изысками  нонки;  те  возились  вблизи
бэтээров нарочито не кроясь. И вдруг - залп!! Половина экранов  взорвалась
фиолетовыми брызгами, так, что кольнуло глаза. Алик чертыхнулся и полез за
темными очками, с которыми никогда не расставался. Датчики донесли  сочный
раскатистый звук взрыва, потом зазвенели стекла.
     Цветные пятна долго плясали перед глазами, постепенно тускнея.
     - Вилли! Снайпер на связи! - обыденно сообщил Богдан.  Квайл  натянул
на уши гарнитуру, даже не поправив микрофон-бусину у губ.
     Зрение  быстро  восстановилось,  Алик  с  воодушевлением  пялился  на
уцелевшие мониторы. Нонки вновь закопошились.
     Богдан тихонько пояснил Алику и Капитану:
     - Снайпер - это наш человек, стрелок-одиночка. Квайлы души в  нем  не
чают. Сколько он нонки-разведчиц перебил - не счесть. Они потому и  боятся
в районе базы лишний раз появиться.
     -   Да   уж...   -   саркастически   заметил   Алик,   взглянув    на
бессмысленно-молочные экраны поврежденных мониторов. - Боятся...
     Нонки сгрудились вокруг бэтээров, замышляя очередную пакость.
     - Ну, бывают, конечно, случаи. Вроде этого... -  ничуть  не  смутился
Богдан.
     Квайл говорил со Снайпером недолго - минуты  две.  Неловко  стянул  с
головы гарнитуру, медленно обернулся к остальным. Лицо его  было  угрюмым,
как у разорившегося банкира.
     - Плохо дело... Нонки раздобыли схемы коммуникаций Зеленой Базы...
     Словно в подтверждение пропала картинка еще на нескольких  мониторах,
свидетельствуя о кончине наружных камер-датчиков.
     Прочный и  надежный  мир  Вилли  рушился  на  глазах.  Всегда,  когда
становилось горячо, он и его команда скрывались на Базе, уверенные в  свой
неуязвимости. Теперь нонки имели схему и достаточно сил. Захват Базы  стал
лишь вопросом времени. Ведь в сущности, что  нужно?  Подавить  все  камеры
слежения и  зоны  автоматического  огня,  постричь  антенны  дистанционки,
взорвать чего помощнее в нужном месте и все. База строилась с расчетом  на
достаточное число защитников.  А  команда  Квайла  насчитывала  ныне  семь
человек.
     Неужели в команде предатель? Иначе - откуда у нонки схема?
     Квайл стиснул кулаки.
     Схема всегда - ВСЕГДА! - хранилась на Базе. В таком месте, где  никто
не стал бы ее искать. Да и понять, что это именно схема, мало кто смог бы.
     Кто? Раньше команда состояла из трех десятков бойцов.  Плюс  Снайпер,
конечно. Нонки давили  их  настырно,  холодно  и  методично.  Хастли,  его
братья, Ваулин, потом Берт Квайл... Кто же? Или существует еще одна схема?
     - Уходить надо... - негромко предложил Богдан.
     Вилли поднял на него свинцовый взгляд.
     "Этот? Нет, не могу поверить."
     Действительно, пора уходить. Мысли прыгали, нестройные, обрывочные.
     "Может, эти двое? - подумал он  об  Алике  и  Капитане.  -  Играют  в
новичков, а сами..."
     - Гасите всю электронику! - скомандовал Квайл и  щелкнул  несколькими
тумблерами на пульте, отключая основные генераторы.
     Тотчас мигнули и погасли все мониторы, став одинаково матовыми;  враз
оборвались  наружные  звуки;  отключился  почти  весь  свет,  лишь  редкие
аварийные лампы  скупо  выхватывали  из  воцарившегося  полумрака  гладкие
стены, да низкий потолок. Но вскоре и они гасли,  сразу  после  того,  как
люди уходили прочь.
     "Вахта 2Р" осталась далеко позади.
     Квайл шел первым, торопливо  впечатывая  толстые  подошвы  ботинок  в
ворсистый пол коридора.
     - Стоп! - вспомнил вдруг Капитан. - А нонки-пленницы?
     Вилли удивленно замер.
     - Что - пленницы?
     - Они же заперты. И руки у них связаны, - тихо сказал Андрей.
     - Ну и хрен с ними, - отмахнулся Вилли. - Некогда.
     Он собрался идти дальше.
     - Это не по-людски, Вилли. Их  же  завалить  может,  -  так  же  тихо
добавил Андрей.
     Он ожидал, что Квайл снова возразит, но тот вдруг швырнул ему  связку
плоских ключей.
     - Ждать вас никто не будет, - предупредил Вилли. -  Выход  в  секторе
"G", второй шлюз. Изнутри откроется без проблем, мы снимем блокировку.
     Его подозрения против этих двоих укрепились.
     Алик переглянулся с Капитаном - в одиночку в  Городе?  Без  поддержки
Квайла и его людей? Они уже успели понять, что тут небезопасно  и  новичку
вряд ли стоит уповать на везение.
     - Я подожду их, - сказал вдруг Богдан. - Земляки все таки...
     - Как знаешь, - сухо ответил Квайл. - Сбор у Снайпера завтра.
     Богдан кивнул. Вилли  и  троица  из  его  команды  быстро  исчезли  в
полутьме коридора.
     - Шевелитесь, - посоветовал Богдан. Одобрения в его голосе  не  нашел
бы и самый отпетый оптимист.
     Гонщики заторопились назад, к центральному пульту и жилым каютам.
     - Дались они вам... - недовольно буркнул Би им в спины.
     Нонки неподвижно сидели  у  стены  в  своей  комнате-тюрьме.  Капитан
бесцеремонно поставил их на ноги, схватив за воротники комбинезонов.  Алик
приподнял брови - на отсутствие или  недостаток  силы  Андрей  никогда  не
жаловался, но такого Малыш не ожидал. Впрочем, девчонки на вид хрупкие...
     - Пошли! - скомандовал Кэп.
     Выскользнули за дверь. Обстрел продолжался: пол под ногами то и  дело
слабо вздрагивал, а потом, после короткой паузы, доносился едва различимый
гул. Коридор бесконечной кишкой тянулся навстречу. Наконец они оказались у
массивной герметичной двери во всю стену. Богдан ждал их, усевшись на  пол
под кнопкой-пускателем.
     Одна из нонки вдруг отрывисто сказала:
     - Город найдет силы отомстить вам, квайлины!
     - Заткнись, - огрызнулся Би, вдавливая  пускатель  до  отказа.  Дверь
бесшумно  и  величаво  скользнула  в  сторону.  Открылся  тесный   тамбур,
упирающийся в точно такую же дверь с жирной буквой "G"  в  рост  человека;
ярко-красная эмаль искристо поблескивала. Дверь, в которую они только  что
вошли, неслышно затворилась. Алик обернулся  -  с  этой,  стороны  на  ней
красовалась выведенная эмалью буква "К".
     Спустя несколько секунд вторая дверь уползла в сторону, пропуская  их
в сектор "G". Богдан сразу же повернул налево.
     А в это время нонки, пробив очередным залпом стену рабочего коридора,
стали просачиваться в крепость.
     Зеленая База, верный бастион Квайлов, впервые за много лет пропустила
в себя их упрямого врага.



