Илья ВАРШАВСКИЙ
САШКА
- Ошибаться свойственно только человеку, - сказал Конструктор.
- Удивительно свежий афоризм, - усмехнулся Космонавт, - вы бы
по-латыни его преподносили. Это как-то больше впечатляет неискушенных
слушателей.
- Глупости! - лицо Конструктора покрылось красными пятнами -
верный признак того, что он готов ринуться в бой, - Я вовсе не о том.
Просто ошибки появляются всегда там, где отсутствует жесткая
программа. То, что мы делаем по велению инстинкта, - всегда точно и
безошибочно, потому что нас запрограммировала мать природа. Ошибки
неизбежны, когда на жесткую программу накладывается чувство или разум.
Исправно действующая машина с хорошо продуманной программой не знает
ошибок.
- Однако я помню случай... - сказал Космонавт.
- Да, да. Расскажите, как это получилось, - попросил я
Конструктора.
- Вы имеете в виду конфуз с "Метеором"?
- Конечно.
Конструктор замялся. Кажется, его наступательный порыв иссяк.
- Ну это, знаете ли, исключение, которое только подтверждает
правило, - вяло заметил он.
- Дудки! - скачал Космонавт. - На этот раз так просто вы от нас не
отделаетесь, даже если бы вам пришлось переворошить все изречения от
Цицерона до наших дней. Меня уже много лет интригует эта история. Ведь
я как-никак был там главным действующим лицом.
- Вы думаете? - В голосе Конструктора была странная смесь грусти и
иронии.
- Еще бы! - запальчиво ответил Космонавт. - Представьте себе: вы
три года готовитесь к экспедиции, подбираете команду, роетесь в
архивах, проходите самые изощренные тренировки, зазубриваете целые
тома справочников - и вдруг - о счастье! - все уже позади. Экипаж на
своих местах, все речи уже произнесены, все пожелания и советы
выслушаны, и вас связывает с Землей только голос в динамике. Вначале -
обычный сумбур, когда кажется, что снаряжение неправильно подобрано,
члены экипажа никогда не научатся понимать, чего вы от них хотите, а
навигационное оборудование создано специально для того, чтобы вселять
в вас сомнения в реальности существования окружающего мира. И вдруг
все чудесным образом становится на свои места. Ваши спутники
оказываются милейшими ребятами, а корабль, оснащенный самой
совершенной техникой, пожирает пространство с легкостью, о которой вы
и мечтать не смели. Теперь представьте себе, что именно в этот момент
вы получаете с Земли категорический приказ вернуться назад. Три
недели, пока вы гасите скорость, вновь ее набираете и снова гасите, вы
теряетесь в догадках, шлете запросы, успокаиваете команду, волнуетесь
сами так, что кусок не лезет в горло, и, наконец, сев на космодроме,
выслушиваете какие-то сбивчивые объяснения: произошла, мол, ошибка. До
сих пор не могу спокойно вспомнить смущенные физиономии диспетчеров из
Управления по космонавтике.
- Управление тут ни при чем, - вмешался я, - ошибка, по-видимому,
произошла в Координационном центре.
- Да, там произошла ошибка, - задумчиво сказал Конструктор.
- Почему же тогда вы, - спросил Космонавт, - подписали акт о том,
что виною всему бортовая аппаратура? Генеральные конструкторы редко
проявляют такую самоотверженную забегу о чести мундира вычислителей.
- Ну... у меня для этого были кое-какие основания.
- Ладно, - сказал Космонавт, - выкладывайте все начистоту. Ведь с
того времени прошло больше двадцати лет. Не так уж много осталось
людей, которые помнят эту историю.
- Тем более что вы вполне можете рассчитывать на нашу скромность,
- добавил я.
- Двадцать лет? - переспросил Конструктор. - Неужели двадцать лет?
Мне кажется, что все это было совсем недавно... Двадцать лет... Ну,
хорошо... Вы помните громоздкую организацию подготовь полетов в то
время? Она приводила к тому, что Генеральный конструктор, помимо своей
основное работы, должен был заниматься еще кучей вопросов, начиная с
обеспечения жизнедеятельности биологического комплекса корабля и
кончая вычислительной техникой. Больше всего хлопот мне доставляла
бортовая аппаратура. Обеспечение безопасности дальних рейсов упиралось
в отсутствие достаточно компактных и надежных решающих устройств. Чем
дальше летали наши корабли, тем жестче были требования к весу и
габаритам всего что они на себе несли. В конце концов дело дошло до
того, что я был вынужден объявить открытый конкурс на бортовую
вычислительную машину. Мы получили больше трехсот проектов, но все это
было не то...
Однажды, сидя в кабинете, я услышал громкую перебранку в приемной.
