Очень памятный день:
Расцветает в глиняной вазе сирень.
Он скоро вернется и все будет так
Как всего лишь однажды было,
Волны ударят в берег,
А в раме оконной мелькнет силуэт весны,
Девочка повзрослела, девочка не забыла,
Девочка ждет, ей снятся чудесные сны.
Алый парус самый, алый в мире самый,
Сильный ветер и зеленая волна,
На волне кораблик, на корме художник,
В самом лучшем платье на корме она.
Голубая стрела
Зоя Ященко
Олег Заливако
Голубая стрела без сигнальных огней
Разбивая стекло исчезает в окне.
Твой игрушечный поезд летит под откос,
Только это уже
Почему-то всерьез.
Оловянный солдатик на фланге стола
И почти окружен, плохи ваши дела.
Перевяжет сестра рассеченную бровь,
Только это уже
Настоящая кровь.
Он уходит один и не слышно шагов,
Он не смотрит назад, он не видит врагов.
Он уходит туда, где зови, не зови,
По колено травы и по пояс любви.
Это те же картинки прочитанных книг,
Первозданная сила исходит от них.
Только в книгах от ран не осталось следа,
Там за красной горой
Есть живая вода.
На пылающий лоб ляжет мамин платок,
А в руках у нее апельсиновый сок.
Можно в синее небо с мольбою смотреть,
Только это уже
Настоящая смерть.
Он уходит один и не слышно шагов,
Он не смотрит назад, он не видит врагов.
Он уходит туда, где зови, не зови,
По колено травы и по пояс любви.
А по правую руку огни казино,
А по левую руку - сгоревшая рожь.
Если прямо пойдешь, то, что ищешь, найдешь,
Только это уже
Настоящая ложь.
И выходит старик из воды, из огня,
И выводит из лесу гнедого коня.
Если хочешь, скачи, сколько можешь, держись,
Только это и есть настоящая жизнь.
Он уходит один и не слышно шагов,
Он не смотрит назад, он не видит врагов.
На пылающий лоб ляжет мамин платок,
А в руках у нее апельсиновый сок.
Вишневое варенье
Зоя Ященко
Олег Заливако
Я варю вишневое варенье,
Я люблю высоких и строптивых,
Здесь, наверно, лунное затменье,
Вместо лиц повсюду негативы,
Я считаю косточки от вишен,
Их число стремится к Пифагору,
Если я тебя еще увижу,
Мы еще вернемся к разговору.
Мне ужасно тесно в этих стенах,
Лето разрывается на части,
Голуби уселись на антенны,
Говорят о голубином счастье.
А на мне передник от Кардена,
Разрисованный вишневым соком,
В городе такие перемены,
Даже страшно, чтоб не вышли боком.
Русское теперь у них в опале,
Гоголя читают в переводах,
Деньги их опять в цене упали,
Землю снова раздают народу.
У Андрюши кофе варят гуще,
На столах расставлены букеты,
Виноградник зелен и запущен,
Там сидят студенты и поэты.
Умные в портфелях носят Будду,
Знают толк в китайском алфавите,
Боже, как мне хочется отсюда,
Как же я хочу тебя увидеть.
Там, где ты, теперь, наверно, вечер.
Ты устал и вышел к океану,
Горизонт красив и бесконечен,
Корабли плывут в чужие страны
Я увязла в ближнем зарубежье,
Сад вишневый требует терпенья.
Я пишу тебе на побережье,
И варю вишневое варенье.
И варю вишневое варенье.
И никто не знает
Зоя Ященко
Олег Заливако
И никто не знает, что случится с нами.
Ты не знаешь тоже, потому беспечен.
Ты рисуешь листья на моих деревьях,
И весна, быть может, будет длиться вечно.
Ты похож на денди в этой чудной шляпе,
Ты бросаешь деньги и слова на ветер.
Только ветер знает, что в карманах пусто,
Только я и верю всем причудам этим.
А чужие жизни втиснуты в обложки,
Все уже известно на любой странице.
Ты готовишь завтрак для меня на кухне,
А что будет завтра, мне во сне приснится.
Я не знаю, что имеет ценность в мире.
Что имеет смысл, печальной смерти кроме.
Если ты уходишь в неизвестность утра,
Я сижу и жду тебя в пустынном доме.
Ни один из сильных, кто имел так много,
Кто разрушил Трою и кто ее построил,
Ни один из них, великих и ничтожных,
Пуговицы на твоем плаще не стоил.