                                    4

     Би, Алик и  Капитан  выбрали  на  поверхность  миновав  уже  знакомую
трансформаторную будку. Или другую, но в точности такую же. Нонки  громили
беззащитную Базу на противоположном краю, а здесь было тихо  и  на  вид  -
спокойно. Вилли и его  спутники  давно  успели  раствориться  в  окрестных
кварталах.
     - Ну, и что теперь с  ними  делать?  -  спросил  Богдан  неприязненно
зыркая на нонки. Девушки не менее неприязненно глядели на всех троих.
     "А ведь они близнецы"... - удивился Алик. Раньше он этого  не  понял.
Странно.
     - Отпустим, - предложил Капитан.
     Би взглянул на него, как садовник на плодожорку.
     - Ты спятил? Они же всю банду нам на хвост повесят.
     Капитан хотел пожать плечами, но не успел. Зло  затрещала  автоматная
очередь. Алик, не раздумывая, бросился на пыльный асфальт; на зубах  сразу
заскрипело. Андрей  замешкался,  но  тоже  залег  невредимым.  А  вот  Би,
схватившись за бедро,  неловко  повалился  рядом.  Из-под  ладони  обильно
сочилась кровь, на асфальте под ним быстро расползалось темное пятно.
     Одна из нонки-пленниц резко  ударила  Богдана  ногой,  вторым  ударом
вышибив из рук автомат. Би отчаянно заругался.
     - Не двигаться! - послышался громкий  отчетливый  крик.  Теперь  Алик
понял  откуда  стреляли:  справа,  с  крыши  очередной  лже-будки,   шлюза
соседнего сектора.
     В арку  с  гулом  ворвался  серо-зеленый  бронетранспортер,  из  него
горохом посыпались нонки с автоматами.
     - Лицом вниз, руки, за голову!
     - А пошли вы... -  отозвался  Богдан  и  тут  же  получил  по  голове
вороненой сталью.
     Алик с Капитаном повиновались.
     - Шелли! - в один голос воскликнули  девушки-близнецы.  Потом  кто-то
засмеялся.
     С полминуты нонки радостно переговаривались. Выходило,  что  близнецы
были важными персонами, по крайней мере такое складывалось впечатление.
     Капитан, приподняв локоть, пытался осмотреться, елозя небритой  щекой
по асфальту. В итоге ничего он так и не рассмотрел, только получил сапогом
между лопаток.
     - Вяжи их! - скомандовала одна из двойняшек, Алик узнал по голосу.
     Теперь уже Андрея, Богдана и Малыша  грузили,  плененных,  в  бэтээр.
Вчерашняя ситуация перевернулась с ног  на  голову,  отразилась  в  кривом
зеркале.
     Раненого в ногу Богдана никто и не думал перевязывать.  Кровь  так  и
сочилась из раны, окрашивая плотную ткань защитного комбинезона  в  черный
цвет.
     Ехали недолго - минут сорок.  Алик  видел  небо  в  приоткрытый  люк;
иногда - верхние этажи домов. Ощущение реальности покинуло его,  казалось,
что все происходит в горячечном бреду.
     Из бэтээра их вытащили на руках, предпочитая не давать свободы вовсе,
хотя Алик с Капитаном втайне надеялись на это. Би не надеялся - он слишком
хорошо знал нонки.
     Первое, что увидел Алик по прибытии - бело-зеленый флаг  на  длинном,
как зимняя  ночь,  шпиле.  Нонки  привезли  их  на  свою  штаб-квартиру  в
Скул-риджент. Здание мало походило на Зеленую Базу, но некоторое  сходство
все же угадывалось. Витающий везде оружейный дух? Подспудная готовность  к
немедленному выстрелу? В общем, нечто милитаристское.
     Освободили от пут их только в камере. Богдана сразу же куда-то увели,
а Капитан с Аликом остались стоять  посреди  небольшой  комнатушки,  малые
длина и ширина которой компенсировались непомерно большой  высотой.  Более
всего комната походила на шахту грузового  лифта  в  четырехэтажном  доме.
Никаких окон; светильник на высоте трех метров в углу, пара низких  нар  у
стен да тонкая книга на полу. Дверь закрылась плотно, лишь  едва  заметная
щель волоском темнела на фоне кофейного пластика.
     Алик с Андреем мрачно переглянулись. Разом, словно по команде,  сели.
Капитан протянул  руку  к  одинокой  книге  на  полу.  Малыш  с  интересом
воззрился на него.
     - Чушь какая-то, - сказал Капитан брезгливо спустя несколько  секунд.
- Закорючки.
     Алик взглянул - ничуть не понятнее  клинописи.  А  на  ребус,  вроде,
непохоже.
     - Картинок нет? - с надеждой спросил он.  Впрочем,  иронии  в  голосе
тоже хватало.
     Капитан невозмутимо пролистал - ни одной. Только схема в самом конце:
правильный пятиугольник (ну, прям, знак качества...), поделенный на четыре
неравные части двумя пересекающимися  линиями  и  буква  "W",  совпадающая
рожками и углом с перекрестьем и малыми крыльями линий.  Все  это  здорово
смахивало на задачку из учебника геометрии.
     Капитан вздохнул и нехотя отбросил книгу к стене.
     Дверь тотчас мягко ушла вглубь  стены,  ни  дать,  ни  взять,  как  у
"Икаруса"-междугородки; на пороге возникла невысокая нонки с  внушительной
кобурой ни боку.
     - На каком языке читаете? - отрывисто спросила она. Лицо ее при этом,
не выражало ничего кроме презрения.
     Алик с Андреем снова переглянулись. Издевается, что ли?
     - На том же, что и говорим, - буркнул Малыш неприветливо.
     Нонки уставилась  не  него,  словно  бармен  на  посетителя,  который
отказался от выпивки за счет заведения в новогоднюю ночь.
     - Говорят здесь все на одном,  я  спрашиваю,  на  каком  читаете?  На
английском? Испанском?
     - На русском, - тихо и спокойно сказал Андрей.
     Охранница обернулась и крикнула в темнеющий проем двери:
     - Русскую копию!
     Нагнулась, подобрала валяющуюся у стены книгу с закорючками.
     Алик вежливо осведомился:
     - Простите, а эта копия на каком?
     Нонки, не оборачиваясь, ответила:
     - На тамильском.
     И вышла. Почти сразу же в камеру впорхнула нонки  помоложе  и  рангом
явно пониже. Преклонив одно колено она бережно опустила на пол точно такую
же книгу, только вместо непонятных завитушек на обложке  четко  выделялась
золоченая надпись: "Завет".
     - Приобщитесь к Учению, квайлины, - негромко промолвила нонки. - И не
смейте швырять эту священную книгу. Второй раз вам этого не простят.
     Когда дверь за ней плотно затворилась Капитан осторожно взял книгу  в
руки.
     На следующие два часа мир для Алика и Андрея  перестал  существовать.
Они погрузились в чтение, проглатывая страницу за страницей и  не  замечая
ничего вокруг.
     Это была история Мира в  странной  интерпретации.  Есть  Мир  и  есть
предначертание, -  говорилось  в  книге.  -  Когда  оно  исполняется,  Мир
становится другим, более сложным. И так раз за разом, словно по  лестнице,
одолевая ступень за ступенью.