Спустя несколько минут в кабинет вошла моя секретарша. Щеки ее пылали,
грудь высоко вздымалась, голос дрожал, ну, словом классический
персонаж греческой трагедии. Она плюхнулась на стул и, закрыв глаза,
пробормотала:
- С вами требует свидания какой-то... какая-то... какое-то
существо.
Действительно, в дверях стояло нечто такое, что трудно поддавалось
классификации.
Это существо было облачено в выцветшие джинсы, прожженные во
многих местах до дыр, клетчатую рубашку и лихо заломленный картуз,
из-под которого свисали до глаз рыжие космы. Все это дополнялось
пятнистым носом, устремленным в небо, как у ракеты перед стартом, и
парой широко открытых глаз цвета морской волны в десятибалльный шторм.
Пальцы с черной каймой под ногтями судорожно сжимали большой чемодан
из желтой кожи.
Судя по всему, этот экземпляр украшал собой нашу планету уже не
менее четырнадцати лет.
Я понял, что мне несдобровать.
- Еще бы! - сказал Космонавт, - Каждый раз перед стартом я
извлекаю из самых укромных уголков корабля не меньше десятка таких
парнишек. В пять лет они мастерят аккумуляторы из консервных банок, в
восемь изобретают реактивный велосипед, в четырнадцать становятся
звездоплавателями, а в шестнадцать наводняют редакции журналов
проектами перестройки нашей Галактики. Дело в том, что мальчишки
всегда...
- Вы ошибаетесь, - перебил Конструктор. - То есть, пожалуй, вы
были бы правы, если бы... Видите ли, это был не совсем обычный
случай... Дело в том, что сзади из-под картуза еще торчали в разные
стороны две тощие косички.
- Н-да... - сказал Космонавт.
- Она уселась, - продолжал Конструктор, - и снисходительно довела
до моего сведения, что зовут ее Саша, что всю свою дальнейшую жизнь
она намерена посвятить обеспечению космических полетов самой
совершенной и самой надежной вычислительной техникой. В подтверждение
обоснованности принятого решения из таинственного чемодана был
извлечен какой-то гибрид детской гармошки с карманным приемником, и я
получил право задать "машине", как она выразилась, самую-самую трудную
задачу. Я поинтересовался, в каком она классе, и, примерно определив
возможности конструктора, задал задачу на определение экстремальных
значений функции. К моему удивлению, гармошка выдала правильный
результат.
Теперь нужно было решить, как поделикатнее спровадить это юное
дарование.
Для начала я извлек из ящика стола коробку конфет. Она бросила на
меня одобрительный взгляд и запустила пятерню в коробку.
Я не могу похвастать большим опытом по воспитанию детей, но
лекция, которую я ей прочел, казалась мне тогда шедевром педагогики.
Больше часа я ей втолковывал, что каждый, кто желает стать
конструктором, должен вооружиться терпением и стараться получить как
можно больше знаний, что только в школе... Впрочем, вы сами знаете,
какие сентенции преподносятся в подобных случаях. Я уже торжествовал
победу, когда она, перебив меня, поинтересовалась, считаю ли я большое
терпение и обширные знания обязательными для Генерального
конструктора. Я подтвердил это и встал, чтобы проводить ее до двери,
но она не проявляла никакого желания расстаться ни с креслом, ни с
конфетами. Мне не оставалось ничего другого, как снова сесть.
Убедившись, что Генеральные конструкторы действительно обладают
большим терпением, она приступила к проверке моих знаний. Вилка ее
"машины" была выдернута из розетки, и мне предложили объяснить, почему
на клеммах решающего устройства сохранилось напряжение. Я сказал, что
схема, вероятно, дублирована на конденсаторах и что, хотя это очень
старый способ, применявшийся ранее в переносных радиотелефонах, она
сможет у нас в библиотеке найти по этому вопросу много книг.
- Не найду! - вызывающе ответила она, роясь в своем чемодане. -
Ничего я у вас не найду, потому что вы и понятия не имеете, о чем идет
речь. Вот полюбуйтесь вы, Генеральный конструктор! - На мой стол
плюхнулись две картонные коробки с деревянными клавишами. - Видите?
Они же живые!
Она открыла одну из коробок, и моему взору представилась
желтоватая студенистая масса, вся утыканная проводами.
Рыжий бесенок продолжал выбрасывать из чемодана какие-то пробирки,
школьный микроскоп, кучу радиодеталей и клочки бумаги, исписанные
формулами.
- Живые, живые, живые! Все они - потомство одной машины.
Потомство! Понимаете, что такое потомство?! Они могут решать все
задачи, на которые была запрограммирована их машина, до того, как
произвела их на свет. Ну что, съели?! Как теперь, будете меня снова
посылать в школу или дадите лабораторию?!
В дверь просунулось встревоженное лицо секретарши, но я жестом дал
ей понять, что пока вызывать помощь рановато. Честное слово, меня все
это начинало интересовать.