Франция
Зоя Ященко
Олег Заливако
Теперь я понимаю мечту Наполеона.
Владеть, повелевать, играть такой страной,
Поддев на вилку нежный ломтик шампиньона,
Я пью его вину - вино всему виной.
Теперь я понимаю фантазии Дюма.
Когда так пахнет ночь французскими духами,
То муза из огня является сама
И дышит на тебя любовью и грехами.
Теперь я понимаю триумфы Пикассо,
И "Девочку на шаре", летящую в Париж,
А шар такой земной, и сонмы голосов
Приветствуют тебя со всех Парижских крыш.
А ты - и Жан Кагтоф и Сальвадор Дали
Ты умер и воскрес, ты пеплом стал и пеной,
Единственный автобус на плоскости земли
Привез тебя и стал у набережной Сены.
Ты, в общем, не готов, ты беден, юн и мил,
У бедности, увы, так много искушений,
Но за твоей спиной слуга как мышь застыл,
Он подает пальто и ждет твоих решений.
Магический узор у Франции ночной,
А я гляжу в окно и думаю о том,
Как ты среди Парижа притихший и смешной
Стоишь, как перст с бокалом, наполненным вином.
Бродяга
Алабин Швец
Есть у каждого бродяги
Сундучок воспоминаний
Пусть не верует бродяга
И ни в птичий край, ни в чох,
Ни на призраки богатства,
В тихом обмороке сна,
Ни на вино, не променяет
Он заветный сундучок.
Там за дружбою слежалой,
Под враждою закоптелой
Между чувств, что стали трухлой
Связкой высохших грибов,
Перевязана тесемкой
И в газете пожелтелой,
Как мышонок притаилась
Неуклюжая любовь.
Если якорь брига выбран,
В кабачке распита брага,
Ставни синие забиты
Навсегда в родном дому,
Уплывая все раздарит
собутыльникам бродяга,
Только этот желтый сверток
Не покажет никому.
Будет день, в порты, как в щеки
Оплеухи бон забьет и,
"Все наверх!" засвищет боцман,
"К нам идет девятый вал",
Перед тем твердо выйти
В шторм из маленькой каюты,
Развернет бродяга сверток,
Мокрый ворот разорвав.
И когда вода раздавит
В трюме крепкие бочонки,
Он увидит, погружаясь в атлантическую тьму,
Тонколицая колдунья,
Большеглазая девчонка
С фотографии грошовой
Улыбается ему.
Перекресток пути
Алабин Швец
Ты скажи, чем тебя я могу одарить?
Ни свободой, ни силой, ни славой.
Не могу отпустить тебя жить и творить
И свой путь по земле невозбранно дарить
Только горстью поэзии шалой.
Потому то у нас перекресток пути,
Потому то нам в разные страны идти,
Где мы оба недолго покружим,
Ты раздаривать будешь осенний букет,
Я разбрасывать старости злой пустоцвет,
Что лишь мне одному только нужен.
Дженни
Алабин Швец
Если Дженни выйдет ночью
Посмотреть на злое море,
Пусть припомнит ночь и скалы,
Месяц, вставший над водой.
Если ж я на вахту выйду,
Память добрая напомнит
Гул прибоя, ночь и скалы,
Месяц вставший над водой.
Может быть, ты вышла замуж,
Может быть, твой муж суровый,
Руганью твой день встречает,
Словно яростью корит,
Может быть, с утра до ночи
Ты спины не разгибаешь,
Вяжешь сеть, готовишь пищу,
Колыбель качаешь ты...
А в твоих глазах, как прежде,
Голубеет зыбь морская,
Зори медленные ходят,
Чайки легкие летят,
А твое лицо, как прежде,
В нежнозолотом загаре,
И медовые веснушки
Выступают на щеках.
В час, когда работу кончишь,
Выходи на тихий берег,
И припомни ночь и скалы,
Месяц, вставший над водой.
В этот час и я на вахте
Вспоминаю, вспоминаю,
Как далекий сон, как песню,
Месяц, берег и любовь.
Мне в лицо несется ветер,
Жжет глаза мне соль морская,
Надо мной несутся тучи,
Злое море подо мной,
Но прохладною ладонью
Ты лицо мне отираешь,
А твои глаза сияют
Сладостной голубизной.
Если Дженни выйдет ночью
Посмотреть на злое море,
Пусть припомнит ночь и скалы,
Месяц, вставший над водой.