     А еще есть те, кто исполняет предначертанное. Имя им - нонки.
     Вначале была Точка. Когда Свершилось, стала Черта. Когда в другой раз
Свершилось, стало Пятно. Когда в третий раз Свершилось, стал Город.  Когда
снова Свершится - Город станет чем то иным, чему нет еще названия;  и  там
будет такой же "Завет", но будет в нем больше на одну  главу.  Главу,  где
будет изложено предначертание для Того-Что-Будет-После-Города. И  так  все
выше и выше, дальше и дальше, ибо нет конца Миру и Изменениям.
     Каждое предначертание так или  иначе  связано  с  Отражениями.  Нонки
чтили отражения и поклонялись им. Поэтому в их  иерархии  наивысшее  место
занимала мать близнецов, а также и сами близнецы.
     В этом  месте  Алик  единственный  раз  оторвался  от  текста,  чтобы
значительно шепнуть Капитану одно-единственное слово:
     - Зеркала!
     Предначертание для  Города  сводилось  к  тому,  что  однажды  придут
Те-Кто-Несет-Отражения, и если они сумеют отразить Свет  четырежды,  Город
уйдет Вверх.
     На этом книга обрывалась. И они не нашли слова "Конец".
     Некоторое время пленники молчали. "Завет" бережно опустили на  пол  в
центре комнаты.
     -  Черт  возьми!  -  Алик  все   еще   оставался   под   впечатлением
прочитанного. - Вот почему у них нет зеркал!
     Капитан задумчиво покачал головой:
     - Не путай причину со следствием, Малыш. У них почему-то нет  зеркал,
и поэтому они поклоняются Отражениям.
     - Пусть так, - поморщился Алик. - То-то они штурм учинили из-за своих
близнецов-двойняшек...
     Капитан вскользь глянул на "Библию" нонки.
     - Странная секта. Под стать Городу. Но тогда непонятно: при чем здесь
Квайлы?
     - Может, они знают где искать зеркала?
     Андрей с сомнением прищурился.
     - Во-первых, эти самые Отражения могут оказаться вовсе не  зеркалами,
а чем угодно. А во-вторых: зачем Квайлам что-то скрывать?
     Малыш пожал плечами:
     - Мало ли? Кто знает - что будет после Города?
     - Может, Квайлы знают? И это их не устраивает?
     Андрей поразмыслил. А что? Это многое объясняло.
     Он еще раз осмотрелся. Удрать отсюда, наверняка, невозможно. Выручать
их  тоже  вряд  ли  кто  явится:  некому.  Будущее  представлялось  крайне
туманным; понять, чего добиваются от них нонки смог бы разве что  телепат.
Схватили, посадили под замок, всучили "Завет" свой непостижимый... Фарс  с
языками какой-то.  И  ведь  все  так  многозначительно!  Неужели  пытаются
обратить в свою веру? А зачем? Кто  они  -  Алик  с  Андреем?  Новички,  в
Городе, котята слепые. Непонятно.
     И тут в стену напротив двери осторожно постучали: "Та, Та, Та-та-та".
     Семерочка, для тех, кто знает морзянку.
     - Ответь, - прошептал Капитан.
     "ЕР", - послушно ответил Алик, что значит "здесь".
     "АС", - отбили из-за стены.
     - Ждем, - перевел Малыш.
     Подождали. За стеной кто-то еле слышно возился. Может,  Богдан?  Алик
осторожно  прижал  ухо  к  стене.   Шорохи   усилились.   Однако   Капитан
предостерегающе потянул его за рукав.
     Малыш оторвался от прохладного пластика и в тот же миг могучий,  удар
проломил стену. Дождем брызнули острые осколки, исцарапав пленникам лица и
руки. Из рваной дыры кошкой выпрыгнул человек в черном комбинезоне  нонки,
но это был мужчина. Он выдохнул всего одно слово:
     - Ноги!
     Повторять не пришлось. Алик, а за ним и Андрей мигом шмыгнули в дыру.
Город быстро выработал в них мгновенную реакцию и  тараканьи  рефлексы.  В
сторону открывшейся двери и нонки-охранниц, возникших на пороге,  полетела
граната. Взрыв встряхнул все здание.
     Вниз вели крутые пыльные ступени. Ход был  невероятно  узок.  Тем  не
менее впереди кто-то ухитрялся нести  Богдана  и  делал  это  на  редкость
быстро.
     Вверху ахнул еще один взрыв, потом еще - гранат не жалели.
     Алик отказывался что-либо понимать. Ситуация вопреки логике  менялась
каждые несколько часов. Сначала они захватили нонки-близнецов, неясно  как
попавших в ничейные кварталы без охраны. Позже нонки проникают  в  Зеленую
Базу - самую совершенную крепость,  какую  можно  представить.  Теперь  их
спасают из  самого  сердца  вражеской  штаб-квартиры.  Что  здесь,  все  в
сговоре?
     Погоня,  похоже,  не  состоялась:  взрывами  завалило   ход.   Позади
беглецов, по крайней мере. Алик прыгал  через  две  ступеньки,  а  длинная
лестница все не кончалась и не  кончалась.  Опуститься  успели  этажей  на
тридцать-сорок,  не  меньше,  если  сравнивать  с  пролетами   стандартных
многоквартирок.  За  спиной  сопел  Капитан,  еще  дальше  дробно  топотал
спаситель в комбезе нонки. Передний нес раненого Богдана не снижая  темпа:
ни дать, ни взять - горилла с детенышем. Ну и силища у него, однако!
     Внизу  оказался  тоннель  с  полукруглым  сводом.  Алик  сразу  и  не
сообразил, что спуск завершился, пока не налетел с  разгону  на  новенький
желтый электрокар. Горилла перевалил Би через низкий бортик в кузов, а сам
живо уселся за руль.
     - В кузов! Ну! - скомандовали сзади.
     Алик тотчас сиганул через борт; сверху на него рухнул Капитан, словно
куль с мукой. Кар рванул с места как "Формула-1" на старте. Человек  (даже
нет - человечек, сухощавый и невысокий) в черном успел пристроиться  рядом
с Гориллой.
     - Перевяжите Би! - кинул он через плечо.
     И вдруг обернулся, привстав.
     - ...! ...! .........! ... ... .. ... ........ задница!!!
     Ругаться он умел.
     Андрей как ни в чем не бывало перевязывал Богдана,  достаточно  ловко
для немедика. Малыш, виновато сморгнув, спросил:
     - Что-то не так?
     Горилла притормозил было, но, повинуясь короткому  энергичному  жесту
Черного, вновь погнал кар с прежней скоростью. Мощные  электромоторы  тихо
урчали, да шелестел еще встречный поток воздуха.
     - Черт возьми! - сказал черный уже спокойнее. -  Я  был  уверен,  что
один из вас - Берт Квайл.
     Вот оно что! В пылу побега эти ребята спасли не того, кого хотели. Ну
а теперь-то в стан нонки соваться - дело гиблое.  Если  они,  конечно,  на
данную минуту покинули стан нонки...
     - Мне очень жаль... - развел руками Алик.
     Ему и правда было очень жаль. Старались же ребята.
     - Что вы делали в камере Квайла?
