Тэффи
(Надежда Александровна Бучинская)
(1876-1952)
...В комнату влетел краснощекий третьеклассник-гимназист, чмокнул
на ходу щеку матери и громко закричал:
- Скажите: отчего гимн-азия, а не гимн-африка.
- Господи помилуй! С ума сошел! Где тебя носит?
Чего к обеду опаздываешь? Вон, и суп холодный.
- Не хочу супу. Отчего не гимн-африка?
- Ну, давай тарелку: я тебе котлету положу.
- Отчего кот-лета, а не кошка-зима? - деловито спросил
гимназист и подал тарелку.
- Его, верно, сегодня выпороли, - догадался отец.
- Отчего вы-пороли, а не мы-пороли? запихивая в рот кусок хлеба,
бормотал гимназист...
Tэффи "Взамен Политики".
Краткая биография
Надежда Александровна Бучинская (1876-1952).
Автор талантливых юмористических рассказов, психологических миниатюр,
скетчей и бытовых очерков под псевдонимом, взятым из Киплинга - Тэффи.
Младшая сестра известной поэтессы Мирры Лохвицкой.
Дебют 2 сентября 1901 года в иллюстрированном еженедельнике "Север"
стихотворением "Мне снился сон, безумный и прекрасный...". Первая книжка
"Семь огней" (1910) была поэтическим сборником. 1910 год - начало широ-
кой известности Тэффи, когда вслед за сборником "Семь огней" появляутся
сразу два тома ее "Юмористических Рассказов". Сборник "Неживой зверь" -
1916 год.
В 1920, благодаря случайному стечению обстоятельсв оказывается в
эмигрантском Париже.
Последние годы своей жизни Тэффи жестоко страдает и от тяжелой болез-
ни, и от одиночества, и от нужды.
6 октября 1952 года Надежда Александровна Тэффи скончалась.
(из предисловия О.Михайлова к книге Тэффи "Рассказы", Издательство
"Художественная Литература", Москва 1971)
Рассказы
"Бабья Книга" "Демоническая Женщина" "О Дневнике"
Тэффи - "Бабья книга"
Молодой эстет, стилист, модернист и критик Герман Енский сидел в сво-
ем кабинете, просматривал бабью книгу и злился. Бабья книга была толс-
тенький роман, с любовью, кровью, очами и ночами.
"-Я люблю тебя! - страстно шептал художник, обхватывая гибкий стан
Лидии..."
"Нас толкает друг к другу какая-то могучая сила, против которой мы не
можем боротся!"
"Вся моя жизнь была предчувствием этой встречи..."
"Вы смеетесь надо мной?"
"Я так полон вами, что все остальное потеряло для меня всякое значе-
ние".
О-о, пошлая! - стонал Герман Енский. - Это художник будет так гово-
рить! "Могучая сила толкает", и "нельзя боротся", и всякая прочая гниль.
Да ведь это приказчик постеснялся бы сказать, - приказчик из галантерей-
ного магазина, с которым эта дурища, наверное, завела интрижку, чтобы
было что описывать".
"Мне кажется, что я никого никогда еще не любил..."
"Это как сон..."
"Безумно!... Хочу прильнуть!..."
- Тьфу! Больше не могу! - И он отшвырнул книгу. - Вот мы работаем,
совершенствуем стиль, форму, ищем новый смысл и новые настроения, броса-
ем все это в толпу: смотри - целое небо звезд над тобой, бери, какую хо-
чешь! Нет! Ничего не видят, ничего не хотят. Но не клевещи, по крайней
мере! Не уверяй, что художник высказывает твои коровьи мысли!
Он так расстроился, что уже не мог оставатся дома. Оделся и пошел в
гости.
Еще по дороге почувствовал он приятное возбуждение, неосознанное
предчувствие чего-то яркого и захватывающего. А когда вошел в светлую
столовую и окинул глазами собравшеесяза чаем общество, он уже понял, че-
го хотел и чего ждал. Викулина была здесь, и одна, без мужа.
Под громкие возгласы общего разговора Енский шептал Викулиной:
- Знаете, как странно, у меня было предчувствие, что я встречу вас.
- Да? И давно?
- Давно. Час тому назад. А может быть, и всю жизнь.
Это Викулиной понравилось. Она покраснела и сказала томно:
- Я боюсь, что вы просто донжуан.
Енский посмотрел на ее смущенные глаза, на все ее ждущее, взволнован-
ное лицо и ответил искренне и вдумчиво:
- Знаете, мне сейчас кажется, что я никого никогда не любил.
Она полузакрыла глаза, пригнулась к нему немножко и подождала, что он
скажет еще.