В.Мищук
Улетаем, в небе таем, чтобы где-то приземлиться,
За ли, против ли границы, это, право, ерунда.
И в дороге понимаем, что летим к родимым лицам,
Где дадут воды напиться и запомнят навсегда.
Разлетаются ветра на облаках,
Вслед за ними самолеты к небу льнут.
Провожающие мнут платки в руках,
Провожаемые песенки поют
не закончена
Юлий Ким Весна
Весна, весна, ручьи бегут по кручам,
Кругом идет весенний сев, озимые взошли.
А мы, а мы науки учим,
Как будто лучше дела не нашли.
Весна, весна, кругом цветут цветочки
И лопаются почки, бунтует чья-то кровь.
А мы, а мы от точки до точки
Уроки отвечаем про любовь.
Чацкий любит Софью,
Которая любит Молчалина,
Который любит Лизу,
Которая любит буфетчика Петрушу,
Которая любит Фамусова,
Который не любит ничего живого
И прогрессивного.
А нам, а нам все уши прогудели:
Вы мальчики хорошие, учитесь, то да се,
Весна, весна и мы, на самом деле,
Становимся способными на все.
Вы - наши отцы, а мы - ваши чада,
Уа - уа - уа.
Ах, если бы не вы, как бы жили мы, увы,
Тут и спрашивать не надо, не надо, да, да.
Учися, дружок не на страх, а на совесть,
Лети, наша песня, лети.
Мы - мирные дети, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути.
394* Ямайка
Вадим Мищук, стихи неизвестного автора
Я поехал бы на Малуки,
Чтоб почувствовать вкус муската,
На Малуки, где фрукты млеют
От гвоздичного аромата.
На Кокосах бы поселиться,
Или где-нибудь на Галапогос,
Где в пушистой тени гуайямы
Где в июле жара не в тягость.
Скоротать бы ночь на Ямайке,
Или где-нибудь на Гавайях,
Под гитарные переборы
Умирая и оживая.
Или по островам Канарским
Путешествовать на верблюде,
Наблюдая, как виноградник
Созревает на летнем блюде.
Ай-яй-яй-яй ма-ма-ма
Ай-яй-яй-яй па-па-па
Ай-яй-яй-яй ма-ма-ма
Ай-яй-яй-яй па-па-па
И отдав свою душу солнцу,
Обучившись повадкам птичьим,
Обитать в непролазной чаще
Полулешим, полулесничим
Скоротать бы ночь на Ямайке,
Скоротать бы ночь на Ямайке,
Или где-нибудь на Гавайях,
Под гитарные переборы
Умирая и оживая.
МУХА
Леонид Сергеев
На продавленной койке лежу,
Мастерю из себя монумент,
А в окно с неизменным "жу-жу"
Мой секретный влетает агент.
С ходу лампочку яркую бьет,
Залезает с ногами в постель,
И шифровку мне передает,
Монотонно жужжа в темноте.
Муха, моя муха, нашепчи мне в ухо,
Что не все так глухо, как в танке,
Вот пройдет чернуха и начнется пруха,
И пойдем в пивнуху к Таньке.
Мой агент трет устало глаза,
За день всякого видеть пришлось,
Говорит, что один партизан
На проезжую часть вынес гвоздь.
И буржуйской страны президент
Чертыхаясь, менял колесо,
И кричал, что отменит в момент
Нам поставки семейных трусов.
Я по рации в центр стучу
Мне из цнтра приходит ответ,
Если так я еще пошучу,
То не выдадут мне на обед,
Не дождаться от этой шпаны
Никаких просветлений в судьбе,
Я "героя" родимой страны
Сам посмертно присвою себе.
На продавленной койке вдвоем
Мы с агентом решаем дела,
И последние крошки жуем,
Что забыли смахнуть со стола.
Ей опять на заданье лететь,
Мне опять мастерить монумент,
Дай нам, господи, всем уцелеть,
Ниспошли в мою лампочку свет.
Сестрица
Вадим Мищук, стихи А.Тарковского
Почему скажи, сестрица, не из божьего ковша
А из нашего напиться захотела ты, душа?
Человеческое тело - ненадежное жилье,
Ты влетела слишком смело в сердце тесное мое.
Сердце может истомиться, яду, невзначай глотнуть,
И потянешься, как птица, от меня в обратный путь,
Но когда ты отзывалась на призывы бытия,