     - Сидели, - развел руками Алик, - часа два.
     Черный не ответил.
     Капитан  еще  раз  взглянул  на  Богдана,  вытер  ладони  о  брюки  и
выпрямился. Ветер ударил ему  в  лицо,  взлохматил  волосы,  стал  трепать
остатки подранной футболки. Богдан безжизненно лежал рядом,  перевязанный,
но без сознания. Не повезло парню, крови много потерял...
     Вдруг кар резко затормозил. Горилла и Черный враз  соскочили:  первый
ловко схватил Богдана, без видимых усилий взвалил его  на  плечо  и  легко
потрусил  в  левый  коридор;  второй  сумрачно  смерил  взглядом  Алика  с
Капитаном, и, вздохнув, (куда уж вас деть!) призывно взмахнул рукой.
     Короткий коридор привел в небольшой  круглый  зал,  посреди  которого
застыл малютка-вертолет. Единственная пыльная лампочка под самым  потолком
с трудом разгоняла темень.
     Черный скользнул в кабину; Горилла бережно опустил Богдана за сидения
и едва заметно шевельнул головой: "Полегче, мол!"
     Алик  с  Андреем  не  заставили   себя   ждать.   Вертолет   заурчал,
завибрировал,  медленно  зашевелил  винтами.   Черный   оживленно   щелкал
переключателями на пульте, не отпуская кривую ручку управления, похожую на
длинный джойстик.
     Горилла   тем   временем   рванул   рубильник   на   торце   пузатого
металлического шкафа у стены и бегом вернулся к вертолету.
     Потолок зала разделился на три изогнутых сегмента, которые уползли  в
стороны; на одном продолжала сиротливо гореть лампочка.  Хлынувший  сверху
поток  яркого  дневного  свете  затмил  эту  жалкую  искорку   подземелья.
Вертолет, словно большая неторопливая стрекоза, взмыл и на  секунду  завис
над круглой дырой, очень странно выглядевшей посреди покалеченной клумбы.
     Улица провалилась вниз; под  прозрачным  брюхом  вертолета  зачернели
плоские крыши  зданий,  утыканные  антеннами  и  вентиляционными  трубами.
Совсем рядом, на уровне глаз,  трепыхался  на  четырехгранном  шпиле  флаг
нонки. Из окон по вертолету стреляли.
     "Что он делает?" - подумал Алик с холодом в груди.
     Черный, вместо того чтобы уносить ноги, (точнее -  винты),  развернул
"стрекозу"  и  несся  прямо  на  шпиль,  постепенно  снижаясь.  Прямо  под
пулеметы.
     Но Черный отнюдь не стремился  в  камикадзе.  Вертолет  едва  заметно
тряхнуло и к зданию потянулись два дымных следа.
     "Ракеты!" - понял наконец Алик смысл маневра. - "Вот это да!"
     Теперь Малыш вспомнил, что вертолет был окрашен в серо-стальной цвет.
Военный стало быть...
     После залпа Черный враз отвернул. Алик успел  заметить  как  брызнули
стекла, когда ракеты взорвались в толще здания, как кусок стены провалился
внутрь и как просели три верхних этажа. Плотность огня  со  стороны  нонки
заметно упала.
     Вертолет накренился, разворачиваясь. Город раскинулся  внизу  и  чуть
сбоку - серый, угловатый.  Близко,  казалось,  протяни  руку  и  коснешься
ближайших крыш.
     Позади разрастался, подпирая небо, столб рыхлого черного дыма, слабый
ветер откусывал от него неровные куски, величаво плыли в стороны  косматые
жирные клочья. Ракеты достигли цели.
     - Кто вы такие? - отрывисто спросил Черный. - И где Берт Квайл?
     Капитан степенно объяснил. Поверил Черный или нет -  поди  разберись?
Богдана он, похоже, знал, но тот все еще не приходил в сознание.  Негромко
стрекотал мотор, свистели винты, да еще вплелся  в  этот  размеренный  шум
сверлящий зуммер рации. Вызов!
     Черный щелкнул тумблером и взялся за микрофон  с  тангентой,  странно
похожий на миниатюрную  электробритву.  Витой  двухжильный  шнур  усиливал
сходство. Того и гляди зазвучит ровное жужжание и Черный примется деловито
елозить микрофоном по сизой щеке.
     - Эй, Снайпер!
     Говорил кто-то из нонки.
     - Ну? - ответил Черный неприветливо.
     Алик приподнял брови. Так вот кто их спас!
     - Мы найдем тебя, Снайпер! Слышишь? Где бы ты не укрылся!
     - Бог помощь, -  равнодушно  ответил  тот.  -  Могу  в  свою  очередь
пообещать, что Берта я все-таки вытащу из ваших вонючих лап.
     - Черта с два! Сегодня ты остался с носом, останешься и впредь!
     - Посмотрим. В следующий раз я захвачу побольше ракет.
     - Будь  ты  проклят,  коротышка!  -  в  голосе  нонки  звучало  плохо
скрываемое бешенство.
     -  Ну-ну,  Шелли!  Меньше  фанатизма.  Ищите  лучше   свои   дурацкие
Отражения. А Квайлов в покое оставьте...
     Снайперу никто не ответил. Видимо, нонки отключилась. В эфире  только
что-то мерно попискивало, наверное радиомаяк.
     Горилла громко засопел, по-прежнему не вымолвив ни слова.
     - Так ты - Снайпер? - спросил Алик зачем-то. Все и так было ясно.
     Не отрываясь от управления и даже не глянув в сторону Малыша,  Черный
ответил:
     - Угу. А это, - он указал на своего гориллоподобного приятеля, -  это
Гризли.
     И такое прозвище здоровяку вполне  подходило.  На  медведя-гризли  он
смахивал, пожалуй, еще больше чем на гориллу.
     Откуда-то снизу чуть слышно хлопнул одиночный  выстрел,  ровный,  гул
моторов тотчас сменился надсадным воем и хриплым клекотом раненой машины.
     - Падаем! Держитесь крепче! -  без  эмоций,  очень  буднично  сообщил
Снайпер.
     Двигатели  стихли;  вертолет  не  рухнул   сразу   только   благодаря
вращающимся винтам. Мостовая рванулась навстречу с пугающей быстротой.
     Бам-мм-мм!
     Алик, оглушенный, тряс головой,  пытаясь  придти  в  себя.  В  голове
гудело, словно после удара в Царь-колокол. Капитан,  придерживая  Богдана,
кривился и тер ушибленный локоть. Зато Гризли  как  ни  в  чем  не  бывало
ногами вышиб дверцу и мягко, словно бы нехотя, вывалился наружу.
     Еще выстрел! Пуля вжикнула чуть выше, задев лениво вращающийся  винт.
Со стороны ажурного, основательно искореженного хвоста вертолета наползали
вонючие клубы дыма.
     Едва  Богдана  погрузили  на  Гризли,  едва  Алик  с  Капитаном,  оба
пошатываясь, отбежали под прикрытие домов  и  скрылись  в  подъезде,  едва
Снайпер, не  целясь,  навскидку,  снял  в  окне  верхнего  этажа  нонки  с
автоматом и поспешил за остальными, накренившийся вертолет вспыхнул, а еще
через несколько секунд взорвался, высадив стекла во всем квартале.