И он сказал:
- Я люблю тебя!
Тут кто-то окликнул его, подцепил какой-то фразой, потянул в общий
разговор. И Викулина отвернулась и тоже заговорила, спрашивала, смея-
лась. Оба стали такими же, как все здесь за столом, веселые, простые -
все как на ладони.
Герман Енский говорил умно, красиво и оживленно, но внутренне весь
затих и думал:
"Что же это было? Что же это было? Отчего звезды поют в душе моей?"
И, обернувшись к Викулиной, вдруг увидел, что она снова пригнулась и
ждет. Тогда он захотел сказать ей что-нибудь яркое и глубокое, прислу-
шался к ее ожиданию, прислушался к своей душе и шепнул вдохновенно и
страстно:
- Это как сон...
Она снова полузакрыла глаза и чуть-чуть улыбалась, вся теплая и
счастливая, но он вдруг встревожился. Что-то странно знакомое и неприят-
ное, нечто позорное зазвучало для него в сказанных им словах.
"Что это такое? В чем дело? - замучился он. - Или, может быть, я
прежде, давно когда-нибудь, уже говорил эту фразу, и говорил не любя,
неискренне, и вот теперь мне стыдно. Ничего не понимаю".
Он снова посмотрел на Викулину, но она вдруг отодвинулась и шепнула
торопливо:
- Осторожно! Мы, кажется, обращаем на себя внимание...
Он отодвинулся тоже и, стараясь придать своему лицу спокойное выраже-
ние, тихо сказал:
- Простите! Я так полон вами, что все остальное потеряло для меня
всякое значение.
И опять какая-то мутная досада наползла на его настроение, и опять он
не понял, откуда она, зачем.
"Я люблю, я люблю и говорю о своей любви так искренне и просто, что
это не может быть ни пошло, ни некрасиво. Отчего же я так мучаюсь?"
И он сказал Викулиной:
- Я не знаю, может быть, вы смеетесь надо мной... Но я не хочу ничего
говорить. Я не могу. Я хочу прильнуть...
Спазма перехватила ему горло, и он замолчал.
Он провожал ее домой, и все было решено. Завтра она придет к нему. У
них будет красивое счастье, неслыханное и невиданное.
- Это как сон!...
Ей только немножко жалко мужа.
Но Герман Енский прижал ее к себе и убедил.
- Что же нам делать, дорогая, - сказал он, - если нас толкает друг к
другу какая-то могучая сила, против которой мы не можем бороться!
- Безумно! - шепнула она.
- Безумно! - повторил он.
Он вернулся домой как в бреду. Ходил по комнатам, улыбался, и звезды
пели в его душе.
- Завтра! - шептал он. - Завтра! О, что будет завтра!
И потому, что все влюбленные суеверны, он машинально взял со стола
первую попавшуюся книгу, раскрыл ее, ткнул пальцем и прочел:
"Она первая очнулась и тихо спросила:
- Ты не презираешь меня, Евгений?"
"Как странно! - усмехнулся Енский. - Ответ такой ясный, точно я вслух
спросил у судьбы. Что это за вещь?"
А вещь была совсем немудреная. Просто-напросто последняя глава из
бабьей книги.
Он весь сразу погас, съежился и на цыпочках отошел от стола.
И звезды в душе его в эту ночь ничего не спели.
Тэффи - "Демоническая Женщина"
Демоническая женщина отличается от женщины обыкновенной прежде всего
манерой одеваться. Она носит черный бархатный подрясник, цепочку на лбу,
браслет на ноге, кольцо с дыркой "для цианистого кали, который ей непре-
менно пришлют в следующий вторник", стилет за воротником, четки на локте
и портрет Оскара Уайльда на левой подвязке.
Носит она также и обыкновенные предметы дамского туалета, только не
на том месте, где им быть полагается. Так, например, пояс демоническая
женщина позволит себе надеть только на голову, серьгу на лоб или на шею,
кольцо на большой палец, часы на ногу.
За столом демоническая женщина ничего не ест. Она вообще ничего не
ест.
- К чему?
Общественное положение демоническая женщина может занимать самое раз-
нообразное, но большею частью она - актриса.
Иногда просто разведенная жена.
Но всегда у нее есть какая-то тайна, какой-то не то надрыв, не то
разрыв, о котором нельзя говорить, которого никто не знает и не должне
знать.
- К чему?
У нее подняты брови трагическими запятыми и полуопущены глаза.
Кавалеру, провожаещему ее с бала и ведущему томную беседу об эстети-
ческой эротике с точки зрения эротического эстета, она вдруг говорит,
вздрагивая всеми перьями на шляпе:
- Едем в церковь, дорогой мой, едем в церковь, скорее, скорее, ско-
рее. Я хочу молиться и рыдать, пока еще не взошла заря.