Я до сих пор не понимаю, как моего цербера не хватил удар, когда
поздно вечером мы с Сашей прошли через приемную. К тому времени у нас
уже был заключен дружественный союз. На прощанье она небрежно
поправила на мне галстук и милостиво разрешила называть себя просто
Сашкой, а я обещал ей выделить лабораторный стол и даже подергал ее за
косички. Право, ни один мужчина в возрасте от пяти до восьмидесяти лет
не смог бы преодолеть такое искушение.
Условия нашего договора были точны и суровы: если в течение года
ей удастся соорудить какую-нибудь каракатицу, способную решить задачу
о пропорциональном сближении ракет в космосе, я обязуюсь оборудовать
ей лабораторию и предоставить все условия для дальнейшей работы. Если
нет, то она возвращается в школу и клянется не показываться мне на
глаза до окончания института. На первое время я прикрепил к ней
опытного программиста.
- Да... - сказал Космонавт, - задача на пропорциональное
сближение... Все-таки царь Ирод более гуманно относился к детям.
- Ему приходилось иметь дело с мальчиками, - ответил Конструктор,
- а они всегда заслуживают снисхождения. Я не мог поступить иначе,
затевая опасный эксперимент с человеческой душой. Нужно было дать ей
отведать всю горечь того, что восторженные профаны называют "радостью
научного поиска". В результате она либо убедилась бы сама в
абсурдности этой идеи и нашла бы более разумное применение своего пыла
в менее экзотической области, либо... Впрочем, другого исхода я не
ждал. Слишком фантастичным было все это предприятие.
- Вы так и не сказали, в чем оно заключалось, - заметил Космонавт.
- Вообще это была занятная мысль. Вы помните биологические
батареи, которые мы когда-то устанавливали на искусственных спутниках?
Два сосуда, заполненные жидкостью и разделенные пористой диафрагмой. В
каждой половине - колонии бактерий. Одни, размножаясь, поддерживают
повышенную концентрацию отрицательных ионов, другие - положительных.
Так вот, вся ее машина состояла из микроскопических ячеек с
бактериями, соединенных коммутатором. Кроме того, там были простенькое
управляющее устройство и программа, записанная на перфокарте. Если при
работе машины потенциалы в ячейках совпадали по знаку с импульсами,
подаваемыми управляющим устройством, то бактерии размножались, если
нет, - погибали. В каждой ячейке у нее были помещены колонии различных
бактерий.
- Понимаю, - сказал, улыбнувшись, Космонавт, - естественный отбор
на соответствие программе. Мне кажется, знаете ли, что это не такая уж
глупая идея.
- Я и не говорил, что она глупая. Иначе бы я не стал со всем этим
связываться. Однако вы знаете, какие колоссальные трудности стоят
между остроумной догадкой и получением практически ценных результатов.
- Но вы бы могли просто...
- Конечно. Я мог поручить одной из лабораторий выяснить, стоит ли
с этим возиться. Но меня интересовало не столько само изобретение,
сколько его автор. Родителей у нее не было. Воспитывалась она у
сестры, с которой я быстро договорился, пообещав, что в течение этого
года буду сам заботиться о необходимом пополнении знаний ее питомицы.
На следующий день я велел поставить для нее стол в маленькой
комнатке под лестницей и спустя несколько часов был вынужден принять
меры восстановлению порядка в институте. Пожалуй, было ни одного
сотрудника, которого бы, как муху на мед, не влекла загадочная надпись
на двери чулана: "ЛАБОРАТОРИЯ КРОВНОГО МАШИНОВЕДЕНИЯ". Честное слово,
это звучало очень здорово, и у меня просто не хватило духа лишить свое
новое приобретение возможности поиграть в научного работника, хотя уже
спустя несколько дней я убедился, что профессия укротительницы подошла
бы ей гораздо больше. Первой была приведена в повиновение моя
секретарша. Просто удивительно, как быстро она стала ручной. Сказать
по правде, у меня вскоре создалось впечатление, что всех в институте
интересовало таинственное существо в новой лаборатории гораздо больше,
чем основная работа.
Однако прошел год, и ни о какой задаче на пропорциональное
сближение еще нельзя было и мечтать. К тому времени мы уже оба забыли
о нашем договоре. Больше того: как-то получилось само собой, что Сашка
пользовалась правом беспрепятственного входа в мой кабинет в любое
время. Иногда она появлялась, горя нетерпением посвятить меня в
какое-либо сенсационное открытие, а иногда просто, чтобы поплакать на
диване, когда все оказывалось не таким уж ослепительным. Боюсь, что в
это время мы с ней менялись ролями. Она, обливаясь слезами, требовала
немедленно отпустить ее обратно в школу, а я уговаривал закончить
очередную серию опытов. Кончалось это обычно тем, что она срывалась с
места и мчалась в лабораторию, оседлав новую сногсшибательную идею.