     - Ого! - удивился Капитан. - Что это так бабахнуло? Неужто горючка?
     Снайпер снисходительно поглядел на него.
     - Боезапас!
     Гризли угрюмо вышиб ногой еще одну  дверь,  на  этот  раз  ведущую  в
квартиру второго этажа.  Коротко,  без  замаха,  словно  картон  проломил.
Опустил Богдана в комнате  прямо  на  ковер.  Снайпер,  не  выпуская  свою
винтовку с оптическим прицелом, скользнул к  окну,  на  секунду  подставив
себя. Тотчас грянул выстрел, уцелевшие после взрыва остатки стекла  весело
звякнули, разлетаясь по всей комнате.
     - Чертовы бабы! - сплюнул Гризли на пол. Это были его первые слова.
     Снайпер еще разок выглянул, и снова прогремел выстрел.
     - Видать, патронов у них мало, одиночными бьют,  -  протянул  Снайпер
глубокомысленно. - Ну-ка, Гризли, пошерсти малость.
     Гризли кивнул, подхватил один из двух принесенных в одной охапке с Би
автоматов (во силища!), и убрел  на  кухню.  О  существовании  эмоций  он,
видимо, не догадывался с рождения.  Пребывал,  так  сказать,  в  блаженном
неведении. Затарахтел его  автомат,  потянуло  из  кухни  едким  пороховым
газом, всковырнулась штукатурка на стене дома напротив...
     Снайпер на короткое мгновение возник в проеме окна, нажал на спуск  и
вновь спрятался за стену. Он не целился, Алик готов был поклясться! Просто
вскинул винтовку, шагнул в сторону и прямо от живота саданул по нонки. Все
заняло едва ли полсекунды: появление, выстрел и уход.
     Из окна третьего этажа нехотя  вывалился  автомат  и  гулко  загремел
внизу об асфальт, а за окном неловко осела темная фигура.
     Так повторилось трижды - Гризли знал себе постреливал из кухни,  сидя
под подоконником, спиной привалившись  к  стене.  Автомат  он  поднял  над
головой и лупил, не глядя, короткими очередями, меняя когда нужно  обоймы.
А Снайпер убивал нонки, мгновенно и наповал.
     "Зачем ему оптический прицел? - подумал Алик с уважением. - Все равно
ведь не пользуется..."
     После третьей жертвы нонки прекратили стрелять и высовываться.
     - Уходим! - скомандовал Снайпер.
     Цепочкой  выскользнули  во  двор.  Пересекли   палисадники,   детскую
площадку. Нырнули в кривые ходы, разделяющие приземистые кирпичные  сараи.
Пахло сыростью и кошками, как в подвале.
     Потом были целые  кварталы  одноэтажных  домов,  сплошь  утопающие  в
зелени; новые широкие проспекты с нескончаемыми двадцатиэтажками;  районы,
которые Алик привык именовать  "хрущобами"  -  тесные  панельные  домишки,
бестолково громоздящиеся  в  метре  друг  от  друга;  просторные,  мощеные
булыжником площади, которые они видели только мельком, при входе  в  целый
лабиринт подземных переходов и при выходе из него.
     Наконец Снайпер привел всех на станцию метро. Алик  вытаращил  глаза.
Подземные переходы он еще принял как должное,  но  когда  они  свернули  в
длинный коридор, миновали стеклянные (или пластиковые, черт их  разберет!)
двери с тусклыми надписями "НЕТ ВХОДА", спустились по мертвому  эскалатору
и оказались на платформе станции, чаша переполнилась.
     - Е-мое! Так тут и метро есть?!
     Снайпер задержал на нем стеклянный взгляд.
     - Угу. Правда, не надейтесь подъехать - кроме освещения здесь  ничего
не работает.
     Впрочем, и освещение работало еле-еле. Едва выхватывало  из  плотного
мрака станцию, а в тоннелях хозяйничала тьма, как в цистерне с мазутом, да
на самом дне.
     Снайпер деловито прыгнул на путь и побрел в тоннель. Гризли  половчее
ухватил Богдана и сиганул следом. Алик с  Андреем  переглянулись  на  краю
платформы.
     - Бог знает что! То с Квайлом, то у нонки  в  плену,  то  в  бегах...
Калейдоскоп!
     - Пошли, - проворчал Капитан. - Небось, еще и не то переживем.
     Снайпер хитрил. Тоннель метро обладал одним странным свойством:  если
спуститься на этой  станции,  в  Песках,  и  пройти  всего  один  перегон,
попадешь к старому автовокзалу. Если же  идти  в  том  же  направлении  по
поверхности, сначала углубишься в Старые  Пески,  потом  на  пути  встанет
обширная  промзона  со  странным  названием  Водопой,  дальше   раскинется
"спальный" район  Пасифик  Трай,  а  за  ним  -  Верховья.  Автовокзал  же
останется далеко справа.
     Со стены, из-под путаницы кабелей, Снайпер извлек  фонарик,  один  из
пяти припасенных; впереди заплясал круг света, вырывая  из  мрака  ниточки
рельс и своды тоннеля. Идти было удобно, хотя желоб между рельсами  пропал
сразу по выходу со станции. Казалось, что  навстречу  из  давящей  темноты
вот-вот с грохотом и лязгом покажется поезд,  но  тишина  нарушалась  лишь
звуком шагов да негромкой крысиной возней.
     - Снайпер, - не утерпел Алик, - а почему тебя так назвали?
     Тот неохотно ответил, по своему обыкновению не оборачиваясь:
     - Стреляю, потому что...
     - А правда, что ты ни разу в жизни не промахнулся?
     Снайпер замялся; вместо него неожиданно подал голос Гризли:
     - Правда. Хотя однажды он не попал в цель - ствол разорвало. Промахом
это не считается.
     - Понятно, - вздохнул Алик.  -  Врожденная  способность  к  стрельбе.
Здорово.
     Метров сто прошли молча.
     - А почему ты с Квайлами заодно?
     Снайпер даже остановился. Направил  фонарик  прямо  в  глаза  Малышу,
впору надеть верные солнечные очки, Алик даже  потрогал  их  сквозь  ткань
кармана, другой рукой заслонившись от луча. Сколько  раз  Алик  их  ронял,
очки свои безотказные, в какие передряги  не  попадал  на  трассах  -  они
оставались целыми. Да и в Городе им уже немало досталось,  однако  ничего,
выдюжили.
     Спустя несколько секунд Снайпер резко убрал фонарь и зашагал дальше.
     - Не с нонки же быть... - неприветливо буркнул он.
     Алик не унимался:
     - А правда, что Квайлы не хотят изменений в Городе и  поэтому  прячут
от нонки Отражения?
     Снайпер молниеносно обернулся и вскинул винтовку.
     - Не слишком ли много ты болтаешь? Вилли еще спросит  вас,  кто  сдал
схемы Зеленой Базы нонки. Ну-ка, шагайте вперед, да без фокусов: чуть  что
- пулю в спину, и уж будьте уверены, не промахнусь!
     Капитан укоризненно глянул на Алика и прошел  вперед  мимо  Гризли  и
Снайпера. Малышу тоже ничего больше не оставалось. И они зашагали  вперед,
по тоннелю, чувствуя спинами холодный зрачок снайперовской винтовки.