Церковь ночью заперта.
Любезный кавалер предлагает рыдать прямо на паперти, но "оне" уже
угасла. Она знает, что она проклята, что спасенья нет, и покорно склоня-
ет голову, уткнув нос в меховой шарф.
- К чему?
Демоническая женщина всегда чувствует стремление к литературе.
И часто втайне пишет новеллы и стихотворения в прозе.
Она никому не читает их.
- К чему?
Но вскользь говорит, что известный критик Александр Алексеевич, овла-
дев с опасностью для жизни ее рукописью, прочел и потом рыдал всю ночь и
даже, кажется, молился, - последнее, впрочем, не наверное. А два писате-
ля пророчат ей огромную будущность, если она наконец согласится опубли-
ковать свои произведения. Но ведь публика никогда не сможет понять их, и
она не покажет их толпе.
- К чему?
А ночью, оставшись одна, она отпирает письменный стол, достает тща-
тельно переписанные на машинке листы и долго оттирает резинкой начерчен-
ные слова: "Возвр.", "К возвр.".
- Я видел в вашем окне свет часов в пять утра.
- Да, я работала.
- Вы губите себя! Дорогая! Берегите себя для нас!
- К чему?
За столом, уставленным вкусными штуками, она опускает глаза, влекомые
неодолимой силой к заливному поросенку.
- Марья Николаевна, - говорит хозяйке ее соседка, простая, не демони-
ческая женщина, с серьгами в ушах и браслетом на руке, а не на каком-ли-
бо ином месте, - Марья Николаевна, дайте мне, пожалуйста, вина.
Демоническая закроет глаза рукою и заговорит истерически:
- Вина! Вина! Дайте мне вина, я хочу пить! Я буду пить! Я вчера пила!
Я третьего дня пила и завтра... да, и завтра я буду пить! Я хочу, хочу,
хочу вина!
Собственно говоря, чего тут трагического, что дама три дня подряд по-
немножку выпивает? Но демоническая женщина сумеет так поставить дело,
что у всех волосы на голове зашевелятся.
- Пьет.
- Какая загадочная!
- И завтра, говорит, пить буду...
Начнет закусывать простая женщина, скажет:
- Марья Николаевна, будьте добры, кусочек селедки. Люблю лук.
Демоническая широко раскроет глаза и глядя в пространство, завопит:
- Селедка? Да, да, дайте мне селедки, я хочу есть селедку, я хочу, я
хочу. Ето лук? Да, да, дайте мне луку, дайте мне много всего, всего, се-
ледки, луку, я хочу есть, я хочу пошлости, скорее... больше... больше,
смотрите все... я ем селедку!
В сущности, что случилось?
Просто разыгрался аппетит и потянуло на солененькое. А какой эффект!
- Вы слышали? Вы слышали?
- Не надо оставлять ее одну сегодня ночью.
- ?
- А то, что она, наверное, застрелится этим самым цианистым кали, ко-
торое ей принесут во вторник...
Бывают неприятные и некрасивые минуты жизни, когда обыкновенная жен-
щина, тупо уперев глаза в этажерку, мнет в руках носовой платок и гово-
рит дрожащими губами:
- Мне, собственно говоря, ненадолго... всего только двадцать пять
рублей. Я надеюсь, что на будущей неделе или в январе... я смогу...
Демоническая ляжет грудью на стол, подопрет двумя руками подбородок и
посмотрит вам прямо в душу загадочными, полузакрытыми глазами:
Отчего я смотрю на вас? Я вам скажу. Слушайте меня, смотрите на мен
я... Я хочу, - вы слышите? - я хочу, чтобы вы дали мне сейчас же, - вы
слышите? - сейчас же двадцать пять рублей. Я етого хочу. Слышите? - хо-
чу. Чтобы именно вы, именно мне, именно дали, именно двадцать пять руб-
лей. Я хочу! Я тввварь!... Теперь идите... идите... не оборачиваясь,
уходите скорей, скорей... Ха-ха-ха!
Истерический смех должен потрясть все ее существо, даже оба существа,
- ее и его.
- Скорей... скорей, не оборачиваясь... уходите навсегда, на всю
жизнь, на всю жизнь... Ха-ха-ха!
И он "потрясется" своим существом и даже не сообразит, что она просто
перехватила у него четвертную без отдачи.
- Вы знаете, она сегодня была такая странная... загадочная. Сказала,
чтобы я не оборачивался.
- Да. Здесь чувствуется тайна.
- Может быть... она полюбила меня...
- !
- Тайна!