Наибольшие трудности возникали с проблемой размножения машин. Если
в материнской особи удавалось без особого труда выработать то, что мы
называли "безусловным рефлексом на программу", то в потомстве
происходило черт те что. Обычно не более чем один опыт из тысячи давал
более или менее точное воспроизведение расположения бактерий в
ячейках.
Наконец нам с ней удалось изобрести нехитрое устройство,
позволяющее печь машины как блины. Это было нечто вроде гектографа.
Лист пластика, смазанный желатином, накладывался на поверхность
машинной матки и прокатывался роликом. А когда мы начали вводить в
желатин токопроводящие вещества и избавились от путаной проводки
проблему можно было считать вчерне решенной.
- Бактерии на печатных схемах, - усмехнулся Космонавт.
- Что-то вроде этого. Все же не думайте, что все было так просто.
В таких делах чем больше решенных вопросов, тем больше возникает
новых. Прошло уже три года. Лаборатория кровного машиноведения давно
перебралась из чулана в новое помещение, оборудованное по последнему
слову техники, популярность Сашки росла с каждым днем, добровольных
помощников у нее было хоть пруд пруди, но я все же испытывал какую-то
тревогу. Уж слишком она разбрасывалась.
Вы не знаете, как важно для исследователя уметь вовремя обуздать
свою фантазию и сосредоточиться на одном варианте, пока его
возможности не исчерпаны до конца. К сожалению, подходил срок сдачи в
производство нового проекта корабля, и я уже не мог уделять Сашке
столько времени, как раньше. Пришлось ограничиться категорическим
распоряжением работать только над машиной, заказанной нам Управлением
по космонавтике, и ничем другим не заниматься.
В течение последующих двух лет я только изредка наведывался к ней
в лабораторию. Дела там шли неплохо. Первый вариант машины был сдан
Координационному центру, и теперь в схему нужно было внести кое-какие
изменения по замечаниям заказчика. В это время шла подготовка к
экспедиции "Метеора", и новая машина должна была обрабатывать
информацию, поступающую с корабля. В случае успеха предполагалось
использовать потомков этой машины в качестве бортовой аппаратуры на
всех кораблях такого класса.
Вы были уже в полете, когда однажды ночью мне позвонили из
Координационного центра и сообщили, что машина отдала приказ "Метеору"
вернуться на Землю. Через десять минут я вытащил Сашку за косы из
кровати, и мы помчались в Центр. Там царила полная растерянность. Хотя
все дублирующие устройства сообщали, что полет протекает нормально,
наша машина продолжала повторять команды на срочное возвращение.
Вдобавок, как всегда бывает в таких случаях, неожиданно прервалась
радиосвязь, и нам никак не удавалось выяснить, что же у вас там
произошло. К тому времени, когда нам снова удалось поймать ваши
сигналы, предпринимать что-либо было уже поздно. Слишком много
горючего было израсходовано на торможение. Я приказал выключить
машину, и мы отправились спать.
Вот, пожалуй, и все, что я вам мог рассказать.
- Значит, это был просто результат недоработки конструкции? -
спросил Космонавт.
- Нет, конструкция была отработана хорошо.
- В чем же тогда причина?
- Причину я узнал на следующее утро, когда устроил Сашке допрос с
пристрастием. Дело в том, что... Ну в общем она, как всегда,
увлеклась. Работала в нескольких направлениях, занималась выведением
гибридов с различными программами. Последний вариант был просто
ублюдком от скрещивания машины для управления космическими полетами с
машиной для экономических расчетов. В нем все время боролись два
начала: расточительность исследователя космоса и скаредность
экономиста. В результате, видно, машина просто решила, что с точки
зрения окупаемости затрат выгоднее всего прекратить полет.
Космонавт тихонько свистнул.
- Бедная Сашка! Представляю себе, что вы с ней сделали.
- Что я с ней сделал?..
Затрещал звонок видеофона.
- Простите, - сказал Конструктор и подошел к аппарату. На экране
появилось изображение красивой рыжеволосой женщины.
- Значит, так можно верить вашим обещаниям?! - спросила она,
прищуря один глаз.
Конструктор как-то странно втянул голову в плечи.
- Что вы имеете в виду, Александра Яковлевна? - спросил он.
- Сейчас эти болваны распределяют места в кормовом отсеке
"Кометы", и я вас предупреждаю, что если все наши приборы не будут
размещены, я вам такое устрою!!
- Хорошо. - Ему было явно не по себе. - Передайте, что я выезжаю.
Экран погас.
- Это директор Института космической биологии, - сконфуженно
сказал Конструктор. - Очень энергичная дама... Так о чем мы?.. Ах,
да!.. Увы, - добавил он, помолчав, - я уже больше с ней ничего не мог
сделать.