     Дрожал позади слепящий свет фонаря.  Миновали  два  полных  перегона;
одна из пройденных станций утопала  во  тьме,  вторая  кое-как  освещалась
аварийными лампами. Приглушенное эхо брело где-то рядом - не то позади, не
то чуть впереди, а может, и там, и там.
     - Направо! - скомандовал вдруг Снайпер посреди третьего перегона.
     Вбок уходил узкий ход, завершающийся колодцем с лестницей.
     - Сидеть у стены!
     Сели. Гризли опустил Богдана рядом. Сам Снайпер полез вверх, погремел
немного и откинул люк. Сразу стало светлее: в колодец  заглянул  солнечный
день.
     Зашуршала  карманная  рация.  Капитан   пригляделся   -   похоже   на
"Уоки-Токи". Неплохо.
     Снова, как и в вертолете, громко запищал радиомаяк. Рядом он  где-то,
что ли?
     Вскоре ответил знакомый, хотя и искаженный электроникой голос Вилли.
     - Снайпер! Вы где?
     - На четыреста тридцать второй, метро "Риска". Скоро будем.
     - Удалось?
     - Богдан жив, но без сознания, а вместо Берта в камере  оказались  те
два типа, что пристали к тебе позавчера...
     Алик чуть не задохнулся от возмущения. Они пристали! Да  если  бы  не
они да не "Жигуль" верный,  сидел  бы  сейчас  Вилли  где-нибудь  рядом  с
Бертом, если, конечно, нонки оставили бы его в живых.
     - ...к сожалению, мы их сначала вытащили, а потом  уж  рассматривали.
Поверь, я был убежден, что это Берт и Хейниц! И на стук они ответили...
     - Где Берт? - сухо перебил Вилли.
     - Не знаю. В той камере больше никого не осталось.
     - Паршиво, - протянул Вилли. - Живее сюда.
     - О'кей.
     - Кстати, - спросил Вилли, - что за помеха?
     - Черт ее знает, - хмыкнул Снайпер, - она и раньше была, я уже слышал
утром.
     - Мощная, - вздохнул Вилли сокрушенно. -  Где-то  рядом.  Находят  же
люди батареи... Ладно, жду. Отбой.
     Снайпер выбрался из колодца, позвал остальных. Когда Гризли вытолкнул
Богдана и выбрался сам, люк намертво закупорил тайный, ход. Команда Квайла
знала Город!
     Углубились в тесные уютные дворики, заросшие вишней. Алик все молчал,
зло поскрипывая зубами. "Они передали схемы  нонки!"  Чушь  какая!  Третий
день всего в городе. Хотя,  как  это  докажешь?  Неприятно.  Оправдываться
всегда неприятно. А если не виноват - вдвойне. Однако надежда не  покидала
- умные же люди, поймут. И Квайл, и Снайпер, и Богдан, когда очнется.  Как
он, кстати? Гризли  его  так  бережно  несет,  словно  ребенка.  Младенца.
Сокровище.
     Скоро пришли. Невесть откуда вынырнули двое с карабинами.
     - Снайпер?
     Гризли криво улыбнулся; Снайпер помахал свободной рукой.
     - Привет, бродяги.
     Одного из дозорных Алик с Капитаном уже встречали - на Зеленой Базе.
     Поднялись на третий, этаж старого, сплошь в лепных украшениях,  дома.
Гризли осторожно опустил  Богдана  на  низкую  кушетку  и  с  наслаждением
опустился в кресло. Снайпер прошел к окну и  некоторое  время  внимательно
изучал пустынную улицу. Вскоре вошел Вилли в сопровождении крепкого  негра
и двух белых-автоматчиков.
     - Ну? - сказал он с нажимом.
     Снайпер отошел от окна.
     - Что - ну? Би нашелся там, где ты и говорил. А напротив вместо Берта
с Хейницем - эти двое. Я сослепу не разглядел, бежим, говорю.  Побежали...
И главное - они на стук ответили!
     - Очки носить надо, - жестко процедил Вилли.
     - Мог бы сам пойти, - огрызнулся Снайпер. - Я и без тебя неплохо жил.
     Вилли охладел.
     - Ладно... - он обернулся к Андрею. - Берта видели?
     Капитан покачал головой:
     - Нет... успели только "Завет" прочесть, тут Снайпер и явился...
     - И как вам "Завет"?
     Андрей пожал плечами:
     - Непонятно, но здорово.
     Квайл глянул на Алика и отрывисто произнес:
     - Ерунда все это, и "Завет",  и  Отражения.  Не  обращайте  внимания.
Нонки - просто секта, только чересчур уж воинственная.
     Капитан пошел вслепую, поскольку не поверил.
     - Так дай им Отражения,  Горожанин,  и  дело  с  концом.  Глядишь,  и
отстанут.
     - Не отстанут, -  убежденно  сказал  Вилли.  -  Да  и  где  я  возьму
Отражения-то? Я ведь и сам толком не знаю, что это такое.
     - Но они существуют?
     Квайл замялся.
     - Не знаю, не встречал. Если "Завет" - дело рук нонки, то вряд ли,  а
если порождение Города,  тогда  пожалуй.  Но  это  вовсе  не  значит,  что
Отражения имеют какой-либо смысл.
     - Почему же нонки думают, что Отражения у тебя?
     - Хрен их знает! Скорее всего они почему-то решили, что я знаю где их
искать. Я и другие Квайлы...
     Вилли не договорил. Снайпер вдруг скользнул к окну, распахнул  его  и
пальнул по-своему, без прицеливания. Внизу, на тротуаре, рухнула фигура  в
черном комбинезоне.
     - Проклятье! - вскинулся Квайл. - Откуда они тут?
     "И чем заняты часовые внизу? -  подумал  Капитан,  и  вдруг  до  него
дошло, что часовых, скорее всего, больше нет. Сняли.  И  хорошо,  если  не
насмерть.
     Тихо запищал вызов квайловой рации. Странно, объемно, глубоко.  Потом
Алик сообразил, что звучала  еще  и  рация  Снайпера.  Вызов  стерео,  так
сказать...
     - Эй, Квайл! Привет.
     - Шелли? Это ты, старая сука?
     Нонки хмыкнула:
     - Неужто такая старая?
     Отчетливо пищал давешний радиомаяк.
     "Что за чушь? Такое впечатление, что он все время находится рядом..."
- подумал Алик.
     О том же, видимо, подумал и Вилли.
     - Обыскать! - рявкнул он.
     Малыша и  Капитана  мигом  обшарил  один  из  стражников.  Ничего  не
обнаружив, повернулся к Квайлу и покачал головой.
     Вилли подозрительно глянул на Гризли, невозмутимо сидящего в  кресле.
Здоровяк отрицательно качнул головой, совсем как перед ним охранник.
     И тогда Снайпер метнулся  к  недвижимому  Богдану.  Долго  искать  не
пришлось:  в  боковом  кармане  комбеза  нашлась   плоская   металлическая
коробочка с  усиком-антенной  и  парой  батареек  "Trident",  прихваченных
прозрачным скотчем.
     - А ч-черт! - в сердцах выругался Вилли.
     - Вот именно, - насмешливо произнесла рация, то бишь Шелли.  -  Конец
вам, Квайл. Советую не трепыхаться.