Тэффи - "О Дневнике"
Мужчина всегда ведет дневник для потомства.
"Вот, думает, после смерти найдут в бумагах и оценят".
В дневнике мужчина ни о каких фактах внешней жизни не говорит. Он
только излагает свои глубокие философские взгляды на тот или иной пред-
мет.
"5 января. Чем, в сущности, человек отличается от обезьяны или живот-
ного? Разве только тем, что ходит на службу и там ему приходится выно-
сить разного рода неприятности..."
"10 февраля. А наши взгляды на женщину! Мы ищем в ней забавы и разв-
лечения и, найдя, уходим от нее. Но так смотрит на женщину и бегемот..."
"12 марта. Что такое красота? Еще никто до сих пор не задавался этим
вопросом. А, по-моему, красота есть не что иное, как известное сочетание
линий и известных красок.
А уродство есть не что иное, как известное нарушение известных линий
и известных красок.
Но почему же ради известного сочетания мы готовы на всякие безумства,
а ради нарушения палец о палец не ударим?
Почему сочетание важнее нарушения?
Об этом следует долго и основательно подумать".
"5 апреля. Что такое чувство долга? И это ли чувство овладевает чело-
веком, когда он платит по векселю, или что-нибудь другое?
Может быть, через много тысяч лет, когда эти строки попадут на глаза
какого-нибудь мыслителя, он прочтет их и задумается, как я - его далекий
предок..."
"6 апреля. Люди придумали аэропланы. К чему? Разве это может остано-
вить хотя бы на одну тысячную секунды вращение земли вокруг солнца?.."
----
Мужчина любит изредка почитать свой дневник. Только, конечно, не же-
не, - жена все равно ничего не поймет. Он читает свой дневник клубному
приятелю, господину, с котором познакомился на бегах, судебному приста-
ву, который пришел с просьбой "указать, какие именно вещи в этом доме
принадлежат лично вам".
Но пишется дневник все же не для этих ценителей человеческого ис-
кусства, ценителей глубин человеческого духа, а для потомства.
----
Женщина пишет дневник всегда для Владимира Петровича или Сергея Нико-
лаевича. Поэтому каждая всегда пишет о своей наружности.
"5 декабря. Сегодня я была особенно интересна. Даже на улице все
вздрагивали и оборачивались на меня".
"5 января. Почему все они сходят с ума из-за меня? Хотя я, действи-
тельно, очень красива. В особенности глаза. Они, по определению Евгения,
голубые, как небо".
"5 февраля. Сегодня вечером я раздевалась перед зеркалом. Мое золо-
тистое тело было так прекрасно, что я не выдержала, подошла к зеркалу,
благоговейно поцеловала свое изображение прямо в затылок, где так шалов-
ливо вьются пушистые локоны".
"5 марта. Я сама знаю, что я загадочна. Но что же делать, если я та-
кая?"
"5 апреля. Александр Андреевич сказал, что я похожа на римскую гетеру
и что я с наслаждением посылала бы на гильотину древних христиан и смот-
рела бы, как их терзают тигры. Неужели я действительно такая?"
"5 мая. Я бы хотела умереть совсем, совсем молоденькой, не старше 46
лет.
Пусть скажут на моей могиле: "Она не долго жила. Не дольше соловьиной
песни".
"5 июня. Снова приезжал В. Он безумствует, а я холодна, как мрамор".
"6 июня. В. безумствует. Он удивительно красиво говорит. Он говорит:
"Ваши глаза глубоки, как море".
Но даже красота этих слов не волнует меня. Нравится, но не волнует".
"6 июля. Я оттолкнула его. Но я страдаю. Я стала бледна, как мрамор,
и широко раскрытые глаза мои тихо шепчут: "За что, за что". Сергей Нико-
лаевич говорит, что глаза - это зеркало души. Он очень умен, и я боюсь
его".
"6 августа. Все находят, что я стала еще красивее. Господи! Чем его
кончится?"
----
Женщина никогда никому своего дневника не показывает. Она его прячет
в шкаф, предварительно завернув в старый капет. И только намекает на его
существование, кому нужно. Потом даже покажет его, только, конечно, из-
дали, кому нужно. Потом даст на минутку подержать, а потом, уж конечно,
не отбирать же его силой!
И "кто нужно" прочтет и узнает, как она была хороша пятого апреля и
что говорили о ее красоте Сергей Николаевич и безумный В.
И если "кто нужно" сам не замечал до сих пор того, что нужно, то,
прочтя дневник, уж наверно, обратит внимание на что нужно.
Женский дневник никогда не переходит в потомство.
Женщина сжигает его, как только он сослужил свою службу.