     - Дудки! - сказал Квайл и выключил рацию. - Ходу!
     В тот же миг дверь слетела с петель, в квартиру шумно ворвались нонки
в шлемах и неизменных черных комбинезонах. Огнестрельного оружия у них  не
было, только пластиковые щиты и полицейские дубинки. Вилли, негра, охрану,
Алика и Андрея скрутили тут же. Снайпер успел застрелить одну из нонки,  в
щель между наплечником и щитом, и лег под ударами дубинок. В рукопашном он
был совершенно бесполезен, ибо был  Снайпером.  Зато  Гризли  старался  за
четверых  и  продержался  долго.  Дубинки  ловил  на  лету  и  выворачивал
противницам руки; пинал ногами щиты и нонки разлетались по комнате  словно
теннисные мячи.
     Утихомирили его лишь минут через пять, да и то с  помощью  баллончика
слезогонки. Всех сразу же выволокли в подъезд, даже недвижимого Богдана  и
истекающего слезами и соплями Гризли.  На  полу  остались  только  осколки
стекла и фарфора, да плоская коробочка с усиком и батарейками "Trident".



                                    5

     Штаб-квартира нонки была совсем не та, что  пару  часов  назад.  Верх
здания отсутствовал, нельзя сказать чтобы напрочь, но осталось всего часть
дальней стены, почерневшей от копоти. Пожар нонки быстро потушили. Не было
и шпиля с бело-зеленым флагом. Площадь перед центральным входам напоминала
горный заповедник - сплошные глыбы да  обломки,  разбросанные  хаотично  и
беспорядочно. И причиной этому - всего-то две ракеты. М-да.
     Всех  вытолкали  из  грузовика  у  бокового,  наименее  пострадавшего
подъезда. Снайпер не устоял и упал,  перевалившись  через  борт,  в  кровь
разбив лицо. Гризли заботливо поднял его на ноги. Здоровяк тоже не блистал
- красное после слезогонки лицо, воспаленные глаза, разбитые губы.
     Нонки-охранницы сноровисто построили всех пленников: дюжину парней из
команды Квайла, самого Вилли, Снайпера, Гризли  да  Алика  с  Капитаном  -
семнадцать человек. И всех, кроме экс-гонщиков, почему-то - Гризли, и  еще
лежавшего в стороне Богдана были связаны за спиной руки.
     Встретила их нонки в коричневом комбинезоне и несколько пар близнецов
в таких же, но с  синими  рукавами  и  штанинами,  среди  них  и  знакомые
белокурые двойняшки.
     - Добро пожаловать, Вилли! Ты - последний из Квайлов, кто  разгуливал
на свободе.
     Вилли вздрогнул:
     - Врешь, Шелли...
     - Род Квайл приветствует тебя из своей камеры.
     Вилли сразу сник. Нонки-предводительница вдруг обратилась к Капитану:
     - Отлично, ребята, поработали на славу. Спасибо.
     У Алика отвисла челюсть - она давала понять Квайлу, что они, Малыш  и
Капитан, заодно с  нонки.  Какое  коварство!  Алик  задохнулся  от  гнева,
готовый кинуться на бестию в коричневом.
     - Вилли, она лжет. Мы ни о чем не знали, - сказал Капитан  уныло,  ни
на что особенно не надеясь.
     Алик все же ударил, хлестко, изо всех сил. Но его встретила пустота и
молниеносный тычок в затылок. А потом -  твердые  булыжники,  что  секунду
назад были под ногами.
     Шелли на миг замерла в стойке, потом медленно  опустила  руки.  Алика
подобрали охранницы и унесли в здание.
     Квайл, угрюмо  наблюдавший  за  всем  этим,  тихо  произнес,  скривив
разбитые губы:
     - Брось, Шелли, они же желторотые. Скажи лучше, чем Богдана накачали.
Морфием?
     - Неважно,  -  ничуть  не  смутилась  нонки,  -  скоро  и  он  к  вам
присоединится. А тебе советую вспомнить все об Отражениях.
     Она повернулась, бросив через плечо: "Обыскать всех и к  допросу!"  и
вместе со свитой исчезла в подъезде.  Пленников  обшаривали  и  по  одному
уводили туда же.


     Очнулся Алик на теплом линолеуме. Под головой лежало  что-то  мягкое,
оказалось - остатки капитанской футболки.
     - Жив? - заботливо спросил Капитан.
     Алик вздрогнул - теперь напарник был одет в черный комбинезон  нонки.
Ничего другого не нашлось, что ли?
     Под пятиугольным потолком бессмысленно белели лампы дневного света.
     - Очнулся, - сказал Капитан обернувшись.
     Алик приподнялся. В комнате кроме Капитана находились Квайл, Снайпер,
Гризли и Богдан. Ближе к дальнему углу пятиугольной  комнаты  стоял  стол,
рядом - высокий вертящийся табурет. На столе, хищно изогнув  шею,  застыла
металлическая лампа. Обыкновенная настольная лампа, каких в мире миллионы.
     Дверь  располагалась  точно  посредине  одной  из  стен;  Алик  лежал
неподалеку.  На  стене  выделялся  мастерский   рисунок,   непонятно   чем
выполненный, во всяком случае не красками. Глаза. Огромные, гипнотические.
Бездонные. Хотелось утонуть в них, глядеть, не отрываясь.
     Между глазами - двери. Запертые.
     Капитан стоял рядом с Аликом на коленях.
     - Ты как, Малыш?
     Алик прислушался к себе.
     - Нормально.
     На самом деле голова сильно болела, особенно разбитый лоб.  Но  стоит
ли расстраивать Капитана?
     - Нормально, Кэп. Встаю.
     Он и правда встал.
     Почему комната пятиугольная?
     Гризли  привалился  к  стене  недалеко  от   правого   глаза.   Квайл
взгромоздился  на  стол,  игнорируя  табурет-вертушку.   Богдан,   неловко
выпростав раненую ногу, лежал в  центре,  на  бледном  его  лице  блуждала
потусторонняя  улыбка.  Снайпер,  невнятно  что-то  бормоча,   кружил   по
периметру комнаты,  словно  взбесившийся  сателлит,  то  ускоряя  шаг,  то
замедляясь.
     - Где мы? - поинтересовался Алик.
     - Все там же, - зло буркнул Вилли.
     Капитан ободряюще похлопал Алика по плечу:
     - У нонки, Малыш. Скоро будет допрос.
     Ободрил, нечего сказать!
     Мимо сомнамбулой прошаркал Снайпер и Алик наконец понял,  что  именно
тот бормочет.
     - Отвертку... Отвертку...
     Малыш потряс гудящей головой, ничего не  соображая.  Что  происходит?
Как долго он провалялся без сознания? Все задерганные, злые, нервные...
     - Зачем отвертку? - безнадежно спросил он Снайпера.
     - Зачем? - остановился тот резко, будто  якорь  бросил.  Взглянул  на
Малыша - бессмысленно, отсутствующе.  Алик  попятился.  И  вдруг  Снайпер,
схватив его за руку, увлек  за  собой  к  одной  из  стен,  прилегающих  к
дальнему углу.
     Посреди стены, разделяя ее надвое, тянулась  резиновая  полоса,  тоже
разделенная по вертикали пополам  тоненькой  черточкой.  Более  всего  это
напоминало закрытые двери поезда метро или электрички.  Такие  же  "двери"
виднелись и на другой прилегающей к дальнему углу стене.
     - Что это по-твоему? - Снайпер указал пальцем на резину.
     Алик еще раз добросовестно изучил стык. Голова раскалывалась.
     - Раздвижная дверь?
     - Именно! - воздел руки Снайпер.
     "Неужели откроет с помощью одной лишь отвертки?"  -  усомнился  Алик.
Пригнано на совесть, плотно, планария не просочится.
     - На, держи! Пойдет? -  протянул  Снайперу  десантный  нож-стропорез,
память о службе.
     Алик не знал, что был единственным, кого нонки не обыскивали,  потому
что унесли чуть  раньше,  чем  остальных.  А  люди  Квайла,  когда  искали
маяк-предатель, нож почему-то не отобрали.
     Снайпер схватил тяжелую ладную рукоятку. Толкнул язычок. Лезвие, сухо
щелкнув, вырвалось на свободу.
     - Хо! - Снайпер преисполнился восторга.
     Сначала Алик решил, что он ковыряет  стену.  Однако,  присмотревшись,
сообразил: Снайпер пытается поддеть небольшую прямоугольную крышку,  почти
неразличимую на гладкой серой поверхности.
     Щелчок! Крохотная, с почтовый конверт,  крышка-дверца  откинулась  на
миниатюрных петлях. Внутри контакты, провода, клеммы, рисунок с черепом  и
молниями...
     - Осторожнее, Снайпер!
     Это голос Вилли.
     Ослепительная синяя  искра,  треск.  Крик  Снайпера,  отброшенного  в
сторону. Гаснет верхний свет, зато вспыхивает лампа на столе.  Светит  она
прямо  в  глаза,  нарисованные  на  противоположной  стене.  Нож  намертво
приварился в нише, закоротив два контакта.
     Легкий   шум   сервомоторов   -   двери   разъехались   в    стороны.
Сработало-таки, молодец Снайпер!
     - Бог ты мой! - просипел Гризли, подавшись вперед всем телом.
     Это вовсе не двери! Это нечто вроде жалюзи, закрывающих два огромных,
во всю стену зеркала! Теперь  дальний  угол  образовывали  две  гигантских
серебристых плоскости.
     Вилли вытянул палец и беспомощно прошептал:
     - Отражения...
     Алик обернулся - Капитан стоял между Глаз, скрестив  руки  на  груди.
Малыш бросился к нему, потряс:
     - Кэп, это Отражения! "Завет" не врал!
     Андрей поморщился. Малыш всегда очень спешил: со словами, с выводами,
с оценками...
     Отпустив Капитана, Алик вновь бросил взгляд на зеркала. Слепила яркая
лампа. Где там верные очки?
     Два  зеркальных  овала  прикрыли  уставшие   глаза   Алика.   Комната
погрузилась в полумрак, лишь тремя восклицательными  знаками  светили  три
огня - лампа и два ее отражения. Несколько шагов  вперед,  и  огней  стало
много, целая вереница, уходящая в бесконечность, вглубь каждого из зеркал.
     Вилли Квайл  ошарашенно  уставился  на  Алика,  скрывшего  глаза  под
зеркальными "сейковскими" очками.
     - Отражения... - тупо повторил он, на  этот  раз  указав  пальцем  на
Алика. Очки немного искажали и в  них  отражалась  не  слепящая  точка,  а
вытянутый ромб.
     Алик захлебнулся неясным восторгом. Происходило что-то захватывающее.
Отражения!
     Он опустился на табурет.
     Свет лампы ударил в стекла очков, отразился; упал на зеркала, еще раз
отразился; застыл светлыми зайчиками на дальней стене, рядом с Глазами.
     И тут Капитан все понял. Схема в конце "Завета"! Пятиугольник  -  это
комната. "W" - лучи света. От  лампы  к  стеклам  очков,  от  стекол  -  к
зеркальным стенам. А две линии,  делящие  пятиугольник  на  части,  -  это
продолжение, отраженные от больших зеркал лучи. Свет отразился  четырежды,
от двух стекол и от двух зеркал,  как  и  гласил  "Завет".  Предначертание
выполнено.
     В углу стонал Снайпер, его здорово дернуло током.
     Свершилось! Свершилось ли?
     Движимый неясной догадкой,  Капитан  обернулся  -  Глаза  невозмутимо
таращились на происходящее, чернота клубилась в зрачках.
     Загремел ключ в замке - открывалась настоящая дверь.
     И тогда Капитан прыгнул, боясь, что может не успеть. Толкнул Малыша в
спину, обернулся.
     Медленно, как во сне, Алик подался  вперед,  к  лампе,  изменив  угол
отражения. Зайчики на стене ожили, поползли к нарисованным Глазам. Ну!  Ну
же, Малыш!
     Дверь открылась, на пороге возникла Шелли и свора нонки-охранниц.  Но
поздно: светлые пятна зайчиков совместились с темными провалами зрачков.
     Почему-то Капитан был уверен, что сделать это должны были они,  а  не
нонки.
     С_В_Е_Р_Ш_И_Л_О_С_Ь_!
     Глаза подернулись туманом и мигнули. Стало очень светло.
     Нонки, побросав автоматы, прямо у порога опустились на колени.
     С_В_Е_Р_Ш_И_Л_О_С_Ь_!
     Город, невообразимо огромный блин на  теле  Земли,  вздрогнул,  пошел
могучей волной и скомкался. Встал дыбом асфальт, не ломаясь, гнулись свечи
высотных зданий, и тоже не ломались, словно  мир  состоял  из  пластилина.
Город  вздрогнул  еще  раз  и  свернулся  в  морщинистый  клубок,   словно
исполинский еж.
     Потом воцарилась тьма: ком Города отделился от планеты под  названием
Земля  и  нырнул  в  щель-складку  в  том,  что  люди  именуют  трехмерным
пространством.
     Замер. И стал стремительно распухать посреди громадного Нигде.
     А  потом  вывалился  назад  через  другую  щель.   Не   было   больше
Города-призрака, бродяги планетного.
     Рассекая   межзвездную   пыль,   неслась   в    бескрайнем    космосе
Планета-призрак,   бродяга    Вселенной,    ловушка    для    звездолетов.
То-Что-Стало-После-Города   начало   свой   путь.   Что   станет    после?
Система-призрак? Звезда-призрак? Галактика-призрак?
     Подождите. Планета только начала путь на очередной ступени. Вместе  с
Квайлами, нонки, Аликом,  Капитаном,  и  всеми,  кто  населял  канувший  в
прошлое Город, вместе с "Заветом", выросшим  на  одну  главу,  в  ожидании
нового Свершения и новых Отражений. Кто знает, как  они  будут  выглядеть?
Никто.
     Пока - никто.



                                  ЭПИЛОГ

     Пришло время, и как-то на ночную сторону Планеты опустился  очередной
заплутавший звездолет. Небольшая трехместная посудина, сбившаяся с  курса,
лидер престижной межзвездной регаты.
     Он сел на пустынной площади. В сверкающей полированной обшивке  четко
отражались огни уличных фонарей.

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт:

Комментарии (1)